Сборник материалов № 1 о расстреле польских офицеров в Катыни. 1. Расстрел польских офицеров в Катыни. Катынь, Катынское дело. 2. Справка о результатах предварительного расследования так называемого «Катынского дела». № 3. Заключение комиссии экспертов Главной военной прокуратуры по уголовному делу № 159 о расстреле польских военнопленных из Козельского, Осташковского и Старобельского спецлагерей НКВД в апреле – мае 1940 года. 4. Рецензия на Заключение комиссии экспертов Главной военной прокуратуры по уголовному делу № 159 о расстреле польских военнопленных из Козельского, Осташковского и Старобельского спецлагерей НКВД в апреле – мае 1940 г. № 5. А.Ю. Архипов. Кто расстрелял поляков в Катыни? Великая загадка Катынского леса.

Фальсификация документов и лжесвидетельствований не смогла пересилить основные факты, которые всплыли еще при немецком "расследовании" дела. Тогда и позже, комиссией Бурденко и представителями польской стороны было установлено, что польские офицеры расстреливались немецким оружием и боеприпасами, а руки у казненных связывались немецкой бумажной веревкой.

№ 1

Расстрел польских офицеров  в Катыни

Катынь, Катынское дело

Источник информации — http://hrono.ru/sobyt/1900sob/1941katyn.php

Катынь, Катынский лес — место массового расстрела и захоронения польских офицеров, попавших в плен к Красной армии в 1939 году, в 1941 году оказавшихся в руках германского вермахта и казненных немецкой айнзацкомандой на месте советского пионерского лагеря.

В 1943 году Геббельс использовал массовое захоронение в пропагандистских целях против Советского Союза, дабы ожесточить войну, предупредить сдачу немецких солдат в плен и привлечь к участию в войне ненемецкие народы Западной Европы. На оккупированной немецкими войсками территории Смоленской области была устроена показательная эксгумация трупов польских офицеров с привлечением в качестве "свидетелей" представителей зависимых государств и военнопленных англичан и американцев. Одновременно прессой зависимой от Германии части Европы была поднята скоординированная и подконтрольная ведомству Геббельса пропагандистская кампания, которую поддержало и польское правительство в изгнании (в Лондоне), несмотря на отсутствие возможности для независимого расследования на оккупированной германскими войсками территории и на старания англичан, тогдашних союзников СССР по антигитлеровской коалиции, удержать поляков от поспешных и необоснованных выводов. Можно говорить о соучастии в 1943 году польского эмигрантского правительства в антироссийской (антисоветской) кампании 1943 года.

В 1944 году в Катыни работала советская Комиссия по расследованию немецких злодеяний во главе с Бурденко. В ходе эксгумации, осмотра вещественных доказательств и вскрытия трупов было установлено. что расстрелы производились немцами не ранее 1941 года, когда они как раз и оккупировали этот район Смоленской области. 

 

Академик Н.Н.Бурденко (второй слева) на месте преступлений.

"Катынское дело" было использовано против СССР в ходе "холодной войны".

С новой силой оно стало раскручиваться с приходом к власти в СССР Горбачева, особенно накануне вступления Польши в НАТО. Главной военной прокуратуре СССР (а потом — РФ) было поручено расследование, которое велось одновременно с польским прокурорским расследованием. Десятки не подлежащих разглашению следственных материалов были опубликованы в печати и представлены в электронных СМИ, между тем "Катынское дело" в суд так и не было передано…

Почему?

Фальсификация документов и лжесвидетельствований не смогла пересилить основные факты, которые всплыли еще при немецком "расследовании" дела. Тогда и позже, комиссией Бурденко и представителями польской стороны было установлено, что польские офицеры расстреливались немецким оружием и боеприпасами, а руки у казненных связывались немецкой бумажной веревкой.

НКВД в 1940 году могло бы совершить это злодеяние именно таким образом лишь в том случае, если бы заранее знало, что через год эту территорию займут немцы…

Кроме названных оснований для отрицания "руки НКВД" в этом деле, исследователь этой тему Юрий Мухин приводит анализ почерков палачей из НКВД и из немецкой айнзацкоманды:

 

Почерк расстрела: немецкими айнзацкомандами (1) и палачами НКВД (2)

Сопоставление статистики, полученной после осмотра трупов в разных местах (в Харькове и Медном, где уголовных преступников расстреливали палачи НКВД, и в Катыни) показывает различия почерков:

Место расстрелаОружиеВыстрел, %
в головув шею
Харьков и Медноесоветское40,060,0
Катыньнемецкое98,51,5

Таблица показывает, что при расстрелах, производимых НКВД, преобладает выстрел палача в шею (попадание в прямой мозг ведет к немедленной смерти расстреливаемого), а немецкие айнзацкоманды почти всегда стреляли в затылок.

Итак, "Катынское дело" до суда так и не дошло. И тому много других причин. Одна из главных, мешающих доказать вину Советского Союза, — отсутствие какого бы то ни было вменяемого мотива у советской стороны для такой расправы…

Сегодня попытку пропихнуть фальсифицированное дело активно поддерживает польская сторона, так как родственники расстрелянных и их адвокаты, а также занимающиеся этим делом организации надеются получить с России (то есть из кармана нашего налогоплательщика) немалые деньги в качестве компенсации. Люди гибнут за метал…  

Настоящая справочная статья является кратким переложением книги Ю.Мухина, которую вы можете прочитать в ХРОНОСе целиком (см. ниже рубрику "Здесь читайте").

 

БАБИЙ ЯР ПОД КАТЫНЬЮ?

Источник информации — http://katynbooks.narod.ru/vizh/1990-11.html


В шестом номере «Военно-исторического журнала» мы опубликовали статью «Нюрнбергский бумеранг», посвященную Катынскому делу. Впервые увидели свет документы органов НКВД по польским военнопленным, содержавшимся в лагерях Старобельска, Козельска, Осташкова. К сожалению, полной ясности и эти документы в Катынское дело не внесли. Опубликованные материалы подтверждают, что польские военнослужащие и полицейские содержались в лагерях для военнопленных на территории СССР, что в период с 3 по 14 апреля 1940 года большинство польских военнослужащих, содержавшихся в Осташковском лагере, несколькими партиями отправлены в Смоленск. В политдонесении УНКВД СССР от 22 апреля 1940 года говорится, что при осмотре вагонов, возвращенных после отправки первой партии военнослужащих поляков, была обнаружена надпись на польском языке: «Вторая партия — Смоленск, 6/14 — 1940 года». По мнению авторов публикации, наличие в делах НКВД актов на уничтожение учетных дел на военнопленных, опросных листов и личной корреспонденции является бесспорным доказательством уничтожения поляков. Однако в ходе дальнейшей работы в архивах СССР было выявлено много документов, которые ставят под сомнение версию о расстреле в Катыни органами НКВД 15 000 польских военнопленных. В этом и последующих номерах мы предлагаем нашим читателям ознакомиться с важнейшими документами, хранящимися в архивах. Надеемся, что они заинтересуют исследователей и позволят им внести полную ясность. Итак, слово документам!

Публикацию подготовил подполковник А. С. СУХИНИН

 Совершенно секретно

Гриф секретности снят

№ 2

 СПРАВКА

О РЕЗУЛЬТАТАХ ПРЕДВАРИТЕЛЬНОГО РАССЛЕДОВАНИЯ ТАК НАЗЫВАЕМОГО «КАТЫНСКОГО ДЕЛА»

Вскоре после освобождения Красной Армией Смоленска от немецко-фашистских захватчиков (25 сентября 1943 г.) в период с 5 октября 1943 года по 10 января 1944 года по распоряжению Чрезвычайной комиссии по расследованию зверств немецких оккупантов специальная Комиссия из представителей соответствующих органов провела расследование сфабрикованного немецко-фашистскими захватчиками провокационного дела «О расстреле большевиками в Катынском лесу военнопленных польских офицеров».

Было допрошено 95 свидетелей, проверено 17 заявлений, поданных в Чрезвычайную комиссию, рассмотрены и изучены различные документы, относящиеся к делу, проведена необходимая экспертиза, осмотрено место расположения катынских могил.

В результате расследования установлено:

 

1. Описание места расположения катынских могил и режима, применявшегося в районе Козьих Гор до захвата этого района немцами

Местность Козьи Горы расположена в 15 км от Смоленска по шоссе Смоленск— Витебск. С севера она примыкает к шоссе, с юга подходит вплотную к реке Днепр. Ширина участка от шоссе до Днепра около одного километра. Козьи Горы входят в состав лесного массива, называющегося Катынским лесом и простирающегося от Козьих Гор к западу и востоку. В двух с половиной километрах от Козьих Гор по шоссе к востоку расположена железнодорожная станция Западной железной дороги Гнездово. Далее на восток расположена дачная местность Красный Бор.

В Козьих Горах на крутом берегу Днепра до войны находился дом отдыха УНКВД Смоленской области: обширное двухэтажное здание с соответствующими хозяйственными постройками. От дома отдыха к шоссе Смоленск — Витебск пролегает извилистая проселочная дорога протяжением около одного километра. Могилы польских офицеров находятся в непосредственной близости к этой дороге на расстоянии по прямой менее 200 м от шоссе и 700 м от дачи.

Эскизный план местности прилагается.

Многочисленными свидетельскими показаниями устанавливается, что район Козьих Гор был местом отдыха для трудящихся Смоленска и был доступен для всего окружающего населения.

Так, например, Чепиков Л. Т. — учитель Невещанской школы Катынского с[ельского] с[овета] на допросе 14 октября 1943 года показал: «До войны с немцами в Козьих Горах я бывал очень часто. Ходил я туда не один, там бывало все население деревни Гнездово, никто нас там никогда не задерживал, ни о каких расстрелах людей в то время мы не слышали».

Жительница деревни Новые Батеки, полька по национальности, Чернис К. И. в своем заявлении от 24 ноября 1943 г[ода] пишет: «До прихода немцев Козьи Горы были местом гулянья, сбора грибов и дров. Оно было открыто для всех жителей как нашей, так и других деревень».

Ученик ремесленного училища связи Устинов Е. Ф. показал: «Перед войной в Катынском лесу… находился пионерский лагерь Облпромкассы, и я был в этом пионерском лагере до 20 июня 1941 года… Я хорошо помню, что до прихода немцев никаких ограждений в этом районе не было и всем доступ в лес и в то место, где впоследствии немцами демонстрировались раскопки, был совершенно свободный».

«В лесном массиве Козьи Горы раньше, до занятия немцами Смоленска, была дача НКВД, однако проживавшие там люди никогда не запрещали нам, местным жителям, ходить в этот лес по ягоды и грибы. Мимо этой дачи мы ходили купаться на реку Днепр» (из показаний Кривозерцева М. Г., жителя деревни Новые Батеки, от 22 ноября 1943 г.).

Аналогичные показания дали также Орлова Вера, учительница Гнездовской начальной школы, Киселева М. К., проживавшая на хуторе у Козьих Гор, Солдатенков Д. И., колхозник дер[евни] Борок Смоленского района, Сергеев Т. И., дорожный мастер, и др[угие].

В официальной справке от 3 января 1944 г[ода] за № 17 смоленский городской Совет депутатов трудящихся удостоверяет что «район Козьих Гор и прилегающих v нему Катынского леса и Красного Бора являлся местом отдыха трудящихся города Смоленска, местом маевок и общественных гуляний и никогда, вплоть до захвата города Смоленска немцами (16 июля 1941 г.), не подвергался никаким ограничениям и запретам в смысле передвижения населения по всей указанной территории».

Смоленская областная промстрахкасса в своей справке за № 5 от 5 января 1944 года удостоверяет, что район Козьих Гор и прилегающей к нему местности «являлся местом организации пионерских лагерей, принадлежавших системе промстрахкассы по Смоленской области».

Могилы польских офицеров, как указано было выше, расположены менее чем в 200 м от шоссе Смоленск — Витебск. Невозможно допустить, чтобы в такой близости от оживленной трассы могли быть в мирное время расстреляны несколько тысяч человек без того, чтобы об этом стало известно населению. Только фашистско-немецкие мерзавцы, не стеснявшиеся в применении различных способов уничтожения людей, могли, воспользовавшись обстоятельствами военного времени, совершить такое преступление.

Таким образом, придуманная немцами легенда о том, что Катынский лес при Советской власти тщательно охранялся и был огражден проволокой, так как якобы являлся местом расстрела органами НКВД советских граждан и военнопленных поляков, не выдерживает никакой критики.

 

II. Режим, установленный в районе Козьих Гор немцами после захвата ими этого района

Свидетельскими показаниями устанавливается, что именно немцы вскоре после своего прихода в этот район установили в Катынском лесу строжайшую охрану, никого не допуская близко к этому месту под угрозой расстрела.

На бывшей даче УНКВД в Козьих Горах разместился штаб какого-то немецкого учреждения. Работавшая на кухне при этом штабе Алексеева А. М., 1916 года рождения, уроженка дер[евни] Борок Катынского с[ельского] с[овета], показала; «Дача в Козьих Горах осенью 1941 года усиленно охранялась вооруженными немецкими солдатами, вход в дачу со стороны леса был строго воспрещен, всюду были повешены таблички о запрете прохода в лес с предупреждением о расстреле на месте за нарушение. Специальный пост был и у Днепра, с тыловой стороны дачи. Нам, русским, работавшим на даче в Козьих Горах, разрешалось проходить только по основной дороге, шедшей от шоссе Смоленск — Витебск. Мы даже не имели права самостоятельно возвращаться с работы. Когда мы уходили с дачи домой, до шоссе нас обычно сопровождали один-два немца».

Проживающий на хуторе в Катынском лесу Киселев Л. Г. на допросе 9 октября 1943 года показал: «Через некоторое время после прихода немцев Катынский лес вблизи Козьих Гор был взят под охрану. Местное население было оповещено, что каждый человек, появившийся в лесу, будет расстрелян. Я лично читал одно из таких объявлений, вывешенное на столбике на шоссе. В этом объявлении было написано: «Кто сойдет с шоссе в сторону леса на сто шагов, будет расстрелян без окрика».

Упоминавшийся выше Кривозерцев, 1904 года рождения, плотник на ст[анции] Красный Бор, показал: «Немецкая охрана леса Козьи Горы и ведущих к нему проезжих дорог и пешеходных стежек была установлена с июля месяца 1941 года и до марта месяца 1943 года».

Бывший начальник железнодорожной станции Гнездово, расположенной в двух с половиной километрах от Козьих Гор, работавший при немцах сторожем на переезде, Иванов [С. В.] на допросе 15 ноября 1943 года показал: «Не только в этот лес, но даже близко к нему нельзя было подойти, так как стоявшие часовые держали всегда наготове автоматы и мы хорошо знали, что пустить их в ход им ничего не стоит».

Аналогичные показания дали быв[ший] дежурный по станции Гнездово Савватеев И. В., быв[ший] полицейский Кутейников Е. Н., учитель Невещанской школы Катынского сельского с[овета] Чепиков Л. Т., священник Оглоблин А. П., колхозник дер[евни] Боров Смоленского р[айо)на Алексеев М. А, жительница деревни Новые Батеки Чернис К. И. и др[угие].

 

III. Где находились военнопленные поляки в период до и после начала военных действий с Германией

Немцы в своих сообщениях утверждали, что польские военнопленные офицеры были расстреляны большевиками якобы весной 1940 года.

Между тем официальными документами Управления по делам военнопленных и интернированных НКВД СССР устанавливается, что в районах западнее Смоленска до начала военных действий с Германией находились три лагеря особого назначения, именовавшиеся лагерь № 1-ОН, лагерь № 2-ОН и лагерь № 3-ОН, в которых содержались пленные поляки, использовавшиеся на строительстве и ремонте шоссейных дорог вплоть до начала военных действий с немцами.

Лагерь № 1-ОН находился на 408-м км от Москвы и на 23-м км от Смоленска, на магистрали Москва — Минск.

Лагерь № 2-ОН находился в 25 км на запад от Смоленска по шоссе Смоленск — Витебск.

Лагерь № 3-ОН находился в 45 км на запад от Смоленска в Красненском районе Смоленской области.

После начала военных действий всилу сложившейся обстановки лагеря не могли быть своевременно эвакуированы и все военнопленные поляки, а также часть охраны и сотрудников лагерей попали в плен к немцам, и судьба их до опубликования немцами своих сообщений по «Катынскому делу» была неизвестна (выделено нами.— Ред.).

Начальник лагеря № 1-ОН лейтенант госбезопасности Ветошников В. М., давая объяснения о судьбе порученного ему лагеря, в своем рапорте на имя начальника Управления по делам военнопленных и интернированных НКВД СССР от 12 августа 1941 года пишет: «

После того, как я получил от Вас указание подготовить лагерь к эвакуации, я принял к этому необходимые меры.

Охрана и пленные поляки были мною предупреждены.

Я ожидал приказа о ликвидации лагеря, но связь со Смоленском прервалась. Тогда я сам с несколькими сотрудниками выехал в Смоленск для выяснения обстановки. В Смоленске я застал напряженное положение. Я обратился к начальнику движения Смоленского участка Западной железной дороги тов. Иванову с просьбой обеспечить лагерь вагонами для вывоза военнопленных поляков. Но тов. Иванов ответил, что рассчитывать на получение вагонов я не могу. Я пытался связаться также с Москвой для получения от Вас разрешения двинуться пешим порядком, но мне это неудалось.

К этому времени Смоленск уже был отрезан немцами от лагеря, и что стало с военнопленными поляками и оставшейся в лагере охраной, я не знаю».

Опрошенный инженер Смоленского отделения движения Западной железной дороги тов. Иванов С. В. подтвердил, что в июле месяце 1941 года к нему обращались (он не помнит кто) с просьбой предоставить вагоны для вывоза военнопленных поляков, но в силу сложившейся на участке обстановки он этого сделать не имел возможности.

Присутствие в указанных выше районах польских военнопленных подтверждено многочисленными показаниями свидетелей, наблюдавших военнопленных поляков на протяжении 1940—1941 гг. как до оккупации Смоленска немцами, так и в первые месяцы после оккупации, до сентября месяца 1941 г[ода] включительно.

После этого срока никто военнопленных поляков в этом районе не видел.

Так, например, дежурный на станции Гнездово Савватеев И. В. на допросе 16 октября 1943 года показал: «Мне известно, что польские военнопленные, следовавшие в 1940 году через станцию Гнездово, использовались на дорожных работах в нашем районе. Я лично несколько раз в 1940 и 1941 гг. видел, как работали на шоссе польские военнопленные…

После прихода немцев в Смоленский район я встречал группы польских военнопленных в августе — сентябре 1941 года, под конвоем направлявшиеся к лесу Козьи Горы».

Священник Городецкий В. П. на допросе 30 ноября 1943 г[ода] показал: «Я лично видел осенью 1941 года, как немцы гнали по шоссе группы военнопленных поляков, их сопровождал усиленный конвой».

Свидетельница Базекина А. Т., бухгалтер отделения Госбанка в Смоленске, на допросе 21 ноября 1943 года показала: «Вскоре после занятия Смоленска немцами я видела польских солдат и офицеров, которые работали по очистке и ремонту дорог, они были одеты в польскую форму, и их охраняли немецкие солдаты. Я их видела партиями человек по 30. Это относится к периоду осени 1941 года, и потом я их не встречала».

Учительница школы в поселке Катынь Ветрова Е. Н. на допросе 29 ноября 1943 года показала: «Осенью 1941 года, когда нас принудительно немцы выгнали для работы на шоссе Смоленск — Витебск, мне приходилось видеть, как на грузовых машинах провозили военнопленных поляков. Их форма совпадала с формой виденных мною расстрелянных поляков в Козьих Горах…»

Аналогичные показания о том, что военнопленные поляки находились в районе Смоленска не только перед оккупацией Смоленска немцами, но и в первые месяцы после оккупации, дали свидетели: бывГший1 начальник станции Гнездово Иванов С. В., житель гор[ода! Смоленска Бычков И. И., священник Оглоблин А. П., жительница гор[ода] Смоленска Ляпунова С. В., проживавшие на хуторе врайоне Козьих Гор Киселева А. А. и Киселева М. ,К. и многие другие.

Таким образом, из приведенных выше показаний и документов устанавливается:

1. Что район Козьих Гор и прилегающих к нему Катынского леса и Красного Бора до захвата немцами Смоленской области не являлся запретной зоной, а стал таковой только вскоре после прихода в этот район немцев.

2.  Что военнопленные поляки, прибывшие весной 1940 года в районы Смоленска, находились в этих районах на дорожно-строительных работах в 1940—1941 гг., вплоть до начала военных действий с Гер. манией.

3.  Что военнопленных поляков видели также в первые месяцы после захвата немцами гор [ода] Смоленска, в августе-сентябре 1941 года.

4.  Что после этого срока военнопленных поляков больше никто не видел.

 

IV. Как осенью 1941 г[ода] в районе Козьих Гор немцы расстреляли военнопленных поляков

Что же произошло с военнопленными поляками, находившимися осенью 1941 г[ода] в районах западнее Смоленска?

Ясный ответ на этот вопрос о трагической судьбе военнопленных поляков дают ниже помещенные документы и показания свидетелей, полученные Комиссией по расследованию зверств немецких оккупантов.

Как было сказано выше, в Козьих Горах разместилось какое-то немецкое учреждение, деятельность которого тщательно немцами конспирировалась.

В средних числах августа 1941 года по требованию немцев староста деревни варок, расположенной от Козьих Гор в четырех километрах, Солдатенков Д. И. направил в распоряжение указанного немецкого учреждения для работы на кухне трех жительниц дер[евни] Борок— Алексееву А. М., 1916 года рождения, Михайлову О. А., 1924 года рождения, и Конаховскую 3. П., 1925 года рождения.

По прибытии в Козьи Горы им через переводчика был поставлен ряд ограничений: было запрещено вовсе удаляться от дачи и ходить в лес, заходить без вызова и без сопровождения немецких солдат в комнаты дачи, оставаться в расположении дачи в ночное время. Приходить и уходить на работу разрешалось по строго определенному пути и только в сопровождении солдат.

Это предупреждение было сделано Алексеевой, Михайловой и Конаховской через переводчика непосредственно самим начальником немецкого учреждения обер-лейтенантом Арнесом, который для этой цели поодиночке вызывал их к себе.

По вопросу о личном составе немецкого учреждения Алексеева А. М. показала: «На даче в Козьих Горах постоянно находилось около 30 немцев, старшим у них был обер-лейтенант Арнес, его адъютантом являлся обер-лейтенант Рекст. Там находились также лейтенант Хотт, вахмистр Люмерт, унтер-офицер по хозяйственным делам Розе, его помощник Изике, обер-фельдфебель Греневский, ведавший электростанцией, фотограф обер-ефрейтор, фамилию которого я не помню, переводчик из немцев Поволжья, имя его, кажется, Иоганн, но мы его называли Иваном, повар немец Густав и ряд других, фамилии и имена которых мне не известны».

Вскоре после своего поступления на работу Алексеева, Михайлова и Конаховская стали замечать, что на даче совершаются какие-то темные дела.

Алексеева А. М. на допросе 23 декабря 1943 года показала: «…переводчик Иоганн от имени Арнеса нас несколько раз предупреждал о том, что мы должны «держать язык за зубами» и не болтать о том, что видим и слышим на даче.

Кроме того, я по целому ряду моментов догадывалась, что на этой даче немцы творят какие-то темные дела…

В конце августа и большую часть сентября месяца 1941 года на дачу в Козьи Горы почти ежедневно приезжало несколько крытых грузовых машин.

Сначала я не обратила на это внимания, но потом заметила, что всякий раз, когда на территорию дачи заезжали эти машины, они предварительно на полчаса, а то и на целый час останавливались где-то на проселочной дороге, ведущей от шоссе к даче.

Я сделала такой вывод потому, что шум машин через некоторое время после заезда их на территорию дачи утихал. Одновременно с прекращением шума машин начиналась одиночная стрельба. Выстрелы следовали один за другим через короткие, но примерно одинаковые промежутки времени. Затем стрельба стихала, и машины подъезжали к самой даче.

Из машин выходили немецкие солдаты и унтер-офицеры. Шумно разговаривая между собой, они шли мыться в баню, после чего пьянствовали. Баня в эти дни всегда топилась.

В дни приезда машин на дачу прибывали дополнительно солдаты из какой-то немецкой воинской части. Для них специально ставились койки в помещении солдатского казино, организованного в одной из зал дачи. В эти дни на кухне готовилось большое количество обедов, а к столу подавалась удвоенная порция спиртных напитков,

Незадолго до прибытия машин на дачу эти солдаты с оружием уходили в лес, очевидно, к месту остановки машин, так как через полчаса или через час возвращались на этих машинах вместе с солдатами, постоянно жившими на даче.

Я, вероятно, не стала бы наблюдать и не заметила бы, как затихает и возобновляется шум прибывающих на дачу машин, если бы каждый раз, когда приезжали машины, нас (меня, Конаховскую и Михайлову) не загоняли на кухню, если мы находились в это время на дворе у дачи, или же не выпускали из кухни, если мы находились на кухне.

Это обстоятельство, а также то, что я несколько раз замечала следы свежей крови на одежде двух ефрейторов, заставило меня внимательно присмотреться к тому, что происходило на даче. Тогда я и заметила странные перерывы в движении машин, их остановки в лесу. Я заметила также, что следы крови были на одежде одних и тех же людей — двух ефрейторов. Один из них был высокий, рыжий, другой — среднего роста, блондин.

Из всего этого я заключила, что немцы на машине привозили на дачу людей и их расстреливали. Я даже приблизительно догадывалась, где это происходило, так как, приходя и уходя с дачи, я замечала недалеко от дороги в нескольких местах свеженабросанную землю. Площадь, занятая этой свеженабросанной землей, ежедневно увеличивалась в длину. С течением времени земля в этих местах приняла свой обычный вид». (Далее приводится выдержка из того же документа. — Ред.)

«Вопрос. Кого же, по вашему мнению, немцы расстреливали на даче?

Ответ. Я твердо убеждена в том, что немцы расстреливали военнопленных поляков. Это убеждение сложилось у меня еще тогда же, осенью 1941 года, и основывалось на следующих моих наблюдениях.

Были дни, когда машины на дачу не прибывали, а тем не менее солдаты уходили с дачи в лес, оттуда слышалась частая одиночная стрельба. По возвращении солдаты обязательно шли в баню и затем пьянствовали.

И вот был еще такой случай. Я как-то задержалась на даче несколько позже обычного времени. Михайлова и Конаховская уже ушли. Я еще не успела закончить своей работы, ради которой осталась, как неожиданно пришел солдат и сказал, что я могу уходить. Он при этом сослался на распоряжение Розе. Он же проводил меня до шоссе.

Когда я отошла по шоссе от поворота на дачу метров 150—200, я увидела, как по шоссе шла группа военнопленных поляков, человек 30, под усиленным конвоем немцев.

То, что это были поляки, я знала потому, что еще до начала войны, а также и некоторое время после прихода немцев я встречала на шоссе военнопленных поляков, одетых в такую же форму, с характерными для них четырехугольными фуражками.

Я остановилась у края дороги, желая посмотреть, куда их ведут, и увидела, как они свернули у поворота к нам на дачу в Козьи Горы.

Так как к этому времени я уже внимательно наблюдала за всем происходящим на даче, я заинтересовалась этим обстоятельством, вернулась по шоссе несколько назад и, укрывшись в кустах у обочины дороги, стала ждать. Примерно через минут 20 или 30 я услышала характерные, мне уже знакомые одиночные выстрелы.

Тогда мне стало все ясно, и я быстро пошла домой.

Из этого факта я также заключила, что немцы расстреливали поляков, очевидно, не только днем, когда мы работали на даче, но и ночью, в наше отсутствие. Мне это тогда стало понятно еще и потому, что я вспомнила случай, когда весь живший на даче состав офицеров и солдат, за исключением часовых, просыпался поздно, часам к 12 дня.

Несколько раз о прибытии поляков в Козьи Горы мы догадывались по напряженной обстановке, которая царила в это время на даче…

Весь офицерский состав уходил с дачи, в здании оставалось только несколько караульных, а вахмистр беспрерывно проверял посты по телефону…».

Михайлова О. А., 1924 года рождения, на допросе 24 декабря 1943 г [ода] показала: «В сентябре месяце 1941 года в лесу Козьи Горы очень часто раздавалась стрельба. Сначала я не обращала внимание на подъезжавшие к нашей даче грузовые автомашины, крытые с боков и сверху, окрашенные в зеленый цвет, всегда сопровождавшиеся унтер-офицерами. Затем я заметила, что эти машины никогда не заходят в наш гараж и в то же время не разгружаются. Эти грузовые автомашины приезжали очень часто, особенно в сентябре 1941 года.

Среди унтер-офицеров, которые всегда ездили в кабинах рядом с шоферами, я стала замечать одного высокого с бледным лицом и рыжыми волосами. Когда эти машины подъезжали к даче, то все унтер-офицеры как по команде шли в баню и долго в ней мылись, после чего сильно пьянствовали на даче.

Однажды этот высокий рыжий немец, выйдя из машины, направился в кухню и попросил воды. Когда он пил из стакана воду, я увидела кровь на обшлаге правого рукава его мундира.

Замечала я и такую вещь: пока унтер-офицеры мылись в бане, их шоферы постоянно чистили и смазывали оружие. Особенно бросалось в глаза то, что закрытые грузовые автомашины приезжали к даче всегда вскоре по окончании стрельбы в лесу на Козьих Горах».

Конаховская З.П., 1925 года рождения, на допросе 23 декабря 1943 года показала: «…через несколько дней после моего поступления на работу в Козьи Горы я начала замечать, что на территорию дачи приезжают какие-то крытые грузовые машины. Обычно в это время из леса слышались выстрелы. Минут через 40—50 фургоны подъезжали к даче, и ехавшие в кабинах шоферов немцы уходили в баню. В эти дни нам на кухне доставалось много работы. Повар Густав заставлял чистить большое количество картофеля, в котел закладывалась удвоенная, а иногда утроенная порция продуктов, а Розе по нескольку раз на день забегал на кухню, справляясь у повара, все ли в порядке. Было еще одно обстоятельство, благодаря которому дни приезда фургонов мне особенно хорошо запомнились: мне, Алексеевой и Михайловой при появлении крытых машин на территории дачи приказывали немедленно уходить на кухню и ни в коем случае не выходить во двор…»

Работавшие у немцев на даче в Козьих Горах Михайлова О. А. и Конаховская 3. П. один раз лично видели, как были расстреляны два военнопленных поляка, очевидно, бежавших от немцев и затем пойманных.

Михайлова об этом на допросе 24 декабря 1943 года показала: «Однажды, как обычно, я и Конаховская работали на кухне и услышали недалеко от дачи шум. Выйдя за дверь, мы увидели двух военнопленных поляков, окруженных немецкими солдатами, что-то разъяснявшими унтер-офицеру Розе, затем к ним подошел обер-лейтенант Арнес и что-то сказал Розе. Мы спрятались в сторону, так как боялись, что за проявленное любопытство Розе нас изобьет. Но нас все-таки заметили, и механик Глиневский {{* Так в документе.}} по знаку Розе загнал нас на кухню, а поляков повел в сторону от дачи. Через несколько минут мы услышали выстрелы. Вернувшиеся вскоре немецкие солдаты и унтер-офицер Розе оживленно разговаривали. Я и Конаховская, желая выяснить, как поступили немцы с задержанными поляками, снова вышли на улицу. Одновременно с нами вышедший через главный вход дачи адъютант Арнеса по-немецки что-то спросил Розе, на что последний также по-немецки ответил: «Все в порядке». Эти слова я поняла, так как их немцы часто употребляли в разговорах между собой. Из всего происшедшего я заключила, что эти двое поляков расстреляны».

Аналогичные показания по этому вопросу дала также Конаховская 3. П.

Напуганные всем тем, что происходило на даче, Алексеева, Михайлова и Конаховская решили под каким-нибудь удобным предлогом оставить работу на даче. Воспользовавшись снижением им «зарплаты» с 9 марок до 3 марок в месяц, в начале января 1942 г[ода] по предложению Михайловой они не вышли на работу. За ними в тот же день вечером приехали на машине, привезли на дачу и в наказание посадили в холодную: Михайлову — на 8 суток, а Алексееву и Конаховскую — на 3 суток.

После того как они отсидели этот срок, их всех, к их большой радости, уволили.

За время своей работы на даче Алексеева, Михайлова и Конаховская боялись делиться друг с другом своими наблюдениями обо всем том, что на даче происходило. Лишь будучи арестованными, сидя в холодной, ночью они поделились об этом.

Михайлова на допросе 24 декабря 1943 года показала: «Здесь мы впервые поговорили откровенно о том, что делается на даче. Я рассказала все, что знала, но оказалось, что и Конаховская и Алексеева также знали все эти факты, но тоже, как и я, боялись говорить мне об этом. Тут же я узнала о том, что немцы в Козьих Горах расстреливали именно польских военнопленных, так как Алексеева рассказала, что она однажды осенью 1941 года шла с работы и лично видела, как немцы загоняли в лес Козьи Горы большую группу военнопленных поляков, а затем слышала в этом месте стрельбу. Она же сообщила нам, что и в закрытых машинах, о которых я показала ранее, немцы привозили поляков».

Аналогичные показания об этом дали также Алексеева и Конаховская.

Сопоставив свои наблюдения, Алексеева, Михайлова и Конаховская пришли к твердому убеждению, что в августе и сентябре месяцах 1941 года на даче в Козьих Горах немцами проводились массовые расстрелы военнопленных поляков.

Показания Алексеевой подтверждаются показаниями ее отца Алексеева Михаила, которому она еще в период своей работы на даче осенью 1941 года рассказывала о своих наблюдениях по поводу творимых немцами на даче дел.

«Она мне долго ничего не говорила, только приходила домой и жаловалась, что на даче работать страшно и она не знает, как ей оттуда вырваться. Когда я ее спрашивал, почему ей страшно, она говорила, что в лесу очень часто слышится стрельба. Однажды, придя домой, она сказала мне по секрету, что в лесу Козьи Горы немцы расстреливают поляков. Выслушав дочь, я ее очень строго предупредил, чтобы она больше никому об этом не рассказывала, иначе узнают немцы и пострадает вся наша семья» (из показаний Алексеева Михаила от 24 декабря 1943 г.).

По вопросу о том, что делалось осенью 1941 года на даче в Козьих Горах, заслуживают внимания показания Кривозерцева М. Г., 1904 года рождения, по специальности плотника.

На допросе 22 ноября 1943 года Кривозерцев показал: «Осенью 1941 года по распоряжению лесника Сурикова я был мобилизован на дровозаготовки, по крайней мере, мне так было объявлено. На самом деле с группой крестьян из разных деревень, мне лично незнакомых, я в течение шести дней работал по очистке леса Козьи Горы. Лес вырубался со стороны шоссе, и нам было ясно, что немцы вырубают лес, боясь партизанских налетов на шоссе. Все мы, работавшие в лесу, были зарегистрированы у немцев, и часовые пропускали нас в лес после того, как сверяли по документам нашу личность. Однажды лесник Суриков повел меня лесом показать новую делянку, и нам пришлось проходить с ним по дороге, ведущей с шоссе к лесной даче Козьи Горы. Примерно в 300 метрах от шоссе я увидел поляну шагов сорок в длину и столько же в ширину, обсыпанную песком. Никогда ранее ее на этом месте не было, она резко выделялась от общего тона земли. Видно было, что эта поляна, обсыпанная по поверхности песком, была устроена руками человека. Я спросил Сурикова, откуда и каким образом появилась на Козьих Горах эта поляна. Суриков сказал мне, что здесь зарыты люди, и, как я ни допытывался, он мне больше ничего не сказал и велел молчать, если я не желаю себе зла. Здесь же Суриков мне сказал, чтобы вокруг этой поляны я не вырезал лес. Этот разговор относится, как я теперь вспоминаю, к середине октября 1941 года. Поскольку эта поляна действительно производила впечатление какой-то свежевырытой и засыпанной большой ямы, которой никогда до прихода немцев в Смоленск я ранее не видел, я поверил Сурикову. Но так как Суриков не стал мне говорить, кто погребен в этой яме, то для меня стало ясным, что усиленная охрана немцами Козьих Гор не случайна, а здесь действительно закапываются трупы замученных немцами людей».

Кривозерцев представил Комиссии три стреляные гильзы калибром 7,65 мм немецкого образца с надписями на шляпках «GECO», «RWS» и «PWH 479 А».

По словам Кривозерцева, эти гильзы он нашел в катынских могилах весной 1943 года, когда он был привлечен немцами к работам на могилах.

О том, что во второй половине августа и в сентябре 1941 года в районе Козьих Гор постоянно слышались выстрелы, причем не автоматные очереди, а одиночные пистолетные выстрелы, следовавшие часто один за другим, показывают многочисленные свидетели, и в частности ближе всего проживавший к району Козьих Гор у себя на хуторе Киселев П. Г. Последний на допросе 9 октября 1943 года показал: «Немного позже, в конце августа или начале сентября 1941 года, в район Козьих Гор стали прибывать на грузовых автомашинах под охраной группы польских военных. Кроме того, иногда в это место гнали поляков пешком группами по 30—40 человек. Какое количество поляков было доставлено немцами в Катынский лес, я не знаю. После прибытия машин в Козьи Горы я в разное время суток слышал из леса стрельбу».

Особо важное значение в вопросе о том, что происходило на даче в Козьих Горах осенью 1941 года, имеют показания профессора астрономии, директора обсерватории в городе Смоленске Базилевского Бориса Васильевича.

Профессор Базилевский в первые дни оккупации немцами гор[ода] Смоленска был насильно назначен ими (25 июля 1941 г.) заместителем начальника города (бургомистра), в каковой должности состоял до 1 октября 1942 года. Начальником города (бургомистром) был назначенный немцами адвокат гор[ода1 Смоленска Меньшагин, впоследствии ушедший вместе с ними, предатель, пользовавшийся особым доверием немецкого командования, и в частности коменданта города Смоленска фон Швец[а]. В доверительной беседе Меньшагин рассказал Базилевскому о планах немцев в отношении военнопленных поляков.

Базилевский Б. В., 1885 года рождения, на допросе 20 декабря 1943 года показал: «Вскоре после занятия Смоленска немецкими войсками, в августе 1941 года, в конце 1-й Красненской улицы был создан для русских военнопленных лагерь, известный под № 126, в котором содержалось несколько десятков тысяч военнопленных командиров и красноармейцев. Это был не лагерь, приспособленный к содержанию пленных в сколько-нибудь человеческих условиях, а, по общему отзыву, какой-то «загон», где люди жили в помещениях без окон и дверей, в условиях неописуемой скученности. В числе находившихся в лагере и близких к гибели был и хорошо мне известный смоленский педагог (заведующий учебной частью 3-й смоленской средней школы) Георгий Дмитриевич Жиглинский.

В начале сентября 1941 года после своего очередного доклада Меньшагину по делам подведомственных мне отделов городского управления я обратился к нему с просьбой возбудить ходатайство перед немецким командованием об освобождении Жиглинского из лагеря, так как без ходатайства начальника города освобождение осуществлено быть не могло. Меньшагин после небольшого колебания согласился подписать ходатайство, но при этом заметил: «Что ж, одного спасем, а тысячи все равно погибнут».

В этой связи я высказал мысль, что хорошо бы поставить перед немецким командованием вопрос о разгрузке лагеря № 126 и создании в нем более человеческих условий, что он, Меньшагин, пользуясь определенным доверием немецкой комендатуры в лице коменданта города фон Швец[а], может добиться в этом вопросе положительного результата. Это тем более необходимо, продолжал я, что лагерь является очагом распространения эпидемических заболеваний и потому представляет прямую угрозу для населения города, за судьбу которого мы с вами, как лица, стоящие во главе городского управления, несем определенную ответственность,

Меньшагин задумался, а затем сказал: «Вы, пожалуй, правы. Об этом стоит поговорить с господином фон Швец[ем], так как лагерь представляет угрозу не только для населения города, но и для частей германской армии, размещенных в городе».

Через два дня Меньшагин вызвал меня к себе в кабинет и с некоторым раздражением сообщил: «Из-за зашей просьбы я попал в неудобное положение. Фон Швец отказался удовлетворить наше ходатайство об освобождении Жиглинского».

Он объяснил мне, что получена директива из Берлина, предписывающая неукоснительно проводить самый жесткий режим в отношении военнопленных, не допуская никаких послаблений в этом вопросе.

Я невольно возразил: «Что же может быть жестче существующего в лагере режима?»

Меньшагин странно посмотрел на меня и, наклонившись ко мне, тихо ответил: «Может быть! Русские по крайней мере сами будут умирать, а вот военнопленных поляков предложено просто уничтожить». «Как так? Как это понимать?» — воскликнул я.

— Понимать надо в буквальном смысле. Есть такая директива из Берлина, — ответил Меньшагин и тут же попросил меня «ради всего святого» никому об этом не говорить. Я заверил его, что сохраню этот разговор в тайне.

Вопрос. Вам известна дальнейшая судьба военнопленных поляков?

Ответ. Да, известна. Вопрос о поляках, признаюсь, меня очень мучил, и я никак не мог отвязаться от мысли о них. Недели через две после описанного выше разговора с Меньшагиным я, будучи снова у него на приеме, не удержался и спросил: «Что слышно о поляках?»

Меньшагин помедлил, а потом все же ответил: «С ними уже покончено. Фон Швец сказал мне, что они расстреляны где-то недалеко от Смоленска».

Видя мой растерянный вид, Меньшагин снова предупредил меня о необходимости держать это дело в строжайшем секрете и затем стал «объяснять» мне линию поведения немцев в этом вопросе. Он сказал, что расстрел поляков является звеном в общей цепи проводимой Германией антипольской политики, особенно обострившейся в связи с заключением русско-польского договора».

Объективным документальным подтверждением показаний Базилевского являются собственноручные записи Меньшагина, сделанные им в своем блокноте. Этот блокнот, содержащий в себе 17 неполных страниц, был обнаружен в делах Городского управления города Смоленска после его освобождения Красной Армией.

В числе различных заметок по хозяйственным вопросам (о дровах, об электрической энергии, торговле ипроч.) имеется ряд записей, сделанных Меньшагиным, очевидно, для памяти, как указания немецкой комендатуры гор[ода] Смоленска.

Принадлежность указанного блокнота Меньшагину иего почерк удостоверены как показаниями Базилевского, хорошо знающего почерк Меньшагина, так и графической экспертизой.

Из этих записей достаточно четко вырисовывается круг вопросов, которыми занималось Управление города, как орган, выполнявший все указания немецкого командования.

Судя по имеющимся вблокноте датам, его содержание относится к периоду от первых дней августа 1941 года до ноября того же года.

Из записей заслуживают внимания и представляют интерес следующие:

«… 4. Весь город, кроме евр[ейского] квартала, должен быть до 16 часов 5.8 освобожден евреями.

5.  Все евреи, которые после этого срока останутся в городе, будут арестованы и расстреляны.

6.  Из района поселения евреи не имеют права выходить без особого разрешения, выдаваемого комендантом города или полицией.

7.  Район евр[ейского] поселения должен быть огражден проволокой, ив дальнейшем должно быть выстроено массивное ограждение.

8.  Квартиры, освобожденные от евреев, поступают в распоряжение начальника города для заселения…

11. Всем евреям Смоленска запрещено иметь непосредственное сношение с Управлением начальника города и равно и с русским населением. Эти отношения осуществляются лишь через Еврейский комитет.

12. Все евреи, достигшие 10-летнего возраста, обязаны нашить на одежду круглый знак из желтой материи диаметром 10 см. Эти знаки помещаются с правой стороны груди и на правой стороне спины. Евреи, обнаруженные после 16 часов 5.8 без указанных знаков, должны быть задержаны и препровождены в немецкую полицию (здание бывшей НКВД) для расстрела.

Объявить населению, что все жители старше 16 лет по указаниям комендатуры и Управления города подлежат трудовой повинности до распоряжения, причем отказ преследуется по законам военного времени.

____________________

VI. Немцев и лиц немецкого происхождения командировать в полицию.

____________________

VIII. О большевиках, комиссарах немедленно сообщить полиции.

____________________

О работе суда, прокуратуры, адвокатуры.

____________________

Всех бежавших поляков-военнопленных задерживать и доставлять в комендатуру.

____________________

Завод № 2. Анищенков Андрей — коммунист. Костенко Ефим — кандидат ВКП(б) и жена — депутат.

____________________

11. Борьба с партизанами и наблюдение за ними…

____________________

13. Ходят ли среди населения слухи о расстреле польских военнопленных в Коз[ьих] Гор[ах] (Умнову).

3. Священников, старосту, Алферчика {{* В Смоленске начала работу следственная группа отдела специальных расследований директората общественных обвинений (Прокуратуры Австралии). Дело одного из военных преступников завершено, и материалы переданы в суд. Мы так нее, как и сотрудники газеты «Труд», надеемся, Что не останутся «без внимания кровавые дела на Смоленщине, в Белоруссии и Польше бывшего начальника политического отдела городской полиции Смоленска Н. Алферчика, который сейчас проживает в Австралии под другой фамилией» (Труд. — 1990. — 27 сентября).}} и др[угих] командировать в СД и Буевича, ком. 218».

