Статьи Александра Гельевича Дугина, профессора МГУ, руководителя Центра консервативных исследований Социологического факультета МГУ. Статья 1. Медведев повышает угрозу распада России. Статья 2. Конец политического цикла. За пределами серого полюса. Статья 3. О том, кто заглядывает в рот темнокожему президенту США, ливийских проблемах, вассалитете современного мира, хрупких тандемах и ненадежности политических креатур. Интервью. Статья 4. Осуждая дьявольские игры. Статья 5. Не ждали. Статья 6. Либерализм – угроза человечеству. Статья 7. Свобода для. Статья 8. Демократия против либерализма. Статья 9. Московский университет — «последний бастион» русской гуманитарной науки. Статья 10. Мы все Лукашенко. Статья 11. Яд модернизации.

Александр Дугин: "Путин уверенно назначил Медведева, а последний ведет себя как-то непонятно. Все думали, что это прямое продолжение путинского курса, но возникли новые тенденции — и с истеричными заявлениями в адрес Лукашенко, и со снятием Лужкова, и с рокировками в Кремле, и со Сколково, и со Шварценеггером. Медведев со своими припадками стилистически выпадает из путинского стиля. Я не хочу сказать, что Медведев разрушил путинскую политику, нет, но он разрушает «путинский стиль». Хотя сдача позиций по Ирану, сближение с США, разговоры о вступлении России в НАТО совершенно никак не вкладываются в путинский курс. Это не путинский курс, не путинская линия. Возникает ощущение, что Медведев двигается куда-то не туда".

Дугин Александр Гельевич      

 Биография и основные труды

Источник информации — http://dugin.ru/bio/

1962: рождение, г.Москва. Мать (Дугина Галина Викторовна 1937—2000) — врач, к.м.н.; отец (Дугин Гелий Александрович 1935—1998) – военный, генерал-лейтенант таможенной службы, к.ю.н. Крещен в возрасте 6 лет в православном храме города Мичуринска прабабушкой Еленой Михайловной Каргальцевой.

1980: знакомство с интеллектуальным кружком традиционалистов – Г. Джемаль, Е. Головин, Ю. Мамлеев, В. Степанов, С. Жигалкин, Н.Прокуратова.

1982—1984: работа переводчиком (английский, французский, немецкий) в Институте Конъюнктуры и Спроса, Институте Информации Торговли; формирование философских взглядов – религиозный традиционализм, консерватизм. Написание первой статьи «Поэзия против поэзии». Переводы с немецкого — «Heidnische Imperialismus» Ю.Эволы, с французского —«L’erreur spirite» Р.Генона. Изучение европейских авторов Средневековья и Возрождения. Исследования в сфере герметической традиции и поэзии.

1985: рождение сына Артура (в крещении Дмитрия) Александровича Дугина (в настояще время студент философского факультета РГГУ); исследования философии и поэзии, переводы герметической литературы.

1986: написание первых философских работ «Молния не заставит себя ждать», «Ubermensch»; начало работы над книгой «Тамплиеры Иного».

1987: брак с Наталией Викторовной Мелентьевой, к.ф.н.; участие в патриотических общественно-политических организациях, в деле восстановления памятников, движении поисковиков; написание первых книг и публицистических статей; создание интеллектуального неоевразийского кружка, формулировка основ неоевразийства; создание «Русского клуба»; переводы авторов-традиционалистов (Генон, Эвола);

1988: работа над книгами «Мистерии Евразии», «Гиперборейская теория», «Пути Абсолюта», выпуск альманаха по истории религии « Милый Ангел».

1989: публикация в журнале «Советская Литература» программных текстов: «Континент Россия», «Подсознание Евразии», «Конец Пролетарской Эры» и т.д. Работа главным редактором издательского центра «ЭОН». Выпуск книг Г.Майринка, Р.Генона, Ю.Эволы . Участие в международных конференциях (Париж, GRECE «Idee de l’Empire», Мадрид, «La Tradicion»).

1990: выход первой книги — «Пути Абсолюта». Создание Историко-Религиозной Ассоциации «АРКТОГЕЯ», Президент ИРА. Выход книг «Rusia Misterio de Eurasia» (Испания) и «Continente Russia» (Италия); публикация альманаха по истории религии «Милый Ангел» под редакцией Дугина.

1991: выступления с программными докладами на научных конференциях и общественных симпозиумах; наиболее важный из них — доклад “Консервативная Революция” (на симпозиуме в Институте Философии АН СССР, 20 мая 1991 г., посвященном политическому будущему России); участие в патриотическом движении, серия публикаций в газете «День», участие в редколлегии газеты; жесткая критика либеральных реформ, активная поддержка оппозиции.

1992: рождение дочери Дугиной Дарьи Александровны (в настоящее время —студентка философского факультета МГУ им М.В.Ломоносова); лекции по геополитике в Военной Академии Генерального Штаба; начало работы совместно с начальником кафедры стратегии Военной Академии ГШ Н.П.Клокотовым над учебником «Основы геополитики»; начало публикации журнала «Элементы» (1992—2000), главный редактор журнала; официальный визит в Югославию, поездка по боснийскому фронту и Сербской Крайне, встреча с Радованом Караджичем, участие в конференциях, симпозиумах, круглых столах; курс лекций «Русский космизм, традиционализм, спиритуализм» в Университете Сорбонна (Париж).; программный доклад — “Стихии, ракеты и партизаны” (прочитанный на конференции по проблемам стратегической безопасности России и американской программы СОИ в Конституционной Комиссии Верховного Совета РФ зимой 1992 г.).

1993: серия часовых программ на ОРТ «Тайны века»; выход книг «Гиперборейская теория», «Конспирология» (первое издание);

“Грани Великой Мечты” — программный доклад, прочитанный в “Институте Мировой Литературы” в ноябре 1993 г. на ежегодном семинаре, посвящённом исследованию Русской Идеи; участие в драматических событиях октября на стороне защитников Верховного Совета.

1994: книга «Консервативная Революция»; цикл лекций Париж-Барселона-Милан-Рим: «Европейское турне»; французский журнал «Актюэль»(М43/44/45, лето 1994) называет А.Дугина «наиболее влиятельным мыслителем посткоммунистической эпохи»; сотрудничает с оппозиционными политическими движениями – КПРФ, ЛДПР, НБП; активно работает с молодежью; принимает участие в научных конференциях и творческих мероприятиях (выставках, перформансах, инсталляциях).

1995: тесное сотрудничество с санкт-петербургским композитором Сергеем Курехиным; участие в арт-проектах (последнюю «Поп-Механику» С.Курехин называет «Курехин для Дугина»); публикация статей, многочисленные выступления в прессе.

1996: книга «Тамплиеры Пролетариата»; начало работы в сети Интернет, создание сайта «Арктогея» (www.arctogaia.com); публикация книг «Тамплиеры пролетариата», «Метафизика Благой Вести», «Мистерии Евразия», написанных ранее, но в обновленной редакции.

1997: выход первого в России учебника по геополитике «Основы Геополитики», ставшего с тех пор классикой, переведенной на многие иностранные языки; публикации статей и участие в научных конференциях;

еженедельные часовые философские музыкальные радиоспектакли «FINIS MUNDI» (FM «Радио 101), вышедшие позже на CD.

1998: выход научного сборника по истории религий «Конец света»

1998—2003: советник Председателя Государственной Думы РФ. Второе издание «Основ Геополитики». Еженедельные программы «Геополитический обзор» на радио «Свободная Россия»

1998 – 1999: участие в Санкт-Петербургском Экономическом Форуме; 1999 – презентация концептуального проекта «Наш Путь» в рамках Форума; выход книги «Абсолютная Родина».

1998—1999: курс лекций «Традиционализм как язык» в рамках «Нового Университета»;

1999: окончание заочного отделения НГМА (бывш. НИМИ).

2000: преподавание курса «Философия Политики» в Международном Эколого-Политологическом Университете; почетный член «Экономико-Философского Собрания» при Центре Общественных Связей МГУ; выход третьего и четвертого (дополненных) изданий «Основ Геополитики»; выход книги «Абсолютная Родина»; поддержка курса В.В.Путина, переход от оппозиции на центристские позиции.

2000: создание Общественно-Политического Движения «Евразия», Председатель Политсовета; председатель «Центра Геополитических Экспертиз» (сектор «Экспертно-консультативного Совета по проблемам Национальной Безопасности при Председателе Государственной Думы РФ»); выход монографии «Русская вещь» в 2 томах; защита кандидатской диссертации в СКНЦ (Ростов-на-Дону) по специальности философия науки – «Эволюция парадигмальных оснований науки» в СКНЦ (Ростов-на-Дону).

2002: преобразование ОПОД «Евразия» в политическую партию «Евразия», Председатель Политсовета партии «Евразия», создание евразийского интернет-портала evrazia.org; выход книг «Эволюция парадигмальных оснований науки» и «Философия традиционализма»; участие в качестве ведущего эксперта-аналитика в Экспертном Совете дирекции «Первого канала».

2003: создание Международного «Евразийского Движения», Лидер Движения и Председатель Евразийского Комитета; открытие философского портала arcto.ru; присвоение звания почетного профессора евразийского Национального Университета им. Л.Гумилева (Астана).

2004: защита докторской диссертации «Трансформация политических структур и институтов в процессе модернизации традиционного общества» в РЮИ МВД (Ростов-на-Дону); возобновление лекций «Нового Университета; выход книг «Философия Политики», «Проект Евразия», «Евразийская Миссия Нурсултана Назарбаева», «Философия войны»; выход переводов книги «Основы геополитики» на турецком, арабском и сербском языках; участие группы (11 представителей, 5 крупных городов) под руководством А.Г.Дугина в качестве общественных наблюдателей в парламентских выборах Республики Казахстан; участие в саммите глав стран ЕвраАзЭС в Астане (23 июня 2004 г.) и выступление на нем с программным докладом «О роли евразийства в интеграционных процессах на постсоветском пространстве»; встречи и интервью с Президентом Казахстана Н.Назарбаевым; Публикация статей, интервью, комментариев и аналитических экспертиз в российской и зарубежной прессе – в том числе в качестве колумниста в газетах «Известия», «Красная Звезда», «Литературная Газета», «Комсомольская правда», «Аргументы и факты» и др…

2005: главный редактор православного телеканала СПАС; ведущий еженедельной аналитической программы «Вехи»; визит в Вашингтон; выступления в ГосДепе США, Институте Хопкинса, полемика с З.Бжезинским, Ф.Фукуямой и т.д.; в Турции проводится Евразийский Форум с участием экс-президента Турции С.Демиреля и Президента Северного Кипра Р.Денкташа; выступления в национальной прессе и на ТВ Турции с изложением евразийских позиций; рост популярности евразийских геополитических идей (союз Москвы-Ирана-Турции) в Турецком Генштабе; встреча с генералами Вали Кучюком и Тунджером Кылынчем; создание «Евразийского Союза Молодежи», ориентированного на воплощение идей Дугина, создание сайта ЕСМ (rossia3.ru)

2006: выход книги «Поп-культура и знаки времени»; издание книги французского писателя Ж.Парвулеско «Владимир Путин – человек судьбы» (с комментариями и предисловием Дугина); в Высший Совет международного «Евразийского Движения» вступают вицеспикер Совета Федерации А.Торшин, глава комитета по международной политике Совета Федерации М.Маргелов, министр культуры РФ А.Соколов, другие уважаемые государственные и общественные деятели; преподавание на философском факультете МГУ – курс «Постфилософия», создание интернет телевидения «Евразия-ТВ» (evrazia.tv).

2007: активное участие в качестве эксперта и общественного деятеля на центральных телеканалах РФ (Первый, НТВ, ТВЦ); по заказу Администрации Президента РФ написан учебник «Обществоведение для граждан Новой России»; Дугин объявлен персоной «нон грата» в Украине за критику расистских позиций В.Ющенко; начало регулярного взаимодействия с Российским МИД, встреча с министром иностранных дел С.Лавровым; еженедельная философско-публицистическая программа «Русская Вещь» на радио Русская Служба Новостей; выход книги «Геополитика Постмодерна»; цикл лекций о философии Мартина Хайдеггера.

2008: встречи в Белграде с основными национальными силами Сербии – премьер-министром В.Коштуницей, Т.Николичем и т.д.; выходят книги «Постфилософия», «Радикальный Субъект и его дубль»; цикл лекций «Археомодерн»; зачислен профессором социологического факультета МГУ; создан Центр Консервативных Исследований (ЦКИ) при социологическом факультете МГУ, председатель ЦКИ, сайт konservatizm.org, проведены 14 заседаний в Москве и 7 выездных сессий (Ростов-на-Дону, Санкт-Петербург, Екатеринбург, Тирасполь, Нижний Новгород и т.д.); проведение в июне-июле евразийских мероприятий в Республике Южная Осетия (молодежный лагерь, Евразийский съезд в Цхинвальском Университете), активная поддержка борьбы жителей Южной Осетии и Абхазии за независимость; начало регулярных блиц-выступлений на интернет-портале russia.ru.

2009: преподавание на социологическом факультете МГУ, спецкурсы «Структурная Социология» (социология воображения), «Социология русского общества», курсы «Социология геополитических процессов», «Этносоциология»; организация цикла телевизионных лекций на Евразия-ТВ; выход журнала «Русское время» (главный редактор); выступления с курсом лекций в ЮФУ (Ростов-на-Дону), в СПбГУ (философский факультет); посещение Приднестровской Молдавской Республики, встреча с Президентом ПМР И.Смирновым; выход книг «Постфилософия», «Радикальный Субъект и его дубль», «Чертвертая политическая теория»; подготовка к изданию, предисловие и комментарии к книге Алена де Бенуа «Против либерализма».

2010: Назначение исполняющим обязанности заведующего кафедрой Социологии международных отношений Социологического факультета МГУ, чтение лекционных курсов, работа в ЦКИ, выпуск журналов, написание и издание книг и учебников: «Социология воображения», «Мифос и логос», « Мартин Хайдеггер: философия другого Начала», обширная экспертная и публицистическая деятельность.

    Основные монографии А.Г.Дугина

    Монографии на русском языке

    Дугин А.Г. Пути Абсолюта. М., 1991. — 9 п.л.

    Дугин А.Г. Гиперборейская теория, М., 1993. — 6 п.л.

    Дугин А.Г. Конспирология М., 1993 — 7 п.л., 2-е изд. (дополненное) М., 2005. – 19, 5 п.л.

    Дугин А.Г. Консервативная Революция. М., 1994. — 20 п.л.

    Дугин А.Г. Мистерии Евразии. М., 1996. – 12,5 п.л.

    Дугин А.Г. Основы геополитики. М., 1 изд. 1996, 2 изд. 1997. — 20 п.л., 3 изд. (дополненное) 1998, 4 изд. (дополненное) 2000. — 58 п.л.

    Дугин А.Г. Метафизика Благой Вести. М., 1996. – 16 п.л.

    Дугин А.Г. Тамплиеры Пролетариата. М., 1997. – 17 п.л.

    Дугин А.Г. (под ред.) Конец Света (альманах по истории религий) М., 1997. – 40 п.л.

    Дугин А.Г. (под редакцией) Наш Путь. М., 1998. – 9 п.л.

    Дугин А.Г. Абсолютная Родина. М., 1999. — 47 п.л.

    Дугин А.Г. Русская Вещь. в 2 т. М., 2001. т.1 — 39 п.л., т.2 — 33 п.л.

    Дугин А.Г. Евразийский Путь М., 2002. – 9 п.л.

    Дугин А.Г. (под редакцией) Евразийский Взгляд. М., 2002. — 9 п.л.

    Дугин А.Г. Философия традиционализма. М., 2002. — 38 п.л.

    Дугин А.Г. Эволюция парадигмальных оснований науки. М., 2002. – 12 п.л.

    Дугин А.Г. (под ред.) Основы Евразийства. М., 2002. – 50 п.л.

    Дугин А.Г. Философия политики М., 2004. – 38,5 п.л.

    Дугин А.Г. Проект Евразия М., 2004. – 32 п.л.

    Дугин А.Г. Евразийская миссия Нурсултана Назарбаева М., 2004. – 18 п.л.

    Дугин А.Г. Философия войны М., 2004. – 14 п.л.

    Дугин А.Г. Поп-культура и знаки времени, СПб, 2005. — 21, 4 п.л.

    Дугин А.Г. Обществоведение для граждан Новой России, М., 2007. – 49 п.л.

    Дугин А.Г. Геополитика постмодерна, СПб, 2007. – 20, 1 п.л.

    Дугин А.Г. Знаки великого Норда, М., 2008. – 20 п.л.

    Дугин А.Г. Радикальный субъект и его дубль, М., 2009. – 16 п.л.

    Дугин А.Г. Постфилософия. Три парадигмы в истории мысли, М., 2009 – 44 п.л.

    Дугин А.Г. Четвертая политическая теория, СПб, 2009. – 18, 48 п.л.

    Дугин А.Г. Социология воображения, М., 2010. – 46 п.л.

    Дугин А.Г. Логос и мифос, М., 2010. – 6 п.л.

    Дугин А.Г. Мартин Хайдеггер: философия другого Начала, М., 2010. – 22 п.л. п.л.

    Дугин А.Г. Конец экономики, СПб, 2010. – 20 п.л.

    Монографии на иностранных языках

    Dughin A. Continente Russia. Parma, 1992

    Dughin A. Rivoluzione Conservatrice in Russia, Roma, 2005.

    Dughin A. Rusia. Misterio de Eurasia. Madrid, 1992.

    Douguine A. Le prophete de l’eurasisme, Paris, 2006.

    Douguine A. La grande guerre des continents, Paris, 2006.

    Dugin A. Conspirologiya, Beograd, 2001.

    Dugin A. Nova Hyperboreyska Revelyatsiya, Beograd, 1999.

    Dugin A. Osnove geopolitike, Beograd, 2004.

    A.Dugin Rus jeopolitigi avrasyaci yaklasim. Ankara, 2003.

    A.Dugin Seminal writings, L., 3 v., 2000.

    Dugin A. Moska-Ankara aksiaynin, Istanbul, 2007.

    Dugin A. Misyonin avrasyagilik Nursultanain Nazarbaevin, Ankara, 2006.

    Dugin Iskander Feisaliny jeopolitidgi, Beyruth, 2004.

 

Статья 1

  Александр Дугин: «Медведев повышает угрозу распада России»

   Источники информации —

   http://www.segodnya.ua/interview/14188490.html
http://konservatizm.org/konservatizm/theory/281010111944.xhtml
http://oko-planet.su/first/51899-aleksandr-dugin-medvedev-povyshaet-ugrozu-raspada.html
http://www.peoples.ru/state/statesmen/alexander_dugan/interview.html
http://zerkalov.org.ua/node/6102
http://evrazia.org/article/1477

 Александр Гельевич Дугин родился в 1962 г. в Москве. Философ (кандидат философских наук), доктор политических наук, публицист, основатель идейного течения «неоевразийство», создатель современной российской школы геополитики. С 1990 г. — главный редактор альманаха «Милый ангел». С 1991 г. — главный редактор журнала «Элементы» и председатель историко-религиозной ассоциации «Арктогея». 1996-1997 гг. — автор и ведущий радиопрограммы «FINIS MUNDI» (Радио 101 FM). 1997-1999 гг. — автор и ведущий программы «Геополитическое обозрение» (радио «Свободная Россия»). С 1998 г. — советник председателя ГД. С 1998 г. — ректор Нового университета (Москва). С 1999 г. — председатель секции «Центр геополитических экспертиз» Экспертно-консультативного совета по проблемам национальной безопасности при председателе ГД. С 2001 г. — председатель политсовета (лидер) международного «Евразийского движения». Профессор МГУ, руководитель Центра консервативных исследований Социологического факультета МГУ.  Владеет французским, испанским, английским, немецким, арабским языками и ивритом. Женат, двое детей.

 


 

http://evrazia.org/article/1477
 

Александр Дугин: «Медведев повышает угрозу распада России»

 

   ("Сегодня", Украина)

   Российский геополитик — о том, чем президент опасен для России, почему оппозиция не может выдвинуть альтернативы Путину, на какие уступки западным украинцам должен пойти Янукович, чтобы сохранить Украину.

  Александр Чаленко

  04/11/2010

Российский геополитик — о том, чем президент опасен для России, почему оппозиция не может выдвинуть альтернативы Путину, на какие уступки западным украинцам должен пойти Янукович, чтобы сохранить Украину.

— Александр Гельевич, что сейчас у вас происходит в российской власти? Почему-то сняли Лужкова, заговорили о серьезных противоречиях между Путиным и Медведевым… Короче, помогите разобраться.

— Это довольно серьезный вопрос, ясности в нем нет. Я вас уверяю, человек, который вам скажет, что все понимает в том, что происходит в России, соврет. Просто неясность существует на уровне первых лиц. Достоверного знания о том, что происходит в России, нет ни у кого. Ситуация перед президентскими выборами 2012 года приобретает неопределенный характер. Сейчас непонятно не только то, что нас ждет в будущем, но и то, что же произошло в 2008 году. Дело в том, что были разные версии, почему Путин выбрал Медведева своим преемником и зачем. И на эти вопросы нет никаких ясных ответов.

Снятие Лужкова, противоречия между командами президента и премьера и беспрецедентная по своей тупости медийная кампания гонений на Лужкова не вносят никакой ясности. Подобное мы видели только в конце 90-х. Это все отметили, и на Украине в том числе. Ситуация в российской политике, действительно, чрезвычайно напряженная, политологи перестали понимать что бы то ни было. Отставка Лужкова в такой форме, при возможности снять его одним указом и тихо, абсолютно не понятна, она демонстрирует предельную форму истерики власти. Но почему? Путин такую истерику упразднил из политической жизни в 2000 году. Власть дальше стала действовать спокойно, последовательно и уверенно. С такой же уверенностью Путин предложил Медведева, и на такой же уверенной ноте его и приняли в стране.

Но сейчас возникает такой момент, когда вся эта двенадцатилетняя «путинская уверенность» подвергается самому серьезному испытанию. Путин уверенно назначил Медведева, а последний ведет себя как-то непонятно. Все думали, что это прямое продолжение путинского курса, но возникли новые тенденции — и с истеричными заявлениями в адрес Лукашенко, и со снятием Лужкова, и с рокировками в Кремле, и со Сколково, и со Шварценеггером. Медведев со своими припадками стилистически выпадает из путинского стиля. Я не хочу сказать, что Медведев разрушил путинскую политику, нет, но он разрушает «путинский стиль». Хотя сдача позиций по Ирану, сближение с США, разговоры о вступлении России в НАТО совершенно никак не вкладываются в путинский курс. Это не путинский курс, не путинская линия. Возникает ощущение, что Медведев двигается куда-то не туда.

— Так кто тогда такой Медведев?

С одной стороны кажется, что вообще никто. Его просто поставили постоять на время до 2012 года. Его же никто не знал до Путина. Более того, Путин уходил как молодой, действующий, вменяемый, популярный, легитимный лидер. Это вам не пьяный и умирающий, совершенно нелегитимный в глазах народа Ельцин, который вместо себя поставил того, который спас его семью, и который позволил умереть ему в своей постели. Путин спас страну, и стране стало понятно, почему Ельцин поставил его. Он это сделал для нас и для себя. И все были удовлетворены. Но абсолютно не понятно, почему Путин поставил человека, который не развивает его идеи, а толкает что-то свое, что обрыдло народу за 90-е, и еще в такой карикатурной манере.

— Ну, хорошо, так почему тогда молчит Путин?

— Вот. Теперь возникает вопрос к Путину: «Зачем вы поставили нам этого молодого человека, который по непонятной нам — россиянам и политологам — причине ведет не ваш курс уверенного, спокойного правления и отстаивания национальных интересов — не имея при этом никакой реальной поддержки и легитимности в обществе?». У людей это в итоге вызывает отчуждение и недоверие к власти. Путинская, не медведевская (у того ее попросту нет), легитимность сейчас подвергается испытанию. Сейчас кажется, что с Медведевым он проделал трюк, который противоречит ему самому. И тут дело не в самом Медведеве, придет 2012 год, и, скорее всего, он растает в тумане. Тут дело в Путине. Просто не понятно, он что, другого не мог найти, более адекватного местоблюстителя? К чему этот маскарад с ИНСОРом, комиссией русофоба и путинофоба Макфола — Суркова? Все думали, что этот молодой, аккуратненький человек постоит тут до 2012 года, поиграется в iPod, запостит наблюдения в Twitter и уйдет. Но он начинает делать что-то неуместное…

— Ну и как дальше будет? Путин каким-то образом отстранит Медведева или, наоборот, Медведев — Путина?
 
— Россия — непредсказуемая страна. У нас может произойти все. Легитимности у Медведева нет. Он появился путем назначения со стороны Путина. Но у него в руках государственная система, за ним стоит, безусловно, Запад, он опирается на ультралибералов, сторонников возвращения 90-х. Последние достаточно активны, а Медведев им потакает и является выразителем их интересов. Такие люди могут быть в обществе, их я не исключаю, но чтобы Медведеву победить второй раз, нужно общество убедить второй раз проголосовать за него. Это может сделать только Путин. Он должен сказать: «Я хорошо справляюсь со своей должностью премьера, а Дмитрий Анатольевич — со своей. Давайте оставим его на второй срок». Вот если такое произойдет и Путин не будет выставлять свою кандидатуру на выборах 2012 года — вот тогда это и будет реальный переворот.

— Россия в настоящий момент демократическое или авторитарное государство?

— Формально, Россия — демократическое государство, по существу — совершенно авторитарное. Но этот авторитаризм не имеет ярко выраженной идеологической нагрузки. При Ельцине он использовался для либеральной и прозападной олигархической диктатуры. При Путине — для патриотической и народной. При Медведеве — снова для либеральной и прозападной. У России монархические традиции являются социологической константой в любых внешних оформлениях, и нет никаких признаков, что это положение дел будет как-то меняться. Украинцы же, по моим наблюдениям, национал-анархисты, и всегда будут тяготеть к казачьей вольнице.

— Что из себя сегодня представляет российская оппозиция? Может ли она из своих рядов выдвинуть альтернативу Путину?

Это исключено, российская оппозиция — это три с половиной калеки и проплаченная Западом шизомассовка плюс несколько лузеров. Реальная партия разыгрывается сейчас на ином поле. Либо прозападные и очень хитрые советники и агенты влияния США убедят Путина представить Медведева на второй срок, с гарантиями оставить самого его премьером и полной лояльностью, — это и будет альтернатива, и конец России. Либо Путин вернется и будет возиться с огромным комом нерешенных и частично вообще нерешаемых проблем, которые многократно умножились со времени его ухода на вторые роли и которые, честно говоря, он бросил по-настоящему разгребать где-то с 2005 года. Я не знаю, что его отвлекло от этого. Ранее казалось, что он укрепляет свои позиции, но укрепив их максимально, он принялся их же собственноручно и демонтировать. Если он вернется, то к этому времени страна будет в целом напоминать распад, аналогичный ельцинскому. Окружение Медведева, и особенно ИНСОР, работает на это не покладая рук.

— Каково сейчас место России в мировом геополитическом раскладе?

— Россия остается главным фактором мировой политики. Главным — именно по законам геополитической модели управления миром. Установление однополярного мира возможно только путем демонтажа евразийской системы, не важно, кто тут, в Евразии, будет, была бы тут Монгольская империя, Российская империя, СССР и так далее. Контроль над heartland’ом — это проблема мирового масштаба. Для Запада чрезвычайно важно расчленить Россию и превратить в такую фрагментированную зону, о чем открыто писал в свое время Бжезинский. Битва ведется за Россию. Благодаря этой передаче власти от Ельцина к Путину Россия застыла на краю бездны. Казалось, что при Путине мы начали отходить от этого края. Теперь выясняется, что мы снова над ним висим. Теперь все зависит от того, куда она пойдет. Если Россия будет вести свою независимую от американцев политику в глобальном масштабе, то она с другими мощными странами и регионами — Китаем, Индией, Бразилией и, возможно, даже с объединенной Европой — может стать мотором многополярного мира, который будет означать конец однополярного мира и конец американской гегемонии. Если же России придется выбыть из этой конфигурации, то тогда многополярный мир не состоится. У американцев хватит средств, ресурсов и методологий, чтобы сдержать претендующие на полюса многополярного мира остальные регионы. Только Россия способна их замкнуть, сцепить в единое целое. Так что идет битва за Россию. Те, что сейчас группируются возле президента Медведева, выражают собой проамериканский, предательский курс, ориентированный на сдачу позиций и помогающий американцам удержать однополярный мир. Вот что такое курс Медведева. А вот реализация многополярности — это конфронтация с США, но не с Европой, это сближение с Китаем, Индией и Ираном, это выработка альтернативной стратегии и ее озвучивание. Мюнхенская речь Путина была воспринята в мире как возвращение России к выполнению своей исторической миссии. А сейчас мы видим откат России от этих позиций. Но одним шагом назад не закончится, будет и второй, и третий. А потом, как картонный домик, посыпятся все слабые узлы российской государственности — Северный Кавказ, проблема социального расслоения, экономический кризис. Я думаю, что сейчас Россия входит в полосу турбулентности. Сейчас ее начинает реально трясти. Все, что было до этого, было непростым, может быть, не очень хорошим и слаженным, но было понятным. Сейчас мы утратили эту ясность. Сейчас у нас не понятно, кто с кем враждует.

— Путину ставят в заслугу то, что он своей политикой остановил распад России. Скажите, эта проблема сейчас уже снята окончательно?

— Эта проблема, к сожалению, не решена. С Чечней вопрос урегулирован. Но вот то, что происходит в Дагестане и на Северном Кавказе, означает, что эту проблему мы совсем не решили. Проблема сепаратизма там есть, и почва для него есть, и частично мы сами ее создаем. И тем не менее, при сохранении курса Путина, можно было бы сказать, что это техническая проблема, что она с трудом, но постепенно решается. Но мы видим сейчас обратимость курса Путина. Честно говоря, мы видим, что все у нас висит на соплях. Мы видим неприглядную сторону курса Путина, который начал все делать правильно, но бросил ровно посередине, не пройдя точку невозврата. Само наличие Медведева у горнила власти повышает угрозу распада России. Так что он опасен для страны.

— Кстати, о Беларуси. Вот у Путина тоже были плохие отношения, но чем они отличаются от плохих отношений Медведева с Лукашенко? Чем они хуже?

— Путин оформлял свои разногласия с Лукашенко (с точки зрения имиджа), во-первых, не как конфликт личностей, во-вторых, не как конфликт политических личностей, а как противоречия в решении чисто технических задач. Отношения с Лукашенко у Путина были плохие, но, с точки зрения образа, с точки зрения действий, Путин никогда этого не обнаруживал, сохраняя в целом канву российско-белорусского стратегического партнерства и верность идее союзного государства. Мы знаем, что отношения были плохими, что российские либералы и проамериканские группы влияния в Кремле «разводили» Путина и Лукашенко, и эти плохие отношения были ошибкой путинской политики. Но политика Москвы в отношении Минска окончательно приобрела неверное направление и сформировалась в нечто чудовищное именно с Медведевым. Он делает недостойные, с точки зрения руководителя страны, заявления в адрес Лукашенко. Мы — старшие братья по отношению к нашему белорусскому соседу, и мы должны прощать младшему те его действия, которые нас не устраивают. Медведев вообще не имеет никакого опыта в международной политике и не преуспевает в его получении. Чего стоят его видеообращения и наивная радость от дурацких технологических гаджетов, которые ему дарят американцы, сразу распознавшие его слабость. Он иногда оформляет свои действия в международной политике таким образом, что они вызывают смех и презрение. Когда нечто подобное делал Буш, то это было не так страшно для Америки, просто за ним стоял гигантский аппарат интеллектуальной элиты США. Но за Медведевым действительно никто не стоит. Мы даже при Ельцине умудрились с Лукашенко договориться. Я еще в 90-х присутствовал на разного рода мероприятиях, когда Немцов, Чубайс и Хакамада головой бились об стену, ревели, исполняя американскую инструкцию, говоря, что необходимо поссорить Кремль с Лукашенко. Советник первого президента РФ Ельцина по внешней политике Дмитрий Рюриков сумел пробить, вопреки Чубайсу, российско-белорусское союзное государство и убедить Ельцина в его целесообразности. Но то, что сейчас делает Медведев, это реализация ультралиберальных и антинациональных направлений.

 


Статья 1

Александр Дугин 

Конец политического цикла. За пределами серого полюса

Источник информации — http://evrazia.org/article/1545

 

По состоянию дел на начало 2011 года у Путина больше не будет времени и политического пространства, чтобы успеть сделать жест, который он откладывает уже 6 лет        

31 декабря 2010.

Россия переживает конец путинского цикла: даже если Путин вернется, его возвращение автоматически ничего не решит — это будет уже не ответ, а новый вопрос

Интуиция перемен

Создается впечатление, что вместе с 2010 годом заканчивается определенный цикл в российской политике. Это ощущают и осознают очень и очень многие. Причем цикл не второстепенный и локальный, а очень долгий. Хотя власть делает вид, что все по-прежнему, как ни в чем не бывало, это уже никого не убеждает, ни на кого не производит впечатления, не действует, одним словом. Весь 2010 год мы к этому шли, свою долю в это ощущение конца цикла внесли и летние невиданные пожары, и отставка Лужкова, и скандал с Лукашенко, и СНВ-3, и теракты в метро, и, конечно, события на Манежной площади. Но ничто из этих событий по отдельности не было решающим. Все это лишь симптомы качественных изменений в политической системе, которые невозможно далее не замечать. Попробуем окинуть взглядом, в чем эти перемены состоят.

  Последним аккордом стали выборы 2008 года. Путин еще мог бы взять разбег для взлета, для возврата к своему раннему курсу и укрепить свою легитимность в массах (ослабив ее в элитах и на Западе), если бы остался на третий срок.

Заря в сапогах и легитимность Путина

Начать придется издалека, с появления Путина у власти.

Власть Ельцина в 90-е годы была политически нелегитимной. Он и его окружение делали то, что не поддерживалось большинством населения (либеральные реформы, шоковая терапия и т. д.). Это было диктатурой либеральной прозападной элиты, олигархов, «семьи», очень узкой правительственной верхушки. Народ это в целом не одобрял, но на бунт был не способен. Страна, тем не менее, стояла на грани распада.

Путин, которого вначале продавили в президентство пиар-средствами с использованием мощного административного ресурса, оказался, вопреки всему, именно тем, кого все ждали. По сравнению с Ельциным это был настоящий подарок. Путин сделал ряд важнейших шагов навстречу народу –

— предотвратил распад России,

— провел победоносную вторую чеченскую кампанию,

— укрепил вертикаль власти,

— изгнал или посадил самых одиозных олигархов,

— стал говорить с Западом в более резких тонах,

— вернул гимн,

— вышвырнул из политики ультралибералов,

— ввел федеральные округа,

— дал зеленый свет интеграции постсоветского пространства,

— отнял у олигархов оппозиционные каналы,

— настоял на изъятии понятия «суверенитет» в республиканских законодательствах субъектов РФ,

— укрепил позиции силовиков во власти,

— добился назначения губернаторов.

Все это, и особенно сравнение с Ельциным, сделало Путина в начале 2000-х годов легитимным. Он нашел пропорцию между тем, чтобы частично соответствовать и прозападным олигархическим элитам 90-х (в их умеренном секторе), и частично народным массам, чающим великой державы, сильной руки и порядка. Движение в сторону народа было очевидным: после чисто антинародного и компрадорского ельцинского курса это воспринималось очень живо. Так сложился феномен рейтинга Путина. Путин удовлетворял большинство. Это был, конечно компромисс, но компромисс, соответствующий требованиям политического момента.

Против Путина на первом этапе оказались лишь представители крайне либеральных и прозападных сил («несогласные»), финансируемые США и беглыми олигархами. Это задало политическую парадигму нулевых годов. В сравнении с ельцинским курсом Путин сделал вираж на 90 градусов. Не на 180, а именно на 90. Он не повернул в другом направлении, он остановил процесс, заморозил его.

Парадигма Путина и ее фазы. Апогей ЮКОСа

Данная парадигма действовала в течении 10 лет. Сегодня именно она ставится под вопрос. Есть большая вероятность, что она либо вот-вот развалится, либо на ее место придет нечто иное, либо продлится еще какое-то время, но в уже ослабленном и не эффективном виде.

10 лет путинской модели были не равнозначны. В них можно выделить все признаки политического цикла: подъем, стабилизация и распад. Первые 2 года Путин закладывал основы своего курса, демонтируя ельцинскую систему: укрепляя государство, борясь с олигархатом, устанавливая политический контроль над крупным частным бизнесом, СМИ, партиями и т. д. Он менял принципы действия политической системы, усиливая авторитарную составляющую (и без того достаточно сильную уже при Ельцине) и сосредотачивая в своих руках все больше рычагов политической и экономической власти.

Это вызывало недовольство в политической элите, но в целом благожелательно поддерживалось массами (в том числе и потому, что не затрагивало их интересов напрямую). Пик этой фазы приходится осень 2003, ознаменованную посадкой Михаила Ходорковского и началом дела ЮКОСа. Олигархи, загнанные на площадку РСПП, вздрогнули, гадая, кто следующий. Это был момент исторического решения: Путин мог как продолжить данный курс в том же направлении, так и остановить его, удовлетворившись достигнутым. Теперь мы знаем, что он принял решение удовлетвориться тем, что было. Следовательно, можно считать данную точку, 2003-2004 год, апогеем путинского курса, который пришелся строго на половину его двухтактного президентства.

Стагнация и распад

Далее началась путинская стагнация. Политический курс полностью подстроился под сохранение статус кво, перешел в чисто «консервативную» фазу. Путин не возвращался к ельцинскому периоду, но и не продолжал идти в намеченном в начале им же самим направлении. Все процессы затормозились.

Путинское окружение попыталось зафиксировать статус кво в политических программах – «суверенная демократия», «стратегия 2020», «путинский курс» и т. д. Все эти «названия» имели один только смысл: «остановись мгновенье» («ты терпимо» — не «прекрасно, и именно «терпимо» и «могло бы быть намного хуже»). На самом деле, как сейчас видно, это был началом заката Путина.

Последним аккордом стали выборы 2008 года. Путин еще мог бы взять разбег для взлета, для возврата к своему раннему курсу и укрепить свою легитимность в массах (ослабив ее параллельно в элитах и на Западе), если бы остался на третий срок. Он стал бы «российским Лукашенко», которого любили бы массы, боялись элиты и ненавидел Запад. Или как минимум назначил бы преемником кого-то, в целом похожего на себя и продолжающего его курс. Но он предпочел поступить иначе и делегировал в преемники Дмитрия Медведева. Это означало конец.

Медведев своим политическим имиджем был задуман как шаг в сторону либерализма, Запада, олигархии. Чтобы яснее это акцентировать, он еще до президентства спешно становится главой попечительского совета ИНСОРа, созданного на базе «профсоюза олигархов», РСПП и возглавляемого «спикером олигархата» ультралибералом и западником Игорем Юргенсом. Совершенно очевино, что Путин решил разыграть 4 года – 2008-2012 — как этап «сближения с Западом» (реального или мнимого) и как «возврат в 90-е» (частичный или полный).

В целом, это означало добровольную ликвидацию путинского курса (с подачи его же самого). От сохранения «статус кво» и «суверенной демократии» перешли к «модернизации» и «демократизации».

Почти три года с 2008 по конец 2010 ушли на разминку и решение технических вопросов, а к концу 2010 стало понятно: путинский цикл завершен. До какого-то момента шаги Медведева в сторону Запада были еще обратимыми, их можно было принять за «имитацию», «для отвода глаз»; тем более, что в самом начале его президентства в 2008 году Россия решительно вступила в Грузию и показала свои геополитические амбиции вполне в «путинском» ключе. Но отказ от поставок С-300 Ирану (важнейшему стратегическому партнеру России), поддержка санкций против него, и особенно подписание договора СНВ-3 (наносящего необратимый ущерб системе российской обороны) – показали, что дело приобретает серьезный оборот, и горбачевско-ельцинская линия в отношениях с США повторяется.

Три России: серое, оранжевое, черное

С этим мы и приходим в 2011. Путинский цикл завершается, на наших глазах вырисовывается новая политическая модель.

Что это за новая модель?

И снова, для ее понимания необходимо сделать небольшой политологический экскурс.

В современной России есть три политологические зоны, которые можно условно назвать – «Россия-1», «Россия-2» и «Россия-3».

Россия-1 представляет собой модель сохранения путинского компромисса, продолжение балансирования между элитами и массами, между Западом и национальными интересами, между консерватизмом и модернизацией. Россия-1 – это широко понятый «путинизм», центрированный строго между двумя другими стратегическими проектами. Можно символически назвать это серым полюсом.
Если Путин вернется в 2012, и даже если это произойдет на оппозиции с медведевской либерализацией и «новой горбачевщиной», это не будет решением.

Россия-2 это чистое западничество, либерализм, реформатство в ельцинском духе. К этому полюсу склоняют политические круги России  США, беглые олигархи и «непримиримая оппозиция» («несогласные»). Здесь акцент падает на модернизацию, демократизацию, сближение с Западом, глобализацию и демонтаж путинской вертикали. Большинство российской экономической и политической элиты, сформировавшейся в ельцинский период, сочувствует такому подходу или даже активно его поддерживает. В кристально ясной форме Россия-2 представлена потоком вещания радиостанции «Эхо Москвы». Это – оранжевый полюс.

Россия-3 — гораздо менее оформленная идеологически и организационно позиция народных масс России, тяготеющих к порядку, сильной державе, социальной защите (социализму), национализму и патриотизму, болезненно воспринимающих вестернизацию российского общества. Здесь огромная социальная база, но практически нет политического представительства. Эта позиция дает о себе знать в партии «Родина», «Русских маршах», газете «Завтра» или в собрании футбольных фанатов на Манежной площади. Это черный полюс.

Трансформации в сером

При Путине в политической системе доминировала Россия-1, равноудаленная как от оранжевого, так и от черного полюсов, расположенная строго между ними. Партия «Единая Россия», прокремлевские молодежные движения, модерирование информационной сферы, экспертный pool, то есть вся область внутренней политики России, курируемой Кремлем, относилось к зоне России-1.

Появление тандема в 2008 году привело к расслоению серого полюса. Медведев явно занял позицию между серым и оранжевым, хотя до сих пор он явно не пересекал черты в этом направлении – не освободил Ходорковского, не санкционировал создания новой либеральной партии, не открыл свободный доступ к федеральным СМИ «несогласным». Однако постепенное усиление Медведева однозначно ведет именно к этому. Его путь – от серого к оранжевому, и остается только гадать, до какой точки он дойдет на этом пути.

Горизонт этого курса легко предвидеть: территориальный распад России, обострение гражданского конфликта, либеральный реванш, резкое падение значения России в международной сфере, то есть настоящий возврат в 90-е.

А что же Путин? Путин выдерживает паузу. Было бы логично, если бы он сдвинулся в сторону черного полюса, куда его «заталкивают» как американские политологи, так и последние сохранившие ему лояльность патриоты. От Путина все ожидают, что, симметрично Медведеву, он обозначит свой курс в зоне России-3. Но как раз этого-то и не происходит. Путин не двигается в этом направлении, а занимает именно то место, которое он занимал и ранее – в середине серой зоны. Так получается перекос даже по отношению компромиссной модели путинского второго срока.

Время ушло

Самое важное заключается в том, что по состоянию дел на начало 2011 года у Путина больше не будет времени и политического пространства, чтобы успеть сделать этот жест, который он откладывает уже 6 лет. Не оппонируя Медведеву, он сам демонтирует свою харизму и свою легитимность. Вот это непоправимо. Система смещается в сторону оранжевой зоны, и даже если Путин станет единственным кандидатом от власти в 2012 году, многие моменты уже будут безвозвратно упущены. Путин придет именно как носитель серой зоны, а это на новом этапе уже никого не будет удовлетворять – ни оранжевых (само собой), ни черных. А это значит, что попытавшись повторить второй раз то, что ему удалось в нулевые, Путин столкнется с серьезной проблемой – контекст изменился, а формы его политического мышления остались прежними. То есть у него ничего не получится.

Именно поэтому путинский цикл завершается сегодня, не зависимо от того, вступит ли Путин в игру с «оранжевеющим» Медведевым или не вступит. Путин упустил время.

Усиление флангов и ослабление центра

Теперь несколько слов о том, что нас ожидает.

На наших глазах в 2011 году начнется процесс дезагрегации существующей политической системы России: зона серого полюса будет неуклонного сужаться, а «оранжевые» и «черные» (Россия-2 и Россия-3) будут набирать силу.

Россия-2 будет подыгрывать Медведеву, связывая с ней свой собственный автономный политический курс. По мере приближения к 2012, возрастет поддержка этого сегмента и со стороны Запада. Скорее всего, мы увидим наличие единого модерирующего центра, который будет синхронизировать деятельность радикальной оппозиции («несогласных») и либеральных кругов в российской власти. Такие фигуры как Юргенс, Волошин, Павловский, Гонтмахер, Чубайс, Будберг и т. д. вполне подходят для этого.

России-3 никто подыгрывать не будет – серые ее будут давить, раскалывать, пытаться приручить и ослабить. Власть насоздает многочисленные симулякры, управляемые из Кремля. Но значение России-3 (как источника политической легитимации) будет неуклонно нарастать. Пока трудно сказать, в какие организационные формы это выльется. Существующие политические партии, которые могли бы претендовать на эту область – КПРФ и ЛДПР, парализованы изнутри и большой роли в этом процессе играть не будут (их руководство интегрировано в серую зону и зависит от нее напрямую). Создания новых действенных патриотических движений власть не допустит. На сегодняшний день организационного потенциала и внятных лидеров в этой области нет.

Черный полюс растерян, рассеян и далек от какой бы то ни было консолидации. Лучше всего ему пока удаются не спланированные инициативы, а спонтанные акции протеста (наподобие выступления на Манежной площади), флэшмобы, систематический саботаж властного дискурса не только через прямое сопротивление, но и через безразличие, пассивность, подчеркнутое отсутствие энтузиазма в отношении чего бы то ни было. Как только дело доходит до полноценной политики, представители этого сектора проигрывают технологиям серых (использующих наряду с прямой силой подкуп, обман, медийные компании, широкий ассортимент психологических методов воздействия, замалчивание, очернение и т. д.).

Кроме того, здесь нет и внешней поддержки. Лишь для раскачки ситуации (и то весьма ограниченно) отдельные сектора черной зоны могут быть включены в общую структуру «несогласных», но только под кураторством оранжевых и под их строгим надзором (эту функцию для некоторых националистов выполняет политолог Станислав Белковский). И тем не менее, удельный вес этих настроений в обществе будет неуклонно возрастать, что станет в определенный момент важнейшим, а может быть и решающим фактором. Колоссальный электоральный успех партии «Родина» в 2003 году – это яркий пример.

Конец цикла

Сегодня мы должны трезво взглянуть на вещи. Теперь уже и раскол тандема не может стать по-настоящему политическим событием и оживить политические процессы. Если Путин вернется в 2012, и даже если это произойдет на оппозиции с медведевской либерализацией и «новой горбачевщиной», это не будет решением. Ситуацию, с которой мы имеем дело сегодня, создал сам Путин своими собственными руками. Даже если это всего лишь «бой с тенью», и это не делает ему чести. А если же он пошел на то, чтобы на самом деле свернуть курс своих ранних начинаний и вернуться к политике 90-х (через своего преемника), то тем более. У этого уже вообще приличных наименований не остается.

Поэтому сама логика событий заставляет оторвать завороженный взгляд от тандема и обслуживающей его конъюнктурной шушеры и посмотреть в другую сторону: на народ, на историю, на общество, на логику основных тенденций в мировых процессах, в геополитике, этносоциологии, трансформациях идентичности, на постмодерн и глобальный масштаб всечеловеческого кризиса (не только экономического, но ценностного, культурного, антропологического).

Россия — часть мира, и с этим миром все очень неладно. Неудивительно, что неладно и в нашем Отечестве. Это, скорее, естественно. Надо расширить масштаб мышления. У некоторых проблем не бывает простых решений, потому что сами эти проблемы сложны по своей природе. Технический сбой можно исправить техническими же средствами. Исторические проблемы так не решаются.

Это не означает ухода от политики. От политики вообще нельзя уйти: если мы принимаем решение «не заниматься политикой», значит, мы добровольно передаем себя в рабство (отказываясь от политического бытия мы передаем власть над собой первому встречному, тому, кто в отличие от нас не отказывается от политики). Но политику следует искать сейчас в других областях.

Доминация серой зоны исчерпала свой ресурс. Надо смотреть за ее пределы. В каком-то смысле мы переживаем уже сейчас конец путинского цикла. Даже если сам Путин вернется, это будет уже не ответ, а новый вопрос. И его возвращение теперь автоматически ничего не решит. Серая зона трещит по швам. Это необратимо.

Надо напрягать историческое воображение. Старая сказка больше не вдохновляет.

 

 

Статья 3

  Александр Дугин

Интервью

 

 
О том, кто заглядывает в рот темнокожему президенту США, ливийских проблемах, вассалитете современного мира, хрупких тандемах и ненадежности политических креатур.

Источник информации — http://superomsk.ru/interviews/detail.php?ID=2722   (25.03.2011)

Бомбы НАТО, сброшенные на Ливию, «взрывают» властный тандем в России. Диаметрально противоположные мнения на агрессию «Большого Запада» против Ливийской Джамахирии высказали руководители России. Этот заочный диалог центров российской власти выглядит так:

Путин: «Резолюция Совбеза является неполноценной и ущербной, она разрешает все и напоминает средневековый призыв к крестовому походу. Фактически она позволяет вторжение в суверенную страну».

Медведев: «Выражения о «крестовых походах» недопустимы… Все, что происходит в Ливии, связано с безобразным поведением, которое осуществлялось руководством Ливии, и преступлениями, которые были совершены против собственного народа, об этом не нужно забывать, все остальное является последствиями».

(Ажиотаж политологов – тандем расколот!)

Путин: «Что касается единства или неединства взглядов российского руководства на события в Ливии, у нас президент Российской Федерации руководит внешней политикой и там не может быть раздвоения…»

Раздвоения нет, а вот двойственность осталась. А вот уже не двойственность, а двусмысленность: прекрасная Франция на острие антиливийской атаки, и что заставляет французов становиться пушечным мясом в американской геополитической игре? Неужели деньги, которые, согласно заявлению сына Муамара Каддафи, брал у ливийского диктатора французский президент? Тогда желание Николя Саркози уничтожить Каддафи понятны и объяснимы. Брал деньги на выборы, а жить должником неприятно и обременительно. В 90-х в России так долги и отдавали – пулями и пластидом. Нет кредитора – нет проблемы.

Конечно, затурканным собственными проблемами россиянам активно переживать за бедуинов особенно некогда. Здесь другое. Ну сколько можно обожравшейся гамбургерами целлулоидной Америке играть роль старшего брата, а то и отца для всего мира? Правота США сродни догмату о непогрешимости Римского Папы, а он непогрешим просто потому, что он Папа. США правы потому, что они США. Раздражает именно это! И не только автора этих строк. Московский поэт Игорь Караулов даже разразился гневным стихотворением по ливийскому поводу. Пожалуй, можно считать этот стих консолидированным мнением раздраженных западной бесцеремонностью россиян.

О, найди свою пулю в ливийских снегах, в этих желтых снегах из песка. Пусть направит ее милосердный Аллах, бедуина не дрогнет рука.

О, увязни в барханах по самый «Мистраль», как когда-то в смоленской грязи, прос…утка, венгерско-цыганская ш…ль, п…с Николя Саркози!

Сегодня эксклюзивное, а на нашем сайте других практически не бывает, интервью «СуперОмску» дает знаменитый русский философ – евразиец, писатель, политолог Александр Дугин.

Вопрос: Идеалы гуманизма лучше всего доставлять крылатыми ракетами, демократия отлично пакуется в бомбы с лазерным прицелом, права человека можно доставить на авианосцах в любую точку земного шара. Такие методы в новейшей истории ассоциировались с США, а теперь вот и страна «старой» культуры, Франция, стала для Ливии главным «демократизатором» по-американски. Что это – политическое заблуждение, ошибка Франции, первой в мире провозгласившей фундаментальные ценности либерализма «Свобода. Равенство. Братство»?

– Это не ошибка, не единичный эпизод. Югославия, Иран, Сомали, Ливия… Это внешние проявления политики однополярного мира. Вторжение в Ливию и потворство этой агрессии со стороны президента России Дмитрия Медведева обрисовывает очень серьезный фундаментальный необратимый тренд мировой политики. Можно сколько угодно говорить о несуществовании однополярного мира, но именно эта бесцеремонная агрессия показывает, что он жив и здоров. Точка принятия решений в мире одна – вашингтонский обком. Он, обком, реализует свои собственные программы, иногда вместе с ближайшими союзниками, иногда расширяя круг участвующих в этих программах вассалов. Картина современного мира – США и их вассалы, совершенно имперская система. Сегодня в качестве вассала пытается выступить Дмитрий Анатольевич Медведев, персонально, что вызывает жесточайшую неприязнь премьера Путина и народа. Итог мирового вассалитета – США легко попирают всякий суверенитет. Есть нефть – это уже повод для вторжения, предлог не важен. Вторжение в Ирак так никто и не объяснил, никакого химического оружия там обнаружено не было… Однако Саддам Хусейн был повешен…

Мы живем в исторический момент строительства американской гегемонии над миром. Неоконсерваторы говорили об этом открыто устами Буша, демократы свою агрессивность вуалируют либеральной риторикой. Нобелевский лауреат мира ведет три агрессивных войны… И чего стоят права человека и Нобелевская премия в таком контексте??? Издевательство над здравым смыслом в последней степени! Политика Обамы, в том числе и ливийская, – это политика расширения круга своих вассалов вроде Берлускони и Саркози, а самый большой успех Барака Обамы в том, что в число вассалов, «шестерок» Запада, попадает современная Россия, как в эпохи Горбачева и Ельцина. Это успех президента США, что он сумел соблазнить такого нестойкого и, видимо, интеллектуально не очень сильного президента Российской Федерации, выбор которого на такой высокий пост был колоссальной ошибкой Владимира Путина и нашего народа. Таких котов в мешке, зайцев каких-то, бессмысленных существ, которых мы, в сущности, политически не знаем, которые напоминают каких- то мультипликационных персонажей, которые ничем не знамениты и не отличны, просто выбирать нельзя. Мало ли что сказал Путин о Медведеве! Сначала сказал, выдвинул, а теперь Путин открыто выступает против западных крестовых походов за нефтью, а Медведев его слова дезавуирует! Это серьезная вещь – политика! Мы выбираем на четыре года человека, который может за это время разрушить нашу страну! Что, так и дальше будем? Нам не хватило Горбачева и Ельцина? В России наступил политический коллапс!

Вопрос: Но почему тогда выбор Путина пал именно на Медведева?

Может быть, это был некий технологический ход, может быть, Путина обманули. Вообще, эта идея наместников, наследников власти себя исчерпала. Путин как наследник Ельцина полностью поменял его политику, в хорошем, что ли, направлении, Медведев – в плохом. Сколько можно? России нужны не наследники, а четкие позиции в мире. Но теперь вопрос к Путину – почему он выбрал своим преемником Медведева? Почему «хороший» Путин, без преувеличения спасший страну в начале двухтысячных, назначил преемником «плохого» Медведева? И это вопрос предвыборный, и отвечать на него Путину, скорее всего, придется, иначе его позиции становятся уязвимыми. Феномен «Медведев» требует ясности. Нас втягивают в Третью мировую войну на стороне наших злейших врагов, как было и в первую, и во вторую. У нас нет права на третью геополитическую ошибку. И ссылки на незнание, что такое атлантизм или евразийство, уже не принимаются, мы точно знаем, что стоит за этими понятиями. Агенты влияния, конечно, предпочтут скрыть от нас значение законов геополитики, но любой просто здравомыслящий человек просто не может с этим не считаться. Война в Ливии выявляет противоречия в России – это и есть геополитика.

Вопрос: Опыт вассалитета печален. Эпохи «Горби» и Ельцина, управляемых непосредственно из «вашингтонского обкома», собственно России, их феодальной вотчине, ничего, кроме проблем, обнищания и политических болезней не принесли, для чего тогда Медведеву, который, по вашему мнению, вновь ищет вассалитета, повторять очевидные ошибки прозападных предшественников?

– Лакейство в природе русских «западников». Русские «западники» – это Смердяковы. Дело даже не в гипотетических благах, которые мы получим от Запада. Вот у Медведева – вся эта его игра с айподами, поедание гамбургеров в компании с Бараком Обамой, заглядывание в рот темнокожему президенту, свидетельствует о его фасцинации Западом (фасцинация от англ. fascination – обаяние, очарование – общее название для эффектов поведения, индуцированного специально организованным вербальным (словесным) воздействием). Помните, Печорин еще говорил: «Я падал и молился на Запад, на заход Солнца!» Вот эта коленопреклоненность перед Западом просто выпирает из Дмитрия Анатольевича Медведева. Это религиозный культ – поклонение перед Западом. Есть агенты влияния, а есть просто религиозные фанатики… Медведев видит айпод, а то, что его страна продается, слабнет, втягивается в конфликт со своими союзниками, – этого он уже не замечает. А справедливое заявление Путина о «крестовом походе» против Ливии – это и попытка исправить ситуацию, и спасти самого себя. Потому что такой нелегитимной власти, которая делает абсолютно антинациональные заявления, Россия бы просто не вытерпела. Наш отказ от вето в Совете безопасности ООН, по сути, поставил Россию на грань государственного распада. Не надо считать народ России идиотами. Да, мы, русские, пассивные люди, созерцательные, но по принципиальным вопросам нас лучше не задевать. Ведь мы могли остановить своим правом вето очередную американскую авантюру. А мы, получается, стали аплодировать нашим врагам. Это не ошибка, это – преступление! И это, к сожалению, логически вытекает из внешнеполитического курса президента Медведева. Медведев – легальный президент России, но не легитимный! Разница между легальностью и легитимностью фундаментальна! Это как Явлинский стал бы президентом России! 8-10 процентов поддержки либеральствующей интеллигенции и «оранжевых» уличных бузотеров! Вот и вся электоральная база! И проблема вот в чем: с этой своей нелегитимностью президент Медведев будет еще год совершать подобные прозападные демарши! За это время можно страну разрушить! Думаю, Россия входит в зону чрезвычайного положения, потому что нами правит человек, не обладающий легитимным правом на власть! Не знаю, дойдем ли мы до выборов в стабильном состоянии.. Тандем расколот, тандем разлетелся вдребезги! И страна сегодня на грани полномасштабного гражданского конфликта!

Биографическая справка: Александр Гельевич Дугин (родился 7 января 1962 г. в Москве). Русский философ, основатель идейного течения «неоевразийство», доктор политических наук, профессор МГУ, заведующий кафедрой социологии международных отношений, писатель, публицист, владеет 9 языками, православный, член Совета Всемирного русского народного собора.

Статья 4

  Александр Дугин

Осуждая дьявольские игры


Источник информации — http://evrazia.org/article/105   (3 октября 2007)


Ироничные стратегии постмодернизма высмеивают серьезные религиозные принципы, превращая их в бессодержательный балаган      

Вещи называются своими именами – но являются ли настоящими вещами?

Обличению США и защите Исламской республики Иран посвятил большую часть выступления в ООН министр иностранных дел Венесуэлы Николас Мадуро – сообщает «Интерфакс». Выступая 3-го октября на Генеральной Ассамблее организации вместо президента Венесуэлы Уго Чавеса, который в последний момент отказался ехать в Нью-Йорк, Мадуро назвал "лицемерной" политику, проводимую Вашингтоном. По словам министра, США говорят о борьбе с терроризмом, но в то же время укрывают "одного из самых опасных террористов Луиса Посаду Каррилеса", которого Гавана и Каракас обвиняют в причастности к подрыву кубинского авиалайнера в 1976 году. Тогда погибли 73 человека.

Сейчас такое время, что невозможно с полной определенностью понять, с чем мы имеем дело в реальности? Что несет в себе религиозный фактор сегодня? Это на самом деле великое возвращение к истокам, или постмодернистический симулякр?

По мнению Мадуро, "необходимо незамедлительно покончить с политикой дьяволизации в отношении иранского правительства и иранского народа и создать альянсы для того, чтобы остановить военное безумие элиты, которая правит США".

Тема «дьяволизации», идущей со стороны США, возникает с подачи лидеров Венесуэлы уже не первый раз. Впервые именно Уго Чавес с присущей ему экстравагантностью продемонстрировал стремительный рост религиозного фактора в мировой политике, произнеся на конференции ООН историческую речь, вызвавшую грандиозный скандал. Тогда Чавес назвал Буша «дьяволом» и в подтверждение своих слов перекрестился по-католически.

Что самое интересное, сотни миллионов католиков из стран Третьего мира (и не только) думают точно так же, как власти Венесуэлы. И это не метафора, это теологическое заключение. Не только мусульмане, оказывается, рассматривают международную политику, глобализацию, экономику, через призму своих религиозных представлений. Наступает черед христиан назвать вещи своими именами.

Секулярный светский миропорядок трещит по швам. Причем все происходит быстрее, чем считали многие аналитики. Но во всем этом есть навязчивый привкус постмодерна, виртуальной масс-медийной игры. Столь серьезные вещи, как теологические споры, священные войны и распределение эсхатологических ролей в апокалиптической драме в телевизионном контексте современных коммуникаций приобретает какой-то шутовской характер. И трудно решить однозначно, толи религиозные ценности проступают через остатки порядком разложившейся, но по прежнему ядовитой модели эпохи Просвещения, то ли ироничные стратегии постмодернизма таким образом высмеивают серьезные религиозные принципы, превращая их в бессодержательный балаган…

Сейчас такое время, что невозможно с полной определенностью понять, с чем мы имеем дело в реальности? Что несет в себе религиозный фактор сегодня? Это на самом деле великое возвращение к истокам, или постмодернистический симулякр?

Вопрос открыт. И вероятно, это будет самым серьезным вопросом ХХI века.

 

Статья 5

Александр Дугин

 

Не ждали 

Источник информации: http://evrazia.org/article/265    (13 января 2008). 

Под видом неопределенности, недосказанности и намеков в идеологическом направлении можно было протащить что угодно, а не то, чего все ждали    

  

Комментарий А.В. Краснянского. Сейчас, в июле 2011 года, ясно, что предсказание Александра Дугина (январь 3008 года)  оказалось верным: "После ухода Путина из власти обстановка в России резко изменится, причём не в лучшую сторону". Верные прогнозы отличают настоящего ученого от псевдоученых, которые только делают вид, что понимают в своем деле, хотя на  самом деле понимания нет и в помине.



В прошедшем 2007-м году Владимир Путин чётко показал, что собирается строить и укреплять суверенитет по самым серьёзным параметрам. Суверенитет – это очень принципиальное явление. С одной стороны, это номинальное, правовое понятие, а с другой стороны – силовое. Правовым суверенитетом обладают многие страны, реальным, геополитическим суверенитетом обладают единицы. Концепция суверенитета, которая встала в центре внимания российской политической общественности, связана с реальным политическим суверенитетом, которым всегда обладала Россия, его и подвергали обсуждению и утверждению все годы путинского правления. Под вопрос было поставлено реальное содержание этого понятия, которое требует довольно серьёзных усилий и пересмотра. Всё это было обозначено и провозглашено.

Являясь единственным полновластным самодержавным и автократическим субъектом российской политической действительности, Путин сделал экстравагантный жест и подчинился Конституции, которая была принята совершенно нелегально.

Мюнхенская речь Владимира Путина фактически изменила миропорядок. До этого никто не бросал вызов гегемонии США в качестве основного политического субъекта, никто не говорил о несправедливости однополярного мироустройства за исключением маргинальных сил. Но в Мюнхенской речи президент великой ядерной державы сказал решительное «Нет» однополярному миру. В устах президента демократической мощной страны – это не просто слова, не просто декларация, это заявление нового курса. Фактически Путин утвердил вектор на многополярный мир, и это было фундаментально, это было важнейшее событие в новейшей истории. После произнесения этой речи Россию вновь признали великой мировой державой, которая предопределяет повестку дня в мировой политике.

Во внутриполитической сфере восторжествовала линия на окончательную маргинализацию ультралиберальных сил, которую проводил Путин. Это продемонстрировало свои результаты именно в уходящем году, результаты парламентских выборов окончательно закрепили эту данность: и Касьянов, и Каспаров, и СПС рассматриваются сегодня как политическое недоразумение, а не как возможная альтернатива. И в этом отношении Кремль тоже был последователен, поскольку эта антисуверенная сила в рамках суверенной демократии вообще не имеет не то, что какого-то статуса, вообще никакого места. Это достаточно брутально для людей, которые когда-то правили, но в текущей ситуации это спасительно, необходимо и правильно для России.

Патриотическая риторика окончательно закрепилась в СМИ, хотя темы империи, самобытности русского народа, величия национальных свершений всё ещё соседствуют с развлекаловкой, поток которой только вырос, что можно считать негативным. Но все политические, все осмысленные программы выстроены с подразумеванием самобытности, величия и достоинства русского государства и русской истории. Это фундаментальный перелом, потому что в 1990-е гг., наряду с той же самой развлекательной похабщиной, которая, увы, осталась от того периода, политикой назывались мелкие интриги олигархов между собой и бесконечные издевательства всякой русофобской мрази над нашим народом и нашей историей. С этим покончено, и хотя наши СМИ далеки от идеала, в них очень мало содержательного, но если это содержательное встречается, то оно довольно чётко выстроено в патриотическом ключе, что очень радует.

В 2007-м была окончательно сформулирована доктрина суверенной демократии. Эта идеология получила развитие, оформление, ее параметры были окончательно определены. Идеологическая формула суверенной демократии полностью получила поддержку в обществе, потому что такие вещи в принципе затребованы нашим народом. Но для чего это было сделано? К великому сожалению власть не закрепила это идеологическое направление, и, несмотря на то, что много говорилось о суверенной демократии, о плане Путина, всё это в итоге оказалось размытыми и расплывчатыми вещами, очень хорошими и правильными вещами, но в итоге они не прояснились.

Назначение Медведева, по сути, обнулило ожидания сторонников геополитического возрождения России. Теперь стало понятно, откуда эта неопределенность, потому что под видом этой неопределенности, недосказанности и намеков можно было протащить что угодно, а не то, чего все ждали. Конечно, все будут очень рады, если это окажется головокружительной спецоперацией Путина по сохранению преемственности. Однако, беда в том, что преемственности власти в России быть не может. Логика устройства российских политических элит выстраивается на основе инерции 1990-х годов, которые, по сути дела, сформировали российскую политическую элиту из самых отпетых проходимцев, мерзавцев, коррупционеров и агентов влияния Запада. Эти же люди, оставшиеся в большинстве своём на своих постах и при Путине, создавали предпосылки для очень серьёзных опасений, что наша политическая элита — это пародия и карикатура на реальную политическую власть. Поэтому я очень обеспокоен судьбой моей страны, судьбой тех позитивных свершений, которые сделал Путин.

В 2007 году Путин продолжал занимать самые либеральные позиции в экономике, конечно, далекие от того компрадорского либерализма, который царил в 1990-е гг. Его либерализм был в основном патриотический, но всё равно это либеральный догматизм. С этим Путин так и не расстался, и следует ожидать, что дальше нынешний либерализм будет только зафиксирован. Если в отсутствии Путина он не приведёт к полному развалу России, то это будет большое счастье, потому что сейчас может сложиться очень опасная конфигурация.

Что касается атлантизма или евразийства в геополитическом пространстве, здесь сделан четкий и однозначный выбор – только евразийство. Россия только великая страна, Россия только для самой себя в первую очередь, Россия уважает себя и своё достоинство, Россия интегрируется на постсоветском пространстве. Путин в 2007 году на все эти вопросы ответил позитивно. Что является высшей для России ценностью? Путин ответил: суверенитет — сейчас это единственно правильный ответ.

Однако, несмотря на весь позитив, прошедший 2007 год – это конец «золотого века» путинского правления. Этот год был суммирующим для всего правления Путина. Путин изменил ситуацию от зла к добру, от ада к раю, поэтому восемь лет мы жили в состоянии полурая. Пиком этого рая была Мюнхенская речь Путина. Когда я услышал её, то подумал: «Остановись мгновение, ты прекрасно!» Но, к сожалению, год закончился, и закончился он страшной новостью: оказывается, всё это было шуткой, и теперь начинается другой век – век эпохи Медведева. Многие убеждают нас, что это тот же самый век, только в либеральной плоскости, однако всё больше кажется, что «золотой век» кончился и начинается новый — более мрачный. Теперь я переосмысляю путинское правление как уже завершившиеся. Было много блестящих достижений во всех направлениях: олигархов сажали, Америку пугали ракетами, нефти было завались, жизнь была замечательная, но она кончилась. Теперь нам предстоит что-то ужасное.

Наше безразличие к тому, что происходит в глобальной политике, никак не сказывается на нашей внутренней политике. И это означает огромный успех. Основное событие, которое могло бы оказать влияние, это признание независимости Косово, после чего могла бы рухнуть политическая структура неприкосновенности границ в Европе, а также в близких к ней регионах — Турции, на Северном Кипре и в Ираке. Если бы эти события произошли, то они могли бы сильно повлиять и на Россию, на её взаимоотношения с Абхазией, Южной Осетией, Приднестровьем. Но пока этого не произошло. Нам остался маленький шаг для того, чтобы достичь точки необратимости и устанавливать собственные правила мировой политики. Но то «немножко», что нам осталось, возможно, будет фатальной преградой.

Несомненно, Путин — главный герой 2007 года, даже в международном масштабе, и это признал журнал «Тайм». Путин – это человек, который поднял Россию с колен, дал ей мощь и силу. Путин должен был завершить свое триумфальное правление третьим сроком, тогда бы «золотой век» не покинул Россию, он был бы всегда, но, к сожалению, этого не произошло. В момент пика своего собственного пути, являясь единственным полновластным самодержавным и автократическим субъектом российской политической действительности, Путин сделал экстравагантный жест и подчинился Конституции, которая была принята совершенно нелегально. Я не понимаю этот жест.

Статья 6А

Александр Дугин

Либерализм – угроза человечеству (сокращенный вариант статьи)

Источник информации — http://www.evrazia.org/article/395


Настоящий либерализм как политическая идеология в России никого не интересовал, что и привело к плачевным последствиям.

Чтобы адекватно понять сущность окружающего нас со всех сторон либерализма, надо осознать, что он не случаен, что его появление в истории политических и экономических идеологий основывается фундаментальными процессами всей западной цивилизации. Либерализм не просто часть истории этой цивилизации, но ее наиболее чистое и рафинированное выражение, ее результат.

Крах СССР и наше поражение в холодной войне с идеологической точки зрения означали окончательное распределение ролей в битве, которой либерализм вознамерился завоевать весь мир.

Все принципы философии либерализма и само название основаны на тезисе «свободы» — liberty. При этом сами философы-либералы (в частности, Дж. Стюарт Милль) подчеркивают, что «свобода», которую они отстаивают, — это понятие строго отрицательное. Более того, они разделяют свободу от (чего-то) и свободу для (чего-то), предлагая использовать два разных английских слова — liberty и freedom. Liberty — от чего и происходит название «либерализм» — это исключительно «свобода от». За нее-то и бьются либералы, на ней-то они и настаивают. А что касается «свободы для», т. е. ее смысла и ее цели, то тут либералы замолкают, считая, что каждый конкретный индивидуум сам может найти применение свободы — или вообще не искать для нее никакого применения. Это вопрос частного выбора, который не обсуждается и не является политической или идеологической ценностью.

 Напротив, «свобода от» описана подробно и имеет догматический характер. Освободиться либералы предлагают от:

— государства и его контроля над экономикой, политикой, гражданским обществом;

— церкви с ее догмами;

— сословных систем;

— любых форм общинного ведения хозяйства;

— любых попыток перераспределять теми или иными государственными или общественными инстанциями результаты материального или нематериального труда;

— этнической принадлежности;

— какой бы то ни было коллективной идентичности.

 Можно подумать, что мы имеем дело с какой-то версией анархизма, но это не совсем так. Анархисты — по крайней мере, такие как Прудон, считают альтернативой государству свободный общинный труд с полной коллективизацией его продуктов и жестко выступают против частной собственности, тогда как либералы, напротив, видят в рынке и священной частной собственности залог реализации их оптимальной социально-экономической модели. Кроме того, теоретически считая, что государство рано или поздно должно отмереть, уступив место мировому рынку и мировому гражданскому обществу, либералы по прагматическим соображениям поддерживают государство, если оно является буржуазно-демократическим, способствует развитию рынка, гарантирует «гражданскому обществу» безопасность и защиту от агрессивных соседей, а также предотвращает «войну всех против всех» (Гоббс).

 В остальном же либералы идут довольно далеко, отрицая практически все традиционные социально-политические институты — вплоть до семьи или половой принадлежности. В предельных случаях либералы выступают не только за свободу абортов, но и за свободу от половой принадлежности (поддерживая права гомосексуалистов, транссексуалов и т.д.). Семья и иные формы социальности считаются ими чисто договорными явлениями, которые, как и иные «предприятия», обуславливаются юридическими соглашениями.

 Крах СССР и наше поражение в холодной войне с идеологической точки зрения означали окончательное распределение ролей в битве, которой либерализм вознамерился завоевать весь мир. Именно после того и в силу того, что СССР проиграл и распался, стало ясно, что историческая правота была на стороне либералов и особенно неолибералов, которые отказывали социализму и коммунизму в претензии на «будущее» в статусе «прогрессивного завтрашнего дня». Советское общество и другие социалистические режимы оказались тщательно замаскированными изданиями архаических структур, перетолковавших на свой лад «мистически», «религиозно» понятый марксизм.

 В середине ХХ века французский философ-гегельянец русского происхождения Александр Кожев полагал, что гегелевский «конец истории» ознаменуется мировой коммунистической революцией. Так же полагали и традиционалисты (Генон, Эвола), отрицавшие Просвещение, защищавшие Традицию и предрекавшие «конец света» через победу «четвертой касты» («шудр»-пролетариев). Но в 1991-м с крахом СССР стало понятно, что «конец истории» будет носить не марксистскую, но либеральную форму, о чем и поспешил уведомить человечество американский философ Фрэнсис Фукуяма, провозгласив «конец истории» как планетарную победу рынка, либерализма, США и буржуазной демократии.

 С этого момента начинается не просто взлет либерализма, причем в его наиболее ортодоксальных фундаменталистских англосаксонских и антисоциальных формах, но и обнажается фундаментальный факт идеологической истории человечества: именно либерализм есть судьба. А значит, его тезисы, его философские, политические, социальные и экономические принципы и догмы следует рассматривать как нечто универсальное и абсолютное, не имеющее альтернативы.

Только мировой Крестовый поход против США, Запада, глобализации и их политико-идеологического выражения — либерализма — может стать адекватным ответом.

В России, хотите вы этого или нет, никакого либерализма нет. Либералы есть, а либерализма нет. До начала 90-х годов ХХ века в России формально преобладала марксистская идеология, взрастившая подавляющее большинство тех людей, которые так или иначе сегодня влияют на решения власти. Принципы либерализма были чужды инстинктивным устоям российского общества, жестко преследовались идеологическими органами в СССР, в целом были либо неизвестны, либо карикатурно и фрагментарно истолкованы. Единственным содержанием «либерализма» в России в 90-е была свобода от русско-советских политико-экономических традиций и некритическое, невежественное и пародийное подражание Западу. Практически никто в позднесоветской элите не выбирал либерализм сознательно и последовательно: до последнего момента распада СССР вожди российских либералов дежурно славословили КПСС, идеи Маркса, план, социализм, а олигархи промышляли в бюро комсомола или сотрудничали с КГБ.

 Либерализм как политическая идеология никого не интересовал, за него не было заплачено ни гроша. Такой неоплаченный «кривой» либерализм утвердился в 90-е годы в качестве эрзац-идеологии постсоветской России. Но вместо освоения либеральных принципов его сторонники и проповедники занимались карьеризмом, приватизацией, устраивали личные делишки — в лучшем случае выполняя указания западных кураторов по развалу советской и российской государственности. Это был идеологический распад прежнего без какого бы то ни было построения нового. Даже сомнительную «свободу от» никто по-настоящему не выбирал.

 Когда пришел Путин и попытался свернуть процесс распада России, он по большому счету не встретил идеологического сопротивления. Ему противодействовали либо конкретные экономические кланы, интересы которых он ощутил, либо наиболее активная и глубоко увязшая в шпионаже агентура влияния в пользу Запада. Подавляющее большинство либералов 90-х немедленно переписались в «сторонники Путина», подлаживаясь под индивидуальные патриотические симпатии нового вождя. Даже знаковые фигуры российского либерализма — Гайдар, Чубайс и т. д. — вели себя как банальные оппортунисты: на идеологическое содержание реформ Путина им было наплевать.

Либерализм в Россию, несмотря на весь период 90-х, проник очень не глубоко и не породил политического поколения подлинных убежденных либералов. Либерализм действовал на Россию преимущественно извне, что и привело в конце концов к обострению отношений с США, обструкции Путина и его курса на Западе и ответной Мюнхенской речи.

Но так как сознательных либералов в критический переломный момент в России оказалось не больше, чем сознательных коммунистов в конце 80-х годов, то и Путин не настаивал на их идеологической травле, занимаясь сдерживанием лишь распоясавшейся либеральной олигархии и обнаглевшей от безнаказанности прямой агентуры влияния. Интуитивно стремясь сохранить и восстановить суверенитет России, Путин вошел в конфликт с либеральным Западом и его глобализационными планами, но в альтернативную идеологию это не оформил. Во многом и потому, что внутри России убежденных либералов в достаточном количестве не оказалось.

Настоящим либералом является тот, кто поступает в соответствии с основными принципами либерализма — даже в тех случаях, когда это может привести к серьезным последствиям, репрессиям и даже лишению жизни. Если либералами люди являются только тогда, когда это становится разрешенным, модным или даже обязательным, и готовы при первом осложнении отказаться от этих взглядов, это никакого отношения к либерализму не имеет. Кажется, это понял, отсидев определенный срок на зоне, «икона» современных российских либералов Ходорковский. Но в этом он среди других либералов, оставшихся пока на свободе, одинок.

"Свобода от" есть самая отвратительная формула рабства, так как она искушает человека на восстание против Бога, против традиционных ценностей, против нравственных и духовных устоев его народа и его культуры.

И даже если все формальные битвы либерализма выиграли — настоящая битва впереди. Но она состоится только после того, когда подлинный смысл происходящего будет по-настоящему осознан и метафизическое значение либерализма и его роковой победы будет осознано в должной мере и в должных пропорциях. Победить это зло можно, только вырвав его с корнем, и я не исключаю, что для этого потребуется стереть с лица земли те духовные и физические земли, которые дали жизнь этой мировой ереси — ереси, настаивающей на том, что «человек есть мера вещей».

Только мировой Крестовый поход против США, Запада, глобализации и их политико-идеологического выражения — либерализма — может стать адекватным ответом.

Выработка идеологии этого Крестового похода, безусловно, дело России, но не одной, а совместно со всеми мировыми силами, которые так или иначе противостоят «американскому веку». Но в любом случае эта идеология должна начинаться с признания фатальной роли либерализма, обобщающего путь Запада с того момента, когда он отказался от ценностей Бога и Традиции.

Александр Дугин, опубликовано в журнале «Профиль» №12 (568) от 31.03.2008 

 

Статья 6Б

Александр Дугин

ЛИБЕРАЛИЗМ — УГРОЗА ЧЕЛОВЕЧЕСТВУ (полный текст статьи)

Источники информации — http://www.profile.ru/items/?item=25806#comment  (ПОЛИТИКА, №12(568) от 31.03.2008).
                                        
— http://www.u-stolika.narod.ru/4/liberty_zlo.html


  

Das Liberalismus ein weltliches Verhaengnis

   В 1932 году немецкий национал-большевик Эрнст Никиш, чьи идеи были чрезвычайно близки как русским национал-большевикам (Устрялов), так и евразийцам, написал книгу с показательным названием «Гитлер — злой рок для Германии» (Hitler — ein deutsches Verhaengnis). Книга прошла почти незамеченной, но спустя несколько лет привела его прямой дорогой в концлагерь. Он оказался абсолютно прав — Гитлер на самом деле оказался именно роковой фигурой. Роковой, значит — не случайной, обоснованной, укорененной в ходе вещей, спряженной с логикой судьбы, но воплощающей темный аспект судьбы. И в этой книге, и в других своих работах Никиш повторял: «В человеческом обществе нет фатальности, присущей природе, — фатальности смены сезонов, природных бедствий. Достоинство человека состоит в том, что он всегда может сказать «нет». Всегда может восстать. Всегда может подняться на борьбу даже с тем, что кажется неотвратимым, абсолютным, непобедимым. И даже если он проигрывает, он дает пример другим. И другие приходят на его место. И также говорят «нет». Поэтому самые роковые и фатальные явления можно победить силой духа».
   Никиш боролся с нацизмом и нацистами, ранее и точнее других предсказав, чем будет чревато для Германии, для человечества их кровавое правление. Он не сдался, он бросил вызов «злому року», он не опустил рук. И самое важное, что противостоял он с горсткой своих единомышленников-антинацистов такой силе, которая казалась непобедимой. Последователи Никиша (в частности, другой национал-большевик — Харро-Шульцен-Бойсен) стали ядром «Красной Капеллы». Самого его, почти полностью ослепшего, освободили из концлагеря в 1945-м советские войска. Физически победы, за которую он отдал свою жизнь, он не увидел, но он до конца своих дней нес уверенность в том, что злому року человеческой истории необходимо противостоять, даже если он проистекает из глубинных маховиков человеческой истории.
   Сегодня то же самое вполне можно сказать о либерализме как идеологии, победившей на Западе и распространяющей свое влияние — множеством старых и новых способов — на весь мир, с опорой на мощь гипердержавы «номер 1» — США. Снова кажется, что эта мощь неотвратима, не случайна и следует фундаментальным роковым закономерностям. И что спорить с этим бесполезно. Но снова, как и в случае Эрнста Никиша, находятся люди, которые готовы произнести ту же формулу, только на сей раз не про отдельную страну, а про все человечество. «Либерализм — злой рок человеческой цивилизации». Борьба с ним, противостояние ему, опровержение его ядовитых догм есть моральный императив всех честных людей планеты. И чего бы это ни стоило, мы должны аргументированно и обстоятельно снова и снова повторять эту истину даже тогда, когда это представляется бесполезным, неуместным, неполиткорректным, а иногда и опасным.

   Либерализм как резюме западной цивилизации и его определение

   Чтобы адекватно понять сущность либерализма, надо осознать, что он не случаен, что его появление в истории политических и экономических идеологий основывается фундаментальными процессами всей западной цивилизации. Либерализм не просто часть истории этой цивилизации, но ее наиболее чистое и рафинированное выражение, ее результат. Это принципиальное замечание требует от нас дать более строгое определение либерализму.

   Либерализм — это политическая и экономическая философия и идеология, воплощающие в себе главные силовые линии Нового времени, эпохи модерна:

   — понимание человеческого индивидуума как меры вещей;
   — убежденность в священном характере частной собственности;
   — утверждение равенства возможностей как морального закона общества;
   — уверенность в «договорной» («контрактной») основе всех социально-политических институтов, включая государство;
   — упразднение любых государственных, религиозных и сословных авторитетов, которые претендуют на «общеобязательную истину»;
   — разделение властей и создание общественных систем контроля над любыми властными инстанциями;
   — создание «гражданского общества» без сословий, наций и религий вместо традиционных государств;
   — главенство рыночных отношений над всеми остальными формами политики (тезис «экономика — это судьба»);
   — убежденность в том, что исторически путь западных народов и стран есть универсальная модель развития и прогресса всего мира, которая должна быть в императивном порядке взята за эталон и образец.

   Именно эти принципы лежали в основе исторического либерализма, развивавшегося философами Локком, Миллем, Кантом, позже — Бентамом, Констаном, вплоть до неолиберальной школы ХХ века Фридриха фон Хайека и Карла Поппера. Адам Смит, последователь Локка, на основании идей своего учителя, примененных к анализу хозяйственной деятельности, заложил основы политической экономики, ставшей политической и экономической «библией» эпохи модерна.

   «Свобода от»

   Все принципы философии либерализма и само название основаны на тезисе «свободы» — liberty. При этом сами философы-либералы (в частности, Дж. Стюарт Милль) подчеркивают, что «свобода», которую они отстаивают, — это понятие строго отрицательное. Более того, они разделяют свободу от (чего-то) и свободу для (чего-то), предлагая использовать два разных английских слова — liberty и freedom. Liberty — от чего и происходит название «либерализм» — это исключительно «свобода от». За нее-то и бьются либералы, на ней-то они и настаивают. А что касается «свободы для», т.е. ее смысла и ее цели, то тут либералы замолкают, считая, что каждый конкретный индивидуум сам может найти применение свободы — или вообще не искать для нее никакого применения. Это вопрос частного выбора, который не обсуждается и не является политической или идеологической ценностью.

   Напротив, «свобода от» описана подробно и имеет догматический характер. Освободиться либералы предлагают от:

   — государства и его контроля над экономикой, политикой, гражданским обществом;
   — церкви с ее догмами;
   — сословных систем;
   — любых форм общинного ведения хозяйства;
  — любых попыток перераспределять теми или иными государственными или общественными инстанциями результаты материального или нематериального труда (формула либерального философа Филиппа Немо, последователя Хайека, — «социальная справедливость глубоко аморальна»);
   — этнической принадлежности;
   — какой бы то ни было коллективной идентичности.

   Можно подумать, что мы имеем дело с какой-то версией анархизма, но это не совсем так. Анархисты — по крайней мере, такие как Прудон, считают альтернативой государству свободный общинный труд с полной коллективизацией его продуктов и жестко выступают против частной собственности, тогда как либералы, напротив, видят в рынке и священной частной собственности залог реализации их оптимальной социально-экономической модели. Кроме того, теоретически считая, что государство рано или поздно должно отмереть, уступив место мировому рынку и мировому гражданскому обществу, либералы по прагматическим соображениям поддерживают государство, если оно является буржуазно-демократическим, способствует развитию рынка, гарантирует «гражданскому обществу» безопасность и защиту от агрессивных соседей, а также предотвращает «войну всех против всех» (Т. Гоббс).
   В остальном же либералы идут довольно далеко, отрицая практически все традиционные социально-политические институты — вплоть до семьи или половой принадлежности. В предельных случаях либералы выступают не только за свободу абортов, но и за свободу от половой принадлежности (поддерживая права гомосексуалистов, транссексуалов и т.д.). Семья и иные формы социальности считаются ими чисто договорными явлениями, которые, как и иные «предприятия», обуславливаются юридическими соглашениями.
   В целом же либерализм настаивает не только на «свободе от» традиции, сакральности (если говорить о предшествующих формах традиционного общества), но и на «свободе от» обобществления и перераспределения, на которых настаивают левые — социалистические и коммунистические — политические идеологии (если говорить о политических формах, современных либерализму или даже претендующих на то, что они призваны его сменить).

   Либерализм и нация

   Либерализм зародился в Западной Европе и Америке в эпоху буржуазных революций и укреплялся по мере того, как постепенно ослабевали западные политические, религиозные и социальные институты предшествующих имперско-феодальных периодов — монархия, церковь, сословия. На первых этапах либерализм сочетался с идеей создания современных наций, когда под «нацией» в Европе стали понимать образованные на контрактной основе единообразные политические образования, противостоящие более древним имперским и феодальным формам. «Нация» понималась как совокупность граждан Государства, в котором воплощается контакт населяющих его индивидуумов, объединенных общей территорией проживания и общим экономическим уровнем развития хозяйства. Ни этнический, ни религиозный, ни сословный фактор значения не имели. Такое «Государство-Нация» (Etat-Nation) не имело ни общей исторической цели, ни определенной миссии. Оно представляло собой своего рода «корпорацию» или предприятие, которое создается по взаимному соглашению его участников и теоретически может быть таким же образом и распущено.
   Европейские нации вытесняли религию, этносы и сословия на обочину, считая это пережитками «темных веков». В этом отличие либерального национализма от иных его версий: здесь не признается никакой ценности в этнорелигиозной и исторической общности, и акцент ставится лишь на выгоды и преимущества коллективного договора индивидуумов, учредивших Государство по конкретным прагматическим соображениям.

   Вызов марксизма

   Если с демонтажем феодально-монархических и клерикальных режимов у либералов все шло довольно гладко и никаких идеологических альтернатив уходящее европейское Средневековье противопоставить либералам не могло, то в недрах философии Нового времени появилось движение, которое оспаривало у либералов право первенства в процессах модернизации и выступало с мощной концептуальной критикой либерализма не с позиций прошлого (справа), но с позиций будущего (слева). Такими были социалистические и коммунистические идеи, получившие свое наиболее системное воплощение в марксизме.
   Маркс внимательно проанализировал политическую экономику Адама Смита и, шире, либеральной школы, но сделал из этих идей совершенно оригинальный вывод. Он признал их частичную правоту — в сравнении с феодальными моделями традиционного общества, — но предложил идти дальше и во имя будущего человечества опровергнуть ряд важнейших для либерализма постулатов. Марксизм в либерализме:

   — отрицал отождествление субъекта с индивидуумом (считая, что субъект имеет коллективно классовую природу);
   — признавал несправедливой систему присвоения прибавочной стоимости капиталистами в процессе рыночного хозяйствования;

   — считал «свободу» буржуазного общества завуалированной формой классового господства, скрывающего под новыми одеждами механизмы эксплуатации, отчуждения и насилия;

   — призывал к пролетарской революции и отмене рынка и частной собственности;

   — полагал целью обобществление имущества («экспроприацию экспроприаторов»);

   — утверждал в качестве смысла социальной свободы коммунистического будущего творческий труд (как реализацию человеческой «свободы для»);

   — критиковал буржуазный национализм как форму коллективного насилия и над беднейшими слоями своих стран, и как инструмент межнациональной агрессии во имя эгоистических интересов национальной буржуазии.

   Так марксизм на два столетия превратился в главного идеологического соперника и противника либерализма, атакуя его системно, идеологически последовательно и подчас добиваясь серьезных успехов (особенно в ХХ веке, с появлением мировой социалистической системы). В какой-то момент казалось, что именно левые силы (марксисты и социалисты) выигрывают спор за наследие современности и за «ортодоксию» Нового времени, и многие либералы начинали верить, что социализм — это неизбежное будущее, которое существенно скорректирует либеральную политическую систему, а в перспективе, возможно, и вовсе ее упразднит. Отсюда берут начала тенденции «социального либерализма», который, признавая некоторые «моральные» тезисы марксизма, стремился сгладить его революционный потенциал и примерить две основные идеологии Нового времени за счет отказа от их наиболее жестких и резких утверждений. Ревизионисты со стороны марксизма — в частности, правые социал-демократы — двигались в том же направлении из противоположного лагеря.
   Наибольшей остроты вопрос о том, как отнестись к социалистам и левым, у либералов встал в 20-е и 30-е годы ХХ века, когда коммунисты впервые доказали серьезность своих исторических намерений и возможность захвата и удержания власти. В этот период появляется неолиберальная школа (фон Мизес, Хайек, чуть позже Поппер и Арон), которая формулирует очень важный идеологический тезис: либерализм — это не переходная стадия от феодализма к марксизму и социализму, это совершенно законченная идеология, которая обладает эксклюзивной монополией на наследие Просвещения и Нового времени; сам марксизм — это никакое не развитие западной мысли, но регрессивный возврат под «модернистскими лозунгами» к феодальной эпохе эсхатологических восстаний и хилиастических культов. Неолибералы доказывали это как системной критикой немецкого консерватора Гегеля, так и ссылками на тоталитарный советский опыт и призывали вернуться к корням — к Локку и Смиту, жестко стояли на своих принципах и критиковали социал-либералов за их уступки и компромиссы.
   Неолиберализм как теория яснее всего был сформулирован в Европе (Австрия, Германия, Англия), но свое масштабное воплощение получил в США, где либерализм преобладал в политике, идеологии и экономической практике. И хотя в эпоху Рузвельта и в США были сильны социал-либеральные тенденции (эпоха New Deal, влияние Кейнса и т.д.), неоспоримое преимущество было у либеральной школы. В теоретическом смысле это направление получило наибольшее развитие в Чикагской школе (М. Фридмен, Ф. Найт, Г. Саймонс, Дж. Стиглер и др.).
   После Второй мировой войны начался решающий этап борьбы за наследие Просвещения: либералы с опорой на США вступили в последний бой с марксизмом, олицетворяемым СССР и его союзниками. Европа заняла промежуточное место в войне идеологий; в ней преобладали социал-либеральные и социал-демократические настроения.

   Решительная победа либералов в 90-е

   Крах СССР и наше поражение в холодной войне с идеологической точки зрения означали окончательное распределение ролей в битве за судьбу наследия Просвещения, в войне за образ будущего. Именно после того и в силу того, что СССР проиграл и распался, стало ясно, что историческая правота была на стороне либералов и особенно неолибералов, которые отказывали социализму и коммунизму в претензии на «будущее» в статусе «прогрессивного завтрашнего дня». Советское общество и другие социалистические режимы оказались тщательно замаскированными изданиями архаических структур, перетолковавших на свой лад «мистически», «религиозно» понятый марксизм.
   Этот важнейший момент политической истории человечества впервые расставил точки над «i» в главном вопросе современности: какая из двух главных идеологий ХХ века наследует прошлое (дух Просвещения) и автоматически получит будущее (право на доминацию в идеологическом устройстве завтрашнего дня)? Вопрос о цели исторического процесса был принципиально решен.
   В середине ХХ века французский философ-гегельянец русского происхождения Александр Кожев полагал, что гегелевский «конец истории» ознаменуется мировой коммунистической революцией. Так же полагали и традиционалисты (Генон, Эвола), отрицавшие Просвещение, защищавшие Традицию и предрекавшие «конец света» через победу «четвертой касты» («шудр»-пролетариев). Но в 1991-м с крахом СССР стало понятно, что «конец истории» будет носить не марксистскую, но либеральную форму, о чем и поспешил уведомить человечество американский философ Фрэнсис Фукуяма, провозгласив «конец истории» как планетарную победу рынка, либерализма, США и буржуазной демократии. Марксизм из возможной альтернативы и проекта завтрашнего дня превратился в незначительный эпизод политической и идеологической истории.
   С этого момента не просто начинается взлет либерализма, причем в его наиболее ортодоксальных фундаменталистских англосаксонских и антисоциальных формах, но и обнажается фундаментальный факт идеологической истории человечества: именно либерализм есть судьба. А значит, его тезисы, его философские, политические, социальные и экономические принципы и догмы следует рассматривать как нечто универсальное и абсолютное, не имеющее альтернативы.

   На пороге «американского века»

   По результатам политической истории ХХ века стало понятно, что либерализм выиграл битву за современность, победив всех своих противников — и справа, и слева. Огромный цикл периода Нового времени завершился триумфом либеральной идеологии, которая получила отныне монополию на контроль и управление историческим развитием. У либерализма не осталось симметричного врага, масштабного субъекта с адекватным историческим самосознанием, убедительной и связной идеологией, серьезными силовыми и материальными ресурсами, сопоставимой технологической, экономической и военной базой. Все, что еще противостояло либеральной идеологии, представляло собой хаотическую совокупность простых помех, погрешностей, одним словом — «шумов», по инерции сопротивляющихся строителям «нового либерального порядка». Это было не соперничество альтернативных цивилизационных и геополитических субъектов, но реактивное и пассивное сопротивление неорганизованной среды; так структура почв, ручьи, карстовые пустоты или болотистая местность мешают строителям дороги — речь идет не о проталкивании иного маршрута, на котором настаивает альтернативная компания, но о сопротивлении материала.

   В такой ситуации США, как цитадель мирового либерализма, перешли в новое качество. Отныне Штаты стали не просто одной из двух сверхдержав, но единственной планетарной мощью, резко оторвавшейся от конкурентов. Французский критик США Юбер Видрин предложил называть Америку отныне не сверхдержавой, а гипердержавой (hyperpower), подчеркивая ее одиночество и ее асимметричное превосходство. С идеологической точки зрения победа либерализма и возвышение США — это не случайное совпадение, но две стороны одного и того же явления: США победили в холодной войне не потому, что накопили больше потенциала и вырвались в технологическом соревновании, но потому, что основывались на либеральной идеологии, доказавшей не просто свою техническую состоятельность, но и свою историческую правоту в идеологической войне, подводящей баланс Нового времени. И подобно тому, как либерализм обнаружил свое судьбоносное измерение, США получили наглядное подтверждение своего мессианства, которое в форме идеологии Manifest Destiny еще с XIX века было «символом веры» американской политической элиты.

   Яснее всего такое положение дел осознали американские неоконсерваторы. По словам одного из их главных идеологов, Уильяма Кристола, «XX век был веком Америки, а XXI век станет американским веком». Внимательно вдумаемся в различие: какая разница между «веком Америки» и «американским веком»? «Век Америки» означает, что в этот период идеология либерализма боролась с конкурентами (остаточным традиционализмом, фашизмом, социализмом и коммунизмом) и наголову разбила их. Америка из одной из нескольких мировых сил превратилась в единственную. И теперь, по мысли неоконсерваторов, США предстоит утвердить американскую модель — american way of life — в качестве общеобязательного мирового образца. США перестают на глазах быть национальным государством и становятся синонимом Мирового Правительства. Вся планета отныне должна превратиться в «мировую Америку», «мировое государство» (World State). Это и есть «американский век», проект глобализации американской модели в мировом масштабе. Это не просто колонизация или новая форма империализма, это программа тотального внедрения одной-единственной идеологической системы, скопированной с американской либеральной идеологии. Америка отныне претендует на повсеместное внедрение унитарного кода, который проникает в жизнь народов и государств тысячами различных путей — как глобальная сеть — через технологии, рыночную экономику, политическую модель либеральной демократии, информационные системы, штампы массовой культуры, установление прямого стратегического контроля американцев и их сателлитов за геополитическими процессами.

   Американский век задуман как переплавление существующей мировой модели в новую, выстроенную строго по американским образцам. Условно это называется «демократизацией» и разделяется на несколько конкретных географических анклавов, в первую очередь проблемных с точки зрения либерализма. Так появились проекты «Великого Ближнего Востока», «Великой Центральной Азии» и т.д. Смысл всех их состоит в выкорчевывании инерциальных национальных, политических, экономических, социальных, религиозных и культурных моделей и их замене на операционную систему американского либерализма. Причем не столь важно, идет ли речь о противниках США или об их сторонниках: переформатированию подлежат и друзья, и враги, и те, кто хочет остаться нейтральным. В этом смысл «американского века»: либерализм, победивший формальных врагов, принимается за свое углубленное внедрение. И теперь уже недостаточно быть на стороне США в локальных конфликтах (как вели себя многие страны с далеко не либеральными идеологиями, такие как Пакистан, Саудовская Аравия и Турция). Отныне либерализм должен проникать вглубь всех обществ и стран без исключения, и любое сопротивление будет, по мысли неоконсерваторов, сломлено — как это имело место в Сербии, Ираке или Афганистане.

   Критики такого подхода в самой Америке, такие как классический консерватор Пэтрик Бьюкенен, утверждают: «Америка приобрела весь мир, но потеряла саму себя», но неоконсерваторов это не останавливает, так как сами США они воспринимают не просто как национальное государство, но как авангард либеральной идеологии. И не случайно американские неоконсерваторы вышли, как это ни парадоксально, из троцкизма. Точно так же, как троцкисты настаивали на мировой коммунистической революции, беспощадно критикуя сталинизм и идею построения социализма в одной стране, современные неоконсерваторы призывают к мировой либеральной революции, категорически отказываясь от призывов «изоляционистов» ограничиться пределами США и их исторических союзников. Именно неоконсерваторы, которые задают тон в современной американской политике, наиболее глубоко осознают идеологический смысл судьбы политических учений на заре XXI века. И не случайно то, что именно неоконсервативные круги США наиболее адекватно осознают смысл происходящих в мировом масштабе изменений. Для них «идеология» остается важнейшим предметом внимания, хотя и превращается сегодня в «мягкую идеологию», или soft power «мягкое могущество»).

   Либерализм и постмодерн

   Переходя от формального противостояния с альтернативными идеологиями к новой фазе самовнедрения в мировом масштабе, либеральная идеология меняет свой статус. В эпоху модерна либерализм всегда сосуществовал с неолиберализмом, а значит, являлся объектом выбора. Как в современных компьютерных технологиях теоретически можно было бы выбрать компьютер с операционной системой Microsoft, Apple или Linux. Победив своих соперников, либерализм, по сути, приобрел монополию на идеологическое мышление, он стал единственной идеологией, не допускающей рядом с собой никаких иных. Можно сказать, что от уровня программы он перешел на уровень операционной системы, ставшей чем-то само собой разумеющимся. Заметьте, приходя в магазин и выбирая компьютер, мы чаще всего не уточняем: «Дайте мне компьютер с софтом фирмы Microsoft»; мы просто говорим: «Дайте мне компьютер», и по умолчанию нам дают компьютер с операционной системой фирмы Microsoft. Так и с либерализмом: он внедряется в нас по умолчанию, как нечто само собой разумеющееся, как общепринятый язык, оспаривать который кажется чем-то нелепым и бессмысленным.

   Содержание либерализма меняется, переходя от уровня высказывания на уровень языка. Либерализм становится не собственно либерализмом, но подразумеванием, молчаливым согласием, консенсусом. Это соответствует переходу от эпохи модерна к эпохе постмодерна. В постмодерне либерализм, сохраняя и даже увеличивая свое влияние, все реже выступает как осмысленная и свободно принятая политическая философия, он становится бессознательным, само собой разумеющимся, инстинктивным. Такой инстинктивный либерализм, претендующий на то, чтобы стать неосознаваемой большинством «матрицей» современности, постепенно приобретает гротескные черты. Из классических принципов либерализма, ставшего подсознанием («мировым резервным подсознанием» — по аналогии с долларом как «мировой резервной валютой»), рождаются довольно гротескные образы постмодернистской культуры. Это уже своего рода постлиберализм, вытекающий из полной победы классического либерализма, но уводящий его к экстремальным выводам.

   Так возникает панорама постлиберального гротеска:

   — мерой вещей становится не индивидуум, а постиндивидуум, «дивидуум», случайное игровое ироничное сочетание частей человека (его органов, его клонов, его симулякров — вплоть до киборгов и мутантов);
   — частная собственность обожествляется, «трансцендентализируется» и превращается из того, чем человек владеет, в то, что владеет самим человеком;
   — равенство возможностей превращается в равенство созерцания возможностей («общество спектакля» — Ги Дебор);
   — вера в контрактный характер всех политических и социальных институтов перерастает в приравнивание реального и виртуального, мир становится техническим макетом;
   — исчезают все формы внеиндивидуальных авторитетов вообще, и любой индивидуум волен думать о мире все, что ему заблагорассудится (кризис обобщающей рациональности);
   — принцип разделения властей превращается в идею постоянного электронного референдума (электронный парламент), где каждый интернет-пользователь постоянно голосует по поводу любого решения, что приводит к умножению властей до количества отдельных граждан (каждый сам себе «ветвь власти»);
   — «гражданское общество» полностью замещает собой государство и превращается в мировой космополитический melting pot («плавильный котел»);
   — от тезиса «экономика — это судьба» переходят к тезису «цифровой код — это судьба», так как и труд, и деньги, и рынок, и производство, и потребление — все становится виртуальным.

   Некоторые либералы и неоконсерваторы сами ужаснулись той перспективе, которая открылась по результатам идеологической победы либерализма — при переходе к постлиберализму и постмодерну. Так, Фукуяма, автор тезиса о либеральном «конце истории», в последние десятилетия призывает Запад и США «сдать назад» и оставаться на предыдущей фазе «старомодного» классического либерализма — с рынком, государством-нацией и привычной научной рациональностью, чтобы избежать скольжения в постлиберальную бездну. Но в этом он противоречит сам себе: логика перехода от обычного либерализма к либерализму постмодерна — это не произвол и не волюнтаризм. Она вписана в саму структуру либеральной идеологии как таковой, так как постепенное освобождение человека от всего того, что им не является (от всех внечеловеческих и надиндивидуальных ценностей и идеалов), не может рано или поздно не привести к освобождению человека от него самого. И самый страшный кризис индивидуума начинается не тогда, когда он сражается с альтернативными идеологиями, отрицающими индивидуума как высшую ценность, но тогда, когда он достигает своей убедительной и необратимой победы.

   Либерализм в современной России

   Если сопоставить все вышесказанное о либерализме с тем, что под этим понимают в России, придется признать, что в России никакого либерализма нет. Либералы есть, а либерализма нет. До начала 90-х годов ХХ века в России формально преобладала марксистская идеология, взрастившая подавляющее большинство тех людей, которые так или иначе сегодня влияют на решения власти. Принципы либерализма были чужды инстинктивным устоям российского общества, жестко преследовались идеологическими органами в СССР, в целом были либо неизвестны, либо карикатурно и фрагментарно истолкованы. Единственным содержанием «либерализма» в России в 90-е была свобода от русско-советских политико-экономических традиций и некритическое, невежественное и пародийное подражание Западу. Практически никто в позднесоветской элите не выбирал либерализм сознательно и последовательно: до последнего момента распада СССР вожди российских либералов дежурно славословили КПСС, идеи Маркса, план, социализм, а олигархи промышляли в бюро комсомола или сотрудничали с КГБ. Либерализм как политическая идеология никого не интересовал, за него не было заплачено ни гроша. Такой неоплаченный «кривой» либерализм утвердился в 90-е годы в качестве эрзац-идеологии постсоветской России. Но вместо освоения либеральных принципов его сторонники и проповедники занимались карьеризмом, приватизацией, устраивали личные делишки — в лучшем случае выполняя указания западных кураторов по развалу советской и российской государственности. Это был идеологический распад прежнего без какого бы то ни было построения нового. Даже сомнительную «свободу от» никто по-настоящему не выбирал.

   Когда пришел Путин и попытался свернуть процесс распада России, он по большому счету не встретил идеологического сопротивления. Ему противодействовали либо конкретные экономические кланы, интересы которых он ощутил, либо наиболее активная и глубоко увязшая в шпионаже агентура влияния в пользу Запада. Подавляющее большинство либералов 90-х немедленно переписались в «сторонники Путина», подлаживаясь под индивидуальные патриотические симпатии нового вождя. Даже знаковые фигуры российского либерализма — Гайдар, Чубайс и т.д. — вели себя как банальные оппортунисты: на идеологическое содержание реформ Путина им было наплевать.

   Либерализм в Россию, несмотря на весь период 90-х, проник очень не глубоко и не породил политического поколения подлинных убежденных либералов. Либерализм действовал на Россию преимущественно извне, что и привело в конце концов к обострению отношений с США, обструкции Путина и его курса на Западе и ответной Мюнхенской речи.

   Но так как сознательных либералов в критический переломный момент в России оказалось не больше, чем сознательных коммунистов в конце 80-х годов, то и Путин не настаивал на их идеологической травле, занимаясь сдерживанием лишь распоясавшейся либеральной олигархии и обнаглевшей от безнаказанности прямой агентуры влияния. Интуитивно стремясь сохранить и восстановить суверенитет России, Путин вошел в конфликт с либеральным Западом и его глобализационными планами, но в альтернативную идеологию это не оформил. Во многом и потому, что внутри России убежденных либералов в достаточном количестве не оказалось.

   Настоящим либералом является тот, кто поступает в соответствии с основными принципами либерализма — даже в тех случаях, когда это может привести к серьезным последствиям, репрессиям и даже лишению жизни. Если либералами люди являются только тогда, когда это становится разрешенным, модным или даже обязательным, и готовы при первом осложнении отказаться от этих взглядов, это никакого отношения к либерализму не имеет. Кажется, это понял, отсидев определенный срок на зоне, «икона» современных российских либералов Ходорковский. Но в этом, мне кажется, он среди других либералов, оставшихся пока на свободе, одинок.

   Крестовый поход против Запада

   Как бы сегодня либерализм ни претендовал на свою безальтернативность, в человеческой истории всегда есть выбор. Выбор исчезает вместе с человеком. Пока есть человек, он свободен выбирать. И то, что выбирают «все», и то, что не выбирает «никто». Либерализм (как, впрочем, и США, и Запад) сегодня не предлагает выбрать его в качестве одной из альтернатив, он навязывает это решение как единственно возможное. И это не простой произвол: логика политической истории Нового времени на самом деле подтверждает обоснованность такого подхода.

   Конечно, можно представить себе, что многие люди на планете запоздали с осознанием того, что произошло в конце ХIХ — начале XX века, и по инерции верят в социализм, коммунизм или даже религию. Кто-то не принимает либерализм и по иным локальным и индивидуальным соображениям — например, осознав, что в такой системе он оказался среди loosers. Но это не имеет большого значения: все системные и основательные альтернативы сломлены, и чье-то периферийное смутное и не осмысленное толком в политико-идеологических терминах недовольство ни на что не повлияет.

   И тем не менее даже в новой его фазе само собой разумеющегося навязывания либерализм (и постлиберализм) может (и должен — я в это верю!) быть отвергнут. И если за ним стоит вся мощь инерции Нового времени, дух Просвещения и логика политической и экономической истории европейского человечества в последние века, то он должен быть отвергнут вместе с Новым временем, Просвещением и европейским человечеством в целом. Более того, только осознание либерализма как рока, как судьбы, как фундаментального явления, вбирающего в себя ход вещей западноевропейской истории, и позволит по-настоящему сказать либерализму «нет». Его следует отвергнуть как глобальный метафизический фактор, а не как частность, случайную ересь или искажение нормального развития. Путь, на который встало человечество в Новое время, привел именно к либерализму. Этот путь вел к отвержению Бога, Традиции, общины, этноса, империи, царства. И завершается он вполне логично: решив освободиться от всего, что его сдерживало, в современном либерализме человек Нового времени достиг логического предела — он на глазах освобождается от самого себя.

   Логика мирового либерализма и глобализации тянет нас в бездну постмодернистского растворения в виртуальности. Наша молодежь уже одной ногой стоит там: коды либерального глобализма эффективнее внедряются на бессознательном уровне — через привычки, рекламу, гламур, технологии, сетевые модели. Нормальным является утрата идентичности — и уже не просто национальной или культурной, но и половой, а вскоре и человеческой. И правозащитники, не замечающие трагедии целых народов, которых приносит в жертву своим жестоким планам «новый мировой порядок», завтра будут вопить о нарушении прав «киборгов» или «клонов».

   Отказ людей принимать либерализм вполне понятен, и его можно встретить повсюду. Но он останется бессильным и неэффективным ровно до той поры, пока мы не осознаем, что имеем дело не со случайностью, а с закономерностью, не с временным отклонением от нормы, но с фатальной неизлечимой болезнью, истоки которой следует искать в те периоды, когда многим казалось, что все безоблачно и ясно и что человечество вступает в эпоху прогресса, развития, свободы и равноправия. А это был просто синдром приближающейся агонии. Либерализм есть абсолютное зло — не только в своем фактическом воплощении, но и в своих фундаментальных теоретических предпосылках. И его победа, его мировой триумф только подчеркивает и обнаруживает те зловещие черты, которые ранее были завуалированы.

   «Свобода от» есть самая отвратительная формула рабства, так как она искушает человека на восстание против Бога, против традиционных ценностей, против нравственных и духовных устоев его народа и его культуры.

   И даже если все формальные битвы либерализма выиграли и на пороге «американский век» — настоящая битва впереди. Но она состоится только после того, когда подлинный смысл происходящего будет по-настоящему осознан и метафизическое значение либерализма и его роковой победы будет осознано в должной мере и в должных пропорциях. Победить это зло можно, только вырвав его с корнем, и я не исключаю, что для этого потребуется стереть с лица земли те духовные и физические земли, которые дали жизнь этой мировой ереси — ереси, настаивающей на том, что «человек есть мера вещей». Только мировой Крестовый поход против США, Запада, глобализации и их политико-идеологического выражения — либерализма — может стать адекватным ответом.

   Выработка идеологии этого Крестового похода, безусловно, дело России, но не одной, а совместно со всеми мировыми силами, которые так или иначе противостоят «американскому веку». Но в любом случае эта идеология должна начинаться с признания фатальной роли либерализма, обобщающего путь Запада с того момента, когда он отказался от ценностей Бога и Традиции.

 

Статья 7

Александр Дугин

СВОБОДА ДЛЯ

Источник информации — http://www.arctogaia.com/public/lgz5.html , опубликовано в "Литературной газете".

 

 

Либерализм — это отвратительное, человеконенавистническое, подлое учение. Он омерзителен в теории и на практике. Если бы мы знали, что стоит за красивым иностранным словом "либерализм", мы отшатнулись бы, ужаснулись бы, бросились бы бежать от него как можно быстрее и как можно дальше. Пора называть вещи своими именами, нас слишком долго запутывали…

На первый взгляд слово "либерализм" отсылает нас к идее "свободы" — латинское libertas. Получается, что "либералы" суть "поборники свободы". "Свобода" для русского слуха звучит притягательно и заманчиво, зазывно, потаенно… Русский дух любит свободу, и земли наши — возможно, поэтому — не имеют конца, они бескрайни, как наше сознание, как наш рассеянный, немного неуверенный взгляд внутрь самих себя… Однако это обман, подмена, нас хотят смутить, обобрать, дезориентировать… Не выйдет.

"Свобода" в либерализме понимается совершенно не по-русски, это негативная свобода. Лучше всего сослаться на общепризнанного теоретика либерализма — ведь он знает, что говорит — английского философа Джона Стюарта Милля. Что говорит нам о свободе этот столп либерализма, почтенный английский джентльмен, чье имя украшает философские словари и научные энциклопедии? Почтенный Милль не может ошибаться, не может, ему виднее.

Оказывается, по Миллю, есть две свободы, обозначаемые к тому же разными английскими словами. "Свобода" как liberty, и "свобода" как freedom. Это совсем разные вещи, уверяет нас Джон Стюарт Милль. Liberty — это то понятие, из которого возник термин "либерализм". Но тут-то и начинаются сюрпризы: "liberty", по Миллю, это "свобода негативная", "свобода от". Ее Милль считает самой главной, важной и единственной.

Милль конкретизирует: задачей либералов является освобождение от социально-политических, религиозных, сословных традиций и взаимообязательств. "Свобода от" — это свобода индивидуума от общества, от социальных связей, зависимостей, оценок. Либерализм настаивает: мерой всех вещей является "торгующий индивид", он — смысл бытия и полюс жизни. Не мешайте ему делать, что он хочет, т.е. торговать, и мы попадем "в счастливейший из миров". Торгующий индивид, движимый эгоизмом и алчностью — а "эгоизм" и "алчность" считаются добродетелями либеральной философии, — должен быть взят в качестве универсального эталона. Все правовые, административные, нравственные, религиозные и социальные ограничения должны быть с него сняты; произвол его капризов, его интересов, его расчетов и выгод ложится в основу новой системы ценностей.

Это было поистине новаторством для своего времени: нет больше религиозных и нравственных норм, нет сословных обязательств, нет контроля государства и общества над хозяйственной деятельностью, в перспективе нет вообще ни государства, ни общества — лишь хаотическая игра торгующих индивидуумов, без родины, веры, этики, культуры, не управляемых и не ограниченных ничем: каждый стремится к удовлетворению своих влечений, и лишь одна иррациональная инстанция — "невидимая рука рынка" — направляет этот процесс к заветной цели: чтобы жирели жирные, богатели богатые, преуспевали удачливые и радовались преуспевающие.

Это и есть "свобода от", отрицание в ней вполне конкретно, то, от чего предлагается освободиться, — вещи осязаемые и реальные. Да, человека в обществе ограничивают многие вещи, и процесс избавления от этих преград, нравственных норм и социальных обязательств вполне прозрачен — меньше налогов, меньше запретов, меньше отчетов.

Но тут возникает каверзный вопрос: а для чего нужна такая свобода? "От чего" понятно, но "для чего"?

Тут Милль подбирает новое слово — freedom, понимая под ним "свободу для". Ясность, пафос и последовательность либеральной философии Милля останавливается перед этим пределом, как курица, завороженная чертой на песке. "Свобода для" кажется ему пустым и бессодержательным понятием. Оно пугает Милля и либералов тем, что отсылает к глубинам метафизики, к основам человеческого духа, к безднам, с которыми не так легко справиться. "Свобода для", freedom, требует более высокой цели и более фундаментального понимания человека. Она ставит трудные вопросы: в чем позитивный смысл жизни? Для чего человек трудиться, живет, дышит, любит, творит? Куда и зачем направить тот сгусток энергии, с которым человеческий детеныш рождается в мире людей, возрастает в нем, делает первые шаги, говорит первые слова, сажает деревья, строит дома, заводит семью? "Свобода для" — это удар по струне человеческого сердца, это новый животворящий мрак, куда нас бросает философское вопрошание… Это риск, это безумие, это вызов, это далекий зов наших последних, глубоко запрятанных бездн…

Джон Стюарт Милль бледнеет перед этим вопросом, он подавлен ужасающим бытийным объемом открывающейся позитивной свободы, он не знает, что с этим делать, он пасует, он прячется, он уходит от ответа.

Тут на горизонте европейской философии появляется худой немецкий профессор славянского происхождения. Тонкие желтые пальцы ловко и немного брезгливо хватают англичанина за мочку пуританского уха.

Фридрих Ницше, блистательный, беспощадный, фатальный, как ветер пустынь сирокко:

"Свободным называешь ты себя? Твою господствующую мысль хочу я слышать, а не о том, что ты сбросил ярмо с себя.

Из тех ли ты, что имеют право сбросить ярмо с себя?

Таких не мало, которые потеряли свою последнюю ценность, когда освободились от своего рабства.

Свободный от чего?

Какое дело до этого Заратустре!

Но твой ясный взор должен поведать мне: свободный для чего?"

"Так говорил Заратустра (о пути созидающего)"

Одним этим коротким пассажем либералы окончательно и бесповоротно уничтожены. На них поставлен крест — немногие способны преодолеть проклятие Заратустры. "Свобода от" — это чаяние извечного законченного раба, свободный дух выбирает только "свободу для" — с нее он начинает и ею заканчивает. Ты хочешь торговать, мужчина? Иди и торгуй, не хочешь, не иди и не торгуй! Вставай, улыбайся, твори, рискуй, ошибайся — ты заплатишь за все и по полной шкале, и никто тебя не спасет от жестоких и беспощадных стихий полнокровного живого человеческого бытия. Гарантировать "свободу от" невозможно. Свободу берут сильной мужской рукой и больше не хнычут и ни от кого не ждут пощады.

Либерализм — политическая платформа уродов и пройдох, стремящихся правовым образом сохранить награбленное, уворованное, стащенное. Русскому человеку такая гадость чужда. Мы гордый славянский народ, сильный и смелый…

Почему же мы веками стоим на коленях? — спросит язвительный англосакс, поигрывая бумажкой с биржевыми котировками… Потому, что мы не можем нащупать этого тайного, трудного, кристально чистого и не терпящего ни малейшего обмана "для". Мы слишком любим истинную свободу, чтобы разменивать ее на пошлое, рабское, уродское либеральное "от". Мы лучше постоим еще так, как стоим, соберемся с духом… А потом скажем наконец, скажем свое великое русское слово, последнее слово мировой истории. Это будет слово ультимативной свободы, позитивной и солнечной.

Свободы для… 

Статья 8

Александр Дугин

Демократия против либерализма

Источник информации — http://www.patriotica.ru/gosudarstvo/dugin_dl.html

В последнее время все яснее в сфере идеологии проступает различие между демократией и либерализмом. И дело отнюдь не ограничивается теоретическими дискуссиями и научными спорами. Между радикально демократическим лагерем и лагерем радикально либеральным все жестче проходят политические разломы, все резче различаются экономические проекты, а соответствующие мировоззрения становятся непримиримыми и враждебными. Подчас дело доходит и до военных столкновений, бунтов, баррикад…

В чем состоит этот новое политическое деление, которое, видимо, предопределит политическое развитие мира после исчезновения традиционной пары — капитализм-социализм с исторической сцены? Как случилось, что общее определение "либеральная демократия" распалось на две непримиримых составляющих? В какой момент эти два слова, — "либерализм" и "демократия", — звучавшие для обывателя почти как тавтология, как плеоназм, стали по разные стороны политического фронта?

Обратимся к историческому значению этих политических концепций.

Что же такое "демократия"?

Никто не будет отрицать, что само это понятие, а равно и политическая система, им обозначенная, ведут свое происхождение из древней Греции, из Афин. "Демократия" дословно означает "власть народа (демоса)". При этом с самого начала важно подчеркнуть, как понимали греки термин "демос" ("народ"). "Демос", слово дорийского происхождения, обозначало народ, проживающий на определенной территории и связанный с историей этой территории, полиса, системой социальных, этнических и профессинальных отношений. Показательно, что термин "демос" означал нечто совершенно иное, нежели слово "лаос" также опредедяющее "народ" в греческом языке. "Лаос" в отличие от "демоса" — это вся совокупность населения, вне зависимости от наличия или отсутствия связей с традицией данной культурной области. В принципе, "демос" являлся у греков практически синонимом слова "этнос". Таким образом, "демократия" понималась изначально не как участие в управлении государством совокупности индивидуумов, но как участие в нем особой и нерасчленимой общности, "органической общины", всего "полиса". Эта органическая общность представляла собой отдельного "коллективного индивидуума", чья неповторимость, уникальность и самоидентичность проявлялась в традициях, нравах, морали и этике, свойственных именно этому народу, именно этому полису, именно этому "демосу". Любопытно также подчеркнуть этимологическую связь между "этносом" и "этосом", так как и "этнос" и "демос" мыслились греками как общность, объединенная именно культурной, этической и религиозной традицией. Для нас важно снова и снова подчеркнуть, что субъектом "демократии" изначально являлся и логически должен являться именно "народ" как нечто качественно единое, неделимое на атомарные индивидуумы, как нечто "индивидуальное", исторически укорененное в культурных, религиозных и этических традициях, свойственных данному региону, данной территории.

Не плебисцит, не тайное голосование определяли изначально базовые принципы демократии. Греки называли три термина, свойственные истинно демократическому режиму: "изономия" (равенство перед законом), "изотимия" (равное право исполнять в государстве любые функции для всех граждан) и "изегория" (свобода слова). Эти принципы определяют "прямую демократию", где все граждане имеют право участвовать в ассамблее, "экклезии". Величественно звучит клятва афинянина по защите демократии: "Я убью моим словом, моим действием, моим голосом на ассамблее, моей рукой, если я смогу, каждого, кто свергнет демократию <…>. И если кто-то другой убьет преступника против демократии, я буду считать убийцу чистым перед богами и божественными силами, поскольку убит будет враг народа!"

Очень важно при этом, что в истинной демократии, в прямой демократии, демократии "лицом к лицу" "народ правил в полном смысле этого слова, а не просто выбирал людей, чтобы они им управляли" (Жаклин де Ромийи). Прямая демократия и есть подлинная демократия, так как в ней выполняются и соблюдаются все основные нормы режима, основывающегося на изначальной логике самого этого термина. Непрямая, опосредованная, представительная демократия уже в самой своей идее несет определенное противоречие, искажение изначальной концепции, некую подмену народного волеизъявления системой посредников, узурпирующих власть народа под тем или иным предлогом. Для греков непрямая демократия, существующая сегодня, возможно была бы названа иным темином — возможно "аристократией", возможно даже "тиранией".

Еще одной важнейшей чертой демократии является деление людей на "граждан" и "неграждан". "Граждане" по-гречески назывались "политес", а не-граждане — "идиотес". (Наше слово "идиот", таким образом, означало изначально отдельного индивидуума, лишенного связей с "демосом" и "полисом", оторванного от социальных, этнических и религиозных традиций, т.е. являющегося не частью народного целого, но лишь атомарной и автономной личностью). "Гражданином" в демократическом режиме считался всякий, кто с полным основанием принадлежал к "демосу", к "народу", кто был неразрывно и прямо связан с родиной — т.е. с землей и прошлым, с историей земли. "Гражданином", "афнинянином" надо было родиться, стать им было практически невозможно. "Гражданство" мыслилось как нечто укоренное в истории нации, как нечто глубоко автохтонное.

Итак все определения демократии относятся только и исключительно к органической общине, объединенной землей, историей и культурой, к общине автохтонной, к общине духовной и живой, нерасчленимой на составляющие, нераздельной. И сама категория "демоса", и осуществление им прямой власти ("лицом к лицу"), и основополагающая юридическая конецепция гражданства, и принцип трех основных демократических прав — все это мыслится применительно к особому индивидуальному живому и неповторимому организму, которым является данный конкретный полис, данный конкретный этнос. Совершенно очевидно, что при таком определении не может существовать никакой универсальной теории демократии, никаких универсальных рецептов или правовых норм, так как каждый народ, как особое органическое единство с необходимостью имеет свои неповторимые историчекие, национальные, религиозные и этические черты, которые при демократическом строе ложатся в основание юридических, правовых, политических и экономических нормативов.

Определив демократию в ее изначальной форме перейдем теперь к "либерализму". Если демократия имеет древнюю историю, и уже после Афин режимы демократического типа постоянно появлялись в истории в той или иной форме, то понятие "либерализма" является сугубо современным. Оно возникло на ранних стадиях развития капитализма как особая беспрецедентная идеология, в которой воплотились философские, политические, социальные и экономические принципы того, что принято называть "современным миром", "модернизмом" — в отличии от традиционных обществ или тех режимов, где под маской "современности" были замаскированы архаичные, традиционные ценности (как это имело место в определенных социалистических, националистических и др. обществах).

Термин "либерализм" происходит от латинского "либертас", т.е. "свобода". Но надо сразу заметить, что практически никогда в истории либеральной мысли этот термин "свобода" не прикладывался к какому бы то ни было коллективному субъекту — — будь-то "народ", "общество", "нация", "социальная группа", "государство", "класс" и т.д. Такие выражения как "народный либерализм", "национальный либерализм" или "государственный либерализм" немыслимы и абсурдны. Те идеологии, которые ставили во главу угла принцип свободы того или иного коллектива, всегда носили иные названия ("национализм", "социализм", "синдикализм" и т.д.). Либерализм — это идеология, целиком и полностью центрированная на человеческом индивидууме, на его благосостоянии, и требующая для этого индивидуума самого высокого дара — "свободы". Именно такой тезис о необходимости обеспечения индивидуальной свободы для человеческого существа и был центральным мотивом всех форм либеральной идеологии. В конечном счете, идеология либерализма тождественна идеологии чистого индивидуализма, т.е. признанию высшей инстанцией общественного устройства "индивидуума", его интересы, его права, его благосостояние. Причем крайне важно заметить, что концепция "индивидуума" в либеральной идеологии рассматривается как нечто совершенно самостоятельное, первичное, основополагающее, не связанное ни с историчискими, ни с социальными, ни с религиозными характеристиками. "Человек", "индивидуум" либерализма есть нечто прямо противоположное "гражданину", как понимали его греческие демократы, так как "гражданин" создается из причастности к традиции, земле и истории, а просто "человек" (в либерализме) есть категория сугубо абстрактная, заведомо очищенная от историко-социальных наслоений (конечно, эти наслоения не отрицаются либералами, но рассматриваются как нечто второстепенное, необязательное, и, в конечном счете, излишнее). Весьма показательно, что в греческом демократическом полисе центральная фигура либерализма, атомарный "индивидуум", получила бы довольно унизительное имя  – "идиотес".

Яснее всего философские принципы либерализма были сформулированы английскими мыслителями Джоном Локком и Бернардом Мандевиллем. Именно в их теориях впервые в истории человеческой мысли — как некая культурная философская аномалия – появляется "атомарный индивидуум" как вещь в себе, как некая абсолютная категория, чьи мотивации, действия и реакции коренятся в удовлетворении личных эгоистических потребностей. "Свобода" в учении основателей либерализма относилась именно к этому персонажу. Именно этот тип, ставился либералами в центр их представления об обществе, о политическом и экономическом устройстве государства, о ходе человеческой истории.

Совершенно очевидно, что теория "свободы" для индивидуума тут же сталкивалась с логическим противоречием: свобода одного индивидуума с необходимостью ограничиваеться свободой другого. В этой связи любопытно замечание Шигалева в "Бесах" Достоевского: "Исхожу из абсолютный свободы, заканчиваю абсолютным рабством". Либералы, однако, нашли другой способ избежать этого явного противоречия — они свели всю философскую проблематику индивидуальной свободы к экономической сфере. Начиная с определенного момента идеология либерализма вообще перешла на чисто экономический уровень, оставив философскую и социальную проблематику в стороне. Важнейшим этапом на этом пути было появление трудов Адама Смита, главного теоретика либеральной экономики, остающегося высшим авторитетом либералов и до сих пор. Смит, отправляясь от концепций Локка и от философии индивидуализма, перевел принцип "свободы индивидуума" в принцип "свободы торговли", отождествив тем самым социально-политическую реальность с реальностью чисто экономической. Экономическая свобода, реализующаяся в ничем не ограниченном товарно-денежном обмене и рынке, достижима путем снятия всех внеэкономических влияний на поведение "атомарного индивидуума". В действительности индивидуум не свободен, но он может стать свободен, если сделать минимальными, а в пределе, и не существующими все формы давления на него со стороны коллектива, который по определению ограничивает его материальные возможности. Так как в оптике либералов индивидуум характеризуется в первую очередь эгоистическими материальными потребностями, то задачей либерализма становится максимально уменьшить воздействие на него нематериальных и неэгоистических факторов.

Итак, либерализм исторически, концептуально, политически, философски и экономически представляет собой нечто совершенно отличное от демократии. Если в центре демократического мировоззрения стоит "демос", то в центре либерального — "индивидуум"; если демократия основана на верховенстве коллективного интереса над частными, то либерализм — на верховенстве частного над коллективным; если демократия озабочена в первую очередь политической сферой, "властью", прямым участием в управлении общиной, то либерализм — сферой экономики, обеспечением экономических и торговых свобод отдельной личности; и наконец, если демократия – это одна из форм политического устройства традиционного общества, то либерализм – новая экономико-философская доктрина, основанная на полном отрицании традиционной цивилизации и на стремлении в пределе уничтожить все органические общественные институты, принадлежащие политической и культурной истории народов и государств.

Как же случилось, что столь противоположные по духу и букве политические учения часто смешиваются некую общую категорию? В этом нет ничего удивительного. Исторически сложилось так, что начиная с эпохи Просвещения на останках традиционной западной цивилизации, наследующей в основных чертах дух Средневековья, стала складываться особая анти-традиционная цивилизация, несущая в себе глубинный нигилистический импульс. Но этот нигилизм не мог выразиться со свей той определенностью, которую он приобрел позднее, уже в конце XIX — начале XX веков. Этот нигилистический импульс вынужден был оперировать с определенными категориями, имевшими более или менее позитивный и традиционный смысл. Поэтому аппеляция к принципам либерализма у деятелей Просвещения и теоретиков Французской Революции сочетались с определенными демократическими тенденциями. Можно сказать, что нигилистический либерализм маскировался под демократическими лозунгами, чтобы использовать для своих целей органические и глубинные энергии недовольства народов Европы выродившимся абсолютизмом. Либерализм, совершенно чуждый всяким национальным и социальным симпатиям, эксплуатировал в своем историческом развитии и национальные, и социальные, и демократические тенденции, никогда с ними не отождествляясь, но, напротив, идеологически подтачивая их внутреннюю стройность. Либеральные моменты в акцентировании "прав человека" вопреки "прав и обязанностей гражданина" подточили идеологическую стройность французской революционной демократии, подготовив почву полу-либеральной диктатуре Наполеона. Либеральные элементы успешно разложили и многие нациолнальные и социалистические движения, внеся в эти разновидности "коллективистских" политико-идеологических доктрин принцип "экономической эффективности", идеи рынка, превознесения "индивидуального благосостояния" и т.д.

Либерализм до поры до времени не мог проявиться в своем чистом в виде как самостоятельная политическая сила, так как для такого проявления необходимо было не только предельно ослабить, но и практически разрушить все традиционные политико -социальные организмы — государства, нации, социальные классы и т.д. Осуществление нигилистического проекта планетарного свободного рынка, в котором действовали бы "атомарные индивидуумы" безо всяких национальных, социальных и политических различий, предполагает долгую предварительную работу по разрушению традиционных социальных структур. Именно поэтому либерализм вынужден был сочетаться с другими политическими учениями, внутренне чуждыми ему, но позволющими на определенной стадии проводить подготовительную работу по созданию "либерального пространства".

Судя по многим признакам противоественный альянс демократии и либерализма подходит к своему концу. В ходе XX века либеральные доктрины не только смогли теоретически обособиться, довести до логического конца все свои идеи, но и создать определенные политико-экономические структуры управления, позволяющие либерализму выступать как самостоятельная идеологическая, политическая и даже силовая структура, имеющая свои центры влияния практически во всех странах мира и очень часто в лице правителей этих стран. Это означает ни больше, ни меньше как начало идеологического конфликта между радикальными либералами с одной стороны, и истинными демократами, которые не смогут не обнаружить этого острого противоречия, с другой. Если либералы окончательно размежевались с национализмом в 30-е годы (анти-германская позиция Запада), с социализмом – в 50-е (анти-советская ориентация США), то "развод" с демократией приходится на 90 -е. При этом борьба либералов с демократами будет иметь характер общепланетарного конфликта, а не конфликта между двуми или более геополитическими силами, как это было в случае антифашистской и антисоциалистической кампаний. Безусловно, значительная часть демократов никогда демократами не являлась, сознательно или полусознательно исполняя роль, отведенную либерализмом. Безусловно, многие конформисты в грядущем (и уже начавшемся) конфликте поменяют свои убеждения так же легко, как меняли ранее социализм на демократию, фашизм на гуманизм и т.д.. Но все же всякое политическое и идеологическое учение имеет свою собственную, отчасти независящую от воли индивидуумов энергию — "энергию Идеи". И эта "энергия Идеи" подвигнет демократию на борьбу, на бунт, на восстание против либеральной диктатуры, которая грозит народам планеты, всей политической и национальной истории цивилизации, окружающей среде, культуре, государствам и этносам.

Либералы, становясь все более и более могущественными, приобретая все больше и больше власти над миром через свои авангардные позиции, занимаемые англо-саксонскими странами — в первую очередь США и его геополитическими сателлитами в Европе и Третьем мире, начинают тяготиться не только духом подлинной демократии (которой, к слову сказать, в современном мире никогда не существовало в чистом виде), но даже той пародией на демократию, которая еще сохранилась в некоторых странах. И эта опасность, действительно, является серьезной, так как внутренняя логика мировоззрения, даже будучи предельно искаженной, накладывает определенные идеологические обязательства на тех, кто к этому мировоззрению причастен. И в определенный момент демократия, осознав, что либерализм угрожает самому ее существвоанию, может мобилизовать все свои силы для решительной и последней битвы.

Либералы шли к своей доминации над миром через много этапов — потворствуя разрушению и распаду традиционных феодальных по духу империй Европы и Азии в начале XX века, затем сражаясь с радикальным национализмом Германии и стран Оси, и, наконец, победив гигантскую социалистическую систему, отстаивавшую альтернативный вариант цивилизации. Так силовые и политические победы были одержаны надо всеми политико-идеологическими системами, утверждавшими превосходство "коллективного над индивидиуальным". В империях это было превосходство государственного над личным. В национализме — национального над личным. В социализме — общественного над личным. Осталась не разбитой только одна идеология, враждебная теоретически либеральным радикалам – демократия, утверждающая (в нормальном случае) превосходство народного над личным. Окинув взглядом логику политико-идеологических битв XX века, не трудно понять, что последней жертвой либералов должны стать демократы. Других соперников у них больше не осталось.

Либерализм – наиболее последовательная, агрессивная и радикальная форма, в которую воплотился дух европейского нигилизма, дух анти-традиции, дух разрушения, дух цинизма и скепсиса, дух "врага человеческого". Безусловно, все современные идеологии с точки зрения Традиции подозрительны и ущербны, все они несут в себе сомнмительные моменты и глубокие заблуждения. Но в то же время и социализм, и фашизм, и демократия, и анархизм в определенных своих аспектах сохраняют связь с сакральным мировоззрением, пусть частично и бессознательно в большинстве случаев. Единственным абсолютно антитрадиционным мировоззрением является именно либерализм, так как только в нем отрицается и в теории и на практике всякая преемственность человека в отношении того, что духовно, исторически, культурно и национально ему предшествует, а значит отрицается Традиция во всех ее аспектах.

Демократия – последний рубеж на пути либерального ада. Это последнее кольцо идеологической обороны против сил тотального разрушения. Сама логика политической истории подсказывает, что именно к этой линии должны подтягиваться силы тех, кто героически продолжают отстаивать уже в принципе павшие рубежи Традиции, силы традиционалистов, теократов, империалистов, националистов, социалистов, сторонников превосходства Духовного над материальным во всех политических воплощениях этой формулы.

Не следует поддаваться гипнозу той демагогии, которая по инерции продолжает рядить в псевдо-демократические одежды кровавый и жестокий режим либеральной диктатуры. Демократы — "наши". Тотально и до конца. Не только в России, но и повсюду. Конечно, истинной демократией является только органическая демократия свободных и гордых народов. Конечно, лишь прямая демократия свободна от махинаций хитрых "посредников", часто перехватывающих у народа полномочия власти. Конечно, нескончаемые дискуссии в спешке выдвинутых крикунов ничего общего не имеет с реальным участия народа в управлении государством. Но как бы то ни было, отметая все лишнее и извращенное (как и в других более или менее близких нам идеологиях), мы можем утверждать, что говорим демократии "да!"

"Да!" потому что "народ", стоящий в центре концепции демократии, является для нас глубокой мистической категорией, связанной с религией и Провидением. ("Народы — это мысли Бога", говорил Гердер.)

"Да!" – потому что "власть" народа, также заложенная в термине "демократия", может осуществляться им только на основании верности Традиции, так как именно Традиция, история, почва делает из отдельных людей нечто большее, чем просто люди — нацию, народ, органическую общность, объединенную единством судьбы.

И одновременно с этим, несмотря на риск и опасность подобного утверждения в момент небывалого могущества либералов, мы говорим либерализму  – "нет!"

"Нет!" – потому что не может быть свободен человек, если народ, к которому он принадлежит, угнетен враждебной и циничной заокеанской силой, унижающей его национальое достоинство и эксплуатирующей его экономически.

"Нет!" – потому что мы отрицаем, что единственным движущим мотивом человеческой деятельности является эгоистическая жажда индивидуального благополучия. Мы знаем, что такое подвиг, самопожертвование, аскеза и материальное самоограничение ради высших целей – ради блага народа, государства, общества.

Мондиализм, который является нашим смертельным врагом, идеологически все очевиднее отождествляется с радикальным либерализмом, с жестоким и беспощадным строительством планетарного рынка – на трупах и крови тех, кто не согласен с этой "последней утопией". Конечно, прагматически у мондиалистов на службе находится и более мягкая, псевдо-демократическая идеология, иногда называемая "левым мондиализмом" — т.е. мондиализмом, слегка завуалированным "социал-демократической" риторикой. А в некоторых случаях мондиалисты могут прямо использовать даже некоторые социалистические и даже националистические движения. Однако излишняя подозрительность в политике также опасна, как и излишняя доверчивость. Совершенно очевидно, что использование мондиалистами "демократической" лексики — исключительно вопрос тактический. Мондиализм и в самой своей идее, и в своей деятельности, осуществлящейся через никем не избранные и никем не контролируемые полусекретные структуры, претендующие на роль "мирового правительства ("Трехсторонняя комиссия", "Бильдерберг" и т.д.) глубоко анти-демократичен, так как ориентируется на господство над миром кучки подозрительных людей, оторванных от судеб своих народов, переплавивших свои традиции в космополитической псевдо-культуре, стремящихся увековечить свое могущество, добытое за счет эксплуатации, обмана, спекуляции, преступления. Задача мондиалистов "приватизировать планету" – через монополии, транснациональные корпорации, вездесущие лобби, идеологических лакеев и продажных политиков. И важно помнить, что именно демократические западные журналисты первыми стали разоблачать темные махинации "господ Бильдербергского клуба" – с риском для жизни, карьеры, благосостояния.

Истинная демократия идет против мондиализма, она с ним несовместима, она ему альтернативна. Значит, демократы идут с нами в общих колоннах. Значит, и мы участвуем сегодня в политических битвах на их стороне.

 

Статья 9

Александр Дугин

Московский университет — "последний бастион" русской гуманитарной науки   


Источник информации — http://konservatizm.org/speech/dugin/170210121151.xhtml

 Беседа главного редактора экспертно-аналитического портала социологического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова "Фонд имени Питирима Сорокина" Михаила Тюренкова с руководителем Центра консервативных исследований и заведующим кафедрой социологии международных отношений социологического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова профессором Александром Дугиным.

Александр Гельевич, для начала я бы хотел задать Вам достаточно общий вопрос. Сейчас очень часто говорится о мировом кризисе гуманитарных наук, и непосредственно в России. Разделяете ли вы этот тезис, и если разделяете, то как могли бы прокомментировать?

Действительно, сейчас налицо кризис гуманитарных наук, и это в каком-то смысле удивительно, поскольку именно в ХХ веке гуманитарные науки достигли своей оптимальной стадии рефлексии. То есть в прошлом веке степень понимания человеческого духа, степень понимания человеческого бессознательного, структуры человеческого общества, достигли своих высоких пределов. С другой стороны, параллельно с накоплением материалов и данных в гуманитарных науках, само общество к самим этим наукам относилось все более прохладно. То есть мы видим, с одной стороны, повышение качества гуманитарных наук, с другой, — рост безразличия общества, которое все больше и больше выбирало технику.

Здесь можно вспомнить начало из «Так говорил Заратустра» Фридриха Ницше. Там Заратустра сначала захотел показать людям новую перспективу, некий высший гуманитарный горизонт, начав учить о «сверхчеловеке», о проекции гуманитарного начала, о высотах человеческого духа. Но стоящему на площади народу это довольно быстро наскучило. И они закричали: Заратустра, не мешай нам смотреть за канатным плясуном. Тогда Заратустра решил их напугать, сказав: в таком случае я вам расскажу о «последних людях», то есть людях утилитарного мира относительности, мира технического интереса, мира повседневности, которые совершенно не задаются вопросами о предназначении человека. И тогда толпа, неожиданно для Заратустры, вместо того, чтобы испугаться и испытать отвращение к той перспективе, которую он описал, закричала: дайте нам этих последних людей.

Так сложилось, что в ХХ веке гуманитарные дисциплины, в частности, структурализм, структурная антропология, этносоциология, вообще социология, философия рассказали о человеке очень и очень много. Рассказали о самых его глубинах, но человечеству это оказалось совершенно неинтересно. Поэтому, с одной стороны, гуманитарные науки достигли своего пика. С другой, — они оказались на периферии, потому что люди предпочли этим наукам экономику, технику или же просто быт, развлечения и поиск комфорта. И уже в связи с отсутствием запроса в материалистическом, гедонистическом обществе, в обществе чувственной культуры, как говорил Питирим Сорокин, сами гуманитарные ценности и гуманитарные дисциплины оказались не востребованными. Ну а в дальнейшем, вследствие отсутствия востребованности и интереса, они переместились на периферию внимания и постепенно стали деградировать. И со временем даже преподаватели гуманитарных наук, сами гуманитарии все больше и больше утрачивали тот крайне интересный объем тех гуманитарных знаний, методик, образовательных технологий, которые были наработаны.

Если общество, власть, зрители и медиа-магнаты предпочитают сводить всю проблематику к примитивнейшим чисто рыночным стандартам, то соответственно уровень гуманитарной сферы стремительно падает. И в конечном итоге мы имеем настоящий, полноценный общеевропейский кризис (подчеркну: этот кризис не только наш, но и западноевропейский) гуманитарного знания. Кстати, я наблюдаю, как в Европе за последние два десятилетия стремительно рухнул ценз интеллектуальной жизни. То есть тот уровень, который мы знали в Европе 60-70-х и даже еще 80-х годов, то есть те стандарты, которые тогда были общими, само собой разумеющимися для любого интеллектуала, для философа, социолога, психолога, для любого гуманитария, — этот уровень обрушился просто стремительно. Так, например, сегодня лицом французского интеллектуализма являются просто два интеллектуальных калеки – Бернар-Анри Леви и Андрэ Глюксманн. При этом если посмотреть, что они писали в 70-80-х годах, это было более-менее стройно, это была пусть периферийная, но все-таки философия. В 90-е же годы они превратились в обслуживающий персонал каких-то пиар-агентств, пишущих предисловия к каким-то модным каталогам Ив Сен-Лорана, а в 2000-е годы – просто озверелыми ультралиберальными журналистскими шавками хуже Альбац.

Нужно прямо признаться: в последние десятилетия всевозможные либеральные публицисты-утилитаристы, всевозможные политтехнологи просто победили гуманитарных мыслителей и интеллектуалов.

В том числе, и в самих себе?

И в самих себе, совершенно верно.

Интересно, а тот же Ален де Бенуа не победил?

Ну, де Бенуа в данном отношении – просто последний герой… Конечно, еще есть такие люди. Но что с ними делают? Что они сделали с великолепным французским антисистемным интеллектуалом и мыслителем Роже Гароди? Его же просто оклеветали, маргинализировали, превратив в какого-то козла отпущения! При этом стоило, например, известному католическому гуманисту Аббе Пьеру, человеку, который всю свою жизнь занимался миротворческой деятельностью, поддерживал бездомных, который был этаким европейским Махатмой Ганди, поддержать Гароди, и Аббе Пьера не осталось. Его тоже обвинили во всех смертных грехах, несмотря на его умеренность и во многом даже либеральность. В конечном итоге апологеты ультралиберальной политкорректности полностью зачистили интеллектуальный пейзаж современной Франции.

А если взять Россию? Насколько наш кризис гуманитарного знания идентичен указанным Вами западноевропейским губительным процессам в данной сфере?

У нас в этой сфере дело обстоит вообще страшно, поскольку у нас тот расцвет наук о духе, гуманитарных дисциплин, который имел место в конце XIX – начале  XX века, был купирован еще на первом этапе марксизма. И марксизм набросил свои узкие формы на всю эту сферу, то есть человеческий дух изучался исключительно через призму марксизма. Я, кстати, не говорю, что это умаляет ценности марксизма, но в качестве этакой единственной верной идеологии, единственно верного мировоззрения, претендующего на решение всех вопросов, он, конечно же, был несостоятелен. И именно он существенно обрезал полноту естественного развития русской гуманитарной науки.

И, наконец, второй страшный удар – это пришествие либералов-западников в 90-е годы, которые, по сути, практически похоронили гуманитарную науку. Наука, и без того измотанная и обескровленная марксизмом, но все еще гуманитарная наука, после атаки экономистов, прагматиков, политтехнологов практически превратилась просто в руины. И сейчас у нас вместо гуманитарной науки – дымящиеся руины. На место же плохого марксистского или мимикрирующего под марксистское (или тайно сопротивляющегося марксистскому) гуманитарного знания пришло просто антигуманитарное знание. И тот факт, что у нас та же Высшая школа экономики, в которой доминирует ультралиберальный, прагматический дух, сегодня считается неким образцом, поддерживается правительством, — это и есть признак тотального вырождения нашей гуманитарной сферы.

То есть Вы хотите сказать, что этому утилитарному ультралиберальному подходу уже просто-таки нечего противопоставить?

Не совсем так. Я считаю, что последними бастионами, где сохраняются традиции гуманитарных наук, является Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова и другие, ориентирующиеся на него, классические университеты. Но необходимо признать, что здесь существует другая проблема, на которой стоило бы остановиться поподробнее.

Для начала необходимо отметить, что в той же Высшей школе экономики существует четкая образовательная парадигма. Она является либеральной, и, по сути, антигуманистической, потому что современный либерализм – это антигуманизм, утверждающий право экономически сильных утверждаться на фоне слабых. То есть на самом деле современный либерализм – это форма социального расизма, очень опасная идеология, которая на первый взгляд предлагает свободу, но эта свобода используется только для того, чтобы разрушить всякие формы коллективной идентичности. И если мы признаем, что Высшая школа экономики – это, в общем, чистое зло, то не можем не признать, что это зло хорошо консолидировано, а также глубоко идеологизировано и политизировано. Это очень сильная, мощная, сплоченная группа людей.

При этом нельзя не признать, что во многом действующая достаточно эффективно.

Да, очень эффективно внедряет ультразападнические человеконенавистнические, я бы даже сказал, либерально-нацистские установки (необходимо признать, что либеральный нацизм есть форма социального расизма).

Но вернемся к МГУ, который на этом фоне остается главным полюсом противоположного подхода и, собственно, самой историей поставлен в оппозицию этому ультралиберальному крену. Но именно здесь мы сталкиваемся с противоположной проблемой – отсутствием ясной образовательной гуманитарной парадигмы. То есть Московский университет, утратив парадигму марксистскую, но не приобретя либеральной,  фактически вообще остался без таковой. И именно это – очень болезненная вещь, потому что люди, которые совершенно справедливо видят в МГУ оплот настоящей гуманистической (подчеркну: в первую очередь гуманистической) российской гуманитарной науки и культуры, к сожалению, не получают здесь и не транслируют здесь системной методологической основы. И это, кстати, отчасти связано именно с тем, что государство обращает внимание только на формальные показатели: сколько студентов, выпускников, магистрантов, аспирантов, как идет техническое оснащение образования и так далее. А об образовательной гуманитарной парадигме практически никто из власть предержащих не задумывается. То есть к Московскому университету подходят с критериями Высшей школы экономики, а не с критериями того центра, в котором в течение веков вызревала русская научная гуманитарная мысль.

И при всем при этом Вы убеждены, что именно в МГУ будет создана новая отечественная гуманитарная парадигма, посредством которой возможно преодоление кризиса русской науки?

Безусловно, потому что даже в условиях общего гуманитарно-научного кризиса, есть отрадные исключения. В частности, внутри МГУ есть центры, которые ищут эту парадигму, — парадигму, соответствующую истинно гуманитарным гуманистическим горизонтам. Здесь, конечно же, необходимо отметить усилия, которые делает наш социологический факультет, в первую очередь, благодаря его декану профессору Владимиру Добренькову. Ведь благодаря именно его инициативам, научная и образовательная деятельность нашего факультета приобрела подлинно гуманитарную направленность, и именно для этой цели был создан наш Центр консервативных исследований, в котором идет работа над выработкой социально-гуманитарной модели российского общества. И это очень важно, поскольку социология – это как раз таки та дисциплина, в которой сходятся воедино и философия, и экономика, и управленческие вопросы, и прагматика, и собственно гуманитарные смыслы.

Также есть еще несколько очень приятных и позитивных исключений. К ним я могу отнести лабораторию философии хозяйства профессора Юрия Осипова – экономико-философское собрание экономического факультета Московского университета, который много лет методично ведет работу именно по поиску гуманитарной парадигмы в науке и образовании. Это очень важно, в особенности, потому, что инициатива исходит от экономистов, которые осознают недостаточность гуманитарных основ экономики. И, кстати, неслучайно лаборатория и издаваемый ей журнал называются по названию одной из главных работ протоиерея Сергия Булгакова, который как раз занимался нравственными смыслами экономики.

Не могу также не отметить недавнюю инициативу ректора МГУ академика Виктора Садовничего по обсуждению трехтомника профессора химического факультета Леонида Асланова «Менталитет и власть». На мой взгляд, попытка ученого-естественника сосредоточиться на исследовании структуры российского менталитета и его отношениях с государством заслуживает очень большого уважения и пристального внимания. Это очень важная и серьезная тема.

Также в Московском университете есть замечательный Центр русской цивилизации на факультете иностранных языков и регионоведения, который всемерно поддерживает его декан профессор Светлана Тер-Минасова. Не могу не сказать и о том, что и на философском факультете в последнее время все больше уделяется внимания таким фундаментальным вопросам, как, например, сближения философии и религии, и здесь также нельзя не отметить заслуги его декана – чл.-корр. РАН профессора Владимира Миронова. Не говоря уже об историческом факультете и его декане – чл.-корр. РАН профессоре Сергее Карпове, который, как известно, возглавляет учебно-методическое объединение по теологии, а также недавно способствовал воссозданию кафедры истории Церкви, которую возглавил замечательный историк, богослов и экономист доктор экономических наук игумен Филипп (Симонов). Важно упомянуть и кафедру математической теории интеллектуальных систем мехмата, на которой благодаря ее заведующему – профессору Валерию Кудpявцеву – также уделяется огромное внимание гуманитарной проблематики. Я бы мог продолжать еще долго, а потому остановлюсь лишь на этих центрах, которые хорошо знакомы мне не понаслышке.

И вот именно из всего этого постепенно складывается россыпь, созвездие, констелляция инициатив по выработке той парадигмы, о которой мы с Вами говорим. И, на мой взгляд, очень важно постепенно прийти к некой философской программе Московского университета как центра не только русской науки, русских гуманитарных и естественных знаний, но и центра русской культуры и духовности.

 

Статья 10

 Александр Дугин

Мы все Лукашенко

Источник информации — http://www.lukashenko2008.ru/articles/stat_i/1055/?page=3  (15.06.2011).

Мы рассматриваем ситуацию в Белоруссии невольно с позиции глобальной, либеральной, западноцентричной диктатуры, под которой мы подписываемся. Все наши эксперты комментируют ситуацию в Белоруссии только с этой точки зрения. Как будто другой не существует.

Вопрос о том, может ли существовать в изоляции национальное государство в эпоху глобальной открытости, глобальных рынков, – это вопрос даже не столько практический, сколько философский.

Если следовать вестфальской системе – модели, которая сложилась в 1648 году в мире по результатам 30-летней войны, то суверенным «актором», то есть деятелем мировой политики, является национальное государство. Следовательно, нет никаких внешних обязательств ни у одного из существующих государств перед каким бы то ни было другим национальным государством ни с точки зрения политики, ни экономики, ни хозяйства, ни религии. В этом был принцип вестфальской системы. Конечно, были войны, альянсы, блоки, но принцип был в том, что юридических прав на контроль над другим государством нет. Глобальный мир строится сейчас через отрицание этого принципа, отрицание суверенитета.

Если придерживаться этого принципа, то Белоруссия может делать все, что угодно. Проводить какие хочет выборы, выбирать хоть на десять сроков своего президента или вообще отказаться от выборов, девальвировать свою валюту на 50% либо наоборот, открыть свои границы или закрыть, поставить таможенный барьер протекционистский или снять все препятствия для иностранных товаров. Это принцип суверенитета. Национальное государство является суверенным, если оно абсолютно де-юре, а не де-факто – с де-факто все сложнее, свободно.

Что утверждает глобализация? Государство де-юре несвободно от других игроков. В первую очередь, экономически. Те государства, у которых нет полностью рыночной прозрачной экономики, выносятся в черный список и подвергаются политическому давлению, репрессиям международного сообщества. Оно несвободно и политически, имея дело с мятежниками на своей собственной территории, как в случае Ирака, Афганистана или Ливии. Если эти мятежники близки по каким-то параметрам глобальному миру, то глобальный мир, не задумываясь, вторгается в это государство для установления собственного порядка.

Мы живем в тот период, когда происходит ликвидация суверенитета. Конец вестфальской системы. Эта система уже в XX веке показала свою юридическую природу – в реальности многие страны были несвободны. Несвободны от сверхдержавы американской, от сверхдержавы СССР. С концом этого двуполярного мира выясняется, что глобализм, в центре которого выступает западный мир, имеет право решать судьбу всех народов. В том числе и Белоруссии.

Вопрос о Белоруссии надо рассматривать с позиции глобализации. Да, Лукашенко настаивает на самостоятельной модели белорусского общества. Этот факт лежит в основе феномена Лукашенко, и надо сказать, что этот курс поддерживается большинством белорусов. Народ, общество, выбирают тот политический курс, который идет вразрез с основными нормативами глобализации. Лукашенко может быть неправ, но может ли быть неправ народ? Глобалисты скажут: да, конечно. Его обманули, ему рассказали неправду. Но это называется диктатура – только планетарная.

Мы рассматриваем ситуацию в Белоруссии невольно с позиции глобальной, либеральной, западноцентричной диктатуры, под которой мы подписываемся. Все наши эксперты комментируют ситуацию в Белоруссии только с этой точки зрения. Как будто другой не существует. Подписывая приговор белорусскому народу – что этот народ ошибается, что мы, глобалисты, знаем лучше, чем этот народ, что он не имеет права на выражение собственной воли и, по сути дела, узакониваем даже манерой анализа дальнейшую оккупацию со стороны натовских войск.

Как российские эксперты произносят слово Белоруссия? Сразу кривая улыбка, ну что, Лукашенко, диктатор. Но откуда это омерзение? Наше сознание уже перешло на сторону глобализации. Когда эти эксперты сталкиваются с вопросом суверенитета России, они точно так же начинают ерничать, так же кривятся губы, они начинают нервничать, ерзать, всем видом объясняя, что говорить о суверенитете в нашем мире просто неприлично. Почему? Потому что западный мир уже победил, и они такие – «голден юден» их в концлагерях называли, – евреи, переходящие на сторону нацистов. Они пытаются отбить себе место надзирателей над своими соплеменниками, своими братьями. Вот кто такие наши российские эксперты, открывающие рот для критики Белоруссии.

Тьма глобализации настолько глубока и плотна, настолько густа, что говорить более детально о ситуации в Белоруссии просто аморально. Пока мы не научимся признавать право общества на самобытность, пока не вернем хотя бы относительную ценность суверенитета, мы не имеем право открывать свой рот, чтобы произносить слово «Белоруссия».

Мне представляется, что в такой ситуации единственно справедливый и морально оправданный политический дискурс – это защита Белоруссии, даже если то, что там происходит, нам не нравится или имеет какие-то недостатки. В данном случае речь идет уже не о Лукашенко или Белоруссии, речь идет о принципе. Когда-то французские интеллектуалы писали у себя на лбу «Мы все – немецкие евреи», они отождествляли себя с жертвой, и это было признаком интеллектуального достоинства. Сегодня модно отождествлять себя с победителями – Рембо, американцами, то есть с надсмотрщиками или с СС, а не с жертвами.

Суверенное государство – это жертва глобализации. Сегодня мы все Лукашенко, мы все Каддафи, мы все Саддам Хусейн. Мы все – представители суверенных и независимых государств, которые бьются до последней капли крови с процессом десуверенизации, колонизации и глобализации.

Неважно, кто хороший, кто плохой. Это моральный выбор. Я выбираю страдающих немецких евреев и те общества, которые отстаивают свою независимость перед лицом глобальной американской империи. Они морально для меня близки, даже если они неправы, даже если среди них есть плохие люди.

 

Статья 11

Александр Дугин

Яд модернизации

Источник информации — http://dmitry.ucoz.ua/news/a_dugin_jad_modernizacii/2010-03-30-422

 

 

Критика концепта «модернизация» и консервативный ответ на основе Четвёртой политической теории

Развернутые и дополненные тезисы доклада руководителя Центра консервативных исследований и заведующего кафедрой социологии международных отношений социологического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова профессора Александра Дугина на II Международных чтения ЦКИ "Политическая модель будущего" (Впервые опубликованы — журнал "Однако", 22 марта 2010 года)

Политическое будущее России принято сегодня связывать с модернизацией и экономическим ростом. Стоит только России полноценно включиться в «бурное развитие мирового капитализма», и все само собой образуется, а преградой служат лишь архаические традиции и «многовекая российская косность». Такой подход наивен, ибо не учитывает глубины кризиса всей мировой экономической и политической системы, считая его рядовой кочкой на пути бурно развивающегося и безальтернативного капитализма.

Нельзя не заметить, что та система, в которую нам настоятельно предлагается как можно быстрее включаться, сама испытывает потрясения. И это связано не столько с временными трудностями, сколько с глубинными противоречиями, заложенными в самой основе капитализма и на нынешней стадии обнаруживающимися со всей наглядностью.

