Смерть без запаха и цвета. Задолго до Чернобыля врачи научились ставить на ноги пострадавших от облучения. Беседа Александра Емельяненкова с членом-корреспондентом РАМН Ангелиной Константиновной Гуськовой. Содержание: 1. Цена плутония. 2. От невежества нет лекарств.

Ангелина Константиновна Гуськова: "Среди поступивших к нам было два больных с активностью по цезию и йоду, которая делала их источниками излучения. Не очень значительного, но все-таки... Это были операторы машинного зала, у которых при взрыве паром сорвало кожу и отмечалось раневое поступление радионуклидов. Но у них была и большая доза внешнего облучения. Один прожил 21 день, второй - 23".


Смерть без запаха и цвета

Беседа Александра Емельяненкова с членом-корреспондентом РАМН Ангелиной Константиновной Гуськовой

26 апреля 2004 года. Александр Емельяненков.  Беседа Александра Емельяненкова с членом-корреспондентом РАМН Ангелиной Константиновной Гуськовой. Задолго до Чернобыля врачи научились ставить на ноги пострадавших от облучения.   URL:   http://www.rg.ru/2004/04/26/mayak.html

С членом-корреспондентом РАМН Ангелиной Константиновной Гуськовой, чье имя стало знаковым в радиационной медицине, мы встретились на ее рабочем месте в клинике Государственного научного центра "Институт биофизики". А поводом стал выход книги "Атомная отрасль страны глазами врача" — своего рода отчет профессора Гуськовой перед коллегами и учениками к своему 80-летию.

Цена плутония

Как и все, что было связано с атомом, ведомственная медицина развивалась в жестких рамках режимных ограничений — вплоть до Чернобыля. И лишь поначалу, в 1954 году, единственный раз было дозволено сделать доклад на международной конференции в Женеве о двух случаях лучевой болезни в СССР. Об этом факте своей биографии профессор Гуськова вспоминает не без гордости.

— А теперь много стали писать о становлении атомной отрасли, — Ангелина Константиновна распахивает створки шкафа в своем рабочем кабинете, и я вижу на полках обширную коллекцию таких мемуаров. — Но очень мало, на мой взгляд, уделяют внимания медицине, ее вкладу. Вот я и задалась целью восполнить этот пробел. А заодно напомнить некоторым ветеранам и особенно нынешним руководителям, что они были не беспризорниками — очень многое для них делалось.

Достаточно сказать, что система профилактических мероприятий, внедренная на "Маяке" уже в начале 50-х, позволила в значительной степени восстановить здоровье нескольких тысяч серьезно облученных людей. Для этого пришлось настоять на выводе с опасных участков более 2 тысяч человек. В 53-м, через пять лет после начала работы комбината, мы уже представили материалы на коллегию министерства. Это было очень скандальное совещание. Головной в то время институт ничего не мог толкового предложить. Малышев, только возглавивший атомную отрасль, даже на крик перешел: "Может мне кто-нибудь пояснить, что делается с персоналом и вокруг завода?!" А у нас уже был пятилетний опыт — и диагностики, и лечения после первых аварий, и профилактических переводов…

Да, конечно, соглашается моя собеседница, комбинат "Маяк", откуда все начиналось, концентрировал в себе главные беды. Здесь запускали первый промышленный реактор по наработке плутония, здесь же хватали "рентгены", методом проб и ошибок осваивая радиохимию, тут отливали из плутония те самые первые полусферы, которые пошли в первую советскую атомную бомбу.

— Врачей вашего профиля, случалось, упрекали в том, что вы, извините за прямоту, адвокаты дьявола, что не людей защищали, а ведомственный мундир. Насколько оправданны такие упреки и какие были для них основания?

— Совершенно ничем не оправданы. Я думаю, было знание, и было невежество. В основном это. Но сейчас мы видим сближение позиций. Например, киевляне — самые наши яростные оппоненты в оценках чернобыльской аварии — недавно опубликовали, причем опубликовали в российском научном журнале, статью о последствиях острой лучевой болезни. Совершенно грамотную. Потребовалось 18 лет, чтобы они поняли и согласились: то, о чем мы говорили, это правда.

Между 50-м и 75-м годами мы опубликовали по крайней мере 25-30 статей в открытой печати. Описали все типичные формы лучевой болезни, но никто это не читал. Врачи, занятые повседневными заботами, просто не реагировали. В 1971 году вышла открытая книга о лучевой болезни человека, где все было сказано.

— И вы не подвергаете ревизии то, что было сформулировано тридцать с лишним лет назад?

— Нет. Прекрасная была книга. Руководство, которое мы год назад издали, значительно слабее той книги. Тут получилось лоскутное одеяло, а там все было продумано. В Библиотеке конгресса США уже через год после выхода нашей книги перевели ее на английский. И теперь она есть во всех библиотеках мира. А попробуйте найти хотя бы в одном нашем мединституте!

Мы не находили здесь поддержки, а в мире нашу позицию по Чернобылю разделяли и разделяют…

Мы, в частности, говорили, что полученные при аварии на ЧАЭС дозы прирастать практически не будут, радиационная обстановка стабилизировалась и в зоне можно получать чистые продукты. Переселять людей больше нет необходимости, жизнь их на новых местах может только ухудшиться…

Когда взрослели не по паспорту

Озерск, Челябинск, Нижний Тагил — эти места доктор Гуськова считает родными, хотя сама родилась в Красноярске. Из Нижнего Тагила осенью 41-го она поступила в Свердловский мединститут.

Три года, как и полагалось при распределении, Гуськова отработала на комбинате в Озерске — заведовала в МСЧ N71 неврологическим отделением. А в 53-м здесь стала формироваться новая клиника — филиал столичного Института биофизики.

"Мы быстро взрослели, — напишет она спустя полвека, — но не от рано приобретенных званий, должностей и наград, а от очень высоких обязанностей, возложенных на нас самой жизнью…"

К лету 56-го успела подготовить докторскую диссертацию, на июль в Москве была назначена защита. И тут — категорическая просьба академика Курчатова задержаться на Урале. Для доклада.

"Я, конечно, задержалась и прилетела в Москву в последний перед защитой день. Защита была непростой по многим параметрам, да и одиноко чувствовала я себя в столичном учреждении. И вдруг все стало праздничным: в проходной меня ждал букет роз от Игоря Васильевича с запиской "За выдержку".

От невежества нет лекарств

— Ваш перевод в Москву совпал с началом создания атомного флота. В 61-м произошла авария реактора на подводной лодке К-19, команда получила большие дозы облучения. Врачебный опыт, полученный на Урале, был востребован или оставался для подводников тайной за семью печатями?

— Сотрудники Военно-медицинской академии уже в 1950 году учились в Институте биофизики. А когда случились первые радиационные аварии, мы непосредственно работали с пострадавшими. По двум таким случаям — 1961 и 1968 годы — было 145 человек с лучевой болезнью, 12 летальных исходов. Оба раза я была в Ленинграде, смотрела этих больных вместе с руководителем клиники военно-полевой терапии, с руководителями Морского госпиталя.

— Годы спустя моряки с "Хиросимы", как прозвали эту лодку на флоте, признавались, что им было запрещено говорить даже о том, как их лечили. Например, нигде не упоминается о пересадках костного мозга. А в действительности это было?

— Тогда это называлось вливание костного мозга. То есть брали от больного костный мозг и ему же вводили в вену. Теперь могу сказать, что это не давало практического эффекта. Абсолютно. Делали от незнания.

— А какие-то новые методы в лечении радиационных больных появились?

— Появились скорее не новые методы, а новые возможности в их использовании. Никогда раньше не было столь широкого спектра противоинфекционной терапии. Во-вторых, появился навык и понимание, когда это надо применять — предварительно, после, в каких дозировках. Появились средства, которые помогают укрепить иммунитет. А принцип в лечении остался тот же — предупреждение кровоточивости и борьба с ней, предупреждение и лечение инфекций. Эти два незыблемых постулата остались такими, какими были.

— О пострадавших с Чернобыльской АЭС, которые получили смертельные дозы и были доставлены к вам в клинику говорили, что они являли собой источник радиации. Что во избежание опасности даже их могилы перекрыты бетонными плитами…

— В таких суждениях правда перемешана с откровенными вымыслами и невежеством. Среди поступивших к нам было два больных с активностью по цезию и йоду, которая делала их источниками излучения. Не очень значительного, но все-таки… Это были операторы машинного зала, у которых при взрыве паром сорвало кожу и отмечалось раневое поступление радионуклидов. Но у них была и большая доза внешнего облучения. Один прожил 21 день, второй — 23. Два смежных с их палатой помещения было решено не занимать. Но вовсе не потому, что остальные могли заболеть или умереть, — такой опасности они не представляли.