Приведенные выше две записи Меньшагина о поляках в сопоставлении с показаниями Базилевского с неопровержимой ясностью говорят о том, что немцы захватили в бывших лагерях НКВД и на строительных работах военнопленных поляков, что некоторые из поляков, видимо, бежали и затем были выловлены и к их поимке привлекалась русская полиция и что немецкое командование, обеспокоенное возможностью проникновения слухов о совершенном им преступлении в среду гражданского населения, специально давало указание о проверке этого своего предположения.

Умнов, который упоминается в записи, являлся начальником русской полиции гор[ода] Смоленска, был назначен на эту должность немцами в первые месяцы оккупации гор[ода] Смоленска и позже перешел на работу официальнв!м сотрудником гестапо.

Фотоснимки с записей Меньшагина из его блокнота при этом прилагаются.

ЦГАОР СССР, ф. 7021, оп. 114. д. 6, лл. 1—23.

Публикацию подготовил подполковник А. С. СУХИНИН

О том, как немцы весной 1943 года готовили свою провокацию, о могилах польских офицеров в Катынском лесу читайте в следующем номере.

 

№ 3

Заключение комиссии экспертов Главной военной прокуратуры  по уголовному делу № 159 о расстреле польских военнопленных из  Козельского, Осташковского и Старобельского спецлагерей НКВД  в апреле – мае 1940 года

 Источник информации — http://hrono.info/statii/2010/katyn_recenz.php

2 августа 1993 г. комиссия экспертов Главной военной прокуратуры по уголовному делу № 159 о расстреле польских военнопленных из Козельского, Осташковского и Старобельского спецлагерей НКВД в апреле – мае 1940 года в составе:

 – директора Института государства и права Российской академии наук академика Топорнина Бориса Николаевича;

– заведующего сектором уголовного права и криминологии Института государства и права Российской академии наук доктора юридических наук, профессора Яковлева Александра Максимовича;

– главного научного сотрудника Института сравнительной политологии Российской академии наук доктора исторических наук, профессора Яжборовской Инессы Сергеевны;

– ведущего научного сотрудника Института славяноведения и балканистики Российской академии наук доктора исторических наук Парсадановой Валентины Сергеевны;

– доцента кафедры спецдисциплин Военной академии Советской Армии кандидата военных наук Зори Юрия Николаевича;

– старшего эксперта отдела судебно-медицинской экспертизы Центральной судебно-медицинской лаборатории МО РФ подполковника медицинской службы кандидата медицинских наук Беляева Льва Валерьевича

 окончила экспертное исследование, которое производилось ей с 17 марта 1992 г. по 2 августа 1993 г. на основании постановления старшего военного прокурора отдела Управления Главной военной прокуратуры подполковника юстиции Яблокова А.Ю.

На разрешение комиссии экспертов были поставлены следующие вопросы:

1. Определить, какие из приведенных в описательной части постановления о назначении экспертизы документы с точки зрения юридической, исторической и медицинской науки могут быть признаны доброкачественными документами, а выводы, которые в них содержатся, – научными и обоснованными?

2. С этих же позиций проанализировать с учетом собранных документов польскую «Экспертизу Сообщения Специальной комиссии по установлению и расследованию обстоятельств расстрела немецко-фашистскими захватчиками в Катынском лесу военнопленных польских офицеров» и установить, заслуживают ли доверия выводы этого акта как научно обоснованного документа?

3. С учетом всех перечисленных в постановлении документов, выводов польской «Экспертизы», собранных в ходе следствия документов и свидетельских материалов проанализировать с точки зрения юридической, исторической и медицинской науки обоснованность и состоятельность выводов «Сообщения Специальной комиссии по установлению и расследованию обстоятельств расстрела немецко-фашистскими захватчиками в Катынском лесу военнопленных польских офицеров» под руководством Н.Н. Бурденко.

4. К каким новым выводам о сроках, причинах, мотивах, обстоятельствах и последствиях расстрела польских военнопленных в Смоленске, Катынском лесу, Харькове и Калинине, а также других польских граждан, содержавшихся в тюрьмах Западной Белоруссии и Западной Украины, с точки зрения юридической, исторической, медицинской науки и права приводят собранные в ходе следствия доказательства?

Комиссия, как указано в «Заключении», проведя исследования, пришла к следующим выводам:

1. Материалы следственного дела содержат убедительные доказательства наличия события преступления – массового убийства органами НКВД весной 1940 г. содержавшихся в Козельском, Старобельском и Осташковском лагерях НКВД 14522 польских военнопленных, которые 3 апреля – 19 мая партиями направлялись к месту расстрела и были расстреляны (выстрелами в затылок) в Катынском лесу, в тюрьмах УНКВД Смоленской, Ворошиловградской и Калининской областей и захоронены в коллективных могилах в Козьих Горах, с. Медное Калининской области (ныне Тверская область) и в лесопарковой зоне г. Харькова. Это было установлено в ходе проводимых Главной военной прокуратурой летом 1991 г. эксгумаций.

В ходе данной экспертизы также установлено, что охвативший 70 % жертв катынский идентификационный список 1943 г. (составленный по результатам извлечения трупов из массового захоронения) с вероятностью 0,6 – 0,9 совпадает со списками на отправку польских военнопленных из Козельского лагеря в распоряжение УНКВД по Смоленской области в апреле – мае 1940 г. Это является основанием для утверждения, что эти военнопленные захоронены в районе Катынского леса.

Доказано также, что единым умыслом одновременно в тюрьмах НКВД Западной Белоруссии и Западной Украины были расстреляны 7305 поляков, в том числе около 1000 офицеров.

2. Расстрелы совершались на основании постановления Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г. по представлению НКВД СССР, а также статьи 58 пункта 13 УК РСФСР, статьи 54 пункта 13 УК УССР и иных с нарушением как норм международного права, так и существовавшего тогда и требующего четкой правовой оценки весьма несовершенного внутреннего законодательства, не соответствовавшего международно признанным основам права, защищающим от преступлений против человечества. Совершенные деяния были санкционированы сталинским руководством партии и государства, являлись частью противоправных, преступных репрессивных акций тоталитарной системы, направленных в данном случае против граждан соседнего государства, в том числе и в значительной степени – военнопленных, особо защищаемых международным правом.

Адекватная правовая оценка этих преступлений, совершенных в рамках государственно-санкционированного террора, должна быть проведена на основе детально разработанных после Второй мировой войны принципов международного права, на базе системы особых норм материального и процессуального права, с признанием наличия геноцида, преступлений против человечества, без срока давности.

3. Выяснение причин и обстоятельств появления польских военнопленных на советской территории показало прямую логическую причинно-следственную связь развития советско-германо-польских отношений в августе – сентябре 1939 г. и военных действий Красной Армии против польской армии с выполнением обязательств, вытекающих из советско-германских договоров 23 августа и 28 сентября 1939 г. и дополнительных секретных протоколов к ним, предполагавших решение вопроса о судьбах Польского государства, его территории, армии и о противодействии освободительной борьбе польского народа.

В сентябре – декабре 1939 г. в категорию военнопленных были зачислены и помещены в лагеря военнослужащие как взятые в плен в ходе боевых действий Красной Армии, так и выявленные в ходе последующей регистрации; в трех спецлагерях НКВД – Козельском, Старобельском и Осташковском – были сосредоточены более 15 тыс. человек, из которых лишь 56,2% составляли офицеры (из них офицеры срочной службы составляли 44,9%, офицеры запаса, проходившие после мобилизации обучение в лагерях, – 55%, кроме того, были отставники, в том числе инвалиды войны 1920 г.). Остальные были гражданскими лицами, прежде всего служащими центрального и местного уровней управления, полицейскими, судьями и прокурорами, таможенниками и т.д. Значительная часть содержавшихся в трех спецлагерях лиц была задержана и помещена в лагеря НКВД в качестве пленных без должных юридических оснований, как они сформулированы в Приложении к Гаагской конвенции.

4. Международному праву противоречил сам факт передачи лагерей военнопленных в ведение НКВД СССР. В Козельском, Старобельском и Осташковском лагерях не соблюдался ряд норм международного права, определяющих положение и содержание военнопленных. Изначально не предполагалось освобождать их после окончания военных действий, как того требует Гаагская конвенция. Одновременно с проведением органами НКВД в лагерях оперативной работы развернулась подготовка и массовая передача дел военнопленных на особые совещания. В начале весны 1940 г. уничтожение польских военнопленных с санкции Политбюро ЦК ВКП(б) стало осуществляться по упрощенной схеме и приняло тотальный характер.

Ускорение «разгрузки» трех специальных лагерей и следственных тюрем Западной Белоруссии и Западной Украины было тесно связано с рядом проблем сталинской внешней и внутренней политики. Осуществив «освободительный поход» в Западной Белоруссии и Западной Украине, развернув форсированные «социалистические преобразования» и проводя «оптимизацию» социальной и политической структуры, сталинское руководство при помощи органов НКВД «отсеивало» «чуждые в классовом и национальном отношении элементы» в массовом масштабе.

Акции в Прибалтике и Финляндии сопровождались поступлением нового крупного контингента пленных. Увеличение числа военнопленных и заключенных весьма обременило экономику. С конца 30-х годов велась «чистка» централизованно снабжавшихся категорий населения. Под нее подпадали лагеря и тюрьмы НКВД, в которых нельзя было расширить сферу применения разных видов принудительного труда.

5. Содержавшаяся в ставшей основой для принятия постановления от 5 марта 1940 г. записке Л.П.Берии в адрес ЦК ВКП(б), на имя И.В. Сталина, мотивировка рассмотрения «вопроса НКВД СССР» и принятия решения об умерщвлении 22 тыс. человек не была адекватна ни составу задержанных, ни их действиям, представляя собой на деле «наклеивание» идеологических «классовых» ярлыков для оправдания преступления. Среди офицеров преобладали (составляя 55%) лица массовых гражданских профессий, требующих высшего образования, — учителя, врачи, инженеры, журналисты, профессорско-преподавательский состав университетов и институтов и т.д., то есть значительная часть военнообязанной польской интеллигенции. Другая ее часть – гражданские лица, превращенные в военнопленных или задержанные и помещенные в тюрьмы за «контрреволюционную деятельность», являлись преимущественно служащими разного уровня – чиновниками администрации, суда, почты и т.д. Они были арестованы по «классовым мотивам», на деле – в ходе ликвидации Польского государства и его армии, как правило, не за противоправные действия, а в связи с вероятностью включения в освободительную борьбу. Репрессирование по национальному признаку вытекает из записки Л.П. Берии со всей определенностью.

Уничтожение в апреле – мае 1940 г. 14522 польских военнопленных из Козельского, Старобельского и Осташковского лагерей в УНКВД по Смоленской, Калининской и Харьковской областям и одновременно 7305 заключенных следственных тюрем НКВД Западной Белоруссии и Западной Украины, за которым последовал массовый вывоз их семей в глубь СССР (депортация), явилось тягчайшим преступлением против мира, человечества и военным преступлением, за которое должны нести ответственность И.В. Сталин, В.М. Молотов и другие члены Политбюро ЦК ВКП(б), принявшие постановление об этом массовом умерщвлении невинных людей; Л.П. Берия, В.Н. Меркулов, Б.З. Кобулов, Л.Ф. Баштаков, П.К. Сопруненко и другие сотрудники НКВД СССР, НКВД УССР и НКВД БССР, которые на своем уровне принимали участие в подготовке и реализации решения, организовали непосредственное исполнение этой преступной акции; В.М. Блохин, С.Р. Мильштейн, Н.И. Синегубов и начальники УНКВД Смоленской, Харьковской и Калининской областей, их первые заместители, коменданты и сотрудники комендатур, шоферы и надзиратели, исполнявшие преступные распоряжения, тюремные надзиратели и другие лица, принимавшие участие в расстрелах польских военнопленных и заключенных поляков следственных тюрем Западной Белоруссии и Западной Украины.

В соответствии с Конвенцией о неприменимости сроков давности к преступлениям против мира, военным преступлениям и преступлениям геноцида виновные в уничтожении 14522 польских военнопленных из Козельского, Старобельского и Осташковского лагерей НКВД СССР и 7305 поляков, содержавшихся в тюрьмах и лагерях Западной Белоруссии и Западной Украины, указанные выше лица должны нести судебную ответственность согласно внутреннему законодательству за противоправное превышение власти (ст. 171 УК РСФСР в редакции 1929 г.), приведшее к умышленному убийству (ст. 102 УК РСФСР) в особо крупных размерах, которое должно рассматриваться как геноцид.

7. Все польские военнопленные, расстрелянные в УНКВД трех областей, как они записаны в списках, а также 7305 поляков, расстрелянные без суда и вынесения приговора в тюрьмах Западной Белоруссии и Западной Украины, не совершали преступления, предусмотренного статьей 58 пунктом 13 УК РСФСР, или иного и подлежат полной реабилитации как невинные жертвы сталинских репрессий, со справедливым возмещением морального и материального ущерба.

С учетом всего комплекса обстоятельств массового расстрела около 22000 польских военнопленных и заключенных весной 1940 г. необходимо дать как правовую, так и политическую оценку этому факту и ходатайствовать о вынесении соответствующего решения на уровне высших органов страны.

8. Проводившиеся ранее исследования на основе материалов эксгумации в Катынском лесу позволили установить наличие события преступления, но оставляли открытым вопрос об окончательном установлении его срока, виновников, причин, мотивов и обстоятельств.

Выводы экспертизы, приведенные в «Официальном материале по делу массового убийства в Катыни», можно признать достаточно обоснованными результатами проведенной эксгумации и судебно-медицинского исследования трупов. Выводы четко указывают на то, что давность событий расстрела установлена только на основании документов, изъятых из одежды трупов польских военнопленных, а судебно-медицинские данные не противоречат этой давности. По сути, такой же вывод делает и Техническая комиссия ПКК.

10. В настоящее время однозначно оценить, являются или нет научно обоснованными выводы комиссии Н.Н. Бурденко в своей судебно-медицинской части, нельзя, так как в материалах дела отсутствуют какие-либо документы, которые бы описывали исследовательскую часть работы судебных медиков в составе этой комиссии. Однако те данные, которые приведены в «Официальном материале» и «Секретном докладе», позволяют с большой долей достоверности утверждать, что у комиссии Н.Н. Бурденко не было никаких научных оснований для той точной датировки расстрела (сентябрь – декабрь 1941 г.), которую комиссия дала в своих материалах.

11. Все другие данные судебно-медицинского характера (о причине смерти, повреждениях и их происхождении) не расходятся по существу ни в одном из документов.

12. Достоверно установлено, что польские военнопленные из Старобельского и Осташковского лагерей были расстреляны весной 1940 г. и захоронены в 6-м квартале лесопарковой зоны г. Харькова и в Медном Калининской области.

13. Анализируя содержащиеся в материалах дела медицинские данные (результаты эксгумаций в Харькове и Медном и последующих исследований), можно лишь дополнить некоторые моменты, касающиеся расстрела польских военнопленных. Так, среди обнаруженных при эксгумации в Харькове и Медном черепов имеются свидетельствующие о том, что некоторые жертвы расстреливались несколькими (двумя-тремя) выстрелами. При этом в отдельных случаях первый выстрел производился не в затылок, а в передне-боковые отделы черепа.

По судебно-медицинским данным эксгумаций в Харькове и Медном невозможно определить время наступления смерти погибших. Значительная давность событий и установленная в Медном значительная вариантность скорости протекания поздних трупных явлений не позволяют в настоящее время решить этот вопрос.

14. Сообщение Специальной комиссии под руководством Н.Н. Бурденко, выводы комиссии под руководством В.И. Прозоровского, проигнорировавшие результаты предыдущей эксгумации и являвшиеся орудием НКВД для манипулирования общественным мнением, в связи с необъективностью, фальсификацией вещественных доказательств и документов, а также свидетельских показаний следует признать не соответствующими требованиям науки, постановления – не соответствующими истине и поэтому ложными.

Проведенный польскими экспертами анализ «Сообщения Специальной комиссии» является полностью обоснованным с научно-исторической точки зрения и доказательно ставящим под сомнение состоятельность выводов Специальной комиссии под руководством Н.Н. Бурденко. Он оказался весьма полезным при критическом рассмотрении результатов ее работы на основе собранных в ходе следствия документов и свидетельских показаний.

15. Эксперты констатируют, что данное заключение комиссии и постановление Главного управления Генеральной прокуратуры по делу № 159 «О факте расстрела польских военнопленных» должны быть опубликованы аналогично предшествующим экспертизам по Катынскому делу.

 № 4

РЕЦЕНЗИЯ

на Заключение комиссии экспертов Главной военной прокуратуры

по уголовному делу № 159 о расстреле польских военнопленных из

Козельского, Осташковского и Старобельского спецлагерей НКВД

в апреле – мае 1940 г.

Образцы оттисков печатей, штампов и факсимиле,
использовавшихся при изготовлении подложных документов

В связи с сомнениями, высказанными участниками «круглого стола» по теме «Катынская трагедия – правовые и политические аспекты», проведенного 19 апреля 2010 г. в Государственной Думе, группа российских ученых, специалистов в составе:

 Илюхина Виктора Ивановича, Заслуженного юриста Российской Федерации, доктора наук, профессора, разработчика и заявителя законопроекта «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации», руководителя группы ученых, подготовивших комментарии к Федеральному закону «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации;

 

 

Обухова Сергея Павловича, депутата Государственной Думы, доктора исторических наук;

Плотникова Алексея Юрьевича, доктора исторических наук, профессора;

Савельева Андрея Николаевича, депутата Государственной Думы 4-го созыва, доктора политических наук;

Крука Виктора Михайловича, генерал-майора юстиции, в 1992 — 1999 г.г. помощника заместителя Генерального прокурора РФ – Главного военного прокурора;

Колесника Александра Николаевича, доктора исторических наук;

Емельянова Юрия Васильевича, кандидата исторических наук, лауреата писательской премии имени Шолохова

 

 

 

провела анализ ранее обозначенного экспертного «Заключения» и пришла к следующим оценкам и выводам:

С начала апреля 2010 г. в России и Польше вновь набрала обороты шумная кампания вокруг захоронений польских офицеров в Катынском лесу, о которых впервые сообщили геббельсовские средства массовой информации 67 лет назад. В сообщениях по радио и печати Третьего рейха с 13 апреля 1943 г. утверждалось, будто польские офицеры были убиты советскими властями.

Ныне эта геббельсовская версия реанимирована. При этом польской стороной и правительством России полностью игнорируются выводы Комиссии по установлению и расследованию обстоятельств расстрела немецко-фашистскими захватчиками в Катынском лесу военнопленных польских офицеров, которую возглавлял главный хирург Красной Армии, генерал-полковник медицинской службы, президент Академии медицинских наук, основоположник нейрохирургии Николай Нилович Бурденко. В состав Комиссии входили писатели, священнослужители, видные общественные деятели. Комиссия имела в своем распоряжении опытных судебных экспертов. В опубликованном 24 января 1944 г. сообщении Комиссии были изложены многочисленные свидетельства, позволившие сделать однозначный вывод: расстрелы в Катынском лесу были совершены немцами.

Комиссия экспертов Главной военной прокуратуры по уголовному делу № 159 о расстреле польских военнопленных из Козельского, Осташковского и Старобельского спецлагерей НКВД в своем «Заключении» от 2 августа 1993 г. поставила перед собой задачу «обосновать  несостоятельность выводов «Сообщения» Комиссии Бурденко, сделать «новые выводы» из расследования Катынского дела».

Однако экспертное «Заключение» от 2 августа 1993 г. не может считаться таковым, а содержащиеся в нем выводы ничтожны и несостоятельны в правовом и историческом аспектах. Его можно считать частным мнением группы лиц, выражающих определенные политические установки российской власти начала 90-х годов 20 столетия. Исходя из того, что ответы в большинстве своем не соотносятся с вопросами, можно полагать, что ранее подготовленный текст (вероятнее всего – с участием польских специалистов) был затем оформлен в экспертное «Заключение».

 

Правовая несостоятельность «Заключения» выражается в следующем.

1. Вопросы, поставленные старшим прокурором отдела ГВП Яблоковым А.Ю. от 17 марта 1992 г. перед авторами «Заключения», выходят за пределы обстоятельств, подлежащих доказыванию по уголовному делу.

Исходя из смысла статей 69, 78 УПК РСФСР (действующего на момент производства экспертизы), ч. 7 ст. 8 Федерального закона № 173 от 31 мая 2001 г. «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации», судебная экспертиза – процессуальное действие, состоящее из проведения исследований и дачи заключения экспертом (экспертами) по вопросам, разрешение которых требует специальных знаний в области науки, техники, искусства или ремесла и которые поставлены перед экспертом или экспертами в целях установления обстоятельств, подлежащих доказыванию по конкретному делу. Само заключение эксперта является одним из видов (средств) доказывания.

Круг обстоятельств, подлежащих доказыванию по уголовному делу, определён ст. 68 УПК РСФСР (ст. 73 УПК РФ). В частности, закон обязывает доказывать событие преступления (время, место, способ и другие обстоятельства совершения преступления); виновность обвиняемого в совершении преступления и мотивы преступления; обстоятельства, влияющие на степень и характер ответственности обвиняемого, а также иные обстоятельства.

При этом в разъяснении, данном в п. 11 постановления Пленума Верховного Суда СССР «О судебной экспертизе по уголовным делам» от 16 марта 1971 г., указано, что перед экспертами нельзя ставить вопросы, выходящие за пределы их специальных познаний, и вопросы, которые носят правовой характер. Они должны относиться исключительно к обстоятельствам, подлежащим доказыванию.

Вопросы, сформулированные Яблоковым А.Ю. перед экспертами в постановлении от 17 марта 1992 г., никакого отношения к предмету доказывания по уголовному делу № 159 не имеют. Более того, они не конкретны, их разрешение не входит в компетенцию экспертов.

Так, экспертам предложено определить, какие документы из находящихся в уголовном деле могут быть признаны доброкачественными документами с точки зрения юридической, исторической и медицинской науки и являются ли содержащиеся в них выводы научными и обоснованными. Что подразумевается под понятием «доброкачественные документы», в постановлении не раскрывается – видимо, предполагается, что эксперты сами определят критерии доброкачественности представленных им для исследования документов.

Между тем уголовно-процессуальное законодательство не содержит понятия «доброкачественный документ». В толковых словарях русского языка Д.Н. Ушакова и С.И. Ожегова, В.И. Даля под словом «доброкачественный» понимается нечто (товар, предмет) хорошего качества, без изъяна, а слово «документ» означает «доказательство, свидетельство, деловая бумага», подтверждающая какой-нибудь факт или право на что-нибудь.

Кроме того, перед экспертами недопустимо поставлен вопрос о новых выводах, о сроках, причинах, мотивах, обстоятельствах и последствиях расстрела польских военнопленных в Смоленске, Катынском лесу, Харькове и Калинине, а также других польских граждан, содержавшихся в тюрьмах Западной Белоруссии и Западной Украины.

Экспертам фактически предложили взять на себя функции следствия, суда, дать оценку имеющимся в уголовном деле доказательствам и сделать новый вывод о наличии (или отсутствии) обстоятельств, подлежащих доказыванию по уголовному делу. Из смысла и конструкции поставленного перед экспертами вопроса следует, что собранные по делу доказательства и определённые выводы на их основе уже имеются, но эти выводы следствие не устраивают.

Если отрешиться от терминологической и лингвистической эквилибристики Яблокова А.Ю., то станет очевидно, что перед экспертами фактически поставлена конкретная, но противоречащая уголовно-процессуальному закону задача – провести переоценку имеющихся в деле документов с точки зрения их допустимости в качестве доказательств и подвести под это некую научную базу с заранее определенными политическими выводами.

 2. Эксперты вышли за пределы своей компетенции.

По общему правилу, в соответствии со ст. 78 УПК РСФСР эксперты в осуществляемом ими исследовании и заключении не вправе выходить за пределы своей научной компетенции, то есть делать выводы по вопросам, которые не могут быть разрешены на основе представляемых ими отраслей знаний.

В водной части экспертного «Заключения» эксперты указали сведения о себе и о своей специализации – два юриста (Топорнин Б.Н., Яковлева А.М.); специалист сравнительной политологии, занимающийся изучением политики путём сравнения и сопоставления однотипных явлений в различных политических системах (Яжборовская И.С.); специалист Института славяноведения и балканистики, чья сфера деятельности – изучение истории, литературы, культуры, языка зарубежных славянских народов, а также других народов Балкан и Центральной Европы (Парсаданова В.С.); специалист Военной академии по спецдисциплинам, только каких – непонятно (Зоря Ю.Н.); специалист по раневой баллистике (Беляев Л. Л.). Примечательно, что в составе экспертной комиссии нет ни одного криминалиста (исследовались ведь документы), судебного медика, биолога.

В силу указанных обстоятельств напрашивается вывод, что вопреки требованиям ст. 78 УПК РСФСР высказанные «экспертами» суждения по представленным им объектам выходят за пределы продекларированных ими специальных познаний и основаны на личных бытовых представлениях и восприятиях исследуемых событий и фактов, что является существенным нарушением уголовно-процессуального закона (см. Постановление Пленума ВС СССР от 29 сентября 1988 г. по делу Лубянского В.И.).

Однако это не помешало указанным «экспертам» взяться за разрешение вопросов из совершенно других областей знаний и сделать безапелляционный вывод о том, что «материалы следственного дела содержат убедительные доказательства наличия события преступления – массового убийства органами НКВД весной 1940 г. содержащихся в Козельском, Старобельском и Осташковском лагерях НКВД 14522 польских военнопленных».

С такой же лёгкостью «эксперты» установили мотив «государственно-санкционированного террора» НКВД – национальная принадлежность погибших (разумеется, польская) «в связи с вероятностью включения в освободительную борьбу» этих самых погибших граждан с ненавистным сталинским режимом, а также цель этого террора – «ликвидация Польского государства и его армии», что, конечно же, по мнению экспертов, должно расцениваться не иначе, как геноцид в отношении поляков, преступление против человечества в целом.

Эксперты пошли дальше и заявили в своём «Заключении», что они установили и виновников «раскрытого» ими преступления в лице И.В. Сталина, В.М. Молотова, Л.П. Берии, В.Н. Меркулова, Б.З. Кабулова, Л.Ф. Баштакова, П.К. Супруненко, С.Р. Мильштейна, В.М. Блохина, Н.И. Синегубова, Е.И. Куприянова, П.С. Сафонова, Д.С. Токарева, а также комендантов, шофёров, надзирателей тюрем лагерей, где содержались лица польской национальности, а заодно и квалифицировали их действия как «геноцид, военные преступления против человечества (человечности), на которые не распространяется срок давности».

Однако возникли существенные противоречия. Российские «эксперты» ГВП, с одной стороны, всецело поддерживают геббельсовскую версию, с другой – перечеркивают ее.

Все дело в том, что в 1943 году германским информационным бюро главными виновниками, палачами польских офицеров названы Лев Рыбак, Авраам Борисович, Павел Брозинский и Хайм Финберг.

Но их тогда никто не разыскал, не установили и потом. И это тоже не случайно. Геббельс, провокационно называя еврейские фамилии, пытался решить и другую поставленную им задачу – не только оклеветать СССР, но и оправдать уничтожение гитлеровцами еврейской нации.

Можно утверждать, что с подачи польской стороны эксперты пришли к выводу об уничтожении сотрудниками НКВД СССР цвета польской интеллигенции. Заявка большая, однако в исследовательской части и выводах «Заключения» не было названо ни одной фамилии поляка, принадлежащего к «цвету» интеллигенции или нации, его конкретные заслуги и дела. К тому же только сам род деятельности и занятий, профессия человека не могут одновременно определять его принадлежность к «цвету» нации или даже к «цвету» интеллигенции.

А дальше зафиксировано:

«В связи с тем, что в настоящее время из числа выявленных преступников в живых остались П.К. Сопруненко и Д.С. Токарев, надлежит решить вопрос об их ответственности, в частности, об их аресте, привлечении к судебной ответственности, а в случае признания их виновными – наказании в России, не дожидаясь вынесения этого дела в Международный суд в Гааге, как предлагает польская общественность».

«В действиях польских военнопленных и других польских граждан, содержавшихся в 1939 – 1940 гг. в Козельском, Старобельском и Осташковском лагерях, в тюрьмах и лагерях западных областей Белоруссии и Украины и расстрелянных по постановлению Политбюро ЦК ВКП(б), отсутствует состав преступления, и они подлежат реабилитации как безвинные жертвы сталинских репрессий в соответствии со статьями 2 и 3 Закона Российской Федерации от 18 октября 1991 г., с дополнениями от 22 декабря 1992 г. «О реабилитации жертв политических репрессий».

Это и есть главный польский заказ, исполненный так называемыми российскими экспертами. В Польше, в первую очередь на уровне Института национальной памяти, Комитета по Катыни, давно заявляли о геноциде, призывая устроить судилище над Советским Союзом, его политическим руководством.

Наличие «польского следа» подтверждается и тем, что исследуемое нами «Заключение» незамедлительно после его подписания было опубликовано в польской печати, а оттуда перекочевало в российские средства массовой информации.

Произошло разглашение материалов уголовного дела, вокруг которых опять возникли политические дебаты. Сделано это было умышленно, чтобы уже до окончания предварительного расследования сформировать общественное мнение об убийстве поляков сотрудниками НКВД СССР.

Подобное обнародование состоялось по предложению «экспертов», которые в п. 15 выводов записали: «…данное заключение комиссии и постановление Главного управления Генеральной прокуратуры по делу № 159 «О фактах расстрела польских военнопленных» должны быть опубликованы аналогично предшествующим экспертизам по Катынскому делу».

Подобное требование «экспертов» недопустимо, оно противоречит российскому процессуальному законодательству и является беспрецедентным в судебно-следственной практике.

Исходя из этих и других фактов, можно утверждать, что следствие военной прокуратуры не носило самостоятельный, объективный характер, а было заложником политических интриг и амбиций. Этот вывод базируется и на материалах «круглого стола» по теме «Катынь – правовые и политические аспекты», состоявшегося 19 апреля 2010 г. в Государственной Думе, на котором было установлено, что следователи прокуратуры получили указание расследовать и доказывать только одну версию – о расстреле польских офицеров НКВД СССР. Другие обстоятельства и версии были отброшены, а доказательства, подтверждающие расстрел пленных поляков немцами после оккупации ими летом – осенью 1941 г. Смоленской области, проигнорированы.

Необъективность следствия подтверждается и тем, что в ходе него были допущены грубые нарушения законности, в том числе и граничащие с коррупционными проявлениями. Отмечены недопустимые факты непосредственной передачи следователями документов уголовного дела польской стороне, факты нарушения процессуальной этики, выразившиеся в систематическом посещении ими польского посольства в г. Москве и Дома российско-польской дружбы, где для них устраивались фуршеты и иные застолья. Следователи без большой надобности выезжали в длительные служебные командировки в Польшу и на отдых за счет польской стороны. За усердие перед поляками они были награждены высокими государственными наградами Польши.

«Эксперты» вопреки своим полномочиям, как уже отмечалось ранее, не имели права определять юридическую квалификацию содеянного, и не имели полномочий заявлять о целесообразности ареста П.К. Сопруненко и Д.С. Токарева, привлечении их к судебной ответственности и наказанию в России.

И вовсе являются недопустимыми утверждения об отсутствии в действиях польских военнопленных и других польских граждан какого-либо состава преступления. Для подобных выводов у экспертов не было никаких оснований, ибо в материалах уголовного дела ГВП не исследовалась деятельность каждого военнопленного, тем более имена всех погибших на тот период не были установлены, как не установлены они и сейчас.

Таким образом, осуждая бериевское правосудие, «эксперты» в своих оценках и приемах скатились на опасную стезю огульного обвинения сотрудников НКВД и руководства СССР.

Уголовно-правовая оценка всегда носит индивидуальный характер, к тому же в материалах дела отсутствуют сведения о поведении поляков до их пленения. А это очень важный аспект.

В исторических документах и литературе приведена масса свидетельств о жестоких расправах поляков, в том числе и офицерства, над белорусами и украинцами после оккупации Польшей территорий Западной Белоруссии и Западной Украины в 1919 – 1920 гг. По польским архивным данным, на оккупированных землях лишь в 1922 г. произошло в разных местах свыше 800 восстаний против панского засилья. Польские офицеры, получившие во владение захваченные земли, вели активное ополячивание и окатоличивание белорусского и украинского населения. С помощью карательных частей, жандармов и прочих служителей было отобрано у православных 288 храмов, 7 монастырей, более 100 церквей. К 1921 г. в Западной Белоруссии из 400 национальных школ осталось не более 37. При подавлении выступлений коренного населения использовались армия, в частности кавалерийские дивизии. Тысячи белорусов, украинцев, евреев, боровшихся за свои социальные и национальные права, были убиты или заключены в Березово-Картузовский концентрационный лагерь.

В начале 30-х годов в уголовном законодательстве Польши была установлена ответственность в виде лишения свободы не менее чем на десять лет или вечной тюрьмы за стремление изменить государственный строй, а стремление «оторвать часть ее территории» подлежало наказанию тюрьмой не менее чем на десять лет или вечной тюрьмой, или смертью. Несомненно, такое воздействие в первую очередь было направлено на жителей Западной Белоруссии и Западной Украины.

«Эксперты», без сомнения, не только вышли за пределы своей компетенции, но и недопустимо присвоили себе предусмотренные ст. 71 УПК РСФСР функции суда и органа предварительного расследования по оценке имеющихся в уголовном деле доказательств. Более того, в ст. 13 УПК РСФСР прямо указано, что правосудие по уголовным делам осуществляется только судом, и никто не может быть признан виновным в совершении преступления, а также подвергнут уголовному наказанию иначе как по приговору суда и в соответствии с законом.

О выходе «экспертов» за пределы своей компетенции свидетельствует и факт самостоятельного сбора ими исходного доказательственного материала для исследования, помимо представленных им для  изучения материалов дела.

Так, в разделе «Исследование» текст экспертизы начинается словами: «Изучив материалы уголовного дела № 159, собранные документы…». Из этого следует, что комиссия исследовала не только материалы уголовного дела № 159, но и некие другие документы, собранные непосредственно комиссией, то есть присвоила себе предусмотренные ст. 70 УПК РСФСР функции уполномоченных государством субъектов по сбору и оценке доказательств по уголовному делу.

 

3. Экспертами произведена подмена объекта и цели исследования.

Перед экспертами была поставлена конкретная задача – определить, какие из приведённых в описательной части постановления о назначении экспертизы документы могут быть признаны доброкачественными (надо полагать – доказательными), содержащиеся в них выводы – научными и обоснованными (включая польские документы и документы комиссии академика Бурденко Н.Н.), а также на основе собранных в ходе следствия доказательств сделать новые выводы о сроках, причинах, мотивах и обстоятельствах гибели польских граждан. То есть объектом экспертного исследования должны быть материалы уголовного дела и собранные в нём доказательства.

Анализ текста представленного «экспертами» «Заключения» показывает, что никаких исследований документов уголовного дела № 159 в рамках данной экспертизы не проводилось.

«Эксперты» фактически заменили в силу своего разумения объект, представленный на экспертизу (документы), на то, что им было, видимо, ближе и доступнее, – на повествование об истории советско-польско-германских отношений в своей интерпретации с претензией на политическую оценку происходящих процессов как в СССР, так и между СССР, Польшей и Германией.

Они пространно рассуждают о вещах, не имеющих отношения к предмету доказывания по данному делу, – о Рижском мирном договоре, о героическом сопротивлении Польши втягиванию ее в Антикоминтерновский союз, о замыслах Сталина, верхушки партийно-государственного аппарата по разделу польских земель, о предательском, вероломном нападении Красной Армии на ведущую «героическую борьбу» с немецко-фашистскими войсками Польшу, о вынашиваемых и реализуемых руководителями СССР коварных селективно-репрессивных акциях по ликвидации польского государства и т.д. Особо следует отметить категоричность и повторяющиеся с настойчивостью утверждения об уничтожении цвета польской интеллигенции, учёных с мировыми именами, о нарушениях Советским Союзом норм Гаагской конвенции 1907 г. «О законах и обычаях сухопутной войны», других международных договорённостей, о том, как вместо отправки домой польских граждан заставляли жестоко и незаслуженно страдать в страшных сталинских лагерях.

В этих отвлеченных экскурсах, замешанных на подтасовках фактов, в рассуждениях о правах человека с позиций сегодняшнего дня нет главного – упоминания о результатах исследования каких-либо документов уголовного дела на их подлинность, достоверность, относимость и допустимость, о самой гибели пленных поляков.

Очевидно это было сделано не случайно. Начни эксперты исследовать на подлинность главный козырь сторонников теории сталинского геноцида польского народа, на который они многократно ссылаются в своём «Заключении», – известную записку Л.П. Берии И.В. Сталину, «вдруг обнаруженную» Б.Н. Ельцыным в сентябре 1992 г.(напомним, что данная экспертиза назначена Яблоковым А.Ю. ещё 17 марта 1992 г.), и сразу возникнут вопросы: почему в материалах дела нет ее подлинника, других решений ВКП(б) по данному вопросу, почему на ней отсутствует дата, почему текст из четырёх машинописных листов выполнен на разных машинописных аппаратах; почему выписка из протокола заседания Политбюро ЦК ВКП(б) № 13/144 от 5 марта 1940 г. никем не заверена; почему 24 сентября 1992 г. Конституционный суд по так называемому делу «о запрете КПСС» усомнился в подлинности этих «исторических документов» и исключил «катынский эпизод» из рассмотрения.

А усомниться было в чем. На выписке из решения Политбюро ЦК ВКП(б) (тоже якобы от 5 марта 1940 г.) о расстреле польских пленных имеются подчистки, исправления. Отсутствуют оттиск печати, подпись секретаря ЦК, не обозначена его фамилия. Согласно отметке на выписке она была отпечатана в четырех экземплярах: одна из них передана Берии, две уничтожены и одна осталась в архиве на постоянное хранение.

Однако после обнародования Росархивом 28 апреля 2010 г. документов «Особой папки» оказалось, что в ней имеется еще одна выписка, которая в 1959 г. якобы передавалась председателю КГБ Шелепину. Выписка также датирована мартом 1940 г. Но на ней уже указана фамилия секретаря ЦК КПСС – «Сталин» и стоит оттиск печати – «ЦК КПСС», хотя общеизвестно, что в 1940 г. компартия не называлась КПСС, а именовала себя ВКП(б).

Записка Шелепина Н.С. Хрущёву от 3 марта 1959 г. пролежала в ЦК КПСС шесть лет без регистрации, а в самой записке в каждом абзаце и предложении – масса неточностей, искажений известных фактов и орфографические ошибки.

Подобные вопросы имеются по всем основным документам уголовного дела, но ответов на них в рассматриваемом экспертном «Заключении» по понятным причинам нет.

Изложенное выше позволяет сделать вывод, что составлявшие «Заключение» специалисты в рамках своего экспертного исследования под прикрытием якобы проведённых ими научных изысканий сознательно ушли от предмета и цели исследования для пропаганды и агрессивного навязывания немецко-польской версии гибели польских военнопленных на территории Советского Союза. К тому же в «Заключении» нет ни описаний исследований, ни ссылок на применённые научно разработанные и признанные методики этих исследований.

 

4. «Заключение» экспертов составлено с нарушением требований уголовно-процессуального закона.

Согласно ст. 80 УПК РСФСР эксперт даёт заключение от своего имени на основании произведённых исследований в соответствии с его специальными знаниями и несёт за данное заключение личную ответственность.

Пленум Верховного Суда СССР в Постановлении от 16 марта 1971 г. № 1 «О судебной экспертизе по уголовным делам», разъясняя применение названной выше нормы уголовно-процессуального закона, указал (п. 6), что «когда для установления того или иного обстоятельства невозможно путём проведения отдельных экспертиз, либо это выходит за пределы компетенции одного эксперта или комиссии экспертов, может быть назначено проведение ряда исследований на основе использования разных специальных познаний. Эксперты вправе при этом составить совместное заключение. В заключении экспертов должно быть указано, какие исследования провёл каждый эксперт, какие факты он лично установил и к каким пришёл выводам».

В данном случае «Заключение» экспертов не соответствует требованиям закона. В нём не указаны исследования, проведенные каждым специалистом, какие конкретно факты в ходе этих исследований установил эксперт и к каким выводам каждый из них пришёл в результате проведённых исследований.

При таких обстоятельствах следует признать, что экспертами допущено существенное нарушение уголовно-процессуального закона, вследствие чего «Заключение» не может иметь доказательственного значения.

 

5. В «Заключении» приведены не соответствующие действительности факты, искажающие обстоятельства описываемых событий.

Так, в п. 1 выводов указано, что в ходе проводимых Главной военной прокуратурой летом 1991 г. эксгумаций установлен факт убийства органами НКВД весной 1940 г. содержащихся в Козельском, Старобельском и Осташковском лагерях 14522 польских военнопленных.

Между тем в 1991 г. следственной группой ГВП совместно с польскими специалистами при проведении частичных эксгумации в 6-м квартале лесопарковой зоны Харькова было извлечено 167 останков, на территории недалеко от п. Медное Тверской области (в прошлом Калининской области) эксгумировано 243 тела. Сколько из них принадлежат гражданам Польши, следствием не установлено. Кадры оперативной съёмки показывают, что из захоронений извлекались разрозненные кости, черепа и их фрагменты (источник – РИА Новости, 9 октября 2008 г.).

Как видим, следственная группа ГВП при проведении эксгумации тел летом 1991 г. не могла выкопать и идентифицировать по национальному признаку 14522 тела.

К этому надо добавить, что эксгумацию фактически проводили польские специалисты. Они же провели и исследование полученных материалов, якобы найденных в захоронениях, которые не были приобщены к уголовному делу, а увезены в Польшу. Такое недопустимо при расследовании уголовных дел, это ставит под сомнение всю имеющуюся в деле доказательную базу.

В основу сделанного в «Заключении» вывода о массовом расстреле польских военнопленных органами НКВД положены опубликованный 10 июня 1943 г. информбюро Германии «Официальный материал по делу массового убийства в Катыни» и отчёт Технической комиссии Польского Красного Креста. При этом со ссылкой на «Конфиденциальный отчёт ПКК» подчёркивается, что все технические действия и работы в ходе эксгумации 1943 г. провели члены ПКК и её выводы совпадают с изложенными в немецком «Официальном материале».

Однако это утверждение не соответствует действительности.

На самом деле в Смоленск 14 апреля 1943 г. прибыли 3 польских эксперта из состава Технической комиссии Польского Красного Креста. Технической она была названа, чтобы подчеркнуть её неофициальный характер. Ещё 12 человек прибыли в Катынь 29 апреля 1943 г. во главе с доктором судебной медицины Марианом Водзиньским. Работали в Козьих Горах до 9 июня 1943 г. под надзором немецкой жандармерии.

Как следует из отчёта Технической комиссии ПКК, большую часть трупов немцы эксгумировали самостоятельно до приезда членов ПКК и иностранных специалистов, а «члены комиссии, занятые поиском документов, не имели права их просмотра и сортировки. Они обязаны были только указывать следующие документы: а) бумажники; б) всевозможные бумаги; в) награды; г) медальоны; д) погоны; е) кошельки; ж) всевозможные ценные предметы». Все эти предметы и иные вещи находились в полном распоряжении немецких специалистов и жандармов. Представителям из состава Международной комиссии и членам ПКК было дозволено осмотреть (не исследовать, а именно осмотреть) 9 извлечённых из могил трупов. Как признают сами эксперты, упомянутая Международная комиссия была сформирована в апреле 1943 г. в Берлине для придания международного резонанса Катынскому дела, и член этой комиссии венгерский профессор Ф. Оршос «выдвинул гипотезу, что расстрел имел место в 1940 г.». Эксклюзивная методика, на основании которой выдвигалась гипотеза Ф. Оршоса, естественно, является тайной и в «Заключении» не раскрывается.

Нет необходимости погружаться в более детальный разбор всей «исследовательской» деятельности так называемой Международной комиссии и ПКК, чтобы понять, что их присутствие на устроенном немцами спектакле с эксгумацией, опознанием и сбором доказательств носило чисто показательный, декоративный характер, результат этого мероприятия был заранее предрешён в Берлине, а выводы комиссии и членов ПКК по определению не могли не совпадать с выдвинутой немцами версией о произошедшей трагедии.

Следует отметить, что никаких внятных вещественных или иных доказательств, позволяющих сколько-нибудь определённо подтвердить польско-немецкую версию гибели польских военнопленных, нет, и они не приводятся в «Заключении» экспертов. Однако в изобилии присутствуют откровенные подлоги, искаженные факты, доведённые до абсурда домыслы, с помощью которых сделана попытка доказать, что только Советский Союз, испытывая патологическую ненависть к полякам, мог учинить злодеяния против польского народа равносильные геноциду.

 6. Выводы экспертов основаны не на фактическом материале, а на вероятностных предположениях, выдаваемых в дальнейшем за конкретные и однозначные.

Как уже отмечалось, эксперты в категорической форме заявили, что расстрел около 22 тысяч польских военнопленных совершён в апреле – мае 1940 г. органами НКВД СССР. Такой вывод, по признанию самих экспертов, сделан на основе изучения немецкого «Официального материала», отчета Технической комиссии Польского Красного Креста, анализа польскими экспертами результатов работы Специальной комиссии Н.Н. Бурденко.

Однако эксперты ГВП стыдливо умолчали, что еще в декабре 1945 г. два ведущих польских профессора судебной медицины Ян Ольбрыхт и Сергиуш Сенгалевич осуществили научную судебно-медицинскую экспертизу (отзыв) «Официального материала о Катынском убийстве», подготовленного немецким профессором Герхардом Бутцем, руководившим немецко-польской эксгумацией в Козьих Горах в 1943 г. Их мнение было следующим: выводы, сделанные проф. Бутцем, «не выдерживают никакой критики». Ольбрыхт и Сенгалевич доказали, что команда Бутца осуществляла эксгумацию в Катыни с грубейшими нарушениями канонов эксгумации, фальсифицируя результаты. Исследование названных медэкспертов настолько  аргументировано, что ни поляки, никто другой не посмели его опровергнуть.

В заключительной части экспертизы (п. 14) указано, что «сообщение Специальной комиссии под руководством Н.Н. Бурденко, выводы комиссии под руководством В.И. Прозоровского, проигнорировавшие результаты предыдущей эксгумации и являвшиеся орудием НКВД для манипулирования общественным мнением, в связи с необъективностью, фальсификацией вещественных доказательств и документов, а также свидетельских показаний, следует признать не соответствующими требованиям науки, постановления – не соответствующими истине и поэтому ложными.

Проведённый польскими экспертами анализ «Сообщения Специальной комиссии…» является полностью обоснованным с научно-исторической точки зрения и доказательно ставящим под сомнение состоятельность выводов Специальной комиссии под руководством Н.Н. Бурденко».

В обосновании своих выводов эксперты приводят следующие аргументы:

– комиссия Бурденко Н.Н. не была не только международной, но даже не включала деятелей находившейся в СССР польской общественности (например, Союза польских патриотов);

– объём работ судебно-медицинских экспертов, руководимых директором НИИ судебной медицины, главным судебно-медицинским экспертом Министерства здравоохранения СССР Прозоровским В.И., был принципиально иным, чем в экспертизе первичного исследования в 1943 г.: производилось полное секционное исследование всех извлечённых трупов (вскрытие полостей головы, груди, живота), при этом установка была дана на изобличение определённого способа расстрела, якобы характерного для немецких палачей, на поиск опровержения выводов немцев;

– выводы комиссии Н.Н. Бурденко были звеном в цепи фальсификаций, предпринятых сталинским партийно-государственным руководством и органами НКВД для сокрытия правды о катынском злодеянии;

– доказательства даты расстрела весной 1940 г. «содержались в многочисленных обнаруженных на трупах документах (газетах, дневниках и др.) с последним обозначением март – май 1940 г.».

Между тем, делая столь серьёзные заявления, назначенные эксперты не смогли привести, кроме голословных домыслов, никаких доказательств, подтверждающих, что комиссия под руководством Н.Н. Бурденко являлась орудием НКВД в манипулировании общественным мнением.

В акте экспертизы также не раскрыто, в чём именно проявилась необъективность комиссии Н.Н. Бурденко. Не показано, какие конкретно документы, вещественные и иные доказательства были комиссией Н.Н. Бурденко сфальсифицированы и в результате каких исследований, кем, по каким научным методикам это установлено.

Признавая выводы комиссии под руководством Н.Н. Бурденко не соответствующими требованиям науки, эксперты не назвали, о каких именно требованиях науки идёт речь, каким из них конкретно выводы комиссии Н.Н. Бурденко не соответствуют и каковы критерии определения соответствия тех или иных выводов, суждений требованиям науки. Более того, эксперты сами себя опровергли, признав, что «в настоящее время однозначно оценить, являются или нет научно обоснованными выводы комиссии Н.Н. Бурденко в своей судебно-медицинской части, нельзя» (п. 10 выводов).

Таким образом, следует признать, что все обвинения, высказанные экспертами в адрес комиссии Н.Н. Бурденко, являются несостоятельными и голословными.

Точно так же бездоказательно и без каких-либо вразумительных доводов авторы экспертизы предлагают безоговорочно признать единственно правильной и научно обоснованной немецко-польскую (точнее, немецкую) версию гибели польских военнопленных.

Однако заявили, что в 1943 г. у экспертов международной комиссии врачей не имелось объективных научных предпосылок (в частности, чёткого знания каких-либо закономерностей вариантности развития поздних трупных явлений в условиях массового захоронения) для того, чтобы по исследованным ими (конкретным судебно-медицинским способом) трупам в Катынском лесу сделать заключение о дате захоронения с точностью, позволяющей отнести её на 1940-й или 1941 г. Экспертами также отмечено, что невозможность определения дат захоронения в массовых могилах по исследованным трупам зафиксирована и в заключении Технической комиссии Польского Красного Креста.

Далее в «Заключении» отмечено: «Проводившиеся ранее исследования на основе материалов эксгумации в Катынском лесу позволили установить наличие события преступления, но оставляли открытыми вопрос об окончательном установлении его срока, виновников, причин, мотивов и обстоятельств» (п. 8 выводов), «по судебно-медицинским данным эксгумаций в Харькове и Медном невозможно определить время наступления смерти погибших» (п. 13 выводов).

Понимая, что с такими откровениями не считаться нельзя, авторы «Заключения» делают следующее предположение: «Видимо, по этим же причинам и международная комиссия врачей в 1943 г. не посчитала возможным дать судебно-медицинскую характеристику давности захоронения (расстрела) польских военнопленных, и в своих выводах они указывали лишь на то, что состояние трупов не противоречит дате расстрела в 1940 г., которая установлена только на основании документов, обнаруженных при трупах. Такую же позицию занимали и эксперты ПКК».

На отмеченных выше документах следует остановиться отдельно.

В разных местах «Заключения» упоминается об обнаружении так называемых вещественных доказательств – документов, советских газет – на трупах, при трупах, «из слипшихся трупов и в большом количестве», свидетельствующих о гибели польских военнопленных весной 1940 г. Однако какие именно документы, их название, предназначение и описание, как и где они были изъяты, – об этом в экспертизе ничего не сказано.

При этом «эксперты» и не заметили, что своими утверждениями о наличии «вещественных доказательств» они фактически опровергли собственную версию о расстреле поляков сотрудниками НКВД СССР, предъявлявшим, как известно, жесткие требования к процедуре расстрела, – это полная скрытность места его проведения, отсутствие у расстреливаемого, в его одежде документов и вещей, способных его идентифицировать.

В связи с этим уместно привести высказывания ярой сторонницы геббелевской версии о расстреле военнопленных доктора исторических наук Н. Лебедевой: «Конвоиры отбирали у пленных их личные вещи – котелки, фляги, кружки, вещевые мешки, чемоданы, ремни, сапожные щетки, острые предметы. Все это сваливалось в кучу и забивалось в ящики без учета и описи, кому принадлежит та или иная вещь» (Лебедева Н.С. Катынь: преступление против человечества. С. 240).

Как видно из отчёта Технической комиссии Польского Красного Креста от 17 апреля 1943 г., всё, что находили во время эксгумации трупов, забиралось в полное распоряжение немцев. Члены польской комиссии не имели права ничего просматривать и сортировать.

Из этого следует однозначный вывод – весь арсенал вещественных доказательств в 1943 г. полностью формировался немцами по своему усмотрению. Никто из экспертов в руках их не держал и, естественно, не исследовал. Но при этом эксперты пытаются убедить всех, что документы, подтверждающие осуществление акций по уничтожению поляков именно весной 1940 г., были, но, к сожалению, их уже нет.

Ущербность такой позиции, когда желаемое выдаётся за действительное, очевидна.

Комиссия Бурденко в 1944 г., согласно ее отчету, вскрыла под Катынью 925 трупов поляков и пришла к выводу о расстреле их немцами. Комиссия Геббельса в апреле 1943 г., если даже признать ее выводы достоверными, провела исследование чуть более 4 тыс. трупов.

Главная военная прокуратура, как следует из материалов уголовного дела, в 6-м квартале лесопарковой зоны Харькова (25 июля – 9 августа 1991 г.) вскрыла 167 останков поляков и в Медном Тверской области (15 – 25 августа 1991 г.) – 243 трупа. Отметим, что эксгумацию фактически проводили польские специалисты. Таким образом, можно говорить о количестве всех эксгумированных трупов – не более 6 тысяч. Сотрудникам же НКВД и членам Политбюро ВКП(б), как уже отмечалось, вменяют в вину расстрел более 21 тысячи поляков. Этот вывод сделан на основе предположений, сомнительных документов, не подвергнутых глубокому экспертному исследованию. К тому же в отсутствие эксгумированных трупов и без установления их национальности вменять в вину указанное количество жертв является недопустимым с правовой и просто здравой точки зрения.

Важность этого положения усиливается и тем, что подавляющее количество списков жертв следствию представила польская сторона. Они не были глубоко проверены на предмет достоверности, гибели лиц, указанных в списках, времени, места и причин смерти.

Материалы комиссии Н.Бурденко не утратили своей актуальности и являются весомой доказательной базой вины немцев в расстреле польских офицеров в августе – декабре 1941 года под Смоленском в районе Козьих гор (Катынь).

Выводы комиссии в совокупности с доказательствами, собранными историками, юристами, иными исследователями «катынского вопроса» в послевоенный период, убедительно опровергают геббелевско-польскую версию о расстреле поляков органами НКВД СССР.

Назовем лишь некоторые, наиболее существенные из них.

Важным доказательством, подтверждающим расстрел поляков в Катынском лесу именно немцами является наличие гильз от немецкого оружия на месте расстрела, наличие пуль в трупах от немецкого оружия. У многих жертв руки были связаны бумажным шпагатом, который в 1940 г. в СССР не производился, а производился в Германии. Проигнорировано и то обстоятельство, что на многих убитых находилась теплая одежда, что опять подтверждает выводы комиссии Бурденко о том, что поляки были расстреляны в большинстве своем осенью – зимой 1941 г., а не в апреле – мае 1940 г.

Перед отправкой из Козельского лагеря в распоряжение НКВД по Смоленской области всем польским военнопленным были сделаны прививки от брюшного тифа и холеры (весной 1940 г.). Этот факт был отмечен в ходе немецкой эксгумации в 1943 г.

Если везли на расстрел, как утверждают авторы «Заключения», тогда зачем делали прививки?

Отсутствие в архивах каких-либо документов «об исполнении» расстрела поляков. Они неизбежно должны быть, если бы расстрел военнопленных осуществили органы НКВД СССР. Этот вывод подтверждается наличием сохранившихся материалов на этапирование в лагеря на работы военнопленных поляков в распоряжение  УНКВД по Смоленской области.

Отсутствие реальной «технической» возможности «незаметно» осуществить расстрел нескольких тысяч поляков в 1940 году в урочище Козьи горы в открытом месте, в зоне отдыха, пионерских лагерей, в 200 метрах от оживленного движения на Витебском шоссе. Это место было открытым для посещения жителей Смоленской области и не закрывалось до того момента, когда в 1941 году немцы обнесли его колючей проволокой и поставили вооруженную охрану.

Расстрел поляков немцами подтверждается многочисленными свидетельскими показаниями, находящимися в материалах комиссии Н.Бурденко, а так же дополнительными свидетельствовами, собранными в послевоенный период, в том числе пояснениями немцев, имевших отношение к катынским событиям.

Подводя итог вышесказанному, можно однозначно утверждать, что «Заключение» от 2 августа 1993 г. по уголовному делу № 159 не соответствует требованиям уголовно-процессуального закона, содержащиеся в нем выводы тенденциозны, необъективны и юридически ничтожны.

Не может быть объективно признанной и данная «экспертами» политико-правовая оценка ситуации, в которой находился Советский Союз в 1939 г., его отношений с Польшей и Германией. Их исследования и выводы также носят откровенно политизированный, односторонний, русофобский характер. Были проигнорированы жизненно важные на тот период интересы СССР, вопросы его безопасности.

Авторы «Заключения» не без оснований решили начать рассмотрение «катынского дела» с вопросов развития советско-польско-германских отношений перед Второй мировой войной. Однако, поставив такую задачу, они ограничились упоминанием о Рижском мирном договоре 1921 г., советско-польском договоре о ненападении 1932 г., конвенции об определении агрессии, заключенной между Польшей и СССР в 1933 г., и ряда других далеко стоящих от предмета доказывания событий. Авторы «Заключения» лишь вскользь упомянули о том, что до войны «советско-польские отношения развивались трудно». Зато немало было сказано о советско-германском договоре о ненападении от 23 августа 1939 г. и советско-германском договоре о государственной границе и дружбе от 28 сентября 1939 г. Вряд ли такой выбор событий в международной жизни на протяжении двух десятилетий достаточен для взвешенной оценки сложнейших вопросов, во многом обусловивших начало Второй мировой войны.

Ясно, что подписанию мирного договора всегда предшествует война, и польско-советские отношения возникли не с Рижского договора, а раньше – по крайней мере, после революции 1917 г. и образования независимой Польской республики в ноябре 1918 г.

С первых же дней существования Польской республики ее отношения с РСФСР обострились. 2 января 1919 г. в Варшаве была расстреляна жандармами миссия Советского Красного Креста во главе с Б. Веселовским. Правительство И. Падеревского, пришедшее к власти 19 января 1919 г., продолжило антисоветскую политику своих предшественников, развернув вооруженные действия по захвату земель Украины и Белоруссии. В ходе этой необъявленной войны Западная Украина и большая часть Белоруссии, включая Минск, были захвачены польскими войсками.

Авторы «Заключения» скрывают то обстоятельство, что Рижский мирный договор был навязан советской стране, разоренной и ослабленной Гражданской войной, под угрозой возобновления военной интервенции западных держав. Этот договор не разрешил проблем, приведших к войне 1920 г., а породил новые, осложнявшие отношения между Польшей и Советским Союзом на протяжении последующих лет.

В ходе ассимиляции, или «полонизации», украинцев и белорусов ликвидировались православные церкви. Уже к концу 1924 г. большинство белорусских начальных школ было закрыто или превращено в польские. Учителя уволены, многие из них брошены в концентрационные лагеря. К 1939 г. не осталось ни одного издания на белорусском языке. Польский министр Скульский заявлял в 1925 г.: «Я заверяю вас, что через десять лет вы днем с огнем не найдете ни единого белоруса в Польше».

Последствия этой политики геноцида были отражены в меморандуме белорусских депутатов сейма, направленном 5-й сессии Лиги наций, в котором говорилось: «Белорусский народ испытывает немыслимый террор от поляков… Телесным наказаниям подвергаются белорусские крестьяне… В начале года депутат Тарашкевич посетил Полесье; он не обнаружил ни одной деревни, где кто-либо избежал безжалостных избиений со стороны поляков… Польская полиция… выработала систему утонченных пыток».

Столь же безжалостным было национальное угнетение украинцев. Борьба за права населения Западной Украины и Западной Белоруссии органично соединялась с сопротивлением национальному гнету Варшавы.

Заключение Рижского мирного договора не привело и к ликвидации многих последствий войны 1920 г. Вопреки положениям этого договора в концентрационных лагерях Польши продолжали содержаться в невыносимых условиях советские военнопленные. 9 сентября 1923 г. нарком иностранных дел РСФСР Г. Чичерин в ноте польскому поверенному в делах России писал: «В течение двух лет из 130 тысяч русских пленных в Польше умерло 60 тысяч».

Авторы «Заключения» скрыли, что правительства довоенной Польши грубо нарушали положения Рижского мирного договора, поддерживая диверсионную деятельность различных антисоветских группировок вроде формирований самозваного «начальника Белорусского государства» генерал-майора С.Н. Булах-Булаховича.

В межвоенные годы Польша постоянно стояла в авангарде внешнеполитических действий, направленных против Советского Союза. В это время она активно поддерживала усилия западных держав по созданию «санитарного кордона», изолирующего СССР от европейского мира.

На советско-польской границе не прекращались вооруженные провокации, а территория Польши служила базой для вылазок диверсионных террористических банд. 15 марта 1922 г. Народный комиссариат иностранных дел РСФСР обратился с нотой протеста к ведущим странам Западной Европы по поводу событий на западной границе советских республик. В ней указывалось: «Русское правительство имеет неопровержимые доказательства формирования враждебных банд на территории соседних государств». В связи с тем, что «против Советской России заключаются новые военные союзы», НКИД высказал тревогу по поводу возможности «новой военной интервенции, открытой или замаскированной».

Несмотря на это, 31 марта – 3 апреля 1925 г. на конференции Генеральных штабов Польши, Латвии и Эстонии было принято решение о координации действий разведок этих стран против СССР. Распределены зоны разведки на территории нашего государства, достигнута договоренность об обмене развединформацией.

1927 г. был отмечен всплеском новой международной антисоветской кампании, в ходе которой выдвигались планы развязывания интервенции против СССР. Частью этой кампании стало убийство советского полпреда в Варшаве Войкова.

Эта кампания была продолжена в 1930 г., после того, как Папа Римский Пий XII призвал верующих к «молитвенному походу» против СССР. Правительство католической Польши живо откликнулось на инициативу Ватикана. В ходе состоявшихся в течение 1930 годов обменов визитами между правительственными делегациями Эстонии и Польши постоянно обсуждались планы военного нападения на СССР.

Упомянув о советско-польском договоре о ненападении 1932 г., авторы «Заключения» пишут: «Ошибочно было бы приписывать польской стороне прогерманский, прогитлеровский курс. Ю. Бек, польский министр иностранных дел, действовал с позиции равной удаленности от Германии и России – «двух врагов». На самом деле «равной удаленности» не существовало.

Крен польского правительства в сторону Германии усилился после прихода к власти Гитлера. В своих беседах с польским посланником Высоцким в мае 1933 г. Гитлер всячески подчеркивал не только «миролюбие» и «уступчивость» Германии, но и «общность задач» двух стран в борьбе против «угрозы с Востока». Приведенные заявления нашли отклик в правящих кругах Польши, которые подогревались новыми призывами к общей борьбе против коммунизма и рассуждениями о том, что «расположенная на границе Азии» Польша должна сыграть роль «бастиона». Эти слова прозвучали в беседе Гитлера с польским послом Липским 15 ноября 1933 г.

Сближение Польши и гитлеровской Германии нашло выражение в подписании 26 января 1934 г. декларации о мирном разрешении споров.

В это время Германия уже вышла из Лиги наций и встала на путь милитаризации. Незадолго до подписания польско-германской декларации 19 декабря 1933 г. СССР предложил ряду европейских стран подписать договор о взаимной помощи против агрессии. Предполагалось, что в этом договоре могли бы принять участие помимо СССР и Франции Бельгия, Чехословакия, Польша, прибалтийские страны, то есть те государства, которые граничили с Германией и могли бы стать жертвами ее агрессии. Однако предложения Советского Союза были отклонены.

В «Заключении» ни слова не сказано о соучастии Польши в разделе Чехословакии, но зато утверждалось, будто правительство Польши с 1936 г. отвергало призывы Германии к совместным действиям против СССР. При этом было сказано, что 25 ноября 1936 г. Германия пригласила Польшу присоединиться к Антикоминтерновскому пакту, но она не согласилась с предложением. На самом деле 25 ноября 1936 г. так называемый Антикоминтерновский пакт был подписан между Германией и Японией, а Польше в тот день никто никаких предложений по поводу присоединения к этому пакту не делал. В то же время совместные действия Германии и Польши по срыву Восточного пакта, разделу Чехословакии, по плану раздела Прибалтики имели явную антисоветскую направленность.

Дипломаты, а также иные должностные лица Польши и Германии длительное время вели между собой переговоры об укреплении своих связей и возможном захвате земель Советского Союза. При этом высказывалось мнение, что Украина стала бы зоной влияния Польши, а северо-запад России – зоной Германии.

Авторы «Заключения» умалчивают о том, что польское правительство 11 мая 1939 г. отвергло предложение Советского правительства о заключении договора о взаимопомощи. Польша сохраняла верность своему антисоветскому курсу.

Умалчивается и о том, как западные державы затягивали решение вопроса о принятии срочных мер по оказанию отпора гитлеровской агрессии начиная с весны 1939 г. Когда переговоры с представителями Англии и Франции о заключении соглашения о военном сотрудничестве начались 12 августа 1939 г., советская делегация заявила о готовности направить для борьбы против агрессии 120 пехотных дивизий, 16 кавалерийских дивизий, 5 тысяч тяжелых орудий, 10 тысяч танков, 5 тысяч самолетов. Однако вскоре выяснилось, что советские войска по вине Польши не смогут приблизиться к армии агрессоров. Можно с полной уверенностью заявить, что при согласии польской стороны с советскими предложениями ситуация в Европе имела бы иной характер, могло быть предотвращено нападение Гитлера на Польшу, его продвижение на восток.

С 17 по 20 августа 1939 г.дипломаты Великобритании и Франции несколько раз обращались к польскому министру Беку с призывом согласиться на пропуск советских войск через польскую территорию, но получили отказ. Об этом нет ни слова в «Заключении», но зато там много высказано набившей оскомину критики относительно советско-германского договора о ненападении от 23 августа 1939 г.

Объясняя причины подписания СССР договора о ненападении с Германией, авторы «Заключения» утверждали: «Сталин рассчитывал, что путем сделки с Германией, нейтрализовав ее агрессию против СССР ценой раздела Польши, удастся ее «переиграть», потянуть время и столкнуть Гитлера с «оплотом западного империализма» – Англией и Францией». При этом они скрыли, что подписанию договора от 23 августа 1939 г. предшествовало Мюнхенское соглашение от 30 сентября 1938 г., позволившее Гитлеру развернуть агрессию против СССР.

Все это свидетельствует о том, что совершенно очевидно история польско-советских и польско-германских отношений изложена в «Заключении» крайне однобоко. Всё, что не отвечает апологетическому восхвалению довоенной политики Польши, выброшено из повествования, ряд утверждений откровенно лжив. В результате политика Польши в отношении СССР и гитлеровской Германии искажена до неузнаваемости.

Такой же метод произвольной манипуляции с историческими и иными фактами авторы «Заключения» использовали и при изложении других аспектов так называемого «Катынского дела».

В частности, договор о ненападении между Германией и Советским Союзом от 23 августа 1939 г. и германо-советский договор о дружбе и границе между СССР и Германией от 28 сентября 1939 г. «экспертами» определены как волюнтаристские решения Сталина и верхушки партийно-государственного аппарата, навязанные стране и противоречащие интересам независимости ряда третьих стран. Фактически весь анализ опять таки сведен только к «интересам» других государств, в первую очередь Польши, и нигде не говорится об интересах Советского Союза – они отброшены за ненадобностью.

Августовские договоры 1939 г. СССР подписал с Германией после того, как Англия и Франция, годом раньше согласившись с немцами по Мюнхенской договоренности об оккупации Гитлером Судецкой области Чехословакии, отказались заключать с нами соглашение о создании антигитлеровской коалиции. И если уже говорить о морали в международных отношениях, то следует констатировать, что Польша поступила более чем безнравственно, «отхватив» у Чехословакии в этот сложный период часть ее территории.

Создается впечатление, что «эксперты» военной прокуратуры вовсе не знали или не хотели учитывать то, что СССР последним, находясь на грани дипломатической изоляции, подписал в августе 1939 г. с Германией договоры о ненападении и границе. Тогда как 30 сентября 1938 г. была подписана декларация о ненападении и мирном решении спорных вопросов между Германией и Великобританией, а 6 декабря того же года – аналогичная франко-германская декларация. Такой же договор с Германией имела и Польша.

7 июня 1939 г. договоры о ненападении с Германией заключили Латвия, Литва и Эстония. Поэтому утверждения о том, что договор СССР с Германией стал прологом ко Второй мировой войне, являются абсурдными, а в настоящее время они еще и густо окрашены политическими пристрастиями. Договор был инструментом обороны, а не агрессии, как об этом заявляют честные и совестливые политики, историки по Мюнхенской договоренности, дипломаты.

Однако политическое руководство Польши, ряда других государств и присоединившиеся к ним отдельные российские историки обвиняют Советский Союз в заключении с Германией секретных протоколов, которые якобы предопределили судьбу ряда соседних с ним государств. Речь идет о разграничении, в первую очередь, территориальных пограничных интересов в зоне других стран.

При этом ссылаются на секретный дополнительный протокол, в котором указано: «В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Польского государства, граница сфер интересов Германии и СССР будет приблизительно проходить по линии Нарев, Висла и Сам. Вопрос, является ли в обоюдных интересах желательным сохранение независимого Польского государства и каковы будут границы этого государства, может быть исключительно выяснен только в течение дальнейшего политического развития».

Общеизвестно, что подлинники секретных протоколов не установлены и вопрос об их подписании и существовании так и остается открытым.

Если же и согласиться с их существованием, то Советский Союз, заявляя о возможности установления новых границ, преследовал определенные стратегические цели – вернуть СССР принадлежащие ему территории Западной Белоруссии и Западной Украины, которые были оккупированы Польшей и закрепились за ней по кабальному для Советской России Рижскому договору от 18 марта 1921 г. Сталинское политическое руководство, в своих конечных целях не предусматривавшее ликвидации Польши как самостоятельного государства (оно было восстановлено сразу же по окончании Второй мировой войны), «прирезало» к послевоенной Польше часть восточногерманских земель, в дальнейшем же, как мы знаем, СССР оказывал огромную финансовую, материальную поддержку в восстановлении и развитии польской экономики.

Не надо забывать и тот факт, что только 17 сентября 1939 г. Советский Союз ввел войска Красной Армии на территорию Западной Белоруссии и Западной Украины, после того как польское правительство и главнокомандующий польскими вооруженными силами маршал Рыдз-Смиглы бежали из страны. Польша пожинала плоды своей недальновидной русофобской политики, отказавшись до нападения на нее Гитлера 1 сентября 1939 г. открыть коридоры для Красной Армии, чтобы та вместе с польскими войсками могла остановить немцев на ее западных границах.

Одновременно Советский Союз, реализуя свое право на защиту от немецкой агрессии и вернув принадлежащие ему территории Западной Белоруссии и Западной Украины, на определенный срок сдержал продвижение гитлеровцев по территории Польши дальше на восток, к ранее существовавшей советско-польской границе.

Уместно отметить, что после ввода войск Красной Армии ни само польское правительство, ни ее союзники Великобритания и Франция не посчитали СССР агрессором и не объявили ему войны.

По высказыванию Черчилля, ввод советских войск на украинскую и белорусскую часть Польши – вынужденная мера, которая была «…необходима, чтобы обезопасить Россию от нацистской угрозы». Об этом заявил человек, который хорошо знал военно-политическую обстановку того времени в Восточной Европе и был далеко не другом СССР.

Следует так же отметить, что «эксперты» ГВП недобросовестно, с большими искажениями делают ссылки на Постановление 2-го съезда народных депутатов СССР от 24 декабря 1989 г. «О политической и правовой оценке советско-германского договора о ненападении от 1939 г.», отмечая, что сам договор с юридической точки зрения находился в противоречии с суверенитетом и независимостью ряда третьих государств».

Однако эксперты умышленно скрывают, что подобная оценка относится к так называемым «секретным протоколам», подлинники которых, как уже отмечалось, так и не установлены, и есть сомнения в том, что протоколы подписывались вообще.

Что касается самого договора, то съезд отметил: «Содержание договора не расходится с нормами международного права и договорной практикой государств, принятыми для подобного рода урегулирований…» (п. 3).

Заключался он «…в критической международной ситуации, в условиях нарастания опасности агрессии фашизма в Европе и японского милитаризма в Азии и имел одной из целей – отвести от СССР угрозу надвигавшейся войны» (п. 2).

Совершенно некорректными и неуместными являются обвинения «экспертов» в нарушении СССР Гаагской конвенции «О законах и обычаях сухопутной войны» от 18 октября 1907 г. Они вновь проявили необъективность, обеляя польскую сторону и оставляя без внимания ее методы ведения войны против России в 1919 – 1920 гг. Жестокое обращение польских властей с пленными красноармейцами в польских лагерях, по некоторым данным, стоило жизни свыше 80 тысячам человек.

В частности, явно несостоятельны утверждения экспертов, что СССР после окончания боевых действий не распустил польских военнослужащих по домам. Данное утверждение не соответствует действительности. Из плененных 230 – 250 тысяч человек более половины сразу же были освобождены из плена – в первую очередь рядового и сержантского состава; свыше 70 тысяч военнопленных были отправлены в армию польского генерала Андерса для ведения боевых действий с немцами в южной части Европы.

Повествуя, при каких обстоятельствах польские офицеры стали военнопленными, авторы «Заключения» обращают основное внимание на то, что вступление Красной Армии на польскую территорию произошло без формального объявления войны Польше. «Эксперты» словно не замечают ноты советского правительства, врученной польскому послу в Москве, где черным по белому сказано: «…польское правительство распалось и не проявляет признаков жизни, польское государство и его правительство фактически перестали существовать».

В «Заключении» говорится о разделе Польши между Германией и СССР. На самом же деле под советскую юрисдикцию, как мы уже отмечали, возвращены земли Западной Украины и Западной Белоруссии, то есть те территории, которые еще в 1919 – 1920 гг. ведущие державы мира признали не принадлежащими Польше.

Необъявление войны объяснялось и тем, что советские войска вступили в Польшу для того, чтобы, как говорилось в ноте, «взять под свою защиту жизнь и имущество населения Западной Украины и Западной Белоруссии». Они не имели намерения уничтожать остатки польской армии. Учитывая это, главнокомандующий польской армии Рыдз-Смиглы перед своим бегством в Румынию отдал приказ не оказывать сопротивления Красной Армии.

В «Заключении» нет ни слова о восторженном приеме солдат Красной Армии в западных областях Украины и Белоруссии. Между тем в своем исследовании «Революция из-за границы», подготовленном на основе письменных свидетельств поляков, покинувших СССР вместе с армией Андерса в 1942 г., Ян Гросс, которого никак нельзя заподозрить в просоветских симпатиях, признавал: «Следует отметить и сказать это недвусмысленно: по всей Западной Украине и Западной Белоруссии, на хуторах, в деревнях, городах Красную Армию приветствовали малые или большие, но в любом случае заметные, дружественно настроенные толпы. Толпы сооружали триумфальные арки и вывешивали красные знамена (достаточно было оторвать белую полосу от польского флага, чтобы он стал красным). Войска засыпали цветами, солдат обнимали и целовали, целовали даже танки. Иногда их встречали хлебом и солью».

Изъявления радости по поводу прихода армии, освобождавшей их от национальной дискриминации, сопровождались взрывом ненависти по отношению к свергнутому строю. Украинцы, белорусы, евреи объединялись в группы и шли громить польскую администрацию, которая пыталась найти защиту у остатков польской армии. По всей территории Западной Украины и Западной Белоруссии происходили вооруженные стычки.

Как отмечал Я. Гросс, «части польской армии, перемещавшиеся через восточные воеводства – их всего было несколько сот тысяч солдат, – во многих случаях наталкивались на недружественное отношение местного населения. Свои последние бои польская армия на своей территории вела против украинцев, белорусов, евреев». Так как последние обращались за помощью к советским войскам, то в стычки втягивалась и Красная Армия. Этим во многом объяснялись ее потери и одновременно аресты и последующее привлечение польских офицеров к уголовной ответственности. Часть из них была осуждена на сроки от 3 до 8 лет лишения свободы и работала на специальных объектах, а около 3,2 тыс. человек были расстреляны по приговорам военных трибуналов и «особых совещаний».

Попытки бывших польских офицеров организовывать среди местного польского населения заговоры против новой власти также вызывали аресты среди поляков. При этом основная часть населения Западной Украины и Западной Белоруссии усиленно помогала советским властям «разоблачать заговорщиков», даже если их деяния были вполне очевидными.

Об этих моментах авторы «Заключения» стыдливо умолчали. Вместо этого они несколько раз настойчиво повторяют, что СССР не выполнял обязательства международных конвенций об обращении с военнопленными, подписанных в Женеве в 1864 г. и в Гааге в 1907 г. Поскольку авторам «Заключения» известно, что к рассматриваемому периоду СССР не подписал эти конвенции, то они уверяют, будто советское правительство делало устные заявления о готовности их выполнять. Между тем для того, чтобы страна стала участницей международной конвенции, ее полномочные представители должны подписать этот документ, а высший орган власти этой страны ратифицировать.

Совершенно абсурдным является заявление авторов «Заключения»: «Как известно, входивший в Лигу наций СССР должен был соблюдать международные конвенции». Так могут говорить люди, совершенно не знакомые ни с теорией, ни с практикой международного права. Членство в самых авторитетных международных организаций не приводит к автоматическому превращению стран в участников всех международных конвенций. Известно, например, что множество стран, являющихся членами ООН и МОТ, не подписывали и не ратифицировали различных международных конвенций, регулирующих условия труда. Удивительным образом свое абсурдное утверждение подписали лица, обладающие высокими степенями докторов юридических наук и занимающие крупные посты в институтах по вопросам права.

Рассказывая об обстоятельствах пленения польских офицеров, авторы «Заключения» проявили не только недобросовестность в выборе исторического материала, но и невежество в вопросах международного права.

 В своем «Сообщении» члены Комиссии Н.Н. Бурденко так объясняли причины уничтожения польских офицеров немцами:

«Расстреливая польских военнопленных в Катынском лесу, немецко-фашистские захватчики последовательно осуществляли свою политику уничтожения славянских народов».

Утверждая, что польские офицеры были расстреляны немцами, советские власти еще до начала работы комиссии под руководством Н.Н. Бурденко исходили из всего, что было известно о действиях немецко-фашистских оккупантов к весне 1943 г. Немало было известно и о планомерной политике уничтожения славянских и других народов, объявленных в гитлеровской Германии «неполноценными». Материалы, которые были затем представлены на Нюрнбергском процессе, подтвердили справедливость таких суждений.

Из них следуeт, что Польша стала объектом широкомасштабных репрессий в ходе нацистской оккупации. В известной записке М. Бормана, предъявленной на Нюрнбергском процессе, излагались принципы германской политики в превращенной в генерал-губернаторство Польше.

Германия уже с первых дней оккупации Польши начала проводить безжалостную политику по отношению к ее народу. В первый же год оккупации свыше двух миллионов поляков были вывезены на принудительные работы в Германию. Польское население подвергалось жестоким репрессиям. В интервью Ганса Франка, генерал-губернатора Польши, данном корреспонденту газеты «Фёлькишер беобахтер» Клайссу 6 февраля 1940 г., объяснялось, чем отличается жизнь в протекторате Богемия и Моравия от жизни в генерал-губернаторстве: «Образно я могу об этом сказать так: в Праге были, например, вывешены красные плакаты о том, что сегодня расстреляно 7 чехов. Тогда я сказал себе: «Если бы я захотел отдать приказ о каждых семи расстрелянных поляках, то в Польше не хватило бы лесов, чтобы изготовить бумагу для таких плакатов. Да, мы должны были поступать жестоко».

Однако вскоре Франк заявил, что до сих пор оккупанты не действовали в полную силу при проведении репрессий. 30 мая 1940 г. в своем выступлении перед руководителями полиции генерал-губернаторства Ганс Франк говорил: «10 мая началось наступление на западе, и в этот день во всем мире пропал интерес к событиям, которые происходят здесь у нас». Франк жаловался на то, что до тех пор в мире публиковались сообщения о массовых репрессиях в Польше, и это, мол, заставляло оккупационные власти проявлять известную сдержанность. «С 10 мая, – объявлял Франк, – мы не придаем этой ужасной всемирной пропаганде никакого значения. Я признаюсь откровенно, что тысячи поляков поплатятся за это жизнью, и прежде всего это будут руководящие представители польской интеллигенции. Обергруппенфюрер СС Крюгер и я решили, что мероприятие по умиротворению будет проведено ускоренными темпами».

О том, что означало это «мероприятие по умиротворению», Ганс Франк раскрыл в своем дневнике в 1940 г.: «Кто нам подозрителен, должен быть тотчас ликвидирован. Если в концентрационных лагерях рейха находятся заключенные из генерал-губернаторства, то они должны быть уничтожены на месте».

Население польских земель, включенных в состав Германии, было полностью лишено прав. В официальном докладе правительства Польши, представленном для Нюрнбергского процесса, указывалось: «4 декабря 1941 г. Геринг, Фрик и Ламмерс подписали декрет, который фактически ставил всех поляков и евреев на присоединенных территориях вне закона. Декрет делает из поляков и евреев особую второсортную группу граждан. По этому декрету поляки и евреи обязаны к безусловному послушанию по отношению к рейху. Введены были новые принципы права. Наказание могло быть наложено «по интуиции», обвиняемый был лишен права выбора защитника и права апелляции».

В докладе говорилось: «Одной из наиболее отвратительных черт гитлеровской оккупации в Польше было применение системы заложничества. Коллективная ответственность, уплата коллективной пени и торговля человеческой жизнью считались лучшим методом порабощения польского народа». В своем выступлении перед руководителями нацистских партийных организаций в Кракове Франк говорил: «Я не постеснялся заявить, что если будет убит один немец, то будет расстреляно до ста поляков».

Заложников захватывали и расстреливали даже в тех случаях, когда преступление носило явно уголовный характер. После ограбления и убийства семьи немецких колонистов в деревне Юзефув 300 жителей этой деревни были расстреляны. За убийство бандитом полицейского было схвачено около 170 заложников в селении Вавер, и 107 из них были расстреляны.

Уже к концу 1939 г. в Польше было уничтожено свыше 100 тысяч человек, на ее территории были созданы лагеря смерти Освенцим (или Аушвиц), Майданек, Треблинка и другие. В своем выступлении Франк говорил: «Если бы я пришел к фюреру и сказал ему: «Мой фюрер, я докладываю, что я снова уничтожил 150000 поляков», – то он бы сказал: «Прекрасно, если это необходимо». К концу своего хозяйничанья немцами было уничтожено около 6 миллионов поляков – 22 % населения страны. Конечная цель политики геноцида состояла в ликвидации к 1950 г. всего польского народа.

Уничтожение немецкими оккупантами в Катынском лесу польских офицеров, оказавшихся в советском плену, а затем схваченных немцами, было закономерным продолжением политики Гитлера по полной ликвидации образованного населения Польши.

Очевидно, что авторы «Заключения» не сочли идейно-политические цели нацистов, направленные на порабощение польского населения и уничтожение его значительной части, достаточно основательными для объяснения расстрелов в Катынском лесу. В то же время, обвиняя СССР в уничтожении польских офицеров, они были вынуждены искать иные мотивы для действий советской власти, нежели стремление уничтожить польское население. Им было трудно обвинить их даже в стремлении уничтожить всех кадровых офицеров, а также офицеров запаса Польши, потому что десятки тысяч таких же офицеров, находясь в других лагерях СССР, не были уничтожены. Часть из них покинула пределы СССР вместе с армией Андерса, часть осталась на советской земле, сражаясь в составе дивизии имени Тадеуша Костюшко, а затем Войска Польского.

Чтобы объяснить причины расстрела, авторы «Заключения» решили придумать бытовые причины – недостаток мест в лагерях и нежелание советских властей тратить средства на содержание пленных. В «Заключении» есть ссылка на то, что «в СССР реализовывался курс на уменьшение бюджетных ассигнований, на сокращение централизованного снабжения лагерей. В НКВД проводилась кампания по увеличению рентабельности лагерей». Этого, видимо, авторам «Заключения» показалось мало, и они объявили, что в Козельском, Старобельском и Осташковском лагерях привлечение к работам ограничивалось в основном рамками самообеспечения лагерей. Содержание в них военнопленных было, естественно, убыточным и обременяло народное хозяйство дополнительными затратами».

Не приведя никаких доказательств в пользу низкой «рентабельности» трех лагерей, авторы «Заключения» объявили, что руководство НКВД решило избавиться от «нерентабельных» лагерей, расстреляв их обитателей.

До сих пор не приведено ни единого примера, доказывающего, что какой-либо лагерь, находившийся в ведении ГУЛАГа, ликвидировался по причине «нерентабельности» – не найдено ни единого документа в пользу того, что три лагеря с польскими военнопленными были «нерентабельными», не процитировано ни одного предложения от руководства НКВД о необходимости избавиться от обитателей «нерентабельных» лагерей. Но это не смутило авторов «Заключения».

Чтобы усилить весомость своей аргументации, они привели еще один довод: «Новых помещений и трат требовало размещение в лагерях военнопленных в связи с советско-финской войной 1939 – 1940 гг.» Авторы «Заключения» не удосужились обратить внимание на то, что советско-финляндская война завершилась 12 марта 1940 г. и обмен военнопленными с Финляндией был в основном завершен к апрелю – маю, когда, по их утверждению, были произведены расстрелы обитателей переполненных лагерей.

И вновь возникают вопросы: где и когда в системе ГУЛАГа производились массовые расстрелы по причине переполнения помещений в лагерях и почему это жестокое очищение «жилплощади» было произведено за счет десятков тысяч польских офицеров?

С другой стороны, что бы ни твердили нынешние СМИ, руководители НКВД знали о вероятности нападения Германии на СССР, подготовка к такому нападению проводилась в СССР. Как показали последующие события, наличие польских офицеров на советской территории позволяло создать полноценную армию Польши, способную сражаться против вермахта. Поэтому устраивать огульное уничтожение польских офицеров было бы просто абсурдно. Однако заангажированным экспертам, писавшим «Заключение», видимо, и в голову не приходит, что руководители НКВД могли мыслить разумно и логично.

О том, что у авторов не было никаких фактов, чтобы подтвердить свои фантазии, свидетельствует следующая фраза «Заключения»: «Решая свои ведомственные оперативные задачи (интересы наркомата в основном сводились к допросам, вербовке и защите агентуры), руководство НКВД с логической неизбежностью приближало ликвидацию военнопленных как людей, на которых опиралась польская государственность и которые не смирились с оккупацией страны, стремясь к возрождению Польши». Фактически авторы признали, что приписываемая ими «логика» поведения руководства НКВД, а не факты служили им для обвинения советских властей в убийстве польских офицеров.

Рассуждения о логике прикрывают поразительные логические нелепости, совершенные авторами «Заключения». Они не привели ни единого факта, что расстрелянные в Катынском лесу поляки были тем элитным срезом, на который «опиралась польская государственность». Ныне эти утверждения постоянно повторяют СМИ Польши и России.

С таким же упорством о гибели значительной части польской элиты говорят и в связи с крушением самолета президента Польши Качиньского под Смоленском.

Авторы «Заключения» уверяют, что не имеющее прецедентов решение об уничтожении тысяч польских офицеров было принято советской стороной как по причине нежелания их содержать, так и стремления «освободить помещение» для иных заключенных. Получается, что политика геноцида польского народа, проводившаяся немецко-фашистскими оккупантами, – ничто по сравнению с теми бытовыми мотивами, которыми, якобы, руководствовалось начальство НКВД.

В опубликованном 24 января 1944 г. сообщении Специальной комиссии по установлению и расследованию обстоятельств расстрела немецко-фашистскими захватчиками в Катынском лесу военнопленных польских офицеров, в частности, говорилось: «Массовые расстрелы польских военнопленных в Катынском лесу производило немецкое военное учреждение, скрывавшееся под условным наименованием «штаб 537-го строительного батальона», во главе которого стояли оберст-лейтенант Арнес (составители сборника документов Нюрнбергского процесса, выпущенного в Москве в 1954 г., указывали, что, как установил Международный трибунал, точная фамилия подполковника (оберст-лейтенанта) – Арнес. – Прим. авт.) и его сотрудники обер-лейтенант Рекст и лейтенант Хотт».

Одновременно со вскрытием могил и исследованием трупов комиссия произвела опрос многочисленных свидетелей из местного населения, по показаниям которых точно устанавливаются время и обстоятельства преступлений, совершенных немецкими оккупантами.

«Из всех материалов, находящихся в распоряжении специальной комиссии, а именно: показаний свыше ста опрошенных свидетелей, данных судебно-медицинской экспертизы, документов и вещественных доказательств, извлеченных из могил Катынского леса, с неопровержимой ясностью вытекают следующие выводы:

1. Военнопленные поляки, находившиеся в трех лагерях западнее Смоленска и занятые на работах до начала войны, оставались там и после вторжения немецких оккупантов в Смоленск, до сентября 1941 г. включительно. <…>

2. В Катынском лесу осенью 1941 г. немецкими оккупационными властями производились массовые расстрелы польских военнопленных из вышеуказанных лагерей. <…>

4. В связи с ухудшением для Германии общей военно-политической обстановки к началу 1943 г. немецкие оккупационные власти, в провокационных целях, предприняли ряд мер к тому, чтобы приписать свои собственные злодеяния органам советской власти в расчете поссорить русских с поляками. <…>

В этих целях:

а) немецко-фашистские захватчики путем уговоров, попыток подкупа, угроз и варварских истязаний старались найти «свидетелей» из числа советских граждан, от которых добивались ложных показаний о том, что военнопленные поляки якобы были расстреляны органами советской власти весной 1940 г.;

б) немецкие оккупационные власти весной 1943 г. свозили из других мест трупы расстрелянных ими военнопленных поляков и складывали их в разрытые могилы Катынского леса с расчетом скрыть следы собственных злодеяний и увеличить число «жертв большевистских зверств» в Катынском лесу;

в) готовясь к своей провокации, немецкие оккупационные власти для работы по разрытию могил в Катынском лесу, извлечению оттуда изобличающих документов и вещественных доказательств использовали до 500 русских военнопленных, которые по выполнении этой работы были немцами расстреляны. <…>

6. Данными судебно-медицинской экспертизы с несомненностью устанавливается:

а) время расстрела – осень 1941 г.;

б) применение немецкими палачами при расстреле польских военнопленных того же способа – пистолетного выстрела в затылок, который применялся ими при массовых убийствах советских граждан в других городах, в частности в Орле, Воронеже, Краснодаре и в том же Смоленске. <…>

7. Выводы из свидетельских показаний и судебно-медицинской экспертизы о расстреле немцами военнопленных поляков осенью 1941 г. полностью подтверждаются вещественными доказательствами и документами, извлеченными из катынских могил».

Эти выводы специальной комиссии авторы «Заключения» подвергли грубым нападкам. При этом они опять прибегали к подтасовке и передергиванию фактов. Стараясь доказать, что члены комиссии не были свободны в своих суждениях, его авторы заявляли: «Задачи комиссии Н.Н. Бурденко определялись в письме возглавлявшему Чрезвычайную государственную комиссию по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников председателя Президиума Верховного Совета Н.М. Шверника». При этом после слов «Верховного Совета» опущено упоминание «РСФСР», и у читателей «Заключения» может создаться впечатление, будто Шверник в это время занимал высший государственный пост в СССР. Между тем ничего ненормального не было в том, что глава Чрезвычайной комиссии по расследованию преступлений немецко-фашистских захватчиков писал письмо членам специальной комиссии по этим же вопросам.

Обрушивая брань в адрес комиссии Н.Н. Бурденко (в «Заключении» голословно утверждается: «Выводы комиссии Н.Н. Бурденко были звеном в цепи фальсификации, предпринятой сталинским партийно-государственным руководством для сокрытия правды о катынском злодеянии»), авторы «Заключения» не нашли ни единого слова критики в адрес геббельсовской версии. В то же время они вынуждены были признать, что: «…в материалах настоящего дела отсутствуют полные протоколы судебно-медицинских исследований останков экспертами комиссии Н.Н. Бурденко, соответствующий материал для последующих микроскопических и химических исследований в лабораторных условиях. Упомянутые материалы не удалось обнаружить в различных архивах и в ходе настоящего следствия. В то же время именно эти документы должны были лечь в основу, на которой базировала бы свои выводы комиссия судебно-медицинских экспертов».

Те же свидетельства, которые сохранились, были отметены членами комиссии экспертов 1993 г. как недостаточные. «Заключение» голословно объявило, что «большинство документов… не могут служить доказательствами» или являются «заведомо фальшивыми». Между тем еще в ходе Нюрнбергского процесса свидетель обвинения профессор судебной медицины В.И. Прозоровский привел немало доказательств того, что расстрел польских офицеров не был произведен весной 1940 г. Он упоминал письмо, найденное судебным экспертом у одного трупа, отправленное из Варшавы 12 сентября 1940 г. и полученное в Москве 28 сентября 1940 г. На трупах были найдены письма и квитанции с датировками за 12 ноября 1940 г., 6 апреля 1941 г., 20 июня 1941 г. При этом надо учитывать, что немецкие мастера фальсификации постарались уничтожить значительную часть материалов, которые, очевидно, противоречили их версии о расстреле польских офицеров весной 1940 г.

На процессе в Нюрнберге был допрошен бывший заместитель бургомистра Смоленска профессор астрономии Борис Базилевский, рассказавший о своих беседах с представителями оккупационной администрации осенью 1941 г. Свидетель показал, что от коменданта Смоленска фон Швеца русские сотрудники городского управления узнали об уничтожении польских военнопленных в сентябре 1941 г.

На Нюрнбергском процессе были допрошены и те эксперты, которых использовали немецкие оккупанты для придания объективности «расследования» в Катынском лесу. Так, болгарский эксперт Марко Марков показал: «Мы были в Катынском лесу два раза. Каждый раз пребывание продолжалось не более 3 – 4 часов. В нашем присутствии не были разрыты новые могилы. Нам показали лишь несколько могил, уже разрытых до нашего прибытия. Вся наша остальная деятельность в течение этих двух дней носила характер быстрого осмотра под руководством немцев. Это напоминало туристскую прогулку». И, тем не менее, ознакомившись с некоторыми трупами, Марков заявил, что, судя по их состоянию, «они находились в земле не более полутора лет».

Пытаясь опровергнуть выводы комиссии Н.Н. Бурденко, авторы «Заключения» прибегли к очередной манипуляции фактами. Они написали: «Предпринятая на Нюрнбергском процессе в 1946 г. попытка советского обвинения в опоре на «Сообщение специальной комиссии» возложить вину за расстрел на Германию успеха не имела. Международный трибунал не признал выводы этого документа достаточно обоснованными, показания свидетелей – убедительными и не включил в приговор это преступление в вину немцам. Это решение советским обвинением не оспаривалось, и протест не вносился, хотя в других случаях советский представитель протест вносил».

На самом деле Международный трибунал не выносил решений о признании выводов комиссии Н.Н. Бурденко «недостаточно обоснованными», а о признании «показаний свидетелей» – неубедительными. Также известно, что трибунал заслушал множество свидетельских показаний и принял все документы к рассмотрению. Однако без всяких пояснений не включил в приговор катынский эпизод, но признал нацистов виновными в расстреле военнопленных. С чем это связано? Возможно, с технической небрежностью, допущенной при составлении приговора, ибо расстрел немцами польских военнослужащих на фоне массовых умерщвлений гитлеровцами сотен тысяч, миллионов людей оказался для судей незначительным и не влияющим на общее содержание приговора. Трибунал не признал поляков военнопленными, возможно, из-за того, что советские обвинители проявили некоторую самонадеянность и неточно назвали фамилии командования немецких воинских частей, сначала участвовавших в пленении поляков под Смоленском, а потом и в их расстреле.

Версий больше чем достаточно. Для нас важно другое – трибунал не оправдал военных преступников по этому эпизоду.

Что касается советского обвинения, то протесты им вносились лишь в связи с мерами наказания, выбранными для ряда подсудимых, и непризнания преступными ряда государственных организаций Германии. Заявление о провале усилий советских обвинителей по обвинению немецко-фашистских оккупантов – очередная попытка скрыть правду с помощью лживых уверток. Это яркое свидетельство стремления «экспертов» оправдать преступления немецко-фашистских оккупантов и заслужить одобрение от идейно-политических наследников Геббельса.

Пытаясь опровергать выводы комиссии Н.Н. Бурденко, авторы «Заключения» утверждали, что «с 1 апреля по 19 мая 1940 г. на основании составленных П.К. Сопруненко и его заместителем И.И. Хохловым списков» заключенные из лагерей военнопленных были отправлены во внутренние тюрьмы НКВД, где они и были расстреляны. После этого идет длинный перечень букв и цифр, которые, видимо, должны обозначать некие документы. Правда, тут же содержится примечательная оговорка: «Значительная часть документов о военнопленных для сокрытия факта расстрела была сожжена». Ни единого документа, который якобы сохранился и подтверждал бы подобный факт, в «Заключении» приведено не было.

В нем сказано: «Военных расстреливали в подвальном помещении по одному выстрелом в затылок из немецкого пистолета «вальтер». Это предложение позволило авторам «Заключения» объяснить наличие немецких пуль в телах расстрелянных польских офицеров. Еще когда Смоленск был в руках оккупантов, эксперты из направленной немцами в Катынь комиссии Польского Красного Креста установили, что пули, которыми были расстреляны польские офицеры, были немецкой марки «Геко», серия Д, калибр 7,65 мм. На Нюрнбергском процессе помощник главного обвинителя от СССР Смирнов предъявил телеграмму, направленную чиновником генерал-губернаторства Хейнрихом из Смоленска старшему административному советнику Вейрауху в Краков: «Часть делегации Польского Красного Креста вчера возвратилась из Катыни. Сотрудники Польского Красного Креста привезли с собой гильзы патронов, использовавшихся при расстреле жертв в Катыни. Выяснилось, что это немецкие боеприпасы. Калибр 7.65, фирма «Геко». Письмо следует. Хейнрих».

Правда, зависимые от немцев представители польского Красного креста не решились, как это сказано в «Заключении», признать ответственность немцев за преступление: «Факт использования немецкого оружия не был признан определяющим для установления вины той или иной стороны». Но для Геббельса обнаружение немецких пуль стало неприятной неожиданностью. 8 мая 1943 г. он записал в своем дневнике: «К сожалению, в могилах Катыни были обнаружены немецкие боеприпасы. Вопрос о том, как это произошло, нуждается в выяснении». Затем Геббельс, очевидно, стал придумывать версию, как объяснить присутствие немецких пуль, и записал: «Полагаю, это то, что мы продали в период наших дружеских отношений с Советской Россией, или же советские люди сами побросали их в могилы».

Нелепость этих уверток была очевидна. Нет никаких оснований полагать, что немецкие пули служили в качестве боеприпасов Красной Армии. Еще нелепее предположить, что немецкие пули были сознательно использованы для расстрела польских офицеров или подброшены в могилы с целью ввести в заблуждение мировую общественность. В этом случае надо предположить, что советские власти еще весной 1940 г. заранее предвидели оккупацию Смоленска немцами и обнаружение ими захоронения.

Установление немецких пуль в трупах перечеркивает усилия гитлеровских фальсификаторов, и Геббельс приходил к неутешительному для себя выводу: «Если это станет известно врагу, то от всей катынской истории придется отказаться».

Видимо, по этой причине вдруг весь «эксгумационный катынский архив» немцев (документы, гильзы, другие вещдоки, так называемый «Архив доктора Бутца») – всего 14 ящиков – странным образом сгорел на железнодорожной станции в Дрездене в начале 1945 г. Сам же доктор Бутц, руководивший исследовательскими работами, в 1943 г. был убит.

И еще некоторые странности. «Катынский архив» техкомиссии Польского Красного Креста, также включавший некоторые документы, предметы и немецкие гильзы фирмы «Геко», 7,65 мм, сгорел в Варшаве в 1944 г. А в 1948 г. член ПКК Яворский уничтожил все вещдоки, собранные им в Катынском лесу. Зачем уничтожать, если бы они подтверждали версию о расстреле поляков органами НКВД СССР. Ответ вполне очевиден.

«Эксперты» комиссии ГВП, составившие «Заключение», пришли на помощь Геббельсу. Утверждать, что все советские солдаты были вооружены немецкими «вальтерами» они не решились. Известно, что Красная Армия вполне обходилась отечественными пистолетами и револьверами. Тогда, видимо, предположили, что у работников НКВД в Смоленске был один немецкий «вальтер». Именно с его помощью, по мнению авторов «Заключения», расстреляли десять тысяч польских офицеров. Версия явно абсурдная.

Из телеграммы Хейнриха следует, что в могилах найдены гильзы патронов. Между тем в «Заключении» утверждается, что польских офицеров расстреливали в подвалах тюрем. Тогда надо предположить, что вместе с трупами в Катынский лес свозились и гильзы. Экспертов подвела их склонность мыслить известными стереотипами. Видимо из чтения антисоветской литературы им стало известно, что в НКВД расстреливали в подвалах. Они не ознакомились с документами, из которых следует, что гильзы от немецких патронов лежали в могилах, вырытых в лесу, и попасть они туда могли только во время расстрела поляков.

Учитывая вышеизложенное, становится совершенно очевидным, что «эксперты», имевшие ученые звания, извратили представления о научном и объективном исследовании. Содержание «Заключения» отражает позицию части научной интеллигенции страны, которая в 1993 г. послушно выполняла политический заказ правительства Ельцина и пошла на сделку со своей совестью и своим профессиональным долгом.

Политическая заданность в их выводах и оценках приводит к кощунственной подмене: погибшие советские люди выдаются за казненных поляков. При этом ответственность за массовую гибель наших граждан им представляется делом малоинтересным и не подлежащим внимательному исследованию, а ответственность за расстрел польских военнопленных возлагается на страну, которая понесла самые большие потери как до войны, так и в период всемирной катастрофы, которой была Вторая мировая война.

 

Основные выводы

1. «Заключение» комиссии экспертов Главной военной прокуратуры по уголовному делу № 159, на выводах которого базируется обвинение сотрудников НКВД СССР и политического руководства Советского Союза в расстреле польских военнопленных под Смоленском, не отвечает требованиям уголовно-процессуального законодательства, является научно не обоснованным, юридически несостоятельным и ничтожным.

2. Материалы комиссии Н.Бурденко в совокупности со свидетельствами, полученными в послевоенный период, позволяют утверждать, что военнопленные поляки были расстреляны в Козьих горах (Катынь) под Смоленском немцами в период с августа 1941 года и позже во время оккупации ими Смоленской области.

3. Предварительное расследование Главной военной прокуратуры в 1990 – 2004 годах проведено неполно и тенденциозно, с грубейшими нарушениями уголовно-процессуальных норм при явном злоупотреблении следователями служебным положением и отражает политические установки российской власти. Выводы ГВП о виновности в гибели почти 22 тысяч польских военнопленных сотрудников НКВД СССР и руководства Советского Союза 40-х годов прошлого столетия юридически несостоятельны.

4. Постановление о прекращении уголовного дела № 159, принятое Главной военной прокуратурой о расстреле польских военнопленных под Смоленском, подлежит отмене с последующим проведением дополнительного предварительного расследования. В случае подтверждения им прежних выводов о виновности сотрудников НКВД СССР и политического руководства Советского Союза, уголовное дело следует направить в суд для рассмотрения вопроса о их реабилитации и судебной оценки имеющихся в нем доказательств.

5. Внести предложение Президенту Российской Федерации Д.А. Медведеву о необходимости выяснения (расследования) на государственном (правительственном) уровне обстоятельств гибели десятков тысяч красноармейцев, оказавшихся в польском плену в 1920 году и содержавшихся в спецлагерях на территории Польши. Принять меры по увековечиванию их памяти, как жертв международных военных конфликтов.

Илюхин В.И.

Крук В.М.

Обухов С.П.

Колесник А.Н.

Плотников А.Ю.

Емельянов Ю.В.

Савельев А.Н.

Москва

Май  2010 г.

 № 5

А.Ю. Архипов 

Кто расстрелял поляков в Катыни? Великая загадка Катынского леса


Предисловие

13 апреля 1943 года «Радио Берлин» сообщило о том, что близ Смоленска найдены могилы, в которых захоронено свыше 10 тысяч польских офицеров, которых, как заявил диктор, расстреляли весной 1940 года сотрудники НКВД СССР. Вскоре немцами была образована комиссия, которая занялась эксгумацией трупов и исследованием содержимого могил. В качестве наблюдателей и экспертов пригласили представителей Польского Красного Креста и видных учёных из оккупированных фашистской Германией стран и стран-союзников. Наряду с этим немцы проводили экскурсии по катынскому лесу, показывали всем желающим извлечённые останки, а также создавали и крутили фильмы, посвящённые этому вопросу. Долго ждать не пришлось: комиссия подтвердила, что расстрел осуществили Советы.

Между тем Советский Союз категорически не согласился с этим выводом и обвинил Германию в совершении этого преступления.

Но, увы, немцы всё же добились своего: дипломатические отношения между польским правительством в изгнании и СССР ввиду катынской трагедии оказались разорваны.

Однако победа немцев длилась недолго. В сентябре 1943 года Смоленск был освобождён Красной Армией. И Катынью, возвращённой СССР, просто не могли не заняться советские исследователи. Была образована «Специальная комиссия по установлению и расследованию обстоятельств расстрела немецко-фашистскими захватчиками в Катынском лесу военнопленных польских офицеров» или сокращённо «комиссия Бурденко» (по фамилии её руководителя). В ходе её работы эксгумации подверглись остававшиеся в земле трупы, проведены соответствующие экспертизы и следственные мероприятия. Итогом трудов комиссии Бурденко стал отчёт, вобравший в себя убедительные доказательства причастности немцев к расстрелу польских офицеров в Катыни осенью 1941 года.

Выводы комиссии Бурденко вплоть до перестройки являлись официальной точкой зрения Советского Союза в этом вопросе, однако на волне гласности, десталинизации и демократизации уверенность в этом была поколеблена. Сначала при Горбачёве заявили, что рассекречены документы, неопровержимо доказывающие причастность высших чинов, в том числе Сталина, к Катынскому расстрелу. Однако подлинность этих документов у некоторых исследователей вызывает сомнения.

Так кто же расстрелял поляков в Катыни: НКВД СССР или фашистские оккупанты? Сейчас это предмет не только ожесточённых споров, но также информационной войны, спекуляций, пропаганды, домыслов. Сторонники как немецкой, так и советской версий могут привести немало убедительных доказательств в свою пользу, а также опровергнуть доводы противной стороны. Вопрос остаётся открытым.

В данной статье я постараюсь как можно более непредвзято привести аргументы как в пользу каждой из версий, так и против каждой из них, с тем, чтобы читатель сам для себя решил, кто же всё-таки расстрелял польских офицеров в Катыни.

Статья разделена на 3 части: предыстория вопроса, которая не вызывает нарекания ни у одной из сторон, подробное изложение немецкой версии событий, такое же подробное изложение советского варианта. Описывая каждую версию, я буду приводить преимущественно аргументы в её пользу, но наклонным шрифтом также буду давать комментарии, полностью или частично опровергающие приведённые доводы. Постараюсь преподнести факты и свидетельства как можно более непредвзято с тем, чтобы читатель, ознакомившись с обоими версиями, сам для себя сделал окончательный вывод, кто осуществил катынский расстрел.

Немецкую версию в настоящее время поддерживают либерально настроенные журналисты (например, Л. Млечин), многие правозащитники, В. Путин, Д. Медведев, Л. и Я. Качиньские (Л. Качиньский погиб в 2010 году), члены и активные сторонники партии «Единая Россия».

Советскую версию катынского расстрела считают истинной А. Вассерман, В. Илюхин, Ю. Мухин, В. Швед, Ю. Жуков, А. Колесник, С. Стрыгин, члены и активные сторонники КПРФ.

Предыстория

В этой главе изложены материалы, касающиеся истории 1939 – начала 1940 годов, которые не вызывают споров у сторонников обеих версий.

В сентябре 1939 года советские войска вошли на территорию восточной Польши «с целью защиты прав Белорусского и Украинского населения». Встретив незначительное сопротивление, Красная Армия продвинулась до границ, очерченных в секретном протоколе к пакту Молотова-Риббентропа. Советское правительство формально не объявляло войны Польше. Польское правительство в изгнании также не объявило войны Советскому Союзу. Однако Германия официально находилась в состоянии войны с Польшей. Согласно пакту о ненападении, СССР обязан был удержать военнослужащих польской армии до тех пор, пока война между Германией и Польшей не окончится (то есть, интернировать их).

Тем не менее, советское руководство недобросовестно выполняло это обязательство: большинство рядовых польских солдат после разоружения были освобождены, а интернированию подверглись преимущественно офицеры.

Около 12 тысяч польских офицеров было направлено в три лагеря для интернированных в Смоленской области: Осташковский, Козельский, Старобельский, — где они содержались вплоть до апреля 1940 года.

Следует отметить также тот факт, что в ноябре 1939 года польское правительство в изгнании официально объявило войну СССР. Поводом для этого послужила передача города Вильнюс Литве. В связи с этим статус польских офицеров, находившихся на территории СССР, был изменён: из интернированных они превратились в военнопленных. Однако письма от них родственникам продолжали исправно поступать до весны 1940 года. Определённое значение имеет и то обстоятельство, что, согласно Женевской конвенции, запрещалось военнопленных офицеров принуждать к работам. И это условие соблюдалось.

31 марта 1940 года военнопленных поляков начали вывозить из лагерей партиями по 200-300 человек. Но куда их везли? Мнения по этому вопросу расходятся.

Немецкая версия

Согласно немецкой версии, 5 марта 1940 года народный комиссар внутренних дел Л. Берия подготовил записку, в которой предлагал «дела об арестованных <…> в количестве 11000 человек <…> бывших польских офицеров <…> рассмотреть в особом порядке, с применением к ним высшей меры наказания — расстрела». В тот же день записку подписали И. В. Сталин, товарищи Калинин, Каганович, Молотов, Ворошилов, Микоян, утвердило политбюро ЦК ВКБ(б). К этим документам мы ещё вернёмся.

У сторонников советской версии вызывает удивление, как удалось всего за один день провести все эти операции, на которые обычно требуется 5-7 дней.
Заключённых Осташковского лагеря вывозили в город Калинин, Старобельского – в Харьков, Козельского – в Катынский лес. В Калинине их расстреливали в зданиях НКВД и хоронили на кладбище близ села Медное. В Харькове также расстрелы осуществлялись подвалах областного управления НКВД.

Однако в селе Медное обнаружено лишь около 100 трупов, причем, не имевших на себе польской военной формы. В Харькове также не найдено трупов с польской символикой.

Неудивительно, что родственники пленных перестали получать от них письма с весны 1940 года.

Интерес представляет свидетельство бывшего начальника Калининского УНКВД Д. Токарева, который в 1990 году описал процесс казни приговорённых в здании НКВД г. Калинина. [2] Вкратце, он поведал о том, что за одну ночь уничтожалось 250-300 заключённых. Трупы убитых загружались в грузовики и отвозились на кладбище посёлка Медное.

Противники такой версии сомневаются, что физически возможно в трёх тесных камерах в здании НКВД содержать такое количество заключённых, в том, что их можно успеть убить всего за одну ночь, а также отмечают противоречия в его показаниях.

Наибольшее внимание уделим катынскому расстрелу. Итак, согласно немецкой версии, заключённых Козельского лагеря сажали в тюремные вагоны и везли к станции Гнёздово, расположенной к западу от Смоленска. Там их перегружали в автобусы с закрытыми окнами и везли к дому отдыха сотрудников НКВД в лесу. Время рассчитывали таким образом, чтобы они прибывали туда к вечеру.

Последнее утверждение противоречит записи в дневнике польского офицера майора Сольского: «С рассвета день начинается как-то странно. Перевоз в боксах «ворона» (страшно). Нас привезли куда-то в лес, похоже на дачное место. Тщательный обыск. Интересовались моим обручальным кольцом, забрали рубли, ремень, перочинный ножик, часы, которые показывали 6:30». Но то обстоятельство, что это последняя запись в его дневнике, одновременно говорит о том, что, возможно, дневник не имеет продолжения в связи со смертью его владельца. Правда, не стоит забывать, что этот дневник извлекли из могилы немцы.

На даче их обыскивали, изымали колющие и режущие предметы, часы и запирали в камеры, находившиеся в здании. Затем по одному отводили в комнату, где сидел сотрудник НКВД и сверял Ф. И. О. и год рождения осуждённого. После этого офицера вели в подвал со стенами, обитыми звукоизолирующим материалом. Палач брал немецкий пистолет «Вальтер» и производил выстрел в затылок. Труп выносили на улицу и бросали в кузов грузовика. Расстрелы длились всю ночь, за это время в кузове набиралось 200-300 трупов. Под утро их вывозили в Катынский лес, вываливали в уже разрытые могилы.

Часто сотрудники НКВД меняли тактику и, завершив обыск военнопленных на даче НКВД, везли их к предварительно раскопанным могилам. Их по одному выводили из автобуса, связывали руки немецким бумажным шпагатом, подводили ко рву. Палач производил выстрел в затылок из немецкого пистолета «Вальтер». Иногда заключённым задирали мундиры и закрывали ими лицо, на шее затягивали петлю, связывая другим концом шпагата руки. В некоторых случаях пространство между лицом и одеждой заполняли древесными опилками с целью доставить наибольшие мучения обречённому. Активно сопротивлявшимся пленным наносили колотые раны штыком. Подведя ко рву, точно так же стреляли в затылок из немецкого пистолета «Вальтер».

Сторонники советской версии считают тот факт, что заключённых расстреливали из немецкого оружия, одним из доказательств вины немцев в трагедии. Но сторонники немецкой версии отвечают им, что пистолеты «Вальтер» до войны импортировались из Германии Советским Союзом, а до 1933 года – и немецкие пули калибра 7,65. Однако факт обнаружения в могилах немецкого бумажного шпагата, которого не импортировалось и не производилось на территории СССР, пока не нашёл объяснения в рамках немецкой теории. Кроме того, на фотографиях гильз от пуль калибра 7,65, сделанных немцами, заметна ржавчина. [3] По мнению А. Вассермана, это свидетельствует о том, что они стальные. Латунные пули, импортировавшиеся до 1933 года, не могли заржаветь. Но стальные пули этого калибра в Германии начали выпускать только в начале 1941 года!

В течение апреля-мая 1940 года таким образом уничтожили всех заключённых Козельского лагеря. Это преступление оставалось безвестным до 13 апреля 1943 года, когда немцы заявили о том, что на оккупированной советской территории обнаружили катынские могилы, в которых покоятся польские офицеры, расстрелянные НКВД СССР весной 1940 года.

Для изучения обстоятельств трагедии немцы сформировали «международную» комиссию из представителей стран-союзниц Германии и оккупированных ею государств. Единственное исключение – доктор Навилль из нейтральной Швейцарии.

28 апреля 1943 года она приступила к работе, а завершила её уже 30 апреля. В итоговом документе говорится о том, что на основании найденных в могилах документов можно сделать вывод о том, что расстрелы производились весной 1940 года. Речь идёт о всевозможных записках, газетах, дневниках, среди которых немецкая комиссия не нашла таких, которые датированы позже весны 1940 года.

Сторонники советской версии упрекают немцев в возможном сокрытии извлечённых из трупов документов. Так, согласно отчёту международной комиссии 1943 года, членам комиссии дозволялось лишь извлекать из трупов вещи и тут же упаковывать их в конверты. Бумаги разворачивались и очищались от грязи немцами в их отсутствии. Последним предоставлялись для ознакомления уже подготовленные документы.

Ботаник из Берлина, изучив срез дерева, посаженного на могиле, заявил, что, с учётом недостаточности освещения нижних слоёв леса, ему около трёх лет.

Немцы предъявили миру нескольких свидетелей, рассказавших о подробностях катынского расстрела. Так, свидетель П. Киселёв показал, что в 1940 году Катынский лес был обнесён колючей проволокой, которую категорически запрещалось переходить, и тщательно охранялся. Он также видел, как в лес въезжают закрытые машины, слышал звуки стрельбы и крики.

Впоследствии П. Киселёв отказался от своих показаний, но об этом позже.

Начиная с мая 1943 года раскопки прекратили. К этому времени было эксгумировано 4143 тела из 7 могил, в то время как невскрытыми оставались ещё 4, опознано по найденным документам более половины трупов.
В сентябре 1943 года Красная Армия освободила Смоленск. Отступая, немцы уничтожили либо забрали с собой вещественные доказательства по катынскому делу. [2]

Также уничтожили некоторых своих свидетелей из числа местных жителей.

В январе 1944 года к работе приступила комиссия Бурденко, которой, по мнению сторонников немецкой версии, было поручено во что бы то ни стало доказать вину немцев в расстреле поляков в Катыни. Они утверждают, что чекисты, используя угрозы и давление, заставили местных жителей дать показания в пользу их версии, а также отказаться от своих показаний, данных немцам, тех, кто сделал это в 1943 году. В частности свидетель П. Киселёв «сознался», что фашисты, применяя физическую силу и угрожая расстрелом, вынудили его подписать ложные свидетельства.

Но к П. Киселёву мы ещё вернёмся при рассмотрении советской версии.

Комиссия раскопала оставшиеся 4 могилы, извлекла из земли 925 тел. В одежде убитых были найдены документы, датированные более поздними сроками, нежели весна 1940 года, в том числе – от 1941 года. Сторонники немецкой версии считают, что все эти бумаги сфальсифицированы. Кроме того, в итоговом отчёте комиссии обнаружены ошибки в написании фамилий и инициалов обвиняемых в расстреле немецких военнослужащих и свидетелей, неверном указании воинских званий подозреваемых. Всё это, по мнению сторонников немецкой версии, свидетельствует лишь о том, что комиссия Бурденко выполняла политический заказ советского руководства, а не вела непредвзятые исследования.

Так или иначе, вывод комиссии стал официальной версией СССР по вопросу Катыни и оставался таковым до перестройки. Оставался до тех пор, пока его не подверг сомнению М. Горбачёв, заявивший в 1990 году, что «найдены документы, которые косвенно, но убедительно свидетельствуют о том, что тысячи польских граждан, погибших в смоленских лесах ровно полвека назад, стали жертвами Берии и его подручных». В 1991 году генеральный прокурор Н. Трубин в записке М. Горбачёву сообщил, что «собранные материалы позволяют сделать предварительный вывод о том, что польские военнопленные могли быть расстреляны на основании решения Особого совещания при НКВД».

Вскоре противники немецкой версии выяснили, что Особые совещания при НКВД в 1940 году не имели права приговаривать обвиняемых к высшей мере наказания. [1]

В октябре 1992 года было объявлено о нахождении протокола Политбюро, свидетельствовавшего, что польских заключённых расстреляла чрезвычайная тройка. Действительно, этот судебный орган имел право назначать высшую меру наказания, однако документ не был нигде опубликован и показан миру.

Но вот незадача: выяснилось, что решением Политбюро ЦК ВКП(б) № П65/116 от 17 ноября 1938 года судебные тройки, созданные в порядке особых приказов НКВД СССР, а также тройки при областных, краевых и республиканских Управлениях РК милиции были ликвидированы. Сторонники немецкой версии считают, что тройка по катынскому делу стала запоздалым исключением.

Только в декабре 1994 года по телевидению Д. Волкогонов появился с бумагами в руках, утверждая, что это и есть протокол Политбюро, где чёрным по белому написано, что польские военнопленные расстреляны НКВД. С близкого расстояния их операторы не засняли.

Впервые катынские документы опубликовали в первом номере сборника «Военные архивы России» за 1995 год: "письмо Берии Сталину"; "выписка из протокола Политбюро №13 от 5.03.1940 г."; "письмо Шелепина Хрущеву от 3 марта 1959 г.". [2] Впоследствии их сняли на цветные фотоаппараты и разместили в Интернете, где с ними сейчас может ознакомиться любой желающий. [3]. 

Все обвинения в возможной поддельности этих документов сторонники немецкой версии отвергают.

Говоря о мотивах совершения преступления, противники советского варианта не приходят к общему мнению. Одни считают, что расстрел поляков – это продолжение сталинской политики репрессий, поэтому однозначного ответа на этот вопрос озвучить нельзя, ибо убийства «миллионов ни в чём не повинных граждан» также необъяснимы. То есть, репрессии ради репрессий. Другие приверженцы, например, В. Путин, полагают, что расстрел совершён из мести за убийство десятков или даже сотен тысяч красноармейцев, попавших в плен к полякам в 1920 году.

Таким образом, с точки зрения сторонников немецкой версии, точка в катынском деле поставлена, вина НКВД СССР однозначно доказана.

Советская версия

Согласно советской версии, в конце февраля или начале марта руководство СССР приняло решение направить дела военнопленных польских офицеров на рассмотрение Особому совещанию при НКВД, которое приговорило пленных к заключению на сроки от 3 до 8 лет в трудовых лагерях особого назначения. Следует отметить, что принуждение военнопленных офицеров к труду является нарушением Женевской конвенции, поэтому всё это прошло в режиме секретности.

31 марта заключённых Старобельского, Козельского и Осташковского лагерей стали вывозить в лагеря №1 О. Н., №2 О. Н. и №3 О. Н. соответственно. Все они располагались в Смоленской области и занимались строительством автодорог между Смоленском и Минском. Найдены документы из разных источников, подтверждающие факты существования лагерей особого назначения №1, №2 и №3, содержания в них польских военнопленных, с указанием количества заключённых в каждом из них, и рода их деятельности (асфальто-бетонные работы). Так же, как и при доказательстве немецкой версии, уделим особое внимание Козельскому лагерю.

Его узников железнодорожным транспортом доставляли на станцию Гнёздово, перегружали в крытые автобусы и отвозили на дачу НКВД. Там их обыскивали, изымали ножи, часы, возможно – пишущие средства. Последнее могло быть обусловлено тем, что в лагерях особого назначения соблюдается более строгий режим, в частности, запрещающий вести переписку с родственниками. Этим, по мнению сторонников советской версии, можно объяснить то, почему письма от польских офицеров перестали доходить до Польши. После обыска арестованных отвозили в лагерь № 2 О. Н.

Сторонники советского варианта приводят свидетельства советских граждан, говорящие против немецкой версии. Свидетель И. Кривой добровольно в 2004 году показал, что вплоть до начала войны видел польских военнопленных, занимавшихся строительством дорог, а также перед сдачей Смоленска фашистским войскам слышал разговоры о том, что руководство лагеря с польскими военнопленными выпрашивало у коменданта железнодорожной станции вагоны для эвакуации заключённых.

В августе 1941 года Смоленск был сдан фашистским захватчикам. Красная Армия стремительно отступала, и в сумятице пленные и обслуживающий персонал лагерей особого назначения №1-3 не успели эвакуировать. Следует учитывать и то обстоятельство, что поляки не хотели отступать вместе с Красной Армией, а надеялись на возвращение на Родину с приходом немцев (см. показания Вацлава Пыха, [3]). Эти люди попали в руки фашистских оккупантов.

Польским военнопленным заявили, что если они будут усердно работать, то их ждёт освобождение и отправка в Польшу. Вскоре первые партии заключённых стали отправляться, как предполагали узники, домой. Но грузовики везли их не на железнодорожную станцию, а в катынский лес. По мнению сторонников советской версии, близ Катыни расстреливали поляков из всех трёх лагерей особого назначения, а также их обслуживающий персонал, евреев и местных жителей. Технология казни – связывание рук немецким шпагатом, выстрел в затылок непосредственно у разрытого рва, иногда с задиранием мундира, накидыванием петли на шею, использованием древесных опилок, нанесением ран штыком. Ни перед убийством, ни после него польских офицеров не обыскивали.

А. Крупин, 12 апреля 2010 г. показал, что в первые дни войны видел двух польских военнослужащих в Смоленской области. В 1958 году в Варшаве на процессе над нацистским преступником Эрихом Кохом бывший связист вермахта Пауль Бредоу, служивший при штабе группы армий "Центр", под присягой заявил, что осенью 1941 года он в Катыни видел группу пленных польских офицеров.

В январе 1944 года комиссия Бурденко взялась за работу. Свидетели Алексеева, Михайлова, Конаховская, Киселёв были допрошены именно в период её деятельности, протоколы их допросов приобщены к расследованию.

Свидетель П. Киселёв, признался, что дал показания немецкой комиссии по принуждению. Ему предоставили уже готовые свидетельства, с которыми он должен был ознакомиться и подписать. Однако, узнав, какие показания хотят приписать ему фашисты, он отказался расписываться. Его неоднократно избивали, угрожали расстрелом, он несколько раз отказывался сотрудничать, но, в конце концов, сломался и сделал то, что от него требовали.

Свидетель Алексеева показала, что в сентябре 1941 года наблюдала, как немецкие грузовые машины въезжали в катынский лес, заглушали моторы, после чего слышались одиночные выстрелы. После этого машины заводились, подъезжали к бане, куда устремлялись приехавшие немецкие военнослужащие. На мундирах двух ефрейторов она видела следы крови, недалеко от дороги – свеженабросанную землю, а однажды – как ведут пленных польских офицеров. Аналогичные показания дали Михайлова и Конаховская.

Напоминаю, что, согласно немецкой версии, все или почти все показания, говорящие в пользу Советов, добыты путём запугивания или шантажа. Утверждается, что 31 декабря 1991 года свидетель Алексеева, вызванная на допрос, отказалась от показаний, данных комиссии Бурденко. Однако не приводятся протоколы её допроса и цитаты из её речи. Противники советской версии, кроме того, что считают комиссию Бурденко показательной, называют подозрительным тот факт, что сотрудники НКВД в большинстве случаев не предлагали наблюдателям и журналистам самим задать вопросы свидетелям. Хотя, известно, как минимум, об одном свидетеле, который ответил на вопрос непосредственно от наблюдателя.

Показательны свидетельства гражданина Польши Вацлава Пыха от 5 февраля 1953 года. Он описал внешность немецких военнослужащих, располагавшихся в доме отдыха сотрудников НКВД, точь-в-точь так же, как это описали советские свидетели при работе комиссии Бурденко.

Из показаний В. Пыха: «Ко мне подошел среднего роста немец-блондин вместе с другим рыжим немцем высокого роста <…>». Один из них пытался убить его.

Из показаний А. Алексеевой: «Я заметила также, что следы крови были на одежде одних и тех же людей — двух ефрейторов. Один из них был высокий, рыжий, другой – среднего роста, блондин».

Как уже сообщалось при доказательстве немецкой версии, советская комиссия, раскопав 4 нетронутые фашистами могилы, обнаружила документы, датированные более поздними сроками, нежели весна 1940 года. Сохранился отрывок фильма, где член комиссии держит письмо на польском языке.

Однако, на кадрах кинохроники не видно явным образом, что бумага содержит отметки о дате.

Были найдены документы, говорившие о существовании пионерского лагеря в непосредственной близости от места преступления, а также о том, что Катынский лес являлся до войны зоной отдыха трудящихся. Выжившие жители Катыни подтвердили это.

Итогом работы комиссии Бурденко стал документ, который возлагает вину за расстрел польских офицеров в Катыни на немецких оккупантов.

Противники советской версии напоминают, что вина за катынское преступление вменялась Германии на Нюрнбергском процессе. Однако международный суд не признал вины немцев, сославшись на неточное указание немецкой воинской части, совершавшей расстрелы, а также на ошибку или опечатку в фамилии командира части, которая, предположительно, совершала это преступление. Это трактуется ими как доказательство невиновности немцев и повод для обвинения НКВД СССР в расправе над поляками.

Интересен факт, что большинство участников немецкой «международной» комиссии по окончании войны отказались от своих подписей под итоговым документом, подготовленным немцами. В частности, представитель от Болгарии профессор М. Марков заявил, что подписал его, так как он, как и все члены комиссии, находился в безвыходном положении. Представитель от Чехии доктор Ф. Гаек написал статью, в которой доказал, что, судя по степени разложения трупов, они к моменту эксгумации никак не могли находиться в земле 3 года, а максимум – 1,5. [4]

Долгое время советская версия оставалась официальной, но политическая конъюнктура к концу 80-ых годов сменилась. Начиная с объявления гласности и перестройки, либерально настроенные деятели принялись огульно ругать советскую власть, припоминая ей все мыслимые и немыслимые грехи. Заговорили о сотнях миллионов ни в чём не повинных граждан, репрессированных Сталиным. На волне раздувания антисоветской истерии вновь стал актуальным катынский вопрос. М. Горбачёв и высшее руководство страны страстно желало «понравится» Западу, потому не прекращало предавать национальные интересы СССР, а в дальнейшем – России. Фальсификация катынского дела – пример очередного предательства, считают сторонники советской версии.

По их мнению, М. Горбачёв, сначала заявивший о том, что НКВД СССР причастно к гибели пленных польских офицеров, просто обязан был найти убедительные доказательства своим словам. С этой целью он или кто-то из его окружения тайно поручил КГБ СССР подготовить сфальсифицированные документы по Катыни, попутно уничтожив или строжайше засекретив противоречащие им подлинники. Так появился миф об особой папке №1, которую по противоречивым сведениям якобы вскрывали дважды: первый раз – М. Горбачёв в 1991, второй – Б. Ельцин в 1992 году. Сейчас, как уже говорилось много выше, с цветными фотокопиями документов, содержавшихся там, может ознакомиться любой желающий.

Действительно, документы из пакета №1 содержат 50 признаков поддельности [3]. Все их перечислять не буду, а назову лишь основные. Более подробно эта тема освещена в публикациях сторонников советской версии.

Итак, первое, что бросается в глаза на записке Берии –

это отсутствие даты её написания.

Далее –

отсутствие подписей т. Калинина и т. Кагановича, нехарактерный наклон подписей вниз слева направо (обычно расписываются, выдерживая наклон вверх слева направо),

странная формулировка «НКВД СССР считает необходимым: предложить НКВД СССР …» (эта фраза имела бы смысл, если бы было указано, какому именно органу НКВД СССР направляется предложение от НКВД СССР),

округлённые до тысяч или сотен значения военнопленных (подобные округления недопустимы в официальных документах).

Выписка Шелепину из протокола заседания Политбюро ЦК КПСС имеет более грубый признак фальсификации – печать ЦК КПСС.

Записка Шелепина, написанная от руки строгим чертёжным почерком (то есть, не позволяющая опознать почерк Шелепина), содержит фразу:

«Вся операция по ликвидации <…> производилась на основании постановления ЦК КПСС от 5-го марта 1940 года».

Напомню, что в 1940 году КПСС не существовало, а была ВКП(б).

Крайнее подозрение вызывает тот факт, что записка составлена 3 марта 1959 года, а получена Н. Хрущёвым лишь 9 марта 1965 года, когда ни Н. Хрущёв, ни Шелепин уже не занимали тех должностей, которые имели в момент её написания.

Итак, все заявления либеральной прессы, высшего руководства СССР в годы перестройки и РФ о признании вины СССР за расстрел польских офицеров являются политизированными, предвзятыми и основанными на сомнительных доказательствах.

Говоря о мотивах преступления, сторонники советской версии считают, что немцы расстреляли польских офицеров в связи с тем, что в августе 1941 года между СССР и польским правительством в изгнании был заключён мир, а также согласованно начала формироваться польская армия генерала Андерса из числа амнистированных польских военнопленных (амнистировали всех граждан Польши, находившихся на территории СССР). Соответственно, польские военнопленные, попавшие в руки фашистов, могли совершить побег и принять участие в войне против фашистской Германии.

Заключение.

Надеюсь, эта статья многое прояснит, дорогой читатель, и поможет Вам разобраться в одном из самых запутанных и таинственных дел XX века, приблизиться к разгадке великой загадки, ответ на которую вот уже 70 лет (или 71 год?) таит в себе молчаливый Катынский лес.

Источники информации

[1] Положение "Об Особом совещании при народном комиссариате внутренних дел" от 8 апреля 1937 года.

[2] Ю. Мухин — Катынский детектив.

[3] Проект "Правда о Катыни" — http://katyn.ru

[4] Франтишек Гаек. Катынские доказательства. Прага. 1946 г.

 

 

Комментарии: 3
  1. Аватар
    василий

    мое личное мнение из всего прочитанного следующее: закдючение комиссии Бурденко чисто носит политизированный характер, угодный западным странам… лично я склоняюсь к версии- в расстреле польских интернированных офицеров повинны немецко-фашистские захватчики. И мне стыдно за Ельцинских либералов, которые «клюнули» на западную пропаганду по событиям в Катынском лесу…

    1. Анатолий Краснянский
      Анатолий Краснянский (автор)

      Василий!1. Относительно комиссии Бурденко Вы ошибаетесь.

      2. Согласен с Вами: «И мне стыдно за Ельцинских либералов, которые «клюнули» на западную пропаганду по событиям в Катынском лесу…», добавлю только, что «Ельцинские либералы» вряд ли способны испытывать стыд.

  2. Аватар
    Сергей

    Если не ошибаюсь всего было задержано и находилось под стражей около 130 тыс польских граждан, в основном военных, сотрудников спецслужб и полиции. Расстреляно под Катынью в пределах до 15 тыс. По версии Запада расстрел проводился в 1940 году (до начала военных лействий ВОВ). Вопрос 1: Почему только часть, а не все 130 тыс.? Зачем оставили остальных 115 тыс. Согласно дальнейшим событиям из пленных были созданы «Армия Андерса» численностью 96 тыс. и «Войско Польское» около 15 тыс.
    Вопрос 2: Если польских офицеров расстреляли немцы, зачем они это сделали, а не оставили пленных для использования их в качестве рабочей силы. Как не странно на второй вопрос есть ответ. Дело в том, что пленные польские офицеры были в большинсте не просто офицеры, а сотрудники польских спецлужб и полиции, многие из которых были причастны к массовый убийствам гражданского немецкого населения на территории Польши в 1939 году.

Добавить комментарий

;-) :| :x :twisted: :smile: :shock: :sad: :roll: :razz: :oops: :o :mrgreen: :lol: :idea: :grin: :evil: :cry: :cool: :arrow: :???: :?: :!: