Русский мир Запорожья. Стас Осаулко. Опровержение черного мифа о Иване Грозном. Части 1 и 2.

Стас Осаулко

Опровержение черного мифа о Иване Грозном

Часть 1  

Источник информации — http://rusmirzp.com/2012/12/21/category/history/759021 . 12.2012. Русский мир Запорожья.  

Русский мир Запорожья: Сегодня мы продолжаем серию публикаций начатых статьей «Черные мифы о нашей истории: опус „Халхин-Гол”», посвященных развенчанию мифов очерняющих нашу Великую историю.

На этот раз Стас Осаулко отвечает на статью «Истоки «всех наших побед»», которую мы для наглядности размещаем в самом начале.

Истоки «всех наших побед»
 

Л. Романовичев

(газета «Перекур – Запорозька січ», 20 августа 2009 г.)

Как известно, у нас доминировали и доминируют фанаты «не перепи­санной» истории. Только кто начнет копаться в архивах царской охранки, в общеизвестных связях с А. Гитле­ром, порочащих светлые образы, так его сразу объявляют врагом народа. Появились уже намеки на привлече­ние всяческих злопыхателей к уго­ловной ответственности. Мол, ска­зал «Краткий курс» так, значит, так. Но оказывается, что традиция «Крат­кого курса» идет с таких глубин, что страшно себе даже представить…

Двуглавый орел

Вот символ Государства Российского, откуда он? «Со времен историка В. Н. Та­тищева (то есть с XVIII века) утвердилась следующая версия происхождения герба: великий князь Иван III, женившись на Со­фье (Зое) Фоминишне Палеолог, племян­нице последнего византийского импера­тора Константина XI, взял герб Византии (двуглавого орла) и соединил его с мос­ковским гербом — всадником. Многим пос­ледующим поколениям историков эта вер­сия пришлась по душе, и они переносили ее из книги в книгу вплоть до настоящего ремени… А вот сам Татищев сомневал­ся в точности излагаемой им версии гер­ба: «О котором далее испытать оставляю более меня сведущим»… Известный во всем научном мире знаток византийских и русских печатей Н. П. Лихачев одним из первых заявил, что Иван III никакого гер­ба позаимствовать не мог, ибо в Византии, как и в Римской империи, существовали только личные печати императоров. Герба с орлом Византия не имела» (ж-л «Наука и жизнь» №4, 1994 г.). Однако! Судя по упомянутой цитате, даже один из символов России имеет, мяг­ко говоря, сомнительное происхождение. Тем более, что двуглавый орёл встречался в гербах древнего народа хеттов, ма­сонства, Священной римской империи, Германского союза, Австрии, Австро-Вен­грии, византийских императоров, пос­леднего шахиншаха Ирана, Югославии, а ныне он на гербах Сербии, Черногории, Албании…

М-да, но как-то же он в Россию попал? Да, было дело… «Орда стала царством и получила титул царя (вместе с двуглавым орлом как гербом Орды и православи­ем как религией Орды) в 1273 году. Тогда правитель Орды Ногай после нападения на Византию и заключенного с ней мира женился на дочери византийского импе­ратора Михаила Палеолога — Ефросиний Палеолог. С 1273 года в Орде стала пра­вить династия царей, а сама Орда стала называться царством» (Артем Деникин, «Аналитическая газета» г. Минск).

Ничего себе! Получается, что золото-ордынские ханы царями были? Получает­ся, что так. Но все же, кто первым из мос­ковских князей провозгласил себя царем и постепенно перебрал всю «двуглавую символику»? «Иван Калита никогда не был царем, ибо жил в рассвете Орды в мос­ковском Улусе и был обыкновенным кня­зем, а царем себя провозгласил впер­вые в XVI веке только Иван IV Грозный. Но в книге о «новой хронологии» академика А. Т. Фоменко и Г. В. Носовского, в астро­логическом талмуде Павла Глобы и в псевдорелигиозных книгах «Откровения анге­лов» — везде сказано так: «в царствование Ивана III». Увы, Иван III никак не мог «царс­твовать», а мог только княжить, ибо был не царем, а князем. Россияне упорно имену­ют московских князей «царями» — и также настойчиво именуют уже настоящих царей Золотой Орды почему-то «ханами». Ника­ких «ханов» в Орде не было. Иван Грозный потому и провозгласил себя «царем» пе­ред захватом Орды, чтобы быть вровень с царями Орд Астраханской, Казанской, Сибирской и Крымской. Везде в докумен­тах той эпохи правители Орды именуются только царями (а их дети — царевичами)» (Антон Деникин).

Мягкотелый Иоанн Грозный

Таким образом, с первым царем, кажись, определились. Одни считают, что гнусней­ший был экземпляр и время его правления было гнуснейшим. Хотя не все. Вот мне­ние И. В. Сталина, высказанное во вре­мя встречи с создателями фильма «Иван Грозный«, С. М. Эйзенштейном и Н. К. Чер­касовым (1947 год): «Царь у вас получился нерешительный, похожий на Гамлета. Все ему подсказывают, что надо делать, а не он сам принимает решения… Царь Иван был великий и мудрый правитель, и если его сравнить с Людовиком XI, который гото­вил абсолютизм для Людовика XIV, то Иван Грозный по отношению к Людовику на де­сятом небе. Мудрость Ивана Грозного со­стояла в том, что он стоял на националь­ной точке зрения и иностранцев в свою страну не пускал, ограждая страну от про­никновения иностранного влияния. В по­казе Ивана Грозного в таком направлении были допущены отклонения и неправильности. Пётр І – тоже великий государь, но он слишком либерально относился к инос­транцам, слишком раскрыл ворота и до­пустил иностранное влияние в страну, до­пустив онемечивание России. Еще больше допустила его Екатерина. И дальше. Разве двор Александра I был русским двором? Разве двор Николая I был русским двором? Нет. Это были немецкие дворы. Замеча­тельным мероприятием Ивана Грозного было то, что он первый ввел госмонопо­лию внешней торговли. Он был первый, кто ее ввел, Ленин — второй».
Дальше товарищ Сталин дает перцу режиссеру и актеру-исполнителю глав­ной роли по поводу трактовки событий: «У вас неправильно показана опричнина. Опричнина — это королевское войско. В отличие от феодальной армии, которая могла в любой момент сворачивать свои знамена и уходить с войны, — образова­лась регулярная армия, прогрессивная армия. У вас опричники показаны, как «ку-клукс-клан»… Эйзенштейн тут же поспешил возразить, что они («ку-клукс-клан»), «одеты в белые колпаки, а у нас — в черные».

На что тов. Сталин лишь улыбнулся и подвел черту: «Одна из ошибок Ивана Грозного состояла в том, что он не доре­зал пять крупных феодальных семейств. Если он эти пять боярских семейств унич­тожил бы, то вообще не было бы Смутно­го времени. А Иван Грозный кого-нибудь казнил и потом долго каялся и молился. Бог ему в этом деле мешал… Нужно было быть еще решительнее».

Опричнина…

Проще говоря, мягкотелый был царь — с задачей не справился. Самое время познакомиться с его деяниями поближе. Главным инструментом Ивана Грозного, величайшего садиста и палача в челове­ческой истории, была «опричнина». Поэто­му коснемся стиля и методов уже ее рабо­ты. Сначала определение — что это такое:

«Опричнина — период в истории России (приблизительно от 1565 до 1572 года), обозначившийся государственным тер­рором и системой чрезвычайных мер. Опричниками назывались люди, состав­лявшие тайную полицию Ивана Грозно­го и осуществлявшие репрессии. Слово «опричнина» происходит от древнерусского «опричь», что означает «особый» («Википедия»).

«Внешним отличием опричников служи­ли собачья голова и метла, прикреплен­ные к седлу, в знак того, что они грызут и метут изменников царя. На все поступ­ки опричников царь смотрел сквозь паль­цы… Все кровавые деяния второй поло­вины царствования Грозного соверше­ны при непременном участии опрични­ков. Скоро царь с опричниками уехал в Александровскую слободу, из которой сделал укрепленный город. Там он завел нечто вроде монастыря, набрал из оп­ричников 300 человек братии, себя на­звал игуменом, князя Вяземского — келарем, Малюту Скуратова — параклисиархом, вместе с ним ходил на колокольню звонить, ревностно посещал службы, мо­лился и вместе с тем пировал, развлекал себя пытками и казнями; делал наезды на Москву, и ни в ком царь не встречал противодействия: митрополит Афанасий был слишком слаб для этого, а преемник его Филипп, человек мужественный, на­против, стал прилюдно обличать безза­кония, чинимые по приказу царя. После того, как митрополит отказался в Успен­ском Соборе дать Ивану свое митрополи­чье благословение, что могло стать при­чиной массового неповиновения царю как царю-слуге Антихриста, митрополит с крайнем поспешанием был смещен с кафедры и во время похода на Новгород убит. Род Колычевых, к которому принадлежал Филипп, подвергся преследова­нию; некоторые из его членов были каз­нены по приказу царя».
Иными словами, речь о бандитах, безна­казанно грабящих и убивающих всех под­ряд. Речь и о царе-слуге Антихриста, ко­торый развлекается казнями и пытками и убивает митрополита. Да, подчеркнем — митрополита, а не патриарха, ведь взятки в Константинополь золотом и соболями, чтобы легализовать патриархию, поеха­ли позже.

Да, но, может, это суровые обстоятельс­тва Иоанна Грозного вынуждали так посту­пать — кругом же внешние враги, которые покоя не дают, а тут раз за разом измены? О врагах чуть позже, а пока об «изменах».

«В декабре 1569 г., подозревая новго­родскую знать в соучастии в «заговоре» недавно убитого по его приказу князя Старицкого (наследника престола, меж­ду прочим. — Авт.) и одновременно в на­мерении передаться польскому королю, Иван, в сопровождении большого войска опричников, выступил против Новгорода. 2 января 1570 г. войска вступили в Новго­род, и опричники начали свою расправу с жителями: людей забивали до смерти пал­ками, бросали в реку Волхов, ставили на правёж, чтобы принудить их к отдаче все­го своего имущества, жарили в раскален­ной муке. Новгородский летописец рас­сказывает, что были дни, когда число уби­тых достигало полутора тысяч; дни, в ко­торые избивалось 500-600 человек, счи­тались счастливыми…

Из Новгорода Грозный отправился к Пскову… Как гласит популярная легенда, Грозный гостил здесь у одного псковско­го юродивого. Когда пришло время обе­да, тот протянул Грозному кусок сырого мяса со словами: «На, съешь, ты же пи­таешься мясом человеческим», а после грозил Ивану многими бедами, если тот не пощадит жителей. Грозный, ослушав­шись, приказал снять колокола с одного псковского монастыря. В тот же час пал под царем его лучший конь, что произ­вело впечатление на Иоанна. Царь пос­пешно покинул Псков и вернулся в Мос­кву… Теперь под репрессии попали са­мые приближенные к царю люди, руко­водители опричнины. Были обвинены в измене любимцы царя, опричники Бас­мановы — отец с сыном, князь Вяземс­кий, а также несколько видных руководи­телей земщины. Вместе с ними в конце июля 1570 г. было казнено в Москве до 200 человек: думный дьяк читал имена осужденных, палачи-опричники кололи, рубили, вешали, обливали осужденных кипятком. Как рассказывали, царь лично принимал участие в казнях, а толпы оп­ричников стояли кругом и приветствова­ли казни криками «гойда, гойда». Пресле­дованию подвергались жены, дети каз­ненных, даже их домочадцы. Казни не раз возобновлялись, причём царь придумы­вал особые способы мучений: раскален­ные сковороды, печи, клещи, тонкие ве­ревки, перетирающие тело и т.п. Бояри­на Козаринова-Голохватова, принявше­го схиму, чтобы избежать казни, он велел взорвать на бочке пороха на том осно­вании, что схимники — ангелы, а потому должны лететь на небо».