— А врачи как себя вели — они ведь тоже рисковали? Никто не отказывался от работы?

— Санитарки — две или три — от нас ушли. И 6-я больница струсила — почти все ушли.

— А кто же занимался лечением?

— Врачи из клиники Института биофизики — нам только здание больницы освободили. Из 6-й остались гинекологи, реаниматоры, два кардиолога и один-два хирурга. Такие страхи среди врачей общего назначения и сегодня существуют, до сих пор боятся, когда к нам привозят радиационных больных.

Примечание: Текст выделил красным цветом Анатолий Краснянский.

— Но сама система ведомственной медицины — то, что раньше объединяло 3-е Главное управление Минздрава, — сохраняется?

— Пока да. Но многое уже стирается. Во-первых, условия на производстве кардинально изменились в лучшую сторону. Во-вторых, сейчас если и получаем острые случаи, то не из промышленности. Главным образом от беспризорных источников излучения, которые были распространены во многих отраслях народного хозяйства. Таких "беспризорников" с каждым годом становится больше — они и расползлись по стране.

Серьезно беспокоит то, как используются мощные источники, на которых облучают удобрения, стерилизуют материалы и так далее. А на третье место, к сожалению, вышла медицина. Очень тяжелые случаи со смертельными исходами отмечены при сбоях программ терапевтического облучения. У нас в России пока два таких случая, один — смертельный, одна пациентка жива, но в бедственном состоянии. Это медсестра, которую "сожгли" на рентгеновском аппарате в Институте онкологии…

— А перманентно возникающие разговоры о фактах радиационного терроризма — сколь велика эта опасность?

— Примерно на сто ситуаций ненадлежащего использования излучателей примерно четыре криминальных — когда человек берет их неизвестно для каких целей. В Мытищах был такой случай. Два источника хранил у себя на балконе бывший студент МИФИ. А потом, возможно, чего-то испугавшись, завернул их в детские пеленки и спустил в Мытищинский пруд. Их нашли. По этой пеленке опознали хозяина, освидетельствовали. Сам он никакого вреда не получил, а дальнейшей его судьбы я не знаю… Но массовых ситуаций не было. Поэтому лично я в радиационный терроризм не очень верю. В неряшество — да…

    Досье "РГ"

    За 50 лет медицинских наблюдений на ПО "Маяк" диагностировано 2300 случаев хронической лучевой болезни, в том числе 2 непосредственных летальных исхода. У 11 пострадавших развился лейкоз. 41 работник перенес острую лучевую болезнь, семеро скончались практически сразу. Высокая заболеваемость раком легкого пришлась на тех, кто начинал работу на "Маяке" в наиболее неблагоприятный период (1949-1958 гг.).

"Российская газета" — Столичный выпуск №  3464

Примечание Анатолия Краснянского:  Копии статьи на других ресурсах:

URL:  http://www.worldeconomics.ru/about/Smert_bez_zapaxa_i.html  

URL:   http://www.pharmindex.ru/new4405.html




 Смерть без запаха и цвета

Беседа Александра Емельяненкова с членом-корреспондентом РАМН Ангелиной Константиновной Гуськовой

26 апреля 2004 года. Скриншоты сделаны 27 января 2016 года. URL:   http://www.rg.ru/2004/04/26/mayak.htmll

 

Скриншот № 1

 

Скриншот № 2

 

Скриншот № 3

 

Скриншот № 4

 

Скриншот № 5

 

Скриншот № 6

 Примечание Анатолия Краснянского к скриншоту № 6: Перед тем, как сделать скриншот, выделил текст.  

 Скриншот № 7

 

 

 

 

 

 

Добавить комментарий

;-) :| :x :twisted: :smile: :shock: :sad: :roll: :razz: :oops: :o :mrgreen: :lol: :idea: :grin: :evil: :cry: :cool: :arrow: :???: :?: :!: