Кирилл Дегтярёв
Русские тоже коренной народ
URL: http://culturolog.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=870&Itemid=32 , http://geoblog.rgo.ru/blog/buduyshee-cevelizacii/492.html
Жизнь и история русского народа с точки зрения, какой мы обычно придерживаемся в отношении малых народов России.
Редакционный комментарий:
В российском законодательстве есть понятие «коренного малочисленного народа», которое закон от 1999 года (N 82-ФЗ) определяет следующим образом: «коренные малочисленные народы Российской Федерации — народы, проживающие на территориях традиционного расселения своих предков, сохраняющие традиционные образ жизни, хозяйствование и промыслы, насчитывающие в Российской Федерации менее 50 тысяч человек и осознающие себя самостоятельными этническими общностями». Иными словами, это народы, которым удалось сохраниться на обочине современной цивилизации. Не будь у них традиционного образа жизни и особого хозяйственного уклада, ещё не втянутого полностью в капиталистическую систему хозяйствования, они бы были ассимилированы более крупными народами. И исчезли как этно-культурная единица.
Закон защищает их самобытность, в том числе и экономически, даёт им возможность оставаться самими собой. При этом, конечно, воздействие современной системы хозяйствования и глобализация хозяйственных механизмов неизбежно сказываются и на малых народах. Наиболее активные представители этих народов время от времени стараются привлечь внимание общественности к их судьбе. За сохранение самих себя приходиться бороться, иначе жернова современной цивилизации смелют тебя в порошок. И такие обращения призваны побудить общественность встать на сторону малых народов, оказать им поддержку.
Между тем, часто остаётся в тени, что большие народы испытывают те же проблемы. Сохранение национальной идентичности и своего места в актуальной истории для больших народов также является непростым делом. Автор пытается посмотреть с этой точки зрения на русский народ.
Мы, коренной народ…
С большим интересом прочитав интервью с Павлом Суляндзигой, очередной раз подумал о проблемах другого коренного, хотя и не малочисленного (пока?) народа России — русского. Тем более — я один из представителей этого народа, если угодно — это моя община, хотя и полураспавшаяся.
Речь не о том, чтобы противопоставить русских удэге, ненцам или чукчам, совсем наоборот — о том, как много у нас общего, как много общих проблем и бед. Вплоть до того, что в большинстве случаев можно использовать ту же терминологию и чуть ли не подставлять «русские» вместо «коренные малочисленные народы Севера» в тексте интервью с Суляндзигой.
Итак, попробую сказать о русских так, в тех же терминах и понятиях, в каких обычно говорят о народах, относимых к категории «коренных малочисленных», в том числе — как говорил о них Павел Васильевич…
Русские — коренной народ Восточно-Европейской (собственно, иначе называемой Русской) равнины, оформившийся на этой территории, в лесной и лесостепной зонах, как этнокультурная общность не менее 1000 лет назад, а, начиная с XV-XVI вв. активно расселявшийся на Урале, в Сибири и Дальнем Востоке, Северном Кавказе — то есть достаточно оснований считать русских коренным народом и для этих территорий.
Русские сходны с рядом народов, делящихся на несколько групп в зависимости от преобладающего типа хозяйственной деятельности.
Так, например, чукчи делятся на «оленных», живущих в глубине континента и занимающихся, главным образом, оленеводством, и «береговых» — живущих на побережье и традиционно промышлявших морской охотой.
Русских, в свою очередь, можно разделить на две большие группы:
1) Сельские жители — крестьяне, занимающиеся, главным образом, земледелием и, в качестве вспомогательных форм хозяйства — животноводством, а также рыболовством, охотой и другими лесными промыслами. Специфика хозяйства русских зависела и зависит от природной зоны — чем ближе к южным степям, тем выше доля земледелия, и наоборот (собственно, если оленеводство — традиционный уклад, то земледелие — почему нет?);
2) Городские жители, работающие на промышленных предприятиях, в социальной сфере, системе науки и образования и т.д.
Надо отметить, что до начала XX века вторая группа была малочисленной, около 90% русских были крестьянами. Доля городских русских бурно росла в течение XX века, особенно — в первой его половине. При этом важно, что урбанизация, исход русских с традиционных мест обитания и хозяйствования, был в значительной степени вынужденным. Ряд социально-экономических реформ, проводившихся и при царском правительстве (столыпинская реформа), и при советской власти (коллективизация и ликвидация «неперспективных» деревень), и в постсоветской России (рыночные реформы) создавал для многих сельских жителей неприемлемые условия для дальнейшей жизни в родной среде.
Урбанизация русских произошла, по историческим меркам, сравнительно недавно. Городское население превысило сельское лишь в 1950-е гг., а к концу 1980-х выросло до более чем 70% населения. Неудивительно, что у многих (если не у большинства) ныне городских русских сохранились и родственники в сельской местности, и сильная сельская, крестьянская составляющая в менталитете. При урбанизации в городскую среду было привнесено множество традиционных крестьянских компонентов, нашедших отражение и в культуре, и во взаимоотношениях людей, и даже в организации производства и быта.
Таким образом, крестьянский сельскохозяйственный уклад является коренным для русского народа, а традиционная форма организации сельского хозяйства — крестьянская община, объединявшая, как правило, жителей одного поселения.
Земля принадлежала общине, и вопросы текущего распоряжения ею решались членами общины и были их внутренним делом. Сама же общинная земля воспринималась и считалась в системе обычного права как неприкосновенная и неделимая принадлежность общины. Земля для крестьян была матерью — кормилицей, а не «объектом недвижимости», подлежащим вовлечению в рыночный оборот.
Добавим, что, поскольку русские стали народом «государственным», это общинное мировосприятие распространялось на всю страну. Возможно также, что причину и следствие можно поменять местами — общинное мировосприятие помогло русским стать «государственным» народом и создать, вместе с другими народами Северной Евразии, великую страну в условиях, казалось бы, совершенно для этого неприемлемых.
Царское правительство практически до последних лет своего существования достаточно уважительно и мудро относилось к крестьянской общине. Хотя русские несли множество тяжких повинностей в пользу государства, хотя отдельные люди могли изыматься из общины против их воли, сама община обладала высокой степенью автономии, а на общинные земли никто не покушался.
Ситуация изменилась в начале XX века, когда общину попытались разрушить, а общинные земли — расчленить и сделать объектом рыночного оборота. Это известно под названием столыпинской реформы. Есть основания полагать, что именно эта реформа стала основной причиной последующего революционного взрыва. И что в октябрьской революции и установлении советской власти присутствовал, на самом деле, мощный консервативный элемент — борьба за сохранение общины, традиционного уклада.
Надо заметить, что и советская власть в итоге повела себя по отношению к русскому крестьянству с пониманием. Если говорить точнее, то до конца 1920-х, т.е. до начала коллективизации, русские крестьянские общины пережили почти «золотой век», поскольку им были отданы (или правильнее сказать — возвращены?) помещичьи земли. Начавшаяся далее коллективизация поначалу не учитывала специфику общины, где разумно сочеталось общественное и частное, и была чем-то вроде «столыпинской реформы наоборот» — обобществление всего. Но, при всех тяжёлых последствиях коллективизации, в течение нескольких лет были найдены сбалансированные решения, отражённые в колхозном уставе 1935 года. Колхозы, созданные советской властью, разумеется, не были полными аналогами крестьянских общин, но были весьма близки к ним.
При этом советская власть вкладывала много сил и средств в развитие села — поставки техники, распространение системы всеобощего бесплатного здравоохранения, электрификация и прочее.
В общем, при советской власти по отношению к русским было сделано и много плохого, и много хорошего. Так же и примерно в том же ключе, что и по отношению к малочисленным северным народам.
Урбанизация и организация городской среды также проходили, как уже говорилось, с учётом общинного опыта — точнее даже, с прямым переносом его в новые условия.
Это, например, градообразующие предприятия — они не только кормили работников, выплачивая им заработную плату, но и содействовали жизнеобеспечению в целом — при предприятиях строились детские сады и пионерские лагеря, создавались дома культуры с кружками и секциями для сотрудников и их детей, наконец — котельные предприятий отапливали и окрестные дома, и т.д. и т.п.
Не говоря уже о том, что в советской системе были защищены права работника предприятия — его практически не могли уволить, точно так же, как не могли «уволить» крестьянина из общины.
Естественно, и отношения в трудовом коллективе носили общинный отпечаток — с близкими и доверительными отношениями, обсуждением самых разных вопросов и т.д. Т.е. люди на работе не просто работали, а жили как в родной деревне. Это, возможно, не лучшим образом сказывалось на производительности труда, но, с другой стороны, так лучше сохранялся традиционный русский уклад бытия.
По сути, городское промышленное предприятие (причём не только предприятие, всё это можно сказать о почти любом городском учреждении) воспроизводило русскую крестьянскую общину в новых условиях, на новом технологическом витке.
Более того, можно сказать, что «общинный принцип» распространился на всю страну, что проявилось и в организации хозяйства, и отразилось в ментальности. Заметим, что у других народов России/СССР, и мало-, и многочисленных, этот принцип примерно тот же, так что отторжения это не вызывало. Так что община была интернациональной — в ней были и русские, и удэге, и все остальные.
В известном смысле так было и в царские времена вплоть до неудачной попытки строительства капитализма в конце XIX — начале XX века. В значительной степени революция 1917 года стала, как уже говорилось выше, реваншем традиционного русского уклада. Хотя это, конечно, дискуссионный вопрос.
Реформы, идущие с конца 1980-х — начала 1990-х гг., нанесли тяжёлый удар по традиционному русскому укладу. По сути, «большая» община в масштабах страны была демонтирована. Демонтаж, естественно, распространился и на общины «частные» — предприятия, организации, колхозы и т.д. Межэтническая вражда тоже началась и пока не думает заканчиваться.
Но, помимо политико-административного и экономического, был и культурный аспект. Русских начали третировать как носителей отсталого «совкового» сознания. На самом деле, «совок» был только разминкой — быстро заговорили о том, что русские уже не 70, а 1000 лет не те и идут не туда, куда надо. Речь зашла об изменении, ни много — ни мало, «культурного кода» русского народа (точнее, о его уничтожении, поскольку непонятно, куда его, собственно, менять, что должно получиться в итоге и как это менять).
На русских вылили не меньше грязи, чем на чукчей в дурацких анекдотах.
Иными словами, с русскими обращались так же, как и со всеми остальными «туземцами» в историческом прошлом:
1) уничтожение естественной, традиционной среды обитания в экономическом смысле, лишение возможности зарабатывать на жизнь и кормить себя;
2) культурная агрессия;
3) ползучий геноцид — в форме разного рода развращения, спаивания, распространения наркотиков и т.д.
Русские земли (в т.ч. сельскохозяйственные земли, где русские традиционно хозяйствовали сотни, если не тысячи лет) и предприятия забирают корпорации.
Скажите, чем принципиально отличается захват удэгейской земли золотопромышленниками от захвата русской земли агрохолдингами?
И на русскую землю тоже возвращается крепостное право. Приходит новый хозяин и милостиво разрешает русским деревенским жителям жить на уже «его» земле и работать на «его» предприятии. Он даже любезно «создаст им рабочие места». На тех условиях, которые сам сформулирует. А, если условия не нравятся — ваши проблемы, ребята. Я китайцев найму или каких-то ещё «гастарбайтеров» — их всё устроит.
И куда русскому податься? До ближайшего предприятия или фермы тоже — десятки и сотни километров. В густонаселённом и насыщенном предприятиями центре европейской России какой-то выбор ещё есть, хотя тоже не как в Европе, а в других регионах?
Пьянство, конечно, тоже серьёзная проблема. Фермент-то, расщепляющий алкоголь, у русских есть. Предполагаю, что и у северных народов он уже есть, поскольку за несколько веков они сильно смешались с русскими. Но вторая причина — социальная. И вероятно, она важнее.
"Когда ты чувствуешь себя ненужным людям, когда тебя не уважают, как можно на это махнуть рукой и забыть?"
Это и о русских тоже.
И следующий вопрос — чем принципиально отличается спивающееся эвенкийское стойбище от спивающегося русского «моногорода» или уже спившейся русской деревни?
Может, даже ферменты разные, но спиваются-то примерно одинаково.
Вместе с тем…
«Я, например, по своей общине знаю, — у нас в поселке есть охотники, которые считаются пьяницами. Но вы с ними выйдите в тайгу — они в тайге не пьют, они все время заняты, чувствуют себя великолепно, это лучшие охотники, лучшие проводники. Но только возвращаются в деревню — опять делать нечего, и начинаются эти проблемы.»
Так и я по своей общине знаю примерно то же самое — у нас есть мужики, считающиеся пьяницами. Но вы с ним зайдите в мастерскую — там он преображается, у него золотые руки, он может хоть блоху подковать, хоть атомный реактор соорудить из подручных материалов. Но только возвращается домой…
Так какая принципиальная разница между неприкаянными удегейским и русским мужиками?
«Третья причина, конечно, в ментальности. Есть такое, что коренные народы плывут по течению. Они не хотят ни с кем воевать, бороться, доставлять какие бы то ни было неудобства…»
Да, и это есть у русских. То есть воевать-то, конечно, ещё способны, но… Общинный человек, «коренной» человек не очень умеет воевать лично за себя. За общину, за родину, за веру — пожалуйста. В обмен на это родина и ему не даст пропасть, и семье поможет в случае гибели. А вот так, чтобы самому себе отвоёвывать местечко под солнцем — большинство на это, на самом деле, неспособно. Вероятно, то же можно сказать и об удэге и других.
Вспомнил заодно стихотворение Глеба Горбовского:
Идут в Россию поезда,
в её глубины и туманы.
Как хорошо, что есть куда
податься хмурому Ивану.
Не на тщедушный выходной,
не на занудную "природу",
а на отшиб земли родной,
где меньше хитрого народу.
А там — затеплить костерок,
развесить ржавые портянки
и под осенний ветерок
открыть последние "полбанки".
Это про русских. Но разве не про удэге тоже? Даже имя, вроде, менять не надо, поскольку у удэге и имена русские уже. Вот и Суляндзига — Павел Васильевич.
Что ещё сказать… У русских отнимают возможность жить в соответствии со своим укладом и культурой, но дают некоторые субсидии — благодаря возможности существовать до поры — до времени за счёт «трубы». Можно получать какие-то дивиденды за счёт продажи углеводородов — они, конечно, очень неравномерно, но как-то прямо или косвенно распределяются между всеми. На этом основании можно говорить, что для русских что-то делается.
Так что русские и удэге различаются количеством тех и других, но не качеством стоящих перед ними проблем. И, вероятно, даже не ментальностью. Просто проблемы русских в большей степени отождествляются с проблемами России в целом, а проблемы удэге как бы замкнуты внутри их охотничьих угодий. Но на самом деле проблема одна.
В сущности, всё то же самое можно сказать про любой народ России. И не только России. Так что надо вместе выбираться. Мы отказались быть в одной лодке, а в результате оказались в одной яме.
Позволю себе немного критики — заранее прошу прощения, если перегнул палку. Но, когда говорят о проблемах «малочисленных коренных народов», особенно — если это представители этих народов, то они, всё-таки, говорят о них как о специфически своих и, разумеется, звучит это так, что им хуже всех. Страна, в которой они живут, воспринимается как нечто внешнее. Но это ошибочная позиция, более того — это может быть просто «разводкой».
С одной стороны, это и правда может вызвать раздражение других народов — дескать, а нам что, лучше? С другой стороны, сами «малочисленные» ставят себя в заведомо слабое положение маленького и опекаемого.
Отчасти я понимаю приморского губернатора: "Наш губернатор заявил о том, что никакими коренными малочисленными народами он заниматься не собирается, для него все народы равны. Я считаю, это демагогия чистой воды". Павлу Васильевичу, конечно, виднее, но я не исключаю, что приморский губернатор не занимался демагогией, а имел в виду именно что-то такое, просто не очень точно выразил свою мысль.
Но ведь удэге — это хозяева не только своего стойбища, но и, наряду с другими народами, хозяева всей России. Так что, вероятно, есть смысл осознать эту самую общность наших проблем и включаться в их решение. Конечно, русских — 120 млн, а удэге — несколько тысяч, наверно. Но, тем не менее… «Один за всех — все за одного» — это же общинный принцип. Вот, собственно, русские и Россия в целом никогда не ставила вопрос «как бы нам было хорошо, и что другие должны для этого сделать», а ставили перед собой какие-то вселенские сверхзадачи. Что интересно — именно в этом случае жили и развивались. Потом отказались от такого подхода — решили, станет легче жить. Ан нет — получилось, что даже себя поддерживать не в силах. Сие да послужит уроком, как говорится.
Frequently Asked Questions: Коренные народы
7 фактов о том, как определяются национальные меньшинства в российском праве
Источник информации — http://postnauka.ru/faq/10578 . 19.03.2013.
Понятие «коренные народы» в российской антропологии, как ни странно, появилось довольно недавно, и пришло оно из правового дискурса. Когда мы говорим о статусах, связанных с особенностями культуры, языка, то есть таких лингвокультурных (языково-культурных) сообществ как коренные народы или национальные меньшинства, мы неизбежно попадаем в такую междисциплинарную ситуацию, когда взаимодействуют языки разных наук, но сюда вмешивается также правовой дискурс, мощное политическое влияние, и бытовые представления о том, что такое «коренной».
1
Чем коренные народы отличаются от других народов? Что это за свойство – быть коренным? В русском языке слово «туземность» устарело, и сейчас мы используем разные кальки на основе древнегреческих и латинских корней: аборигенность, индигенность и автохтонность. Но что такое автохтонность, аборигенность, или индигенность? Эти слова хоть и являются синонимами, но не полными, и в современном международном праве эти термины, к примеру, на английском языке, или на французском, используются по-разному, с разным набором значений. Когда эти значения превращаются в правовые понятия, то возникают разные законодательные нормы, разные притязания со стороны этих народов.
Кряжков В.А. Коренные малочисленные народы Севера в российском праве. М.: Издательство «Норма», 2010. 559 с.
2
Тема индигенности в российском законодательстве обнаруживается редко: у нас довольно специфический подход к коренным народам – в их правовом определении есть такой признак как малочисленность. Чтобы считаться малочисленным коренным народом Российской Федерации, численность должна быть меньше пятидесяти тысяч. Народы, численность которых больше пятидесяти тысяч, разумеется, тоже являются и считаются коренными, но не на законодательном уровне. То есть никаких специальных норм защиты для таких народов у нас в России не предусмотрено, хотя, разумеется, крупные автохтонные народы имеют в России свои республики.
В некотором смысле все жители Земли коренные, если это не пришельцы. И в каком-то смысле, даже и мигранты являются коренными в рамках материков, по которым они перемещаются. Мигрантов, которые пересекают океаны, оказывается не так уж много. В этом смысле – все коренные, или большинство – коренные. И стало быть мы сразу в термине «коренной» усматриваем масштаб перемещения. Какой он должен быть, чтобы перестать быть коренным и стать мигрантом? Предположим, я коренной москвич. Когда и на каком расстоянии от Москвы я теряю это свойство, уезжая из нее? Буряты в Сибири считаются коренными жителями, а в Москве они уже мигранты. Natives – английский аналог слова «коренной» (в Лондоне – это были, конечно, выходцы из колоний) до сих пор в бытовом языке обозначает выходца из колоний, а вовсе не коренных лондонцев.
Соколовский С.В. Образы Других в российских науке, политике и праве. М.: Путь, 2001. 235 с.
3
Выходит, что этот статус как бы сращивается с личностью, и человек с ним путешествует, оставаясь по всему миру коренным. Здесь мы сталкиваемся с особой категорией, особым правовым статусом. Создавался он в разных местах по-разному, и главное то, что его правовые основания тоже оказались различными, и вот тут возникает тема разных моделей. В модели Старого Света «коренной» – это прежде всего ведущий особый образ жизни. Логика введения особого статуса коренных народов в международном праве основывалась на их отказе от интеграции в нашу глобальную урбанистическую индустриальную цивилизацию. У коренного населения сохраняется особый образ жизни, основанный либо на присваивающем, экстенсивном хозяйстве, на хозяйстве натуральном, не на рыночном и монетарном. Это представление сейчас уже во многих случаях изменилось, но исходным аргументом для создания особого правового статуса был отказ от интеграции, и уважение к этому отказу, к выбору способа жизни.
И у нас в стране в отношении категории, которая называлась «малыми народами», существовал очень похожий подход. Это была идеология антропологии спасения. Существовало представление, что таким народам трудно выживать в суровых условиях Арктики. Хотя мы знаем, что они прекрасно адаптированы, но взгляд «с юга» был тогда такой. Если вы возьмете у географов определение Арктики или Севера, они определяются в терминах отсутствия, там нет температур выше определенного предела, то есть когда перечисляются элементы этого определения, там нет того, сего, пятого, десятого. Не комфортно Но я не думаю, что коренные жители Арктики стали бы так определять свои родные места.
Соколовский С.В. Коренные народы: от политики стратегического эссенциализма к принципу социальной справедливости // Этнографическое обозрение. 2008. №4. С.59-76.
4
Вторая модель или подход, лежащий в основании статуса коренных народов, не связана с образом жизни, она связана с хронологией заселения территорий. Она распадается на несколько подмоделей. Первая из них связана с термином «аборигенность». Это люди, которые присутствуют на этой территории от начала начал, и все остальные, пришедшие на нее, уже застали там этих людей. Как будто они там «родились от земли», что и содержится в семантике термина: ab origine – букв. « с самого начала», «изначальные». И, кстати, термин «автохтонные» – это греческий термин, который означает как раз «рожденные от земли». Индигенность – это латинская калька с древнегреческого, там тоже семантика «урожденности». Эти термины употреблялись не только по отношению к людям, но и к местным продуктам: у Гомера, например, было автохтонное вино и автохтонные быки, то есть «здешние», «местные», «рожденные землей».
В современном праве притязания на собственность на эти земли или территории, и на суверенитет обосновываются как раз правом первопоселения, то есть временем, когда люди впервые туда пришли, и там никого не было, никто этой территорией не владел и о ней не знал. Их право может быть отчуждено только в результате договора продажи, передачи в дар, а, если это происходит насильственно, то это может быть опротестовано сегодня аргументами к восстановлению исторической справедливости, поскольку за этой группой людей признается право на территорию.
Anaya J.S. Indigenous Peoples in International Law. Oxford: Oxfor Univ. press, 2000. 267 pp.
5
Существует еще вариант этой модели, который хронологически отсылает не к первонасельникам, к первому человеку, появившемуся на этой территории, а к населению, предшествовавшему колонизаторам, то есть людям, которые пришли и стали считать эту территорию своей, подчинив местное население. Здесь возникает интересная правовая коллизия, потому что этот принцип не очень прагматичен в ситуациях, когда была смена волн завоевателей, когда трудно установить именно ту группу, которая предшествовала колонизаторам. Обычно в таких моделях или в таких правовых определениях коренного населения присутствует презентизм: та группа, которая доминирует сегодня, и считается колонизаторами. Хотя, если взять, например, ситуацию юга Сибири, то там якуты вытеснили местное тунгусоязычное население. Вроде бы они – завоеватели и колонизаторы? Но, тем не менее, колонизаторами считаются там русские. То же самое, в случае Алтая. Там кетоязычное и самодийское население когда-то было вытеснено или ассимилировано группами тюрков, но они считаются сегодня на этой территории малочисленными коренными народами. А доминирующая группа – условно говоря, русские. Условно, потому что в доминирующую культуру у нас входит множество людей с разными этничностями, но считающие своим родным языком – русский.
Daes E-I. On the concept of indigenous people: Working Paper by the Chairperson-Rapporteur, Mrs. Erica-Irene A. Daes (UN Doc. E/CN.4/Sub.2/AC.4/1996/2).
6
Вроде бы насильственный захват – это плохо, и можно говорить о восстановлении прав, возврате территорий и так далее. Но здесь работает еще один прагматический принцип, так называемый принцип справедливой формы правления. Если разрушается прежний режим правления, который был с современной точки зрения «нормальным», то есть не нарушал прав человека, то это плохо. Но что если мы восстанавливаем, скажем, такой режим правления как рабовладение, отдавая территорию этой группе, а такие случаи тоже были? К востоку от Новой Зеландии есть острова, которые называются Чатхем или Рекоху, где одно из племен маори когда-то захватило этот остров, населенный другим племенем маори (тогда это считались, в общем, разные группы, или «народы» в современном смысле слова, воевавшие друг с другом). Часть местных они уничтожили, а часть сделали рабами. Когда туда пришли англичане, они застали это рабство, и, в общем, сохраняли его, использую косвенное управление и не вмешиваясь. Но вот сегодня встает вопрос, стоит ли восстанавливать такие режимы на этих землях, хотя притязания на территорию со стороны коренных народов возникают по всему миру, и во многих случаях решаются в их пользу.
Shaw K. Indigeneity and Political theory. N.Y.: Routledge, 2008. 247 pp.
7
«Коренные народы» – это правовое понятие, и оно предполагает какие-то правовые действия. Не всегда эти действия, устраняя историческую несправедливость, рождают сегодня ситуацию справедливую для всех. Например, в России существует перечень коренных малочисленных народов, которые получают разные льготы в соответствии с этим статусом. Однако, если мы используем модель Старого Света, то есть традиционного образа жизни, основанного на присваивающей экономике, охоте, собирательстве, оленеводстве, рыболовстве, то почему мы в этот перечень включаем, например, вепсов или другие похожие группы, которые замечательно интегрированы и ничем не отличаются от соседних крестьян. Вепсы живут в Карелии, а также в Ленинградской и Вологодской областях и ничем не отличаются по своему хозяйственному укладу от окружающих их карелов и русских. Но они получают льготы, а рядом люди, живущие в точно таких же условиях, в этих же самых деревнях, которые их не получают. То же самое можно сказать о шорцах на юге Сибири в Кемеровской области, потому что это фактически на 70 % городское население. Шорцы получают льготы, рядом живущие хакасы в тех же деревнях их не получают. С моей точки зрения, если мы охраняем образ жизни, то нужно охранять адресно те семьи, которые зависят от этого типа экономики, а не народы.