… И ее конец

Самое время вспомнить о внешних вра­гах. Если внутренних уже всех вырезали и взорвали на пороховой бочке, так супос­тату, который собирается грозить род­ной земле, одной левой накостыляют! «В 1571 году на Московию вторгся крымский хан Девлет-Гирей. Согласно В. Б. Кобри­ну («Иван Грозный«), разложившаяся опричнина при этом продемонстрировала полную небоеспособность: привыкшие к грабежам мирного населения опричники просто не явились на войну, так что их набралось только на один полк, после чего царь принял решение отменить оприч­нину».

«В результате крымско-татарско­го набега погибли десятки тысяч людей, более 150 тысяч русских уведено в рабс­тво; за исключением каменного Кремля, была сожжена вся Москва. Иоанн за неде­лю до того, как хан перешёл Оку, покинул войско и отправился в глубь страны соби­рать дополнительные силы; при известии о вторжении он переехал из Серпухова в Бронницы, оттуда — в Александровскую слободу, а из слободы — в Ростов, как то делали в подобных случаях его предшес­твенники Дмитрий Донской и Василий I Дмитриевич».

Переведем исторические хроники на понятный язык: царь Иоанн, как послед­нее «трусло», бросил войско и начал пря­таться едва ли не под женскими юбками — в любом подходящем для этого месте. И предшественники его таковыми были…

Вот тебе на! Оказывается, убивать тыся­чами мирных сограждан, РУСИЧЕЙ, доб­лести хватает, а против татарина штаны выпачканы еще за неделю до перехода ханом Оки…

И последнее. Вот оценка событий ав­тором книги «День опричника» Владими­ром Сорокиным в интервью «Московскому комсомольцу»:

«Опричнина больше ФСБ и КГБ. Это старое, мощное, очень русское явление. С XVI века оно, несмотря на то, что официально было при Иване Грозном всего в течение десяти лет, сильно повли­яло на русское сознание и историю. Все наши карательные органы, да и во мно­гом весь наш институт власти — результат влияния опричнины. Иван Грозный разде­лил общество на народ и опричных, сде­лал государство в государстве. Это пока­зало гражданам государства Российского, что они обладают не всеми правами, а все права у опричных. Чтобы быть в безопас­ности, надо стать опричным, отделиться от народа. Чем у нас на протяжении этих четырех веков чиновники и занимаются. Мне кажется, опричнину, ее пагубность по-настоящему еще не рассмотрели, не оценили».

Ну, и что тут еще добавить? Что мен­тально мы и сегодня часть России? Кто бы поспорил…

Л. Романовичев. (газета «Перекур – Запорозька січ», 20 августа 2009 г.)

   Стас Осаулко

Мягкотелый Иоанн Грозный

К сожалению, объём статьи не позволяет в полной мере описать эту противоречивую личность – но отметить нижеследующее просто необходимо.

1. Царю так и не было дано испытать тепло семьи и уют домашнего очага: его отец умер, когда мальчику было 3 года, матери он лишился в 8-летнем возрасте — современные исследования показали, что Елена Глинская была отравлена солями ртути. Кто отравители? – те, кому мешала властная правительница, больше заботящаяся о благе России, чем о собственной выгоде.

В дальнейшем этот метод будет широко принят на вооружение боярами, недовольными централизацией власти и усилением государства в ущерб их частным интересам: с целью ослабления царя жёны Ивана IV (да и некоторые верные единомышленники) будут либо отравлены (мышьяком да солями ртути как Анастасия Захарьина-Юрьева и Марфа Собакина), либо втянуты в интриги (как Анна Колтовская) с последующим удалением с политического Олимпа.

2. Юность Ивана была безрадостной и неопределённой. Будущий государь русского царства позднее вспоминал, что кормили его кое-как, а одевали в обноски. Как пишет исследователь Столяров И.В., Иван Васильевич памятовал о том, как он с младшим братом играл на полу, а Иван Шуйский, развалясь на лавке, ещё и на постель покойного государя ногу в  сапоге закинул. Если так приходилось царю, то каково было его подданным?

Естественно, ни о каком эффективном управлении государством речь не шла – регенты из числа бояр (Опекунский совет) А. Старицкий, М. Глинский, братья Шуйские, М. За­харьин, М. Тучков, М. Воронцов делали всё от них зависящее, чтобы устроив бучу, отстранить от власти конкурентов и самим кормиться от государевой казны. «Боярское царство» принесло и державе, и простому народу неисчислимые бедствия. С 1538 по 1543 год Москва была местом насилий и кровопролития. Много лег проработавший в России итальянский архитектор Фрязин, бежав за рубеж, рассказал, что бояре делают жизнь в московской земле совершенно невыносимой. В политической жизни царили заговоры и перевороты. Только ожесточенная борьба между боярами Шуйскими (Рюриковичами) и Бельскими (Гедиминовичами) спасла ребёнка на троне и сохранила в целости его владения.

В период 1538 по 1547 годы боярство проявило себя как антигосударственная, анархическая сила. За 9 лет у власти побывало 5 боярских группировок. Тогда же, за время боярского правления, в татарский плен было угнано более 100 тыс. русских.

До 1540 г. страной фактически управлял И. В. Шуйский. Правление Шуйских отличалось хищениями и беспорядками. Наместники временщика в городах и весях вели себя «как лютые звери». Посады пустели, кто мог — спасался бегством. Беглый парод сбивался в разбойничьи шайки по всем центральным уездам страны. Южным границам угрожали татары и турки, северо-западу — Литва и Швеция. Государство стояло на грани гибели. Страну раздирали постоянные склоки вельмож – и этому, право, надо было положить конец…

3. Придя к власти, несмотря на хаос и разруху в стране, Иван IV немедленно начал проведение ряда актуальных реформ – законодательной, военной, административной.

Законодательная: новый судебник Ивана IV ограничивал феодалов в закрепощении крестьян; вводил смертную казнь только за повторный (!) разбой. Для сравнения — в Соборном уложении 1649 года, составленном при «тишайшем» царе Алексее Михайловиче, смертная казнь предусматривалась уже за 25 видов преступлений. То есть судебник Ивана IV был гораздо гуманнее и предыдущих вариантов «уголовного кодекса» тех лет, и последующих.

Очевидец немец Генрих Штаден совершенно бесстрастно свидетельствует, что государь «хотел искоренить неправду правителей и приказных… Он хотел устроить так, чтобы новые правители, которых он посадит, судили бы по Судебникам, без подарков, дач и подношений».

Профессор Н.М. Золотухина утверждает: по кругу вопросов, которые регулировались новым законодательством, а также по уровню юридической техники русская юридическая культура превосходила в этот период общеевропейский уровень.

Военная: регламентировался порядок несения военной службы служилыми людьми, уменьшено было и налоговое бремя, особенно сильно давившее на мелкопоместных служилых людей. Значительно уменьшалась основная часть войска – конница, потому что была иррегулярная (собиралась только на время военных действий из разрозненных отрядов феодалов, каждый из которых сам решал, сколько ратников ему взять на войну) и плохо управляемая (потому что вопросы престижа – даже на войне! – часто брали верх над соображениями целесообразности и общей выгоды государства). Вместо аристократической кавалерии всё большее значение придавалось регулярным войскам – пехоте с огнестрельным оружием (знаменитым стрельцам). Эту реформу по праву можно считать ключевой среди военных преобразований Ивана IV. Как писал доктор исторических наук В.В. Пенской, в дополнение к стрельцам во 2-й половине XVI в. государство стало верстать на службу в «городовые» казаки всякого рода «вольных» людей (а впоследствии и черносошных и даже монастырских, помещичьих крестьян и беглых — государственный интерес оказывался выше интересов помещиков и церкви). Широкое развитие получил самый интеллектуальный род войск того времени – артиллерия. Иностранцы, бывавшие  в России  в последней четверти XVI в., поражались количеству  и  качеству  русской  артиллерии. Так, посол Священной Римской империи Пернштейн в 1575 г. отмечал, что «… он (т.е. Иван IV) имеет до двух тысяч пушек и множество других орудий, из коих некоторые изумительно длинны и столь широки и высоки, что самого высокого роста человек, входя в дуло с надлежащим зарядом, не достает головою до верху…«. Другой посол, Дж. Флетчер, отмечал, что «…ни один из христианских государей не имеет такого хорошего запаса военных снарядов, как русский царь, чему отчасти может служить подтверждением Оружейная палата в Москве, где стоят в огромном количестве всякого рода пушки, все литые из меди и весьма красивые…».

Вот ещё один очевидец — Александр Гваньини. Итальянский дворянин,издатель и автор нескольких историко-географических сочинений, наёмник на стороне Польши, участвовал в войнах с Русским государством – т.е. знал происходящее не понаслышке. Так вот Гваньини в своих сочинениях писал о русских: «…ныне же действуют пушками весьма часто и искусно… и весьма хорошо умеют осаждать крепости».

Такие отзывы о русской артиллерии из уст иностранцев, скорее склонных приуменьшать успехи русских, чем преувеличивать их, весьма примечательны. Можно без преувеличения сказать, что в области артиллерии Ивану удалось не только сравняться с Европой, но и перегнать её. Кроме того, Россия во 2-й половине XVI века безусловно опередила Европу (за исключением, быть может, Испании Филиппа II) ещё и в создании централизованного аппарата управления вооруженными силами. И ещё нововведение в области войны: при Иване IV был организован специальный государственный фонд для выкупа «русского полона» из татарских государств, часто промышлявших набегами.    Да-а, царь–изверг – ни дать, ни взять…

Административная реформа: Иван IV ввёл местное самоуправление, суд присяжных, налоговую реформу, весьма прогрессивную по меркам того, а может быть, и по меркам нынешнего времени. Вместе с избранной Радой Иван IV провел ряд реформ, направленных на централизацию государства, в том числе губную. Губная реформа – это серия мероприятий по изъятию из суда наместников дел о разбойниках и передачи их губным учреждениям, то есть органам местного управления в губе, которые ведали сначала сыском и судом по уголовным делам, а затем вопросами текущего управления. Введены выборные земские власти: старосты, головы и судьи. В 1555–1556 годах были отменены «кормления».

Предвосхищая на 2 века кадровую реформу Петра І, Иван Грозный стремился государственные должности передавать не представителям зазнавшихся боярских родов, а выходцам из нового нарождающегося класса дворян, т.е. награждать не за подвиги предков, совершённые  2-3 столетия назад (и часто придуманные) – а за реальные заслуги перед Отчизной.

Историк Н.М. Пронина пишет: передавая многие из конфискованных земель в качестве поместий своим опричным дружинникам, царь ещё и стремился к тому, чтобы установить на этих землях законный правопорядок, единый для всего государства потому что пожалованные его доверием дворяне ориентировались на законы, принятые для всей страны – а не на собственное усмотрение да на «обычаи по старине», как это было принято в боярских вотчинах.

Немудрено поэтому, что простое население – посадские люди, купцы в крупных торговых городах – как писал польский историк К.Ф. Валишевский, «не заявляли недовольства такой перемене. Представители английской торговой кампании даже добивались, как милости, чтобы их подчинили опричнине. О том же просили и Строгановы».

Дополнить портрет царя нужно следующими штрихами. Иван IV был одним из самых образованных людей своего времени, обладал феноменальной памятью, богословской эрудицией. Он автор многочисленных посланий, стихира  на Сретение Владимирской иконы Божией Матери, канона Архангелу Михаилу. При нем было прославлено 39 новых русских святых. Вместе с макарьевскими Великими Четьями-Минеями и «Домостроем» протопопа Сильвестра они навсегда вошли в историю мировой письменной культуры. Иван IV был хорошим оратором. По распоряжению царя созданы уникальные памятники литературы – Лицевой летописный свод (на 9 тысяч листов – 16 тысяч миниатюр) и Степенная книга. Царь способствовал организации книгопечатания в Москве и строительству храма Василия Блаженного на Красной площади. По свидетельству современников Иван IV был «муж чюдного разсуждения, в науке книжного поучения доволен и многоречив зело». Он любил ездить по монастырям, интересовался описанием жизни великих царей прошлого. Иван имел возможность унаследовать от бабки Софьи Палеолог ценнейшую библиотеку Мореи, в которую входили древние греческие рукописи. За время правления царя Иоанна Васильевича Грозного было возведено более 40 каменных церквей; основано свыше 60 монастырей, построено 155 крепостей и около 300 новых городов, открыты сотни почтовых станций по всей стране. (Как-то всё это не сообразуется с образом кровавого психопата, не находите?) В 1549 году был созван первый Земский Собор. При Грозном были созваны 7 Церковных Соборов, в работе большинства из которых он участвовал лично. Стоглавый Собор 1551 года, который определил на долгое время организацию и формы многих сторон церковной жизни, проходил так: царь лично задавал вопросы, а Собор отвечал на них.

В 16 веке одним из бичей  городов (построенных преимущественно из дерева), были пожары. До Иоана Васильевича пожары на Руси не тушили и не давали тушить — дескать, воля Божья; пришлось Грозному царю лично вмешаться, чтобы русские города не погибали в огне вместе их с жителями-фаталистами.

Настала пора поговорить – в кавычках ли заявлять о мягкотелости Ивана IV или всё-таки без оных. Здесь надо сразу оговориться: Царское служение — это не ВРЕМЕННОЕ избрание, как происходит сейчас в «цивилизованном» мире. Думать, что царь Иоанн Васильевич казнил по прихоти — это вообще не понимать, что есть Царская власть. Он отвечал за вверенную ему Богом страну, и людей, которых он казнил (и по ЕГО же «Синодику опальных» мы о них знаем) он воспринимал, как врагов Царя, а, следовательно, государства, Церкви и православного народа. Поэтому летописи и зафиксировали известный царский постулат «Несть власти, аще не от бога». Видный русский историк В.О. Ключевский писал по этому поводу: «Тоном вдохновенного свыше и вместе с обычной тонкой иронией писал он во время переговоров о мире врагу своему (польскому королю) Стефану Баторию, коля ему глаза его избирательной властью: «Мы, смиренный Иоанн, царь и великий князь всея Руси по божию изволению, а не по многомятежному человеческому хотению».

Заговоры и измены (вполне реальные, а отнюдь не воображаемые) следовали один за другим. В начале своего правления Грозный предпочитал изменников прощать. Даже таких, которых немедленно казнили бы в любом другом государстве. Некоторых прощал даже дважды. Перед тем, как отдать приказ о казни того или иного лица, Иван IV сначала проводил расследование и убеждался в его виновности. Некоторые лица, чья вина была не до конца выяснена, доставлялись для допросов в Москву или Александровскую слободу. Рассматривая  документально  зафиксированную  практику  наложения  наказаний  Ивана IV, нигде не найти легендарной «вспыльчивости» и «гневливости». Напротив, виден взвешенный подход и гуманное отношение к нарушителям царской воли.

В воспоминаниях английского путешественника Д. Горсея описывается, как послы крымского хана Девлет-Гирея пришли к Ивану IV. Старший посол, находясь перед троном царя, достал длинный нож и от имени пославшего его заявил, что пусть этим ножом русский царь перережет себе горло. Какова была реакция? — послов не только не изрубили на куски, как предлагали советники Ивану IV, но даже не отобрали врученные было подарки.

В 1583 г. Иван Грозный писал покорителю Сибири Ермаку: «Тимошка, не насильствуй верою православною местные народы. Беда на Руси может быть».

Кстати, столь же тактичен и предельно осторожен был Иван Грозный и в вопросах вероисповедания для народов Поволжья. За исключением татар-мусульман, все они в большинстве своем были еще язычниками. Назначенный в 1555 г. казанский архиепископ Гурий получил от царя строжайший наказ крестить, обращать их в православие исключительно добровольно, по собственному желанию каждого человека.

После посажения в Казани ставленника России хана Шигалея только в один день, 16 августа 1551 года, и только на ханском дворе было освобождено 2700 русских рабов. Зная, что это далеко не все пленники, «со свойственной ему жестокостью несусветный изверг» Иван Грозный отдал приказ, согласно которому «…если у кого найдут христианского пленника — того карати смертью» — и тут же по всему Казанскому ханству на волю было выпущено 60 тысяч русских невольников. Сатрап, что и говорить!

Историк Н.М. Пронина пишет: в октябре 1552 г., сразу после окончания боев за Казань на общем военном совете, созванном царем и посвященном вопросам «об устроении града нововзятого», вспыхнул горячий спор. На этом совете Иван, помимо прочего, высказал свое намерение немедленно покинуть город и вывести все основные русские войска из ханства, оставив в нем лишь минимальное их количество – для поддержания порядка. Как свидетельствует участник того совета князь Курбский, это предложение государя встретило резкое осуждение неких «мудрых и разумных» вельмож (в числе коих находился и он сам, «любимец» царя). Эти «мудрые и разумные» требовали от Ивана как раз противоположного – того, чтобы государь, оставшись в Казани на зиму «со всем воинством», продолжил военные действия «и до конца выгубил воинство бусурманское и царство оное себе покорил и усмирил землю на века». Вот на что толкал Ивана Грозного (и, видимо, «со слезами умиления») великий человеколюбец и будущий невинный страдалец за правду, князь Андрей Михайлович Курбский!

Однако у молодого царя хватило выдержки настоять на своем и не поддаться на провокационные требования знати.

Ещё факт. На Руси власти не утруждали себя постройкой тюремных замков. Большинство обвиненных в преступлениях до завершения дела находились на поруках у общества или у частных лиц, которые отвечали за них головой. А если у кого не было поручителей, тех заковывали в кандалы или колодки и держали в глубоких погребах, ямах. И кто в 1560 году запретил подземные тюрьмы? Правильно, жестокий тиран, Иван Грозный.

В 1560 году Иваном Грозным был взят в плен гроссмейстер Ливонского ордена Фюрстенберг. Уж западные историки отвели душу, живописуя, как несчастного гроссмейстера вместе с другими пленными провели по улицам Москвы, избивая железными палками, после чего запытали до смерти и бросили на съедение хищным птицам. Тем не менее, через 15 лет после своей «мучительной смерти» гроссмейстер посылает своему брату письмо из Ярославля, где ему жестоким тираном была пожалована земля. В письме Фюрстенберг пишет, что «не имеет оснований жаловаться на свою судьбу». Иван Грозный предложил ему стать наместником в Ливонии, тот отказался, и дожил свой век совершенно спокойно.

Далее. После очередной попытки боярского бунта Иван Грозный потребовал от вельмож целовать крест на верность, все клялись в верности и целовали в том крест — и тут же в Польшу сбежал князь Дмитрий Вишневецкий, до этого перебежавший из Польши к Ивану. Вновь не ужившись с Сигизмундом, трижды предатель Вишневецкий отправился в Молдавию, где затеял государственный переворот, за что турецкий султан его в Стамбуле казнил как смутьяна и бунтовщика. А вот угадайте с одного раза, на кого записали казнь Вишневецкого историки? Правильно, на московского кровожадного деспота и тирана…

15 февраля 1563 года, в ходе Ливонской войны, польско-литовский гарнизон Полоцка выбросил белые флаги и сдался русским войскам. Причем, как почти полвека назад, после победного штурма Смоленска отпустил всех пленных поляков Василий III, так и теперь его сыном Иваном были щедро одарены — шубами! — и отпущены восвояси все сдавшиеся польские офицеры и солдаты. Как же коварна и преступна политика Кремля…

В 1563 году высокопоставленный боярин Иван Шереметев вместе с «ближним воеводой» Алексеем Адашевым и хранителем государственной печати Иваном Висковатым был обвинён в том, что они «ссорили крымского хана с московским государем», подвергся опале и ссылкам. Однако уже в 1564 году о нём была взята «поручная запись», а опала снята. При этом, несмотря на опалу, в 1562—1564 годах И. Шереметев был воеводой в различных походах. А в 1565—1567 годах он неоднократно упоминается в дворцовых разрядах как один из старейших бояр, которых царь Иван Грозный оставлял в Москве управлять городом в своё отсутствие.

Очень жаль, что незабвенный Л.Романовичев в своём опусе упустил возможность лишний раз посмешить Читателя: он совсем позабыл во всех кровавых подробностях рассказать о самом страшном грехе Ивана IV — убийстве своего сына. Убийстве, которого не было. Миф об убийстве сына изобрёл папский легат, иезуит Антоний Поссевино, прибывший в Москву в 1581 г. в качестве посредника в переговорах между русским царем и польским королем Стефаном Баторием, вторгшимся в ходе Ливонской войны в русские земли. До этого он предлагал Иоанну королевский, а затем и императорский титул от папы в обмен на организацию «крестового похода» против Османской империи и «освобождение Константинополя», в чём получил отказ. Так вот, иезуит прибыл в Москву через несколько месяцев после смерти царевича и не мог быть свидетелем происшествия.

Уже покинув Россию, Поссевино решил отыграться за провал порученной ему папой римским миссии приведения России к католическому престолу. Он широко засеял Европу бурьянами слухов о сыноубийстве Ивана IV – хотя и знал, что наследник Грозного Иван Иванович скончался от горячки. Причём длилась она почти 2 недели. Мало того: Иван Иванович умер не в Москве, а вообще в другом городе – Александровой слободе, находящейся более чем в 100 км от столицы!..

Апрельской ночью 1564 года ещё одна «жертва царского произвола» — князь Курбский — на верёвках спустился с крепостной стены Дерпта, и бежал с сопровождении нескольких «детей  боярских» в Литву. При этом на Родине изменник позабыл жену и 9-летнего сына.

Что ему в отместку сделал «жестокий тиран», душегуб и кровопийца, «величайший садист и палач в челове­ческой истории» по утверждению «журналиста» Романовичева? А тиран и садист  через некоторое время… разрешил семье изменника уехать в Литву, чтобы они смогли воссоединиться с «благородным» беглецом! Вот такие они, тираны…

Жаль только Курбский не оценил этого жеста «палача»: к тому времени он уже успел жениться на богатой вдове. А вскоре выяснилось, что за год до побега предусмотрительный князь взял в Печорском монастыре крупный займ, и возвращать его не собирался. (Позднее, после смерти Курбского, его потомки вновь были приняты в российское подданство…)

Венецианский посол Липпомано в донесениях на родину писал об Иване IV как о праведном судье в 1575 году, то есть уже после многих совершённых Грозным казней. Другой венецианец, Фоскарини, говорит с похвалой о правосудии, совершаемом этим несравненным государем при помощи простых и мудрых законов, о его приветливости, гуманности, разнообразности его познаний, о блеске двора, о могуществе армии и отводит ему одно из первых мест среди властителей того времени.

Ещё пример. Митрополит  Иоанн приводил  в своей книге сообщение о том, что  в 1577 году  во время Ливонского похода царь и его штаб направили под город Смилтин князя М.В. Ноздреватого и боярина А.Е. Салтыкова. Их войскам долго не удавалось заставить город сдаться. Ивану IV пришлось несколько раз посылать под Смилтин опричных чиновников, пока не выяснилось, что, во-первых, вопреки указу государя, войска расположились вокруг осаждаемого города, не выставив дозоры – то есть подставили себя под удар, и во-вторых и в-главных, сии Ноздреватый и Салтыков не дают литовцам покинуть города с вещами, желая поживиться их имуществом. После того, как царь приказал возглавить осаду опричному воеводе и тот обещал выпустить литовцев с вещами, город был сразу сдан. В наказание провинившимся воеводам царь велел Ноздреватого на конюшне плетью бить, а Салтыкову шубу в подарок не давать. (всего-то… и это — людям, из-за которых застопорилось ведение целой войны!)

Как пишет доктор исторических наук  Ю.Е. Кондаков, крупные чиновники избегали казни даже в том случае, если сами сознавались в покушении на цареубийство и измену. Например, в 1546 г. заслуженного возмездия избежал окольничий И.П. Челяднин-Фёдоров (живописную иллюстрацию казни которого «журналист» Л. Романовичев привёл в своей статье), после инцидента на Коломенской дороге признавшийся в участии в заговоре на цареубийство. Он был сослан на Белоозеро, а позднее и возвращен ко двору. Как по мне — совершенно зря. Потому что уже в 1547 году сей достойный муж в числе прочих бояр на заседании Думы обвинил родню царя в поджоге столицы! (Тогда погибло около 3000 человек, ещё больше осталось без крова.) 15 сентября 1562 года — в разгар Ливонской войны! – тот же И. П. Челяднин-Фёдоров, русский наместник в Ливонии, получил от литовского гетмана Г. А. Ходкевича предложение о перемирии. И вот этот боярин своей властью, без санкции царя, отдал приказ о временном прекращении в Ливонии боевых действий: «И мы ныне для доброго дела… государя своего воеводам по городом Ливонския земли… заказали, чтоб вашего государя людем войны никоторыя не чинили до государева указа…» (Попытался представить такой шаг государственного деятеля в рамках настоящего тоталитарного государства, но представить аналогичный приказ по Ленинградскому фронту в исполнении, например, Жданова так и не смог…) А Челяднина-Фёдорова никто расстреливать на месте и сажать на кол не стал, несмотря на очевидное недовольство Ивана Грозного принятым решением. Более того, царю пришлось искать способ отменить перемирие без урона для авторитета боярина. Мало того — практически тогда же, в феврале 1563 года, сразу после взятия русскими Полоцка, очень похожие переговоры литовской рады с главой Боярской Думы И.Д. Бельским заканчиваются очень похожим перемирием на условиях статус-кво. И царь Иван вынужден был принять это решение «за боярским челобитьем», что зафиксировано в посольских книгах.

Во время отхода от Москвы хана Девлет-Гирея в 1571 г. к нему пытался перейти мурза Абысланов, находившийся на царской службе. Пойманный русской заставой, он признался в том, что был послан к Девлет-Гирею воеводой И.Ф. Мстиславским с предложением во время нового похода сдать Москву. Глава Земской думы был арестован и признался во всем. Но он обещал впредь верно служить царю и его детям. За князя вступились опричные и земские воеводы, сражавшиеся под его руководством. Трое крупнейших воевод поручились за опального, обещая в случае его новой провинности выплатить залог. Князь был освобожден и направлен наместником в Новгород (а должен был бы пойти на эшафот…).

В 1566-1567 гг. царём были перехвачены письма от польского короля и от литовского гетмана ко многим знатным подданным Иоанна. Среди них был и бывший конюший И. П. Челяднин-Фёдоров, чей чин делал его фактическим руководителем Боярской Думы и давал ему право решающего голоса при выборах нового государя. Вместе с ним письма из Польши получили князь Иван Куракин-Булгачов, три князя Ростовских, князь И.Д. Бельский и некоторые другие бояре. Из них только один Бельский не вступил с Сигизмундом в самостоятельную переписку и передал Иоанну письмо, в котором польский король предлагал князю Ивану Дмитриевичу обширные земли в Литве за измену русскому государю.

Остальные адресаты Сигизмунда продолжили письменные сношения с Польшей и составили заговор, ставящий своей целью посадить на русский престол князя Владимира Старицкого. Осенью 1567 г., когда Иоанн возглавил поход против Литвы, к нему в руки попали новые свидетельства измены. Царю пришлось срочно вернуться в Москву не только для следствия по этому делу, но и для спасения собственной жизни: заговорщики предполагали с верными им воинскими отрядами окружить ставку царя, перебить опричную охрану и выдать Грозного полякам.

Во главе мятежников – вы не поверите! — встал всё тот же, уже дважды прощённый за преступления Челяднин-Фёдоров. Сохранится отчёт об этом заговоре политического агента польской короны А. Шлихтинга, в котором он сообщает Сигизмунду: «Много знатных лиц, приблизительно 30 человек… письменно обязались, что предали бы государя вместе с его опричниками в руки Вашего Королевского Величества, если бы только Ваше Королевское Величество двинулись на страну».

Видать, Челяднину очень пришлась по вкусу мысль увеличить свои обширные владения за счет польских подачек, иначе с чего бы «безукоризненно честный боярин» (как его назвал В.Б. Кобрин)  решился  на иудин грех и возглавил такое мерзкое дело? Прощение третьего предательства Челяднина было бы уже чистой воды самоубийством и для Ивана Грозного, и для государства – но может быть, некоторые запорожские журналисты по-прежнему будут считать, что царь не имел права казнить трижды предателя?..

В 1571 году крымский хан Девлет-Гирей при поддержке Османской империи и в согласовании с Речью Посполитой выступил в поход на Русь. По мнению академика Р. Ю. Виппера: «крымский хан действовал по соглашению с Сигизмундом, об этом знали в Москве сторонники польской интервенции (участники заговора Челяднина-Старицкого), которые все ещё не перевелись, несмотря на казни предшествующего трехлетия; они „не доглядели“ приближения татар, не сумели, или, лучше сказать, не захотели организовать оборону столицы». Девлет-Гирей обошёл дальние патрули, опрокинул войска земских воевод Вольского и Мстиславского и мощным ударом взял Москву. Оценить количество погибших и захваченных в плен представляется весьма трудным, историки называют цифры от 60 до 80 тысяч уведённых в рабство и от 40 до 70 тысяч погибших. Так вот, князь Мстиславский, письменно признавший свою ответственность за поражение и последующий погром Руси, был прощён царём благодаря ходатайству митрополита Кирилла.

Далее. В 1563 г. княгиня Ефросинья Старицкая, вдохновительница большинства заговоров против Ивана IV, была подвергнута опале – и что с ней, подстрекательницей и бунтовщицей-рецидивисткой, сделал «кровавый тиран»? — четвертовал? колесовал? отрубил голову? на худой конец, может ядом траванул? Как бы не так! – распоряжением «Верховного Душегуба» она всего лишь была отправлена в монастырь. Какое невероятное злодейство со стороны Ивана Грозного, не правда ли?

Принявшая при постриге имя Евдокии, она ещё довольно долго прожила в Воскресенской женской обители, расположенной неподалеку от знаменитого Кирилло-Белозерского монастыря. Из общеизвестных исторических данных явствует: даже там высокородной монахине специальным царским распоряжением было позволено сохранить при себе не только прислугу, но и ближних боярынь-советниц. Последовавшие за ней слуги получили несколько тысяч четвертей земли в окрестностях монастыря. Воскресенская обитель не была для Ефросиньи тюрьмой. Ей позволяли ездить на богомолье в соседние обители. Под монастырской крышей старица собрала искусных вышивальщиц – одним словом, предавалась своему любимому хобби…

О «жестокости» царя красноречиво говорит и такой факт, приводимый исследователем В. Г. Манягиным: вскоре после казанского похода попавший в немилость князь Владимир Воротынский был посажен под замок. И оттуда, из заточения, Воротынский слал царю письма, в которых горько жаловался на то, что ему, его семье и 12 слугам не присылали полагающихся от казны рейнских и французских вин, свежей севрюги с осетриной, изюма, чернослива и лимонов. Вопрос на засыпку: много ли вы знаете попавших в опалу европейских вельмож, единственной проблемой которых являлся недостаток дорогих иностранных вин? Ответ очевиден…

О справедливости и гуманности царя свидетельствует и его послание в Кирилло-Белозерский монастырь, где он кротко уговаривает монахов, явно нарушивших постановления Стоглавого собора, раскаяться в грехах. Все эти данные, взятые в комплексе с давно известными материалами о широкой образованности царя, его глубокой церковности, позволяют полностью развеять сложившийся в публицистике миф об Иоанне Грозном, как о записном вурдалаке.

Стас ОСАУЛКО

Стас Осаулко

Опровержение черного мифа о  Иване Грозном

Часть 2

  Опричнина…

Источник информации — http://rusmirzp.com/2012/12/22/category/history/7828

Далее по тексту статьи Л. Романовичев, по какому-то недоразумению мнящий себя журналистом, пишет: «инструментом Ивана Грозного, величайшего садиста и палача в челове­ческой истории…»

Сие заявление «журналиста» Романовичева, как говорил  профессор Преображенский в «Собачьем сердце», есть утверждение космического масштаба – и космической же глупости. Поскольку является результатом политической предвзятости, помноженной на пещерную русофобию.

Дабы иметь представление о тех временах, обратимся к историческим трудам.

Поливаемый ныне ушатами грязи царь Иван Грозный был одним из тех немногих правителей, кто имел сердце и имел совесть – и потому, как человек набожный, каялся в своих деяниях. Каялся – хотя осуждаемые им на смерть преступники всеми силами пытались принести разорение русской земле. Иван Грозный, в отличие от папы римского, не считал себя непогрешимым, и потому в 1583 году по указанию царя был составлен «Синодик опальных» – список тех 3300 жертв, кто был (заслуженно или незаслуженно) подвергнут гонениям со стороны государственной власти. Синодик был составлен с целью поминовения в церквях. Вдобавок Иван IV пожертвовал монастырям на помин их душ крупные денежные суммы. Одновременно им были разосланы в десятки монастырей поминальные списки.

Пусть «журналист» Л. Романовичев скажет: он много знает примеров в истории, когда просвещённые и наихристианнейшие монархи Европы искренне сожалели бы о необходимости карательных мер в отношении политических преступников – и каялись бы за (вполне правомерное с точки зрения законов) применение смертной казни?..

( Немецкие наёмники из числа опричников Таубе и Крузе после усмирительного похода на Новгород  с некоторым удивлением писали: царь велел в Слободе «во искупление своих грехов построить две большие каменные церкви и наполнить их знаменитыми иконами, колоколами и другим». Дворяне-протестанты не понимали логики действий царя. Для них новгородский заговор был актом политической измены, попыткой перехода под власть иного государя – а потому и наказание вполне правомерным, и, следовательно, раскаяние царя в казнях были совершенно непонятны. )

Исследователь В.А. Колобков утверждал, что «Синодик опальных» Ивана IV составлен по материалам подлинных опричных отчётов и опричного делопроизводства. Более того – по   мнению  доктора Р.Г. Скрынникова, историка с мировым именем,  в синодике приведён полный хронологический перечень всех казнённых – включая уголовников. Его коллега В.Б. Кобрин, относившийся к Ивану Грозному резко отрицательно, насчитал впятеро больше казнённых – но Кобрин по ошибке включил в список жертв Ивана Грозного также и погибших от чумы. Возьмём, тем не менее, за отправную точку мнение Кобрина – около 16 тысяч жертв. Много это или мало? Иван IV царствовал 36 лет – то есть, если взять и вывести циничное среднее арифметическое количество казнённых за среднестатистический год, то выйдет 458 человека в год. Изрядно – но давайте сравним.

Не будем вспоминать, что в Париже с 13 по 17 век существовал Монфокон — трехъярусная (!) каменная виселица, способная лишать жизни одновременно более 50 человек. Не будем вспоминать, что в Англии по законодательству даже в гуманном 18 веке уголовное преследование начиналось с 12-летнего возраста. И строгое наказание полагалось  за кражу на сумму свыше  1 шиллинга (несколько копеек). Не будем вспоминать об этих европейских шалостях – сразу перейдём к важному.

Знаменитый на весь мир великий инквизитор Испании Торквемада навеки прославился как усмиритель  ереси – и Х.А. Льоренте, историк инквизиции, подсчитал, что Торквемада и его приспешники в течение 18 лет отправили на костёр 10 220 испанцев.

Испанский король Филипп II для подавления восстания протестантов в Нидерландах летом 1567 г. направил туда с неограниченными полномочиями герцога Альбу – и когда в Нидерланды пришло известие об этом, сто тысяч человек  эмигрировали. Страна не очень большая, на тот момент было всего около трёх миллионов жителей, но сто тысяч уехали сразу… Итак, руководить процессом усмирения  знаменитый герцог начал, учредив знаменитый верховный «Кровавый Совет», который только лишь за первые 3 месяца (!) своей «работы» приговорил 1800 человек к смертной казни. На городских площадях вырос страшный лес – шесты с водруженными на них головами «бунтовщиков». По улицам городов стлался дым костров, на которых десятками сжигали «еретиков», а солдаты Альбы ВСЕМ жителям Нидерландов дали кличку «недосожжённые». Герцог Альба занимает первое место в истории по числу вынесенных, лично подписанных смертных приговоров. По его собственному признанию, он лично подписал постановления о казнях — персонально, то есть не списком, а индивидуально — 18 600 человек.

В Ломбардии в период с 1504 по 1523 гг. сжигали по 1000 ведьм каждый год. Крестоносцы в ходе альбигойских войн вырезали больше половины населения Южной Франции. Говоря о жертвах религиозной нетерпимости в Европе, нельзя оставить без внимания то, что таковыми были не только взрослые люди (в том числе глубокие старики), но и дети. В частности, среди почти 1000 ведьм, сожженных в германском графстве Нейссе в 1640–1651 гг., имелись дети в возрасте от 1 года до 6 лет. Эпидемия европейского безумия не оставила в стороне даже животных (!). Они также могли быть признаны религиозными преступниками и подвергнуты смертной казни.

Усмиритель Пруссии, великий магистр ордена крестоносцев Конрад Валленрод, разгневавшись на курляндского епископа, приказал отрубить правые руки всем крестьянам его епископства. И это было исполнено! Карл V, император Священной Римской империи, в очередной раз повздорив с Папой Римским и взяв Рим штурмом, за одну ночь уничтожил 8000 жителей города. Варфоломеевская ночь — в одном только Париже! — собрала кровавую жатву в 5000 трупов, а в целом по Франции унесла жизни 25 000 протестантов-гугенотов. За это Римский папа наградил отличившихся специальной медалью (!). Селим I, султан Османской империи на рубеже 15-16 веков прославился своей невероятной, даже по меркам турецких завоевателей, жестокостью: за 2 первых года его правления янычары казнили более 40 000 человек. В Англии при Генрихе VIII преследованию в рамках кампании «огораживаний» подверглись 72 000 человек. В той же Англии при королеве Елизавете казнили 89 000 человек. (Мы можем гордиться своей нравственной планкой: англичане легко простили своей Елизавете I умерщвление 89 тысяч человек, а мы не прощаем царю Ивану загубленные 4 тысячи – или пусть даже 16 тыс. по Кобрину). В Германии при подавлении крестьянского бунта только в одном 1525 году было казнено около 100 000 восставших.

В это же самое время в Новом Свете полным ходом шла Конкиста. Так вот, американский историк Дэвид Стэннард в своей книге «Американский холокост: завоевание Нового Света» пишет, что освоение Америки сопровождалось самой страшной этнической чисткой в истории человечества. За 400 лет пришельцы из Старого Света физически уничтожили около ста миллионов (!) коренных жителей…

Всё это хорошо известно, однако человек, который уверовал в миф, уже не может отказаться от почти религиозной уверенности в том, что Россия – изначальная “империя зла”.

Так для чего же этот миф об «Империи Зла» создавался ещё в то время и поддерживается всю историю Руси вплоть до современности?

На  Западе для многих русский царь был непосредственным соперником: он был кандидатом на польский престол, пытался пробиться через оккупированную Швецией территорию к Балтийскому морю и т. д. Слава жестокого русского царя нужна была в Польше, Литве, Швеции, чтобы ослабить позиции русского царя и России вообще. Тогдашняя западная пропаганда, направленная против Ивана Грозного, вполне понятна. Но почему она актуальна до сих пор?

Что мог увидеть в Грозном необычного «весь мир»? Ну, разве только то, что тот не только казнил, но и потом бегал по монастырям каяться. Неуместная для монарха того времени рефлексия. Я бы даже сказал – забавная. А возможно, что и пугающая. Возможно, именно эта черта и легла в основу мифа об Иоанне Грозном как о самом безумном и жестоком российском правителе, которого  так любят поминать зарубежные и отечественные русофобы. В Европах – там всё понятно: казнили – значит, надо было. Никакой рефлексии, одни награды. А тут… В понимании европейцев, каяться за то, что вполне правомерно казнил инакомыслящего (изменника, преступника) мог только сумасшедший!

Далее «журналист» Л. Романовичев цитирует Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона про то, как царь «уехал в Александровскую слободу, из которой сделал укрепленный город. Там он завел нечто вроде монастыря, набрал из опричников 300 человек братии, себя назвал игуменом, князя Вяземского – келарем, Малюту Скуратова – параклисиархом, вместе с ним ходил на колокольню звонить, ревностно посещал службы, молился и вместе с тем пировал, развлекал себя пытками и казнями».

Читатель не заметил никакого противоречия? Л. Романовичев не заметил – на то он и «журналист». А Читатель пусть задастся вопросом: может ли человек, добровольно сделавший из своей резиденции строгий монастырь, ревностно посещать службы, молиться и, вместе с тем (!) развлекать себя пытками и казнями??

Кратко  тут должно сказать следующее. Как пишет по этому поводу исследователь Манягин В.Г., Александровская слобода была перестроена и являлась и внешне и внутренне подобием монастыря. При поступлении на опричную службу давалась клятва, напоминавшая монастырский обет отречения от всего мирского. Жизнь в этом мирском монастыре регламентировалась уставом, составленным лично Иоанном, и была строже, чем во многих настоящих монастырях. В полночь все вставали на полунощницу, в четыре утра — к заутрене, в восемь начиналась обедня. Царь показывал пример благочестия: сам звонил к заутрене, пел на клиросе, усердно молился, а во время общей трапезы читал вслух Священное Писание. В целом, богослужение занимало около 9 часов в день! Некоторые историки пытались и пытаются представить всё это ханжеством, разбавленным кровавыми оргиями — но НЕ МОГУТ подтвердить свои обвинения реальными фактами. Тем, кто твердит о ханжестве, предлагаю пожить «по-царски» хотя бы месяц, чтобы убедиться — без глубокой веры такой ритм жизни просто невозможен. А ведь Иоанн жил так годами!

И похоронен Царь был в облачении схимонаха…

[ Необходимо также сказать про очень значимую особенность энциклопедии Брокгауза и Ефрона – про свободную манеру изложения. Элементы беллетристики встречаются не только в биографических статьях (многие из которых читаются как захватывающие рассказы), но и в научных. Это стало возможно потому, что тогда не было принято редактировать статьи, «причёсывая» их под одну гребёнку, и авторский стиль – а авторов было много — оставался нетронутым. Следует заметить, однако, что в статьях на темы из истории, искусства, литературы и т. д. такая манера сочеталась с нарушением принципа объективности, так что в освещение вопроса авторы привносили расхожие для того времени или свои собственные оценки. ]

Далее по тексту статьи – всё более возрастающий снеговой ком лжи.

Например, про то, что митрополит Филипп обличал Ивана Грозного за беззакония опричнины. Тех, кто интересовался темой, это утверждение по меньшей мере посмешит. Ибо известно, что Филипп стал митрополитом по инициативе самого Грозного. И во избежание недоразумений и впутывания Филиппа в провокации, царь и митрополит разграничили сферы влияния: Иван Васильевич не вмешивался в церковное управление, а святитель не касался государственных дел. И не просто договорились, а 20 июля 1566 г. письменно зафиксировали такое разделение в официальной грамоте об избрании Филиппа на митрополичий престол.

В разных работах приводятся диалоги, где митрополит обличает Грозного, а тот гневается. Достоверными они не являются, поскольку взяты из опусов наёмников Таубе и Крузе – ливонских авантюристов, которые никак не могли быть свидетелями этих сцен – им, как иноверцам, запрещалось входить в храмы и царские палаты.

Кроме того — когда раскрылся заговор Челяднина-Фёдорова, митрополит выступил в поддержку политики Ивана Грозного, публично обличал епископов, которые сочувствовали изменникам.

И поэтому – Филипп как опора царя должен был быть устранён. «Политтехнологи» 16 века старались 2 года – но царь их доносам не верил, однако… Вода и камень точит. По наветам архиепископов, находившихся в оппозиции к митрополиту Филиппу (и желавших посадить на его место новгородского архиепископа Пимена), в 1568 году для суда над Филиппом был созван Освящённый Собор. Филиппа судила не светская власть, а церковная. Главными обвинителями св. Филиппа были: сам архиепископ Пимен Новгородский и его сообщники — епископ Филофей Рязанский и епископ Пафнутий Суздальский. Свидетели выложили то, что от них требовалось, и Собор постановил низложить митрополита. А Басмановы попытались оформить это как можно унизительнее – публично, в Успенском соборе, во время праздничной службы зачли какие-то «ложные книги», сорвали облачение святителя, гнали его мётлами и увезли в темницу Богоявленского монастыря.

Впоследствии была придумана сплетня, будто царь в гневе казнил всех Колычевых, а заключённому послал отрубленную голову его любимого брата Михаила. Но это уже просто голословная ложь! Двое Колычевых даже остались в ближайшем окружении государя, в опричной Думе. А брат Михаил с «отрубленной головой» жил ещё 3 года и умер своей смертью.

Если от выдумок перейти к фактам, то не мешает отметить: Освящённый Собор потребовал смертной казни для св. Филиппа, а Иван Грозный приговор не утвердил. Не духовенство смягчало гнев царя, а наоборот! Оно требовало смерти, а царь помиловал. Постановил сослать в монастырь. Инициаторам гонений пришлось организовать дополнительные меры предосторожности. Они отправили со св. Филиппом своего человека, пристава Стефана Кобылина, который подправил «режим» содержания, превратил ссылку в тесное заключение и изолировал святителя от внешнего мира.

Поэтому пусть Читатель сам рассудит фразу «журналиста» Л. Романовичева «о царе-слуге Антихриста, ко­торый развлекается казнями и пытками и убивает митрополита».

В отношении всего остального — с позволения сказать — МАТЕРЬЯЛА Л. Романовичева можно было бы просто махнуть рукой (или покрутить пальцем у виска), однако мне представляется необходимым всё же пройтись по нему – хотя бы бегло. И не затем, чтобы выявить ещё бóльший массив исторических ошибок – а для того, чтобы читатель яснее представлял себе, как простым перекручиванием фактов и очч-чень вольной их интерпретацией можно выдавать белое за чёрное. Для чего выдавать? — чтобы вволю поливать помоями прошлое соседней страны, к которой Л. Романовичев испытывает непонятное, но совершенно непреодолимое отвращение.

Да такое сильное, что излагает свою мысль о становлении православия в стране следующим образом: «…убивает митрополита. Да, подчеркнем — митрополита, а не патриарха, ведь взятки в Константинополь золотом и соболями, чтобы легализовать патриархию, поеха­ли позже» – и сразу становится видно человека, которому Россия – как кость в горле. Таким профессиональным украинцам (которые зеленеют от любых успехов государства Российского) можно напомнить о Сербском патриархате. Сербия что тогда, что сейчас имеет в Европе политический вес гораздо более скромный, чем Россия. Но Сербия – при этом – получила свой православный, независимый от Константинополя патриархат на 200 лет раньше! И, поди, ж ты: никому из доморощенных мародёров от истории не приходит в голову, что сербы получили свой патриархат за взятки – но стоит речь завести о России…

Далее следует ещё одно откровение: «…подозревая новго­родскую знать в соучастии в «заговоре» недавно убитого по его приказу князя Старицкого (наследника престола, меж­ду прочим. — Авт.)».   Итого в одной фразе 3 лжи и 2 недоговорки – совсем неплохо для украинского «инженера человеческих душ»! обличителя местного разлива, рупора мелкотравчатой оранжевой русофобии…

По пунктам:

1. Заговор имел место – и потому закавычивание его означает попрание истины. В 1553 г. во время тяжелейшей болезни Ивана IV князь Старицкий, несмотря на просьбу находящегося при смерти царя, отказался присягнуть малолетнему царевичу Дмитрию. С чего бы это? Разве себя так ведут вельможи, поддерживающие правящую династию?..

Исследователь В.Г. Манягин сообщает: в 1563 г. Иоанн узнал от служившего в Старице дьяка Савлука Иванова о новых «великих изменных делах» Владимира и его матери, княгини Ефросиньи. Царь начал следствие и вскоре после этого в Литву бежал Андрей Курбский, близкий друг Старицкого семейства и активный участник всех его интриг. Царь поменял людей в окружении князя – но его самого опале не предал, и вскоре прос­тил. Весной 1569 г. царь поручил ему командование армией, отправленной на защиту Астрахани.

Однако  в конце лета  того же года  близкий Старицкому двору  новгородский помещик П.И. Волынский сообщает царю о новом заговоре. Заговоре такого масштаба, что Иоанн в страхе обратился к Елизавете Английской с просьбой о предоставлении ему в крайнем случае убежища на берегах Темзы! Суть заговора, вкратце, такова: подкупленный князем Старицким царский повар отравляет Иоанна ядом, а сам князь Владимир, возвратившись в это время из похода и имея в своем распоряжении значительные воинские силы, уничтожает опричные отряды, свергает малолетнего наследника и захватывает престол. В этом ему помогают заговорщики в Москве, боярская верхушка Новгорода и польский король. Некоторые исследователи голословно объявили этот заговор фикцией, но польский историк К. Валишевский утверждал, что князь Владимир Андреевич Старицкий состоял-таки в преступных переговорах с королём Сигизмундом. И что в Новгороде был найден текст Договора изменников с Польшей, на котором стояли подлинные подписи архиепископа новгородского Пимена и многих именитых новгородских граждан. Было установлено участие в заговоре близких к царю московских бояр и чиновников: Вяземского, Басмановых, Фуникова и дьяка Висковатого.

2. «Убитый» князь Старицкий, конечно, заслуживал казни (за многолетнее домогательство трона), однако доказательств его убийства никто из историков привести НЕ МОЖЕТ. При этом все они путаются в способе умерщвления — по словам К. Валишевского: «Был ли он задушен, обезглавлен или отравлен ядом… — неизвестно, свидетельства не согласуются». Поэтому каждый историк получил возможность по своему вкусу описать его кончину. Итальянский наёмник Александр Гваньини в своих воспоминаниях сообщает, что Владимиру Андреевичу отсекли голову. Ливонские проходимцы Таубе и Крузе сообщают, что вся семья князя Владимира была полностью уничтожена. Карамзин, склоняясь к их версии, всё же исключает дочерей из числа жертв, но красочно описывает смерть двух сыновей и супруги князя. У Кобрина выпили яд сам Владимир, его жена и дочь. А вот Костомаров на этот раз проявил благодушие и ограничился двумя жертвами: князем и его женой, справедливо заметив, что единственный сын и две дочери Владимира были живы через несколько лет после описываемых событий.

Среди прочих документов заслуживает особого внимания скромное — без пыток и убийств — описание данного эпизода Д. Горсеем, управляющим английской торговой компании: «Иван послал за этим братом в провинцию Вагу: он считал его своим соперником… Когда князь явился в его присутствие и кланялся ему в ноги, то Иван поднял его и поцеловал… последовал короткий разговор и брат царя ушёл в слезах… На другой день тот скончался и был торжественно похоронен в Михайловском соборе в Москве». Горсей не пишет «его убили», а пишет «он скончался».

3. Наследником престола князь Старицкий никак быть не мог, потому что у царя было на тот момент 2 сына — Иоанн Иоаннович и Фёдор Иоаннович. Мало того: 15 годами ранее новгородского похода царь во время тяжёлой болезни взял с князя Старицкого письменную клятву о верности сыну Грозного Ивану. В составленном в этом году завещании царя князь Владимир был назван наследником трона, только если царевич Иван скончается в малолетстве. Т.е. даже если бы Иоанн Иоаннович скончался скоропостижно, но уже будучи взрослым – не факт, что престол перешёл бы к князю Старицкому.

4. Упомянутый «безвинный» князь был одним из тех, кто в составе Боярской Думы в 1567 году вынес обвинительный приговор Челяднину-Фёдорову (и остальным — своим же собственным! – сообщникам по заговору).

5. Указанный выше новгородский поход вовсе не был местью царя за непозволительную вольность этого города и неуместную в глазах тирана самостийнисть в принятии решений. Решение новгородского вече (читай: узкого круга олигархов) отдаться под власть польского короля грозило не только новой дезинтеграцией Руси – но и куда горшей бедой.

Общественное сознание народа в ту пору было в первую очередь религиозным — само существование человека было возможно только в свете религии. Сознательный же отход от религии влёк за собой духовное наказание, многократно более тяжкое, чем самая жестокая и бесчеловечная пытка. Потому что неверующий (а тем более отступник) в глазах общества обрекал себя на вечное пребывание после смерти в адской бездне без права на помилование.

Поэтому-то обращение новгородских олигархов к королю-басурману о принятии  города в состав католического государства был воспринят московским духовным и светским руководством как массовое вовлечение народа русского в тягчайшую демоническую ересь. По сравнению с этим даже кровопролитное смертоубийство – менее тяжкий грех. (Тут я напомню практику европейской инквизиции: обвиняемого еретика призывали покаяться перед сожжением на костре – угрожая в противном случае, помимо самого костра, вечными муками в Геенне огненной. Если он каялся и отрекался от своей ереси – его (часто) всё равно сжигали, только уже без проклятий, а с благостными увещеваниями, что это нужно для «окончательного очищения его тела от скверны» – так велик был ужас перед впадением в ересь и потому столь беспрецедентно-жестоко возлагаемое  наказание.) Поэтому-то обращения Новгорода к Польше было восприняты как втягивание всей северо-западной Руси в тягчайшее дияволическое преступление – со вполне ожидаемой реакцией.

Но всей вышеразобранной лжи «журналисту» Л. Романовичеву мало: описывая новгородский поход, он цитирует всю ту же Википедию с резкими  словами новгородского летописца. Википедию – если кто не знает – пишут анонимы, которые историками не являются и за свои слова не отвечают. Вот так и получается: одни неспециалисты пишут в сети всё, что им взбредёт в голову, — а другие неспециалисты, ссылаясь на авторитет Википедии как на истину в последней инстанции, потчуют потом этими материалами запорожскую публику…

Что же  касается новгородских летописных известий  и степени их достоверности, то не надо забывать, что писали, скажем, в близкородственной Псковской летописи. На странице, где говорится о том, что царь поколотил  царевича Ивана, буквально чуть выше приведены и такие поразительные «сведения»: «В лето 7090 (1582 г. по новому стилю). Поставиша город Земляной в Новгороде. Того же лета изыдоша коркодили лютии звери из реки и путь затвориша, людей много поядоша, и ужасошася людие, и молиша Бога по всеи земли; и паки попряташася, и иних избиша…»  Выводы делайте сами.

Так же хочу напомнить доверчивым читателям либеральных СМИ, что письменные свидетельства тех времён изобилуют преувеличениями, глупостями и откровенными выдумками. Так, например, один из иностранцев, записавший сам себя в очевидцы Новгородского похода Ивана Грозного, спустя много лет в своей книге (выпущенной на деньги императора Священной Римской империи), написал, что царскими войсками было уничтожено 700 000 людей – и ничего! никто в «просвещённой Европе» не назвал его вралём: никого не смутил тот факт, что на тот момент в Новгороде и окрестностях не было такого количества жителей. В другом «источнике» было сказано, что отрубленные головы людей, казнённых в присутствии самого Ивана IV, падали на зелену траву – и начхать всем русофобам что 16-го столетия, что 21-го на малозначительный факт — дело-то происходило в январе…  В третьем живописуются сцены казни на реке Волхов: опричники с большим трудом пробили в речном льду несколько прорубей, чтобы опускать в них трупы казнённых – но уже через несколько фраз немало удивлённый читатель может прочесть, что эти самые опричники топят баграми порубленные тела, свободно плавая по реце во лодиях. В четвёртом вместо реки Волхов фигурирует… Волга.

Комментарии нужны?

Итак, количество казнённых при Иване Грозном было показано выше. А как быть с «качеством»? Л. Романовичев обвиняет Грозного в болезненном садизме, запредельной жестокости, изобретении новых способов казни и т. д. Не буду расписывать все аналогичные практики, существовавшие в то время в «просвещенной Европе», чтобы не травмировать Читателя. Приведу лишь один пример (нет, не для того чтобы показать, что «у них» было ещё хуже. Просто «у них» — было. А у нас это придумывали — курбские, герцены и романовичевы.) Так вот, в 1584-м году был убит Вильгельм Оранский. О приговоре его убийце, Балтазару Жерару, писал известный американский историк Д.Л. Мотли в «Истории Голландской республики»: «Его приговорили к смерти: постановлено было, что правую его руку сожгут каленым железом, что плоть его будет в шести различных местах отодрана от костей щипцами, что его заживо четвертуют и выпотрошат, что сердце вырвут из груди и бросят ему в лицо и что его, наконец, обезглавят». Надо добавить, что казнь Жерара продолжалась 18 дней…

Что касается способов смертной казни, то по этому показателю разница между Россией и Западной Европой была колоссальной. Как справедливо указывает С. Познышев, «Россия не знала столь же утонченно-зверских видов смертной казни и тех торжественных обрядов их исполнения, которые практиковались на Западе… Наши казни всё-таки не отличались такою продуманной и утонченной жестокостью способов исполнения, как казни западноевропейские».

А в том случае, если евросудьи сомневались в виновности подсудимого, то могли приговорить и к ордалиям (испытаниям). Женщину — вытащить из кипящей воды камень, мужчину — пронести 30 шагов раскалённое железо. Не обожжёшься — невиновен. Эти демократические процедуры права просуществовали в Европе более трёх столетий! Сразу видно: Европа – родина гуманизма… Там английский монарх, например, вплоть до 1870 года (!) сохранял право приказать четвертовать и обезглавить тело после повешения, но делать это с живыми считали варварством. А вот индусов привязывать к пушкам и стрелять через них — это да, гуманно.

Нужно отметить и такую деталь. Если в Европе казни часто являлись элементами народных празднеств, фестивалей, ярмарок, и рассматривались обывателями как некое развлечение, в России казнь всегда воспринималась людьми лишь в качестве акта наказания за преступление.

По поводу «врождённой российской жестокости» и «европейского человеколюбия» процитирую А.Б. Горянина – историка, публициста и писателя:

«Историки культуры давно признали, что европейские художники отражали реалии окружавшей их жизни. И эти реалии ужасают. Посмотрите на гравюры Дюрера и Кранаха. Вы увидите, как в глаз связанной жертве вкручивают какой-то коловорот, как вытягивают кишки, навивая их на особый вал, как распяленного вверх ногами человека распиливают пилой от промежности к голове, как с людей заживо сдирают кожу. Сдирание кожи заживо – достаточно частый сюжет не только графики, но и живописи Западной Европы, причем тщательность и точность написанных маслом картин свидетельствует, во-первых, что художники были знакомы с предметом не понаслышке, а во-вторых, о неподдельном интересе к теме. Достаточно вспомнить голландского живописца конца XV — начала XVI вв. Герарда Давида. Гравюры Жака Калло с гирляндами и гроздьями повешенных на деревьях людей – отражение не каких-то болезненных фантазий художника, а подлинной жестокости нравов в Европе XVII века. Жестокость порождалась постоянными опустошительными войнами западноевропейских держав уже после Средних веков (которые были еще безжалостнее). Тридцатилетняя война в XVII веке унесла половину населения центральной Германии, и то ли 60, то ли 80% – историки спорят – населения её южной части. Папа римский даже временно разрешил многоженство, дабы восстановить народное поголовье. Усмирение Кромвелем Ирландии стоило той 5/6 ее населения. Рядом с этим бледнеет сама святая инквизиция. Что касается России, она на своей территории в послеордынское время подобных кровопусканий не знала даже в Смуту. Более того, Россия – почти единственная страна, не допустившая свойственного позднему европейскому средневековью сожжения заживо тысяч людей. Видимо, поэтому не знала она и такой необузданной свирепости нравов. Подробнее об этом речь пойдет чуть ниже.
На протяжении почти всей истории человеческая жизнь стоила ничтожно мало именно в Западной Европе. Сегодня без погружения в специальные исследования даже трудно представить себе западноевропейскую традицию жестокосердия во всей ее мрачности. Немецкий юрист и тюрьмовед Николаус-Генрих Юлиус, обобщив английские законодательные акты за несколько веков, подсчитал, что смертную казнь в них предусматривали 6789 статей. Еще в 1819 году в Англии оставалось 225 преступлений и проступков, каравшихся виселицей. Когда врач английского посольства в Петербурге писал в своем дневнике в 1826 г., насколько он поражен тем, что по следам восстания декабристов в России казнено всего пятеро преступников, он наглядно отразил понятия своих соотечественников о соразмерности преступления и кары. У нас, добавил он, по делу о военном мятеже такого размаха было бы казнено, вероятно, 3000 человек.
А теперь возьмем самый древний свод нашего права, «Русскую правду» — он вообще не предусматривает смертную казнь! Из «Повести временных лет» мы знаем, что Владимир Святославич пытался в 996 г. ввести смертную казнь для разбойников. Сделал он это по совету византийских епископов (т.е. по западному наущению), но вскоре был вынужден отказаться от несвойственных Руси жестоких наказаний.
Впервые понятие смертной казни, которая предусматривалась за измену, за кражу из церкви, поджог, конокрадство и троекратную кражу в посаде, появляется у нас в XV веке в Псковской судной грамоте и в Уставной Двинской грамоте. То есть, первые шесть веков нашей государственности прошли без смертной казни, мы жили без неё дольше, чем с ней.
Понятно и то, почему данная новация проникла сперва в Двинск и Псков. Двинск — это ныне принадлежащий Латвии Даугавпилс, да и Псков неспроста имел немецкий вариант своего имени — Плескау. Оба города были, благодаря соседству с землями Тевтонского и Ливонского Орденов, в достаточной мере (гораздо теснее, чем даже Карпатская Русь или Литовская Русь) связаны с Западной Европой. Новшество постепенно привилось. Но даже в пору Смуты смертная казнь не стала, как кто-то может подумать, привычной мерой наказания. Земский собор Первого ополчения 1611 года запрещает назначать смертную казнь «без земского и всей Земли приговору», т.е. без согласия Земского собора. Судя по тому, что ослушник обрекал на казнь уже себя самого, нарушение правила об обязательности утверждения смертного вердикта Земским собором было одним из самых страшных преступлений.»

Выводы делай сам, Читатель.
… И её конец

Концовка статьи «журналиста» Л. Романовичева получилась наиболее одиозной частью его опуса. То ли  виноват один из советских историков (на которого ссылается Л. Романовичев), Кобри­н В.Б. , перенявший  основные  постулаты  о «кровавости»  Ивана IV  у  своего  учителя Зимина А.А. То ли сам Л. Романовичев, тенденциозно подбиравший материал о царе и опричнине по принципу «плохое, очень плохое и только плохое!» Будем считать, что фраза о способности опричников применять оружие только против своих безоружных граждан, при полной небоеспособности на войне – всего лишь ещё одна рядовая ложь против России. Хотя бы уже потому, что имя так «любимого» либералами главного опричника страны Григория Бельского (Малюты Скуратова) впервые упоминается в разрядных книгах в 1567 году — нет, не как подающего надежды молодого инквизитора: в то время он занимал должность «головы» (сотника) опричного войска в военном походе на Ливонию. Там же Малюта Скуратов-Бельский и окончил свою жизнь: пал смертью храбрых при штурме литовской крепости Вейсенштейн (ныне Пайде) — увлекая за собой остальных воинов, он одним из первых взобрался на крепостную стену и был сражён наповал…

И на оскорбительный вызов «журналиста» Л. Романовичева, что мол «царь Иоанн, как послед­нее «трусло», бросил войско и начал пря­таться едва ли не под женскими юбками» нужно ответить следующим образом. Никому не приходит в голову обвинять в трусости Великого князя Георгия, бежавшего из осажденного Батыем Владимира на Сить для сбора войск. А ведь там последствия были гораздо тяжелее: не только полная гибель города со всеми гражданами, но и 240-летнее татарское  рабство  всей державы! Однако, что для  Георгия некоторые историки  и горе-журналисты считают государственной необходимостью (собрать войско для войны), то для Иоанна Грозного, по их мнению — преступная трусость.

Но в данном случае обвинять Грозного в трусости и отступлении вообще нет оснований!

В реальности дело происходило так: в начале мая 1571 г. разведка доложила, что татар не видно и набег, скорее всего, откладывается. Поэтому царь счёл возможным 16 мая вернуться в столицу. Иоанн не знал, что в это время огромное войско крымцев уже подходили к границе Руси. Но шли они не привычной дорогой, а тайными путями, в обход сторожевых застав. Их вели знатные изменники под предводительством К. Тишенкова.

23 мая — через неделю после отъезда царя! – хан Девлет-Гирей вышел к Оке  благодаря тайным осведомителям, высокопоставленным изменникам в русских рядах. Ему навстречу направили войско. Об измене говорит и то, что  пока татары переправлялись, пять земских  полков — 60 000 человек — не сдвинулись  с места  и не пытались препятствовать переправе (!), ссылаясь  на царский приказ не покидать предназначенных для охраны рубежей.  Только опричный полк под командой  Я. Ф. Волынского  встал на пути у татар. Но  число  смельчаков  не превышало   6 тысяч человек, и они были просто сметены 40-тысячной Ордой. Дождавшись, пока татары закончат переправу и уйдут к Москве, земские «храбрецы», так и не сделав ни одного выстрела, снялись с позиций и поспешно бежали к столице. Царь, узнав о случившемся и прекрасно понимая, что причиною такого положения дел является не только преступная халатность земских воевод Вольского и Мстиславского, но и прямая измена, был вынужден покинуть Москву — подальше от татар собирать подкрепление. Земские полки, бежавшие от Оки, вместо того, чтобы встретить врага в чистом поле, поспешно сели в осаду среди деревянных московских посадов. На другой день, 24 мая, татары зажгли предместья. Армия погибла в огне, воевода И. Д. Бельский задохнулся в подвале дома, где пытался спрятаться, «комендант» Москвы Вороной-Волынсков сгорел, самоотверженно пытаясь спасти опричный двор. Татары, переловив разбегавшихся из пламени жителей, ушли восвояси. Сами крымцы, сообщая о победе своим союзникам польскому королю Сигизмунду и князю-изгою Курбскому, писали примерно о 60 000 убитых  и таком же  количестве пленных. Сразу же  после набега  были казнены  князь М. Черкасский, не сумевший провести в срок мобилизацию всех опричных войск для отпора крымцам, и князь В.И. Тёмкин-Ростовский, ответственный за организацию обороны столицы. Князь Мстиславский, как уже было сказано, свою вину признал и был прощён.

Исследователь В.Г. Манягин  пишет, что Иван IV как руководитель страны сделал верные выводы из поражения 1571 года. Комиссия Воротынского разработала эффективный план защиты южных рубежей, в соответствии с которым в 70-х годах XVI века правительство обставило степь цепью укреплённых острогов от Донца до Иртыша. Но самое главное другое: Русь смогла с подачи царя подготовить силы для битвы при Молодях — и взять реванш за поражение уже на следующий год.

Цитата из справочника:

«Битва при Молодях – крупное сражение, произошедшее между 29 июля и 2 августа 1572 года в 50 вёрстах южнее Москвы, в котором сошлись в бою русские войска под предводительством воеводы князя Михаила Воротынского и армия крымского хана Девлета I Гирея, включавшая помимо собственно крымских войск турецкие и ногайские отряды. Несмотря на более чем двукратное численное превосходство, 120-тысячная крымская армия была обращена в бегство и почти полностью перебита. По своему значению битва при Молодях сопоставима с Куликовской и другими ключевыми битвами в российской истории. Победа в битве позволила России сохранить независимость и стала поворотной точкой в противостоянии Московского государства и Крымского ханства, которое отказалось от притязаний на Казанское и Астраханское».

 Теперь о роли опричнины в этой войне. Опричное войско не превышало тогда 5-6 тысяч человек. Несмотря на малочисленность, оно сыграло выдающуюся роль в защите России – и в битве при Молодях тоже. Например, в ночь на 28 июля 1572 года всё 120-тысячное  крымско — татарское войско перешло Оку. Хан Девлет Гирей по серпуховской дороге пошел на Москву, обходя Тарусу и Серпухов с востока, и отбросил после кровопролитного боя у верховьев Нары русский полк правой руки под командованием князя Никиты Романовича Одоевского.  Кто был этот князь Одоевский, с одним полком (!) заступивший дорогу огромной татарской армии?– а был он боярин и знатный воевода, который почти все свои походы совершал «из опричнины»!

На следующий день 29 июля 1572 арьергард крымских татар был атакован отрядом русских войск под руководством молодого опричного воеводы князя Дмитрия Хворостинина. В результате яростного боя крымский арьергард был практически уничтожен – даром, что был втрое больше! Но это было только полдела. Узнав о разгроме арьергарда и опасаясь за свой тыл, Девлет-Гирей повернул своё войско. К этому времени русские уже развернули гуляй-город вблизи Молодей в удобном месте, расположенном на холме и прикрытом рекой Рожаей. Отряд опричника Хворостинина оказался один на один со всей крымской армией, но, правильно оценив обстановку, молодой воевода не растерялся и мнимым отступлением заманил противника к гуляй-городу. Быстрым манёвром уведя своих воинов в сторону, он подвёл врага под убийственный артиллерийско-пищальный огонь – и «многих татар побили». 2 августа в тяжелейшей битве за гуляй-город против многократно превосходящего противника опричники опять отличились: обойдя атакующие войска крымцев с фланга и тыла, полки Хворостинина и Воротынского нанесли решающий удар, поставивший точку в войне — не выдержав этого двойного удара, крымцы и турки побежали, бросая оружие, обозы и имущество. Потери их были огромны – погибли все 7 тысяч присланных султаном янычар, большинство крымских мурз, а также сын, внук и зять самого хана Девлет-Гирея. Множество высших крымских сановников попало в плен. Во время преследования пеших крымцев  до переправы  через Оку было  перебито большинство  бежавших, а также  ещё один 5-тысячный крымский арьергард, оставленный на охрану переправы. В Крым возвратилось не более 10 тысяч воинов – из 120-тысячной армии!

Кстати, командующий Дивей-мурза был взят в плен именно опричником, Иваном Шибаевым.

Таким образом, разорённая предыдущими крымскими набегами 1566–1571 гг. и стихийными бедствиями конца 1560-х гг., воюющая на два фронта Русь смогла выстоять и сохранить свою независимость в тяжелейшей критической ситуации. Заслуга в этом принадлежит — среди прочих русских ратников — и «верным мужам государевым», т.е. опричникам.

А теперь, после всего вышесказанного, пусть «журналист» Л. Романовичев возьмёт обратно свои слова про то, что опричное войско только и было гораздо что «убивать тыся­чами мирных сограждан».

Я настаиваю!

Далее Л. Романовичев просто посмешил читателей, приведя под занавес обличительную цитату из  писателя В. Сорокина (где тот проводит очень вольные параллели между опричниной и КГБ). Да-да, того самого Сорокина, одного из адептов концептуализма и постмодернизма (ни разу не историка); того самого Сорокина, который за все свои литературные помои давно уже удостоился от читающей публики звания «порнографа» и – пардон – «калоеда».

А меж тем одолеваемому зудом разоблачительства Л. Романовичеву не помешало бы задаться простым вопросом: если Сорокин в 1985 году имел неприятности с КГБ – то насколько непредвзято будет его мнение об этой организации? Организации, которая время от времени наступала на хвост слишком сильно зарвавшимся порнографам и к… – ещё раз пардон…

Так что, как хотите — а у меня, когда я читаю опусы Романовичева о России/СССР, возникает одна и та же стойкая ассоциация с одной важной сценой из бессмертных «Мёртвых душ» Гоголя:

— Ведь очень хорошо знали, что Ноздрёв лгун, что ему нельзя верить ни в одном слове, ни в самой безделице, а между тем, именно прибегнули к нему. Это был решительно человек, для которого не существовало сомнения вовсе… Он отвечал на все пункты, даже и не заикнувшись. На вопрос, не шпион ли Чичиков какой-нибудь и старается втайне кое-что разведывать, Ноздрёв отвечал, что шпион, что и в школе, где он с ним вместе учился, его называли фискалом и что за это его товарищи, а в том числе и он, несколько его поизмяли, так что ему нужно было после того поставить около 400 пиявок к одним вискам… На вопрос, не делатель ли он фальшивых бумажек, он отвечал, что делатель, и при этом случае рассказал анекдот про необыкновенную ловкость Чичикова… На вопрос: точно ли Чичиков имел намерение увезти губернаторскую дочку, и правда ли, что он взялся помогать и участвовать в этом деле, Ноздрёв отвечал, помогал, и что не будь он, так ничего бы и не было… Попробовали было заикнуться о Наполеоне, но и сами были не рады, что попробовали, потому что Ноздрёв понес такую околесину, в которой не только не было никакого подобия на правду, но даже ни на что не было подобия, так что чиновники, вздохнувши, отошли прочь. Один только полицмейстер, наклонивши голову, продолжал слушать, думая, не будет ли, по крайней мере, чего-нибудь дальше, да, наконец, и рукой махнул, сказавши: “Чорт знает, что такое”.

Подводя итоги по статье, нужно сказать следующее.

Грозный анафеме не предан.

Да и вообще, если его правление было так «обильно омыто кровью», почему же его тогда прозвали «Грозным», а не «Кровавым»? А меж тем в народе – казалось бы, больше всего потерпевшего от царя — за Иоанном Четвёртым закрепилось именно прозвище «Грозный». Не «Мучитель», не «Пытатель», не «Ужасный», а именно – Грозный. Между тем за Николаем Вторым – Кровавый.

А у интеллигенции, особенно творческой, всё наоборот: царь, усиливший Россию в разы – плохой, а тот, при котором мы «Россию потеряли» – хороший. Невольно задумываешься: а наша ли это интеллигенция?..

Что страна имела от Иоанна Грозного? Законодательную реформу, уменьшившую тяжесть налагаемых наказаний за совершённые преступления. Военную реформу, включая модернизацию армии и превращение её в самую технически оснащённую армию Европы. Царь провёл несколько успешных войн. Обезопасил государство от набегов татар. Присоединил Сибирь. Содействовал развитию православия. Всё это как-то не вяжется с образом пьяного от крови психа в шапке Мономаха. Откуда же этот анекдотический персонаж, которым тыкают в каждого русского? За что же его так ненавидят? Казнил, вроде бы поменее других, государство упрочил, расширил. Так за что же?

Да вот за это за самое! Он создал самое мощное государство в Европе. Огромное по территории и богатствам. Третий Рим. И это ужаснуло правителей Европы. Это вызвало к жизни ту русофобию, которую мы наблюдаем сейчас – смесь страха и жадности. Кстати, о жадности. Грозный ввёл монополию на внешнюю торговлю. «Деловые люди» такого не прощают.

Внутренняя оппозиция была порождена ущемлением интересов крупных феодалов. В результате военной реформы они вынуждены были потесниться перед воеводами простого происхождения и подчиняться общевоинской дисциплине. Фактически получалось так, что реформы, шедшие государству на пользу, были во вред крупным феодалам. Интересы России и боярства вошли в прямое противоречие. Знати было непонятно, как это их интересами и привилегиями можно пожертвовать ради какого-то государства и населяющего его быдла.

Касательно количества жертв, выскажу такие соображения. Нравы тогда были суровые. Польский историк К. Валишевский обращал внимание на то, что происходило в Западной Европе: «Ужасы Красной площади покажутся вам превзойдёнными. Повешенные и сожжённые люди, обрубки рук и ног, раздавленные между блоками… Все это делалось среди бела дня и никого это ни удивляло, ни поражало». Католический кардинал Ипполит д’Эсте приказал в своем присутствии вырвать глаза родному брату Джулио. Шведский король Эрик XIV казнил в 1520 г. в Стокгольме 94 сенатора и епископа. Хагенбах, правитель Эльзаса, устроил праздник, на котором приглашенные мужчины должны были узнать своих жен, раздетых донага и с лицами, закрытыми вуалью. Тех, кто ошибался, сбрасывали с высокой лестницы.

Историк Александр Дмитриевич Нечволодов писал про историю Европы: «Генрих VIII, король Английский, не останавливавшийся перед казнью [даже] своих собственных жён, которых у него было несколько… Карл Смелый, герцог Бургундский, живший несколько раньше Грозного, и Людовик IX Французский совершили не менее кровавые, чем Новгородский, разгромы городов Льежа и Арраса за измену их жителей; также беспощадно жесток в борьбе со своим дворянством был известный король Датский и Шведский Христиан Второй, умерший за несколько лет до рождения Царя Иоанна Васильевича… сын и преемник Густава Вазы, Шведский король Эрик XIV, проявивший по примеру Христиана Второго в своей борьбе со Шведской знатью нисколько не меньше жестокости, чем Иоанн».

И таких примеров множество. Но символом деспотизма сделали Грозного, чьи «преступления» были рождены буйной фантазией его политических противников. Причем остриё обвинений направлено не только на личность царя, но также на Россию и русских. По поводу московского пожара англичанин Д. Горсей писал: «Бог покарал этих жалких людей, погрязших в своих вожделениях и ничтожестве, вопиющих содомских грехах; заставил их справедливо быть наказанными и терпеть тиранию столь кровавого правителя». Циничная удовлетворенность смертью десятков тысяч русских людей слышна в каждом слове.

Хотелось бы закончить заметки по теме царя и опричнины словами Карамзина: «Добрая слава Иоаннова пережила его худую славу в народной памяти… народ чтил в нём знаменитого виновника нашей государственной силы, нашего государственного образования… и… доныне именует его только Грозным, так названным древнею Россиею более в хвалу, нежели в укоризну».

Вот и суди сам, Читатель: чьё мнение для Матери-истории более ценно – историка Карамзина или русофоба Романовичева…