Модернизация не ответ и не панацея. Более того, она грозит стать опасным фетишем, который мало того что заменяет собой какие бы то ни было реальные дела по усилению страны, укреплению ее суверенитета, гармонизации социальных процессов, но и блокирует развитие ответственной и конструктивной мысли в каком бы то ни было направлении.

Наш народ за века деспотии научился искусно саботировать любые проекты власти. Он делает это не через прямое отвержение или протест, но через ироничный конформизм и мнимое согласие. Сегодня все граждане за модернизацию. Но «все» у нас значит «никто», ведь если у термина нет антитезы, у него нет и собственного значения. Поэтому даже с позиции выяснения политической семантики слова будет полезно занять прямо противоположную точку зрения и выступить от лица неявных противников модернизации.

Данную статью можно рассматривать как такой антимодернизационный манифест.

Вера в прогресс как архаический пережиток

Идея модернизации основывается на почти религиозной вере — на вере в прогресс. Эта вера была принята в качестве бесспорной и неопровержимой научной истины в Европе XVIII—XIX веков. На ее основе какое-то время формулировались все основные естественно-научные и социально-политические, исторические и экономические теории. В мире природы безусловно признавалась эволюция, в мире культуры (в человеческом обществе) — строго соответствующий эволюции прогресс.

На идее прогресса были основаны все три главенствующие в XIX—XX веках политические идеологии — либерализм, коммунизм и фашизм.

Либерализм и социал-дарвинизм

Либерализм основан на вере в безусловный прогресс, развитие общества и экономической системы.

Емко выразил основные подходы либерализма классик этого направления и один из отцов-основателей социологии философ Герберт Спенсер. По Спенсеру, общество людей является продолжением общества зверей, и в нем так же, как у животных, царят законы борьбы за выживание, источники пищи, наслаждение, а также естественный отбор и принцип вытеснения слабейших. Прогресс состоит в том, что эта социальная борьба видов (социал-дарвинизм) способствует совершенствованию социальных и экономических механизмов. Люди борются друг с другом за выживание с помощью все более и более совершенных и эффективных средств и механизмов. Прогресс, понятый таким образом, может быть сведен к технологическому совершенствованию инструментов насилия — как физического (вооружения), так и социально-политического (повышение эффективности государственного аппарата, а государство, как известно, есть институт легального насилия).

В определенный момент исторического развития, по Спенсеру, происходит качественный скачок, и человеческое общество переходит от конкуренции с помощью прямой и грубой силы (захваты, войны, колонизации и т.д.) к конкуренции в сфере промышленности и торговли. Это все та же самая борьба за выживание, та же игра на вытеснение, подавление и в конечном счете на уничтожение, что и раньше, но только ведущаяся иными методами — экономическими. Место сильных занимают теперь богатые — им суждено выжить. Место слабых занимают бедные — им суждено погибнуть или в редчайших случаях разбогатеть, развив агрессивные навыки, активность и жестокость. Такова жизнь, философски замечает Спенсер.

Современный либерализм и неолиберализм (Людвиг фон Мизес, Фридрих фон Хайек, Карл Поппер, Дж. Фридман и т.д.) слегка смягчают грубые выводы Спенсера, но суть остается неизменной. Капитализм есть поле борьбы, где место прямого насилия звериных стай и ранних этапов общества заменено экономической конкуренцией в условиях рынка. Эта борьба за богатство и есть движущая сила прогресса, экономического роста и развития.

Модернизацией в таком случае будет являться усовершенствование правил и норм этой борьбы за богатство, успех и ресурсы, переход ее на новый, более интенсивный и технологически совершенный уровень. Либералы, оправдывая жестокость своей идеологии, утверждают, что каждый может принять участие в этой борьбе на равных стартовых условиях и продвинуться в ней вплоть до вершин. Да, на пути к богатству он разорит и погубит не одну тысячу бедных, но результаты модернизации покроют все издержки — общество, экономика, социальная система будут развиваться.

Прогресс в марксизме: к мировой революции

Вторая политическая теория — марксизм — также исходит из признания однонаправленного исторического прогресса. По мысли марксистов, общество движется только вперед, необратимо и поступательно. Правда, здесь в дело вступает диалектический подход: совершенствование социально-политических и экономических механизмов ведет к усугублению несправедливости, к усилению эксплуатации человека человеком. Но все это в конечном счете будет оправдано мировой революцией, в ходе которой бедные (мировой пролетариат) свергнут владычество богатых и воспользуются результатами прогресса и модернизации.

Этот нюанс, конечно, важен, так как хотя прогресс и признается, подчеркивается и его парадоксальность. В конечном же счете, уверены марксисты, «все будет хорошо». И здесь модернизация рассматривается как нечто целиком позитивное.

Фашизм: воля к власти

Фашизм также принимает идею прогресса и императив модернизации. Кстати, на практике фашистская Италия и особенно национал-социалистическая Германия провели модернизацию стремительно и чрезвычайно эффективно, хотя основывались на иной — нелиберальной и немарксистской — идеологии. Национал-социализм добавил к прогрессу расовый компонент, считая более развитые и более модернизированные народы и этносы «высшими» уже в силу этой развитости, а всех остальных причисляя к низшим.

У нацистов отождествление прогресса и модернизации с расовым превосходством «белого человека» было доведено до логического предела, но нельзя не заметить этой расистской подоплеки и в либерализме, хотя и не в такой яркой и грубой форме.

Либералы и сегодня доказывают превосходство западной цивилизации указанием на уровень технического развития, подспудно намекая, что отставшие цивилизации несовершенны. Правда, в отличие от нацистов либералы уверены, что все можно поправить, если сами отставшие примут плоды развития западного общества (однако на практике это сплошь и рядом приводит к десувернизации и колонизации, что снова не так уж далеко от откровенного колониализма и империализма нацистов).

В рамках третьей политической теории философ Ницше, отличавшийся откровенностью формулировок, провозгласил в ходе исторического развития смену человека сверхчеловеком, как вершиной движения человечества по пути воли к власти. Эта воля к власти и лежит, по Ницше, в основе всего исторического процесса, это она подталкивает человека к прогрессу, развитию, модернизации. В этой воле к власти человек покоряет природу (развитие техники) и другого человека (совершенствование социальных систем) все более искусно, полно и эффективно.

При всей разнице трех основных политических идеологий у них есть одно общее свойство: все они, безусловно, разделяют веру в прогресс, все они исповедуют модернизацию как аксиоматический принцип, не подлежащий сомнению. В основе всех трех политических систем — либеральной, марксистской и фашистской — лежит именно императив роста, в первую очередь экономического, и развития, в первую очередь социального. Все три классические идеологии суть идеологии модернизации.

Критика монотонного процесса

В математике есть одно явление, которое лучше всего описывает глубинную структуру прогресса и модернизации. Это монотонный процесс, отсюда монотонные величины, монотонные функции и т.д. Монотонный процесс — это процесс постоянного и необратимого роста, без возвратов, циклов и флуктуаций. Такое течение всегда поступательно и ориентировано только в одну сторону.

Американский лингвист, этносоциолог, кибернетик и философ науки Грегори Бейтсон в своих работах («Экология разума», «Разум и природа», «Ангелы страшатся» и т.д.) исследовал такого рода процессы и пришел к выводу, что они противоречат не только законам биологической жизни, но и законам механики. Все процессы в природе, по Бейтсону, носят циклический характер. Нигде нет и следа монотонности, однонаправленного роста. Всякое нововведение в становлении животного или растительного вида обязательно имеет определенный компенсаторный момент. Одно развивается за счет деградации и отмирания другого, и нет никаких оснований считать однозначно, что развившееся в конечном счете совершеннее или лучше отмершего. Жизненная среда изменяется, и организмы адаптируются к ней, но эти изменения и эта адаптация не поступательны и не прогрессивны. Изменения есть, но никто не может отважиться утверждать, что они обязательно направлены от минуса к плюсу, от простого к сложному. Что-то усложняется только тогда, когда что-то упрощается. Это закон жизни, и как только нечто напоминающее монотонный процесс замечается в живых организмах, это означат катастрофу, разрыв преемственности, вымирание и крах вида, группы, общности.

Точно так же дело обстоит и в механике. С этим были связаны математические трудности в инженерном расчете построения первых мощных паровых машин. Самое сложное было точно смоделировать действие обратного реле, чтобы деятельность машины стабилизировалась в момент выхода на плановую мощность и подача топлива регулировалась бы как можно более точно и своевременно датчиками, свидетельствующими, что механизм работает в оптимальном режиме. То есть снова самое важное было остановить вовремя инерцию роста, прервать монотонный процесс наращивания оборотов, дать обратный ход под страхом перегрева всей системы и выхода ее из строя.

Не только в биологии, но и в механике монотонные процессы несовместимы с жизнью организма или машины. Все это в полной мере относится и к обществу, где также на практике мы видим циклы развития и усиление одних тенденций сопровождается ослаблением или затуханием других.

Лишь идея прогресса и основанные на ней политические и экономические модели входят в прямое противоречие с этими фундаментальными законами мироздания, и следовательно, несут в себе фатальную опасность для человечества.
Монотонный процесс, по Бейтсону, не совместим с жизнью.

С другой стороны, социолог Марсель Мосс показал, что накопление излишков (откуда русские слова «лихо» — «зло», «лихва» — ссудный процент) архаическими народами считалось катастрофой. В ходе ритуала североамериканских индейцев «потлач» излишки уничтожались, приносились в жертву под страхом того, что племя постигнет нечто ужасное. Это сакральное табу сознательно препятствовало развитию капитализма и социальному расслоению, и продолжение этой тенденции мы видим еще в Средневековье в религиозном запрете на получение прибыли за счет ссуды.
Накопление есть монотонный процесс, а значит, отчуждение и расслоение.

От парадигмы прогресса к парадигме катастроф

Не только Бейтсон и Мосс пришли к выводу о противоестественности прогресса и его разрушительности. Уже на рубеже XIX—XX веков в самых различных областях науки стали раздаваться голоса, что наивная вера в прогресс и модернизацию не соответствует научным фактам и противоречит критериям строгой научности. Этнологи обнаружили, что совершенно неверны ранние эволюционистские интерпретации примитивных народов как стоящих на доисторической ступени развития — даже самые архаические общества демонстрировали всю полноту человеческих свойств, присущих и развитым культурам, только ориентированы они были иначе, что не значит хуже или низменнее. Идея цикличности цивилизаций наглядно обоснована у Шпенглера, Тойнби или Льва Гумилева.

Даже сам Ницше, главный теоретик воли к власти и сверхчеловека, в определенный момент осознал, что перегрев монотонного процесса нуждается в сбрасывании энергии, в обратном реле, и провозгласил компенсаторную идею «вечного возвращения».

Современный польский социолог Петр Штомпка вообще считает, что идеи «прогресса», «модернизации», «роста» и «развития» были полностью отброшены серьезными учеными-гуманитариями в ХХ веке, и вместо них стали преобладать модели кризиса или различные версии теории катастроф. Постмодерн в философии и искусстве завершили дело, и термины «модернизация», «прогресс» и «развитие» в современных научных кругах выглядят как нелепый анахронизм. Парадоксально, но получилось так, что в модернизацию и прогресс верят сегодня только самые отсталые — те, кто застрял в XIX веке.

Фанатики низкой процентной ставки

Только в одной сфере эта идея все еще сохраняет свое значение — в так называемой новой экономике. В центре этой теории и практики стоит группа крупных американских финансовых магнатов и обслуживающих их интеллектуалов, продолжающих настаивать на том, что экономический рост не имеет границ и что монотонные процессы в области мировых финансов, фондовых бирж, хеджинговых фондов и фьючерсных сделок автоматически влекут за собой прогрессирующее улучшение в мировой экономике и попутно в социальной сфере. Ключом к росту является, по их мнению, низкая ставка рефинансирования, что позволяет финансовому сегменту мирового рынка быть относительно независимым не только от реального сектора экономики, но и от классического рыночного фундаментала, состоящего в балансе спроса и предложения. В сфере автономных финансов цена давно уже не зависит от спроса и предложения и определяется стихией спекулятивных процессов и биржевыми трендами.

К сожалению, этот последний островок фанатиков монотонных процессов представляет собой не просто архаическую секту, но настоящих правителей мира, задающих правила игры, диктующих повестку дня и контролирующих основные процессы в глобальной экономике. Они-то и форсируют, между прочим, глобализацию как еще один монотонный процесс.

Будучи ненаучными, несовременными, некультурными и нерефлексирующими, они продолжают культивировать самые чудовищные либеральные предрассудки и мифы XIX века, верить в невидимую руку рынка и в социал-дарвинизм (в его наиболее отвратительных воплощениях — например, в духе Айн Рэнд и ее «философии» объективизма, смысл которой в том, что «хорошие» богатые должны безжалостно бороться с «плохими» бедными, насиловать и уничтожать их). Кстати, к кружку Айн Рэнд принадлежал Ален Гринспен.

Контекст современной российской модернизации

Курс на модернизацию был провозглашен президентом Медведевым именно в контексте ненаучности и некритической веры архитекторам мировой финансовой системы с Уолл-Стритт. Это усугубилось еще и тем, что почти весь ХХ век в СССР доминировала наивная вера в прогресс в форме марксистской идеологии, которая в 90-е годы ХХ века сменилась другой монотонной идеологией — либеральной. Знакомства с широким спектром научных разработок лучших мыслителей и ученых Запада в ХХ веке толком не состоялось, а вся критика была пропитана догматами марксизма и его прогрессистскими предрассудками. Советские люди и представить себе не могли, что идея прогресса может быть чем-то архаическим, устарелым и несостоятельным. Слова «прогресс», «модернизация», а также «ускорение» в эпоху Горбачева звучали как нечто само собой разумеющееся и позитивное. А ведь по содержанию это не что иное, как призыв к монотонному процессу, эскалации воли к власти, триумф раскрепощенной техники и угроза жизни на земле.

Дайте нам еще один пузырь!

Современный экономический кризис является закономерным следствием веры в монотонный процесс и неограниченную модернизацию. В определенный момент диспропорции между кредитом и реальным сектором зашли настолько далеко, что американские домохозяйства и владельцы акций не смогли более поддерживать иллюзию роста за счет астрономического экспоненциального роста долговых обязательств. Машина роста дала сбой, обрушила банковскую систему, ипотеку и многие финансовые институты — например, хеджинговые фонды. Впрочем, главные последствия иллюзий 90-х и нулевых годов еще впереди.

Пузырь мировой экономики лопнул, но еще не сдулся. Как только он сдуется, это неизбежно повлечет за собой развал политической системы, которая санкционировала этот пузырь, сделала его возможным. Развал затронет в первую очередь США, которые стояли в авангарде этого процесса, но не минует ни Европу, ни остальные регионы мира, которые так или иначе связаны с мировой экономикой. Коснется это и России, и ее политической системы.

Но что показательно и одновременно удивительно. Химера роста и модернизации рассеялась, как предрассветный туман. Уже арестован Бернард Мэдофф, бывший глава фондовой биржи NASDAQ, уличенный в том, что вся система индексирования сектора высоких технологий была мошенничеством и надувательством. Уже президент Обама критикует «ненасытные американские банки, проглотившие гигантскую государственную помощь, но никак не оздоровившие обстановку в экономике», и ему вторит в еще более резких тонах президент Франции Саркози. Уже мировой спекулянт Джордж Сорос, сам причастный к созданию этой системы, выступает сегодня ее яростным разоблачителем и предрекает ей скорый и неизбежный крах. Уже Бена Бернанке, символ либеральной политики, удается протащить на пост главы ФРС с огромным трудом, преодолевая сопротивление конгрессменов и сенаторов США, которым надо отвечать перед американскими избирателями за нарастающие трудности в экономической и социальной сфере, за пауперизацию среднего класса, за развал социальной системы. Но при этом никто всерьез не задумывается о причинах произошедшего, никто обстоятельно не анализирует глубинные основания кризиса, никто не делает напрашивающихся философских, экономических, социологических и политических выводов.

Все уповают на новый пузырь. На возобновление роста. На продолжение модернизации. На новый виток кредитов.


Самое неприятное, что то же самое происходит и в России, где в качестве лекарства нам предлагают тот же самый яд, которым мы только что отравились и продолжаем травиться. Такие проекты, как «Россия XXI века. Образ желаемого завтра» Юргенса и Гонтмахера, заклинания Дискина «Кризис и все же модернизация» и, увы, некоторые выступления президента Медведева целиком строятся на необоснованном оптимизме относительно нового пузыря. Конечно, в США проходят демонстрации, на которых несут транспаранты Give us one more bubble! («Дайте нам еще один пузырь!»). Обработанных циничной либеральной пропагандой и не знающих ничего другого американских «реднеков» еще можно понять: для них либо bubble, либо крушение мира, никакой веры, кроме как веры в доллар и банк, они не знают. Но русским людям, носителям великой духовной культуры, особой системы ценностей, стыдно признаваться в таких архаических предрассудках и верить в «пузырь».

Если мы сделаем еще один забег по траектории монотонного процесса (модернизации), то нам уже ничего не поможет — даже спуститься или скатиться у нас не получиться. Останется только падать.

Основания современной политической системы России

Сейчас политическая стабильность в России основывается именно на вере в новый пузырь, в то, что все наладится, цены на нефть, газ и сырье восстановятся, мировая экономика поползет вверх и снова заживем. Если это произойдет и если иллюзию стабильности при продолжении монотонного процесса удастся продлить еще на определенный срок, то это может стать фатальным и окончательным крахом для России. Лучше бы России пережить политический и идеологический кризис именно сейчас, всерьез озаботиться смыслом истории, общества, судьбой государства и народа. Посмотрим правде в глаза: нынешняя политическая система есть нечто переходное. Мы знаем, от чего переходим, но не знаем к чему. Настаивая на модернизации, мы, напротив, по умолчанию признаем, что будто бы «знаем, к чему». Народ не знает. Научное сообщество не знает. Интеллигенция не знает. Кто же тогда знает? Юргенс, Гонтмахер и Дискин? Если это так, то такого завтра нам точно не надо. И чем скорее будет сбой в построении такого завтра, тем лучше.

Наше завтра не просто туманно, оно проблематично. Хуже того, оно может и не наступить.

Позитивные предложения

AGE/EAST-NEWS

Кроме критических замечаний, вызванных отнюдь не злорадством, а искренней обеспокоенностью за судьбу России, следует наметить — пусть предварительно — какие-то позитивные предложения.

1. Нам необходимо разоблачить и отбросить слепую веру в монотонный процесс. Это губительно, самоубийственно и антинаучно. Самым надежным будет перейти к циклическому пониманию истории, общества, экономики. Вместо модернизации и роста мы должны взять курс на сбалансированность, адаптивность, гармонию, жизненность.

2. Необходимо покончить с устарелыми политическими идеологиями, сказав нет не только марксизму и фашизму, но и либерализму. Все три классические политические идеологии более неприемлемы, все они основаны на вере в монотонный процесс и несут в себе скрытый или явный расизм — не только биологический (как в нацизме), но и эволюционный, технологический, культурный, ставя развитые цивилизации и общества выше неразвитых). Нам нужна новая политическая теория — четвертая, основанная на полном и тотальном отрицании всех форм и разновидностей расизма.

3. Необходимо отказаться от философии развития. Это монотонная философия. Истина в том, что человечество не развивается. Точнее, развиваясь в одном, оно неизбежно деградирует в другом. Сегодня век самых совершенных механизмов и одновременно самых низменных нравов и духовных стандартов. Мы гордимся покорением природы, но это столь же гадко, как гордиться тем, что мы изнасиловали беззащитное существо. Если природа будет оставаться для нас объектом, мы сами превратимся в объект (как это и происходит в процессе социального отчуждения), а от этого один шаг до замены нас роботами. Вместо развития мы должны сделать ставку на консерватизм. Не на какую-то невнятную и нелепую «консервативную модернизацию», но на последовательный и основательный, отрицающий любое одностороннее развитие, любой необратимый процесс фундаментальный философский консерватизм. Нам нужна полноценная консервативная философия, высшей ценностью признающая вечность и жизнь, а всему временному и техническому придающая второстепенное значение. Жизнь важнее, чем рост.

4. Необходимо отказаться от политики модернизации и пересмотреть основы нынешней российской политической системы. Эта система была создана второпях, поспешно и в ходе политической борьбы, которая давно утратила всякий смысл. Ни народ, ни интеллигенция всерьез не поняли, что такое демократия. Ни народ, ни интеллигенция не поняли толком, что такое либеральная экономика и так ли она хороша. Демократия и либерализм сами собой никак не следуют из нашей русской истории и наших русских культурных ценностей, из русской духовности, русской этики, русской хозяйственной и политической традиции. Они навязаны в ходе предыдущего этапа модернизации и с безоглядной ставкой на монотонный процесс. Политическая система и политическая власть не фетиш. Народ номинально и фактически есть источник власти и легитимности. Если народ не согласен, он может все изменить вопреки всем завываниям о неприкосновенности Конституции и политического строя. Если Конституция нам не подходит или политический строй не устраивает, мы можем все поправить. Законным путем.

Совершенно неуместно сводить политику страны к количеству мест «Единой России» в региональных парламентах. С точки зрения содержательной политики это пустые места. Недальновидно ожидать и разгара политики вокруг выборов 2012 года и искусственно противопоставлять Медведева и Путина. Если их заботит не только кресло, но вверенная им страна, то им и их окружению надо задуматься о вещах более серьезных. Внятных предложений мы не слышим ни от того, ни от другого: программы обоих лидеров страны, увы, основаны, на презумпции роста и на приятии существующей политической системы как в целом оптимальной и нуждающейся лишь в незначительных коррекциях. Из окружения Медведева, правда, это раздается более отчетливо, и поэтому более зловеще (особенно пугают предлагаемые коррекции — тот же доклад ИНСОРа). Но нет пока ни одного свидетельства тому, что в окружении премьера Путина кто-то мыслит радикально иначе. И вот это по-настоящему тревожит.

Если же мы не будем вообще интересоваться политикой, то она может заинтересоваться нами сама. Пока разрастающимися дырами не занялись противники России, лучше использовать время и начать серьезный разговор в кругу патриотов как во власти, так и в обществе.

 

 

 

 

 

Комментарии: 4
  1. Аватар
    Виктор

    Спасибо за статьи

    1. Анатолий Краснянский
      Анатолий Краснянский (автор)

      Виктор! Надо сказать спасибо профессору МГУ Дугину — талантливому ученому.

  2. Аватар
    Иван

    Прав Дугин во многом,но всё-таки в путине проскальзывает ельцинизм и это наверное не искоренить и это ..на долгие с сожалению годы…а медведев это законченое дерьмо…,жаль что его путин в премьерах держит..ну правильно друзья,зачем дружбу ломать ради какого-то русского народа ….пусть люди продолжают наблюдать воровство и прочий скотизм со стороны ставлеников медведева в основном.

    1. Анатолий Краснянский
      Анатолий Краснянский (автор)

      Иван! Нельзя оскорблять, а свои мысли необходимо доказывать!

Добавить комментарий

;-) :| :x :twisted: :smile: :shock: :sad: :roll: :razz: :oops: :o :mrgreen: :lol: :idea: :grin: :evil: :cry: :cool: :arrow: :???: :?: :!: