Статья 1
Даниил Иванов
Пакт Молотова-Риббентропа — политика прагматизма
Источник информации — http://statehistory.ru/1037/pakt-Molotova-Ribbentropa/ (20.08.2010)
Мюнхенский сговор, про который мы писали в прошлой статье, развязал Гитлеру руки.
После Чехословакии следующей жертвой стала Румыния.
15 марта 1939 г. германские войска вторглись в Чехословакию и приблизились на пушечный выстрел к румынским границам. На следующий день Гитлер потребовал от Румынии немедленного подписания экономического соглашения при максимально благоприятных уступках в пользу Германии. Румынский посланник в Лондоне В. Тиля даже заявил в английском Форин оффисе о том, что Германия предъявила Румынии ультиматум с требованием согласиться на немецкую монополию в румынской торговле и экономике, в противном случае над Румынией нависала угроза расчленения по аналогии с Чехословакии и превращения в протекторат[1].
18 марта нарком иностранных дел СССР Литвинов сообщил английскому послу в России Сидсу, что советское правительство предлагает созвать совещание из представителей СССР, Англии, Франции, Польши и Румынии. 19 марта Галифакс заявил советскому полпреду в Лондоне, что созыв предложенной Советским правительством конференции был бы «преждевременным». Указанное советское предложение было передано также французскому правительству, однако от Франции не было получено вообще никакого ответа[2].
23 марта 1939 года в Бухаресте был подписан германо-румынский договор. Румыния обязывалась развивать свою экономику в соответствии с потребностями Германии. Договор определял сумму немецких торговых кредитов и военных поставок Румынии (250 млн. нем. марок). Предусматривалось создание в румынских портах и других стратегически важных пунктах "свободных зон" для строительства германских складов, нефтехранилищ и других объектов. Германии предоставлялось право строить в Румынии железные и шоссейные дороги по своему усмотрению[3].
Следующей жертвой стала Литва. После окончания Первой Мировой войны Мемель(литовское название Клайпеда) и Мемельская область, входившая в состав Восточной Пруссии, находилась под коллективным управлением стран Антанты. В 1922 году Мемель получил статус «вольного города», как и Данциг (Гданьск). В 1923-м литовское правительство спровоцировало в Мемеле «народное восстание». «Народ», состоявший из переодетых литовских солдат, потребовал присоединения края к Литве, что в итоге и было реализовано. 12 декабря 1938 года в Клайпеде прошли выборы в городское самоуправление, в результате которого победила «немецкая партия», которая заявила о желании жителей воссоединиться с Германией.
20 марта 1939 г. правительство Литвы приняло ультиматум Берлина о присоединении Мемеля и Мемельской области к Германии — в обмен на «свободную зону» в порту и «режим наибольшего благоприятствования» в германо-литовской торговле. В город вошли немецкие танки, приезжал и произносил речь Гитлер. Мемель стал крупной немецкой военно-морской базой[4].
Далее должна была быть очередь Польши.
После Первой мировой войны Гданьск по Версальскому мирному договору (1919) получил статус вольного города и находился под управлением Лиги Наций. Договор также передавал Польше территории, дававшие ей доступ к Данцигу, т. н. Данцигский коридор (или Польский коридор), который отделял Восточную Пруссию от Германии. Большую часть населения города (95 %) составляли немцы, но поляки имели право на свои собственные учреждения, например школы, библиотеки и т. п. Кроме того, по Версальскому договору Польше было предоставлено ведение иностранных дел Данцига и управление железнодорожным сообщением вольного города.
Во время переговоров на Версальской конференции 1919 года тогдашний премьер-министр Великобритании Ллойд Джордж предупреждал, что передача свыше 2 млн. немцев под власть поляков «должна рано или поздно привести к новой войне на востоке Европы»[5]. Английский автор М. Фоллик писал в 1929 г., что «..из всего более немецкого в Германии Данциг является самым немецким…Рано или поздно Польский коридор стал бы причиной будущей войны. Если Польша не вернет коридор, она должна быть готова к самой гибельной войне с Германией, к анархии и, возможно, к возвращению в состояние рабства, из которого только недавно освободилась»[5].
Иоахим Фест в третьем томе биографии Гитлера «Адольф Гитлер» пишет, что Гитлер в беседе с главкомом немецких сухопутных войск Браухичем 25 марта говорил о нежелательности насильственного решения вопроса о Данциге, однако считал все-таки заслуживающей обсуждения военную акцию против Польши при «особо благоприятных политических предпосылках »
21 марта английский посол в Москве Сидс вручил наркому иностранных дел СССР М. Литвинову проект декларации СССР, Англии, Франции и Польши, которая звучала следующим образом[6]:
Мы, нижеподписавшиеся, надлежащим образом на то уполномоченные, настоящим заявляем, что, поскольку мир и безопасность в Европе являются делом общих интересов и забот и поскольку европейский мир и безопасность могут быть задеты любыми действиями, составляющими угрозу политической независимости любого европейского государства, наши соответственные правительства настоящим обязуются немедленно совещаться о тех шагах, которые должны быть предприняты для общего сопротивления таким действиям.
Однако уже 23 марта 1939 года Чемберлен в палате общин заявил, что «не хочет создавать в Европе противостоящие друг другу блоки». Декларация так и не была подписана.
Чемберлен по-прежнему относился к Советскому Союзу с глубокой неприязнью. Писатель Фейлинг в своей книге «Жизнь Невилла Чемберлена» приводит следующее высказывание английского премьер-министра в личном письме от 26 марта 1939 года: «Я должен признаться в глубочайшем недоверии к России, я ни капли не верю в ее способности вести успешные наступательные действия, даже если бы она хотела. И я не доверяю ее мотивам»[7].
1 апреля 1939 года мировая пресса сообщила, что кабинет Чемберлена, отказавшись от политики умиротворения, дал Польше обещание защитить её в случае нападения.
13 апреля аналогичные гарантии были даны Англией Греции и Румынии[8].
Английское правительство предложило СССР дать Польше и Румынии такую же одностороннюю гарантию, какую Великобритания дала Румынии и Греции.
Чуть ранее, 11 апреля, Литвинов писал советскому послу во Франции Я.З. Сурицу[9]
Необходимо теперь быть особенно точными и скупыми на слова в переговорах о нашей позиции в связи с современными проблемами… После истории о совместной декларации в разговорах с нами англичан и французов не содержались даже намеки на какое-либо конкретное предложение о каком-либо соглашении с нами…Выясняется желание Англии и Франции, не входя с нами ни в какие соглашения и не беря на себя никаких обязательств по отношению к нам, получить от нас какие-то обязывающие нас обещания.
Нам говорят, что в наших интересах защита Польши и Румынии против Германии. Но мы наши интересы всегда сами будем сознавать и будем делать то, что они нам диктуют. Зачем же нам заранее обязываться, не извлекая из этих обязательств никакой выгоды для себя?
Предыдущие события не без основания дали Гитлеру повод думать, что Англия за Польшу воевать не будет. Более того, в 1939 году Великобритания практически не имела сухопутной армии. Как мы знаем, так и случилось – после нападения Германии на Польшу Англия объявила Третьему Рейху войну, но никакой реальной помощи полякам не оказала.
11 апреля 1939 года Гитлер утвердил план нападения на Польшу (план «Вейс»)[10].
Вот первый пункт плана:
Позиция Германии по отношению к Польше по-прежнему исходит из принципа: избегать осложнений. Если Польша изменит основывавшуюся до сих пор на том же принципе политику в отношении Германии и займет угрожающую ей позицию, то с ной необходимо будет свести окончательные счеты, несмотря на действующий договор.
Целью явится тогда уничтожение военной мощи Польши и создание на Востоке обстановки, соответствующей потребностям обороны страны. Вольный город Данциг будет объявлен германской территорией сразу же после начала конфликта.
Политическое руководство считает своей задачей по возможности изолировать Польшу в этом случае, т. е. ограничить войну боевыми действиями с Польшей.
Усиление внутреннего кризиса во Франции и вытекающая отсюда сдержанность Англии в недалеком будущем могли бы привести к созданию такого положения.
Вмешательство России, если бы она была на это способна, по всей вероятности, не помогло бы Польше, так как это означало бы уничтожение ее большевизмом.
Позиция лимитрофов будет определяться исключительно военными требованиями Германии.
Немецкая сторона не может рассчитывать на Венгрию как на безоговорочного союзника. Позиция Италии определяется осью Берлин — Рим.
27 апреля Англия ввела всеобщую воинскую повинность. В своем выступлении 28 апреля 1939 г., транслируемом практически на весь мир, Гитлер заявил, что англо-польский договор является свидетельством «политики окружения», проводимой Англией против Германии, и натравливания на неё Польши. В итоге, по словам Гитлера, заключив антигерманский договор с Англией, Польша сама нарушила условия германо-польского пакта о ненападении 1934 года. Настроенное более решительно, чем Чехословакия, польское правительство не поддалось на угрозы Гитлера, и начало мобилизацию. Гитлер и это использовал для обвинения Польши в агрессивности, заявив, что военные приготовления Польши вынуждают его мобилизовать свои войска.
14 апреля министр иностранных дел Франции Ж. Бонне предложил СССР обменяться письмами следующего содержания[11]:
В случае, если Франция, в результате помощи, которую она окажет Польше или Румынии, будет находиться в состоянии войны с Германией, СССР окажет ей немедленную помощь и поддержку. В случае, если СССР в результате помощи, которую он окажет Польше и Румынии, будет находиться в состоянии войны с Германией, Франция окажет СССР немедленную помощь и поддержку.
Оба государства без промедления договорятся об этой помощи и примут все меры для обеспечения ее полной эффективности».
Ощущение надвигавшейся войны заставило французов изменить свою высокомерную политику в отношении СССР. Вот что писал Суриц, когда передавал письмо Бонне в Москву[9]:
Исчезли нападки в печати, ни следа от прежнего высокомерия в разговорах с нами. Говорят с нами скорее языком просителей,…как люди, в нас, а не мы в них, нуждающиеся. Мне кажется, что это уже не только „маневры“,… а сознание…, что война нависла. Мне кажется, что такого взгляда держится сейчас Даладье. Даладье (по сообщению наших друзей) искренне сейчас добивается сотрудничества с СССР
В ответ на французские и английские инициативы 17 апреля 1939 года Москва предложила заключить англо-франко-советский договор о взаимопомощи следующего содержания[11]:
1. Англия, Франция, СССР заключают между собой соглашение сроком на 5—10 лет о взаимном обязательстве оказывать друг другу немедленно всяческую помощь, включая военную, в случае агрессии в Европе против любого из договаривающихся государств.
2. Англия, Франция, СССР обязуются оказывать всяческую, в том числе и военную, помощь восточноевропейским государствам, расположенным между Балтийским и Чёрным морями и граничащим с СССР, в случае агрессии против этих государств.
3. Англия, Франция и СССР обязуются в кратчайший срок обсудить и установить размеры и формы военной помощи, оказываемой каждым из этих государств во исполнение §1 и §2.
4. Английское правительство разъясняет, что обещанная им Польше помощь имеет в виду агрессию исключительно со стороны Германии.
5. Существующий между Польшей и Румынией договор объявляется действующим при всякой агрессии против Польши и Румынии, либо же вовсе отменяется как направленный против СССР.
6. Англия, Франция и СССР обязуются после открытия военных действий не вступать в какие бы то ни было переговоры и не заключать мира с агрессорами отдельно друг от друга и без общего всех трёх держав согласия.
7. Соответствующее соглашение подписывается одновременно с конвенцией, имеющей быть выработанной в силу §3.
8. Признать необходимым для Англии, Франции и СССР вступить совместно в переговоры с Турцией об особом соглашении о взаимной помощи
На эти предложения Франция 25 апреля ответила согласием. При этом французским правительством были сделаны замечания к советским предложениям. Номера замечаний соответствуют номерам пунктов предыдущего документа[12].
1. Соглашение, которое французское правительство считает крайне срочным и которое должно дать немедленный эффект, вызвано угрозами, нависшими сейчас над европейским миром. Самый факт его быстрого заключения способствовал бы укреплению солидарности всех угрожаемых народов, повысил бы шансы сохранения мира. Можно опасаться, что для заключения длительного пакта общей взаимной помощи потребуется слишком много времени, что могло бы быть истолковано некоторыми странами как доказательство колебания или разногласий между тремя державами. При . всех обстоятельствах заключение подобного рода пакта является делом, требующим длинных сроков. А сейчас нужно действовать максимально быстро и отразить возможности ближайших недель или ближайшего месяца.
2. Во избежание всяких контроверз {{* Разногласий (фр.).}} было бы предпочтительнее, чтобы намеченное соглашение не содержало никаких ссылок на ту или иную категорию государств, географически уточненных. Соглашение должно ограничиться обязательством о помощи, которую три государства оказывают друг другу в точно установленных обстоятельствах. Такого рода ограничение лишь усилило бы силу . и значение взятого обязательства и в то же время предупредило бы всякую реакцию со стороны третьих государств, которых стесняют превентивные «стипюлясьон» {{** Условия в соглашении (фр.).}} о помощи.
3. Французское правительство согласно, чтобы было возможно скорее приступлено к рассмотрению вопросов, предусмотренных этим параграфом.
4. Эта статья касается исключительно британского правительства.
5. По мотивам, изложенным в связи со ст. 2, было бы нежелательным включать в проектируемое соглашение статью от имени третьих стран. Принимая, однако, во внимание, что польско-румынское соглашение было заключено эрга омнэс {{*** По отношению ко всем.}}, французское правительство полностью склонно использовать все свое влияние в Варшаве и Бухаресте, чтобы побудить оба государства расширить сферу практического применения заключением конвенции, которая предусмотрела бы случай агрессии со стороны Германии.
[Пп.] 6, 7 и 8 со стороны французского правительства не вызывают никакого возражения».
Англичане же на сотрудничество настроены не были.
19 апреля 1939 г. на заседании английского правительственного комитета по вопросам внешней политики обсуждалась записка статс-секретаря министерства иностранных дел А. Кадогана, где он писал[13]:
Это русское предложение ставит нас в крайне затруднительное положение.
Что мы должны сделать — так это взвесить преимущество письменного обязательства России вступить в войну на нашей стороне и минусы открытого союза с Россией.
Преимущество является, по меньшей мере, проблематичным. Из сообщений нашего посольства в Москве видно, что, в то время как Россия может успешно защищать свою территорию, она не может, если бы она даже пожелала того, оказать полезную активную помощь за пределами ее границ.
…
Однако весьма трудно отказаться от советского предложения. Мы утверждали, что Советы проповедуют «коллективную безопасность», но не вносят никаких практических предложений. Теперь они сделали такие предложения и будут нас критиковать, если мы их отвергнем.
Существует риск — хотя и весьма отдаленный,— который заключается в том, что, если мы отвергнем это предложение, Советы могут заключить какое-либо «соглашение о невмешательстве» с немецким правительством [ . . . ] »
26 апреля на заседании английского правительства министр иностранных дел лорд Э. Галифакс заявил, что «время ещё не созрело для столь всеобъемлющего предложения».
Англия, согласно ее предложению от 8 мая и высказываниям Галифакса, была готова в той или иной степени сотрудничать с СССР в борьбе против агрессии только в том случае, если бы Германия совершила агрессию против Польши или Румынии и последние оказали сопротивление агрессору.
Однако английское правительство не хотело заключать англо-франко-советский договор о взаимопомощи против агрессии, согласно которому оно было бы обязано оказывать Советскому Союзу помощь в случае нападения на него самого.
Естественно, от такого варианта договора СССР отказался. В записке, врученной народным комиссаром иностранных дел СССР послу Великобритании в СССР 14 мая, говорилось[20]:
Английские предложения не содержат в себе принципа взаимности в отношении СССР и ставят его в неравное положение, так как они не предусматривают обязательства Англии и Франции но гарантированию СССР в случае прямого нападения на него со стороны агрессоров, в то время как Англия, Франция, равно как и Польша, имеют такую гарантию на основании существующей между ними взаимности.
В.М. Молотов |
С 3 мая наркомом иностранных дел СССР был уже Вячеслав Молотов. Литвинов был активным сторонником сближения с Западом и противником Германии. Историк У. Ширер полагает, что судьба Литвинова была решена 19 марта – после того, как англичане отклонили предложение СССР о проведении конференции в связи с немецким ультиматумом Румынии[14]:
Очевидно, что желания вести дальнейшие переговоры с Англией после такого отказа у русских поубавилось. Позднее Майский говорил Роберту Бутби, члену парламента от партии консерваторов, что непринятие русских предложений было расценено как очередной сокрушительный удар по политике коллективной безопасности и что это решило судьбу Литвинова.
Очевидно, после этого Сталин стал задумываться о заключении соглашения с Германией, для чего был нужен жёсткий и прагматичный политик, не так непримиримо относившийся к Германии, как Литвинов. Таким политиком был Молотов.
Одним из немногих голосов разума в тогдашней английской политике был убеждённый антикоммунист У. Черчилль.
Вот что он говорил в палате общин 19 мая[15]:
Я никак не могу понять, каковы возражения против заключения соглашения с Россией, которого сам премьер-министр как будто желает, против его заключения в широкой и простой форме, предложенной русским Советским правительством?
..Что плохого в этом простом предложении? Говорят: «Можно ли доверять русскому Советскому правительству?» Думаю, что в Москве говорят: «Можем ли мы доверять Чемберлену?» Мы можем сказать, я надеюсь, что на оба эти вопроса следует ответить утвердительно. Я искренне надеюсь на это…
Если вы готовы стать союзниками России во время войны, во время величайшего испытания, великого случая проявить себя для всех, если вы готовы объединиться с Россией в защите Польши, которую вы гарантировали, а также в защите Румынии, то почему вы не хотите стать союзниками России сейчас, когда этим самым вы, может быть, предотвратите войну? Мне непонятны все эти тонкости дипломатии и проволочки. Если случится самое худшее, вы все равно окажетесь вместе с ними в самом горниле событий и вам придется выпутываться вместе с ними по мере возможности. Если же трудности не возникнут, вам будет обеспечена безопасность на предварительном этапе…
После отставки Литвинова Гитлер впервые за шесть лет своего правления изъявил желание выслушать своих экспертов по России. Из их доклада Гитлер узнал много для себя нового, в частности — что СССР придерживается сейчас не политики мировой революции, а более прагматичного державного курса.
Интерес Гитлера к России усиливался. Посмотрев документальный фильм о советских военных парадах, фюрер воскликнул: «Я совершенно не знал, что Сталин — такая симпатичная и сильная личность». Немецким дипломатам была дана команда и дальше зондировать возможности сближения с СССР. [16]
Информация о том, что Германия собирается активизировать отношения с СССР, дошла до Англии. Услышав об этом, Галифакс заявил, что «не стоит испытывать особого доверия к таким сообщениям, которые, вполне возможно, распространяются людьми, желающими подтолкнуть нас к пакту с Россией»[17]
На этом фоне англичане решили начать переговоры с Германией. 9 июня посол Великобритании в Германии Гендерсон посетил Геринга и заявил ему, что если бы Германия пожелала вступить с Англией в переговоры, то получила бы «не недружественный ответ». 13 июня Гендерсон встретился со статс-секретарем министерства иностранных дел Германии Вайцзекером, который в записях об этой беседе, отметил, что английский посол «явно имея поручение, говорил о готовности Лондона к переговорам с Берлином… критически высказывался об английской политике в Москве» и «не придает никакого значения пакту с Россией»[17].
Летние переговоры СССР с Англией и Францией
Складывавшаяся обстановка вынудила 6—7 июня Великобританию и Францию принять за основу советский проект договора. Однако, сам договор англичане заключать не собирались. Истинной их целью было затянуть переговоры, и тем самым держать Гитлера под угрозой создания могучей коалиции против него. 19 мая Чемберлен заявил в парламенте, что «скорее подаст в отставку, чем заключит союз с Советами». При этом, как уже было показано выше, союз с Гитлером также не исключался.
В свою очередь, «В Париже тогда полагали, что советские власти будут ждать исхода политических переговоров с Парижем и Лондоном, прежде чем начнут официальные, даже чисто экономические контакты с Берлином», — суммирует З.С. Белоусова содержание французских дипломатических документов[16].
Английское правительство для переговоров, решавших судьбу Европы, послало в Москву рядового чиновника – начальника центрально-европейского бюро Стрэнга, в то время как со стороны СССР переговоры возглавлял нарком иностранных дел Молотов. Черчилль отмечал, что «посылка столь второстепенной фигуры означало фактическое оскорбление». Как считают В. Г. Трухановский и Д. Флеминг, направление в СССР чиновника низкого ранга было «тройным оскорблением», так как Стрэнг к тому же защищал британских инженеров, в 1933 г. обвиненных в СССР в шпионаже, а также входил в группу сопровождавших премьер-министра в его поездке в Мюнхен[18].
Францию на переговорах представлял тоже не самое высокое должностное лицо — французский посол в Москве Наджиар.
Как и планировало английское правительство, переговоры затягивались, на что обратила внимание и британская пресса.
Так, например, газета «Ньюс Кроникл» в номере за 8 июля дала в данной связи следующую карикатуру: в затканной паутиной комнате в окружении десятков томов британских «предложений» за 1939–1950 гг. изображен сидящий в кресле одряхлевший Чемберлен, который с помощью усиливающей звук трубки разговаривает с Галифаксом. Глава Форин Офис сообщает ему о том, что только что отправил последнее предложение. В роли курьеров выступают две черепахи, одна из которых только что вернулась из Москвы, а другая направляется туда с новыми предложениями. «Что мы будем делать дальше?» — спрашивает Галифакс. «О да, погода прекрасная», — отвечает ему Чемберлен[18].
Тем не менее, к середине июля в ходе переговоров был согласован перечень обязательств сторон, список стран, которым давались совместные гарантии и текст договора. Несогласованными остались вопросы военного соглашения и «косвенной агрессии».
Под косвенной агрессией имелось в виду то, что случилось с Чехословакией – когда самих военных действий не было, но под их угрозой страна была вынуждена выполнить требования Гитлера. СССР расширил понятие «косвенная агрессия»
«…Выражение «косвенная агрессия», — подчеркивалось в предложениях Советского правительства от 9 июля 1939 г., — относится к действию, на которое какое-либо из указанных выше государств соглашается под угрозой силы со стороны другой державы или без такой угрозы и которое влечет за собой использование территории и сил данного государства для агрессии против него или против одной из договаривающихся сторон, — следовательно, влечет за собой утрату этим государством его независимости или нарушение его нейтралитета»[19].
Советское правительство настаивало на распространении понятия «косвенная агрессия» на страны Прибалтики и Финляндию, хотя те этого и не просили, что было мотивировано в уже упоминавшейся записке от 14 мая:
Отсутствие гарантий СССР со стороны Англии и Франции в случае прямого нападения агрессоров, с одной стороны, и неприкрытость северо-западных границ СССР, с другой стороны, могут послужить провоцирующим моментом для направления агрессии в сторону Советского Союза.
Протест партнёров по переговорам вызвали слова «или без такой угрозы» в определении косвенной агрессии и её распространение на страны Прибалтики. Министерство иностранных дел Великобритании боялось, что такая трактовка «косвенной агрессии» может оправдать интервенцию СССР в Финляндию и Прибалтику даже без серьёзной угрозы со стороны Германии.
В начале июля французский посол Наджиар предложил разрешить противоречия по поводу стран Прибалтики в секретном протоколе, чтобы не толкать их в объятия Гитлера самим фактом договора, который фактически ограничивает их суверенитет[16]. Англичане согласились с идеей секретного протокола 17 июля.
Как видим, представители западных демократий оказались не чужды идее подписания секретных протоколов, касающихся судеб третьих стран.
2 августа был достигнут ещё один рубеж — принято общее определение «косвенной агрессии», однако была внесена правка, что если угроза независимости возникнет «без угрозы силы», то вопрос будет решаться путём консультаций[21]. Однако данный вариант не устраивал СССР – пример Чехословакии показывал, что консультации могут слишком затянуться.
В задержке переговоров английское и французское правительства перед общественностью своих стран обвиняли Советский Союз, который по их словам выдвигает все новые и новые требования. Что было, по мнению М. Карлея, откровенной ложью — неправда то, «что Молотов постоянно выдвигал перед Сидсом и Наджиаром все новые и новые требования. Основы советской политики были четко определены еще в 1935 г… Не были новыми проблемами или «неожиданными» требованиями вопросы о «косвенной» агрессии, о гарантиях странам Прибалтики, о правах прохода и о военном соглашении. Даладье лгал, когда говорил, что советские требования… явились для него сюрпризом»[17].
22 июля было объявлено о возобновлении советско-германских экономических переговоров. Это простимулировало англичан и французов 23 июля согласиться на советское предложение одновременно с переговорами по политическому соглашению обсуждать военные вопросы. Первоначально Англия и Франция хотели сначала подписать политическое соглашение, а потом военное. В случае, если было бы подписано только политическое, и произошла бы агрессия Германии против СССР, то Англия и Франция сами бы определяли, в каких объёмах оказывать военную помощь СССР. Поэтому СССР требовал одновременного подписания политического и военного соглашения, чтобы размеры военной помощи были чётко прописаны.
Как уже говорилось выше, англичане и французы стремились прежде всего затянуть переговоры, поэтому их делегация для ведения переговоров по военным вопросам, которую со стороны англичан возглавлял адмирал Дракс, а со стороны французов – генерал Думенк, отправилась в СССР на тихоходном товаро-пассажирский пароходе "Сити оф Эксетер", который приплыл в Ленинград только 10 августа. В Москву делегация прибыла 11 августа. Для сравнения напомним, что во время Мюнхенского сговора английский премьер-министр Чемберлен счёл для себя возможным первый раз в жизни сесть на самолёт, чтобы побыстрее прилететь к Гитлеру.
Состав английской делегации говорил о том, что серьёзных намерений по подписанию соглашений Англия не имеет. Вот что писал 1 августа посол Германии в Великобритании Г. Дирксен в донесении статс-секретарю министерства иностранных дел Германии Э. Вейцзекеру[22]:
К продолжению переговоров о пакте с Россией, несмотря на посылку военной миссии,— или, вернее, благодаря этому — здесь относятся скептически. Об этом свидетельствует состав английской военной миссии: адмирал, до настоящего времени комендант Портсмута, практически находится в отставке и никогда не состоял в штабе адмиралтейства; генерал — точно так же простой строевой офицер; генерал авиации — выдающийся летчик и преподаватель летного искусства, но не стратег. Это свидетельствует о том, что военная миссия скорее имеет своей задачей установить боеспособность Советской Армии, чем заключить оперативные соглашения.
Глава французской миссии генерал Думенк говорил, что «никакой ясности и определенности» в данных ему инструкциях не было. Более того, делегации не обладали полномочиями вести переговоры: «Это просто не укладывалось ни в какие рамки, — писал позже Дракс, — что правительство и Форин Оффис отправили нас в это плавание, не снабдив ни верительными грамотами, ни какими-либо другими документами, подтверждающими наши полномочия». Думенк высказывался почти идентично[17].
Тем не менее, переговоры начались.
По англо-французскому плану СССР должен был присоединиться к обязательствам этих стран в отношении Польши и Румынии. СССР вполне логично требовал, чтобы эти страны хотя бы разрешили пропуск советских войск по своей территории. Иначе невозможно было бы войти в соприкосновение с немецкими войсками, если бы те атаковали, например, Польшу с западной границы.
Поляки, однако, в силу давней враждебности к России, были против.
19 августа польский министр иностранных дел Бек по указанию маршала Рыдз-Смиглы дал французскому послу Ноэлю отрицательный ответ на вопрос о возможности прохода советских войск через польскую территорию, заявив, что поляки «не могут ни в какой форме обсуждать вопрос об использовании части национальной территории иностранными войсками»[23]. Более того, Даладье дал Думенку указания не идти ни на какое военное соглашение, которое оговаривало бы право Красной Армии на проход через Польшу.
Французский посол Наджиар писал: «Польша не хотела входить в такое соглашение… а англо-французы не слишком настаивали…Мы хотим хорошо выглядеть, — а русские хотят вполне конкретного соглашения, в которое вошли бы Польша и Румыния»[17].
21 августа маршал К. Ворошилов сделал следующее заявление[24]:
Советская миссия считает, что СССР, не имеющий общей границы с Германией, может оказать помощь Франции, Англии, Польше и Румынии лишь при условии пропуска его войск через польскую и румынскую территории, ибо не существует других путей, для того чтобы войти в соприкосновение с войсками агрессора.
..
Советская военная миссия не представляет себе, как могли правительства и генеральные штабы Англии и Франции, посылая в СССР свои миссии для переговоров о заключении военной конвенции, не дать точных и положительных указаний по такому элементарному вопросу, как пропуск и действия советских вооруженных сил против войск агрессора на территории Польши и Румынии, с которыми Англия и Франция имеют соответствующие политические и военные отношения.
Если, однако, этот аксиоматический вопрос превращают французы и англичане в большую проблему, требующую длительного изучения, то это значит, что есть все основания сомневаться в их стремлении к действительному и серьезному военному сотрудничеству с СССР.
Что касалось определения размеров военной помощи, которую стороны должны были оказать друг другу, то англичане и французы тут тоже избегали конкретики, которую как раз требовал СССР. Когда адмирал Дракс сообщил английскому правительству запросы советской делегации, то Галифакс на заседании кабинета министров заявил, что он «не считает правильным посылать какой-либо ответ на них»[17]. Переговоры о военном соглашении оказались фактически сорваны.
Что же крылось за нежеланием англичан и французов подписывать соглашение с СССР? Вот что писал по этому поводу Л. Коллье, глава северного департамента английского МИД в 1935—1942. годах[17]:
Трудно избавиться от ощущения, что настоящий мотив поведения кабинета — желание заручиться поддержкой русских и в то же время оставить руки свободными, чтобы при случае указать Германии путь экспансии на восток, за счет России… Советскую поддержку стоило иметь на своей стороне, и… дать русским, в обмен на обещание их помощи, уверенность, что мы не бросим их в одиночестве перед лицом германской экспансии.
Ещё весной 1939 года Чемберлен, размышляя о позиции своей страны в создавшейся обстановке, полагал, что Россия, а не Германия, представляет собой главную угрозу западной цивилизации[25].
В итоге недальновидная политика Франции и Англии привела к срыву переговоров.
Луи Фишер, известный американский журналист и историк в сентябре 1939 года попросил у британцев эксклюзивной информации для статьи, осуждавшей советскую политику. Галифакс отказал ему, заявив «…не так уж невероятно, что эти материалы заставят краснеть нас самих».
Переговоры с Германией
Иоахим фон Риббентроп |
Инициативу по сближению с СССР первой проявила ещё Германия после Мюнхенского сговора. Немецкой промышленности нужно было советское сырьё. Геринг, возглавлявший с 1937 года концерн «Герман Геринг Верке», в ведение которого перешли многочисленные конфискованные у евреев заводы, а позже — заводы на оккупированных территориях, требовал у немецкого МИД «хотя бы попытаться реактивировать… торговлю с Россией, особенно в той части, где речь идет о русском сырье»[14]. При продлении советско-германского торгового договора 16 декабря 1938 г. председатель германской экономической делегации К. Шнурре сообщил заместителю советского торгпреда Скосыреву, что Германия готова предоставить кредит в обмен на расширение советского экспорта сырья. Германская кредитная инициатива была экономически выгодна и вызвала отклик. Была запланирована поездка 30 января 1939 года немецкой делегации в Москву. Однако, когда сообщения о поездке Шнурре просочились в мировую печать, Риббентроп запретил визит, переговоры сорвались, что на некоторое время убедило Сталина в несерьезности экономических намерений немцев (о «политической основе» речи еще не шло)[16].
Следующий активный этап переговоров начался летом.
28 июня 1939 года посол Германии в СССР Шуленбург в беседе с Молотовым заявил, что «..германское правительство желает не только нормализации, но и улучшения своих отношений с СССР». Вот как описывает свою беседу с Шуленбургом Молотов далее[26]:
Шуленбург, развивая по моей просьбе свою мысль, сказал, что германское правительство желает не только нормализации, но и улучшения своих отношений с СССР. Он добавил далее, что это заявление, сделанное им по поручению Риббентропа, получило одобрение Гитлера. По словам Шуленбурга, Германия уже дала доказательства своего желания нормализировать отношения с нами. В качестве примера он указал на сдержанность тона германской печати в отношении СССР, а также на пакты о ненападении, заключенные Германией с Прибалтийскими странами (Латвией и Эстонией), которые он рассматривает как безвозмездный вклад в дело мира и которые показывают, что Германия не имеет никаких злых намерений в отношении СССР. Также и в области экономических отношений, по словам Шуленбурга, Германия пыталась идти нам. навстречу. На мое замечание, что упомянутые послом пакты заключены не с СССР, а с другими странами и не имеют прямого отношения к СССР, посол сказал, что, несмотря на то что эти пакты заключены не с СССР, вопрос о Балтстранах носит деликатный характер и представляет интерес для СССР. Мы считали, добавил Шуленбург, что заключением этих пактов Германия делает шаг, не неприятный для СССР. Воздерживаясь от подтверждения мысли Шуленбурга, я напомнил ему о недавно существовавшем пакте о ненападении между Германией и Польшей, утратившем так неожиданно свою силу. При упоминании этого факта Шуленбург пустился в объяснения о том, что в этом виновата сама Польша, Германия же в отношении Польши не имеет злых намерений. Разрыв указанного пакта, добавил Шуленбург, есть будто бы мероприятие оборонительного характера со стороны Германии.
18 июля Е. Бабарин, советский торговый представитель в Берлине передал К. Шнурре подробный меморандум о торговом соглашении, в котором фигурировал возросший список товаров для обмена между двумя странами, и сообщил, что если незначительные разногласия между сторонами будут улажены, то он уполномочен подписать соглашение в Берлине. Из отчета о встрече, который представил доктор Шнурре, явствует, что немцы остались довольны.
"Такой договор, — писал Шнурре, — неизбежно окажет влияние по крайней мере на Польшу и Англию". Через четыре дня, 22 июля, советская пресса сообщила, что в Берлине возобновлены советско-германские торговые переговоры[14].
3 августа Риббентроп отправил Шуленбургу в Москву телеграмму с пометкой "срочно, совершенно секретно":
Вчера я имел продолжительную беседу с Астаховым[поверенный в делах СССР в Германии], содержание которой изложу в отдельной телеграмме.
Выразив желание немцев улучшить германо-русские отношения, я сказал, что на всем протяжении от Балтийского до Черного моря не существует таких проблем, которые мы не могли бы решить к взаимному удовлетворению. В ответ на пожелание Астахова перейти к переговорам по конкретным вопросам …я заявил, что готов к таким переговорам, если Советское правительство сообщит мне через Астахова, что оно также стремится к установлению германо-русских отношений на новой основе.
15 августа Шуленбург зачитал Молотову послание Риббентропа, настаивающего на срочном сближении двух стран, и сообщил, что немецкий министр иностранных дел готов немедленно прибыть в Москву для урегулирования советско-германских отношений. 17 августа последовал официальный ответ Молотова:
До последнего времени Советское правительство, учитывая официальные заявления отдельных представителей германского правительства, имевшие нередко недружелюбный и даже враждебный характер в отношении СССР, исходило из того, что германское правительство ищет повода для столкновений с СССР, готовится к этим столкновениям и обосновывает нередко необходимость роста своих вооружений неизбежностью таких столкновений.
…
Если, однако, теперь германское правительство делает поворот от старой политики в сторону серьезного улучшения политических отношений с СССР, то Советское правительство может только приветствовать такой поворот и готово, со своей стороны, перестроить свою политику в духе ее серьезного улучшения в отношении Германии.
…
Правительство СССР считает, что первым шагом к такому улучшению отношений между СССР и Германией могло бы быть заключение торгово-кредитного соглашения.
Правительство СССР считает, что вторым шагом через короткий срок могло бы быть заключение пакта о ненападении или подтверждение пакта о нейтралитете 1926 г. с одновременным принятием специального протокола о заинтересованности договаривающихся сторон в тех или иных вопросах внешней политики, с тем чтобы последний представлял органическую часть пакта.
К 17 августа советское руководство уже поняло, что англичане и французы не намерены заключать договор с СССР, и решило заключить пакт с Германией, чтобы получить определённость в военно-политическом плане на ближайшее время.
21 августа были подписаны советско-германские торговые соглашения.
23 августа в Москву прилетел Риббентроп. Интересно, что под Великими Луками советские зенитчики по ошибке обстреляли самолет Риббентропа, направлявшегося в Москву. Их не предупредили о маршруте полета, они были застигнуты врасплох и стреляли даже без прицелов[27].
В этот же день был подписан договор о ненападении, вошедший в историю как пакт Молотова-Риббентропа. К пакту прилагался секретный протокол, описывавший разделение сфер влияния Германии и СССР в Европе.
К сфере интересов СССР в Прибалтике, согласно протоколу, относились Латвия, Эстония и Финляндия, а у Германии — Литва; в Польше раздел проходил по линии Нарев-Висла-Сан, Вильнюс переходил от Польши Литве. При этом, сам вопрос о том, желательно ли с точки зрения интересов договаривающихся сторон сохранение польского государства, предоставлялся «ходу дальнейшего политического развития», но в любом случае должен был решаться «в порядке дружественного обоюдного согласия». Кроме того, СССР подчеркнул свой интерес к Бессарабии, а Германия не возражала против интересов СССР в этом регионе Румынии.
Молотов подписывает договор, за ним Риббентроп, справа Сталин
Последствия пакта и его значение
1.Присоединение территорий.
Польша
Раздел Польши в 1939 году
Пакт позволил воссоединить украинский и белорусский народы, когда соответствующие территории Польши, полученные ею в 1921 году после подписания Рижского мирного договора, завершившего советско-польскую войну 1919-1921 годов, вошли в состав СССР после раздела Польши между Германией и СССР в сентябре 1939 года.
Стоит ли осуждать СССР за то, что он ввёл войска на территорию Польши тогда, когда польское правительство уже бежало, а польская армия потерпела поражение? Как уже говорилось, эти территории Польша получила только в 1921 году. Подавляющее большинство населения на этих территориях составляли белорусы и украинцы, которые в Польше того времени терпели дискриминацию по национальному признаку.
Вряд ли воссоединение украинского и белорусского народов можно назвать исторически несправедливым актом.
Проиллюстрируем тезис о том, что украинцы и белорусы в Польше находились не в лучшем положении. Вот что пишет П.Г. Чигиринов в книге «История Белоруссии с древности до наших дней»:
Глубокими и затяжными были кризисы 1924-1926 и 1929-1933 гг. В это время на западнобелорусских землях количество предприятий сократилось на 17,4 %, рабочих – на 39%. Рабочие здесь получали зарплату в 1,5-2 раза меньше, чем в центральных районах Польши. При этом она к 1933 г. по сравнению с 1928 г. уменьшилась на 31,2 %. В Западной Белоруссии крестьяне-бедняки составляли 70 % населения, тем не менее на государственные земли и на земли русских владельцев, вынужденных покинуть Польшу, власти селили так называемых «осадников». Осадники — это «расово-чистые» поляки, участники войн 1919-1921 гг.
В 1938 г. в Восточной Польше около 100 православных храмов были либо разрушены, либо переданы под юрисдикцию Римской католической церкви. К началу Второй мировой войны на территории Западной Белоруссии не осталось ни одной белорусской школы и сохранились только 44 школы с частичным преподаванием белорусского языка.
А вот что пишет канадский историк украинского происхождения Орест Субтельный, сторонник независимости Украины и критически относящийся к советской власти[29]:
Серьезное ухудшение украинско-польских отношений наступило в период Великой депрессии, с особой силой ударившей по аграрным районам, населенным украинцами. Крестьяне страдали не столько от безработицы, сколько от катастрофического падения их доходов, вызванного резким снижением спроса на сельскохозяйственную продукцию. В годы кризиса чистая прибыль с одного акра (0,4 га) в мелких крестьянских хозяйствах снизилась на 70—80 %. В этих условиях резко обострилась ненависть украинских крестьян к хорошо финансируемым польским колонистам и богатым польским помещикам. Возрастало недовольство в среде украинской интеллигенции, особенно среди молодежи, не имевшей работы, поскольку небольшое количество мест, предоставляемых государством, неизбежно занимали поляки. Поэтому когда радикальные украинские националисты призвали к активному сопротивлению господству поляков, на этот призыв с готовностью откликнулась украинская молодежь.
Прибалтика
Во первых, необходимо отметить, что прибалтийские государства в 1930 е годы вовсе не были демократическими, а совсем даже наоборот.
В Литве в 1927 году глава правящей профашистской партии «Таутининкай саюнга» Антанас Сметона объявил себя «вождём нации» и распустил парламент. Вплоть до 1 ноября 1938 года в стране действовало военное положение (отмененное по требованию гитлеровской Германии в связи с событиями в Клайпеде). В Эстонии в марте 1934 года в результате переворота была установлена диктатура лидера Аграрной партии Константина Пятса. Парламент был распущен, а все политические партии запрещены. В Латвии в том же 1934 году диктатором стал лидер «Крестьянского союза» Карл Ульманис.
Значительная часть населения Прибалтики симпатизировала СССР. Вот что сообщал в МИД Великобритании посланник в Латвии К.Орд:
Из шифротелеграммы №286 от 18 июня 1940 г.:
Вчера вечером в Риге имели место серьезные беспорядки, когда население, значительная часть которого встречала советские войска приветственными возгласами и цветами, вступило в столкновение с полицией. Сегодня утром все спокойно …
Из шифротелеграммы №301 от 21 июня 1940 г.:
«Братание между населением и советскими войсками достигло значительных размеров».
26 июля 1940 года лондонская «Таймс» отмечала:
Единодушное решение о присоединении к Советской России отражает… не давление со стороны Москвы, а искреннее признание того, что такой выход является лучшей альтернативой, чем включение в новую нацистскую Европу»
Финляндия
Первоначально СССР не собирался воевать с Финляндией и пытался добиться уступки Финляндией части Карельского перешейка в обмен на вдвое большие по площади, но менее пригодные для сельскохозяйственного использования территории в Северной Карелии, а также передачи СССР в аренду нескольких островов и части полуострова Ханко (Гангут) под военные базы.
Карельский перешеек был стратегически важен для СССР – ведь в 1939 году советско-финская граница проходила всего в 32 км. от Ленинграда – крупнейшего центра промышленности, второго по величине города страны и важного транспортного узла. Более того, территория Западной Карелии не являлась исконно финской, а была получена Финляндией в 1920 году по Тартускому миру после советско-финской войны 1918-1920 годов.
Территория Выборгской губернии была отвоёвана Петром Первым у Швеции в ходе Северной войны (ни о какой независимой Финляндии речи тогда не шло), а в конце 1811 г. согласно манифесту императора Александра Первого Выборгская губерния (куда входила и Питкяранта) вошла в автономное Великое княжество Финляндское. За 90 лет нахождения в составе Российской Империи она значительно обрусела и многие её жители «никакого, кроме русского языка» не знали. И уж тем более исконно финской территорией не был крупный центр православия остров Валаам на Ладожском озере, хотя формально до революции 1917 г. он входил в состав Финляндского княжества Российской империи, а после 1917 года отошедший независимой Финляндии.
территориальные изменения после советско-финской войны
Присоединение Бессарабии и Северной Буковины к СССР
Бессарабия являлась бывшей российской губернией, поэтому, по мнению правительства новообразованного СССР, должна была войти в его состав. В 1918 году Румыния объявила западноевропейским государствам о том, что не исключает аннексии Буковины и Бессарабии. В тот момент в регионе находилась Молдавская Демократическая Республика, руководимая лояльным Румынии Сфатул Цэрий.
Это нарушало договор с РСФСР, подписанный в начале года. Воспользовавшись гражданской войной в России и анархией, румынские войска в январе того же года пересекли реки Дунай и Прут и дошли до Днестра. Со Сфатул Цэрий был подписан договор об объединении Бессарабии с Румынией. Новая граница с ОСР и УНР, потом с УССР и Молдавской АССР в составе СССР до 1940 года проходила по линии Днестра. Она не была признана советским правительством. РСФСР также категорически отказалась признать эти территории за Румынией[31].
Таким образом, если в случае Польши и Финляндии речь шла хотя бы о тех территориях, которые СССР юридически признавал за этими странами, то в случае с Бесарабией всё было не так и территория, очевидно, являлась более чем спорной.
Местное население страдало от румынизации[31]:
Румынская администрация посчитала задачей исключительной важности вытеснение русских и русскоязычных из государственных органов, системы образования, культуры, стремясь тем самым максимально уменьшить роль „русского фактора“ в жизни провинции… Одним из средств вытеснения русских из государственных учреждений было принятие в 1918 году Закона о национализации, согласно которому все жители Бессарабии должны были принять румынское подданство, разговаривать и писать на румынском языке… Изгнание русского языка из официальной сферы отразилось прежде всего на многотысячном отряде чиновников и служащих. По некоторым оценкам, десятки тысяч семей чиновников, уволенных из-за незнания языка или по политическим мотивам, остались без каких-либо средств к существованию
Присоединение этой территории обошлось без военных действий. 27 июня 1940 г. король Румынии Кароль II принял ультимативную ноту советской стороны и передал Бессарабию и Северную Буковину СССР.
Военное значение – отодвижение границ
Присоединение Западной Украины и Западной Белоруссии отодвинуло границы на запад, а значит увеличило время продвижения немецких войск к советским промышленным центрам, и дало больше времени на эвакуацию заводов.
Противники пакта Молотова-Риббентропа указывают на то, что лучше бы СССР имел буферные государства между собой и Германией а потому не стоило присоединять Прибалтику. Однако это не выдерживает никакой критики. Благодаря тому, что в Эстонии находились советские войска, Эстония смогла оказывать сопротивление фашистским захватчикам с 7 июля по 28 августа 1941 г. – почти 2 месяца. Очевидно, что если бы на тот момент Эстония была бы независимым государством, то её вооружённые силы столько времени сдерживать вермахт не смогли бы. Если уж в большой Польше сопротивление длилось всего 17 дней, то в маленькой Эстонии оно продлилось бы 3-4 дня максимум.
А между тем эти 2 месяца, которые сопротивлялась советская Эстония, были критически важными для организации обороны Ленинграда – как уже писалось выше, крупнейшего промышленного и второго по величине города страны. Блокада Ленинграда отвлекла на себя почти миллионную группу войск «Север» Вермахта. Очевидно, что если бы Ленинград был быстро взят в самом начале войны, то этот миллион немецких солдат смог бы принять участие в других сражениях, в результате чего история Великой Отечественной войны могла бы быть совсем иной и значительно более плачевной для СССР.
Ну и в конце концов нельзя забывать, что 19 июня 1939 года посол Эстонии в Москве сообщил своему британскому коллеге, что в случае войны Эстония выступит на стороне Германии. То есть никакого сопротивления Эстонии бы и вовсе не было бы.
С этой же точки зрения критически важно было отодвинуть советско-финскую границу от Ленинграда.
Конечно, есть мнение, что если бы не зимняя война 1939-1940 годов, то Финляндия бы не стала затем союзником Третьего Рейха, и с севера Ленинграду бы ничего не угрожало, но гарантировать именно такое развитие событий никто не мог.
Получение времени на подготовку к войне
Сталин понимал, что Красная армия в 1939 году далеко не является совершенной, и советско-финская война это показала. Требовалось время на перевооружение и реорганизацию. И Германия этому помогала. По договору от 11 февраля 1940 года
список военных материалов, предусмотренных к поставке германской стороной к концу текущего года, составлял 42 машинописные страницы, напечатанные через полтора интервала, и включал, например, чертежи и образцы новейших немецких боевых самолетов «Мессершмитт-109» и «-110», «Юнкерс-88» и т.д., артиллерийских орудий, танков, тягачей и даже целый тяжелый крейсер «Лютцов». Советский список состоял почти полностью из военных материалов и включал не только взятые на вооружение, но также и те, которые находились в разработке: десятки полевых морских и зенитных артиллерийских систем, минометы калибра 50—240 мм с боеприпасами, лучший танк Pz-III, торпедное вооружение, десятки радиостанций и др[17]. В обмен СССР поставлял сырьё – нефть, зерно, хлопок, лесоматериалы и др.
Нейтрализация Японии
В августе 1939 года СССР вёл бои с союзником Германии Японией в районе реки Халхин-Гол. Для Токио заключение советско-германского соглашения стало настоящим шоком. Советский разведчик Р. Зорге сообщал[32]:
Переговоры о заключении договора о ненападении с Германией вызвали огромную сенсацию и оппозицию против Германии. Возможна отставка правительства после того, как будут установлены подробности заключения договора… Большинство из членов правительства думают о расторжении антикоминтерновского договора с Германией. Торговая и финансовая группы почти что договорились с Англией и Америкой. Другие группы, примыкающие к полковнику Хасимото и к генералу Угаки, стоят за заключение договора о ненападении с СССР и изгнание Англии из Китая. Нарастает внутриполитический кризис»
Так и случилось – японское правительство ушло в отставку.
Вполне возможно, что если бы пакт Молотова-Риббентропа не был бы подписан, то военные действия против Японии на Дальнем Востоке продолжились бы и после 1939 года. В мае 1941 года Советский Союз и Япония подписали договор о ненападении. Конечно, СССР всё равно пришлось держать крупные силы на Дальнем Востоке на случай, если Япония вдруг всё-таки нападёт, но, к счастью, на территорию СССР Япония так и не вторглась.
Какие были альтернативы?
1. Заключение военного и политического договора с союзниками без жестких условий (коридоры, обязательства) и детального планирования.
Данный вариант рассматривает известный военный историк Алексей Исаев. Процитируем отрывок из его статьи «Пакт Молотова-Риббентроппа. Военный аспект»[33]:
Предотвратить разгром Польши в этом случае было бы вряд ли возможно. Даже удары советских самолетов вряд ли смогли бы остановить Гудериана на пути к Бресту. Прибалтика была бы занята с молчаливого согласия союзников опять же во избежание появления немцев под Нарвой. Красная армия мобилизуется, рабочие руки изымаются из промышленности, войска несут потери. Следующий раунд последовал бы летом 1940 года. Вермахт наносит удар по Франции. Верная союзническим обязательствам Красная армия переходит в наступление. В распоряжении немцев для размена времени на территорию — вся Польша. Максимум того, что могла бы достичь Красная армия образца 1940 года, т.е. не имеющая ни КВ, ни Т-34, ни уроков Финской войны — прорыв в Западную Украину и Западную Белоруссию. Крупные массы БТ и Т-26 ждало бы беспощадное избиение из противотанковых пушек немцев. Примеры в изобилии дает 1941 год. Даже достижение линии Вислы представляется чересчур оптимистичной оценкой. Разгром Франции практически предопределен, а после него следует рокировка войск на восток. Вместо «Битвы за Британию» Вермахт и Люфтваффе обрушиваются на ослабленную боями Красную армию в Польше. В итоге ни выигрыша времени, ни благоприятного стратегического положения границы.
Конечно, можно сказать, что и такой вариант лучше катастрофы 1941 года. Однако, о том, что в 1941 году события будут происходить именно так, советское руководство, естественно, не знало, а вот просчитывая возможные варианты, могло прийти к тем же выводам, что и Алексей Исаев. Естественно, что такое развитие событий Сталина устроить никак не могло.
2. Не заключать договор. Перевооружаться и ждать развития событий
Наихудший сценарий. Западная Украина и Западная Белоруссия отходят к Германии, страны Прибалтики, очевидно, занимаются немецкими войсками. Если же СССР захочет занять Прибалтику раньше, то вероятнее всего начало войны с Германией именно из-за Прибалтики. Если же Германия занимает эти территории, то в случае неизбежной войны СССР с Третьим Рейхом Ленинград оказывается под угрозой взятия со всеми вытекающими последствиями, о которых мы писали выше.
Так же, очевидно, не было бы подписано советско-германское торговое соглашение, по которому СССР получал немецкие военные технологии.
Вполне возможно, что на Дальнем Востоке боевые действия с Японией продолжились бы и после 1939 года.
Некоторые историки говорят, что из-за подписания пакта и переноса границ на запад укрепрайоны — "линия Сталина" и "линия Молотова" были заброшены, а лучше бы мол СССР продолжал бы эти линии укреплять. Окопалась бы там советская армия, и никакой враг бы не прошёл.
Во-первых, эти линии вовсе не настолько мощные, как об этом пишет, например, Суворов-Резун. Во-вторых, практика показала, что такого рода линии не являются панацеей, сколь бы хорошо они не были укреплены. Они прорываются путём концентрации сил на одном участке, поэтому пассивная оборона в укреплённых дотах без контрударов – это путь к поражению.
3. Не заключать договор, самим напасть на Гитлера
В России есть немало сторонников теории того, что СССР сам планировал напасть на Германию, но Гитлер его опередил. Как же могли развиваться события, если бы СССР действительно первым бы напал на Германию в 1939-1940 г.?
Напомним, что когда во время Мюнхенского сговора западные посланники ставили Бенешу ультиматум, требуя принять план раздела Чехословакии, они ему говорили:
«Если же чехи объединятся с русскими, — война может принять характер крестового похода против большевиков.
Тогда правительствам Англии и Франции будет очень трудно остаться в стороне». То есть Англия и Франция тогда не исключали возможности объединения с Германией с целью войны против СССР.
Что самое интересное, эти планы не исчезли и в 1940-м году, когда уже шла Вторая Мировая война.
Во время советско-финской войны английское правительство начало готовить экспедиционные войска для отправки в Финляндию.
На основе складывающегося антисоветского империалистического фронта наметилась общность интересов и намерений Англии и Франции с фашистскими Германией и Италией.
Гитлер и его штабы, заинтересованные не только в ослаблении Советского Союза, но и в том, чтобы граница Финляндии проходила возможно ближе к Ленинграду и Мурманску, ясно давали понять о своей солидарности с Финляндией и, подобно французским руководителям, не скрывали свое удовлетворение теми трудностями, которые встретила Красная Армия при прорыве линии Маннергейма.
Через шведских корреспондентов в Берлине Гитлер сообщил, что Германия не будет возражать против перевозок через Швецию военных материалов и добровольцев. Фашистская Италия открыто поставляла Финляндии оружие и бомбардировщики, причем последние получили право перелетать через Францию. Газета "Эвр" писала 3 января 1940 г.: "Иностранная помощь, оказываемая Финляндии, сорганизовалась. Послы Англии и Италии покинули Москву на неопределенное время". Так на общей антисоветской основе теперь уже почти открыто складывался контакт западных демократий и фашистских государств, формально находившихся в состоянии либо войны, либо отчужденности друг с другом[34].
Английский историк Э. Хьюз позже писал[35]:
Мотивы предполагавшейся экспедиции в Финляндию не поддаются разумному анализу. Провоцирование Англией и Францией войны с Советской Россией в то время, когда они уже находились в войне с Германией, представляется продуктом сумасшедшего дома. Оно даёт основания для того, чтобы предложить более зловещее толкование: переключение войны на антибольшевистские рельсы, с тем, чтобы война против Германии могла быть окончена и даже забыта… В настоящее время единственно полезным выводом может явиться предположение, что английское и французское правительства в то время утратили разум.
Аналогичного мнения придерживался А. Тэйлор: «Единственное разумное объяснение всему этому, допустить, что британское и французское правительства просто сошли с ума»[35].
Мир, заключенный Советским Союзом с Финляндией, сорвал замыслы Англии и Франции.
Но в Лондоне и Париже не хотели отказываться от намерений нанести удар по Советскому Союзу. Теперь там, как и в Берлине, стали рассматривать Советский Союз в военном отношении чрезвычайно слабым. Взоры обратились на юг. Объектами удара избираются советские нефтяные районы.
19 января 1940 г. французский премьер Даладье направил главнокомандующему генералу Гамелену, командующему авиацией Вюильмену, генералу Коэльцу и адмиралу Дарлану письмо следующего содержания: "Прошу генерала Гамелена и адмирала Дарлана разработать памятную записку о возможном вторжении с целью уничтожения русских месторождений нефти". Далее рассматривались три наиболее вероятных пути осуществления интервенции в Советский Союз с юга. Вторым из этих вариантов являлось "прямое вторжение на Кавказ". И это было написано в день, когда на немецкой стороне шла деятельная подготовка к разгрому Франции.
В феврале 1940 г. французский Генеральный штаб закончил разработку плана интервенции против Советского Союза. 4 апреля план был направлен председателю совета министров Рейио. "Операции союзников против русского нефтяного района на Кавказе, — говорилось в плане, — могут иметь целью… отнять у России сырье, которое необходимо ей для ее хозяйственных нужд, и таким образом подорвать мощь Советской России".
Вскоре был установлен и окончательный срок нападения на СССР: конец июня — начало июля 1941 г.
Кроме воздушных атак против Кавказа, способных, по мнению англо-французского руководства, подорвать основу экономики Советского Союза, предусматривалось нападение с моря. Дальнейшее успешное развитие наступления должно было вовлечь в войну на стороне союзников Турцию и других южных соседей СССР. Английский генерал Уэйвелл для этой цели вступил в контакт с турецким военным руководством.
Так накануне вторжения гитлеровских армий, в обстановке, чреватой смертельной опасностью для Франции, ее правящие круги продолжали думать о союзе с Гитлером и о вероломном нападении на страну, народ которой впоследствии внес решающий вклад в дело спасения Франции.
Разработка антисоветского плана "операция Баку" завершилась в Париже 22 февраля 1940 г. А через два дня, 24 февраля, в Берлине Гитлер подписал окончательный вариант директивы "Гельб", предусматривавшей разгром Франции[34].
Итак, как видим, ничего невозможного в объединении Германии, Англии и Франции против СССР не было даже после 1 сентября 1939 года, когда Англия и Франция объявили Германии войну.
Этот вариант не реализовался только благодаря тому, что Гитлер сам первый нейтрализовал Францию. Однако, если бы СССР успел напасть на Германию до этого момента, то вариант объединения Германии, Англии и Франции против СССР под эгидой «крестового похода против большевизма» был вполне реальным. Впрочем, даже если бы СССР заключил договор о взаимопомощи с Англией и Францией в августе 1939 г., нет никаких гарантий, что эти страны не стали бы планировать военные действия против СССР.
В большевизме ли дело?
Кто-то может сказать, что Англия и Франция не заключали полноценного военного союза с СССР, т.к. враждебно относились к большевизму. Однако, достаточно даже поверхностного знания истории, чтобы знать, что Россия и страны Запада всегда были геополитическими противниками, ещё начиная со времён противостояния Александра Невского и тевтонского ордена. При этом, что характерно, сама Россия первой не вторгалась ни в Англию, ни во Францию, ни в Германию (за исключением Семилетней войны, когда летом 1757 года российские войска вторглись в Восточную Пруссию). В то время как обратные случаи легко можно припомнить.
Враждебное отношение к России в странах Запада не зависело от того, какой у неё был политический строй. Было оно враждебным и тогда, когда никаких большевиков в России не было, а была такая же монархия, как и по всей Европе.
Василий Галин в своей книге «Политэкономия войны. Заговор Европы» приводит хорошую подборку высказываний западной прессы первой половины 19 века про Россию, которую я тут процитирую[34]:
Россия имела в Европе репутацию «державы, захватнической по самой своей природе»»,— отмечал Меттерних в 1827 г. «Чего только не сможет предпринять государь-завоеватель, встав во главе этих отважных людей, которым не страшна никакая опасность? … Кто сможет противостоять их напору»,— писал Ancelot в 1838 г. «В 1830-е годы в республиканской и — отчасти — правительственной прессе общим местом стала мысль о том, что российский император готовит «крестовый поход» против западной цивилизации и намеревается принести на Запад «цивилизацию сабли и дубины» (по определению газеты «National») Пакт, что единственное призвание России — война и что «грубый, воинственный отсталый Север, движимый инстинктивной потребностью, обрушится всей своей мощью на цивилизованный мир и навяжет ему свои законы» — Revue du Nord, 1838 г. «Россию изображали «Дамокловым мечом, подвешенным над головами всех европейских государей, нацией варваров, готовых покорить и поглотить половину земного шара»» — Wiegel. Призыв «не допустить до Европы дикие орды с Севера… Защитить права европейских народов» звучал в 1830 г. в манифесте польского сейма
Как видим, страхи эти абсолютно иррациональны. Естественно, Николай I в 1830-е годы никакого крестового похода против Западной Европы не готовил – никакой стратегической необходимости у России в этом не было и такая возможность не обсуждалась даже теоретически.
Но это 19 век. А вот что писал генерал Деникин про восприятие в западном мире роли России в Первой Мировой войне[37]:
…Такое непонимание роли России я встречал почти повсюду в широких общественных кругах, даже долгое время спустя после заключения мира, скитаясь по Европе. Карикатурным, но весьма характерным показателем его, служит мелкий эпизод: на знамени — хоругви, поднесенной маршалу Фошу "от американских друзей", изображены флаги всех государств, мелких земель и колоний, так или иначе входивших в орбиту Антанты в великую войну; флаг России поставлен на… 46-ое место, после Гаити, Уругвая и непосредственно за Сан-Марино…
Таковы были настроения в Европе. Точно так же в 1930-е годы считали, что Сталин планирует захватить всю Европу, хотя в то время от идеи «мировой революции» СССР давно уже отказался и строил социализм в отдельно взятой стране. Подобного рода высказывания можно цитировать долго. Поэтому, скорее всего, если бы в 1930-е в России был бы капитализм с демократией, Англия и Франция на переговорах вели бы себя точно так же, а, значит, пакт Молотова-Риббентропа всё равно был неизбежен.
Источники информации
1. Восточная Европа между Гитлером и Сталиным. 1939-1941 гг. Глава 7.
2. В.Я. Сиполс. Дипломатическая борьба накануне второй мировой войны. Глава 4.
3. Германо-румынские экономические договоры и соглашения 1939 г.
4. Ключи от Мемеля
5. Д. Фуллер. Вторая мировая война 1939-1945 гг. Стратегический и тактический обзор. Глава 1
6. Проект декларации Великобритании, СССР, Франции и Польши, врученный послом Великобритании в СССР У. Сидсом народному комиссару иностранных дел СССР М. М. Литвинову
7. От Мюнхена до Токийского залива: Взгляд с Запада на трагические страницы истории второй мировой войны
8. Московские переговоры 1939
9. Е. О. Обичкина. Французская дипломатия 1938–1939 гг.: от «умиротворения» к «сдерживанию», или политика гарантий
10. План нападения Германии на Польшу
11. С.Н. Ковалёв. Вымыслы и фальсификации в оценках роли СССР накануне и с началом второй мировой войны //"Военно-исторический журнал" — №7 — 2008 г
12. Год кризиса 1938-1939. Документы и материалы в двух томах. NN201-300 Составитель МИД СССР. 1990
13. Предложение, врученное народным комиссаром иностранных дел СССР М. М. Литвиновым послу Великобритании в СССР У. Сидсу
14. Уильям Ширер. Взлет и падение Третьего Рейха (Том 1)
15. У. Черчилль. Вторая Мировая война. Глава 20.
16. Александр Шубин. На пути к пакту 1939 года: сложности и противоречия советско-германского сближения
17. Василий Галин. Ответный Сталинский удар
18. Политика Великобритании от Мюнхена до пакта Риббентропа–Молотова: от умиротворения к политике гарантий?
19. История второй мировой войны 1939–1945 гг. Том 2. Глава 4
20. Памятная записка, врученная народным комиссаром иностранных дел СССР послу Великобритании в СССР
21. Проект определения понятия «косвенная агрессия», врученный послами Великобритании и Франции в СССР народному комиссару иностранных дел СССР
22. Донесение посла Германии в Великобритании Г. Дирксена статс-секретарю министерства иностранных дел Германии Э. Вейцзекеру
23. Запись беседы главы военной миссии СССР К. Е. Ворошилова с главой военной миссии Франции Ж. Думенком
24. Год кризиса. 1938-1939. Документы и материалы в двух томах. NN501-600
25. А.И. Уткин. Вторая Мировая война. Глава 2.
26. Год кризиса. 1938-1939. Документы и материалы в двух томах. Документы N401-500 Составитель МИД СССР. 1990
27. В. Дашичев. Между Молотовым и Риббентропом.
28. Чигиринов П.Г. История Белоруси с древности до наших дней. Минск: Книжный Дом, 2004. С. 517-518.
29. О. Субтельный. История Украины. Западная Украина между мировыми войнами
30. Игорь Пыхалов. Как «порабощали» Прибалтику
31. Присоединение Бессарабии и Северной Буковины к СССР
32. Дюков А.Р. Пакт Молотова-Риббентропа в вопросах и ответах / Фонд «Историческая память». − М., 2009.
33. А. Исаев. Пакт Молотова-Риббентроппа. Военный аспект.
34. Д. Проэктор. Германо-польская война
35. И. Панкратенко. Зимняя война. Часть первая. Первая геополитическая…Продолжение
36. Василий Галин. Политэкономия войны. Заговор Европы. М.: Алгоритм, 2007.
37. А. И. Деникин. Очерки русской смуты. Том I, Гл XXI-XXХ
Статья 2
Юрий Квицинский
Удар пактом
Как Сталин заставил Запад воевать с Гитлером
В предлагаемой ниже статье одного из лучших отечественных дипломатов, посла, бывшего заместителя министра иностранных дел СССР Юлия Квицинского, а ныне депутата Государственной думы убедительно раскрывается подлинная подоплека известного пакта Молотова-Риббентропа.
Источник информации — http://www.za-nauku.narod.ru/docs/Kvicinsky_pakt.htm
СОЮЗНИКИ ПОНЕВОЛЕ
Пакт 1939 года: как Сталин заставил Запад воевать с Гитлером
Советско-германский договор о ненападении 1939 года или, как его называют на Западе – «Пакт Молотова-Риббентропа» а особенно, конфиденциальные приложения к этому договору ( известные как «секретные протоколы») — один из самых обсуждаемых и загадочных международных договоров в истории 20 века – хотя в самом договоре никакого секрета нет.
С одной стороны – это один из рядовых договоров о ненападении . Такой же пакт о ненападении с Гитлером Польша подписала еще в в 1934 году, а Франция в 1939 году грубо нарушила союзнический договор с Польшей, что привело к ее полному разгрому.
Но, тем не менее, никто сегодня не обвиняет Польшу в сговоре с Гитлером и никто не упрекает Францию в предательстве Польши и последующем сепаратным миром с Германией ( Петэн ) – хотя эти обвинения очевидно правильны и сегодя.
А советско-германский пакт, в котором, собственно и не было ничего секретного – «секретные карты» о разделе сфер влияния были опубликованы в «Правде», объявляется «преступным», «циничным»
Так чем же только один из многих договоров предвоенного времени вызывает такую бешеную, патологическую ненависть Запада и даже сегодня, почти 70 лет спустя – причем именно в годовщину Советской победы над Германией?
Почему эта ненависть исходит как из бывшего германского лагеря, так и от стран антигитлеровской коалиции?
Секрет очень прост: этот договор заставил Гитлера повернуть на Запад ( благо Франция формально объявила ему войну сразу же после нападения на Польшу) и, в конечном счете, ЗАСТАВИЛ ЗАПАД ВОЕВАТЬ С ГИТЛЕРОМ.
Между тем, вплоть до 1940 года не исключалось СОВМЕСТНОЕ НАПАДЕНИЕ НА СССР ГЕРМАНИИ, БРИТАНИИ И ФРАНЦИИ ( по сценарию 1918 года).
Парадокс в том, что в 40-х годах даже троечник в школе знал, что договор 39 года заставил врагов Советского Союза воевать друг с другом и фактически сформировал антигитлеровскую коалицию. Но сегодня эти очевидные вещи становятся тайной.
Как можно убедиться, никаких «тайн» и «секретов» истории Советско-германского договора нет — есть реальная история дипломатической подготовки Европы к Второй Мировой, в которой и Германия, и Британия проиграли сталинской дипломатии.
И это дипломатическое поражение, в конечном счете заставившее Запад воевать против Германии на стороне СССР, проигравшие никогда не признают и никогда не простят. Вот и весь секрет «Пакта Молотова-Рибентропа» и «секретных» протоколов к нему.
Чтобы поставить вещи на свои места, мы предлагаем Вам профессиональный анализ проблемы, выполненный бывшим первым зам. министра иностранных дел СССР а ныне — первым заместителем Комитета Госдумы по международным делам, Юлием Квицинским.
Ни одного серьезного довода, опровергающего изложенную им позицию, за 70 лет не найдено и найдено не будет – все доводы Запада носят исключительно эмоциональный характер.
Удар Пактом
Мастерский ход советской дипломатии
НИ ПРО ОДНУ войну столько не врут, как про нашу Великую Отечественную. Любая война оценивается в конце концов по ее итогам. Итогом Великой Отечественной войны был разгром гитлеровской Германии, Ялта и Потсдам, выход Советского Союза в центр Европы — на Эльбу и превращение СССР в мировую державу.
Именно этот итог и не устраивал ни побежденных немцев, ни наших уважаемых союзников. И те, и другие чувствовали себя проигравшими, хотя каждый по своим причинам. Отнюдь не случайно вскоре после окончания войны они объединились в союзе против СССР. Формально это произошло после приема ФРГ в НАТО в 1955 году. Фактически — еще до завершения войны, когда Черчилль отдал приказ сохранить германскую армию и ее вооружения для будущей войны против СССР.
Все три наших основных союзника — США, Англия и Франция, как известно, поддержали выдвинутые Аденауэром при основании ФРГ в 1949 году претензии на пересмотр итогов войны и новых территориально-политических реальностей в Европе. Итак, Запад не принял результатов горячей Второй мировой войны и начал против нас «войну холодную».
Составной частью этой войны была война психологическая. Важнейшей ее составной частью — попытки переиначить и исказить историю. Западные немцы взялись доказывать, что Германия проиграла войну случайно. Союзники утверждали, что Гитлера разбили именно они, а не Советская Армия, и поэтому они имеют право вершить судьбы всей Европы и мира.
И те, и другие принялись ставить знак равенства между Гитлером и Сталиным, между фашизмом и социализмом, по сути дела, призывая продолжить войну — на сей раз для разрушения Советского Союза. Реализовать эту цель почти полвека мешали советское атомное оружие и межконтинентальные средства его доставки до тех пор, пока Советское государство не было разрушено изнутри с помощью наших иуд — последователей недоброй памяти генерала Власова.
Одним из характерных приемов переписывания истории была попытка переключения внимания общественности с победного для СССР результата Второй мировой войны на неудачи и сложности ее первоначального этапа. Эти попытки продолжаются и сейчас.
Вместо анализа наших побед, определивших ход истории XX века, нам вновь и вновь предлагают жевать перипетии отступлений 1941 и 1942 годов, приказ о заградотрядах, статистику людских потерь и прочих фактов и факторов, а по большей части просто домыслов, призванных оправдать и смягчить чувство острого недовольства и озлобления, до сих пор испытываемого Западом по поводу нашей Великой Победы.
К сожалению, многие наши историки и журналисты с готовностью дуют в ту же самую дуду, соглашаясь гадить в родное гнездо, лишь бы получить похвалы и гранты от западных инженеров разложения и осквернения душ наших людей.
Особое место в «холодной войне» против нас занимала и продолжает занимать трактовка Пакта о ненападении между СССР и Германией 1939 года. Его называют «дьявольским», обвиняют СССР в том, что, договорившись с Гитлером, Советский Союз предал демократию, Польшу, распахнул перед Германией ворота для начала Второй мировой войны. Цель подобных утверждений ясна. Она состоит в том, чтобы поставить Советский Союз на одну доску с гитлеровской Германией и тем самым оспорить наше моральное и историческое право на Великую Победу, лишить наш народ ореола освободителя Европы и мира от фашизма. Украв этот ореол и право у нас, присвоить их себе. Поэтому необходимо еще и еще раз возвращаться к истории заключения Пакта 1939 года.
Итак, какова была международная обстановка на момент визита Риббентропа в Москву и подписания пакта? Гитлеровская Германия быстро набрала силу. Ее стратегической целью была ликвидация СССР и завоевание жизненного пространства на Востоке. Для ее достижения немецкому руководству требовалось решить три задачи.
Во-первых, вооружить Германию и подготовить ее к ведению войны, т.е. «стряхнуть с себя оковы Версальского мира». Эта задача была решена к 1938 году, причем без сколько-нибудь значительного сопротивления со стороны Франции и Англии. Гитлер удивился этому. Он боялся превентивных военных действий со стороны по крайней мере французов. Они ничего не сделали. С тех пор он стал глубоко презирать их.
Во-вторых, собрать всех этнических немцев под крышей рейха. Немцев в рейхе было 70 млн., если добавить к ним австрийцев и судетских немцев, то 80 млн. Население СССР насчитывало 170 млн. Поэтому надо было оккупировать Австрию и Чехословакию и приобрести, помимо итальянцев, союзников в лице венгров, румын, хорватов, словенцев, болгар, чтобы выровнять баланс сил.
В-третьих, подвести эту хорошо вооруженную Германию вместе с ее союзниками вплотную к границам СССР, ликвидировав все ранее существовавшие между нами территориальные прокладки, но по возможности не прибегая при этом к войне.
По сути дела, выход на непосредственное соприкосновение с СССР был главной предпосылкой реализации провозглашенной Гитлером в «Майн Кампф» цели уничтожения Российского государства, ликвидации и порабощения ее населения, превращения всей России в колонию и место для расселения немецкой расы «господ».
Цель эта была отлично известна на Западе. Все его действия в 30-е годы были однозначно направлены на то, чтобы помочь Гитлеру подготовиться к войне с СССР. Гитлера толкали на Восток, убеждая, что на Западе ему искать нечего: там нет жизненного пространства для немцев.
Поэтому Запад не возражал против аншлюса Австрии и расчленения Чехословакии в результате мюнхенского сговора с Гитлером 29 сентября 1938 года. Он потирал руки при заключении антикоминтерновского пакта и не видел ничего предосудительного в установлении фашистских режимов в Румынии и Венгрии. Наиболее важной, с точки зрения подготовки к наступлению на СССР, для Гитлера была Польша. Она лежала на главном направлении его будущего удара на Москву. Германия попыталась договориться с поляками «по-доброму», считая, что для этого есть все предпосылки.
Польша того времени была фашистским или полуфашистским государством, антисемитским и антирусским. Это открывало возможности для политического сговора с ней. Правда, у Польши был договор о взаимопомощи с французами, но после Мюнхена цена ему в глазах поляков была грош.
Гитлер же еще в 1934 году подписал с Польшей пакт о ненападении на 10 лет. Отношения с Варшавой были прекрасные. При расчленении Чехословакии Гитлер отдал полякам жирный кусок — Тешен, имея в виду, что поляки ему могут вскоре понадобиться как союзники. Поэтому осенью 1938-го и в начале 1939 года Германия предложила Польше продолжить и расширить сотрудничество, преобразовав пакт о ненападении в союзный договор против России со сроком действия 25 лет. Риббентроп намекнул полякам, что в случае согласия их ждут крупные территориальные приращения на Востоке. Он обещал Варшаве также помочь в решении еврейского вопроса, оставить полякам Познань и Верхнюю Силезию. Единственно, о чем просил поляков Гитлер, — вернуть Германии Данциг и согласиться на создание экстерриториального коридора между этим городом и Германией. Он считал это весьма незначительной уступкой Польши и искренне полагал, что Варшава легко согласится с этим требованием.
Короче говоря, Варшаве предлагалось стать союзником Германии на манер Венгрии или Румынии и поучаствовать в скорой войне с Россией.
Если бы из этой затеи что-то получилось, польские войска, безусловно, пошли бы на Россию в составе немецких полчищ под предводительством польских квислингов. Но Польша вдруг заартачилась. Почему— этого Гитлер не мог взять в толк. Он даже посулил полякам отдать часть Украины, и когда не получил ответа, то сильно рассердился и решил, что если поляки не хотят участвовать в дележе советского пирога, то их надо примерно наказать, превратив Польшу, как и Россию, в поле для экспериментов СС с целью искоренения славянства. Весной 1939 года Гитлер принял решение о войне с Польшей — не за Данциг и не за коридор, а о войне на уничтожение.
ПОЧЕМУ поляки проявили несговорчивость? До сих пор до конца это не ясно. Известно, однако, что Варшава ничего не делала предварительно, не посоветовавшись с Парижем и особенно с Лондоном. Видимо, там заверили поляков, что они могут рассчитывать на защиту своих союзников, и посоветовали продолжить торговаться с Гитлером. На самом деле ни Франция, ни Англия за Польшу воевать не собирались. Они сознательно провоцировали конфликт между Польшей и Германией, исход которого был заранее очевиден. Такой исход отвечал замыслам англо-французов, стремившихся всячески ускорить момент столкновения Советского Союза с Гитлером.
В эти дни Гитлер и решил предложить Пакт о ненападении Сталину, отлично понимая, что позиция СССР приобретает решающее значение для развития событий в Европе. При этом он хотел одним выстрелом убить сразу трех зайцев: ликвидировать Польшу; показать Западу, что если тот будет и дальше проявлять несговорчивость и неготовность поделиться с ним своими колониями, то вполне возможен союз Германии с Россией; вбить клин между Россией и западными демократиями.
Последнее было особенно важно, поскольку Гитлер полагал, что Запад не простит Сталину сговора с ним, и позже, после начала войны с СССР, останется нейтральным. Каково было положение СССР на тот момент? Оно было крайне тяжелым. Мюнхенский сговор продемонстрировал международную изоляцию СССР, нежелание Запада предпринимать совместные с нами шаги против продолжающейся агрессии Германии, явное стремление толкать Гитлера на Восток в условиях, когда СССР не был готов к ведению войны.
Нам надо было попробовать выиграть время и расколоть фактическую коалицию Гитлера и его западных пособников-«умиротворителей». Такая возможность внезапно открылась в 1939 году. Сталин, однако, медлил несколько месяцев. Но человек он был жесткий, реалистичный и решительный. Его выбор был совершенно естественным.
То, что Германия нападет рано или поздно на Польшу, было очевидно. Очевидно было и то, что поляки будут разбиты. То, что военный союз СССР с западными державами вряд ли удержит Гитлера от нападения на Польшу, было очевидно тоже. Французы только что предали Чехословакию и скорее всего поступили бы точно так же по отношению к Польше. Но у французов была хотя бы армия. Англичане тоже предали бы Польшу, как до этого Чемберлен предал Чехословакию, но в отличие от французов и армии-то у них не было. Последующие события подтвердили справедливость этих соображений.
Если бы Сталин выбрал союз с англо-французами, то воевать пришлось бы одной России, причем все еще не готовой к войне. Воевать пришлось бы на своей собственной территории, так как поляки наотрез отказывались допускать Красную Армию в свою страну. Французы сидели бы сложа руки за своей «линией Мажино», а англичане рассказывали бы нам о трудностях высадки на континент. «Сколько дивизий в случае начала войны вы сможете развернуть на континенте?» — спрашивал англичан Сталин. «Две немедленно, и еще две несколько позже», — отвечали те. «Вот как! — иронизировал Сталин, — две немедленно, и две несколько позже. А знаете ли вы, сколько дивизий у немцев?»
А что предлагала нам Германия? Она предлагала главное — мир еще на некоторое время. Но это было не все. За воздержание от военных действий Советский Союз получал крупные территориальные приращения на Западе — Финляндию, Эстонию, Латвию, Литву, украинские и белорусские земли Польши, Бессарабию.
Все это были территории, которые оттяпали у России немцы по похабному миру в Брест-Литовске.
Конечно, Гитлер был так щедр, поскольку собирался в самое ближайшее время отобрать у нас все это назад, но для нас создавалась стратегически очень важное предполье, прикрывавшее центральные районы СССР на случай возникновения войны. Играло роль и еще одно соображение. Конечно, Запад не хотел воевать с Гитлером и с затаенным дыханием ждал его нападения на СССР, чтобы Германия и Россия вконец обескровили друг друга, а Запад затем выступил бы арбитром. Но это был всего лишь один из возможных вариантов развития событий. Если, однако, Запад все же выступил бы в поддержку Польши и хотя бы формально объявил войну Гитлеру, это сразу отвлекло бы внимание Германии по крайней мере на некоторое время от России. Открывался бы реальный шанс, что война Германии с западными державами затянется. Ведь Франция была крупнейшей континентальной державой, и никто в тот момент не предполагал, что она в течение нескольких недель рассыплется, как карточный домик. Англичане на своих островах были отгорожены от Германии морем, имели сильный флот и могли довольно долго продержаться. Значит, Гитлер мог серьезно завязнуть, а мы выигрывали время и могли рассчитывать на серьезное укрепление своих внешнеполитических возможностей перед лицом конфликта ведущих империалистических держав между собой. Ситуацию в тот момент можно было бы сравнить с положением на футбольном поле, на которое Гитлер внезапно вбросил польский мяч. «Остановите его! — говорили нам западники». — «Нет, вы останавливайте его», — отвечал им Сталин. В этом, собственно, и заключался весь дипломатический диалог, пока Сталин решительно не забил мяч в ворота англо-французов к их крайнему неудовольствию.
Это был мастерский удар. Дальнейшее известно. Англия и Франция для формы объявили войну Гитлеру, но не воевали, спокойно наблюдая за разгромом и оккупацией немцами Польши. СССР в ответ продвинул свои рубежи на Запад до линии Керзона, восстановив былые границы России. Казалось, все шло по плану. Но обстановка резко изменилась уже через 9 месяцев. Гитлер разбил французов и англичан и оккупировал всю западную часть европейского континента, прихватив еще Балканы, Данию и Норвегию. Без Франции Англия перестала представлять собой серьезный военный фактор в Европе. Расчет Сталина на то, что Гитлер увязнет на Западе, не оправдался. Угроза войны для нас начала быстро нарастать.
УЖЕ ЛЕТОМ 1940 года Гитлер вернулся к своему плану нападения на Советский Союз. 2 июня 1940 года он говорил на встрече с офицерами штаба группы «А» сухопутных войск, что у него «вскоре наконец будут развязаны руки для великой и настоящей задачи борьбы с большевизмом».
30 июня он говорил начальнику генштаба Гальдеру, что нужна еще одна маленькая демонстрация по адресу Англии для того, чтобы «англичане не ударили нам в спину, когда мы двинемся на Восток». 21 июля он поручил генштабу «заняться русской проблемой», а 31 июля провел совещание с командующими родами и видами войск о предстоящем походе на Россию. Главная цель похода — «Уничтожение жизнеспособной России». Дата начала операции — 15 мая 1941 года. Зимой начинать войну Гитлер не решался. Подготовке войны с Россией фюрер уделял все свое время и энергию, хотя вроде бы должен был заниматься войной против Англии. Но она его уже мало интересовала, т.к. он был уверен, что Черчилль не будет ему помехой. До весны 1941 года немцы вели, однако, переговоры с нами.
Написаны толстые книги о том, будто можно было избежать войны с Германией, если бы СССР занял в 1940 году только Бессарабию и не трогал Северную Буковину, если бы Молотов во время визита в Берлин в ноябре 1940 года поменьше говорил о Финляндии, Болгарии и черноморских проливах. Однако все это ерунда. Немцы просто водили нас за нос. В это время составлялся «план Барбаросса», окончательно утвержденный 18 декабря 1940 года. Для отвлечения внимания Сталина немцы предлагали нам заняться Индией, а когда тот ответил им, они замолчали и прекратили разговоры на эту тему.
В конце концов Гитлер сам себя уговорил, что дальше тянуть с открытием войны против СССР не стоит. Во-первых, полагал он, разбив Россию, он лишит Англию последного союзника на европейском континенте, и Лондон наконец примет его условия. Во-вторых, СССР будет разгромлен в течение нескольких недель или месяцев. В-третьих, замаячила опасность вовлечения в войну США на стороне англичан. Поэтому надо было постараться вывести из строя СССР еще до того, как в войну вступит Америка. Все эти три соображения в конце концов оказались ошибочными. Гитлер после начала войны пытался представить свое нападение на СССР как превентивную войну. Ему, кстати, сейчас вторят некоторые западные исследователи, прежде всего наш перебежчик Суворов (книга «Ледокол»), которого подпитали соответствующими материалами западные разведки. Однако все факты говорят о том, что это была никак не спровоцированная Советским Союзом агрессия, реализация главного преступного плана, который вынашивался нацистами в течение многих лет. Пакт о ненападении между СССР и Германией должен был неизбежно стать жертвой этого плана. Это, видимо, было ясно советскому руководству, которое продолжало, несмотря на заключение пакта, форсированную подготовку страны к войне.
Если Сталин в чем-то и ошибся, то только в оценке длительности мирной паузы, которую давало ему заключение пакта с Германией. Само же заключение пакта было безусловно правильным и наиболее целесообразным в тех условиях политическим и военным решением.
История в сослагательном наклонении, как известно, не пишется. Поэтому все рассуждения на тему, что было бы, если бы что-то было не так, а иначе, как правило, являются неблагодарным занятием.
Тем не менее, попробуем представить себе, что было бы, если бы пакт о ненападении не был нарушен Гитлером. Англия, разумеется, не смогла бы освободить Европу от фашизма даже в союзе с США. Лишь к 1944—45 гг. они вместе смогли выставить на европейском фронте не более 86 дивизий. Германия, если бы она не воевала с Советским Союзом, без труда разделалась бы с ними. Правда, к 1945 году у США появилась атомная бомба. Но такие работы велись и в Германии, и кто знает, чья взяла бы в конце концов верх в этой гонке. Тем более если бы Германия не вела войны на истощение с нами. В этом случае англосаксы наверняка не решились бы показать и носа в Европе. Пришлось бы им идти на компромиссный мир с Германией, а Европа надолго превратились бы в эсэсовское государство. Без Советского Союза фашизм не был бы разбит, холокост был бы доведен до своего полного логического завершения, а Германия диктовала бы свои условия нынешним претендентам на лидерство в мире, которые охотно забывают о том, чем они обязаны нам и нашему народу.
Но если мы взялись рассуждать в сослагательном наклонении, то уместно рассмотреть и вопрос о том, что было бы, если бы Пакт Молотова — Риббентропа не состоялся и Сталин предпочел внять советам англичан. Война началась бы значительно раньше. Мы были бы вынужлены сражаться на своей территории и в одиночку. Война началась бы с рубежей, лежащих на многие сотни километров ближе к Москве и Ленинграду. Москва могла бы пасть, а немцы перейти через Волгу. Потери нашего гражданского населения в результате осуществления людоедского генерального плана «Ост» возросли бы в разы, разрушения промышленного и культурного потенциала страны приняли бы угрожающие для нашего национального существования размеры. Война затянулась бы еще на много лет. И еще один весьма немаловажный момент. Поведение наших уважаемых союзников в этом случае было бы весьма непредсказуемым. Они ведь с самого начала войны подумывали не о разгроме нацизма, а о том, как по возможности затянуть конфликт между СССР и Германией, добиться их максимального ослабления, а затем продиктовать условия. Это было бы для них куда легче сделать, если бы им удалось втравить нас в войну с Гитлером, а самим остаться в стороне, соблюдая нейтралитет. Это не фантазия.
Договор о ненападении с Германией у Франции уже был. Оставалось только прийти к такому же договору с Англией, куда перед самым нападением на СССР был направлен с секретной миссией ближайший соратник Гитлера рейхсфюрер Гесс.
Искусство советской дипломатии состояло в том, что она ушла в тот момент от конфликта с Гитлером и предоставила вступить в войну с ним сначала англичанам и французам вопреки их планам и расчетам. Это было решающей предпосылкой для создания единого антифашистского фронта после совершения нападения Германии на Советский Союз.
Разгром и оккупация Франции, бомбардировки Лондона и уничтожение Ковентри, огромные потери англичан и американцев от подводной войны в Атлантике не оставили западным лидерам иного выбора, как пойти на союз с ненавистной им Россией. Они в течение всей войны пытались вырваться из этого союза. Но сделать этого так и не смогли. И в этом — тоже огромная победа сталинской дипломатии, начавшей разгром фашизма именно с заключения Пакта Молотова — Риббентропа.
Советский Союз не продал в 1939 году душу дьяволу. Он сел играть с чертями в карты и обыграл их. Обыграл вчистую.
Статья 3
Алексей Кунгуров
Секретные протоколы, или Кто подделал пакт Молотова — Риббентропа
Источник информации — http://lib.rus.ec/b/183815/read
Он наполнил бокалы и поднял свой.
— Итак, за что теперь? — сказал он с тем же лёгким оттенком иронии. — За посрамление полиции мыслей? За смерть Старшего Брата? За человечность? За будущее?
— За прошлое, — сказал Уинстон.
— Да, прошлое важнее, — веско подтвердил О’Брайен.
Джордж Оруэлл, «1984».
ПРОЛОГ
24 декабря 1989 г., Москва, Кремлевский Дворец съездов. На II Съезде народных депутатов СССР прораб Перестройки Александр Яковлев зачитал «Сообщение комиссии по политической и правовой оценке советско-германского договора о ненападении от 1939 года». Этот документ часто именуют просто докладом Яковлева. 24 февраля 1990 г. на выборах в Верховный Совет Литовской ССР большинство мест получают кандидаты, поддержанные «Движением за перестройку» («Саюдис»). 11 марта 1990 г. новый состав Верховного Совета республики провозглашает независимость Литвы. Союзное правительство в Москве отказалось признать независимость республики и начало экономическую блокаду Литвы, которая показала свою безуспешность и была отменена в июле. Литовское и союзное правительства начали переговоры.
Противники независимости, члены литовской компартии, оставшейся на платформе КПСС после раскола КПЛ и создавшие «Комитет национального спасения» во главе с Миколасом Бурокявичюсом,[1] встали в оппозицию к сепаратистам. 13 января 1991 г. в Вильнюс были введены войска. Вопрос о непосредственном инициаторе войсковой операции остается открытым, президент СССР и главнокомандующий Михаил Горбачев публично заявил 14 января, что узнал о ней из газет, придерживается он этой позиции и поныне. В тот день возле телебашни в Вильнюсе погибло 14 человек, в том числе боец группы «Альфа» лейтенант Виктор Шатских. Суд по факту этих смертей в Литве длился в общей сложности более 6 лет, однако вину советских военнослужащих в убийстве мирных жителей доказать не удалось. Кем был убит спецназовец КГБ, установлено не было.
Но открывшиеся позже факты говорят о том, что они стали жертвами боевиков «Саюдиса». Например, из тела одного убитого мужчины была извлечена пуля, выпущенная из винтовки системы Мосина, давно снятой с вооружения Советской Армии. Вскоре появилось косвенное подтверждение того, что это убийство совершено литовскими боевиками. В марте 1991 г. литовский журнал «Karys» опубликовал фото, на котором запечатлены «защитники демократии» с мосинскими трехлинейками в руках. Бывший председатель Комитета по национальной безопасности Литовского сейма Витаутас Пяткявичюс дал на суде показания о том, что в ту ночь около 20 боевиков-саюдистов были посажены на крыши соседних домов, откуда они стреляли вниз по толпе людей у подножия телебашни, но его заявление было проигнорировано.
Якобы раздавленное танком тело мирного обывателя оказалось на поверку со следами автомобильной аварии. Ни одного свидетеля наезда танка на человека найти не удалось, несмотря на то, что это, якобы, произошло на глазах многочисленной толпы. Телецентр был взят войсками под контроль, но сторонники независимости Литвы образовали «живой щит», закрывший здание литовского парламента. Армия не стала штурмовать здание Верховного совета. Вильнюссая бойня спровоцировала всплеск сепаратистского движения во всей Прибалтике. Москва потерпела жесточайшее моральное и политическое поражение.
На референдуме, проведенном в феврале 1991 г., более 90 % его участников (около 84 % избирателей) проголосовало за выход Литовской республики из состава СССР. 19–21 августа 1991 г. в Москве происходят события, получившие название путча ГКЧП. В результате путча союзное правительство фактически полностью утрачивает власть, которую концентрируют в своих руках республиканские руководители. 1 декабря на Украине прошли выборы президента и референдум о независимости, на котором за независимость Украины высказалось 90,32 % участников голосования.[2] 5 декабря новоизбранный президент УССР Леонид Кравчук объявил, что Украина денонсирует договор 1922 г. о создании СССР. 8 декабря 1991 г. в Беловежской пуще происходит соглашение между президентами Российской Федерации Ельциным, Украины — Кравчуком и председателем Верховного совета Белоруссии Шушкевичем об объявлении договора 1922 г. о создании СССР недействительным. Юридически это было абсурдно, так как договор 1922 г. был поглощен конституцией 1924 г., а для пересмотра Конституции предполагался совсем другой порядок.
Ельцин немедленно сообщил о происшедшем президенту США Джорджу Бушу и заручился обещанием международного признания акта о ликвидации СССР. 12 декабря Верховный Совет РСФСР ратифицировал постановление о выходе республики из состава СССР («за» — 161 депутат, «против» — 3, воздержались — 9). Юридически это решение было ничтожно, и даже не потому, что для его принятия отсутствовал кворум, а результаты голосования были грубо сфальсифицированы. Верховный совет вообще не имел права рассматривать вопрос о выходе РСФСР из состава Советского Союза, поскольку высшей силой обладало решение народа России, принятое на референдуме 17 марта 1991 г., когда подавляющее большинство избирателей высказались против раздела СССР. Тем не менее 25 декабря Михаил Горбачев сложил с себя полномочия президента, и Советский Союз прекратил свое существование.
Спрашивается, какое значение на фоне столь масштабных событий имел доклад Яковлева, зачитанный на Съезде народных депутатов, и касающийся событий полувековой давности? Как обнародование подробностей договора о ненападении между Советским Союзом и Германией, подписанное в августе 1939 г., могло повлиять на текущую политику? На самом деле этот акт имел громадное значение. Тот, кто знаком с технологиями управления толпой, знает, что контроль над историческим сознанием масс дает колоссальную власть над ними. Тот, кто способен изменить прошлое, — тот и формирует будущее. Можно прибегнуть к такой метафоре: история — это руль корабля. Руль находится на корме, но нос судна смотрит только в ту сторону, куда поворачивается руль.
Многих моих соотечественников, контактирующих с иностранцами, часто шокирует, насколько они обладают стерилизованными представлениями о прошлом даже своих стран, не говоря уж о мировой истории. Многие испанцы не знают, кем был генерал Франко. Американцы совершенно не в курсе, что штат Калифорния отторгнут Соединенными Штатами у Мексики в ходе захватнической войны 1846–1848 гг. Ну, янки — это вообще случай клинический. Некоторые опросы показывают, что каждый пятый житель США уверен, будто атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки сбросили русские. И эта кастрация исторической памяти вовсе не случайна. Богатые страны способны потратить достаточно средств на образование своих граждан, однако на деле громадные деньги тратятся именно на стерилизацию их мышления. Элитам нужно манипулируемое быдло, а не народ — носитель политической воли. Уничтожение исторической памяти преследует именно эту цель — лишение народа политической воли и этнической идентичности, превращение его в атомизированную массу потребителей, легко поддающуюся манипулятивному воздействию. Джордж Оруэлл вовсе не выдумал министерство правды, переделывающее прошлое, в своем знаменитом романе «1984», он просто срисовал его с натуры.
Цель, которую преследовали перестройщики и их закордонные вдохновители, — уничтожение СССР. Сделать это можно было двумя путями: либо путем вооруженного насилия извне, либо следовало сформировать разрушительные силы внутри советского государства. Первый путь в отношении ядерной державы, конечно, был неосуществим. Поэтому враг сделал ставку на создание сепаратистских движений в национальных республиках Советского Союза. Ведущая роль отводилась трем прибалтийским республикам — Литве, Латвии и Эстонии. Для мобилизации масс под знамена сепаратистов нужна была мощная идея, возбуждающая ненависть к русским. Таким мобилизующим фактором стал миф о вероломной оккупации прибалтийских стран Советским Союзом в 1940 г. Базировалась эта установка на другом мифе — о подлом сговоре между Гитлером и Сталиным, которые, якобы в августе 1939 г. цинично «распилили» Восточную Европу. Этот миф был, кроме всего прочего, направлен на раскол советско-польского послевоенного содружества и, как следствие, развал всего военного блока Варшавского Договора. Таким образом, созданию мифа о сговоре двух диктаторов накануне Второй мировой войны и внедрению его в массовое сознание придавалось стратегическое значение.
ДОГОВОР
Сговор был выражен якобы в Договоре о ненападении между двумя державами, подписанном в Москве 23 августа 1939 г. министром иностранных дел Германии Иоахимом фон Риббентропом и председателем советского правительства и по совместительству народным комиссаром иностранных дел Вячеславом Михайловичем Молотовым. В историю дипломатии этот договор вошел под нарицательным именем «Пакт Молотова — Риббентропа», что существенно искажает его суть.
Сам по себе этот межгосударственный договор не может быть признан враждебным какой-либо третьей стране или преступным, договор о ненападении Германия имела со многими странами, в том числе с Великобританией, Францией, Польшей. Вот текст советско-германского договора, опубликованный в советской прессе 24 августа 1939 г.
ДОГОВОР О НЕНАПАДЕНИИ МЕЖДУ ГЕРМАНИЕЙ И СОВЕТСКИМ СОЮЗОМ
Правительство СССР и Правительство Германии Руководимые желанием укрепления дела мира между СССР и Германией и исходя из основных положений договора о нейтралитете, заключенного между СССР и Германией в апреле 1926 года, пришли к следующему соглашению:
Статья I
Обе Договаривающиеся Стороны обязуются воздерживаться от всякого насилия, от всякого агрессивного действия и всякого нападения в отношении друг друга как отдельно, так и совместно с другими державами.
Статья II
В случае, если одна из Договаривающихся Сторон окажется объектом военных действий со стороны третьей державы, другая Договаривающаяся Сторона не будет поддерживать ни в какой форме эту державу
Статья III
Правительства обеих Договаривающихся Сторон останутся в будущем в контакте друг с другом для консультации, чтобы информировать друг друга о вопросах, затрагивающих их общие интересы.
Статья IV
Ни одна из Договаривающихся Сторон не будет участвовать в какой-нибудь группировке держав, которая прямо или косвенно направлена против другой стороны.
Статья V
В случае возникновения споров или конфликтов между Договаривающимися Сторонами по вопросам того или иного рода, обе стороны будут разрешать эти споры или конфликты исключительно мирным путем в порядке дружественного обмена мнениями или в нужных случаях путем создания комиссий по урегулированию конфликта.
Статья VI
Настоящий договор заключается сроком на десять лет с тем, что, поскольку одна из Договаривающихся Сторон не денонсирует его за год до истечения срока, срок действия договора будет считаться автоматически продленным на следующие пять лет.
Статья VII
Настоящий договор подлежит ратифицированию в возможно короткий срок. Обмен ратификационными грамотами должен произойти в Берлине. Договор вступает в силу немедленно после его подписания.
Составлен в двух оригиналах, на немецком и русском языках, в Москве, 23 августа 1939 года.
По уполномочию Правительства СССР В. Молотов
За Правительство Германии И. Риббентроп
(Газета «Известия», за 24 августа 1939 г.).
Договор ратифицирован Верховным Советом СССР и Рейхстагом Германии 31 августа 1939 г. Обмен ратификационными грамотами произведен в Берлине 24 сентября 1939 г. Как видим, ни о каком разделе Восточной Европы речь здесь не идет. Единственным отступлением от норм, принятых советской дипломатией, было отсутствие положения о том, что договор может быть расторгнут одной стороной в случае, если другая сторона совершит агрессию против третьей страны.
Но стоит заметить, что подобная щепетильность была тогда совсем не в духе мировой дипломатии (да и сегодня тоже). Поэтому заявлять, что Советский Союз таким образом «косвенно способствовал» развязыванию войны в Европе, совершенно недопустимо.
Второй нюанс, который обращает на себя внимание, — пункт о том, что договор вступает в силу немедленно, а не после ратификации парламентами двух стран (включен по настоянию германской стороны). Впрочем, это формальность, никто не сомневался в том, что договор будет ратифицирован и Рейхстагом и Верховным Советом.
Однако некоторые пропагандисты заходят настолько далеко, что утверждают, будто СССР не просто «косвенно способствовал» германской агрессии, а инициировал ее, дав санкцию Гитлеру на вторжение в Польшу. Мол, если бы Сталин не стал заключать договор с Гитлером, тот бы не посмел напасть на поляков. Подобные доводы совершенно голословны. Отдавая в апреле 1939 г. приказ на разработку плана «Вайс», Гитлер со Сталиным не консультировался и разрешения у него не спрашивал.
В ситуации разворачивающегося германо-польского кризиса у Советского Союза было несколько вариантов действий:
а) создать антипольскую коалицию с Германией;
б) заключить соглашение о военном сотрудничестве с Польшей;
в) присоединиться к англо-французским гарантиям в отношении Польши, на что опять же необходимо было получить согласие Варшавы;
г) сохранять нейтралитет, преследуя исключительно собственные интересы.
Вопрос об альянсе с Германией никогда не ставился в повестку дня. Если бы СССР напал на Польшу совместно с Германией, то Англия и Франция могли объявить ему войну, чего Москва совершенно не желала. Польша, как известно, наотрез отказалась заключать какие-либо военные соглашения с Советским Союзом. Речь даже не шла о взаимных обязательствах, Советский Союз предлагал Польше одностороннюю и бескорыстную военную помощь в случае немецкого вторжения. Если немцы нападут на Польшу, Франция, связанная договором с Польшей, объявит войну немцам, а Польша должна предоставить союзнику Франции — СССР — узкий коридор, чтобы Красная Армия могла войти в боевое соприкосновение с немцами.
Задним числом историки сегодня объясняют польское упрямство страхом, который они якобы испытывали перед большевистскими ордами. Мол, войдя в Польшу под благовидным предлогом, Советы оккупируют страну, после чего замирятся с немцами. Но гарантом против этого выступали Франция и Англия. Они, в конце концов, могли первыми замириться с немцами и организовать совместный поход против нас, так что советская сторона в этом смысле рисковала куда более Польши. Такой вариант развития событий был для СССР еще хуже по последствиям, чем военный союз с Гитлером. Насчет того, что поляки боялись Советскую Россию, — это, конечно, полная чушь. Уж так они боялись, что предвоенные годы их генштаб составлял «оборонительные» планы, целью которых был выход Польши к Черному морю и включение в состав Великой Ржечи Посполитой Правобережной Украины. Так или иначе, но Варшава решительно отвергла все советские инициативы. Известна пафосная фраза, брошенная министром иностранных дел Польши Беком по этому поводу: «С немцами мы рискуем потерять свободу, а с русскими — нашу душу».
Да, такая вот загадочная польская душа. Историческая действительность состоит в том, что поляки, как этнос (с их пресловутой душой), сохранились именно благодаря России. После ликвидации Польши Венским конгрессом 1815 г. польские земли (именно автохтонные польские территории) были поделены между Россией, Австрией и Пруссией. На попавших под власть немцев землях не то что польской автономии не существовало, но и проводилась довольно настойчивая германизация. Польский язык стремительно исчезал из повседневного оборота, особенно в городах, лютеранство постепенно вытесняло традиционное для поляков католичество, а уж о такой роскоши, как польский университет, они не могли даже мечтать. Кстати, среди немцев до сих пор часто мелькают польские фамилии. Во время Второй мировой войны некоторые немецкие генералы, даже состоящие в СС, имели польское происхождение (поляками они себя, разумеется, не считали). Например, подавлением варшавского восстания в 1944 г. руководил генерал СС Эрих фон дем Бах-Целевски, открыто признававший свои шляхетские корни.
В составе Российской империи с 1815 г. находилось Царство Польское со своей армией, национальной администрацией, денежной единицей, Конституцией (сама Россия не имела тогда Конституции, являясь абсолютной монархией). Налоги в русскую казну поляки не платили, таможенные пошлины на ввоз товаров из Польши отсутствовали, чем вовсю пользовалось тамошнее купечество, наживаясь на торговле европейским импортом. При этом расходы на содержание польской армии несла российская казна. Единственным «ущемлением» польского правительства было то, что оно не имело возможности самостоятельно проводить внешнюю политику — этот вопрос полностью находился в компетенции русского царя Александра, который являлся так же и польским королем.
Правда после двух шляхетских восстаний польские вольности были существенно урезаны, однако даже после упразднения Царства Польского и переименования его в Привислинский край там не проводилась политика русификации или религиозного ущемления (обращения поляков в православие никогда не практиковалось). В делопроизводстве применялся польский язык, русский не преподавался в обязательном порядке в школах, католики пользовались всеми правами граждан империи, а вот от некоторых обязанностей, например, воинской повинности, были освобождены. Если уж, согласно советским штампам, считать Российскую империю тюрьмой народов, то в этой тюрьме два народа — польский и финский по тюремным понятиям были блатными, то есть имели привилегированное положение. Впоследствии именно 10 польских губерний в составе России стали ядром восстановления независимой Польши в 1918 г.
В этой связи многие исследователи совершенно не в силах понять фанатическую польскую русофобию 20 — 30-х годов, считая ее либо проявлением дикого иррационализма польской элиты, либо гипертрофированным выражением антибольшевизма. Польский антибольшевизм, кстати, выглядит столь же иррациональным, как и русофобия, если учесть, что именно большевики выступали за независимость Польши еще до 1917 г., а после взятия власти они с готовностью признали ее независимость.
На самом деле польская ненависть к Советскому Союзу имеет вполне очевидное объяснение. Поляки в версальской Польше составляли чуть более 40 % населения, остальные были украинцами, белорусами, евреями и немцами. Более 13 миллионов человек проживали на территориях, захваченных Польшей в ходе советско-польской войны 1920 г. При этом Польша была ярко выраженным расистским государством. Все «нетитульные» народы страны подвергались жестокому политическому, экономическому, религиозному и культурному угнетению. К середине 1930-х годов украинские и белорусские школы были ликвидированы. Для устрашения национальных меньшинств, сопротивляющихся полонизации восточных окраин Ржечи Посполитой, был даже создан концлагерь в Березе Картузской.
В этой связи шляхта, действительно, как огня боялась пропустить Красную Армию даже по узким коридорам, поскольку это могло спровоцировать мощные антипольские выступления в Западной Белоруссии и Западной Украине. Собственно, так и произошло в сентябре 1939 г, когда белорусы и украинцы начали стихийно расправляться с ненавистными осадниками и полицейскими. В городах происходили восстания, в которых ведущую роль играли коммунисты. То, что польская армия с первых же дней немецкого вторжения обратилась в бегство, так и не дав интервентам сколь-нибудь значимого сражения, тоже можно считать результатом расистской политики Варшавы по отношению к большей части своих подданных. Как могла армия стоять насмерть, если половина ее солдат ненавидела польское государство? Белорусские хлопцы в сентябрьские дни 1939-го весело распевали частушку:
Вы ня думайце, палякi,
Вас ня будзем баранщь,
Мы засядзем у акопах
I гарэлку будзем пiць.
Я говорю об этом только для того, чтобы стало понятно, почему польское правительство ни при каких обстоятельствах не могло пойти на военное сотрудничество с СССР. Это действительно ставило под угрозу польскую государственность, однако причины состояли во внутренней несостоятельности «уродливого детища Версальского договора», как охарактеризовал тогдашнюю Польшу Вячеслав Молотов, а не в «имперском экспансионизме» Москвы.
Советское правительство неоднократно выступало с предложениями по созданию в Европе коллективной системы безопасности. Даже после Мюнхена. Даже зная о том, что Англия явно науськивает Германию на СССР. 15 марта, в день оккупации немцами Чехословакии, нарком иностранных дел Литвинов предложил созвать конференцию шести держав с целью обсудить меры по предотвращению дальнейшей гитлеровской агрессии. Английский премьер-министр Нэвилл Чемберлен назвал это предложение преждевременным. 17 апреля Литвинов предложил подписать трехстороннюю военную конвенцию о взаимопомощи между Англией, Францией и Советским Союзом. К этому альянсу могла бы при желании присоединиться и Польша.
Что же такого ужасного и неприемлемого предложили коварные большевики лидерам демократического Запада? Оцените пункты советской конвенции:
ПРЕДЛОЖЕНИЕ, ВРУЧЕННОЕ НАРОДНЫМ КОМИССАРОМ ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ СССР М. М. ЛИТВИНОВЫМ ПОСЛУ ВЕЛИКОБРИТАНИИ В СССР У. СИДСУ
17 апреля 1939 г.
Считая предложение Франции принципиально приемлемым и продолжая мысль г. Бонне, а также желая подвести солидную базу под отношения между тремя государствами, мы пытаемся объединить английское и французское предложения в следующих тезисах, которые мы предлагаем на рассмотрение британского и французского правительств:
1. Англия, Франция, СССР заключают между собою соглашение сроком на 5 — 10 лет о взаимном обязательстве оказывать друг другу немедленно всяческую помощь, включая военную, в случае агрессии в Европе против любого из договаривающихся государств.
2. Англия, Франция, СССР обязуются оказывать всяческую, в том числе и военную, помощь восточноевропейским государствам, расположенным между Балтийским и Черным морями и граничащим с СССР, в случае агрессии против этих государств.
3. Англия, Франция и СССР обязуются в кратчайший срок обсудить и установить размеры и формы военной помощи, оказываемой каждым из этих государств во исполнение § 1 и 2.
4. Английское правительство разъясняет, что обещанная им Польше помощь имеет в виду агрессию исключительно со стороны Германии.
5. Существующий между Польшей и Румынией союзный договор объявляется действующим при всякой агрессии против Польши и Румынии либо же вовсе отменяется, как направленный против СССР.
6. Англия, Франция и СССР обязуются, после открытия военных действий, не вступать в какие бы то ни было переговоры и не заключать мира с агрессорами отдельно друг от друга и без общего всех трех держав согласия.
7. Соответственное соглашение подписывается одновременно с конвенцией, имеющей быть выработанной в силу § 3.
8. Признать необходимым для Англии, Франции и СССР вступить совместно в переговоры с Турцией об особом соглашении о взаимной помощи.[3]
Но даже этот договор о намерениях, без каких либо конкретных обязательств по отношению к СССР, не был подписан. Как заявил 26 апреля на заседании английского правительства министр иностранных дел лорд Галифакс, «время еще не созрело для столь всеобъемлющего предложения» (ну да, время созрело, когда люфтваффе стало бомбить Лондон). Английское правительство демонстративно тянуло с ответом до 8 мая и ответило на советскую инициативу отказом. 31 мая глава правительства Вячеслав Молотов (по совместительству наркоминдел после отставки Литвинова 3 мая), выступая в Верховном Совете СССР, повторил ранее сделанные предложения Англии и Франции (трехсторонний договор о взаимопомощи, гарантии малым государствам, военная конвенция). Но при этом глава советского внешнеполитического ведомства отметил, что СССР не избегает сотрудничества и с другими странами, в частности с Германией и Италией. Этот пассаж с благосклонностью был встречен в Берлине, где уже начали подумывать о сближения с Советским Союзом в свете обострения германо-польских отношений.
Намёк на это прозвучал из уст генерального секретаря ЦК ВКП(6) Иосифа Виссарионовича Сталина еще 10 марта 1939 года на XVIII съезде ВКП(6). Впоследствии эта сталинская речь, названная на Западе речью о жареных каштанах, получила широкую известность, и иные историки пытаются представить, как инициативу советской стороны по сближению с Германией. Однако никаких реальных последствий выступление Сталина не имело.
В конце мая на фоне некоторого потепления советско-германских отношений забеспокоившиеся англичане и французы, наконец, согласились обсудить поставленные Москвой вопросы. С советской стороны возобновившиеся 15 июня переговоры вел Молотов, с англо-французской — дипломаты второстепенных рангов, что воспринималось советским руководством как свидетельство несерьезного отношения западных партнеров к переговорам. Вялотекущие политические консультации велись в общей сложности с 10 апреля до конца июля 1939 г., но закончились фактически ничем. 2 августа СССР заявил, что будет вести политические переговоры только после достижения военного соглашения. Англия и Франция были вынуждены послать военную делегацию, дабы не предстать в глазах мировой общественности виновниками срыва переговоров. Однако, не смотря на настойчивые просьбы СССР прислать делегацию самолетом, англичане не сочли нужным спешить, и переговорщики отплыли из Лондона 5 августа пассажирско-грузовым пароходом, прибыв в Москву через Ленинград только 11 августа. При этом они прислали в Москву в качестве главы делегации второстепенного чиновника МИД Стрэнга, а в качестве представителя Генштаба — генерала Дракса, имевшего в то время небольшой вес в военном руководстве. Для сравнения: на переговоры в Польшу незадолго до этого летал начальник британского Генерального штаба генерал Айронсайд, а Чемберлен в течение нескольких предшествующих месяцев трижды лично прилетал на встречу с Гитлером.
12 августа начались переговоры, которые советской стороны вел нарком обороны Климентий Ефремович Ворошилов, что подчеркивало значение, которое советское правительство придавало вопросу общеевропейской безопасности. Французы были настроены более благожелательно, чем англичане (еще бы, ведь Германию от Франции отделял лишь пограничный шлагбаум, а не море!) но находились в полной зависимости от Лондона во внешнеполитических делах. Ворошилов поставил перед англо-французами ряд конкретных вопросов, на которые они не смогли дать внятных ответов, так как не имели полномочий на ведение полномасштабных военных переговоров. СССР даже раскрыл план развертывания своих вооруженных сил, согласно которому против Германии должны были действовать до 136 дивизий. Представители Англии и Франции не предоставили подобных планов.
Через день был поднят вопрос о пропуске Красной Армии через территорию Польши по виленскому и галицийскому коридорам — без чего, по мнению советской стороны, не могла быть отражена возможная германская агрессия. На этом переговоры зашли в тупик, потому что Польша наотрез отказалась рассматривать такой вариант, а Франция не смогла (или не захотела) убедить поляков согласиться на военную помощь СССР. Уильям Ширер, автор широко известной книги «Взлет и падение Третьего рейха» классифицирует такое поведение поляков как «непостижимую глупость», что является по сей день общепринятой точкой зрения. Какова же была реальная причина польской русофобии, мы уже рассмотрели выше.
В целом англо-французы были не против создания коалиции, но пытались свести дело к тому, чтобы не иметь прямых обязательств по отношению к Советскому Союзу, который был обязан прийти на помощь «союзникам» в любом случае. 17 августа Ворошилов временно прервал переговоры и объявил, что дальнейший их ход зависит от ответа Англии и Франции на поставленные советской военной миссией принципиальные вопросы, прежде всего о пропуске советских войск Польшей. Он предупредил, что, если в течение двух дней ответы получены не будут, переговоры придется прекратить окончательно. В указанный срок ответа не последовало. 21 августа западные делегации предложили отложить заседание ещё на 3–4 дня. В ночь на 24 августа был подписан советско-германский договор о ненападении. Советское руководство выступило с заявлением, что данный факт не является препятствием для заключения соглашения о взаимопомощи с другими странами, но английская и французская делегации, убыв на родину «для консультаций», в Москву уже не вернулись.
Антисоветски настроенные историки пытаются представить дело так, что СССР вел переговоры с Западом для вида, лишь для того, чтобы использовать их как ширму и средство давления на Германию для скорейшего заключения «сговора». В качестве аргумента неизменно приводится тот факт, что 11 августа — в день прибытия в Москву англо-французской делегации, Политбюро приняло решение «вступить в официальное обсуждение поднятых немцами вопросов, о чем известить Берлин». Но, во-первых, советская сторона настаивала на заключении именно торгового соглашения с Германией, без чего отказывалась серьезно обсуждать иные вопросы. Во-вторых, если Москва еще только известила немцев о желании вступить в контакт, то в Лондоне в это время уже вовсю шли англо-германские переговоры о разделе мира! Англия готова была признать страны Юго-Восточной Европы сферой государственных интересов Германии, а также предоставить рейху доступ к эксплуатации африканских колоний. Однако немцы, не доверяя англичанам, отклонили их предложения. К тому же в колониях они, вопреки расхожему мнению, не нуждались. Советское правительство знало об этих переговорах, и даже получило по каналам внешней разведки некоторые подробности, что, безусловно, подтолкнуло к активизации переговорного процесса с Германией и убедило в несерьезности намерений Великобритании в отношении военного сотрудничества с Советским Союзом. Усугубляло ситуацию и то, что правительства западных стран начали вводить эмбарго на поставку в СССР определенных видов товаров и промышленного оборудования.
Итак, военного союза с Германией советское правительство не желало, а западные державы (прежде всего Великобритания) не желали брать какие-либо взаимные военные обязательства перед СССР. Польша категорически отвергала даже односторонние военные гарантии Москвы в случае германской агрессии. Румыния так же отказалась пропустить советские войска через свою территорию. Оставался последний вариант— нейтралитет. Некоторые исследователи считают, что договор с Гитлером означал для Москвы выбор меньшего зла, то есть Советскому Союзу они отводят роль объекта, а не субъекта большой политики. Нет, речи об уступках кому-либо не шло. Уж если СССР занял нейтральную позицию, преследуя исключительно собственные национальные интересы, то и заключение договора о ненападении было нашей стране выгодно — Германия очень щедро заплатила за него, к тому же авансом. Изначально немецкая дипломатия рассчитывала лишь на совместную декларацию о неприменении силы друг против друга. Однако 15 августа в ответ на послание министра иностранных дел Германии Риббентропа, в котором тот выражал готовность лично приехать в Москву для выяснения германо-советских отношений, Молотов предложил заключить договор о ненападении, но непременным условием поставил заключение широкого торгового соглашения. 19 мая 1939 года в Берлине это соглашение было подписано. Газета «Правда» 21 августа сообщила по этому случаю следующее:
«19 августа после длительных переговоров, закончившихся успешно, в Берлине подписано Торгово-Кредитное Соглашение между СССР и Германией. Соглашение подписано со стороны СССР — зам. торгпреда Е. Бабариным, а с германской стороны — г. Шнур-ре. Торгово-Кредитное Соглашение предусматривает предоставление Германией СССР кредита в размере 200 миллионов германских марок, сроком на семь лет из 5 % для закупки германских товаров в течение двух лет со дня подписания Соглашения. Соглашение предусматривает также поставку товаров со стороны СССР Германии в тот же срок, т. е. в течение двух лет на сумму в 180 миллионов германских марок».
По этому кредиту Сталин потребовал от Германии не ширпотреб, а ценное промышленное оборудование для нужд военной промышленности, передовые технологии и вооружение(!). Когда Германия, скрепя сердце, согласилась удовлетворить столь обширные советские требования, СССР подписал с ней 23 августа 1939 г. Договор о ненападении. Он был нужен именно Германии, Советскому Союзу он никаких гарантий не давал. Советская же сторона получила взамен поставки (прежде всего военные), важность которых трудно переоценить в свете приближающейся войны.
Критики этого соглашения через полвека пытались обосновать мысль, что заключение договора о ненападении принесло нашей стране только вред, поскольку-де усыпило бдительность и позволило Германии внезапно напасть на СССР и нанести катастрофические потери Красной Армии. Мнение это широко распространено, но ничем не обосновано. Факты показывают, что именно с августа 1939 г. в Советском Союзе разворачивается форсированное военное строительство — за два года РККА увеличила свою численность почти втрое. 1 сентября 1939 г. Верховный Совет СССР принял закон о всеобщей воинской обязанности. Одновременно проводилась широкая программа по техническому переоснащению армии. На утрату бдительности и самоуспокоение это никак не походит. Критики Сталина неизменно указывают на его подозрительность даже по отношению к ближайшим соратникам, однако при этом делают абсурдные заключения о том, что Гитлеру он верил. Никаких фактов, прямо свидетельствующих о доверии Сталина к немецкому диктатору, критики не приводят, а свидетельства обратного старательно игнорируют. В результате эта концепция получается довольно хлипкой и используется ныне лишь в сфере пропаганды, оставаясь за рамками серьезной научной дискуссии.
Наконец последний аргумент критиков заключается в «аморальности» самого факта заключения каких-либо сделок с Гитлером. Если принять такую точку зрения, то придется объявить аморальной саму дипломатию, которая апеллирует лишь к целесообразности и выгоде. Напротив, СССР перед войной пытался проводить открытую политику, чего другие державы старательно избегали. Например, политические англо-франко-советские переговоры весной-летом 1939 г. зашли в тупик из-за нежелания Англии и Франции принять советское определение понятия «косвенная агрессия», при котором союзные обязательства вступали в силу. В советском варианте она определялась следующим образом: «Выражение „косвенная агрессия“ относится к действию, на которое какое-либо из указанных выше государств[4] соглашается под угрозой силы со стороны другой державы или без такой угрозы и которое влечет за собой использование территории и сил данного государства для агрессии против него или против одной из договаривающихся сторон».
Это было расценено англо-французами как требование СССР предоставить ему возможность по желанию и под любым предлогом вводить свои войска в соседние страны, прежде всего прибалтийские республики. Повышенное внимание советской стороны к Прибалтике было отнюдь не случайным. Как выяснилось в ходе переговоров, западные державы не намерены давать гарантий безопасности Литве, Латвии и Эстонии, что в Москве расценили как явный намек Гитлеру на маршрут, по которому тому следует направить свою экспансию. Хочу напомнить, что в то время Германия имела с Литвой общую границу, и потому гипотетически могла атаковать СССР через Прибалтику даже в обход Польши.
Со своей стороны западные партнеры предлагали такой вариант договора, при котором наличие «косвенной агрессии» устанавливалось лишь после трехсторонних консультаций. Вот и скажите, кто в данном случае вел себя аморально? СССР хотел честно предупредить малые страны, что их добровольное содействие военным устремлениям Германии или подчинение ей под давлением будет расценено как агрессия и неминуемо приведет к ответным мерам. Таким образом, правительства этих стран получали возможность адекватно оценивать последствия своих сношений как с Германией, так и с ее политическими противниками. Англо-французы же не желали формулировать четкие критерии вступления в силу союзных обязательств, оставляя этот вопрос исключительно на свое усмотрение. Мол, захотим — признаем Грецию косвенным агрессором всего лишь за поставку оливкового масла в Германию, потому что оно идет в пищу немецких солдат.
Наконец, западные «демократии» отнюдь не считали аморальным оккупировать нейтральные или даже союзные страны, если видели в этом необходимость. Гитлер предпринял 9 апреля 1940 г. вторжение в Норвегию с целью противодействовать оккупации этой страны Великобританией. Но ведь Норвегия даже косвенно не поддерживала немцев, следовательно, никакого морального и правового обоснования английской интервенции быть не могло. Хотя не буду спорить, что военная целесообразность в этом имелась. В 1944 г. англичане оккупировали Грецию — своего союзника по антигитлеровской коалиции и спровоцировали там гражданскую войну. Какими моральными принципами это можно обосновать? Поэтому позицию западных «демократий» по вопросу определения косвенной агрессии на московских переговорах нельзя охарактеризовать иначе как лицемерную.
С конца 80-х годов в СССР ведется мощная пропагандистская работа по дискредитации советско-германского Договора о ненападении, а в более широком смысле — сталинской внешней политики. Основной аргумент ревизионистов (особенно усердствует в этом секта резунистов) заключается в том, что Германия была не в состоянии напасть на СССР в 1939 г., а потому не было нужды заключать соглашение с Гитлером. За два года после заключения договора германский военный потенциал вырос многократно, и потому в 1941 г. соотношение сил стало менее выгодно Советскому Союзу, чем в 1939-м. Таким образом, критики дезавуируют основной аргумент своих противников о том, что двухлетняя мирная передышка нужна была нашей стране для подготовки к большой войне. Мол, это Гитлер получил передышку на Востоке и воспользовался ею более эффективно, нежели Сталин.
Критики упускают, причем сознательно, тот факт, что военный потенциал измеряется не количеством дивизий, танков и самолетов, а прежде всего способностью страны произвести танки и самолеты, быстро мобилизовать и вооружать новые дивизии. В этом смысле к 1941 г. военная мощь СССР увеличилась гораздо более, нежели возрос военный потенциал Германии. Ведь немцы уже в 1939 г. имели те образцы вооружения, которые использовали вплоть до конца войны. А у нас в августе 1939 г. не было ни Т-34, ни КВ. Современные истребители, способные на равных противостоять Ме-109, еще только проектировались, так же как и знаменитый впоследствии штурмовик Ил-2. Легендарная «катюша» и грабинская 76-миллиметровая пушка ЗИС-3 существовали тогда лишь на бумаге, на вооружении Красной Армии не было ни единого автомата. Да и промышленность была не готова дать новейшие образцы оружия в необходимых количествах.
За считанные месяцы перед войной на вооружение были приняты десятки новых образцов боевой техники, заводы смогли освоить их массовое производство. В чем, кстати, немцы, скрипя зубами, очень помогли товарищу Сталину. Чтобы в этом убедиться, достаточно ознакомиться со списком тех товаров, которые Германия поставила Советскому Союзу в обмен на зерно, сырую нефть, пеньку и железную руду — например, бомбардировщики люфтваффе в небе над Москвой сбивали зенитки, произведенные на заводах «Шкода». Немцы ввели всеобщую воинскую обязанность в 1935 г., и за четыре года подготовили неплохой мобилизационный резерв для своих вооруженных сил. В СССР же закон о всеобщей воинской обязанности был принят лишь 1 сентября 1939 г., и потому 22 июня 1941 г. врага встретил кадровый состав Красной Армии, а не милиционные дивизии территориальной дислокации.
Но все же главное значение советско-германского договора о ненападении лежит не в экономической и военной, а в политической (можно даже сказать — геополитической) плоскости — это была одна из самых грандиозных дипломатических побед, когда либо одержанных русскими. В 1939 г. Советский Союз действительно находился в тисках агрессивных государств. Польская пресса открыто писала о великом крестовом походе против России, а польский генштаб разрабатывал соответствующие военные планы. Румыния продолжала оккупировать Бессарабию. Даже прибалтийские карлики — Латвия и Эстония заигрывали с Германией, а немецкие генералы инспектировали границу с СССР. Финны строили планы создания Великой Финляндии с границами по реке Неве и Беломоро-Балтийскому каналу (оцените-ка их аппетиты!). Финляндию ныне принято изображать мирной демократической страной, невинной жертвой сталинской агрессии, при этом как-то забывается, что само финское правительство объявило войну СССР, имея на повестке дня план стратегического наступления на Петрозаводск. На востоке в момент подписания советско-германского договора в августе 1939 г. Красная Армия вела боевые действия против японских агрессоров. Казалось бы, локальное столкновение, но на Халхин-Голе мы потеряли за полгода около 10 тысяч солдат (для сравнения, за десятилетие войны в Афганистане безвозвратные потери Советской армии составили 14,5 тысяч человек).
Англия и Франция вроде бы не проявляли открытых агрессивных намерений, но именно эти державы последовательно выстраивали в течение полутора десятилетий систему антисоветских союзов и блоков. Политика так называемого умиротворения Германии в конечном итоге преследовала цель толкнуть ее против СССР. На это же была направлена жесткая стратегия внешнеполитической изоляции Советского Союза. Относительно нормальные отношения, да и то лишь внешне, связывали СССР из ближайших соседей только с Чехословакией, но та приказала долго жить в марте 1939 г. Союзник же у нас был на всем земном шаре лишь один — Монголия.
И вот в августе 1939 г. русские одним ударом разрывают удавку, которую Запад годами плел вокруг нашей шеи! Когда современники описывают реакцию Японии на заключение советско-германского договора от 23 августа 1939 г., они, словно сговорившись, используют слово «шок». Английский посол в Токио Крейги телеграфировал в Лондон, что подписание советско-германского договора о ненападении «было для японцев тяжелым ударом» (Documents on British Foreign Policy, 1919–1939). А вот телеграмма временного поверенного в делах СССР в Японии Н. И. Генералова в НКИД СССР: «Известие о заключении пакта о ненападении между СССР и Германией произвело здесь ошеломляющее впечатление, приведя в явную растерянность особенно военщину и фашистский лагерь».
Уникальный случай в истории дипломатии: заключение договора между двумя странами вызвало отставку правительства в третьей стране, которую данный договор никак не затрагивал. Японский кабинет, возглавляемый Хиранума, являвшимся сторонником совместной японо-германской войны против СССР, был вынужден 28 августа 1939 г. подать в отставку. Обосновывая свое решение, Хиранума заявил, что в результате заключения советско-германского договора создалось новое положение, которое делает необходимой «совершенно новую ориентацию японской внешней политики». В результате этой новой ориентации 13 апреля 1941 г. между СССР и Японией был подписан договор о нейтралитете, о котором, в свою очередь, английская газета «Дейли телеграф энд Морнинг пост» сообщала, что этот договор представляет собой подлинный провал американской дипломатии (см. газета «Правда» за 19 апреля 1941 г.).
Сами посудите: Япония воюет с СССР в Монголии, Германия — союзник Японии по «Антикоминтерновскому пакту»,[5] но Риббентроп заключает договор с врагом японцев не только не консультируясь со своим восточным партнером, но вообще не ставя в известность Токио о своих намерениях.
Самураи вынуждены были в сентябре замириться с Москвой, объявив халхин-гольское побоище случайным инцидентом, но к Германии они с тех пор питали стойкое недоверие. Поэтому каждая держава вела в 1941–1945 гг. свою отдельную войну — немцы с СССР, японцы с США, и об атаке на Пирл-Харбор Гитлер узнал из газет.
Фактический срыв германо-японского военного союза — вот главный стратегический выигрыш, который получил Советский Союз 23 августа 1939-го. Нетрудно представить себе, какие катастрофические последствия имел бы одновременный удар Германии и Японии 22 июня 1941 г. по СССР.
То, какие истинные намерения имели по отношению к русским западные «демократии», стало ясно через несколько месяцев. В конце 1939 г. французский и британский генштабы планировали операцию по уничтожению с воздуха нефтепромыслов Баку и отправку на помощь финнам воинского контингента. И это в то время, когда обе страны находились в состоянии войны с Германией! Тут, правда, есть один нюанс: с немцами англо-французы вели «сидячую» войну, а вот с Советским Союзом намеревались воевать по-взрослому. Надо прочувствовать всю глубину отчаяния лондонских и парижских стратегов: они усиленно, и как им казалось, успешно, науськивали Германию «нах остен», а этот чертов Молотов подмахнул Риббентропу одну бумажку, и все их многолетние комбинации пошли насмарку. На Гитлера анг-ло-французы тоже сильно обозлились, и войну Германии объявили, вероятно, лишь с одной целью — образумить его. Поэтому, совершая налеты на Германию, английские бомбардировщики сбрасывали на немецкие города не бомбы, а листовки. Удар по СССР, который западные союзники планировали осуществить в апреле 1940 г., — это уже не намек, а совершенно открытое послание Гитлеру: друг Адольф, на Востоке у нас есть общий враг, давай забудем небольшое недоразумение с Польшей и займемся, наконец, делом.
Но тут своих западных союзников подвели финны — вместо победного марша на Петрозаводск они получили перспективу полного разгрома к середине марта и спешно запросили у Москвы мира, каковой и получили на вполне приемлемых условиях. Тем не менее, западные союзники не отказались от планов бомбового удара по объектам нефтяной промышленности на Кавказе, но перенесли дату окончания приготовлений на середину мая 1940 г. Советское командование, в свою очередь, передислоцировало в Закавказье несколько дальнебомбардировочных полков и стало готовить ответный удар по сирийским и иракским авиабазам союзников. Неизвестно, как бы повернулся ход мировой истории, если бы за несколько дней до предполагаемого начала войны между СССР и англо-французами Гитлер не показал последним, что такое блицкриг. В результате этого показа французы капитулировали, а англичане поспешно бежали на свои острова. Заключение советско-германского пакта о ненападении действительно сыграло значительную роль. Значительную, но совсем не ту, которую приписывают ему антисоветские пропагандисты. 23 августа 1939 г. — это не только день триумфа советской дипломатии, но и момент позорного провала многолетней внешнеполитической стратегии Запада. Поэтому меня нисколько не удивляет, что англосаксонские историки маниакально стараются переписать именно эту страницу истории.
Благодаря стараниям некоторых «историков» договор о ненападении представляется как договор о союзе между Германией и СССР. Нет, по сути это был лишь договор о нейтралитете в случае войны. Особо наглые баснописцы утверждают, будто Советский Союз после заключения Молотовым и Риббентропом «дьявольской сделки» стал снабжать Гитлера стратегическим сырьем, помогая ему таким образом расправиться с западными демократиями. Снова налицо спекуляция — мы торговали с Германией, а не снабжали ее. Наоборот, воюющая Германия поставляла СССР оружие, что не могло не ослабить ее военный потенциал.
Даже те «историки», которые пытаются оправдывать Договор от 23 августа, отчего-то испытывают комплекс вины, единогласно объявляя его вынужденным шагом: мол, мы не хотели, но нам пришлось… Успокойтесь, ребята, Советскому Союзу адвокаты не нужны. Вынуждают подписывать договора только слабых, а СССР был сильной мировой державой, и в отличие от нынешней РФ мог позволить себе действовать, исходя из собственных интересов, а не по чьему-то принуждению.
Уже предвижу вопли либералов-общечеловеков о том, два кровавых диктатора на основании заключенного пакта изнасиловали тихую скромницу Польшу. Причем некоторые пытаются объявить инициатором этого гнусного насилия Сталина, который отхватил себе большую часть Польши. Этот вопрос ниже будет рассмотрен более подробно, но если уж смотреть по существу, то вся территория Польши была оккупирована немцами. Те земли, которые отошли впоследствии к СССР, мы никогда польскими не считали. В 1921 г. Советская Россия заключила с Польшей мирный Рижский договор, по которому временной границей между двумя странами фактически стала существующая на тот момент линия фронта. В отношении оккупированных ляхами территорий было предусмотрено положение, по которому их государственная принадлежность должна быть в дальнейшем определена на основе плебисцита. Проводился ли предусмотренный договором плебисцит? Нет! Хотя бы только на основании этого пространство между линией Керзона[6] и советско-польской границей по состоянию на август 1939 г. следует считать оккупированной поляками советской территорией. Рижский договор также предусматривал и равноправие нацменьшинств — русских, украинцев, белорусов. Никаким равноправием в версальской Польше и не пахло. СССР неоднократно заявлял протесты по этому поводу, на которые Варшава не реагировала. Также по условиям договора от 1921 г. Польша обязалась воздерживаться от поддержки антисоветских бандформирований, однако вооруженные банды не только действовали с ее территории, но и были руководимы кадровыми офицерами Войска Польского.
Плебисцит, предусмотренный Рижским договором, был проведен лишь в октябре 1939 г. и только после этого земли Западной Украины и Западной Белоруссии были включены в состав Советского Союза. Даже официальный Лондон вынужден был признать, что СССР не оккупировал Польшу. Премьер-министр Ллойд-Джордж высказывал мнение в письме польскому послу в Лондоне, что Советский Союз вернул назад «территории, которые не являются польскими и которые силой были захвачены Польшей после Первой мировой войны. Было бы актом преступного безумия поставить русское продвижение на одну доску с продвижением Германии».
ПРОТОКОЛ
Сам по себе заключённый 23 августа 1939 г. советско-германский договор о ненападении не ущемлял интересы третьих стран. Прибалтийский кризис 1939–1940 гг. был спровоцирован началом войны в Европе, но не имел никакой прямой связи с советско-германским соглашением, о чем неустанно кричат ныне тамошние идеологи. Тем не мене именно в Прибалтике в конце 1980-х годов разразилась массовая истерия по поводу преступного сговора между двумя диктаторскими режимами, якобы в результате которого Литва, Латвия и Эстония лишились независимости.
Доказательством преступления сталинского режима перед балтийскими народами перестройщики объявили не сам договор, а некие «секретные протоколы» к нему о разграничении сфер интересов между Германией и СССР. В дальнейшем на базе этой фальсификации был даже разработан пропагандистский миф о том, что Вторая мировая война, дескать, началась лишь потому, что Сталин и Гитлер сговорились о разделе Польши (особенно отличился на этой почве беглый предатель Владимир Резун, пишущий под псевдонимом «Суворов»). Немудреная байка, но поляки в нее верят до сих пор. Кстати, если говорить о нации, имеющей наиболее извращенное представление о своей истории, то это, несомненно, будут поляки. У них даже официально создано «министерство правды» — Институт национальной памяти, занимающийся переписыванием истории и цензурой. Например, с подачи этого органа в «свободной» Польше был запрещен к показу знаменитый польский художественный фильм «Четыре танкиста и собака».
Свою страну ляхи неизменно представляют жертвой Второй мировой войны, и совсем не вспоминают, что ей предшествовал раздел Чехословакии, в котором Польша приняла самое деятельное участие «с жадностью гиены» по словам Уинстона Черчилля. Подзабыли поляки и о том, что непосредственным поводом к войне стала оккупация ими немецкого города Данцига (точнее, не сама оккупация, а отказ Польши вернуть этот германский город Германии) и массовая дискриминация двухмиллионного немецкого населения Польши.
Фото 1. Немецкий текст советско-германского пакта о ненападении по микрофильму фон Леша. Обращает на себя внимание непоследовательная нумерация кадров (возможно, что на второй странице цифра «4» не пропечаталась, хотя это кажется маловероятным). Сомнительно и то, что третья страница договора не содержит ничего кроме подписей при том, что на страницах договора не видна нумерация. Так никогда не оформляются документы! В противном случае можно будет третью страницу договора подшить к любому тексту и утверждать, что его подписали Молотов и Риббентроп. Фото смотрите на сайте: http://lib.rus.ec/b/183815/read
Почему я называю «секретные протоколы» к советско-германскому пакту фальсификацией? Хотя бы потому, что таковые документы не найдены ни в советских, ни в германских архивах и нигде они официально не признавались вплоть до 1989 г. В РФ якобы обнаружены в 1992 г. «оригиналы» протоколов, но и их тоже никто никогда не видел. Что же до изображений оных, которые гуляют в Интернете, то совершенно очевидно, что они слеплены в программе «Photoshop».
Разумеется, секретные договоренности между странами практикуются, ибо такова есть давняя дипломатическая традиция — щепетильные вопросы межгосударственных отношений решать в конфиденциальном порядке. Дипломатия — старшая сестра разведки, и секретность — мать ее. Общественность видит лишь результаты усилий дипломатов, механизмы же их достижения чаще всего сокрыты завесой тайны. Например, к договорам о взаимопомощи между СССР и прибалтийскими государствами, заключенными осенью 1939 г. прилагались конфиденциальные протоколы, определяющие порядок ввода и размещения на их территории советских войск. При этом в тексте самих договоров есть ссылка на эти самые конфиденциальные протоколы.
Есть и другой тип секретных договоренностей — решения в отношении третьих стран, исключающие какую-либо утечку информации и имеющие крайне узкий круг лиц, посвященных в тайну. Подобные соглашения обычно оформлялись не в виде официального межгосударственного трактата, а в форме личного договора между правителями. Не припоминаю за всю историю дипломатии ни одного подобного тайного соглашения, которое бы было заключено с соблюдением официального ритуала и формальностей документооборота. Зато есть пример решения вопроса о разделе сфер влияния между СССР и Великобританией в Восточной Европе на встрече Черчилля со Сталиным в Москве 9 октября 1944 г. Вот как об этом вспоминал сам Черчилль:
«Создалась деловая атмосфера, и я заявил: „Давайте урегулируем наши дела на Балканах. Ваши армии находятся в Румынии и Болгарии. У нас есть там интересы, миссии и агенты. Не будем ссориться из-за пустяков. Что касается Англии и России, согласны ли вы на то, чтобы занимать преобладающее положение на 90 процентов в Румынии, на то, чтобы мы занимали также преобладающее положение на 90 процентов в Греции и пополам — в Югославии?“
Пока это переводилось, я взял пол-листа бумаги и написал:
„Румыния: Россия — 90 процентов. Другие — 10 процентов
Греция: Великобритания (в согласии с США) — 90 процентов Россия — 10 процентов.
Югославия: 50 на 50 процентов.
Венгрия: 50 на 50 процентов.
Болгария: Россия — 75 процентов. Другие — 25 процентов“.
Я передал этот листок Сталину, который к этому времени уже выслушал перевод. Наступила небольшая пауза. Затем он взял синий карандаш и, поставив на листке большую птичку, вернул его мне. Для урегулирования всего этого вопроса потребовалось не больше времени, чем нужно было для того, чтобы это написать. Конечно, мы долго и тщательно обсуждали наш вопрос и, кроме того, касались лишь непосредственных мероприятий военного времени. Обе стороны откладывали все более крупные вопросы до мирной конференции, которая, как мы тогда надеялись, состоится после того, как будет выиграна война.
Затем наступило длительное молчание. Исписанный карандашом листок бумаги лежал в центре стола. Наконец, я сказал: „Не покажется ли несколько циничным, что мы решили эти вопросы, имеющие жизненно важное значение для миллионов людей, как бы экспромтом? Давайте сожжем эту бумажку“.
„Нет, оставьте ее себе“, — сказал Сталин».[7]
Можно, конечно, усомниться, что дело происходило в точности так, как это описал Черчилль, но примерно таким образом секретные соглашения о разделе сфер влияния и заключаются. Действительно, какой смысл официально подписывать тайный договор, если его юридическая сила равна нулю? В случае невыполнения одной стороной тайного соглашения другая сторона не может публично потребовать его исполнения. Страна-нарушитель просто станет отрицать наличие каких-либо тайных обязательств. Всякий межгосударственный договор обретает силу лишь после взаимной ратификации. Так что, на мой взгляд, нужды в оформлении «секретных протоколов» к пакту не было ни малейшей, тем более что переговоры 23 августа 1939 г. происходили не на высшем уровне.
Но, поскольку советско-германские переговоры носили серьезный характер, во время бесед Риббентропа со Сталиным и Молотовым, несомненно, рассматривался очень широкий спектр вопросов, к коим относились и вопросы безопасности границ СССР. Возможно, что в беседах было установлено представление об интересах двух держав в Восточной Европе. Но достигнутое в разговорах понимание, даже если оно и имело место, к делу не пришьешь. К тому же об этом ничего не известно, и рассуждать об этом можно только гипотетически.
Те «секретные протоколы», на которые ссылался Яковлев, разоблачая «преступления Сталина», представляют собой откровенную фальшивку. Яковлева пытался убедить депутатов в их подлинности уверениями, что он якобы держал в руках копии с фотокопии «секретных протоколов», неизвестно кем и неизвестно когда сделанные, и переданные ему властями ФРГ, которые, в свою очередь, получили их от американцев. При каких обстоятельствах янки их приобрели, вообще установить невозможно. Те вещдоки, которые якобы были предъявлены общественности в 90-х годах, когда вдруг был найден «оригинал» советского комплекта «секретных протоколов», сфабрикованы уже после исторического доклада, когда потребовались улики для обвинения во время суда по делу КПСС. На этом суде впервые всплыли и фальшивки по так называемому катынскому делу, но слеплены они были настолько грубо, что даже «демократический» суд, скрепя сердце, отказался приобщать многие из них к делу.
Фото 2. Русский вариант пакта из коллекции фон Леша. Фото смотрите на сайте: http://lib.rus.ec/b/183815/read
Опубликованы тексты «оригиналов» протоколов были впервые в журналах «Вопросы истории» (№ 1, 1993 г.) и «Новая и новейшая история» (№ 1, 1993 г.). После публикации «оригиналы» куда-то таинственно исчезли и сотрудники Архива президента РФ ничего вразумительного об их местонахождении сказать не могут. Валентин Антонович Сидак, генерал КГБ, расследующий историю с сомнительными протоколами в течение многих лет, утверждает следующее: «Когда МИДу России в период работы над договором с Литвой понадобились подлинники секретных приложений к советско-германским договорам, в Архиве Президента РФ их отослали… ну, правильно, все к тому же журналу „Новая и новейшая история“».[8]
Давайте ознакомимся с «каноническим» текстом «секретных протоколов».
СЕКРЕТНЫЙ ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЙ ПРОТОКОЛ К ДОГОВОРУ О НЕНАПАДЕНИИ МЕЖДУ ГЕРМАНИЕЙ И СОВЕТСКИМ СОЮЗОМ
При подписании договора о ненападении между Германией и Союзом Советских Социалистических Республик нижеподписавшиеся уполномоченные обеих сторон обсудили в строго конфиденциальном порядке вопрос о разграничении сфер обоюдных интересов в Восточной Европе. Это обсуждение привело к нижеследующему результату:
1. В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Прибалтийских государств (Финляндия, Эстония, Латвия, Литва), северная граница Литвы одновременно является границей сфер интересов Германии и СССР. При этом интересы Литвы по отношению Виленской области признаются обеими сторонами.
2. В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Польского Государства, граница сфер интересов Германии и СССР будет приблизительно проходить по линии рек Нарева, Вислы и Сана. Вопрос, является ли в обоюдных интересах желательным сохранение независимого Польского Государства и каковы будут границы этого государства, может быть окончательно выяснен только в течение дальнейшего политического развития. Во всяком случае, оба Правительства будут решать этот вопрос в порядке дружественного обоюдного согласия.
3. Касательно юго-востока Европы с советской стороны подчеркивается интерес СССР к Бессарабии. С германской стороны заявляется о ее полной политической незаинтересованности в этих областях.
4. Этот протокол будет сохраняться обоими сторонами в строгом секрете.
По уполномочию Правительства СССР В. Молотов
За Правительство Германии И. Риббентроп
Москва, 23 августа 1939 года
Фото 3. Секретный протокол к пакту с микрофильма фон Леша. Русский вариант. Фото смотрите на сайте: http://lib.rus.ec/b/183815/read
Текст воспроизводится по фотокопии, опубликованной в выпущенном в США сборнике «Нацистско-советские отношения. 1939–1941» (Nazi-Soviet Relations 1939–1941. Washington, 1948), где были представлены тексты протоколов, якобы захваченные союзниками в 1945 г. Поскольку протокол фальшивый, то честь первой публикации принадлежит американцам, как бы это в дальнейшем не пытались затушевать этот факт «историки». К тому же, например, «официальная» публикация в журнале «Новая и новейшая история» (1993 г., № 1) менее достоверна, нежели даже фотокопия: Риббентроп назван здесь «И. ФОН РИББЕНТРОП», хотя в советских дипломатических документах титулатура никогда не использовалась.
На русском языке американский сборник выпущен в США в 1983 г. литовским эмигрантским издательством «Moksvo» под названием «СССР — Германия. 1939–1941. Документы и материалы о советско-германских отношениях с апреля 1939 г. по июль 1941 г.» (в качестве переводчика выступил известный беглый антисоветчик, «историк» Фельштинский). В 1989 г. в Вильнюсе в издательстве «Mokslas» 100-тысячным тиражом выпущена книжка «Документы и материалы о советско-германских отношениях с апреля по октябрь 1939 г.», являющаяся выжимкой из упомянутого выше источника. В выходных данных так и сказано, что она отпечатана по фотокопии (видимо имеется в виду фотокопия издания «Moksvo», 1983 г.). В данном издании использовано предисловие на русском и литовском языке, подписанное директором Института истории партии при ЦК Компартии Литвы В. Кашаускене и заместителем директора Института истории АН Литовской ССР А. Эйдинтасом. Наконец, в 1991 г. в издательстве «Московский рабочий» вышла та же самая книга в переводе Фельштинского под названием «Оглашению подлежит: СССР — Германия. 1939–1941. Документы и материалы».
Фото 4. Немецкий «секретный протокол» с микрофильма фон Леша. Мало того что с исправлениями, так еще видна и небрежность в оформлении. Номера параграфов 1 и 2 отделены от текста точкой, а 3 и 4 — скобкой. Также отсутствует нумерация страниц, что вообще-то принято делать на многостраничных документах. Фото смотрите на сайте: http://lib.rus.ec/b/183815/read
В печатных изданиях тексты «секретных протоколов» зачастую приводятся в переводе с английского, в связи с чем в нем много неточностей. Например, вместо слова «договор» в преамбуле «секретного протокола» используется слово «пакт». Как видно, использовался текст Фельштинского, а тот выполнил перевод с английского текста американского сборника, где действительно значится Non-aggression Pact. Уму непостижимо, на кой черт Фельштинскому потребовалось делать обратный перевод с английского, если в его распоряжении была фотокопия русского «оригинала».
Между тем слово «пакт» в официальных документах НКИД по отношению к договору с Германией от 23 августа 1939 г. никогда не употреблялось.
В Интернет можно найти массу изображений, выдаваемых то за американскую фотокопию протокола с немецкого микрофильма, то за советский «оригинал» с солидной ссылкой: «Leihgeber: Politlsches Archiv des Auswartigen Amtes, Berlin» или «Архив Президента РФ, Особая папка, пакет № 34».[9] Но на самом деле во всех случаях представлены лишь репродукции из выпущенной Госдепартаментом США в 1948 г. книги.[10] На приведенном рисунке отлично видны номера страниц (196, 197), а также то, что на оборотной стороне отпечатан какой-то текст, чего на оригинале быть не могло, а уж на фотокопии и тем паче.
Сразу бросается в глаза безграмотность составителей этой фальшивки, что вполне объяснимо, если допустить, что изготавливали ее люди, для которых русский язык не является родным, Потому они пишут «обоими сторонами» вместо «обеими сторонами». На приведенной фотокопии мы видим, что такая ошибка допущена трижды. Помимо этого в протоколе имеется исправление (хорошо видно на снимке): в слове «разграничении» пропущена буква «з». Покажите мне хоть один официальный документ такой важности, где бы присутствовали исправления от руки!
Другая ошибка в строгом смысле является не ошибкой, а проявлением небрежности, но весьма характерной. В официальных юридических документах во избежание разночтений географические названия не склоняются, иногда и фамилии тоже. То есть фраза «В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Польского Государства, граница сфер интересов Германии и СССР будет приблизительно проходить по линии рек Нарева, Вислы и Сана» должна была быть записана так: «… по линии рек Нарев, Висла и Сан».
Фото 5. Единственное отличие «секретных протоколов» в госдеповском сборнике от микрофильмов фон Леша — отсутствие нумерации кадров. Фото смотрите на сайте: http://lib.rus.ec/b/183815/read
Кстати, история с реками имела свое продолжение. Оказалось, что Молотов и Риббентроп, перекраивая политическую карту Европы, отчего-то как раз карты под рукой не имели. В результате раздел сфер интересов был проведен по реке Нарев, которая имеет исток в Белостокском воеводстве, не касаясь своим течением границ Польши.
Для устранения недоразумения якобы был составлен следующий документ.
РАЗЪЯСНЕНИЕ К СЕКРЕТНОМУ ДОПОЛНИТЕЛЬНОМУ ПРОТОКОЛУ ОТ 23 АВГУСТА 1939 ГОДА
В целях уточнения первого абзаца п. 2 секретного дополнительного протокола от 23 августа 1939 года настоящим разъясняется, что этот абзац следует читать в следующей окончательной редакции, а именно:
«2. В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Польского государства, граница сфер интересов Германии и СССР будет приблизительно проходить по линии рек Писсы, Наревы, Вислы и Сана».
По уполномочию Правительства СССР В. Молотов
За Правительство Германии И. Риббентроп
Москва, 28 августа 1939 года
Воспроизводится по изданию МИД СССР «Год кризиса 1938–1939. Документы и материалы в двух томах», вышедшему в 1990 г. Издатели, чтоб никто не подумал, что они высосали этот текст из пальца, ссылаются на источник: «Печат. по сохранившейся машинописной копии: АВП СССР, ф. 06, оп. 1, п. 8, д. 77, л. 3».
Но стоит только посмотреть на текст, как сразу видно, что его слепили идиоты. Риббентроп не мог подписать это разъяснение 28 августа 1939 г., потому что он улетел в Берлин 24 августа, а следующий визит в Москву совершил только 27 сентября. Потом спохватились, и в журнале «Вопросы истории» (№ 1, 1993 г.) разъяснение за правительство Германии подписал уже посол Шуленбург. Чтоб общественность не волновалась, даже картинку с автографами сделали.
Коль уж решили уточнить границу, так следует уточнять ее на всем протяжении. В первоначальном варианте упущено, что Нарев впадает в реку Буг, а уж тот соединяется с Вислой чуть севернее Варшавы. Вроде бы мелочь, подумаешь, в границе образовалась брешь километров в 40. Но когда сходятся друг с другом миллионные армии, желательно провести разграничительную линию так, чтобы никаких эксцессов не возникало, потому что если буквально руководствоваться «разъяснением к секретному протоколу», то германская армия вполне может получить плацдарм на правобережье Вислы. В оправдание такой небрежности можно сказать то, что на польских картах значилось, что Буг впадает в Нарев, а не наоборот. Однако на советских картах таких казусов никогда не наблюдалось. В старые времена было обыкновение небольшой участок течения от слияния двух рек до впадения в Вислу именовать Буго-Нарев. То есть необходимость устранения возможных кривотолков имелась в любом случае. Отсюда можно сделать вывод, что фальсификаторы пользовались не русскими картами, иначе текст «секретного протокола» и разъяснение к нему обладали бы большей точностью. Но почему в Кремле, где якобы и подписывались все «секретные протоколы», не было русских карт?
Наконец, мы читаем здесь: «…граница сфер интересов Германии и СССР будет приблизительно проходить по линии рек Писсы, Наревы, Вислы и Сана». Название реки Нарев написано с ошибкой, вызванной неправильным склонением. Такую ошибку вполне мог допустить человек, говорящий на английском языке и пользующийся картой, на которой названия даны в английской транскрипции. В английском, как известно, географические названия не склоняются. В пользу того, что исходный текст «секретного протокола» делал англоговорящий человек, косвенно свидетельствуют и такие лингвистические особенности:
— написано «Польского Государства» вместо «польского государства»;
— «Прибалтийских государств» вместо «прибалтийских государств».
В русском языке прилагательное «прибалтийский» однозначно пишется со строчной буквы, в то время как имя собственное «Прибалтика» всегда с заглавной. По-английски же вполне допустимо писать Polish State и Baltic States, однако в указанном американском издании в тексте «секретного протокола» встречается только второе словосочетание, а «Польское государство» пишется как Polish state, хотя в других документах в том же сборнике встречается и написание Polish State. В советском двухтомнике «Год кризиса 1938–1939» в приведенном тексте «секретного протокола» (со ссылкой на сохранившуюся машинописную копию: АВП СССР, ф. 06, оп. 1, п. 8, д. 77, л. 1–2.) в обоих случаях написано «Польского государства», что не соответствует русскому варианту американской фотокопии из сборника 1948 г.
Впрочем, американское издание выполнено очень халтурно. Одно и то же слово «договор» там переводится тремя различными способами: agreement, treaty, pact. А уж чтобы перевести слово «Германия», как German Reich, надо обладать большим пренебрежением к документу, пусть даже и фальшивому. Любопытно, что в немецком тексте «секретного протокола» «Польское государство» пишется как polnischen Staate, а «Прибалтийских государств» как balteschen Staaten, в то время как «Виленская область» обозначена Wilnaer Gebiet — оба слова с заглавной буквы, что вызывает определенные сомнения. Опять же, немецкий текст «секретного протокола», известный по американской публикации, не обошелся без исправлений.
Снова фальсификаторы прокалываются и с географией: Финляндия — это скандинавская страна, а Прибалтикой традиционно называют лишь территории бывших Курляндской, Эстляндской и Лифляндской губерний Российской империи. Впрочем, для янки это мелочи — к Прибалтике они приписали еще и Финляндию. Следуя их логике Германию и Данию тоже можно считать Прибалтикой, так как их берега омываются водами Балтийского моря.
Большое сомнение вызывает и стилистика протокола. В договорах о разграничении интересов стороны заинтересованы добиваться ясности смысла и четкости формулировок. А что означает выражение «В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Польского Государства»? Уж коли протокол секретный, то почему бы не писать откровенно: мол, в случае войны вермахт занимает такие-то области, а РККА — такие-то? И что значит словосочетание «в течение дальнейшего политического развития» в отношении Польши, которую уже поделили? Советской дипломатии были совершенно несвойственны подобные туманные витиеватости.
Я совершенно не в силах поверить, что подобное мог написать человек, хорошо владеющий русским языком, тем более дипломат, и, тем паче, глава правительства СССР Вячеслав Молотов. Литератор Феликс Чуев, хорошо знавший Вячеслава Михайловича, характеризовал его так: «…ни он, ни его учителя не терпели длиннот. Молотов был точен в формулировках и порой придирался, казалось бы, к незначительным мелочам. Любил докопаться до сути, был упрям и последователен в беседе».[11]
Непосредственные изготовители фальшивок отнеслись к своей работе с юмором, и потому, подделывая подпись Молотова, начертали ее в двух случаях латиницей (текст договора и протокол на немецком языке). В реальности такое, конечно, невозможно. Представьте себе, что президент РФ Путин, отдавая японцам пресловутые «северные территории», поставил бы под одним экземпляром договора свою подпись японскими иероглифами, а в другом подмахнул бы бумагу по-немецки, благо сим языком он владеет неплохо. У историков в будущем неминуемо возникнет вопрос: какую же страну представлял герр Путин-сан, и не был ли договор об уступке Россией Курильских островов сфабрикован японскими спецслужбами при помощи немецких коллег?
Факт, просто вопиющий о подложности документа — параграф о признании обеими сторонами притязаний Литвы в отношении Виленской области. Во-первых, Литва не была субъектом переговоров, а потому этот пункт здесь выглядит просто абсурдно. Во-вторых, если по смыслу п. 2 протокола Виленская область входит в сферу интересов Советского Союза, то признание или непризнание литовских претензий — это предмет двусторонних литовско-советских отношений (только в случае ликвидации Польши, конечно). При этом возникает принципиальное противоречие с п. 1 протокола, по которому Литва отнесена к германской сфере интересов. Но самое главное, Литва в 1938 г. официально отказалась от притязаний на Виленскую область, и потому ни Германия, ни СССР не могли признавать интересы Литвы в данном вопросе. Появился пункт о Виленской области в протоколе видимо лишь потому, что фальсификаторы старались подогнать его под реальные события. Но сделали они это крайне неуклюже (подробности см. в главе «Вильно»).
Сам по себе этот документ алогичен и противоречив. Если речь идет о разграничении взаимных интересов, то это разграничение должно обсуждаться лишь там, где сферы интересов двух держав соприкасаются. В случае с Польшей все более-менее понятно, поскольку на польской территории на западе проживало 2 миллиона немцев, защищать права и интересы которых Германия считала своим долгом, а на востоке на отторгнутых Польшей от России в 1920 г. землях жило более 10 миллионов украинцев и белорусов (плюс более полутора миллионов евреев). Но в отношении Литовской республики возникают серьезные вопросы. С какой стати Литва отнесена в сферу интересов Германии? С Литвой из всех балтийских стран у СССР были наиболее дружественные отношения (если точнее, то они были не настолько плохими, как со всеми прочими). В 1938 г. именно решительная позиция Советского Союза позволила избежать агрессии Польши против Литвы, к чему дело и шло.
Никаких экономических или политических интересов у Германии в Литве после возвращения Мемеля не было. С Литвой у Германии не существовало договора о гарантиях в случае советской агрессии, а с Латвией и Эстонией соответствующие соглашения были подписаны. Эстония и Латвия — это территории бывшего Ливонского ордена, основанного в средневековье германскими крестоносцами. Немцы цивилизовали этот край, и многие века составляли в Эстляндии и Курляндии культурный и господствующий слой. Вплоть до 1940 г. в Латвии и Эстонии сохранялось значительное немецкое меньшинство. Литва в этом смысле стояла особняком, культурно тяготея не к Германии, а к Польше.
Видимо Литву авторы «секретных протоколов» временно отдали Германии, подгоняя протокол от 23 августа под известные события. В сентябре 1939 г. Германия пыталась прибрать Литву к рукам: 25 сентября Гитлер подписал директиву № 4 о сосредоточении войск в Восточной Пруссии и готовности вторгнуться в Литву. Чуть раньше — 20 сентября в Берлине был разработан проект документа под названием «Основные принципы договора об обороне между Германией и Литвой», статья I которого гласила: «Без ущерба для своей независимости как государства Литва отдает себя под опеку Германского Рейха».[12]
В случае с Финляндией никак не разрешен вопрос именно о разграничении сфер влияния — является ли финско-норвежский и финско-шведский рубежи границей советской сферы интересов, или они распространяются на всю Скандинавию? О характере германских интересов в Скандинавии нет ни слова, хотя эти интересы присутствовали, и в первую очередь, в Швеции, откуда немцы получали стратегически важное сырье для своей промышленности (из Финляндии тоже, но в меньшем количестве). То же самое и в случае с Румынией. Румыния в 1918 г. оккупировала область, называемую Бессарабией, и СССР никогда не признавал этого захвата. Бессарабию Москва однозначно планировала вернуть под свою юрисдикцию и спрашивать благословления Берлина на возврат своей территории не собиралась. Бессарабский вопрос — это предмет исключительно советско-румынских отношений.
Опять же, о предмете немецких интересов в Румынии ничего не говорится, несмотря на то, что еще 23 марта 1939 г. было подписано германо-румынское экономическое соглашение, создающее предпосылки для полной переориентации на Германию всей румынской экономики. В первую очередь это касалось поставок нефтепродуктов и продовольствия, что в случае войны приобретало стратегическое значение для Берлина. Так почему бы не оговорить этот вопрос в секретном протоколе? Ведь фактически дав добро на пересмотр советско-румынской границы, Риббентроп не мог исключать, что территориальный спор между двумя странами приведет к войне. Вот на этот случай и нужно было договориться, что, например, территория к юго-западу от линии рек Дунай — Прут не относится к советской сфере интересов. Логично? Необходимость четкого разграничения взаимных интересов в Румынии тем более актуальна, что Бессарабия является лишь частью Молдавии — исторической румынской области. А ну как Советский Союз решит прибрать к рукам всю Молдавию?
Бессарабский вопрос, кстати, дает нам хорошую возможность выяснить истину о существовании «секретного протокола» от 23 августа 1939 г. Летом 1940 г. между Москвой и Берлином велась активная переписка, касающаяся территориального переустройства Бессарабии и Северной Буковины и вытекающих из этого проблем (например, вопрос переселения в Германию 120 тысяч бессарабских немцев — фольксдойче). Но ни в одном из этих документов нет ссылок на августовские «секретные протоколы» даже в завуалированной форме. Например, не встречаются фразы вроде «на основании достигнутых ранее в Москве двусторонних соглашений…» или «в соответствие с известными московскими договоренностями…». Более того, по румынскому вопросу как раз возникли серьезные трения. Гитлера так перепугало приближение советских границ в июне 1940 г. на 120 км к нефтяным месторождениям Плоешти (20 минут лета для бомбардировщика), что Германия принялась настойчиво добиваться своего военного присутствия в регионе для обеспечения безопасности стратегического топливного источника. Советское правительство энергично этому противилось, утверждая, что немцы не имеют ни малейших прав на Балканы. По всему выходит, что бессарабский кризис стал для немцев неприятной неожиданностью, а значит, вопрос этот в августе 1939 г. Риббентроп с Молотовым обсуждать не могли (подробнее см. в главе «Бессарабия»). Следовательно, «секретные протоколы», на которые ссылался Яковлев в 1989 г., — фальшивка.
С другой стороны вызывает удивление, что в протоколе никак не отражены советские интересы в юго-восточном регионе Европы. В частности, ни слова не говорится о Болгарии, с которой СССР стремился в тот момент иметь дружественные отношения, дабы разместить на болгарском побережье Черного моря свою военно-морскую базу. Она имела очень большое значение, поскольку ее наличие могло предотвратить проникновение в Черное море вражеского флота через турецкие проливы. Учитывая, что Болгария фактически находилась в полной политической и экономической зависимости от Германии, а германское влияние на Турцию было чрезвычайно велико, логично ожидать, что важный для СССР вопрос черноморских проливов найдет своё отражение в «секретном протоколе». Однако он совершенно игнорируется.
Из текста документа следует, что советская сторона не только была извещена о предстоящем нападении немцев на Польшу, но даже получила авансом половину территории страны. То есть на основании п. 2 фальшивых «секретных протоколов» визгливая демократическая общественность объявила Советский Союз агрессором и сообщником зачинщика Второй мировой войны. Однако ход дальнейших событий опровергает эту логику.
Во-первых, сразу после начала германской интервенции СССР не атаковал Польшу и даже не стал искать повода для вторжения. Советский Союз демонстративно отвел войска от границы еще до начала конфликта. Это, кстати, вызвало очень негативную реакцию в Берлине, и Риббентроп 29 августа потребовал от Молотова объяснений через германского посла в Москве Шуленбурга и настойчиво попросил выступить с заявлением о том, что СССР наоборот наращивает свои силы на границе, объясняя это неспокойной обстановкой. Смысл просьбы понятен, ибо традиционно более мощные группировки польских войск были сконцентрированы на востоке страны против СССР, и Германия не желала, чтобы Советский Союз предоставлял полякам возможность укрепить западные рубежи. Однако официального советского заявления так и не последовало.
Во-вторых, Советский Союз заключил с Польшей торговые договора на поставку стратегических материалов, в частности хлопка, используемого в производстве пороха. Наконец, Красная Армия перешла границу лишь после того, как польское государство de jure прекратило существование в результате бегства правительства и верховного главнокомандующего, а польская армия была в стратегическом отношении полностью разгромлена.[13] Немецкие войска продвинулись не только за пределы своей пресловутой сферы интересов, но даже заняли часть территории восточнее будущей советско-германской границы. Частям РККА была дана директива продвигаться до соприкосновения с германскими частями, а вовсе не до рубежа, отмеченного как граница сферы интересов СССР. И будущая граница прошла не по Висле, как то предполагалось «секретным протоколом».
Допустим, что «дополнительный секретный договор» действительно был подписан. Возникает вопрос: почему же Германия не соблюдала условия этого соглашения? Ведь в документе четко сказано, что Финляндия отнесена к сфере интересов СССР, однако там появились в октябре 1940 г. немецкие войска. Это является не просто грубейшим нарушением соглашения — это военное вторжение в зону интересов другой державы, то есть акт агрессии Германии против СССР. Почему Советский Союз не пресек подобное нарушение договоренностей со стороны Гитлера? И чего добивался Гитлер подобной провокацией — войны?
Но ведь и Советский Союз грубо нарушил условия «секретного протокола» уже через 28 дней после его подписания. Самый крупный польский город, занятый Красной Армией в ходе военных действий — Вильно, но Вильно, как известно, по условиям «секретного протокола» признавался за Литвой, а последняя была отнесена к сфере интересов Германии! Военной необходимости в захвате этой территории у СССР не было никакой, а вот вызвать конфликт с Германией такая акция вполне могла — в те дни нервы у всех были на пределе.
ГАЛЬДЕР
Складывается впечатление, что две державы, осуществляющие «территориально-политическое переустройство областей, входящих в состав Польского Государства», совсем не помнили, о чем договаривались три недели назад! Франц Гальдер, сожалея о необходимости отдать Львов (Лемберг) Советам, даже в сердцах называет это «днем позора политического руководства». Генерал-полковник Гальдер, вообще-то не дивизией командовал, а был начальником штаба сухопутных войск. С политическим руководством находился в самом тесном контакте (включая Гитлера, чьи высказывания он обильно цитирует в своих рабочих записях), и не мог не знать о секретных договоренностях по разделу территории Польши, если бы они имели место еще в августе. Но он не знал. В «Военном дневнике» Гальдера[14] за 17 сентября 1939 г. есть такая запись: «Впервой половине дня — обмен мнениями с ОКВ относительно будущей демаркационной линии». До этого момента вопрос разграничения «сфер интересов» с СССР командование вермахта не волновал.
Ещё 7 сентября Гальдер писал следующее:
«Главком у фюрера (во второй половине дня 7.9): Три возможных варианта развития обстановки.
Поляки предлагают начать переговоры. Мы к ним готовы на следующих условиях: разрыв Польши с Англией и Францией; остаток Польши будет сохранён; районы от Нарева с Варшавой — Польше; промышленный район — нам; Краков — Польше; северная окраина Бескидов — нам; области [Западной] Украины — самостоятельны.
Русские выступят.
Если западные союзники начнут наступление, демаркационная линия та же. Политически мы не заинтересованы в продвижении к Румынии».
Здесь важно отметить, что ликвидация Польши не входила в планы Германии, поскольку с Варшавой немцы собирались договариваться о самостоятельности Западной Украины (которая якобы входила в сферу советских интересов по «секретному протоколу»). Гитлер о сохранении Польши неоднократно говорил уже в ходе начавшегося военного конфликта. Более того, после 3 сентября для него было жизненно важно сохранить Польшу и подписать с ее правительством мирный договор. Ведь Англия и Франция во исполнение своих союзнических обязательств объявили Германии войну. Но если законное польское правительство подпишет с немцами мир (предварительные условия Гальдер набросал), тогда и западные державы будут обязаны замириться с Берлином.
Война за польские интересы в случае, если сама Варшава не желает защищать их, утрачивает смысл. Вовлечение в конфликт советской стороны автор дневника оценивает лишь как вероятное (в этом случае вопрос о независимой Западной Украине отпадает сам собой). Любопытно упоминание о демаркационной линии: из контекста записи следует, что речь идет о демаркационной линии между германскими и польскими войсками после заключения ожидаемого перемирия, причем именно по реке Нарев — там, где по более поздней легенде якобы еще в августе была согласована линия разграничения сфер интересов Германии и СССР.
За 22 августа находим у Гальдера такую запись относительно директив Гитлера по Польше:
«Уничтожение [армии] Польши, ликвидация ее живой силы. Речь идет не о выходе на какой-то рубеж или новую границу, а об уничтожении противника, к чему следует неуклонно стремиться любыми путями».
Следует ожидать, что заключение договоренностей с Москвой по территориальному разделу Польши повлечет за собой и уточнение задач для армии, то есть о выходе на определенные рубежи. Гальдер был в курсе советско-германских консультаций по заключению договора еще до визита Риббентропа в Москву. Подробная запись относительно условий будущего соглашения датирована 14 августа:
«Взаимоотношения с Россией: слабый контакт, начаты торговые переговоры. Будет выяснено, пошлем ли мы в Москву своего представителя. В стадии выяснения вопрос, кого послать — авторитетную личность или нет. [Россия] не думает о своих обязательствах по отношению к Западу. Русские допускают разгром Польши, но интересуются, как будет обстоять дело с [Западной] Украиной. Обещание соблюдать русские интересы…
…Русские хотят углубить переговоры. Недоверие. Никакой общей границы. Фюрер склоняется к тому чтобы пойти навстречу русским».
Да, общая граница с СССР в планы Германии тогда не входила. В дальнейшем договор с СССР упоминается неоднократно, как до, так и после его подписания, но почти исключительно в политическом контексте. Никаких уточнений в план военной кампании против Польши внесено не было. Если «секретные протоколы» и были подписаны в Москве, придется признать, что они являлись секретом и для всего высшего военного руководства Германии, включая военную разведку (начальник военной разведки адмирал Канарис регулярно делал доклады Гальдеру, однако тот не фиксирует его высказываний относительно переговоров с русскими по польскому вопросу). Поверить в то, что Гитлер скрывал от своих генералов свой большой дипломатический успех, невозможно.
Лишь 20 сентября, судя по содержанию дневника Гальдера, русский вопрос становится для него ключевым. Вот первые записи за этот день:
«20 сентября 1939 года (среда).
Трения с Россией: Львов.
Разговор с генерал-полковником Браухичем.
Йодль: Действовать совместно с русскими. Немедленное совместное урегулирование разногласий на месте. Если русские настаивают на территориальных требованиях, мы очистим территорию.
Решено: Русские займут Львов. Немецкие войска очистят Львов. День позора немецкого политического руководства. Окончательное начертание демаркационной линии. Сомнительные вопросы оставлены открытыми. Не должно произойти никакого обострения политической обстановки. „Окончательная линия по реке Сан“.
Браухичу [сообщить]: Дистанция — 10 км. Русские вперед не продвигаются (Кейтель!). Отходить постепенно. Ярослав, Перемышль, далее на юг — Турка. За четыре перехода.
Форман [докладывает]: Для удовлетворения настойчивых требований Ворошилова фюрер принял решение об окончательной демаркационной линии, о чем сегодня будет официально объявлено. [Она проходит по] р. Писса, р. Нарев, р. Висла, железная дорога вдоль Сана, Перемышль (от Хырова до перевала — неясно). Фюрер хочет, чтобы впереди этой линии не погиб ни один наш солдат.
Вейцзеккер [запрос по телефону]: Какова же теперь окончательная линия?
Немецкий издатель дневников Гальдера в этом месте делает следующее примечание: „Статс-секретарь министерства иностранных дел Германии Вейцзеккер ответил Гальдеру, что окончательное урегулирование вопроса о демаркационной линии будет осуществляться не министерством иностранных дел, а верховным главнокомандованием“. Этот момент весьма существенный. Если бы раздел польской территории являлся следствием тайного политического соглашения, достигнутого в Москве, то и урегулировать его следовало по линии МИД. Но вопрос с обеих сторон решали военные, о чем свидетельствует, в частности, упоминание Гальдером „настойчивых требований Ворошилова“. Это указывает на то, что относительно Польши между Москвой и Берлином до начала войны никаких соглашений не существовало, а территориальные притязания Советского Союза стали следствием войны, и только поэтому с обеих сторон проблему на первом этапе решали генералы. Дипломаты подключились лишь в конце сентября.
Вот другие записи Гальдера, датированные тем же днем, 20 сентября:
„Вечером 3 октября немецкие войска должны перейти окончательную демаркационную линию. Политические переговоры относительно точного начертания этой линии еще продолжаются.
Большое значение придается непосредственной передаче нашими войсками всех важных объектов русским войскам (аэродромы, крупные города, вокзалы, важные в экономическом отношении объекты, с тем чтобы не допустить их разрушения). Переговоры вести через офицеров связи, которые будут устанавливать детали передачи объектов в каждом конкретном случае в зависимости от их величины и значения. Точный порядок будет выработан“…
…После доклада главкома фюрер согласился со следующим порядком: чисто военные причины вынуждают нас провести эвакуацию немецких войск за демаркационную линию в восемь этапов. Необходимое время — 14 дней, так как следует закончить или прервать еще продолжающиеся местами бои.
Русские могут вступить на теперешние передовые позиции немецких войск (черная линия), включая населенные пункты Белосток, Брест, Холм, 10 км западнее Львова, Дрогобыч, Борислав, к середине дня 22 сентября. Продвижение с этой линии на запад только в 6.00 25.9 скачками, от рубежа к рубежу. Рубежи будут сообщены к этому времени с указанием их на картах.
Эвакуация всех войск за демаркационную линию будет закончена 4.10. Между немецкими и русскими войсками постоянно должен быть промежуток в половину дневного перехода».
Далее в дневнике начальника штаба ОКВ приводятся многочисленные подробности о графике отвода немецких войск с передаваемой СССР территории и установлении демаркационной линии (в частности подчеркивается, что уступки в Галиции делаются Германией в обмен на Сувалки). Никаких намеков на то, что ранее существовали иные договоренности. В целом же «отход перед лицом Советов» высшим военным руководством Германии был воспринят негативно, как то следует из записей Гальдера.
Касаясь польской кампании, стоит затронуть еще один миф о якобы вероломном ударе Сталина в спину героически сражающейся Польше. Польская пропаганда на все лады перепевает старую песню о том, что если бы Советский Союз не вторгся в Польшу, то ляхи бы смогли продержаться до того момента, пока англо-французы ударят на западе и разгромят Германию. Между тем по состоянию на 17 сентября 1939 г., когда Красная Армия перешла западную границу СССР, Польша, как государство уже не существовало. Вся собственно польская территория страны кроме враждебных Польше восточных окраин, была оккупирована Германией, потеряны все промышленные районы. Бывшая столица, была полностью блокирована вермахтом, который не стал штурмовать Варшаву лишь во избежание бессмысленных потерь. Польская армия расчленена, деморализована, разгромлена, и как единый боевой организм уже не существовала. Но даже когда она еще сохраняла относительную боеспособность, поляки не смогли нанести вермахту не то что чувствительного удара, но даже завязать сколь-нибудь эффективные оборонительные бои. Пассивное сопротивление поляки оказывали только в районе Модлина и Варшавы. Лодзинская группировка к тому времени уже капитулировала. Польские ВВС прекратили свое существование на четвертый день боевых действий, ВМФ еще раньше. Бронетанковые силы поляков были совершенно к тому времени разгромлены. Верховное командование бросило армию, правительство сбежало из страны. Англо-французские «союзники» 12 сентября официально пришли к заключению о полном поражении Польши и бессмысленности оказания ей помощи, хотя они поняли это еще 8 сентября.
Фото 6. Гейнц Гудериан (в центре) и Семён Кривошеий (справа) наблюдают за прохождением войск вермахта и РККА при передаче Брест-Литовска 22 сентября 1939 советской администрации. В антисоветской литературе этот марш неизменно называют совместным парадом вермахта и РККА, хотя на самом деле это совершенно обычный ритуал при передаче города военными властями одной страны армии другого государства. Части Красной Армии вошли в город после ухода немцев.
Окаком сопротивлении агрессору в таком положении можно говорить? Как субъект международного права и фактически, и по строго формальным критериям Польша не существовала к 17 сентября 1939 г., и потому даже антисоветски настроенные европейские державы не нашли возможности обвинить СССР в нарушении принципов международного права в связи с Освободительным походом Красной Армии. Нынешние пропагандисты, особенно польские, из кожи вон лезут, чтобы убедить нас, будто Советский Союз всячески способствовал германскому вторжению в Польшу. Из одной агитки в другую кочует эпизод, в котором рассказывается, как советская сторона на базе минской вещательной радиостанции организовала радиомаяк для люфтваффе, бомбивших Варшаву. Довольно сдержанно об этом поведал читателям Михаил Мельтюхов:
1 сентября в 11 часов в НКИД явился советник германского посольства в Москве Г. Хильгер и сообщил о начале войны с Польшей, о присоединении Данцига к Германии и передал просьбу начальника генштаба германских ВВС, чтобы радиостанция в Минске в свободное от передач время передавала для срочных воздухоплавательных опытов непрерывную линию с вкрапленными позывными знаками «Рихард Вильгельм 1.0», а кроме того, во время передач своей программы по возможности часто слово «Минск», Советская сторона согласилась передавать лишь слово «Минск», что использовалось люфтваффе в качестве радиомаяка.[15]
Как видим, дело обстояло с точностью наоборот. Советская сторона отказалась удовлетворить просьбу немцев о передаче в эфир ночью специального сигнала. Днём же, как нетрудно догадаться, в радиомаяке особой потребности нет. Совсем уж за уши притянуто согласие как можно чаще использовать в радиопередачах слово «Минск». Минское радио и без того постоянно передает в эфир сигналы точного минского времени и новости, в которых невозможно обойтись без упоминания столицы Советской Белоруссии. То есть фактически начальник генштаба германских ВВС своим обращением ничего не добился. Использовать же минское радио в качестве маяка летчики люфтваффе могли и без всякого согласования с Москвой, просто настроив бортовые радиокомпасы на соответствующую частоту. Обращает на себя внимание и такой факт: как утверждают мифотворцы, Сталин и Гитлер затеяли совместную агрессию против Польши, однако вопросы аэронавигации отчего-то заранее не решили. И вообще о начале войны советское правительство проинформировано лишь постфактум из уст второстепенного чиновника посольства. Нет уж, совместные агрессии так не осуществляются.
Из дневника Гальдера никак нельзя предположить, что разгром Польши был совместной акцией Германии и СССР. Вот очень характерная запись:
12 сентября. Разговор главкома с фюрером:
Русские, очевидно, не хотят выступать. [Они] хотят взять себе Украину (чтобы удержать французов от вмешательства). [Русские] считают, что поляки будут согласны заключить мир…
…[Гитлер] готов удовлетвориться восточной частью Верхней Силезии и Польским коридором, если Запад не будет мешать.
Подобного рода свидетельства очень уж не вписываются в официальную версию событий, поэтому редактор русского издания «Военного дневника» дает здесь такое примечание: «Как свидетельствуют документы, гитлеровцы намеревались полностью ликвидировать Польшу и польский народ, частично истребив его, а частично онемечив. См.: Pospieszalski, К. Hitlerowskie „prawo“ okupacyinewPolsce. Poznan, 1952–1958». Да уж, ссылка на польское пропагандистское издание выглядит совсем не убедительно, но на официальные документы в этом случае сослаться нельзя по причине их отсутствия.
Сейчас трудно установить, что конкретно имел в виду начальник генштаба германских сухопутных сил, когда писал о намерении русских удержать французов от вмешательства. Не стоит забывать, что начиная с 3 сентября, немецкие генералы находились в постоянном страхе, ожидая удара англо-французов по Руру. Потому на любые события Гальдер неизбежно должен был смотреть сквозь призму вопроса: «А как это повлияет на Францию и Британию?». Эти записи он делал для себя лично, а не для посторонних, в них отражен его субъективный взгляд на происходящие события, чем этот источник и ценен. Вот что говорится в предисловии немецкого издания книги: «Среди многочисленных документальных источников, относящихся к истории Второй мировой войны и вышедших после 1945 года, особого внимания, с точки зрения немцев, заслуживают личные записи начальника генерального штаба сухопутных войск генерал-полковника в отставке Франца Гальдера. В них более драматично и полнее, чем во всех других публикациях, отражается борьба за принятие важнейших стратегических решений в первой фазе войны. С этими, почти ежедневными, записями, уже давно известными науке как „Дневник Гальдера“, связана личность военного деятеля, служебное положение которого превращало его в промежуточное звено между политическим и военным руководством. Он изложил на бумаге свои непосредственные впечатления и размышления безо всякой подготовки и последующих исправлений».
Дневник Гальдера в 1945 г. был захвачен американцами и ими же впервые издан. В СССР трехтомник «Военных дневников» выпущен в 1968–1971 гг. «Воениздатом», перевод выполнен с немецкого издания (Haider F. Kriegstagebuch. Tagliche Aufzeichnungen des Chefs des Generalstabes des Heeres 1939–1942. Stuttgart: W. Kohlhammer Verlag, 1962–1964). В дневниках мы не видим даже намека на существование неких предвоенных секретных договоренностей о разделе Польши. Наоборот, приводимые им сведения полностью опровергают версию о существовании «секретного протокола» от 23 августа 1939 г..
МОЛОТОВ
Итак, вопрос, что называется, поставлен ребром: существовал ли подписанный Молотовым и Риббентропом «секретный дополнительный протокол» или нет? Компетентно ответить на него могли только Риббентроп и Молотов, возможно, посол Шуленбург. И еще, разумеется, Сталин и Гитлер. Свидетельства остальных персонажей, которые, дескать, «держали в руках», «видели собственными глазами» или «стояли за спиной» ни гроша не стоят, потому что ничем не могут быть подтверждены.
Шуленбург казнен нацистами в 1944 г., как участник заговора против Гитлера. Иоахим фон Риббентроп повешен по приговору Нюрнбергского трибунала в 1946 г. После были выпущены его мемуары (ниже рассмотрим их подробно), однако в их авторстве приходится сомневаться. Иосиф Виссарионович Сталин умер в 1953 г. Никаких свидетельств на сей счет он не оставил, при жизни советского вождя перед ним никто официально вопроса о «секретных протоколах» не поднимал — ни союзники по антигитлеровской коалиции, ни противники по холодной войне.
В 1948 г. в «Главполитиздате» вышла брошюра «Фальсификаторы истории», где резко критикуются попытки западных историков затушевать предвоенные старания Англии, Франции и США по поддержке гитлеровского государства, их потуги переложить ответственность за развязывание войны на СССР. Современные комментаторы чуть ли не хором заявляют, что эта книга явилась советским ответом на выпуск американцами скандального сборника «Нацистско-советские отношения. 1939–1941». Действительно, американскому сборнику там посвящено несколько строк во вступлении, однако из текста следует, что советскую сторону возмущают не столько попытки предать гласности компрометирующие документы, сколько провокационные действия бывших союзников, направленные на обострение текущей политической ситуации:
Чтобы как-нибудь оправдать в глазах общественного мнения одностороннее опубликование этого сборника непроверенных и произвольно надерганных записей гитлеровских чиновников, англо-американская печать пустила в ход выдуманное объяснение, будто «русские отвергли предложение Запада совместно опубликовать полный отчет о нацистской дипломатии».
Это заявление англо-американских кругов не соответствует действительности.
В действительности, дело обстояло так. Советское Правительство, в связи с появившимися летом 1945 года в иностранной печати сообщениями о начавшейся в Англии подготовке к опубликованию трофейных документов, захваченных в Германии, обратилось к Правительству Великобритании, настаивая на том, чтобы советские эксперты участвовали в совместной разработке немецких материалов, захваченных англо-американскими войсками. Советское Правительство считало недопустимым издание таких документов без общего согласования и, вместе с тем, не могло взять на себя ответственность за опубликование документов без тщательной и объективной проверки, так как опубликование указанных материалов без этих элементарных условий могло бы только привести к ухудшению отношений между государствами — членами антигитлеровской коалиции. Однако английское Министерство Иностранных Дел отклонило советское предложение, сославшись на то, что постановка Советским Правительством вопроса об обмене копиями захваченных гитлеровских документов является преждевременной.
Известно также, что 6 сентября 1945 года американская делегация в Политическом Директорате Контрольного Совета в Германии представила свой проект директив об обращении с германскими архивами и документами.
Этот проект предусматривал установление единого для всей Германии порядка сбора и хранения архивов, а также права доступа к ним представителей государств, входящих в Организацию Объединенных Наций. Предусматривалась также возможность снятия копий с документов и их издание. Это предложение рассматривалось на четырех заседаниях Политического Директората, но по просьбе англичан и американцев было отложено под предлогом отсутствия у них указаний, а затем после заявления американского представителя, что Правительство США готовит новое предложение и просит представленный проект считать недействительным, вопрос с повестки дня Политического Директората был снят.
Таким образом, заявление, что якобы Советское Правительство отказалось от участия в подготовке публикации германских архивных материалов, является ложным…
…Даже французское правительственное агентство Франс Пресс вынуждено признать, что порядок публикации материалов, преданных гласности тремя Правительствами без ведома Советского Союза, «не совсем соответствует нормальной дипломатической процедуре».[16]
Вряд ли есть повод приписывать авторство брошюры Сталину, что некоторые пытаются сделать, лишь на том основании, что она издана без указания авторства от имени Совинформбюро при Совете Министров СССР. Однако учитывая, что в очерке «Фальсификаторы истории» изложена каноническая советская оценка предвоенного периода, а также то, что председателем Совмина был в тот момент Сталин, можно считать, что в нем нашла отражение точка зрения самого Иосифа Виссарионовича. Если так, то он назвал госдеповскую публикацию фальсификацией.
Гитлер покончил самоубийством 29 апреля 1945 г. Перед этим он в присутствии Йозефа Геббельса, Мартина Бормана, Вильгельма Бургдерфа и Ганса Кребса составил политическое завещание, в котором подробно коснулся обстоятельств, приведших к войне:
«Это неверно, будто я или кто-то другой в Германии желал в 1939 г. войны. Ее желали и развязали исключительно интернациональные государственные деятели либо еврейского происхождения, либо работавшие на еврейские интересы. Я вносил множество предложений по сокращению и ограничению вооружения, которые грядущие поколения не смогут вечно отрицать, чтобы возложить ответственность за возникновение этой войны на меня. Далее, я никогда не хотел, чтобы после первой злосчастной мировой войны возникла Вторая мировая война против Англии или тем более против Америки. Пройдут века, но из руин наших городов и памятников искусства будет постоянно вырастать обновляющаяся ненависть к тому народу, который в конечном счете несет ответственность за все это, к тому народу, которому мы обязаны всем этим: к интернациональному еврейству и его пособникам».[17]
Итак, прозвучали обвинения в адрес международного еврейства и Англии. Ни единого слова о коварстве Сталина и Молотова, ни малейшего упоминания о «секретных протоколах». А ведь на завершающем этапе войны Гитлер единственный шанс в спасении Германии видел в возможности политического раскола в стане союзных держав. Сам бог велел ему сыграть на польско-советских противоречиях, придав огласке «секретный протокол». Самому Гитлеру это уже ничем помешать не могло, его репутацию испортить просто невозможно. А Советскому Союзу пришлось бы объясняться с союзниками. Легко можно предположить, какую истерику обнародование «секретного протокола» вызывало бы у лондонских поляков и как это ударило бы по престижу Великобритании (сна, как помним, была гарантом польской независимости). Но ни Гитлер, ни признанный мастер пропагандистской войны Геббельс до этого не додумались. Отчего же так?
Остается последний участник «сговора века» — Вячеслав Михайлович Молотов, чей автограф, якобы стоит на всех «секретных протоколах». Молотов не оставил мемуаров, однако в течение последних 17 лет его жизни беседы с ним записывал литератор Феликс Чуев. В 1991 г. он выпустил книгу «Сто сорок бесед с Молотовым», в которой зафиксированы датированные высказывания бывшего сталинского наркома, Привожу подборку цитат из книги по рассматриваемой теме.
Вопрос о Прибалтике, Западной Украине, Западной Белоруссии и Бессарабии мы решили с Риббентропом в 1939 году. Немцы неохотно шли на то, что мы присоединим к себе Латвию, Литву, Эстонию и Бессарабию. Когда через год, в ноябре 1940 года, я был в Берлине, Гитлер спросил меня: «Ну, хорошо, украинцев, белорусов вы объединяете вместе, ну, ладно, молдаван, это еще можно объяснить, но как вы объясните всему миру Прибалтику?»
Я ему сказал: «Объясним».
Коммунисты и народы Прибалтийских государств высказались за присоединение к Советскому Союзу. Их буржуазные лидеры приехали в Москву для переговоров, но подписать присоединение к СССР отказывались. Что нам было делать? Я вам должен сказать по секрету, что я выполнял очень твердый курс. Министр иностранных дел Латвии приехал к нам в 1939 году, я ему сказал: «Обратно вы уж не вернетесь, пока не подпишете присоединение к нам».
Из Эстонии к нам приехал военный министр, я уж забыл его фамилию, популярный был, мы ему то же сказали. На эту крайность мы должны были пойти. И выполнили, по-моему, неплохо.
Я в очень грубой форме вам это представил. Так было, но все это делалось более деликатно.
— Но ведь первый приехавший мог предупредить других, — говорю я.
— А им деваться было некуда. Надо же как-то обезопасить себя. Когда мы предъявили требования… Надо принимать меры вовремя, иначе будет поздно. Они жались туда-сюда, буржуазные правительства, конечно, не могли войти в социалистическое государство с большой охотой. А с другой стороны, международная обстановка была такова, что они должны были решать. Находились между двумя большими государствами — фашистской Германией и советской Россией. Обстановка сложная. Поэтому они колебались, но решились. А нам нужна была Прибалтика…
С Польшей мы так не смогли поступить. Поляки непримиримо себя вели. Мы вели переговоры с англичанами и французами до разговора с немцами: если они не будут мешать нашим войскам в Чехословакии и Польше, тогда, конечно, у нас дела пойдут лучше. Они отказались, поэтому нам нужно было принимать меры хоть частичные, мы должны были отдалить германские войска.
Если бы мы не вышли навстречу немцам в 1939 году, они заняли бы всю Польшу до границы. Поэтому мы с ними договорились. Они должны были согласиться. Это их инициатива — Пакт о ненападении. Мы не могли защищать Польшу, поскольку она не хотела с нами иметь дело. Ну и поскольку Польша не хочет, а война на носу, давайте нам хоть ту часть Польши, которая, мы считаем, безусловно, принадлежит Советскому Союзу.
И Ленинград надо было защищать. Финнам мы так не ставили вопрос, как прибалтам. Мы только говорили о том, чтобы они нам часть территории возле Ленинграда отдали. От Выборга. Они очень упорно себя вели.
Мне много приходилось беседовать с послом Паасикиви — потом он стал президентом. По-русски говорил кое-как, но понять можно. У него дома была хорошая библиотека, он читал Ленина. Понимал, что без договоренности с Россией у них ничего не получится. Я чувствовал, что он хочет пойти нам навстречу, но противников было много.
24.07.1978
— Финляндию пощадили как! Умно поступили, что не присоединили к себе. Имели бы рану постоянную. Не из самой Финляндии — эта рана давала бы повод что-то иметь против Советской власти…
Там ведь люди очень упорны, очень упорны. Там меньшинство было бы очень опасно.
А теперь понемногу, понемногу можно укрепить отношения. Демократической ее сделать не удалось, так же как и Австрию.
Хрущев отдал финнам Порккала-Удд. Мы едва ли отдали бы.
С китайцами из-за Порт-Артура портить отношения не стоило, конечно. И китайцы держались в рамках, не ставили своих пограничных территориальных вопросов. А вот Хрущев толкнул…
28.11.1974
— А Бессарабию мы никогда не признавали за Румынией. Помните, она была у нас заштрихована на карте? Так вот, когда она нам понадобилась, вызываю я этого Гэфенку, даю срок, чтоб они вывели свои войска, а мы введем свои.
— Вы вызвали Гэфенку, румынского посла?
— Да, да.
«Давайте договариваться. Мы Бессарабию никогда не признавали за вами, ну а теперь лучше договариваться, решать такие вопросы». Он сразу: «Я должен запросить правительство». Конечно, раскис весь. «Запросите и приходите с ответом». Пришел потом.
— А с немцами вы обговаривали, что они не будут вам мешать с Бессарабией?
— Когда Риббентроп приезжал, мы тогда договорились. Попутно мы говорили непосредственно с Румынией, там контактировали.
— Гитлер им сказал: «Отдайте, я скоро верну!»
— Они под его руководством всё время… В 1939 году, когда приезжал Риббентроп, я тогда не очень хорошо знал географию, — говорит Молотов вроде серьёзно, кто его не знает, может, так бы и понял, — границы между государствами: Россией, Германией и Австро-Венгрией. Предъявляю требование: границу провести так, чтобы Черновицы к нам отошли. Немцы мне говорят: «Так никогда же Черновиц у вас не было, они всегда были в Австрии, как же вы можете требовать?» — «Украинцы требуют! Там украинцы живут, они нам дали указание!» — «Это ж никогда не было в России, это всегда была часть Австрии, а потом Румынии!» — посол Шуленбург говорит. «Да, но украинцев надо же воссоединить!» — «Там украинцев-то… Вообще не будем решать этот вопрос!» — «Надо решать. А украинцы теперь — и Закарпатская Украина, и на востоке тоже украинская часть, вся принадлежащая Украине, а тут что же, останется кусок? Так нельзя. Как же так?»
Как это называется… Буковина.
Вертелся, вертелся, потом: «Я доложу правительству». Доложил, и тот (Гитлер) согласился.
Никогда не принадлежавшие России Черновицы к нам перешли и теперь остаются. А в тот момент немцы были настроены так, что им не надо было с нами портить отношения, окончательно разрывать. По поводу Черновиц все прыгали и только удивлялись.
Окончательное разграничение было после войны. Некоторые удивлялись: при чем тут Черновицы и Россия? Никогда такого не было!
…В дураках мы не были. И никто, по крайней мере, из наших противников и сторонников нас не считал за дураков. Не помню такого случая.
25.04.1975, 30.09.1981
— О вас много говорят западные радиостанции, ругают Сталина и вас.
— Было бы хуже, если б хвалили, — скупо замечает Молотов.
— Они говорят: «Немного есть в истории людей, именами которых названы межгосударственные границы». Имеют в виду линию «Риббентроп — Молотов». А почему бутылки с горючей смесью в войну называли «Молотов-коктейль»? Вы же не имели к ним никакого отношения…
— Придумали… Смесь. Смешал русских и немцев.
— Считают вас одним из главных поджигателей войны: мол, вы договором с Риббентропом развязали руки Гитлеру…
— Будут говорить.
01.08.1984
— Когда мы принимали Риббентропа, он, конечно, провозглашал тосты за Сталина, за меня — это вообще был мой лучший друг, — щурит глаза в улыбке Молотов. — Сталин неожиданно предложил: «Выпьем за нового антикоминтерновца Сталина!» — издевательски так сказал и незаметно подмигнул мне. Подшутил, чтобы вызвать реакцию Риббентропа. Тот бросился звонить в Берлин, докладывает Гитлеру в восторге. Гитлер ему отвечает: «Мой гениальный министр иностранных дел!» Гитлер никогда не понимал марксистов.
09.07.1971
— Мне приходилось поднимать тост за Гитлера как руководителя Германии.
— Это там, в Германии?
— Здесь, на обеде. Они поднимали тост за Сталина, я — за Гитлера. В узком кругу. Это же дипломатия. (Во время приема в честь Риббентропа стол вел Молотов. Когда он предоставил слово Сталину, тот произнес тост «за нашего наркома путей сообщения Лазаря Кагановича», который сидел тут же, за столом, через кресло от фашистского министра иностранных дел. «И Риббентропу пришлось выпить за меня!» — рассказывал мне Л. М. Каганович. — Ф.Ч.)
12.03.1982
— Ходят разговоры о том, что перед войной вы со Сталиным, чтобы задобрить Гитлера, решили отдать ему Прибалтику…
— Это не имеет ничего общего с действительностью. Мы прекрасно понимали, что Гитлера подобный шаг не только не остановит, но, наоборот, разожжет его аппетит. А нам самим пространство нужно.
— Писатели это говорят…
Писатели могут быть обывательского толка. Абсолютная ерунда. Прибалтика нам самим была нужна.
17.07.1975
— На Западе упорно пишут о том, что в 1939 году вместе с договором было подписано секретное соглашение…
— Никакого.
— Не было?
— Не было. Нет, абсурдно.
— Сейчас уже, наверно, можно об этом говорить.
— Конечно, тут нет никаких секретов. По-моему, нарочно распускают слухи, чтобы как-нибудь, так сказать, подмочить. Нет, нет, по-моему, тут все-таки очень чисто и ничего похожего на такое соглашение не могло быть. Я-то стоял к этому очень близко, фактически занимался этим делом, могу твердо сказать, что это, безусловно, выдумка.
29.04.1983
…Спрашиваю у Молотова не в первый раз:
— Что за секретный протокол был подписан во время переговоров с Риббентропом в 1939 году?
— Не помню.
— Черчилль пишет, что Гитлер не хотел уступать вам Южную Буковину, что это сильно затрагивало германские интересы, и она не упоминается в секретном протоколе.
— Ну, ну.
— И призывал вас присоединиться к тройственному союзу.
— Да. Негодяй. Это просто, так сказать, для того, чтобы замазать дело. Игра, игра, довольно такая примитивная.
— А вы сказали, что не знаете мнения Сталина на этот счёт. Вы, конечно, знали?
— Конечно. С Гитлером нельзя было держать душу нараспашку.
09.03.1986
— Гитлер — крайний националист, — говорит Молотов, — ослепленный и тупой антикоммунист.
— Сталин с ним не встречался?
— Нет, я один имел такое удовольствие. Сейчас тоже есть подобные ему. Поэтому нам надо вести политику очень осторожно и твёрдо.
09.05.1985
— Гитлер… Внешне ничего такого особенного не было, что бросалось бы в глаза. Но очень самодовольный, можно сказать, самовлюбленный человек. Конечно, не такой, каким его изображают в книгах и кинофильмах. Там бьют на внешнюю сторону, показывают его сумасшедшим, маньяком, а это не так. Он был очень умен, но ограничен и туп в силу самовлюбленности и нелепости своей изначальной идеи. Однако со мной он не психовал. Во время первой беседы он почти все время говорил один, о я его подталкивал, чтоб он еще что-нибудь добавил. Наиболее правдиво наши встречи с ним описаны у Бережкова, в художественной литературе на эту тему много надуманной психологии.
Гитлер говорит: «Что же получается, какая-то Англия, какие-то острова несчастные владеют половиной мира и хотят весь мир захватить — это же недопустимо! Это несправедливо!»
Я отвечаю, что, конечно, недопустимо, несправедливо, и я ему очень сочувствую.
«Это нельзя считать нормальным», — говорю ему. Он приободрился.
Гитлер: «Вот вам надо иметь выход к теплым морям. Иран, Индия — вот ваша перспектива». Я ему: «А что, это интересная мысль, как вы это себе представляете?» Втягиваю его в разговор, чтобы дать ему возможность выговориться. Для меня это несерьезный разговор, а он с пафосом доказывает, как нужно ликвидировать Англию и толкает нас в Индию через Иран. Невысокое понимание советской политики, недалекий человек, но хотел втащить нас в авантюру, а уж когда мы завязнем там, на юге, ему легче станет, там мы от него будем зависеть, когда Англия будет воевать с нами. Надо было быть слишком наивным, чтобы не понимать этого.
А во второй нашей с ним беседе я перешел к своим делам. Вот вы, мол, нам хорошие страны предлагаете, но, когда в 1939 году к нам приезжал Риббентроп, мы достигли договоренности, что наши границы должны быть спокойными, и ни в Финляндии, ни в Румынии никаких чужих воинских подразделений не должно быть, а вы держите там войска! Он: «Это мелочи».
Не надо огрублять, но между социалистическими и капиталистическими государствами, если они хотят договориться, существует разделение: это ваша сфера влияния, а это наша. Вот с Риббентропом мы и договорились, что границу с Польшей проводим так, а в Финляндии и Румынии никаких иностранных войск. «Зачем вы их держите?» — «Мелочи». — «Как же мы с вами можем говорить о крупных вопросах, когда по второстепенным не можем договориться действовать согласованно?» Он — своё, я — своё. Начал нервничать. Я — настойчиво, в общем, я его допёк.
06.12.1969, 09.07.1971
А Гитлер удивляется, почему я настаиваю, такая мелочь второстепенная, можно уладить… Я ему: «Давайте уладим!» Он в ответ что-то неопределенное.
22.06.1971
Гитлер — среднего роста, такого же, примерно, как я. Гитлер, конечно, говорил, остальные позволяли себе некоторые дополнения, объяснения, вопросы…
Он меня хотел сагитировать. И чуть не сагитировал, — иронически щурится Молотов. — Все меня агитировал, агитировал, как нам надо вместе, Германии и Советскому Союзу, против Англии объединиться. «Англия уже почти разбита». — «Как же разбита — не совсем пока разбита!» — «Мы с ней скоро закончим, а вы куда-нибудь на юг, к теплым морям, берите Индию».
Я слушаю его с большим интересом. А он меня всячески агитирует. Сильный? Какой он сильный! Потому что однобокий очень, националист крайний, шовинист, который ослеплен своими идеями. Хотел возвеличить Германию и все придавить под её пятой.
От критики большевиков воздерживался. Дипломатически, конечно, как же иначе можно вести переговоры? Если хочешь о чем-нибудь договориться и будешь в лицо плевать… Приходилось разговаривать по-человечески. Приходилось говорить.
После бесед с Гитлером я посылал телеграммы Сталину, каждый день довольно большие телеграммы — что я говорю, что Гитлер говорит. А когда встретились со Сталиным, побеседовали, он говорит: «Как он терпел тебя, когда ты ему все это говорил!»
Ну пришлось терпеть. Он спокойным голосом говорил, не ругался. Хотя доказывал. «Хотите с нами заключительное соглашение?»
Когда приезжал Риббентроп в 1939 году мы договорились, а в сентябре-октябре уже свое взяли. А иначе нельзя. Время не теряли. И договорились, что в пограничных с нами государствах, в первую очередь в Финляндии, которая находится на расстоянии пятидесяти километров от Ленинграда, не будет немецких войск. И в Румынии — пограничное с нами государство — там не будет никаких войск, кроме румынских. «А вы держите и там, и там большие войска». Политические вопросы. Мы много говорили.
Он мне: «Великобритания — вот об этом надо разговаривать». Я ему: «И об этом поговорим. Что вы хотите? Что вы предлагаете?» — «Давайте мы мир разделим. Вам надо на юг, к теплым морям пробиться».
Он мне снова: «Вот есть хорошие страны…» А я: «А вот есть договоренность через Риббентропа в 1939 году что вы не будете в Финляндии держать войска, а вы там держите войска, когда это кончится? Вы и в Румынии не должны держать войска, там должны быть только румынские, а вы там держите свои войска, на нашей границе. Как это так? Это противоречит нашему соглашению». — «Это мелочь. Давайте о большом вопросе договариваться».
Мы с ним так и не договорились, потому что я ему свое говорю: «Это не ответ. Я вам поставил вопрос, а вы не даете никакого ясного ответа, а я прошу дать ясный ответ». На этом мы олжны были их испытать, хотят ли они, действительно, с нами улучшить отношения, или это сразу наткнется на пустоту, на пустые разговоры. Выяснилось, что они ничего не хотят нам уступать. Толкать толкали, но все-таки они имели дело не просто с чудаками — это он (Гитлер) тоже понимал. Мы, со своей стороны, должны были прощупать его более глубоко, насколько с ним можно серьезно разговаривать. Договорились выполнять — не выполняют. Видим, что не хотят выполнять. Мы должны были сделать выводы, и они, конечно, сделали вывод.
16.11.1973
— Был ли смысл для немцев встречаться с вами в 1940 году?
— Они нас хотели втянуть и одурачить насчет того, что бы мы выступили вместе с Германией против Англии. Гитлеру желательно было узнать, можно ли нас втянуть в авантюру. Они остаются гитлеровцами, фашистами, а мы им помогаем. Вот удастся ли нас в это втянуть?
Я ему: «А как вы насчет того, что нас непосредственно касается, вы согласны выполнить то, что вы обязаны выполнить?»
И выяснилось, конечно, что он хотел втянуть нас в авантюру но, с другой стороны, и я не сумел у него добиться уступок по части Финляндии и Румынии.
08.03.1974
— Сталин был крупнейший тактик. Гитлер ведь подписал с нами договор о ненападении без согласования с Японией! Сталин вынудил его это сделать. Япония после этого сильно обиделась на Германию, и из их союза ничего толком не получилось. Большое значение имели переговоры с японским министром иностранных дел Мацуокой. В завершение его визита Сталин сделал один жест, на который весь мир обратил внимание: сам приехал на вокзал проводить японского министра. Этого не ожидал никто, потому что Сталин никогда никого не встречал и не провожал. Японцы, да и немцы, были потрясены. Поезд задержали на час. Мы со Сталиным крепко напоили Мацуоку и чуть ли не внесли его в вагон. Эти проводы стоили того, что Япония не стала с нами воевать. Мацуока у себя потом поплатился за этот визит к нам…
29.04.1982[18]
Какова достоверность чуевской публикации? Внук Молотова, экс-депутат Государственной думы РФ Вячеслав Алексеевич Никонов в интервью журналу «Вестник online» (№ 16(327), 2003 г.) так выразил отношение к ней: «Чуев действительно приезжал к деду и, гуляя, беседовал с ним. Но при этом держал — в тайне от собеседника! — в кармане диктофон. Не очень этично, согласны? Одно дело — вы беседуете приватно, за обедом или на прогулке, другое — даете официальное интервью. Даже незавизированное интервью лучше, чем такая, исподтишка записанная „беседа“. Дед текста, естественно, не видел, не правил, даже не подозревал о его существовании. Поэтому в этой книге дед предстает недалеким человеком. Чуевская манера подачи материала опускает человека. Этого я Чуеву не простил. С другой стороны, в своих беседах с дедом Чуев зафиксировал некоторые моменты, которые не удержала моя память…»[19]
Должен согласиться с Никоновым. Об авторе складывается впечатление, как о недалеком человеке, склонном к самолюбованию и позерству. Никакой исследовательской глубины в беседах не чувствуется, это лишь бытовые разговоры на примитивном обывательском уровне. Но, как пишет Чуев, Молотов «умел общаться с людьми разного уровня развития и образованности». Выходит, что недалеким человеком Молотов предстает потому, что подстраивался под уровень развития своего собеседника.
Действительно, материал для печати и приватная беседа не могут быть равноценны. В разговорной речи, как считают психологи, 80 % информации передается невербальными средствами. Интонация меняет смысл сказанного на противоположный. Как мы можем сегодня интерпретировать приведенный ниже фрагмент беседы?
…Спрашиваю у Молотова не в первый раз:
— Что за секретный протокол был подписан во время переговоров с Риббентропом в 1939 году?
— Не помню.
— Черчилль пишет, что Гитлер не хотел уступать вам Южную Буковину, что это сильно затрагивало германские интересы, и она не упоминается в секретном протоколе.
— Ну, ну.
— И призывал вас присоединиться к тройственному союзу.
— Да. Негодяй. Это просто, так сказать, для того, чтобы замазать дело. Игра, игра, довольно такая примитивная.
Молотовские слова «не помню» могли означать, что он действительно не помнил о протоколе, так как на 97-м году жизни страдал склерозом, или то, что он не желает говорить на эту тему. Вероятно, сказано это было с возмущением, и сопровождалось жестом, который собеседник должен был понимать, как решительное отрицание факта подписания протокола. Междометие «ну, ну» в ответ на вопрос о Южной Буковине можно с одинаковыми основаниями считать и согласием и отрицанием. И кого же, спрашивается, Молотов назвал негодяем — Гитлера, пытающегося вовлечь СССР в орбиту своей политики или Черчилля, который пишет брехню про секретный протокол? Литератор из Чуева более чем посредственный, а историограф вообще никакой.
Возникает вопрос и о достоверности воспроизведения слов Вячеслава Михайловича. Никонов считает, что Чуев пользовался диктофоном. Если аудиозаписи уцелели, они представляют большую историческую ценность. Но, вообще говоря, вариант с аудиозаписью сомнителен. В 1969 г., когда Чуев стал регулярно общаться с Молотовым, портативными диктофонами обладали разве что сотрудники спецслужб, а журналисты вплоть до начала 1990-х годов использовали в работе здоровущие магнитофоны, сначала бобинные, потом кассетные, которые носили в угловатом кожаном кофре, перекидывая ремень через плечо. Сам Чуев утверждает, что точно передает содержание четырехчасовых бесед благодаря своей феноменальной памяти, о чем он многословно хвастает во вступлении к книге. Вполне возможно, что публикация подверглась идеологической цензуре, ведь, по словам автора, из 5 тысяч страниц записей бесед для публикации было отобрано лишь 700. Наконец, нет гарантии, что диалоги не сфабрикованы самим Чуевым. Не все, разумеется, а лишь наиболее значимые в пропагандистском смысле. Ведь книга вышла в 1991 г., в самый разгар сепаратистского шабаша, и антисоветчикам были ценны даже косвенные признания в том, что по отношению прибалтийских республик в 1939–1940 гг. было осуществлено насилие.
Тем не менее, даже эти тенденциозно представленные молотовские откровения представляют для нас определенный интерес. Факт наличия договоренностей с Риббентропом относительно сопредельных с СССР стран Восточной Европы Вячеслав Михайлович не скрывает, говоря об этом довольно откровенно: мол, Прибалтика нам самим нужна, с Финляндией мы мудро поступили, Бессарабию за Румынией не признавали. Но при этом в беседе от 29 апреля 1983 г. факт подписания «секретных протоколов» решительно отрицает, называя это абсурдом. Какой смысл признавать устную договоренность с немецким министром, но отрицать факт подписания соглашения на бумаге?
Далее, приводя подробности берлинских переговоров с Гитлером, Молотов неоднократно требует вывести войска из Финляндии и Румынии, ссылаясь на обещания Риббентропа:
Когда приезжал Риббентроп в 1939 году мы договорились, а в сентябре-октябре уже своё взяли. А иначе нельзя. Время не теряли. И договорились, что в пограничных с нами государствах, е первую очередь в Финляндии, которая находится на расстоянии пятидесяти километров от Ленинграда, не будет немецких войск. И в Румынии — пограничное с нами государство — там не будет никаких войск, кроме румынских. «А вы держите и там, и там большие войска»…
…Он мне: «Великобритания — вот об этом надо разговаривать». Я ему: «И об этом поговорим. Что вы хотите? Что вы предлагаете?» — «Давайте мы мир разделим. Вам надо на юг, к теплым морям пробиться».
Он мне снова: «Вот есть хорошие страны…» А я: «А вот есть договоренность через Риббентропа в 1939 году что вы не будете в Финляндии держать войска, а вы там держите войска, когда это кончится? Вы и в Румынии не должны держать войска, там должны быть только румынские, а вы там держите свои войска, на нашей границе. Как это так? Это противоречит нашему соглашению».
Допустим на минуту, что в августе 1939-го был-таки подписан пресловутый «секретный протокол». В этом случае Молотов должен был предъявить его Гитлеру и потребовать строгого соблюдения Германией взятых на себя обязательств, поскольку Риббентроп подписал его от имени немецкого правительства. Но в том-то и дело, что в известном нам протоколе нет никаких условий относительно возможности пребывания иностранных войск в Румынии и Финляндии. Либо это соглашение было устным, что вероятнее всего, либо Молотов ссылается на соглашение, нам совершенно неизвестное. В любом случае получается, что американская фотокопия «секретного протокола» — фальшивка.
Молотов беседовал о протоколах не только с Чуевым. Вот какое свидетельство о встрече с Вячеславом Михайловичем 15 октября 1983 г. оставил профессор Георгий Александрович Куманев в своей книге «Говорят сталинские наркомы»:
«Я сразу задаю вопрос о секретном протоколе к советско-германскому пакту о ненападении от 23 августа 1939 года. Был ли в действительности такой дополнительный протокол?
— Трудный вопрос затронули, — замечает Молотов. — Ну, в общем, мы с Риббентропом в устном плане обо всем тогда договорились».
Кто-то скажет: какая разница, устно Молотов с Риббентропом поделили Европу или зафиксировали условия сделки на бумаге?
Но дело-то в том, что об устных соглашениях, которые заключили представители двух крупнейших держав Европы, нам ничего не известно. Абсолютно НИ-ЧЕ-ГО. Поэтому нет никаких оснований считать их гипотетические договоренности аморальными, а тем более преступными.
И речь я веду совсем не об этом, а о том, как через полвека после подписания советско-германского пакта о ненападении банда предателей руками толпы дебилов уничтожила Советский Союз, используя в качестве мощной дубинки ложь о «секретных протоколах», которых не существовало. Да, сегодня вопрос о возрождении империи не стоит (пока не стоит?) в повестке дня, но толпа дебилов за 20 лет «свободы» не поумнела. И потому предатели продолжают добивать страну, используя те же методы и приемы. Может быть, пришла пора задуматься, под чью дудку вы пляшете, миллионы бывших советских граждан?
На этом сайте приводится только часть статьи. Полный текст читайте на сайте: http://lib.rus.ec/b/183815/read