Аркадий Бенедиктович (Бейнусович) Мигдал
ПОИСКИ ИСТИНЫ
Ф. Достоевский
Если решиться пойти до конца мучительным путем сомнений, бесчисленных проверок, ошибок и неожиданных озарений, в конце, на вершине, как награда возникнет истина, стократ прекраснее самой красивой догадки.
Этот путь называется научным методом познания. Чтобы не сбиться с него, нужно не только выбрать направление, овладеть секретами мастерства, инструментами познания, созданными и отточенными усилиями многих поколений, но и воспитать в себе терпение, добросовестность, способность удивляться, умение доверять интуиции и не доверяться ей, верить в результат и упорно искать его опровержение, способность пришпорить и обуздать фантазию, признать и исправить ошибку… Главное же — научиться ощущать красоту природы и красоту логических построений.
Я хочу, чтобы вы увидели путь к истине не со стороны, а изнутри, двигаясь рядом с проводником. Возможно, не всегда я поведу вас самой простой дорогой, но это не означает, что в путь могут отправиться только избранные. Я приглашаю следовать за мной каждого, кто решится сделать усилие. «Очарование, сопровождающее науку, может победить свойственное людям отвращение к напряжению ума» — так сказал французский математик Гаспар Монж.
Не смущайтесь, если не все будет понятно, — ведь слово «понимать» имеет все оттенки от полной ясности, которая не всегда бывает и у автора, до смутного ощущения. Но даже и оно постепенно неведомыми путями приводит к более глубокому пониманию. Не бойтесь пропустить при первом чтении сложное рассуждение, читайте дальше. Если вы не в ладах с математикой, пропускайте даже те простые формулы, которые я решился написать. Утратится многое, но не главное.
Однако, как ни упрощай, сложное простым не станет. Красоту науки нельзя увидеть на простых примерах. Говорят, что Аристотель сказал своему воспитаннику Александру Македонскому: «В математику нет царской дороги!»
Я постарался отбросить несущественные трудности, а те, что остались, отражают существо дела — ведь нам придется проследить, как возникли и развивались самые сложные построения современной физики — теория относительности, квантовая теория, физика элементарных частиц…
Степень сложности вы почувствуете, взглянув на картинку в начале раздела.
Вот эти картинки.
Теперь обращаюсь к читателям искушенным.
Многие места этой книги стали бы естественнее и точнее, если бы я мог пользоваться комплексными числами. Мне было не по себе каждый раз, когда я писал «квадрат волновой функции» вместо «квадрата модуля»… Я говорил о свойствах уравнений Максвелла, Шредингера, Янга — Миллса, ни разу не написав их. Я старался оставлять только самые простые вычисления, чтобы не испугать читателей, несведущих в физике и математике.
Мне по необходимости приходилось вторгаться в далекие от моей профессии области. Если что-то вызовет возражение, я скажу вслед за Нильсом Бором: «Мое суждение нужно понимать не как утверждение, а как вопрос». Поскольку я физик-теоретик, эту книгу можно было бы назвать «поиски истины в физике». Но я постарался по возможности расширить рамки моей профессии.
За долгое время, что было в моем распоряжении, я написал несколько научных монографий, — в тех случаях я знал, о чем писать, и мало заботился о том, как писать. На этот раз было трудно и то и другое. Я не отважился бы оторваться от науки и взяться за научно-популярную книгу, если бы не сочувствие и постоянная помощь моих друзей: Л. Б. Окуня, А. А. Мигдала, Е. В. Нетёсовой. Приношу им глубокую благодарность.
Я не знаю, что получилось из этой затеи. Пастернак сказал: «…но пораженье от победы ты сам не должен отличать…»
НАУЧНЫЙ МЕТОД ПОЗНАНИЯ
Мы проследим на многих примерах, какие огромные усилия нужны, чтобы смутная догадка превратилась в научную истину, какие научные критерии позволяют отличать истинное от ложного, какими методами и правилами пользуется наука на пути к познанию и, наконец, как возникают заблуждения и почему они иногда принимают устойчивую форму, именуемую лженаукой.
ОТ ДОГАДКИ ДО ИСТИНЫ
Пора нам выяснить, что истинно, что
ложно.
Коль убежденьем вас не сдвинуть ни
на пядь,
Вам все воочию придется показать.
Ж.-Б. Мольер
Как догадка превращается в прочно установленную научную истину? В чем разница между научной и житейской оценкой достоверности? В чем особенность научного подхода к явлениям природы? Чтобы ответить на эти вопросы, нужно прежде всего понять, что же затрудняет общение людей, далеких от науки, с представителями точных наук.
«Другому как понять тебя?..» (Ф. Тютчев)
«Известно, что рецессивная аллель влияет на фенотип, только если генотип гомозиготен».
«Всякая точка прикосновения фильтра Коши есть предел этого фильтра».
«Инстантон — это подбарьерный переход между ва-куумами с различными топологическими зарядами».
Непонятно? Первая фраза относится к генетике и определяет различие между условно и безусловно наследуемыми признаками. Второе утверждение взято из топологии (раздел математики). Третье относится к квантовой теории поля.
Я хотел на этих примерах показать, как трудно говорить о науке с неспециалистом; еще большие трудности вносит не терминология, а непривычные понятия.
Не означает ли это, что есть такие области науки, о которых невозможно рассказать «простому смертному»? Мне кажется, что можно объяснить даже самую сложную теорию, если приложить такие же усилия, какие нужны для занятия самой наукой. Можно, устранив несущественное, разъяснить суть проблемы и воссоздать картину явления. Выделение сути полезно и для самой науки, оно всегда приводит к более ясному пониманию. Глубокая мысль выигрывает от упрощения. Однако в науке, как и в искусстве, простота требует усилий. Истинная простота дается только мастеру.
Можно избрать, как это часто делается, более легкий путь популяризации — говорить не о самой науке, а об ее приложениях, показать, что летающая машина — не меньшее чудо, чем летающая сорока.
Мой друг, грузинский физик, объяснял мне, как строятся тосты, когда за столом пятьдесят человек и тамада почти ничего о них не знает. Нужно говорить не о человеке, а по поводу, связанному с ним.
Итак, можно говорить по поводу науки.
Но гораздо более трудная и более благодарная цель — рассказать о красоте науки и скрытой за нею красоте и гармонии внешнего мира, создать «физическую картину» явления, упростить научные результаты, сохранив смысл. Для этого нужна серьезная научная работа, и выполнить ее могут только сами ученые.
Популяризация науки — хоть и трудная, но разрешимая задача, и не в этом главная сложность взаимопонимания. Наибольшие трудности, как ни странно, возникают не при обсуждении сути явлений, а при попытке объяснить, что представляет собой научный метод подхода к явлениям природы.
Научный подход начинается с определения границ области, которая включает достижения науки, не вызывающие сомнений, и границ области невозможного, того, что противоречит многолетнему научному опыту. Между этими границами лежит область явлений неизученных, но возможных. Например, можно уверенно сказать, что никакое дальнейшее развитие науки не заставит нас усомниться в том, что Земля круглая, или поверить в существование вечного двигателя, то есть в возможность грубого нарушения закона сохранения энергии.
Различие научного и житейского подходов особенно отчетливо проявляется при проведении границ достоверного и невозможного.
Стало реальностью многое из того, что еще недавно казалось чудом. Разве не удивительно, сидя дома, видеть и слышать происходящее за тысячи километров? Разве не чудо, что человеку удалось посмотреть на нашу планету со стороны? Разве можно было тридцать или сорок лет назад предвидеть, что будут созданы машины, умещающиеся на столе или даже в кармане, которые играют в шахматы, переводят на другие языки, пишут стихи и музыку, а главное — за несколько минут выполняют вычисления, для которых без них понадобились бы усилия целого поколения?
Надо ли удивляться, что в представлении людей, далеких от науки, границы стираются и все кажется возможным?
Естественно, возникают вопросы: «А знает ли сама наука, где эти границы? Не может ли произойти революция, которая перевернет все наши представления?»
Из истории и логики развития науки следует, что такой переворот невозможен.
Даже ошеломляющие идеи теории относительности не были категорическим переворотом, а возникли как следствие развития науки и опирались на прочный фундамент завоеваний прошлого. Эти идеи коснулись сравнительно узкого круга вопросов и практически не изменили установленных прежде законов механики и электродинамики тел, движущихся с обычными скоростями. Только наши знания распространились на не изученную до того область скоростей, сравнимых со скоростью света.
До теории относительности было естественно предполагать, что законы механики и электродинамики справедливы и при скоростях больших, чем те, при которых они были экспериментально установлены. Сомнения начались лишь с появлением теоретических и экспериментальных доводов, противоречащих этому предположению. Таков обычный путь развития науки. Без подобных обобщений мы не могли бы наткнуться на противоречие и не могли бы установить, что скорость света играет какую-то роль в классической механике.
Мы не знаем заранее, при каком изменении экспериментальных условий перестанет подтверждаться найденный нами закон природы. Чтобы обнаружить нарушение, следует сначала предположить самое простое: закон можно распространить и за пределы условий, при которых он был установлен. И проверять, приводит ли это к противоречию с новыми экспериментами.
Мы твердо знаем, что дальнейшее развитие науки не отменит установленных соотношений, а только выяснит область их применимости. Именно стабильность достижений науки и позволяет разграничить области достоверного и невозможного.
«Наука — это истина, помноженная на сомнение»
Однако не всегда разграничение достоверного и невозможного делалось достаточно основательно. История знает случаи, когда в оценке возможного ошибались не только люди, далекие от науки, но и сами ученые.
В начале прошлого века Французская академия вынесла постановление не рассматривать работы, содержащие описания камней, падающих с неба. Казалось, что все описания метеоритов — «небесных камней» — плод фантазии, поскольку камням неоткуда падать. Это очень опасный путь — отрицать и отметать все, что не находит объяснения.
Существует много примеров того, как предвзятые мнения тормозили развитие науки. Когда в 30-х годах готовился эксперимент по проверке закона зеркальной симметрии при бета-распаде, физики-теоретики были настолько уверены в незыблемости этого закона, что высмеяли экспериментаторов и эксперимент не был поставлен. Только в 50-х годах теоретики пришли к заключению, что закон этот может нарушаться именно при р-распаде, и опыт подтвердил их заключение.
Один из самых выдающихся физиков XX века, Вольфганг Паули, считал непреодолимым недостатком теории электронов Дирака то, что она предсказывала существование позитронов, которые тогда еще не были обнаружены.
Даже Альберт Эйнштейн не избежал подобной ошибки. После того как была создана общая теория относительности и показано, что вблизи массивных тел евклидова геометрия нарушается, Эйнштейн сделал следующий, неслыханный по смелости шаг. Он применил свою теорию тяготения к миру в целом, заменив, как это делается при изучении газа, истинное распределение масс во Вселенной на равномерное с некоторой средней плотностью материи.
Обнаружилось, что уравнения тяготения для такого мира не допускают стационарного решения. Между тем Эйнштейну хотелось получить решение, описывающее мир, замкнутый сам на себя, с независящим от времени радиусом кривизны. В этом и состояла предвзятость. Ему пришлось искусственно ввести дополнительное слагаемое, нарушившее красоту уравнений тяготения.
Примерно в это же время замечательный петроградский математик Александр Александрович Фридман (1888-1925) исследовал возможные решения уравнений Эйнштейна и пришел к заключению, что Вселенная расширяется и что наряду с замкнутой моделью Вселенной может — в зависимости от средней плотности материи — существовать и открытая модель, в которой масштабы мира неограниченно возрастают. Эйнштейн сначала раскритиковал работу Фридмана, а затем полностью с ней согласился и отказался от дополнительного члена в уравнениях тяготения. Вот что написал Эйнштейн в своей второй заметке о работе Фридмана: «Моя критика, как я убедился из письма Фридмана, сообщенного мне г-ном Крутковым (профессор Ленинградского университета, член-корреспондент АН СССР Юрий Александрович Прутков. — А. М.), основывалась на ошибке в вычислениях. Я считаю результаты Фридмана правильными и проливающими новый свет».
Эти слова стали известны Фридману незадолго до его кончины. Решение Фридмана получило экспериментальное подтверждение в 1929 году, когда американский астроном Эдвин Хаббл установил, что Вселенная расширяется.
В наше время все случаи подобных ошибок тщательно анализируются и из них делаются методологические выводы. Благодаря хорошо развитым средствам связи, в обсуждении спорных вопросов могут участвовать ученые всех стран. Поэтому сейчас научные заблуждения если и возникают, то живут очень недолго.
«Хочется верить, но нет оснований»
Наука не только устанавливает границы возможного, но и безжалостно отделяет догадки, пусть даже правдоподобные, от доказанных утверждений. Если бы не это оградительное правило, наука потонула бы в море суеверий и шатких предположений. Отделяя правдоподобное от доказанного, наука выясняет, какие утверждения требуют дальнейших исследований.
Предположение, что жизнь существует и в других мирах, не противоречит науке, и пришельцы из этих миров могли бы посетить Землю. Но нет никаких оснований утверждать, что они действительно здесь побывали. Так же как нет, по мнению специалистов, никаких оснований считать, что летающие тарелки представляют собой что-либо иное, чем явления атмосферной оптики.
Разумеется, это очень скучная должность — отрицать все необычное. Но зато в результате такого отбора яснее выступает не мнимое, а настоящее чудо. Например, ставший сейчас широко известным «парадокс близнецов».
Из теории относительности следует, что если один из близнецов отправится путешествовать на корабле, движущемся со скоростью, сравнимой со скоростью света, то, вернувшись, он окажется моложе своего брата, не совершившего путешествия. И это удивительное утверждение доказано не только теоретически, но и экспериментально. Сверхточные атомные часы, отправленные на самолете, после возвращения показали меньшее время, чем такие же часы, остававшиеся на Земле. Конечно, скорость самолета v много меньше скорости света, и потому запаздывание было небольшим. Оно составляет долю порядка v2/c2 от времени полета. Тем не менее это запаздывание (порядка 10-8 секунды) не только было установлено, но и совпало в пределах ошибок эксперимента с предсказанием теории.
Вот еще один пример. Всегда считалось, что морские фауна и флора существуют только на небольших глубинах, куда проникают солнечные лучи и возможен фотосинтез. Но недавно на дне океана на глубине нескольких километров, где нет и следа солнечных лучей, были обнаружены области повышенной температуры вулканической природы, в которых, по-видимому, в результате процессов химического синтеза появились свои фауна и флора. Докладывал об этом известный океанолог. О чудовище озера Лох-Несс и о снежном человеке он сказал: «Очень хочется верить, но нет оснований». Слова «нет оснований» означают, что вопрос изучался, и в результате изучения обнаружилось, что нет оснований доверять первоначальным утверждениям. Это и есть формула научного подхода: «хочется верить», но, раз «нет оснований», надо от этой веры отказаться.
Как рождаются легенды
Стремление к таинственному, необычному, жажда чуда заложены в природе человека так же, как и стремление к прекрасному.
Эйнштейн говорил: «Самое прекрасное и глубокое переживание, выпадающее на долю человека, — это ощущение таинственности». По мнению Эйнштейна, ощущение таинственности лежит в основе всех наиболее глубоких тенденций в науке и искусстве. Но, к сожалению, именно стремление к таинственному есть причина многих антинаучных слухов.
Ощущение таинственности питало мифологию, эпос, литературу, искусство. Восторженное ожидание чуда пронизывает средневековую философию, одушевляет искусство. Эпоха Возрождения открывает новое чудо — всемогущего, подобного богу человека. Но рядом с возвышенной мечтой существует темный мир суеверий. В то время как в большом мире создаются шедевры поэзии и живописи, когда совершается глубочайший переворот в науке, культуре, мировоззрении человека, вызванный работами Коперника, Галилея, Кеплера, малый мир занимается астрологией, гадает на трупах, вызывает демонов, зарывает в землю ослов, чтобы вызвать дождь… В наше время (говорили Ильф и Петров) тоже существуют рядом два мира — большой и малый. В большом мире строят автоматические лаборатории, которые долетают до других планет, фотографируют их, делают анализы и посылают данные на Землю. В малом мире ходят по рукам фотографии пришельцев-гуманоидов, которых, как известно, имеется три вида — неприятные внешне, совершенно неотличимые от европейцев, и гиганты, переворачивающие одной рукой тракторы на своем пути.
Можно ли поверить в магические свойства подковы, прибитой к двери? Разумеется, сама вера в примету способна так изменить поведение человека, что примета начнет действовать. Очень вероятно, что человек, ждущий неприятностей тринадцатого в понедельник, оступится именно в этот день.
Но следует ли, отвлекаясь от этого, допускать логическую связь между подковой и нашей судьбой? Это так же неоправданно, как пытаться установить связь между радиусами орбит планет солнечной системы и отношениями звуковых частот музыкальных аккордов. Если бы связь и обнаружилась, она была бы чисто случайной, поскольку явления несопоставимы — они определяются разными законами природы. Поиски подобных соотношений, простительные на заре Нового времени, в наши дни — возвращение к числовой мистике кабалистов.
Вот еще пример сопоставления несопоставимого — утверждение, что движение электронов в атоме будто бы аналогично движению планет вокруг Солнца. Но поведение электронов в атоме управляется законами квантовой механики, совершенно непохожими на законы классической механики, определяющей движение планет.
Электрические силы взаимодействия электронов с ядром в 1039 раз сильнее, чем силы тяготения, и, наконец, электроны отталкиваются друг от друга, а планеты притягиваются. Никакого основания для аналогии не существует. Внешнее сходство явлений исчерпывается тем, что сила взаимодействия между ионизированным атомом и электроном на больших расстояниях падает по тому же закону, что и сила тяготения. Заблуждение поддерживается еще и тем, что во многих книгах, содержащих описание таблицы Менделеева, для простоты рисуют электронные орбиты вместо того, чтобы в соответствии с законами квантовой механики изображать электронные облака различной формы.
Все совпадения такого рода при проверке оказываются результатами сознательной или бессознательной подтасовки фактов. Тем не менее постоянно возникают легенды, связывающие несопоставимое или, в лучшем случае, делающие это без серьезных оснований. Легенды меняются в зависимости от времени и места. Мода на спиритические сеансы появляется и пропадает, сменяясь разговорами о бескровной хирургии, Бермудском треугольнике, летающих тарелках…
Но как отличить домыслы от действительных фактов? Ведь многое из того, что ученые отрицают, подтверждается очевидцами.
Единственный, убедительный способ установить истину- поставить научный эксперимент, то есть эксперимент, проведенный специалистами, дающий повторяющиеся результаты, и подтвержденный независимыми опытами других исследователей.
Что же касается очевидцев, то к их показаниям нужно относиться крайне осторожно. Вспомним, что в прошлом веке, пользуясь показаниями очевидцев, можно было бы составить точные словесные портреты чертей разного ранга, которые могли бы удовлетворить самого требовательного сотрудника уголовного розыска. И в совершенном соответствии с научным методом старец Зо-сима в «Братьях Карамазовых» Достоевского посоветовал монашку, видевшему по ночам чертей, принять слабительное.
Разница между научной и житейской оценкой достоверности особенно отчетливо проявляется в спорах о телепатии. Но здесь следует разъяснить, что же называется телепатией. Под телепатией понимают передачу мыслей с помощью каких-либо известных или пока неизвестных полей при условии, что полностью исключена возможность светового, или звукового, или какого-либо иного контакта принимающего и передающего. Поэтому гипноз не подходит под это определение и не доказывает, что телепатия существует.
В жизни каждого из нас бывают события, которые, казалось бы, следует объяснять телепатией. Способность чувствовать настроение и даже угадывать мысли близких, бесспорно, существует. И вместе с тем, по утверждениям специалистов, посвятивших себя исследованию подобных явлений, пока нет научных доказательств существования телепатии. Это означает, что, несмотря на многочисленные попытки, не было надежных экспериментов, которые исключали бы все другие возможные объяснения и давали бы повторяющиеся результаты с убедительной статистикой.
Именно поэтому большинство ученых относится к телепатии скептически.
Существует много интереснейших и малоизученных явлений, связанных с повышенной нервной и психической чувствительностью. Если вы держите за руку человека, обладающего такой повышенной чувствительностью, или даже просто стоите рядом с ним, то вы, сами того не сознавая, можете передать информацию незаметными, неконтролируемыми движениями или звуками. Вы подсознательно корректируете его действия сигналами типа «да» или «нет». Эти так называемые идео-моторные явления легко спутать с телепатией, но они, как и гипноз, вовсе не означают, что телепатия существует.
Одна из причин распространения веры в телепатию коренится в том, что близкие люди легко узнают мысли друг друга по едва заметным признакам, не отдавая себе отчета в источниках догадки.
Много лет назад, когда я был моложе и легковернее, я захотел проверить, нет ли у меня способности передавать мысли. Бросая монету, я записал большое число случайно чередующихся плюсов и минусов, соответственно тому, что выпадало — орел или решка. Я посадил моего друга, не видевшего записи, с завязанными глазами на другом конце стола, и стал «телепатировать» свой список. Глядя на плюс, я думал о чем-нибудь волнующем, а глядя на минус, представлял себе что-то нейтральное, спокойное. Второй участник должен был ставить плюс когда почувствует мое волнение, и минус, ощутив мое спокойствие. Когда мы сверили оба листа, я был потрясен, — расположение плюсов и минусов совпало без единой ошибки! Увидев, что я отношусь к этому слишком серьезно, друг пожалел меня: «Когда ты думал о волнующем, ты сопел, и я ставил плюс, а когда дышал тихо — минус».
Неубедительность экспериментов подобного рода состоит в том, что очень трудно исключить все простые объяснения. Циклотрон не заинтересован в том, чтобы обмануть экспериментатора, но в экспериментах по телепатии роль приборов играют люди, часто заинтересованные в обмане.
В книге А. Вадимова и М. Триваса «От магов древности до иллюзионистов наших дней» рассказывается, что блестящий иллюзионист начала века Гарри Гудини предлагал большую денежную награду любому медиуму, который сможет сделать что-либо такое, чего он, Гудини, повторить не сможет. Не нашлось ни одного медиума, выступавшего в присутствии Гудини с демонстрацией телепатии или телекинеза, который не был бы разоблачен. Эксперимент по проверке способностей к телепатии должен быть поставлен целым консилиумом специалистов, в нем должны участвовать иллюзионисты, физики, биологи, физиологи, психологи, а главная роль принадлежит иллюзионистам — именно они помогут исключить более простое объяснение.
Один из источников, питающих все суеверия, — катастрофическое искажение статистики: слухи об удачных случаях широко распространяются, а неудачные остаются неизвестными. Кому интересно услышать, что предсказание гадалки не сбылось? Но если хотя бы малая часть предсказания осуществилась, то такой факт обрастает подробностями и приукрашивается.
Разумеется, эти соображения не доказывают, что телепатии нет. Они только доказывают, что ее существование неправдоподобно.
Здесь проявляется еще одна особенность научного подхода. Подобно тому как юристы исходят из презумпции невиновности, наука исходит из презумпции отсутствия чуда. Мы не обязаны доказывать, что нет странных или необычных явлений. Доказать нужно, что они есть. Поэтому, пока категорически не исключены все естественные, то есть более правдоподобные, объяснения, не следует принимать менее правдоподобные. Очень хорошо об этом сказал замечательный американский физик Ричард Фейнман: «На основании своих представлений об окружающем мире я считаю, что сообщения о летающих тарелках являются скорее результатом известной мне иррациональности мышления жителей нашей планеты, чем результатом рациональных усилий мыслящих существ с другой планеты. Первое из предположений гораздо правдоподобнее».
Задача науки — отбирать более правдоподобные объяснения и придерживаться их до тех пор, пока опыт не заставит от них отказаться. Это не означает, что следует запретить попытки обнаружить неправдоподобные явления. Фейнман говорил: «Один из верных способов остановить прогресс науки — разрешить эксперименты лишь в тех областях, где законы уже открыты».
Я был бы очень рад, если бы серьезные экспериментаторы непредвзято изучали явления такого рода, как телепатия. Можно сомневаться или не верить, что они обнаружат телепатию, но несомненно, что они откроют много других интересных явлений.
Разумеется, экспериментаторы не должны ставить задачу доказать или опровергнуть существование телепатии. Задача состоит в том, чтобы всесторонне изучить все способы возможного взаимодействия между людьми, начиная с физических полей, окружающих человека. Стремление доказать или опровергнуть часто приводит к недобросовестным экспериментам. Открытие возникает только как побочный продукт глубокого исследования.
В науке давно уже принято очень простое и убедительное предположение, что процессы, происходящие в живой природе, определяются в конечном счете законами взаимодействия электронов, атомов и молекул, установленными в физических экспериментах. До сих пор эта гипотеза подтверждалась. Более того, она оказалась настолько плодотворной, что привела к объяснению даже такого таинственного явления, как наследственность.
Но нам придется от этой гипотезы отказаться, если убедительные эксперименты докажут, что в живой природе есть процессы, не сводящиеся к физическим законам. Например, если будет обнаружено поле, не проявляющееся в физическом эксперименте. Однако, прежде чем прийти к такому важному заключению, как существование нефизических полей, передающих информацию, следует со всей возможной убедительностью установить само явление, исключив все более простые объяснения.
Надеюсь, что эти критические рассуждения не заденут чувств тех, кому дорога поэтическая сторона легенд и поверий, и не ослабят естественного интереса к таинственному и непознанному.
«…Беда, коль пироги начнет печи сапожник…»
Я часто говорю: «по утверждениям специалистов». Это не означает, что я не составил собственного мнения. Я только подчеркиваю, что право на суждение остается за специалистами в данной области науки. Если вам придется слушать рассказы о Бермудском треугольнике или о летающих тарелках, вы вправе спросить у рассказчика, кто он по специальности и почему его мнению нужно доверять больше, чем мнению океанологов или специалистов по атмосферной оптике.
Необязательно иметь диплом об окончании университета. Профессиональные качества можно приобрести и самому. Не всякий окончивший Литературный институт — писатель, но инженер Достоевский, артиллерийский офицер Толстой, врач Чехов — профессионалы в литературе.
Профессионал — это человек, в совершенстве владеющий методом, знающий все подводные камни, опасности и секреты своего ремесла.
Профессионализм — необходимое, но, конечно, недостаточное условие, это как бы здравый смысл научной работы. Еще важнее внезапные скачки мысли, озарения, интуиция… Однако неожиданные идеи, выживающие после проверки, рождаются только на основе профессионализма.
Без профессиональных качеств не только нельзя сделать научную работу, но без них не может возникнуть сколько-нибудь разумная идея. Научная интуиция, необходимая для рождения идей, возникает в результате серьезной научной работы. В науке, так же как в цирке, сложные вещи удаются лишь на самом высоком профессиональном уровне.
Разговоры о пользе дилетантизма происходят от недоразумения: люди забывают, что, прежде чем физик становится скульптором или слесарь — писателем, они овладевают тайнами мастерства своей новой профессии.
Игривые умы дилетантов, не обременные излишними познаниями, не знают предела, им доступна любая область науки и искусства, а как романтичны бывают их построения! Ведь дух захватывает от сообщения, что основные идеи теории относительности можно найти в древнеиндийских сказаниях! Достоевский обливает фантазеров холодной водой, заявляя в «Дневнике писателя»: «Но принесите мне, что хотите… «Записки сумасшедшего», оду «Бог», «Юрия Милославского», стихи Фета, — что хотите, — и я берусь вам вывести из первых же десяти строк, вами указанных, что тут именно аллегория о франко-прусской войне или пашквиль на актера Горбунова, одним словом, на кого угодно, на кого прикажете…» Научная теория так же далека от древнего мифа, как современный реактивный лайнер от ковра-самолета.
Когда дилетантизм не выходит за рамки хобби, когда это отдых после основной работы, к тому же расширяющий кругозор, — это прекрасно. Но заниматься работой всерьез можно, только будучи профессионалом. Открытие древней Трои — редчайший случай удачи непрофессионала. Но замечательный энтузиаст Генрих Шлиман, торопясь сделать открытие, допустил уничтожение верхних слоев, и они погибли для науки навсегда.
Огорчительно, когда люди, не имеющие к науке прямого отношения, не только берутся судить о вещах, требующих профессиональных навыков мышления, но и надеются, минуя стадию обучения, совершить переворот в науке.
Имеется много профессиональных приемов, общих для всех точных наук. Есть методы, дающие возможность проверить ошибочность идеи еще до начала работы. Существуют способы разбить задачу на более легкие, которые сравнительно просто решать. После того как решена упрощенная задача, несравненно легче решать сложную. И очень важно обсуждать работу со специалистами на всех стадиях, от первой догадки до полного завершения. Но об этом позже.
Самое главное, без чего даже высокие профессиональные качества не приводят к успеху, — это способность радоваться и удивляться каждой, даже малой удаче, каждой разгаданной загадке и относиться к науке с тем благоговением, о котором говорит Эйнштейн: «Я довольствуюсь тем, что с изумлением строю догадки об этих тайнах и смиренно пытаюсь мысленно создать далеко не полную картину совершенной структуры всего сущего».
Недавно я слышал рассказ талантливой актрисы о человеке, который в присутствии многих зрителей подвешивал в пространстве ее сапог «силой духа», заявляя, что этой силы у него 9 тысяч единиц, тогда как мировой рекорд составляет только 7 тысяч.
Ежедневно на головы несведущих в естественных науках людей обрушивается поток непроверенных фактов и слухов — верить в сверхъестественное стало модой и этаким признаком утонченности. Надеюсь, что сказанное здесь поможет научиться — хотя бы отчасти — отличать разумное от неразумного, ловкий трюк от науч
ОТЛИЧИМА ЛИ ИСТИНА ОТ ЛЖИ?
Разуму не приходится выбирать, если выбор между истиной и выдумкой.
Цицерон
ной истины, чудо мнимое от подлинного чуда гармонии Вселенной.
Постараемся ответить на несколько вопросов.
Из чего складывается научный метод познания?
Как рождаются заблуждения? Каковы те малые ошибки в рассуждениях, которые приводят к антинаучным заключениям?
И наконец, как отличить научную истину от заблуждения?
«Сомнение доставляет мне не меньшее наслаждение, чем знание» (Данте)
Задачи науки лежат на границе между известным и неожиданным. Отсюда одна из главных ее черт — открытость новому, способность пересмотреть привычные представления и, если надо, отказаться от них.
Науку образуют факты, соотношения между ними и толкование этих соотношений. Факты и соотношения надо чтить, как Уголовный кодекс. Хорошо установленные факты неизменны, соотношения только уточняются с развитием науки. Но толкования фактов и соотношений, то есть представления, основанные на сознательно упрощенной картине явления, нельзя абсолютизировать. Представления, или модели, развиваются и видоизменяются с каждым открытием.
В нобелевской речи Альбер Камю сказал, что искусство шагает по узкой тропинке меж двух бездн: с одной стороны — пустота, с другой — тенденциозность. В науке такие бездны — верхоглядство и догматизм, две стороны лженауки. Верхогляды строят свои концепции, не считаясь с фактами и соотношениями, основываясь на непроверенных догадках. Догматики абсолютизируют представления сегодняшнего дня. Что опаснее — трудно сказать.
Очень часто ученые, неспособные отказаться от установившихся представлений, широко образованны в науке и даже делают хорошие работы, хотя и не выходящие за рамки общепринятого. Покуда они ограничиваются такой деятельностью, они приносят пользу. Вред начинается, когда они пытаются делать прогнозы и влияют на выбор направления поисков.
К счастью, у науки есть свойство самоочищения — обратная связь, обеспечивающая устойчивость. После нескольких неудач и догматики и верхогляды перестают влиять на развитие науки.
Двадцатый век явил удивительные примеры отказа от привычных представлений в физике: теория относительности возникла в результате пересмотра интуитивного понятия одновременности, существовавшего сотни лет. Классическая механика исходит из предположения, что явления можно описывать, задавая координаты и скорости частиц. Квантовая механика требует отказа от этого предположения.
Но не свидетельствует ли такой отказ о несостоятельности всей предшествующей науки?
«Чтобы не нарушить, не расстроить, чтобы не разрушить, а построить…» (В. Высоцкий)
Существует заблуждение, будто ценность научного открытия измеряется тем, насколько оно ниспровергает науку.
Значительность научной революции в ее созидательных, а не разрушительных возможностях, в том, какой толчок она дает развитию науки, какие новые области открывает.
Очень часто при этом основные представления предшествующей науки остаются неизменными. Бескровный переворот произошел в астрофизике с появлением радиоастрономии; в теоретической физике — с открытием «графиков Фейнмана» — способа получать соотношения между физическими величинами с помощью рисунков, которые расшифровываются в конце работы.
Физика элементарных частиц категорически изменилась за последнее время без смены основных принципов физического описания.
Но даже коренная научная революция не отменяет, а только пересматривает, переосмысливает прежние соотношения и устанавливает границы их применимости. В науке существует «принцип соответствия» — новая теория должна переходить в старую в тех условиях, при которых старая была установлена.
Стабильность науки — важнейшее ее свойство, иначе приходилось бы начинать все заново после каждого открытия.
Физики отказались от представления о тепле как о жидкости — теплороде, — перетекающей от нагретого тела к холодному, после того как была установлена эквивалентность механической и тепловой энергии («механический эквивалент тепла»). Но законы теплопроводности, установленные во времена теплорода, не изменились.
В начале XX века атомистическая теория вещества стала доказанной и общепризнанной истиной, но все соотношения «макроскопических» наук — термодинамики, гидродинамики, теории упругости — остались без изменений. Эти науки продолжали предсказывать новые явления, выяснились лишь границы их применимости.
Тогда же, в начале века, произошел переворот в наших взглядах на пространство, время и тяготение, но наука «малых скоростей» сохранилась не только в смысле принципа соответствия — она продолжала развиваться, и практически вся современная техника — ЭВМ, телевидение, радио, космические полеты, современные химия и биология — обходится ньютоновыми представлениями о пространстве и времени.
Хороший пример переплетения старых и новых идей дает история эфира (см. с. 198).
В XIX веке его наделяли сложнейшими противоречивыми свойствами для объяснения законов распространения света в пустоте и в движущихся телах. Теория относительности разрешила все противоречия эфира. Более того — исчезла необходимость в этом понятии. Однако позже выяснилось, что пустота — бывший эфир — носитель не только электромагнитных волн; в ней происходят непрерывные колебания электромагнитного поля («нулевые колебания»), рождаются и исчезают электроны и позитроны, протоны и антипротоны и вообще все элементарные частицы. Если сталкиваются, скажем, два протона, эти мерцающие («виртуальные») частицы могут сделаться реальными — из «пустоты» рождается сноп частиц.
Пустота оказалась очень сложным физическим объектом. По существу, физики вернулись к понятию эфира, но уже без противоречий. Старое понятие не было взято из архива — оно возникло заново в процессе развития науки. Новый эфир называют «вакуумом» или «физической пустотой».
История эфира на этом не закончилась.
Теория относительности строится на предположении, что в нашем мире не существует выделенной системы координат и поэтому не существует абсолютной скорости, мы наблюдаем только относительные движения. Но с открытием реликтового излучения такая система координат появилась — это система, в которой кванты реликтового излучения распределены по скоростям сферически симметрично, как частицы газа в неподвижном ящике. (Реликтовое излучение — это электромагнитные волны, возникшие примерно 20 миллиардов лет назад, когда Вселенная была горячей. Исследуя реликтовое излучение, можно увидеть Вселенную, какой она была на ранних стадиях развития.) В «новом эфире» есть абсолютная скорость, тем не менее следствия теории относительности сохраняются с колоссальной точностью в согласии с принципом соответствия.
История эфира продолжается.
Применение квантовой механики к теории тяготения привело к важнейшему результату — кроме нулевых колебаний элементарных частиц, о которых мы только что говорили, в вакууме существуют нулевые колебания поля тяготения. Но, как следует из теории тяготения Эйнштейна, изменение гравитационного поля приводит к изменению геометрических свойств пространства. Отношение длины окружности к радиусу колеблется около значения 2л, соответствующего евклидовой геометрии. Для больших радиусов эти колебания практически не наблюдаемы, но чем меньше масштаб расстояний, тем больше амплитуда «дрожаний» геометрии вакуума.
В последнее время физики-теоретики пытаются выяснить взаимное влияние этих колебаний геометрических свойств и нулевых колебаний элементарных частиц. Эйнштейн надеялся объединить тяготение и электродинамику, а такая теория пошла бы гораздо дальше — она означала бы «сверхобъединение» всех известных физических взаимодействий.
Романтика и поэзия науки не в разрушении старого, а в переплетении и проникновении друг в друга новых и прежних идей. В науке, как и в искусстве, новое не отменяет красоты старого, а дополняет ее.
Итак, наука оберегает свои завоевания. Но как устанавливаются научные истины? Один из важнейших методов — проверка теоретических предсказаний опытом.
«Штатские люди любят судить о предметах военных, даже фельдмаршальских, а люди с инженерным
образованием судят больше о философии и политической экономии» (Ф. Достоевский)
«Эксперимент есть эксперимент, даже если его поставили журналисты», — было сказано в одном из наших журналов по поводу встречи редакции с экстрасенсом, с «медиумом», как сказали бы сто лет назад. Я не встретил ни одного экспериментатора, который бы не рассмеялся, услышав эту фразу. Самое тонкое и сложное — постановка недвусмысленного эксперимента, и здесь необходим строжайший профессионализм.
Чтобы установить истину, нужно поставить научный эксперимент, то есть эксперимент, проведенный специалистами, дающий повторяемые результаты и подтвержденный независимыми опытами других исследователей. Это в равной мере относится ко всем опытным наукам — к физике, химии, астрономии, биологии, психологии… В астрономии вместо слова «эксперимент» (словарь определяет его так: проба, опыт, проверка гипотезы) принято употреблять слово «наблюдение», подчеркивающее невозможность изменить ход событий по желанию экспериментатора, но суть остается — астрономический эксперимент состоит в том, что место, время и способ наблюдения отбираются так, чтобы получить ответ на поставленный вопрос. Впрочем, в наши дни с помощью спутников стали возможны астрономические эксперименты и в обычном смысле слова.
Даже в математике при поисках доказательств
делают правдоподобные предположения, которые предстоит проверить, то есть ставят эксперимент.
В опытных науках процесс доказательства никогда не прекращается, поскольку постоянно расширяются границы, в которых проверяется правильность предположения.
Вот пример астрономического эксперимента. Согласно классической, ньютоновой механике планеты должны двигаться по эллипсам, причем оси эллипса неподвижны в пространстве. Это было проверено многочисленными наблюдениями траектории Меркурия. Было доказано, что предсказание теории Ньютона выполняется с колоссальной точностью: орбита Меркурия хотя и поворачивается, но крайне медленно — один оборот за три миллиона лет. Одновременно с блестящим подтверждением предсказаний классической механики возник и парадокс — надо было объяснить это малое, но принципиально важное отклонение от ньютоновой теории, согласно которой орбита строго неподвижна. Объяснение появилось только после создания теории тяготения (общей теории относительности), которая позволила вычислить угловую скорость вращения орбиты, выразив ее через постоянную тяготения, массу Солнца и скорость света. Это один из удивительных примеров красоты науки ¦- теория связала воедино такие разнородные явления, как тяготение и распространение света.
Даже в физике, химии и астрономии не всегда удается повторить условия эксперимента. Как быть с биологией или психологией, где объекты отличаются друг от друга? Можно ли там требовать повторяемости и воспроизводимости результатов? Да, можно и нужно — без этого нет науки! Разумеется, здесь гораздо труднее поставить недвусмысленный эксперимент, но зато не требуется той неслыханной точности, которая необходима была, чтобы обнаружить астрономические отклонения от классической механики. В этих науках, по крайней мере на их современной стадии, часто довольствуются не количественными, а качественными результатами.
Биологические объекты, конечно, не столь одинаковы, как молекулы, но общность биологических соотношений поразительна! Эта общность, сходство соотношений позволяет установить закономерности и является основой науки. Законы генетики были открыты Грегором Менделем на горохе и Томасом Морганом на дрозофиле, а оказались применимыми ко множеству биологических объектов.
Даже разброс свойств может быть объектом научного, то есть повторяемого, эксперимента. Можно изучать статистические характеристики объектов, измеряя вероятность появления того или иного признака.
Нужно сказать, что любой тонкий эксперимент, к какой бы области науки он ни относился, плохо повторяем. В физике, когда изучаемый эффект сравним с фоном мешающих явлений, приходится делать многократные измерения и «набирать статистику», чтобы результат стал достаточно убедительным.
Большинство заблуждений и суеверий возникает как следствие поспешных выводов из неубедительных экспериментов. Но что считать убедительным? Надо ли доверять тому, что видишь своими глазами?
«Я видел утку и лису, Что пироги пекли в лесу, Как медвежонок туфли мерил И как дурак всему поверил»
(Английская детская песенка)
Что, если вы увидите своими глазами, как экстрасенс летает по комнате? Я бы прежде всего постарался исключить наиболее правдоподобные объяснения — ловкий фокус, галлюцинация, гипноз, обман зрения. Все это несравненно более вероятно, чем нарушение хорошо проверенных законов тяготения. Увидев неправдоподобное, протрите очки!
Стакан может внезапно подпрыгнуть на метр под действием ударов молекул стола, которые случайно задвигались в одном направлении. Вероятность этого ничтожно мала. Когда замечательного польского физика-теоретика Мариана Смолуховского спросили, что бы он сказал в этом случае, он ответил: «Я сказал бы: несравненно более вероятно, что я ошибся».
Удивительная доверчивость, с которой люди относятся к поразительным рассказам, основана на свойственном человеческой психике стремлении столкнуться с необычным. Мы применяем разные критерии здравого смысла в практической жизни и в оценке правдоподобности чуда. Все удивляются тому, что показывает Ако-пян, но никто не считает это чудом. Тот же фокус, проделанный экстрасенсом в полутемной комнате, объявляется сверхъестественным событием.
Есть предметы, которые ведут полумистическое существование: ножницы, авторучки, книги… Они мгновенно исчезают из поля зрения. И все-таки нет оснований считать, что мы сталкиваемся со сверхъестественными силами — рано или поздно пропажа находится.
Если у нас пропадет книга, нам и в голову не придет, что она перешла в другое состояние, что ее силой духа увел библиофил-экстрасенс или позаимствовал любознательный инопланетянин. Мы ни за что не поверим, что ваза разбилась «сама», но готовы поверить, что можно согнуть вилку силой духа. Даже дети сейчас менее легковерны, и Карлсону, который живет на крыше, пришлось обзавестись мотором с пропеллером. Взрослый не верит в Карлсона, но верит в инопланетянина, который одной рукой переворачивает трактор.
В спорах о летающих тарелках, управляемых гуманоидами, существует постоянная передержка: адепты инопланетян обвиняют ученых в том, что они будто бы отрицают само существование НЛО. Но специалисты и не думают с этим спорить, они лишь утверждают, что летающие тарелки — это явление атмосферной оптики, атмосферного электричества и что пока нет ни малейших оснований считать их космическими кораблями.
А как быть с показаниями очевидцев?
Есть случаи, когда без них нельзя обойтись. Шаровая молния не получена в лаборатории, и пока нет научных экспериментов, изучающих ее свойства. Несмотря на то что очевидцы — ненадежный источник информации, мы убеждены, что шаровая молния существует: свидетельства сходятся. Что же касается ее свойств, то они выяснятся только после научно поставленных экспериментов.
Описания инопланетян не менее разнообразны, чем описания привидений. Говорят, будто, по американской статистике, женщины, как правило, встречают гуманоидов с воинственной планеты Марс, а мужчины — гуманоидок со сладостной Венеры.
Юристы хорошо знают, как неопределенны показания очевидцев. Вот что говорится о Воланде в романе Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита»: «Впоследствии, когда, откровенно говоря, было уже поздно, разные учреждения представили свои сводки с описанием этого человека. Сличение их не может не вызвать изумления. Так, в первой из них сказано, что человек этот был маленького роста, зубы имел золотые, хромал на правую ногу. Во второй — что человек был роста громадного, коронки имел платиновые, хромал на левую ногу. Третья лаконически сообщает, что особых примет у человека не было».
В одном из рассказов Анатоля Франса говорится, как однажды под окнами английского историка, политического деятеля, мореплавателя XVI века Уолтера Рэли, работавшего над рукописью своей «Всемирной истории», началась драка. Назавтра, когда он заговорил об этой сцене со своим другом, свидетелем и участником ее, тот опроверг все его наблюдения. Сделав отсюда вывод, как трудно разобраться в событиях прошлого, когда и настоящее разные люди видят по-разному, он бросил свою рукопись в огонь.
Итак, свидетельства очевидцев нужно принимать так, как они того заслуживают, как источник информации, требующий научного подтверждения и исследования.
Как рождается вера в возможность сверхъестественного? Одна из причин — желание увидеть чудо или хотя бы услышать о нем. Поэтому все случаи удачных предсказаний, таинственных явлений, вещих снов хранятся в памяти, приукрашиваются, а неудачные случаи забываются. Создается ощущение, что странных явлений гораздо больше, чем должно было быть в силу совпадения случайностей.
Но, может быть, главная причина нашей веры в чудеса — необыкновенные резервные возможности человека, проявляющиеся иногда в форме удивительных способностей. Есть люди, чувствующие ничтожные повыше-
ния температуры, которые оставляет на бумаге след человеческого пальца. Быть может, в этом объяснение способности распознать заболевание, проводя руками вблизи тела. Известно, что возле больного органа температура несколько выше. Взломщики сейфов чувствуют кончиками пальцев малейшие толчки механизма и разгадывают шифр. Казалось бы, невозможно объяснить естественными законами то, что удается сделать искусному эквилибристу. Легко представить себе, что чувствительный человек угадывает ваши желания по мельчайшим признакам, которые незаметны для вас и для него самого. Он часто убежден, что получает эти ощущения таинственным путем, с помощью биополя.
Воля гипнотизера влияет на поведение другого человека — как часто при этом забывают, что приказ передается не с помощью сверхъестественных полей, а интонацией или движением рук. Когда говорят, что экстрасенс излечил больного, то обычно предполагают, что энергия врачевателя через его руки передается пациенту. Между тем заметной энергии из рук исходить не может: это противоречит физическим законам. Но движениями рук можно заставить больного мобилизовать свою собственную энергию.
Таковы механизмы распространения веры в сверхъестественные явления. Подобным образом возникают и антинаучные утверждения, питающие лженауку.
Но даже хороший эксперимент устанавливает только факты. Науку же составляют не только факты, но и соотношения между ними, а главное, систематизация этих соотношений с помощью сознательно упрощенной модели явления. Лишь после того как возникает стройная система представлений — теория, — возможно предсказание новых явлений. А для создания теории необходим не меньший профессионализм, чем для постановки научного эксперимента.
Как создаются теории
Опытные науки развиваются с помощью правдоподобных предположений, которые предстоит проверить.
Приятель Винни-Пуха поросенок Пятачок так рассуждает перед охотой на неизвестного зверя Слонопотама: «А идет ли Слонопотам на свист? И если идет, то зачем? И любит ли он поросят? И как он их любит?»
Так осмысливаются факты. С этого начинается тео-
рия. Великий французский математик Анри Пуанкаре сравнивал собрание разрозненных фактов с грудой камней, из которых предстоит построить здание. Чтобы получить возможность предсказывать, из фактов нужно вывести упрощенную модель, или теорию, явления. Затем эту модель надо подвергнуть жестокой проверке, испытать ее на прочность, как гнут палку, пока та не сломается. Когда модель наконец не выдержит проверки, нужно попытаться построить новую теорию, учитывая и те факты, которые были раньше, и те, которые появились в ходе проверки.
Когда оказывается, что убедительно построенная теория противоречит вновь появившимся данным, происходит скачок в развитии науки. И экспериментаторы должны не только испытывать теорию, но и искать противоречащие ей факты.
Это так же эффективно, как выметать лужи метлой, по обычаю дворников. И хотя вода проходит между прутьями, после нескольких взмахов от лужи не остается и следа.
Как рождаются и развиваются теории? Вот история одной из них — закона всемирного тяготения.
Идея о том, что сила, заставляющая планеты двигаться вокруг Солнца и яблоко — падать с дерева, имеет одну и ту же природу, высказывалась многими учеными и философами. Легенда об упавшем яблоке, которое навело Ньютона на идею об универсальности тяготения, наивна — эта идея в то время повторялась на все лады. За много лет до Ньютона Иоганн Кеплер пытался доказать, что планеты движутся не по прямой, а по эллипсам под действием силы притяжения Солнца.
Почему же закон всемирного тяготения называют «законом Ньютона»? Справедливо ли это?
Любая общая идея приобретает ценность, только если она подтверждена научными доводами, и честь открытия принадлежит тем, кто способствовал превращению этой идеи в доказанную истину. Как часто об этом забывают изобретатели общих идей!
В поэтических и туманных образах древних сказаний можно усмотреть идею расширяющейся Вселенной, научно обоснованную в XX веке н блестяще подтвердившуюся с открытием реликтового излучения. Имела ли эта идея какую-либо научную ценность, повлияла ли она на создание теории тяготения Эйнштейна? Разумеется, нет. В море смутных и случайных утверждений всегда можно выловить нечто, подтвердившееся дальнейшим развитием науки.
Ньютон был первым, кто превратил общую идею всемирного тяготения в физическую теорию, подтвержденную опытом.
В чем состояла задача? Надо было объяснить, почему планеты движутся по эллипсам с фокусом в месте нахождения Солнца и почему кубы радиусов орбит пропорциональны квадратам периодов обращения. Эти соотношения — «законы Кеплера» — были найдены из анализа астрономических наблюдений и оставались без объяснения много лет. Ньютон доказал, что эти законы следуют из предположения, что между двумя массами действует сила, пропорциональная произведению масс и обратно пропорциональная квадрату расстояния между телами.
Но и после введения силы тяготения нужно было преодолеть колоссальные по тому времени математические трудности, чтобы получить количественное объяснение движения планет.
Помимо эллиптического движения планет, теория объяснила и слабые отклонения от этого закона, вызван-
ные влиянием соседних небесных тел. Ньютон вычислил возмущения движения Луны под влиянием Солнца и построил теорию приливов, которые он объяснил лунным притяжением.
Ньютону пришлось предположить, что законы механики, найденные Галилеем для тел малой массы, движущихся с малыми скоростями, применимы и для небесных тел. Эта гипотеза с огромной точностью подтвердилась сравнением многочисленных предсказаний теории тяготения с опытом.
В 1687 году вышла книга Ньютона «Математические начала натуральной философии». Это событие можно считать началом теоретической физики.
Ньютон, как и многие другие ученые того времени, безуспешно пытался объяснить тяготение движениями эфира. Но эти попытки были обречены на неудачу — понадобилось более 200 лет развития физики и математики, чтобы стало возможным создание теории Эйнштейна, связавшей тяготение с геометрическими свойствами пространства. Согласно этой теории законы обычной механики нарушаются вблизи массивных тел и при больших скоростях. Одно из предсказаний новой теории тяготения мы уже обсуждали — это вращение орбиты Меркурия. Были подтверждены на опыте и многие другие следствия теории.
Выбор направления
Законы в опытных науках в отличие от математики справедливы с той или иной вероятностью и с той или иной точностью. Если соотношение хорошо проверено на опыте, вероятность заметного отклонения от него ничтожно мала, и мы можем считать закон достоверным. Мы всегда понимаем достоверное как справедливое с вероятностью, близкой к единице.
Когда мы говорим, что хорошо установленная истина отличима от заблуждения, можно было бы добавлять: «с подавляющей вероятностью». Но приходилось бы делать это слишком часто. Говоря: «завтра наступит день», надо было бы добавить: «…если, конечно, Земля не столкнется с небесным телом или не будет взорвана инопланетянами, которых в последнее время многовато развелось». Вероятность того, что паровоз подпрыгнет и сойдет с рельсов в результате согласованных ударов молекул, сравнима с вероятностью подпрыгнувшего стакана, о которой говорил Смолуховский, — мы не считаемся с этим и спокойно садимся в вагон.
Здравый смысл, которым мы пользуемся в практической жизни, руководствуется разумной оценкой вероятности того или иного события.
Наш «психологический компьютер» — интуиция — мгновенно учитывает все возможные мотивы, условия и последствия действия. Прежде чем погладить незнакомую собаку, мы оцениваем ее настроение, рост и вес, смотрим, торчат или висят ее уши, виляет ли она хвостом или держится настороженно, действуем далее в соответствии с оценкой, и опасность быть покусанным составляет лишь 10-20 процентов.
Увидев в темной подворотне подозрительную личность, нетвердо стоящую на ногах, мы снова производим мгновенную операцию, учитываем, насколько глубоко он погружен в размышления, как держит равновесие; при определенном навыке можно даже оценить, что именно он пил — шампянское или сомнительный напиток под названием «Золотая осень», — потом мы ищем другую дорогу или спокойно проходим мимо.
Придя на рынок и увидев продавца, небрежно манипулирующего гирями и кривыми тарелками видавших виды весов, следует сделать хотя бы самую грубую оценку веса и стоимости покупки.
В одном случае «компьютер» спасает нам жизнь, в другом — уберегает от невыгодных поступков.
Здравый смысл и интуиция определяют выбор направления поисков. Прежде чем разрывать навозную кучу, надо оценить, сколько на это уйдет времени и какова вероятность того, что там есть жемчужина. Именно поэтому так мало серьезных ученых, занимающихся поисками крайне неожиданных явлений вроде телепатии. Неразумно прилагать большие усилия, если согласно интуитивной оценке вероятность удачи ничтожно мала. Ведь пока нет сколько-нибудь убедительных для ученого теоретических или экспериментальных указаний на само существование телепатии. Зато после первого же научного результата в эту область устремились бы громадные силы. Так и должна развиваться наука. Мы сознательно проходим мимо мест, где, может быть, и можно найти клад, и направляемся туда, где вероятность найти его, по нашей оценке, наибольшая. Иначе не хватит сил на продвижение вперед.
Интуитивная оценка вероятности успеха всегда субъективна и требует научного опыта. К сожалению, ничего лучшего для выбора разумного направления поисков, чем научные конференции, семинары и обсуждения со специалистами, придумать пока не удалось.
Вот краткое заключение наших рассуждений о научном методе исследования: схема научного познания выглядит так: эксперимент, правдоподобные предположения, гипотезы, теория — эксперимент — уточнение, проверка границ применимости теории, возникновение парадоксов, теория, интуиция, озарение — скачок — новые гипотезы и новая теория — и снова эксперимент-Научный метод, в основе которого лежит объективность, воспроизводимость, открытость новому, — великое завоевание человеческого разума. Этот метод развивался и совершенствовался и был отобран как самый рациональный — из требования минимума потерь времени и идей. Уже более трех веков наука руководствуется им, и при этом ничего не было загублено.
Неизбежный элемент любого развития — заблуждения, но научный метод придает науке устойчивость, заблуждения быстро устраняются силами самой науки.
Критики научного метода любят приводить исторические примеры заблуждений и давать рецепты, как можно было бы их избежать. Они уподобляются жене из старой одесской поговорки: «Я хотел бы быть таким умным, как моя жена потом».
Какими инструментами пользуется наука в процессе познания? Разумеется, прежде всего здравым смыслом и законами логики. Но, кроме вытекающих из этого и общих для всех сфер исследования методов, в естественных науках были развиты и проверены на опыте принципы, позволяющие избегать ошибок и быстрее приходить к цели. Некоторые из них мы уже упоминали, поговорим о них более подробно.
ИНСТРУМЕНТЫ ПОЗНАНИЯ
…красота — не прихоть полубога, А хищный глазомер простого столяра.
О. Мандельштам
Принцип причинности: причина предшествует следствию. Мы увидим, что причинность физических явлении действительно может быть проверена на опыте.
Любая теория должна удовлетворять принципу соответствия: переходить в предшествующую, менее общую теорию в тех условиях, в которых эта предшествующая была установлена. Этот принцип отражает преемственность науки, мы обсуждали его в предыдущем разделе.
Принцип наблюдаемости, который сыграл такую важную роль в становлении физики XX века: в науку должны вводиться только те утверждения, которые могут быть хотя бы мысленно, хотя бы в принципе проверены на опыте. Впрочем, как станет ясно, это требование нельзя применять без оговорок.
В трудный период становления квантовой механики, период мучительных споров, вызванных противоречием между вероятностным характером предсказаний новой теории и однозначной причинностью классической физики, Нильс Бор ввел принцип дополнительности, согласно которому некоторые понятия несовместимы и должны восприниматься только как дополняющие друг друга. Так, измерение координаты частицы делает неопределенным понятие скорости. Идея дополнительности позволяет понять и примирить такие противоположности, как физическая закономерность и целенаправленное развитие живых объектов.
Древние говорили: «Natura поп fecit saltis» («Природа не делает скачков»). Это означает, что величины, встречающиеся в природе, — непрерывные функции других величин. Скачки, которые возникают в теориях, — результат разумной идеализации процессов, в реальности скачки хоть мало, но заглажены. С этим характером физических функций связана целая область теоретической физики, которая изучает так называемые «аналитические свойства» физических величин.
Требование красоты научной теории, как мы увидим, также есть один из принципов познания. Одно из проявлений красоты в физике — свойства симметрии законов природы, например, неизменность уравнений электродинамики при переходе к движущейся системе координат или при изменении знака времени. Свойствам симметрии будет посвящена целая глава; мы увидим, что каждому типу симметрии соответствует свой закон сохранения.
Законы сохранения дают нам в руки могучий способ проверки правильности результатов — достаточно увидеть, что в предлагаемой теории нарушается хорошо установленная симметрия, как это тут же послужит основанием для серьезных сомнений в правильности теории. Так, закон сохранения энергии — следствие однородности времени — есть хорошо проверенное на опыте очень общее свойство природы. Когда мы сталкиваемся с нарушением закона сохранения энергии в какой-либо теоретической конструкции, мы считаем ее неверной. Это дало право Французской академии наук принять решение не рассматривать никаких проектов «вечного двигателя». В следующей главе в разделе «Секреты ремесла» мы увидим, как, пользуясь симметрией, можно сразу же обнаружить ошибку в рассуждениях.
Обсудим более внимательно принципы причинности, наблюдаемости и дополнительности.
Яйцо из курицы или курица из яйца?
Что раньше — причина или следствие? Наш повседневный опыт дает однозначный ответ на этот вопрос,
но можно ли этому доверять? Как сделать строгую проверку? Как ни странно на первый взгляд, сомнение правомерно и проверка может быть сделана. Причина действительно предшествует следствию. А на вопрос, поставленный в заглавии, ответить нельзя.
Если свет рассеивается на каком-нибудь теле, то, конечно, рассеянная волна вызвана падающей. Если падающая волна имеет вид короткого импульса, то и рассеянная волна будет иметь похожий вид. Если есть причинность, следствие должно быть после причины, и всплеск рассеянной волны должен быть сдвинут относительно падающего всплеска. Отсюда уже строго математически выводят, что интенсивность рассеянной волны должна быть связана простым соотношением с поглощающей способностью рассеивателя. Такая связь называется «дисперсионным соотношением». Вместо того чтобы проверять сдвиг всплеска, можно проверить выполнимость этого соотношения. И эта связь действительно проверялась на опыте. В пределах ошибок эксперимента не обнаружилось нарушения причинности: следствие возникает после причины. Тот факт, что проверка могла быть сделана, и показывает логическую оправданность сомнения. Всякое содержательное утверждение может быть подтверждено или опровергнуто, в этом доказательство его содержательности. То, что не требует проверки, относится к тривиальным истинам.
Существует еще одна проверка, тоже на первый взгляд ненужная. Если какое-либо событие с той или иной вероятностью приводит к нескольким следствиям, то сумма всех вероятностей должна равняться единице, то есть хоть что-нибудь, да непременно произойдет. В квантовой механике данное утверждение выглядит немного сложнее. Там складываются не вероятности, а амплитуды волновой функции, квадрат которой дает вероятность. Грубо говоря, складываются корни из вероятностей. Но и в этом случае должно соблюдаться требование, чтобы полная вероятность всех событий равнялась единице. Отсюда вытекает определенное соотношение между наблюдаемыми величинами, и оно может быть проверено на опыте. Называется такое свойство «унитарность» (единичность). Если бы условие унитарности нарушалось, это означало бы либо несостоятельность теории, либо необходимость углубления понятия вероятности. Пока мы не сталкивались с нарушением унитарности.
Не насиловать природу, а спрашивать ее
Опасность введения предвзятых понятий, основанных на повседневном опыте, была ясна уже Галилею, который в «Разговорах» призывает к «меньшей доверчивости к тому, что на первый взгляд представляют нам чувства, способные нас легко обмануть… Лучше… постараться посредством рассуждения или подтвердить реальность предположения, или разоблачить его обманчивость».
В начале XX века этот призыв превратился в требование наблюдаемости вводимых понятий. В 1905 году Эйнштейн, создавая теорию относительности, начал
с анализа понятия одновременности. Это понятие раньше вводилось в науку интуитивно без указаний на какой-либо, хотя бы принципиально, возможный способ проверки. Эйнштейн задался целью выяснить, является ли понятие одновременности относительным, то есть изменяется ли оно при переходе к движущейся системе координат. Совпадает ли понятие одновременности для наблюдателя, стоящего на земле, и наблюдателя, равномерно движущегося относительно нее?
Чтобы ответить на этот вопрос, нужно было дать способ физического определения одновременности. Эйнштейн предложил следующее: две вспышки света в точках А и В считаются одновременными, если свет от них приходит в точку, лежащую посередине, одновременно. Из этого определения немедленно вытекает, что события, одновременные для неподвижного наблюдателя, не одновременны для наблюдателя, движущегося относительно платформы, на которой выбраны точки А и В. Действительно, пусть платформа проносится мимо нас в сторону от А к В. Если в средней точке платформы обе вспышки были получены одновременно, то наблюдатель на платформе скажет, что вспышки в А и В произошли одновременно, тогда как неподвижный наблюдатель будет считать, что одна вспышка произошла позже — ведь средняя точка движется навстречу свету, и вспышке от В до середины приходится пройти меньшее расстояние, чем вспышке от А.
Итак, одновременность оказывается понятием относительным. Но если так, то и длина, скажем, какого-нибудь стержня тоже оказывается относительной, ведь для того, чтобы установить ее, нужно одновременно измерить положение левого и правого концов. Когда такое измерение будет делать физик, находящийся на платформе, неподвижный наблюдатель увидит, что он измеряет левый и правый концы не одновременно. Правильное, с точки зрения неподвижного наблюдателя, значение будет отличаться от значения, определенного движущимся наблюдателем.
По существу, вся частная теория относительности возникает как следствие последовательно проведенного принципа наблюдаемости. Единственное, на чем мы основывали рассуждения, — независимость скорости света от движения источника, а это следует из уравнений Максвелла и с большой точностью было проверено на опыте Альбертом Майкельсоном в 1881 году. Простые алгебраические вычисления привели Эйнштейна к объяснению лоренцова сокращения: длина движущегося со скоростью v предмета / сокращается в направлении движения по сравнению с длиной неподвижного /0:/=/0]/1-v2/c2. У Лоренца это сокращение получалось из сложного расчета электродинамических сил, действующих между движущимися зарядами, а эйнштейновский результат — всеобщий, не зависящий от устройства тел, он является следствием свойств пространства и времени, общих для всех явлений. Аналогично интервал времени t в движущейся системе удлиняется по сравнению с интервалом t0 между теми же событиями, измеренными в неподвижной системе t=t0/sqrt(l-v2/c2). Эта формула с большой точностью проверена на опыте. Время распада быстродвижущегося пиона оказывается большим, чем время жизни неподвижного.
Для тел, движущихся со скоростями, малыми по сравнению со скоростью света, поправки, вызываемые этими соотношениями, ничтожно малы. Из приведенных выражений видно, что скорость материальных тел не может превысить скорость света.
В ньютоновой механике считалось, что время течет одинаково для всех наблюдателей. Связь координаты и времени движущегося и неподвижного наблюдателей имела вид: х’= x+vt; t’=t. Эту связь мы должны будем теперь изменить: x’=/gamma(x+vt), где /gamma — множитель, который стремится к единице при малых скоростях. Так как оба наблюдателя отличаются друг от друга только знаком скорости, то должно быть аналогичное равенство: х = /gamma (х’ — vt’). Величина /gamma сразу получится из требования, чтобы скорость света была одинакова в той и в другой системах, то есть чтобы при x = ct получалось х’ = ct’. Отсюда сразу же следует, что Y=l//sqrt(l-v2/с2) и, кроме того, вытекают те соотношения для сокращения длины и удлинения времени, которые мы уже приводили. Предлагаю читателям самим получить эти результаты.
Часто приходится слышать, что все гениальное просто. К сожалению, это далеко не так. Частная теория относительности — единственная из теорий XX века, обладающая простотой технических средств. Все трудности ее заключены в основной идее. Последующие теорий не только сложны идейно, но и требуют для своей формулировки сложного математического аппарата. Так, общая теория относительности, квантовая механика, квантовая электродинамика, теория элементарных частиц не подпадают под характеристику «все гениальное просто».
Принцип наблюдаемости сыграл огромную роль в создании квантовой механики, особенно при анализе ее физического смысла. Вернер Гейзенберг проверил на наблюдаемость такие понятия, как координата и скорость, проделывая мысленные эксперименты по их определению. Выяснилась принципиальная невозможность одновременного точного измерения координаты и скорости: любой мыслимый акт измерения координаты вносит непредсказуемую отдачу и делает неопределенным значение импульса частицы (см. с. 165).
Нужно ли требовать, чтобы в науку входили только непосредственно наблюдаемые величины? Этим требованием руководствовался Гейзенберг при создании матричной механики (1925 г.). Другой метод подхода — волновая механика Шрёдингера (1925 г.), где не ставилось такой задачи; в теорию вводилась волновая функция, не измеряемая непосредственно на опыте, и даже содержащая неизмеримые характеристики. В 1926 году Эрвин Шрёдингер показал эквивалентность обоих подходов. Более того, форма квантовой механики Шрёдингера оказалась гораздо более удобной. Подобная ситуация возникала уже в классической физике: уравнения электродинамики удобнее решать, вводя векторные потенциалы, не измеряемые на опыте.
Дальнейшее развитие теоретической физики показало принципиальное преимущество некоторой свободы во введении понятий.
Поучительна история так называемой S-матрицы, или матрицы рассеяния. Это способ, предложенный Гейзен-бергом в 1943 году, записать в компактной форме все результаты возможных экспериментов по изучению системы. Для изучения любой системы необходимо найти амплитуды рассеяния всех возможных частиц, взаимодействующих с системой. Все эти амплитуды содержатся в S-матрице. Введение S-матрицы позволило получить много важных соотношений. Успех этого метода привел в 50-х годах к идее получить замкнутые уравнения для матрицы рассеяния, связывающие между собой все возможные амплитуды рассеяния, и таким образом построить теорию элементарных частиц, не обращаясь к их внутреннему устройству, связывая непосредственно данные эксперимента.
Если позволительно применить к разумной на первый взгляд физической идее эпитет «вредная», то он здесь вполне уместен. Эта идея отвлекла многих талантливых людей от более плодотворных направлений. Впрочем, издержки неизбежны, наука не развивается по прямой.
Поскольку S-матрица имеет дело только с поведением частиц, разведенных на большие расстояния, где их можно наблюдать изолированно, то, разумеется, в ней теряются такие частицы, как кварки (см. с. 141), которые не существуют в изолированном виде.
Без вхождения в механизм взаимодействия элементарных частиц и полей на малых расстояниях невозможно построить разумную теорию. Поэтому попытки построить замкнутую систему уравнений для матрицы рассеяния оказались безнадежными. Успехи последнего времени в теоретической физике элементарных частиц покоятся на квантовой теории поля, изучающей взаимодействия полей и частиц как на малых, так и на больших расстояниях.
Требование буквальной наблюдаемости оказалось слишком стеснительным для современной физики.
«Только полнота порождает ясность, но истина скрывается в бездне» (Ф. Шиллер)
На Нильса Бора, по словам его близкого сотрудника Леона Розенфельда, большое влияние оказал мало известный у нас датский писатель и философ Серен Кьер-кегор. Может быть, в этом истоки той неожиданной формы диалектики, которая характерна для Нильса Бора. Так, он говорил: «Каждое высказанное мною суждение надо понимать не как утверждение, а как вопрос». Или: «Есть два вида истины — тривиальная, которую отрицать нелепо, и глубокая, для которой обратное утверждение — тоже глубокая истина». Можно сформулировать эту мысль более мягко: содержательность утверждения проверяется тем, что оно может быть опровергнуто.
Принцип дополнительности, о котором пойдет речь, — вершина боровской диалектики.
В начале 1927 года произошли два важных события: Вернер Гейзенберг получил соотношение неопределенности, а Нильс Бор сформулировал принцип дополнительности.
Анализируя все возможные мысленные эксперименты по измерению координаты и скорости частицы, Гейзенберг пришел к заключению, что одновременное их измерение ограничено в своих возможностях: чем точнее мы измеряем координату электрона, например, освещая его светом короткой волны, тем менее определенной делается скорость электрона из-за неопределенной отдачи, которую он получает при взаимодействии с волной. Формула, полученная Гейзенбергом, так проста, что ее стоит здесь написать: /del q /del p›=h. В правой части стоит постоянная Планка, а слева — неопределенность координаты, помноженная на неопределенность импульса (количества движения) частицы. Мы недаром употребили слово «неопределенность». Не ошибка, не незнание, а именно неопределенность. Ведь принципиальная невозможность измерить означает согласно принципу наблюдаемости неопределенность самого понятия.
Точное определение координаты делает полно~тью неопределенным импульс. Эти два понятия ограничивают и дополняют друг друга. Согласно Бору соотношение неопределенности Гейзенберга есть проявление принципа дополнительности (см. с. 165).
Слова Гегеля о единстве и борьбе противоположностей, как и всякое слишком общее суждение, от частого повторения могут показаться тривиальными. Боровская идея дополнительности понятий дает мысли Гегеля новое воплощение. Именно понятие дополнительности позволяет примирить, казалось бы, непримиримое: ведь электрон проявляет себя в различных экспериментах то как частица, то как волна.
Частица-волна — две дополнительные стороны единой сущности. Нельзя подчеркивать одну из этих сторон в ущерб другой. Квантовая механика осуществляет синтез этих понятий, поскольку она позволяет предсказать исход любого опыта, в котором проявляются как корпускулярные, так и волновые свойства частиц.
Идею дополнительности Нильс Бор иллюстрировал и применял во многих областях.
Сводятся ли биологические закономерности к физико-химическим процессам? Казалось бы, все биологические процессы определяются движением частиц, составляющих живую материю. Предельное выражение этой точки зрения: «Физиология — это физическая химия азотсодержащих коллоидов». Но ведь ясно, что такая точка зрения, которую часто называют «механистической», отражает только одну сторону дела. Другая сторона, более важная, — это закономерности живой материи, которая хотя и определяется законами физики и химии, но не сводится к ним. Для биологических процессов характерна финалистическая закономерность. Она отвечает на вопрос «зачем», физика же отвечает на вопрос «почему».
Существует и другая крайность: виталисты считают существенной только биологическую закономерность, отрицая и игнорируя физико-химическую сторону биологических процессов. Правильное понимание биологии возможно только на основе дополнительности физико-химической причинности и биологической целенаправленности. По мнению Дж. Холтона, Нильс Бор, размышляя об этом, как бы выполнял сыновний долг: его отец, физиолог Христиан Бор, стоял на точке зрения витализма. Понятие дополнительности показывает односторонность обеих точек зрения и позволяет строить описание живых процессов на основе взаимодополняющих подходов.
Полнота описания природы только в понимании дополнительности понятий. Можно привести много примеров дополнительности — так, физическая картина явления и его математическое описание дополнительны. Создание физической картины требует пренебрежения деталями и уводит от математической точности. И наоборот- попытка точного математического описания явлений затрудняет ясное понимание.
Вот еще пример. С. Аверинцев пишет в статье, помещенной в энциклопедии «Мифы народов мира»: «Сатана противостоит богу… как падшее творение бога и мятежный подданный его державы, который только и может, что обращать против бога силу, полученную от него же, и против собственной воли в конечном счете содействовать выполнению божьего замысла…» Мефистофель у Гёте говорит: «Я тот, кто вечно хочет зла и вечно совершает благо…»
Бор однажды сказал: «Нельзя одновременно смотреть глазами любви и справедливости», — он понял, что не способен наказать провинившегося сына. На вопрос «Что дополнительно понятию истины?» Бор ответил: «Ясность».
Именно в этом смысл слов Шиллера, которые стоят в заглавии.
ЗАБЛУЖДЕНИЯ
Я предпочитаю вредную истину полезной ошибке, истина сама исцеляет зло, которое причинила.
И.-В. Гёте
Когда система заблуждений преподносится под видом научной теории, ее называют лженаукой. К сожалению, это слово часто употребляли лжеученые, порочившие подлинные научные достижения, пытавшиеся привесить ярлык лженауки кибернетике, молекулярной биологии, генетике, теории относительности, но другого слова не придумано, и — хочешь не хочешь — придется пользоваться этим.
Как установить, где наука и где лженаука, особенно если речь идет об истинах, еще не установленных окончательно? Ведь истина одна, а заблуждений неисчислимое множество. Классифицировать все разновидности лженауки трудно и неинтересно, достаточно провести границу, отделяющую ее от науки, и перечислить главные признаки.
«Незнание не довод, невежество не аргумент»
(Спиноза)
Что такое лженаука? Может быть, это то, что противоречит представлениям науки сегодняшнего дня? Ни в коем случае! Именно работы, убедительно доказывающие противоречивость принятых моделей, могут привести к научной революции. Даже незаконченные работы такого рода вызывают дискуссии и побуждают к дальнейшим исследованиям.
Так, закон зеркальной симметрии явлений природы подтверждался многими опытами и прочно вошел в представления физиков. Но опыты по проверке этого, казалось бы, точного закона, разумеется, никто не отнес к области лженауки, и результатом явилось важнейшее открытие — оказалось, что закон зеркальной симметрии нарушается при радиоактивном распаде.
Нужно ли считать лженаучными работы, основанные на предположениях, которые, как выясняется потом, в результате исследований оказываются неверными? Раз-
умеется, не нужно. Подтверждение предположений не единственный критерий научной ценности работы. И отрицательный результат дает важную информацию — исключается одна из возможностей.
Лженаука — это попытка доказать утверждение, пользуясь ненаучными методами, прежде всего выводя заключение из неповторяемого неоднозначного эксперимента или делая предположения, противоречащие хорошо установленным фактам.
А куда отнести незаконченные научные работы, не устанавливающие истину, а только намекающие на ее существование? Они требуют дальнейшей проверки научными методами. Если такую проверку не сделают и объявят без основания работу законченной, она может перейти в разряд лженауки.
Непонимание того, какой мучительный творческий процесс отделяет научный результат от первоначальной идеи, преувеличение ценности неоконченных работ, стремление заменить недоделанное догадками — все это в конечном счете приводит к лженауке.
Аристотель утверждал, что тяжелые тела падают быстрее, чем легкие. Он считал это очевидным и не требующим проверки. Авторитет же его был так велик, что прошло более пятнадцати столетий, прежде чем это утверждение было опровергнуто. Галилей проанализировал свои опыты по движению тел по наклонной плоскости и пришел к заключению, что все тела на поверхности Земли должны падать с одинаковым ускорением.
Опыты, опровергнувшие Аристотеля, были актом не только научного, но и гражданского мужества — авторитет Аристотеля строго охранялся церковью. Окончательным судьей истины стал эксперимент.
Навязывание природе умозрительных идей — один из источников заблуждений.
Это те редкие случаи, когда наука соприкасается с лженаукой. Обычно дело обстоит грубее и проще — смутная идея объявляется достоверной истиной; то, что противоречит ей, замалчивается, а то, что подтверждает, громко рекламируется.
Вот описание эксперимента в работе, доказывающей самозарождение жизни и возведенной лжеучеными на уровень мирового открытия: «…методика заключалась в том, что 20 гидр растирались в ступке, затем к этой кашице прибавлялось 8 капель водопроводной воды, насыщенной путем встряхивания воздухом… Через час появляются мельчайшие блестящие точки величиной с укол булавки… из них развиваются шарообразные тельца — коацерваты… Поведение шариков, их развитие свидетельствуют об их жизнедеятельности. Они живые». Примечаний не требуется.
Вот еще один пример, взятый со страниц — увы! — научно-популярного журнала: «…триста лет тому назад любили физику выводить из биологии (считали, например, что кристалл растет из семени). Сейчас этот настрой мысли возрождается: кое-кто среди физиков говорит о прапсихике атома».
Насколько мне известно, ни о прапсихике атома, ни о сексуальности двухатомных молекул, ни о шизофрении распадающихся ядер физики с нормальной психикой, занимающиеся наукой, не говорят.
Разговоры о превращении лженауки в науку и обратно возникают из смешения понятий — словом «лженаука» часто обозначают либо заблуждения, либо поиски неожиданного. Заблуждения неизбежны в науке, но заблуждения не есть лженаука, так же как и неудавшиеся поиски неожиданного, если они возникают и устраняются научными методами в процессе познания.
По нашему определению даже поиски «философского камня», превращающего все металлы в золото, нельзя безоговорочно отнести к лженауке — эта идея не противоречила научным фактам средневековья. Те алхимики, что ставили воспроизводимые эксперименты, внесли свой вклад в познание природы.
«- Трудно представить себе, чтобы на коне жили мыши, — сказала Алиса. — Трудно, — ответил Белый Рыцарь, — но можно»
(Л. Кэрролл)
К сожалению, случается, что ученые догматического склада объявляют лженаукой добросовестные научные поиски неожиданных явлений, то есть таких, которые противоречат принятым представлениям (но не установленным фактам!).
Было бы очень хорошо, если бы серьезные экспериментаторы непредвзято изучали явления такого рода, как телепатия. Исследуйте, ставьте эксперименты, только эксперименты научные, по правилам, принятым в науке со времен Фрэнсиса Бэкона. Толчок для рождения идеи могут дать и рассказы очевидцев, и поверья, и слухи, и неожиданные ассоциации, но от идеи до истины так далеко, что из сотен идей едва ли выживает одна.
Разумеется, одного только желания доказать невероятное недостаточно. Необходимо сначала сформулировать исследовательскую задачу, найти и разработать достаточно убедительный метод исследования, который позволил бы установить явление.
Вокруг живых организмов существуют физические поля — электрическое, световое, звуковое, и они довольно хорошо изучены. Так, измеряя электрическое поле, меняющееся в ритме сердца, можно снимать кардиограмму, не касаясь тела. Поля эти быстро убывают с расстоянием и уже в нескольких метрах неотличимы от случайных «шумовых» полей. Физические поля, излучаемые человеком, не могут объяснить таких явлений, как передача мыслей или изображений на большие расстояния. Нельзя ли предположить, что, кроме известных, есть еще необнаруженные физические поля?
В интересующей нас области энергий и частот все сколько-нибудь заметные поля, действующие на физические приборы, исчерпывающе изучены. Если бы, скажем, на электрон, движущийся в ускорителе, действовало бы еще какое-то поле, то движение отличалось бы от расчетного, чего не происходит на опыте. Вероятность обнаружить физическое поле новой, еще неизвестной природы в макроскопической области настолько мала, что с ней вряд ли следует считаться.
А нет ли каких-нибудь нефизических полей, которые испускаются и принимаются живыми существами и дают право на существование такому чудесному явлению, как телепатия? Нет ли вокруг организмов особого «биополя»? Конечно, это биополе не могло бы объяснить перемещения неодушевленных предметов силой духа или уменьшения силы тяжести — такие явления прямо противоречат хорошо установленным физическим законам. Ведь ни в одном добросовестном физическом эксперименте желание экспериментатора не влияло на результат измерений, хотя физикам приходится иметь дело с необычайно легкими и легко перемещающимися предметами. Даже самые слабые способности к изменению веса сделали бы невозможным такое простое измерение, как взвешивание на аналитических весах — при равном весе одна из чашек по желанию экспериментатора делалась бы тяжелее. Как могло бы случиться, что физики, измерявшие силу тяжести с точностью до миллиардной доли грамма, не обнаружили бы грубого нарушения законов тяготения? Тщательный анализ выигрышей в рулетку не показывает отклонений от теории вероятности. А ведь стоило бы экстрасенсу заняться перемещением шарика, как все расчеты вероятности выигрыша были бы нарушены.
Мы оставляем в стороне возможные чисто физические причины перемещения легких предметов, которые всегда учитываются в физических экспериментах, например, давлением ультразвука, испускаемого живым объектом. Такие явления относятся к биофизике и не имеют ничего общего с тем миром сверхъестественного, который так волнует людей, далеких от естественных наук.
Существование биополя, то есть поля, которое не сводится к известным физическим полям и, следовательно, не регистрируется обычными физическими приборами, противоречит ожиданиям современной биофизики. До сих пор не существует никаких проявлений биополя, подтвержденных научным экспериментом. Однако работы по поискам биополя научными методами были бы важным исследованием, даже если бы они дали отрицательный результат. Теперь нам остается обсудить приемы, которыми пользуется лженаука.
«На удочку насаживайте ложь и подцепляйте правду на приманку…»
(В. Шекспир)
У лженауки есть устойчивые, почти непременные черты. Одна из них — нетерпимость к опровергающим доводам.
К этому надо добавить претенциозность и малограмотный пафос. Лжеученый не любит мелочиться, он решает только глобальные проблемы и по возможности такие, которые не оставляют камня на камне от всей существующей науки. Как правило, работ меньшего значения у него никогда не было. У него самого нет сомнений, задача только в том, чтобы убедить тупых специалистов в своей очевидной правоте. Почти всегда он обещает громадный, немедленный практический выход там, где его не может быть. Далее почти без исключения — невежество и антипрофессионализм, очевидные любому серьезному специалисту.
И наконец, агрессивность.
Лженаука пытается доказать свою правоту, не гнушаясь никакими приемами. Можно и нужно протестовать против несправедливой оценки работы, но стремиться изменить общественное мнение следует принятыми в науке способами. Нельзя воспринимать всерьез жалобы на будто бы существующие ущемления лженауки. Во все времена именно лженаука преследовала науку, и утверждать обратное — неуважение к памяти жертв лженауки, начиная с Галилея.
Естественно, статьи, опровергающие научный метод познания, также недобросовестны, агрессивны и претенциозны.
«Ну да хочешь, я тебе сейчас выведу… что у тебя белые ресницы единственно оттого только, что в Иване Великом тридцать пять сажен высоты, и выведу точно, ясно, прогрессивно и даже с либеральным оттенком?..» Так в полемическом задоре кричит Разумихин Порфи-рию в «Преступлении и наказании». Так как же доказать, что белое равно черному? Попросим воображаемого Критика научного метода продемонстрировать свои приемы.
Вот простой и эффективный прием: фраза вырывается из текста опровергаемой статьи, лишается смысла или приобретает смысл прямо противоположный, становясь удобным объектом для критики. Редкий читатель окажется таким дотошным, чтобы сверить цитаты: он понадеется, что это сделал редактор.
Другой прием назовем «удар по соседним клавишам» — вместо сомнительного утверждения подставляется близкое ему, но несомненное, и создается впечатление, будто спор идет о бесспорном.
Можно услышать от Критика, защищающего научную ценность лженауки: «Либо нужно отказаться от термина «лженаука» и ему подобных, либо придется признать, что лженаука — такой же феномен культуры, как и привычная нам школьная наука». Никто не спорит с тем, что лженаука и школьная наука, варварство и гуманизм, мракобесие и просвещение — феномены породившей их культуры. Но неравноценные!
Вот излюбленный прием Критика: в белом квадрате можно найти черные точки, а в черном — белые. Поэтому нужно отказаться от противопоставления белого черному и признать, что это одно и то же. Так пытаются доказать равноправие науки и лженауки. Доказательство начинается словами: «Среди исторических корней любой науки всегда найдется корешок лженауки…» — и так далее.
Иногда Критик берется за непосильную задачу — доказать, что повторяемость эксперимента необязательна. Для этого требование повторяемости результатов подменяется требованием повторяемости объектов исследования. Вращение орбиты Меркурия исследовалось только на Меркурии, следовательно, опыт неповторяем, заявляет Критик. Не хочется и говорить о том, что нужен не десяток Меркуриев, а десятки научных наблюдений одного-единственного неповторимого Меркурия!
«Организмы, как говорят вдумчивые биологи, непе-речислимо разнообразны, — продолжает Критик, — поэтому в биологии нельзя требовать повторяемого эксперимента». Но именно сходство «неперечислимо разнообразных» биологических объектов позволяет ставить воспроизводимые эксперименты и делает биологию наукой, а не совокупностью фактов.
Черпая свои знания из научно-популярных книг, такой Критик берет на себя роль толкователя науки, и это не может не покоробить специалистов. Он не ограничивается общими замечаниями, а пытается давать конкретные методические указания, искажая историю науки и путая термины.
Слова «академическая наука» и «специалист» наш Критик употребляет с оттенком пренебрежения, рисуя образ специалиста — тупого приверженца научных представлений сегодняшнего дня, неспособного понять очевидную истину, что эти представления могут измениться после серьезного открытия, и нельзя с достоверностью продолжать закон за пределы изученной области.
Обычно словом «специалисты» называют людей, занимающихся определенной областью науки на высоком урсвне и понимающих ее перспективы. Спору нет — есть плохие специалисты. Но оттого, что есть плохие врачи, не следует обращаться к повивальным бабкам. Вероятность получить правильный ответ от специалиста наибольшая. Перефразируем Ильфа и Петрова: специалистов надо любить. Это они распространили культуру по всему свету, изобрели книгопечатание и научно-популярные журналы. Более того, именно они написали те популярные книги, по которым обучились толкователи незнакомых наук.
Надо ли бороться с лженаукой?
В некоторых случаях лженаука приносит ощутимый вред обществу, например, когда лжеученому удается повлиять на экономику, культуру, подействовать на воображение молодых людей, начинающих свой путь в науке. Но если научная ценность работы определяется не приказом администратора, а общественным мнением научных коллективов, вероятность ошибочной оценки минимальна.
Поэтому, мне кажется, не следует бороться с лженаукой, запрещая ее или используя ее же приемы.
Что касается невежественных лекций, которые так распространились в последнее время, — например, о летающих тарелках, управляемых гуманоидами, — то им следует противопоставить положительную программу распространения знаний. Молодые люди, посещавшие эти лекции, с охотой придут послушать серьезных специалистов. Им интересно будет узнать, что ни один материальный объект не может перемещаться с такой скоростью и с таким ускорением, с каким иногда передвигаются летающие тарелки, — на это способен только световой зайчик.
Итак, когда вы увидите или услышите о странном явлении, которое противоречит законам, известным вам со школьных времен, не верьте ему безоговорочно. Так же как юристы должны предполагать невиновность, здравый смысл предполагает отсутствие чуда. Одно из основных положений римского права: «Бремя доказательств лежит на том, кто утверждает, а не на том, кто отрицает». Не нужно доказывать, что нет странных, необычных явлений, нужно доказать, что они есть.
Задача науки — отбирать наиболее правдоподобные объяснения и придерживаться их до тех пор, пока опыт или теория не заставят от этого отказаться. Это единственный путь найти те явления, которые опровергают принятые представления.
Вот что говорил известный английский скульптор Генри Мур: «Скульптор или художник делает ошибку, когда он слишком часто говорит или пишет о своей работе. Это ослабляет необходимое ему напряжение». Может быть, поэтому серьезные специалисты так редко пишут о методах своей науки и так часто огорчаются, читая недобросовестные статьи. Как много чудесного узнали бы читатели, если бы ученые считали своим долгом рассказать о красоте своей науки!
О ПСИХОЛОГИИ НАУЧНОГО ТВОРЧЕСТВА
Нисколько не потеряли своей ценности глубокие замечания и наблюдения в книгах и статьях великого французского математика Анри Пуанкаре (1854-1912). Попытка классифицировать психологические типы ученых была сделана в книге «Великие люди» выдающимся немецким химиком Вильгельмом Оствальдом (1863- 1932). Анализируя характер и стиль работы различных ученых, Оствальд предложил деление на «классиков» и «романтиков». В увлекательнейшей книге «Математика и правдоподобные рассуждения» (М., ИЛ, 1957) известного математика и выдающегося педагога Дьердя Пойа дается анализ приемов и методов, облегчающих процесс математического творчества.
В последнее время интерес к этим вопросам внезапно вырос — появилось множество статей о психологии и методологии науки. Возникла даже новая область знания — «науковедение». Чем это объяснить? Ответ можно найти в самих статьях: «сейчас нация, не способная ценить обученный интеллект, обречена», или «в качестве показателя национального богатства выступают не запасы сырья или цифры производства, а количество способных к научному творчеству людей».
Характерная особенность большинства таких статей — они обычно пишутся не самими учеными, а людьми, изучающими структуру науки, так же как статьи по искусству пишут не художники, а искусствоведы.
То, о чем здесь будет рассказано, — исключение из правила. Это извлечение из размышлений и споров людей, занимающихся не «наукой» о науке, а самой наукой. Это не науковедческое исследование, а попытка поделиться опытом, сформулировать соображения, накопленные в процессе работы.
ПОБУЖДЕНИЯ К НАУЧНОМУ ТВОРЧЕСТВУ
Тебе чужда любви и страсти
позолота, Тебя влечет научная работа. Пройдет любовь, обманет страсть, Но лишена обмана Волшебная структура таракана.
Н. Олейников
Что толкает молодого человека к занятию наукой? Какие черты характера нужны для этого? Как воспитать в себе нужные качества?
Не будем касаться такого стимула, как понимание общественной полезности своей работы, — этот фактор в равной мере присутствует во всех областях человеческой деятельности. Обсудим лишь психологические побуждения, непосредственно связанные с научным творчеством. Они складываются из нескольких элементов.
Любопытство, самовыражение, самоутверждение
Наименее близко духу науки желание самоутверждения, желание доказать себе или другим, что ты можешь довести задачу до конца. Разумеется, мы оставляем в стороне жажду сделать карьеру или извлечь выгоду. Другой мотив — стремление к самовыражению, к наиболее полному проявлению своей индивидуальности. Но самое благородное и отвечающее духу науки побуждение — любопытство, желание узнать, как устроена природа. В этом случае чужой успех радует не меньше, чем свой собственный. Именно такое отношение к науке было у нашего замечательного физика-теоретика Исаака Яковлевича Померанчука — даже перед смертью, приходя в сознание, он расспрашивал о последних работах по теории элементарных частиц и радовался каждой новой идее.
Такой чистый случай встречается крайне редко, и это необязательное условие. Обычно смешиваются все три мотива.
Иногда стремление к самовыражению проявляется настолько сильно, что занятия одной только наукой оказывается недостаточно. Макс Планк был хорошим пианистом. Эйнштейн играл на скрипке. Ричард Фейнман играет на барабане бонго. Один наш известный физик пишет стихи: «…Желаешь объяснения — познай атомо-склад!» (Физикам эта строчка подскажет его имя.) В Москве с успехом проходила художественная выставка «Ученые рисуют»…
Есть люди, для которых жажда самоутверждения — главный стимул творческой активности. Но если эта жажда не обуздана безупречной добросовестностью, она почти неизбежно приводит к погоне за эффектными результатами и к невольной подтасовке фактов. Сколько талантливых людей погибло для науки из-за этого недостатка!
Среди людей, далеких от науки, широко распространено мнение, что ученый руководствуется в своей работе стремлением сделать открытие. Между тем задача научного работника — глубокое и всестороннее исследование интересующей его области науки. Открытие возникает только как побочный продукт исследования. Это не означает, что ученые так идеальны, что не хотят сделать открытие, — желание, разумеется, присутствует, но на втором плане; оно не должно даже и в малой степени влиять на добросовестность исследования.
Под словом «открытие» я здесь подразумеваю существенный скачок в понимании природы. Небольшие, обычно невидимые миру открытия делаются непрерывно, и именно они составляют радость повседневной работы. Любопытство, умение радоваться каждому малому шагу, каждому небольшому открытию — необходимое условие для человека, выбравшего научную профессию.
Способность удивляться и научные парадоксы
Любопытство исследователя самым непосредственным образом связано со способностью удивляться. Это качество необходимо для творческой активности в любой области, без него нет ни поэта, ни художника, ни ученого. Но в отличие от искусства, где главное — живая и непосредственная реакция на увиденное или услышанное, в науке нужно уметь удивляться тому, что возникает в результате размышления, осмысливания накопленных знаний. Когда ученый удивляется — значит обнаружилось противоречие каких-либо фактов с привычными представлениями, то есть возник научный парадокс. Словарь Даля определяет слово «парадокс» так: «мнение странное, на первый взгляд дикое, озадачливое, противное общему». Определение годится и для научного парадокса, нужно только добавить, что это мнение должно быть убедительно обосновано. Много раз парадоксы приводили к научным революциям.
Когда первые мореплаватели, сверяя курс по звездам, обнаружили, что картина неба меняется; когда люди задумались над тем, почему, подъезжая к городу, они сначала видят верхушки башен, возник научный парадокс, а из него открытие, что Земля круглая.
Со времен Галилея известно, что все тела падают с одинаковой скоростью, если отвлечься от сопротивления воздуха. Это означает, что вес тела, то есть сила, с которой тело притягивается к Земле, строго пропорционален его массе. Но массе пропорциональны и силы инерции. И из-за этой одинаковой зависимости сил от массы человек в свободно падающей камере находится в состоянии невесомости: сила тяжести строго компенсируется силами инерции. Мы так свыклись с этим, что не замечаем здесь никакой странности. Почему вес тел независимо от их состава, независимо от их состояния пропорционален массе, мере инерции? Не следует ли из этого парадокса, что между инерцией и гравитацией (силами тяготения) есть глубокая внутренняя связь? С этой мысли началось построение одной из самых удивительных физических теорий — теории тяготения Эйнштейна.
Согласно теории тяготения, вблизи тяжелых масс геометрия пространства изменяется — она отличается от нашей привычной евклидовой. Из-за этого изменения геометрии свет распространяется не по прямой: искривление лучей света было обнаружено при фотографировании света далеких звезд, проходящего мимо Солнца!
Почему звезды дают так мало света? Предположим, что звезды заполняют Вселенную более или менее равномерно. Тогда число звезд, лежащих внутри сферы радиуса R, окружающей Землю, растет пропорционально R3. Интенсивность же света от каждой отдельной звезды, как известно, падает пропорционально 1/R2. Следовательно, полная интенсивность света от звезд, лежащих внутри сферы, пропорциональна R, и если бы Вселенная была бесконечна, яркость неба лимитировалась бы только ничтожным поглощением света в межзвездном пространстве. Небо должно было бы сиять «ярче тысячи солнц». Этот парадокс был известен очень давно, но оставался неразгаданным. Его объяснила космология Эйнштейна — неслыханное по смелости применение теории тяготения к миру в целом.
В первоначальном варианте теории Эйнштейн пытался найти решение своих уравнений, описывающее конечную Вселенную, замкнутую саму на себя, как поверхность шара. Тогда число звезд в такой Вселенной конечно, и парадокс ночного неба сразу же объясняется. Однако, как мы уже говорили, согласно Фридману, уравнения космологии Эйнштейна не допускают решения, не зависящего от времени. Вселенная когда-то состояла из сверхплотной материи и с тех пор расширяется. Астрономы нашли скорость, с которой звездные скопления удаляются друг от друга. Из этой скорости можно подсчитать, что Вселенная была сверхплотной 20 миллиардов лет тому назад. В расширяющейся Вселенной, независимо от того, конечна она или бесконечна, к нам приходит свет только тех звезд, которые находятся на достаточно близком расстоянии, меньшем, чем 20 миллиардов световых лет, — ведь 20 миллиардов лет назад звезд еще не было.
И в конечной, и в бесконечной Вселенной геометрия «кривая», отличающаяся от плоской евклидовой геометрии. Вопрос о том, в какой именно Вселенной мы живем, не может быть решен умозрительно. Это вопрос опыта.
Скачок в понимании Вселенной, связанный с переходом от плоского пространства евклидовой геометрии к пространству, имеющему кривизну, подобен скачку, который сделало человечество, обнаружив, что Земля не плоская, а имеет форму шара.
Очень глубокий парадокс возник в начале XX века, когда законы статистической физики применили к необычному объекту — стоячим электромагнитным волнам, которые могут возникать в ящике с отражающими стенками. Согласно этим законам каждое независимое колебание в тепловом равновесии из-за многократных излучений и поглощений стенками должно приобрести энергию кТ, где Т — абсолютная температура стенок, а к — число, которое называется «постоянной Больц-мана». Но число возможных стоячих электромагнитных волн в ящике бесконечно. Действительно, стоячие волны могут образоваться в ящике, если от стенки до стенки укладывается целое число полуволн. Чем короче длина волны, тем больше возможных направлений, для которых это условие выполняется. А значит, чем короче длина волны, тем больше число возможных колебаний. Следовательно, электромагнитное поле должно забрать на себя всю тепловую энергию стенок, сколько бы тепла мы к ним ни подводили. Если бы на каждое колебание действительно приходилась энергия кТ, то, сделав дырку в ящике, мы получили бы источник ни с чем не сравнимой яркости. Этому парадоксу дали драматическое название «катастрофа Рэлея — Джинса», хотя на деле никакой катастрофы не происходит.
Пытаясь найти выход из противоречия, Макс Планк предположил, что частицы стенок, излучающие и поглощающие электромагнитные колебания, изменяют свою энергию порциями /del Е = h /omega, где h — коэффициент пропорциональности, а /omega — частота колебаний. Если минимальная возможная энергия колебания h \omega много больше кТ, колебание будет иметь малую интенсивность. Согласно законам статистической физики интенсивность такого колебания падает с увеличением частоты по экспоненциальному закону, высокочастотные колебания вносят малый вклад в тепловую энергию, и парадокс разрешается. Этот закон с колоссальной точностью выполняется на опыте, что позволяет определить величину h. Так впервые вошла в физику величина h — «постоянная Планка», характеризующая возможные дискретные значения излучателей электромагнитных колебаний, так возникло представление о скачкообразных процессах (точнее, здесь и в дальнейшем h = постоянная Планка / 2\pi).
В работе 1905 года по теории фотоэффекта Эйнштейн применил идею скачкообразности не только к излучателям, как Планк, а к самим электромагнитным волнам. Энергия электромагнитной волны частоты со может изменяться только скачкообразно порциями h \omega, Минимальная порция энергии электромагнитного колебания была названа «квантом». Если энергия колебания содержит n порцийh \omega, то говорят, что в ящике имеется п квантов, или n фотонов, частоты \omega.
Почему атомы испускают свет только дискретных, точно определенных частот? Если бы электроны в атоме двигались по законам классической механики, они испускали бы свет всех частот. Может быть, электроны в атоме, как и электромагнитные колебания, могут иметь не любые энергии, а только строго определенные?
Размышления над этим и другими парадоксами привели Нильса Бора к созданию квантовой модели атома.
В 1934 году Павел Алексеевич Черенков, изучая люминесценцию растворов солей урана под действием Х-лучей радия (почти жестких квантов), обнаружил странное свечение, совершенно непохожее на то, что обычно наблюдалось.
В постановке и обсуждении опыта участвовал научный руководитель Черенкова Сергей Иванович Вавилов, ставший впоследствии президентом Академии наук СССР. Он сразу почувствовал значительность нового явления. Анализируя возможные причины свечения, Вавилов показал, что обычные механизмы не могут объяснить особенности обнаруженного излучения. Например, следует отбросить так называемое тормозное излучение — излучение, которое получается при рассеянии атомами быстрых электронов, сопровождающих у-кван-ты (электроны вырываются квантами из атомов вещества).
Тормозное излучение идет под малыми углами к направлению движения энергичных электронов, тогда как обнаруженное Черенковым излучение наблюдается под большими углами. Явление стало казаться еще более странным, когда выяснилось, что излучение наблюдается только под строго фиксированным углом к направлению у-квантов и тем самым к направлению вырываемых ими электронов.
Когда явление так резко противоречит теории, возникает соблазн подвергнуть сомнению надежность эксперимента. Но, несмотря на все возражения, Черенков с упорством подлинного экспериментатора продолжал свои работы, совершенствуя методику измерений. Он показал, что аномальное излучение есть у громадного числа различных жидкостей. Так возник научный парадокс.
Вавилов близко подошел к объяснению явления, предположив, что созданные у-квантами электроны, двигаясь в среде, испытывают периодические возмущения и поэтому дают наблюдаемое свечение.
Но это объяснение отвергалось теоретиками — ведь электрон большой энергии движется в жидкости с постоянной скоростью, а заряженная частица излучает, только ускоряясь или замедляясь. Электрон излучает электромагнитные волны в каждой точке своей траектории, но когда он движется по прямой с постоянной скоростью, всегда найдутся такие участки траектории, которые дают волны в противофазе, погашающие друг друга. Если электрон изменяет свое направление в результате столкновения или при движении в электромагнитном поле, волны, испущенные до и после поглощения, перестают погашать друг друга, и возникает тормозное излучение.
Так объяснялось, почему электрон не излучает, двигаясь без изменения скорости. Но в этом рассуждении было одно незаметное предположение: скорость электрона предполагалась меньшей, чем скорость света. В пустоте это условие всегда выполнено. Ведь согласно теории относительности, как бы ни была велика энергия частиц, скорость их меньше скорости света. Но в жидкости энергичный электрон движется со скоростью, близкой к скорости света, а электромагнитные волны распространяются со скоростью с’, заметно меньшей: с’ = с/п, где п — показатель преломления (для видимого света ns? 1,5).
Нетрудно сообразить, что в случае, когда v›c’, есть такой угол излучения, при котором волны, идущие от всех участков траектории, складываются. Угол 0 просто связан со скоростью электрона и показателем преломления: cos в = c’/v. Именно под этим углом и происходит излучение Черенкова — Вавилова.
Подобное явление, но не для света, а для звука, было обнаружено в прошлом веке Эрнстом Махом. Пуля, движущаяся со сверхзвуковой скоростью, излучает звук под углом, косинус которого равняется отношению скорости звука к скорости пули (угол Маха). Такое же излучение звука происходит и при движении сверхзвуковых самолетов.
В 1937 году Игорь Евгеньевич Тамм и Илья Михайлович Франк поняли, в чем физическая причина явления, названного излучением Черенкова — Вавилова, и построили его количественную теорию. Определяя угол, под которым происходит излучение, можно найти скорость заряженной частицы. Поэтому излучение Черенкова — Вавилова оказало большое влияние на экспериментальную физику высоких энергий — появился способ определять с большой точностью энергию, например,
протонов, участвующих в столкновениях элементарных частиц.
В 1958 году И. Тамм, И. Франк и П. Черенков получили Нобелевскую премию «за открытие и интерпретацию эффекта Черенкова».
А вот как было открыто явление сверхтекучести академиком Петром Леонидовичем Капицей в Институте физических проблем АН СССР в 1937 году.
Изучались свойства жидкого гелия при низких температурах. Было известно, что при температурах, меньших 2,2 градуса Кельвина (-270,8 градуса Цельсия), жидкий гелий переходит в другую модификацию — гелий II, с совершенно другими свойствами. Голландский физик Биллем Кеезом обнаружил, что гелий II имеет теплопроводность в Ю6 большую, чем медь, что уже само по себе очень странно. Затем обнаружилось, что у гелия II аномально малая вязкость — в 103 раз меньшая, чем у воды. А микроскопический механизм теплопроводности и вязкости очень схож, и при большой теплопроводности всегда возникает и большая вязкость. Теплопроводность определяется скоростью передачи от слоя к слою тепловой энергии, а вязкость — скоростью передачи количества движения. Чем больше одно, тем больше и другое, а у гелия все получалось наоборот.
Размышления над этим парадоксом привели Капицу к идее, что никакой «сверхтеплопроводности» нет, что большая теплопроводность, обнаруженная Кеезомом, обусловлена потоками, возникающими в гелии II из-за того, что он находится в состоянии сверхтекучести. В этом состоянии жидкий гелий может проходить через трубки без всякого трения. Поэтому достаточно самой малой неоднородности плотности, возникающей при разности температур, чтобы под влиянием силы тяжести появились потоки, переносящие тепло.
Чтобы эта идея превратилась в достоверную истину, Капице понадобилось поставить десятки тончайших экспериментов. Первоклассный экспериментатор, он обсуждал свои опыты с первоклассным теоретиком Львом Давыдовичем Ландау. Теория и эксперимент стимулировали друг друга. Благодаря этому взаимодействию Ландау создал одну из лучших своих работ — теорию жидкого гелия II, с помощью которой удалось количественно описать все обнаруженные Капицей экспериментальные факты.
Ощущение красоты
Из этих примеров видно, какую роль в науке играет способность удивляться. Но, что еще более важно, они дают некоторое представление о красоте науки! Из незаметных на первый взгляд фактов после глубоких размышлений возникают неожиданные и важнейшие следствия. Слабое свечение неба заставляет пересмотреть наши взгляды на геометрию мира; закон сохранения энергии и равномерность хода времени оказываются теснейшим образом связанными; к электромагнитному полю применяются законы, найденные при изучении атомов нагретого газа, и это приводит к заключению, совершенно чуждому классической механике, — энергия электромагнитного колебания может изменяться только дискретными порциями…
Логическую взаимосвязанность результатов науки выразил выдающийся немецкий математик Давид Гильберт: «Разрешите мне принять, что дважды два — пять, и я докажу, что из печной трубы вылетает ведьма». Красота науки и в логической стройности, и в богатстве связей. Ощущение красоты помогает проверять правильность результатов и отыскивать новые законы. Это ощущение — отражение в нашем сознании гармонии, существующей в природе.
Понятие красоты настолько важно в науке, что мы еще много раз будем к нему возвращаться.
Умение чувствовать красоту вместе со способностью удивляться должно определять выбор научной профессии.
Нильс Бор сказал: «Специалист — это тот, кто знает некоторые привычные ошибки в данной области и умеет их избегать».
ПОДВОДНЫЕ КАМНИ
Господь Бог изощрен, но не злонамерен.
Надпись на камине у Эйнштейна
Поговорим о самых распространенных и существенных психологических ошибках, затрудняющих научную работу.
«Важнее как размышлять, чем о чем размышлять» (И.-В. Гёте)
На первой стадии работы, когда надо раздуть пламя, которое вот-вот погаснет, поиски доводов, подтверждающих принятую точку зрения, иногда необходимы. Но как только работа начала оформляться, успокаивающие соображения приносят только вред. И главной становится задача найти опровергающие факты. Доводы «за» находятся сами собой, без сознательных усилий.
Стремление обязательно сделать открытие очень часто приводит к выискиванию успокоительных аргументов и даже к невольной подтасовке фактов.
Вот случай, когда ничтожная недобросовестность в обработке экспериментальных данных, накапливаясь, привела к совершенно неправильному результату. Изучалось распределение по энергиям числа альфа-частиц, вылетающих из ядер при альфа-распаде. Или, иными словами, — энергетический спектр альфа-частиц. Он состоит из резких максимумов. Нетрудно сообразить, что разница между энергиями максимумов дает возможные значения энергии возбуждения ядра, получающегося после альфа-распада (дочернее ядро).
В эксперименте обнаружились равностоящие по энергии группы альфа-частиц. Это означало, что одинаковы интервалы между соседними энергетическими уровнями дочернего ядра. Результат был полной неожиданностью и противоречил существующим представлениям о структуре ядра.
Экспериментаторы попросили теоретиков дать объяснение. Это был один из тех редких случаев, когда можно гордиться, что теорию не удалось построить — дальнейшая проверка не подтвердила полученного экспериментаторами результата. Оказалось, что в начале измерений случайно получились кривые с равноотстоящими энергиями альфа-частиц. Необычный результат так взволновал экспериментаторов, что каждый раз, когда он не подтверждался, они проверяли напряжение в сети, и если оно отличалось от нормы, отбрасывали результат измерений. Такая проверка делалась только при получении нежелательного результата. Благодаря большой статистике небольшая дискриминация привела к равноотстоящим с большой точностью значениям энергии альфа-частиц. Случилось это в лаборатории экспериментатора, завоевавшего себе имя добросовестными работами, а в этом случае потерявшего контроль над действиями менее опытных сотрудников. Не бывает добросовестности первого или второго сорта, добросовестность одна — безупречная. Как говорил Воланд в «Мастере и Маргарите» Булгакова: «…свежесть бывает только одна — первая, она же и последняя».
Признаки «великого открытия»
Стремление во что бы то ни стало сделать открытие, совершить переворот в науке часто уводит человека за пределы его реальных возможностей и порой кончается грустно, а то и трагически. Известно, что физические институты выделяют дежурных сотрудников для ответов авторам «великих открытий». Эти «открытия» имеют общие черты:
1. Перевороту подвергается не какой-либо один вопрос, а сразу все результаты современной науки.
2. Автор не имеет профессиональных знаний в данной области.
3. Никогда не цитируются современные научные работы, по-видимому, потому, что автор с ними незнаком.
4. Авторы заявляют, что их работа — плод многолетних усилий, однако видно, что время потрачено не на математические выкладки, не на эксперименты и даже не на анализ известных фактов, а лишь на самоуспокоение.
5. Никаких других работ меньшего масштаба у автора не было.
По этим признакам работа «зановообоснователя» и «основополагателя» (терминология, введенная для таких случаев еще Вольфгангом Паули) безошибочно распознается независимо от деталей. Между тем истинный переворот в науке непосредственно затрагивает сравнительно узкую область явлений и происходит на прочной основе имеющихся достижений науки, всех остальных областей. Современная наука так специализирована, что требует громадного арсенала технических знаний, которые приобретаются длительной, упорной, добросовестной работой.
К сожалению, иногда подобные «труды» находят поддержку людей с учеными званиями и публикуются в статьях и книгах. Сторонники научных сенсаций, несмотря на свои степени и звания, имеют такое же малое отношение к науке, как и авторы «открытий». Было бы хорошо, если бы редакторы, не имеющие достаточной научной квалификации, руководствовались в своих оценках списком признаков «великого открытия».
Суеверия и легенды
Недостаточно строгая обработка статистических данных неизбежно приводит к ошибкам и возникновению суеверий. Каждый человек переживал что-то необычное, что надо было бы объяснять телепатией. Но до сих пор, как мы уже говорили, не существует серьезного ее доказательства. Несмотря на многолетние поиски, нет экспериментов, которые с убедительной статистикой давали бы повторяющиеся результаты. Но та же самая научная добросовестность не позволяет утверждать, что телепатии не существует. Можно только сказать, что
явление не обнаружено и поэтому его существование маловероятно.
Наш разговор начался с того, как труден переход от догадок к достоверной научной истине. С мучительными усилиями, двигаясь шаг за шагом, как альпинист по отвесной стене, ученый добывает истину.
Всех людей, хоть сколько-нибудь причастных к науке, огорчил фильм «Воспоминание о будущем». С необычайной легкостью из фактов, имеющих десятки простых объяснений, делается заключение о следах астронавтов, прилетевших на Землю с других планет. Схема подтасовки фактов следующая: если на старинном изображении у человека на голове горшок, то это шлем астронавта, а если горшка нет — то он упал при торможении космического корабля, на котором этот астронавт прилетел. Авторы не задаются вопросом, почему астронавты с других планет должны быть похожи на наших, почему их снаряжение должно быть похоже на земное, и так далее, но главное не в этом. Авторы фильма не понимают или делают вид, что не понимают, какая громадная разница между догадкой, даже правдоподобной, и достоверно доказанной истиной, когда категорически исключены все возможные объяснения, кроме одного.
Есть и более серьезные примеры «суеверий» — распространенных заблуждений, возникших без достаточных оснований. Представление о тепловой энергии как о некой жидкости (теплород), перетекающей от нагретого тела к холодному, было неизбежным и плодотворным, но после создания кинетической теории газов теплород перешел в разряд суеверий, как и эфир прошлого века после создания теории относительности.
В XX веке научные заблуждения если и возникают, то держатся очень недолго. Однако и в наши дни сохранили значение слова немецкого физика и философа XVIII века Георга Лихтенберга: «Не грубые заблуждения, а тонкие неверные теории — вот что тормозит обнаружение научной истины».
Надо ли понимать заранее?
Существует заколдованный круг, из которого, кажется, нет выхода: нельзя сделать научную работу без ясного понимания, но ясное понимание возникает только в конце (и то не всегда). В этом одна из главных трудностей научной работы. В каждой сделанной работе преодолевается это противоречие. Происходит это обычно не скачком — по мере понимания исследование продвигается вперед, что, в свою очередь, позволяет продвинуться и в понимании.
Часто в начале работы откладываешь нерешенные вопросы или задачи, которые обязательно нужно решить, но которые пока не мешают продвинуться дальше. Иногда листок с большим перечнем таких задач теряется среди бумаг. Когда он снова находится, с удивлением видишь, что почти все неясные места прояснились сами собой при решении основной задачи.
Стремление с самого начала понять все до конца, а потом уже работать — частая причина неудач. Однако есть люди, которые по своему складу не способны блуждать в потемках, работать без полного понимания. С такими научными работниками крайне полезно обсуждать работы. Трудно переоценить их роль в развитии науки — она гораздо больше, чем можно заключить, изучая их собственные труды, как бы значительны они ни были. Очень хороший физик с даром глубокого понимания, ныне покойный профессор Илья Миронович Шмушкевич принадлежал к этому типу. Каждый из знавших его стремился в конце или даже в середине работы услышать его критику. Это называлось «пропустить через Шмушкевича». После такой операции все сомнительные и недодуманные места выступали наружу. Если же работу удавалось «пропустить» без замечаний — значит, все в порядке.
В более завуалированной форме нелюбовь к блужданию в потемках проявляется в желании делать только достоверные работы. Как недостоверные отбрасываются все исследования, которые нельзя сделать без необоснованных, но правдоподобных предположений. Эта черта иногда вредит даже физикам самого высокого класса. Эйнштейн писал в некрологе, посвященном очень глубокому физику Паулю Эренфесту: «Он постоянно страдал от того, что его способности критические опережали способности конструктивные».
«Служенье муз не терпит суеты…»
(А. С. Пушкин)
Противоположный недостаток — желание «схватывать на лету», угадать результат, минуя процесс понимания. Назовем его «вундеркиндством». Воспитание или самовоспитание научного работника должно начинаться с полного устранения всех следов вундеркиндства. Ландау, которого отличала поразительная широта охвата всех областей физики и совсем уже поразительная скорость мысли, никогда не допускал никаких проявлений вундеркиндства, а старался довести вопрос до полной ясности, до предельной простоты. И говорил шутя: «Я — гениальный тривиализатор».
Существует замечательное явление — глубокая научная мысль выигрывает от упрощения. В искусстве — наоборот, законченное произведение не может быть упрощено, попытка упрощения уничтожит образ. Слова «Пьяной горечью Фалерна чашу мне наполни, мальчик!» после упрощения превращаются в просьбу: «Мальчик, налей-ка мне вина». Можно анализировать элементы, которые создают очарование, но образ произведения искусства нельзя свести к элементам, он воспринимается как целое. В науке сведение к элементам возможно.
До понимания значительных явлений в искусстве нужно подняться, дорасти, а достижения науки можно
«опустить», сделать доступными для «пешеходов». Это требует таких же творческих усилий, как и научная работа. Поэтому многие глубокие научно-популярные книги, написанные выдающимися учеными, дают не меньший толчок развитию науки, чем их оригинальные работы. Чтение таких книг иногда требует больших усилий, но зато в них не обходятся трудные места и упрощение не переходит в вульгаризацию.
В научной работе не должно быть спешки и суеты, но недостаточно активная работа не только отнимает много времени, но малоэффективна. Впрочем, это относится ко всем видам человеческой деятельности.
Еще одна психологическая черта, которая мешает творчеству, — вера в собственную непогрешимость. Конечно, нельзя сделать ничего серьезного без веры в свои силы. Но убеждение в непогрешимости приводит только к тому, что научный работник, раз выбрав неверное направление, будет упорно его держаться.
Должна быть найдена правильная мера уверенности и сомнения, колебания и непреклонности, гибкости и несгибаемости.
Сколько ангелов поместится на кончике иголки?
Часто работа тормозится обсуждением антинаучных или вненаучных проблем. Иногда антинаучность видна сразу, как в схоластических спорах об ангелах на кончике иголки или когда спор касается не существа дела, а терминологии. Но очень часто вненаучность не так уж очевидна.
Имеет ли научный смысл, например, утверждение, что рядом с нашим миром есть еще один, но мы его не замечаем, потому что он не взаимодействует с нашим? Способа проверить это утверждение нет — значит, оно лежит вне науки.
Можно ли сомневаться в правильности, скажем, квантовой механики? Конечно, нет таких истин, в которых нельзя усомниться, но лучше не делать этого без достаточных оснований — без бережного отношения к хорошо установленным истинам наука не могла бы развиваться.
Квантовая механика и теория относительности особенно часто подвергались ненаучной критике. Чаще всего она сводилась к попыткам иначе объяснить явления, уже предсказанные и объясненные прежними теориями.
Но покуда не указаны эксперименты, позволяющие доказать справедливость новой точки зрения или ошибочность старой, обсуждение не относится к области науки и в лучшем случае может иметь только педагогическую ценность.
Есть безусловный критерий различия научных и ненаучных вопросов. Ненаучными называются все утверждения, которые не допускают хотя бы принципиальной проверки. Этот критерий вытекает из «принципа наблюдаемости», о котором шла речь в главе «Инструменты познания». Должна быть не обязательно реальная, но хотя бы мысленная возможность проверки. Объектом изучения может быть теория, возможно, и не описывающая наш мир, но логически допустимая, как, скажем, геометрия Лобачевского. Ее можно назвать научной, если следствия теории можно проверить мысленно, делая опыты в том воображаемом мире, который она описывает, или, короче, — если она приводит к определенным соотношениям между входящими в нее величинами.
Приведем в пример концепцию божества. Если бог представляется субстанцией духовной, не влияющей на законы природы, тогда его существование не проявляется в виде наблюдаемых соотношений, и, следова-
тельно, такой бог согласно принципу наблюдаемости — понятие вненаучное. Но если мы подразумеваем материальную силу, влияющую на законы природы, — это понятие нужно включить в сферу естественных наук. Ученый может только повторить мысль Пьера Лапласа — пока нет экспериментальных данных, требующих такого включения, — все известные законы природы удавалось объяснить без введения каких-либо сторонних воздействий.
Воздайте гениям по заслугам!
Любовь к науке немыслима без глубокого уважения к духовному подвигу предшественников.
Как же объяснить распространенное желание обнаружить недостатки гения — выискивать ошибки, приписывать заимствования, умалять значение работы?
Разумеется, иногда гениальные творения и их авторы критикуются по политическим или националистическим причинам — вспомним критику теории относительности фашистами и их последователями. Но мы говорим не об этом — этому нет оправдания, но есть хотя бы объяснение.
Гораздо труднее объяснить психологическое явление — стремление принизить гения, распространенное не только в широкой публике, но и в кругу людей, считающих себя специалистами.
Став благодаря бойкости кисти модным живописцем, гоголевский Чартков из повести «Портрет» «…утверждал, что прежним художникам уже чересчур много приписано достоинства, что все они до Рафаэля писали не фигуры, а селедки; что существует только в воображении рассматривателей мысль, будто бы видно в них присутствие какой-то святости; что сам Рафаэль даже писал не все хорошо и за многими произведениями его удержалась только по преданию слава; что Микель-Ан-жел хвастун, потому что хотел только похвастать знанием анатомии, что грациозности в нем нет никакой…».
Сколько мучительных переживаний доставалось при жизни Галилею, Пушкину, Вагнеру, Больцману, Лобачевскому; сколько душевных сил нужно было потратить Эйнштейну на защиту от нелепых придирок и обвинений! Казалось бы, современники должны радоваться, что рядом с ними кто-то пишет роман, делает открытие, создает симфонию, но именно это вызывает раздражение людей, зараженных такой болезнью.
«Знатоки» не оставляют в покое великих творцов и после их смерти. Кому только не приписывается авторство шекспировских сонетов и трагедий — от Фрэнсиса Бэкона до королевы Елизаветы; «музыковеды» заявляют, что «Реквием» написал не Моцарт, а его ученик; скульпторы делают портреты великих ученых, изображая их тупыми коротконогими уродцами…
Особенно часто таким нападкам подвергались работы Эйнштейна по частной и общей теории относительности (теории тяготения). Почти все историки науки видят в теории тяготения редчайший пример великого открытия, сделанного одним человеком. Когда все физические идеи были до конца сформулированы, великий немецкий математик Давид Гильберт уточнил эйнштейновские уравнения. Эту же поправку одновременно сделал и сам Эйнштейн. Гильберт ясно понимал, как скромна его роль в создании этой теории. Но находится «историк науки», который заявляет, что в завершении теории важную роль сыграл Гильберт. Другой говорит об Эйнштейне: «Науке очень полезны проницательные умы, способные довести до конца идеи, носящиеся в воздухе…»
Занимаясь историей науки, «знаток», принижающий гениев, говорит о великих открытиях как о чем-то обычном, обыденном. Он пытается создать представление, что открытия не возникают в результате мучительных усилий и озарений, а «становятся известными» сразу всем. Сохраняя факты, он, по существу, искажает историю, осуществляя свою, быть может, неосознанную задачу — принизить величие и поэзию научного подвига.
Что же это такое, чем вызвана болезнь — завистью, стремлением к самоутверждению, манией величия?..
Разумеется, можно возразить, что досужие домыслы проживут недолго. Эйнштейн останется Эйнштейном, Моцарт — Моцартом, но неуважение к высоким подвигам человеческого духа может заразить молодых, начинающих свой творческий путь людей жестоким ядом нигилизма.
Не нужно слепо преклоняться перед авторитетом, но нужно чтить память о людях, пришедших к великим свершениям, чтобы стали возможны свершения будущие.
«Вижу бороду, но не вижу философа»
(Французская пословица)
Еще одна опасность на пути занимающихся наукой — «старение». Это слово стоит в кавычках, потому что оно не имеет отношения к возрасту. Начинается «старение» незаметно и может поразить 30-летнего человека. Очень заманчиво передать всю техническую работу помощникам, чтобы освободить себе время для более важных научных дел. Постепенно передаются и вычисления, и даже часть размышлений. Этого делать нельзя, как нельзя общаться с любимым человеком через третье лицо. Люди среднего поколения, интересующиеся живописью, хорошо помнят гигантские холсты, покрывавшие стены выставочных залов в первые послевоенные годы. Эти картины писались «бригадным методом» — иногда площадь холста делилась на квадраты и прямоугольники, и каждый художник работал над своим куском; иногда «разделение труда» заходило еще дальше — один писал лица, другой — мундиры, третий — знамена… Под большинством картин стояли имена известных художников, но ни одно из них, к счастью, теперь нигде не появляется.
Как только научный работник перестает работать своими руками, делать измерения, если он экспериментатор, вычисления, если он теоретик, начинается «старение» независимо от возраста и чина. «Стареющий» теряет способность удивляться и радоваться каждому малому шагу, не жаждет больше учиться; вместе с чванством и важностью возникает стремление решать только мировые проблемы. Число публикуемых за единицу времени работ при этом резко возрастает. Ему кажется, что все его советы необычайно ценны и непогрешимы; что ему достаточно провести полчаса в неделю около каждой установки, чтобы сделаться соавтором работ. Оговоримся: в некоторых случаях совет квалифицированного и опытного человека может оказать решающее влияние на ход работы. Иногда совет может оказаться настолько ценным, что дает право на соавторство. Но это исключение; участие в большом количестве публикаций — настораживающий признак. И очень часто не только не вызывает уважения, но дает повод для насмешек. Как это объяснить самому пострадавшему? И вообще, как объяснить недопустимость слишком большого числа работ у любого научного работника? Может
быть, следует изгнать неудачный анкетный вопрос о числе научных работ, заменив его вопросами: какие оригинальные результаты получены; какие научные вопросы разрешены благодаря вашим работам; или, если уж обязательно нужна цифра, — сколько имеется ссылок на ваши работы?
Помимо засорения научных журналов, необузданное писание создает нездоровую атмосферу дешевого успеха, чуждого задачам науки. Постепенно уменьшается чувство ответственности, исчезает желание взвешивать каждое слово в статье, чтобы не сделать ошибочного утверждения. Рождается успокоительная мысль, что, несмотря на ошибки, неправильная работа часто указывает верный путь…
Понемногу научное содержание сменяется рассуждениями общего характера, увеличивается описательная часть статьи и уменьшается количество формул. Отсутствие новых мыслей автор пытается скомпенсировать остроумными замечаниями. Когда он делает попытку вернуться к работе, он способен лишь на замечания о работах, уже сделанных другими. Особенно острый характер это заболевание приобретает, когда научный работник внезапно оказывается на высоком административном посту. Тогда к его научным высказываниям прибавляется самоуверенность, пропорциональная административным возможностям. Каждый знает примеры подобных научных судеб. Такая деятельность не может заменить радости подлинной творческой работы, и чаще всего рождается глубокое, иногда скрытое чувство неудовлетворенности. Такова расплата за пренебрежение научным трудом.
Механизм «старения» в художественном творчестве схож с описанным процессом. Художник — вспомним снова гоголевского Чарткова — может стать «стариком» в самом начале своей блестящей карьеры; но великие мастера — Леонардо, Тициан, Пикассо — доживали до преклонных лет, создавали прекрасные, мудрые произведения, не задумываясь обращались к новым средствам, отказываясь от давно найденного, безотказного пути.
В интересной книге В. Полынина «Мама, Папа и Я», посвященной генетике, говорится: «Удивительный норов у науки, любит она молодежь…», и дальше: «…ей предпочтительнее легкомысленный путаник, но одержимый духом бунтаря и ниспровергателя…» Очевидно, что человек с такой психологической характеристикой ни в каком возрасте ничего значительного и даже просто полезного не сделает в науке.
Я думаю, что успех в науке связан не с возрастом, а с определенным характером способностей, с определенным психологическим типом. Эти свойства не обязательно ухудшаются с годами.
Но как же быть с тем несомненным фактом, что большая часть важных открытий сделана молодыми людьми? Из этого статистического наблюдения делают вывод, что значительные работы в математике или теоретической физике можно сделать лишь до тридцати лет.
По-моему, это распространенное заблуждение — результат неправильного анализа статистических данных.
Статистика означает только, что есть коррелятивная, сопутствующая связь между возрастом и научным успехом, но отсюда отнюдь не следует, что эта связь неизбежная, вытекающая из логики научной работы.
Многие покидают науку по внешним причинам, действие которых часто, но не обязательно усиливается с возрастом: семейные заботы, болезни, самоуспокоение.
Научная работа — тяжелый труд, и многие его не выдерживают, уходят в более легкие области.
Действительно серьезная, но преодолимая трудность состоит в том, что ученому приходится перестраивать систему взглядов, стиль работы, а иногда и свой психологический склад с каждым большим открытием. В некоторых случаях это легче сделать молодому человеку, не обремененному грузом установившихся представлений. Вместе с тем привычка к гибкости мысли, порождаемая опытом научной работы, может скомпенсировать это преимущество начинающего. Во всяком случае, индивидуальный разброс способности воспринимать новое значительно превышает те изменения, которые в среднем появляются с возрастом. Поэтому предельный возраст для занятий наукой не может быть установлен статистически, а определяется индивидуальными особенностями ученого.
Самая главная причина раннего старения состоит, на мой взгляд, в том, что очень часто, достигнув успеха в раннем возрасте, научный работник заболевает желанием получать и дальше результаты не меньшего значения, теряет бескорыстную способность радоваться «малым открытиям», радоваться повседневной работе, без которой не существует научной работы. И тогда он рано или поздно проделывает только что описанный грустный путь перерождения.
Думаю, что тот, кто ясно понимает причины раннего старения, может уничтожить свой возрастной барьер. Впрочем, я неравнодушен к этому вопросу и, отстаивая интересы своего возраста, могу заблуждаться.
Одно бесспорно: когда человек, преданный науке, чувствует ослабление фантазии, творческих способностей, связанное с возрастом или болезнью; когда еще можно работать, но не так интенсивно, остается единственный достойный выход — помогать своим ученикам и гордиться их работами, как гордится рекордами своих воспитанников спортивный тренер, который сам был чемпионом.
СЕКРЕТЫ РЕМЕСЛА
Можно ли проследить, как возникают скачки мысли, неожиданные сопоставления, внезапные просветления,- все, что составляет творческий процесс? Как направить фантазию в нужную сторону? Какие приемы облегчают поиски решения? Как повлияло на научную работу появление вычислительных машин? Какая последовательность действий надежнее и быстрее приводит к решению задачи?
Невидимые миру слезы
В книге «Наука и метод» Анри Пуанкаре анализирует процесс математического творчества, который, по его мнению, состоит из чередования сознательных и подсознательных усилий.
Пуанкаре рассказывает несколько случаев, когда после долгих бесплодных усилий работа откладывалась, и потом, внезапно, во время прогулки или при входе в омнибус, возникала идея решения. Потом нужно было несколько часов сознательной работы, чтобы завершить исследование. Эта схема действует и в теоретической физике, и, я думаю, во многих других областях творчества. Михаил Зощенко, когда рассказ не удавалось довести до конца, откладывал его со словами: «Ничего, в духовке дойдет!» Иногда решение приходит во сне или еще чаще в состоянии между сном и бодрствованием, которое возникает после напряженной работы. Когда я решал задачу о вылете электронов из атома при ядерных столкновениях, качественно все было ясно: в результате столкновения с нуклоном ядро приобретает скорость за малое время, и электроны со скоростями, меньшими, чем скорость ядра, не успевают улететь вместе с ним, а остаются там, где произошло столкновение. Но как найти количественное решение? Как получить формулу, дающую вероятность вылета любого из электронов? Подсознание выдало идею во сне: наездница скачет по цирковой арене, внезапно останавливается, и цветы, которые она держит в руках, летят в публику. Эта картина подсказала, что нужно перейти в систему координат, в которой ядро после столкновения остановилось — в такой системе проще описать состояние вылетающих электронов. Оставалось только перевести эту мысль на язык квантовой механики.
Уточним, что такое «подсознание», и отделим его от понятия «бессознательного» — особой сферы психического, качественно отличной от сознания. Бессознательное — врожденная психическая структура — лежит в основе общечеловеческой символики, сновидений, мифов, сказок, легенд, суеверий. Подсознание, о котором мы будем говорить, — это область психического, примыкающая к сознанию, хранящая весь накопленный опыт и питающая интуицию. Подсознание работает очень активно, часто уберегая человека от опасности, подсказывая ученому решение, писателю — идею, художнику — форму. Вспомним замечательный эпизод из романа М. Булгакова «Белая гвардия», когда Николка Турбин убегает от вошедших в город петлюровцев. Он бежит проходными дворами и наконец натыкается на глухую стену. Дороги назад нет, его настигают. «Николка полез по куче битого кирпича, а затем, как муха по отвесной стене, вставляя носки в такие норки, что в мирное время не поместилась бы и копейка». В «мирное время» подсознание молчит, человек рассматривает глухую стену сознательно и не лезет на нее. В экстремальной ситуации, напротив, руководит подсознание, интуиция.
Сознательные попытки решить проблему дают задание подсознанию искать решение в определенном круге понятий. Подсознательно из запаса накопленных знаний и особенно из арсенала собственного опыта отбираются сочетания понятий, которые могут оказаться полезными. Они предъявляются на суд сознания и либо остаются, если окажутся пригодными, либо уходят опять в темноту. Особенность подсознательной работы в том, что ассоциации возникают без контроля. Поэтому возможно появление самых неожиданных сочетаний.
Иногда во время бессонной ночи, вызванной работой, кажется, что ты наблюдаешь этот процесс со стороны и тогда видишь больше деталей и, разумеется, картина делается еще более субъективной. Пуанкаре представлял себе набор неких молекул, которые приводятся в движение предварительной работой сознания, сталкиваются и расходятся, а иногда сцепляются и образуют прочные соединения. Другой образ — подсознание представляется как собрание знакомых и полузнакомых людей, символизирующих различные понятия. Нужно, чтобы они заинтересовались друг другом и начали общаться. Нужно знать, кто из них уже встречался раньше. Нужно почувствовать атмосферу собрания, что даст ключ к нахождению недостающих идей. Конечно, это только интуитивная картина. Согласно принципу наблюдаемости какие-то ее черты приобретут научную ценность, если на их основе будут указаны приемы, увеличивающие эффективность подсознательного процесса.
Обузданная фантазия
Такие приемы действительно существуют. Хорошо известно, как важно для плодотворного рабочего дня поработать хотя бы недолго накануне вечером. Вы как бы дадите задание подсознанию и утром следующего дня встанете с ясной программой действий.
Чтобы сдвинуться с мертвой точки при решении трудной задачи, необходимо сознательными усилиями, многократно повторяя рассуждения и вычисления, довести себя до состояния, когда все аргументы «за» и «против» известны наизусть, а все выкладки проделываются без бумаги, в уме. Такая подготовка настолько облегчает работу подсознания, что очень скоро решение приходит само собой. Можно искусственно регулировать соотношение между работой сознания и подсознания, между анализом и интуицией. Чтобы увеличить удельный вес контроля, можно работать вместе с критически настроенным соавтором, а чтобы подстегнуть интуицию — с соавтором, склонным фантазировать.
Чтобы дать свободу интуиции, можно заставить себя на время отвлечься от трудностей и свободно пофантазировать. Способ «грез наяву» полезен при изобретательстве, когда важно выдать на поверхность большое число вариантов решения, забывая на время о трудностях технического осуществления.
Чтобы воспитать у студентов способность чередовать сознательные и интуитивные усилия, полезны импровизированные лекции, когда лектор при участии слушателей пытается выяснить новый для него самого вопрос, показывает, как он сам решал бы задачу. При этом видно, как ход решения диктуется логикой задачи.
Обучая молодых людей теоретической физике, можно применять метод, дающий, как мне кажется, хорошие результаты, — работать в их присутствии. Сначала обучающийся только сопереживает, стараясь молча понять возникающие трудности и радости. Но затем начинается соучастие, появляются вопросы и возражения, возникают споры и, наконец, наступает момент, когда к ученику приходят собственные идеи и определяются задачи для самостоятельного решения. Эти занятия приносят плоды не столько в обучении техническим приемам, сколько в том, что ученик вместе с руководителем проходит весь извилистый путь со всеми взлетами и падениями от первоначальной идеи до завершенной работы.
Наверное, так же можно было бы воспитывать молодых альпинистов, если бы это не запрещалось техникой безопасности — третьеразрядников вместе с мастерами выпускать на восхождение пятой категории трудности. Отношение учеников к учителю напоминает отношение детей к родителям: начинается с чрезмерного уважения и даже восхищения. В это время обучение наиболее плодотворно — ученик впитывает все советы учителя. Затем приходит более трезвая оценка, появляется критическое отношение. Иногда наступает охлаждение или даже отчуждение. Тогда обучение бесполезно, и лучше на время отдалиться. С годами чаще всего отчуждение проходит, и возникает зрелая любовь, прощающая недостатки.
Тот, кто хотя бы однажды делал работу, лежащую на границе возможного или, казалось бы, за его пределами, знает, что есть только один путь — упорными, неотступными усилиями, решением вспомогательных задач, подходами с разных сторон, отметая все препятствия, отбрасывая посторонние мысли, довести себя до состояния экстаза (или вдохновения?), когда сознание и подсознание смешиваются, когда сознательное мышление продолжается во сне, а подсознательное — наяву… Этот экстаз довольно опасен, он близок к психическому расстройству, к тому состоянию, которое описано Чеховым в «Черном монахе». Эйнштейн писал, что в период создания теории относительности он доходил до галлюцинаций. Но это состояние приходит редко. Для него необходимо совпадение нескольких маловероятных условий: наличие трудной задачи, взволновавшей до глубины души; ощущение, что именно ты можешь и должен ее решить; владение техникой, достаточное для решения; опыт решения более легких задач подобного рода; безупречное здоровье, чтобы выдержать длительную бессонницу или полубессонницу; и, наконец, полное отвлечение от посторонних забот. Но самое главное — нужно огромное мужество, чтобы поверить своим результатам, как бы они ни расходились с общепринятыми, не испугаться собственных выводов и довести их до конца. Сколько замечательных работ было брошено неоконченными из-за недостатка смелости!
Стиль научной работы
Но есть принципиальное различие между истиной, заложенной в произведении искусства, и истиной, к которой стремится наука. Задача искусства — исследование мира глазами художника, познание связи природы и познающего человека. Эта задача по необходимости субъективна, и произведение искусства должно содержать в себе черты индивидуальности своего создателя.
Задача науки — нахождение объективных законов природы, и поэтому окончательный результат не зависит от личных качеств ученого. Но объективность науки исчезает, когда мы переходим от окончательной цели к способам ее осуществления, способам подхода к познанию истины, к методологии. У каждого ученого свой собственный стиль исследования, свой подход к решению стоящих перед ним задач. Мало того, стиль и способ подхода определяют и характер изучаемых задач. Тогда индивидуальность ученого проявляется как индивидуальность архитектора, осуществляющего стремление к гармонии в рамках утилитарной задачи.
В теоретической физике индивидуальность стилей проявляется так: есть физики, для которых несущественно, каким образом получен результат, лишь бы цель была достигнута; но есть и такие (на мой взгляд, заслуживающие большего уважения), которые любят методику теоретической работы и добиваются, чтобы результат был получен не искусственным методом, а наиболее соответствующим задаче. Это ведет к более глубокому пониманию, а следовательно, к большей достоверности результатов. Существуют абстрактные физики-теоретики, решающие задачи, не связанные непосредственно с опытом; и физики-теоретики, работающие в тесном контакте с экспериментаторами. Для последних заметную часть работы составляет теоретический анализ эксперимента, уже сделанного или предполагаемого. Наряду с теоретиками, предпочитающими строгий математический подход (к сожалению, редко возможный в теоретической физике), существуют ученые, для которых важнее подход качественный, когда результаты получаются сначала на упрощенных моделях и по возможности наглядно.
Среди физиков нашей страны самым ярким примером теоретика, стремившегося получить результат методом, наиболее соответствующим задаче, был Лев Да-выдович Ландау. Недавно умерший академик Владимир Александрович Фок добивался максимально строгой постановки вопроса. Он получил важнейшие результаты в квантовой теории, решая задачи, допускающие строгую математическую формулировку. Игорь Евгеньевич Тамм сочетал различные стили: иногда это были работы по изучению приближенных моделей явления, а иногда, как и у Ландау, исследования сложной физической задачи приближенными методами. Николай Николаевич Боголюбов представляет собой редкий пример сочетания двух профессий — математики и теоретической физики. Для него характерно строгое исследование сознательно упрощенных моделей явления. Исаак Яковлевич Померанчук ставил целью находить такие вопросы и строить теорию таких явлений, которые вскрывают самые глубинные свойства физического мира. Поэтому его работы всегда оказывались на переднем крае науки. Большое влияние на развитие многих областей теоретической физики оказал замечательный ученый Яков Ильич Френкель. Ему принадлежит громадное число физических идей, которые он выдвигал, не стремясь довести работу до конца, ограничиваясь качественным рассмотрением задач.
Неудивительно, что ученый, который предпочитает, например, строгий, формально-математический метод исследования, привлекает своими работами молодых людей математического склада. Возникает группа людей, объединенных общим стилем исследований и вытекающей из этого общностью задач. Так появляются научные школы. И хотя представители различных школ часто считают свой стиль единственно правильным, разные направления дополняют и стимулируют друг друга. В науке в отличие от искусства истина не зависит от того, каким способом к ней приближаться.
«Достоверные» и «недостоверные» работы
Обязателен ли стиль или школа для научного работника, изменяется ли он со временем? Характер избираемых задач и способ подхода к ним должен изменяться с ростом квалификации ученого, с совершенствованием техники и увеличением опыта. Начиная свой путь в науке, лучше не браться за неопределенные, проблематичные работы. Нужно приобрести опыт и овладеть техникой, решая не очень сложные задачи. Существует важнейшее явление: работа, которая «получилась», которую удалось довести до конца, приносит гораздо больше пользы воспитанию качеств научного работника,чем десятки работ, брошенных на середине из-за чрезмерных трудностей. Начинать нужно с «достоверных» задач, которые не требуют введения недоказанных или недоказуемых предположений, а являются следствием полученных раньше результатов. Начинающий научный работник не имеет права на ошибочные работы.
Однако с ростом опыта и числа доведенных до конца «достоверных» работ отношение к «недостоверным» должно измениться.
Надо ли серьезному ученому гордиться тем, что он никогда не делал ошибочных работ? Ошибочных не в смысле тривиальных ошибок, неправильных вычислений или невымытой химической посуды — таких ошибок надо стыдиться, как неблаговидных поступков. Я имею в виду правдоподобные, но необоснованные предположения, неправильность которых выясняется только при дальнейшем развитии науки. С одной стороны, отсутствие ошибочных работ говорит о высокой научной добросовестности и интуиции ученого, а с другой — оно может означать и недостаток размаха и мужества. Не может быть хорошим горнолыжником или мотоциклистом человек, который никогда не падал, значит, он не доходил до предела своих возможностей. Между тем именно «недостоверные» работы, когда они подтверждаются дальнейшим развитием науки, становятся самыми интересными, так как позволяют проверить предположения, положенные в их основу.
И наоборот, абсолютно достоверные работы, которые неизбежно следуют из полученных ранее результатов, часто не дают существенного толчка науке. Сюда же относится вопрос о сравнении теории с экспериментом, который вызывает много споров между физиками-теоретиками и физиками-экспериментаторами. Совпадение теории с опытом не единственный и даже не главный аргумент в оценке теории. Хорошая теоретическая работа представляет собой убедительный вывод из предыдущих достижений науки, которые получены в результате громадного числа многократно проверенных экспериментов. Несовпадение хорошей теоретической работы с опытом означает, что следует пересмотреть предположения, положенные в ее основу, и что произошло какое-то малое или большое открытие. Тогда как совпадение с опытом неправильной теории не делает ее более убедительной. О качестве теории нужно судить по тому, насколько убедительно и непротиворечиво она построена.
Убедительно построенные «недостоверные» теории влияют на развитие науки, даже когда предположения, положенные в их основу, оказываются неверными. Мне хочется рассказать о замечательной работе покойного академика И. Е. Тамма, которая сильно повлияла на физику элементарных частиц. В то время — в 1934 году — только что появилась теория \beta-распада, предложенная Энрико Ферми. В ней был указан механизм превращения нейтрона в протон с испусканием электрона и нейтрино. Основываясь на этом механизме, Тамм построил теорию ядерных сил, то есть сил, удерживающих нуклоны — нейтроны и протоны — в ядре. Основная его идея состояла в том, что один из нуклонов испускает электрон и нейтрино, а другой нуклон поглощает эти частицы. Дальнейшее развитие науки показало, что обмен электронами и нейтрино почти не влияет на ядерные силы. Ядерные силы обусловлены тем, что нуклоны, как и в теории Тамма, испускают и поглощают частицы, но другие, открытые позже. Одна из таких частиц — пи-мезон. Таким образом, исходное предположение теории не подтвердилось. Тем не менее идея о том, что ядерные силы связаны с испусканием и поглощением частиц нуклонами, оказалась не только правильной, но и чрезвычайно плодотворной. Она получила развитие в работе Хидэки Юкавы в 1935 году, где он объяснял ядерные силы обменом частицей, сильно взаимодействующей с нуклонами. Тем самым он предсказал существование пионов за 14 лет до их открытия.
Каждый научный работник должен время от времени задавать себе вопрос: почему такой-то сделал в науке больше, чем я, хотя мой уровень понимания и математической техники не ниже? Ответ чаще всего один: он решается доводить до конца «недостоверные» работы, а я направляю свои усилия на работы «достоверные».
Стиль конца XX века
Мы говорили об изменении стиля работы по мере роста опыта и квалификации. Но гораздо большие изменения в стиле определяются ходом самой науки.
В спокойные периоды развития науки уместно делать методические работы, уточняя результаты и подготавливая аппарат для дальнейших исследований и, может быть, для дальнейших открытий. Однако, когда возникло важное открытие и начался бурный период, главное — не уточнять методику, а получать новые результаты пусть более грубым, менее обоснованным способом.
Во второй половине XX века стиль работы физиков-теоретиков сильно изменился, хотя, может быть, не все физики сделали из этого необходимые выводы.
В теоретической физике возникает новый вид организации науки, который можно было бы назвать «коллективный мозг». Допустим, после анализа накопившихся экспериментов или какого-либо экспериментального открытия возникает важная и сложная задача, которая не под силу одному человеку. Чтобы решать такие задачи, выработана тактика коллективной работы.
Часть научных работников, которым это ближе по складу характера, начинает заниматься генерацией идей — любых идей, верных и неверных, по методу «грез наяву». На основе этих идей делается попытка частичного объяснения изучаемого явления. Эти не доведенные до конца работы публикуются в виде препринтов (предварительных публикаций) через десять-двадцать дней. Далее, раз в два-три месяца проводятся узкие конференции, где обсуждается накопившаяся информация. При этом критически настроенная часть физиков обращает внимание на слабые места. Дискуссия помогает отобрать разумное. Между конференциями более квалифицированная часть физиков делает выводы и указывает направление дальнейших теоретических и экспериментальных исследований. Приблизительно раз в год на широкой конференции подводятся итоги работы. Исходные идеи подобны мутациям, которые либо закрепляются, либо приводят к гибели теории. Конференции же осуществляют механизм «естественного отбора». Такое стихийное разделение труда приводит к тому, что идея, выдвинутая вчерашним студентом, оказывается в центре внимания целой конференции. Он же (студент) при решении следующей задачи может оказаться уже не в числе генерирующих, а в числе физиков, осуществляющих критический отбор.
Этим методом были исследованы и продолжают исследоваться некоторые важнейшие проблемы теории элементарных частиц. Перечислим без объяснения: SU(3) — симметрия, кварки, монополи…
Не снижает ли стиль XX века поэзию исследования? Нет, роль отдельного исследователя уменьшается, но возникает новая романтика — романтика коллективной работы.
Роль вычислительных машин
Еще одно существенное изменение в стиле теоретической физики вызвано появлением вычислительных машин.
В давние времена задача считалась решенной, если решение удавалось изобразить в виде комбинации известных — «элементарных» — функций. Это случается чрезвычайно редко, и такие случаи быстро исчерпались. Позже стало считаться достаточным выразить решение через функции, определенные специально для данного круга задач — «специальные функции». Однако потребности науки и этим не удовлетворялись. Возникали приближенные методы. При этом решение изображается в виде суммы бесконечного ряда, каждый из членов которого содержит известные функции. Чтобы этими рядами можно было пользоваться, нужно, чтобы уже первые несколько членов давали результат с хорошей точностью. Математики говорят: «Нужно, чтобы ряд хорошо сходился». Чтобы члены ряда быстро убывали, они должны содержать возрастающие степени какого-либо малого параметра. (Параметры — это совокупность чисел, определяющих условия задачи.) Поэтому вопрос, который до недавнего времени задавался теоретику, был: «Что является малым параметром в вашей задаче?» Очень часто этот вопрос надо было понимать как утверждение: «Ваша теория сомнительна, поскольку в
ней нет малого параметра, и непонятно, какую роль играют отброшенные вами члены ряда».
Для решения задачи с помощью ЭВМ не требуется малого параметра. Правда, решение не изображается через какие-либо функции параметров задачи (аналитическая форма решения), а дается в виде набора числовых таблиц. Таким образом, решение не ищется в аналитической форме, с появлением вычислительных машин интерес к ней сильно понизился, но, как мы увидим, все же остался.
Предельный пример вычислительного подхода продемонстрировал блестящий представитель современного «машинного» стиля — американский физик-теоретик Кеннет Вильсон (нобелевский лауреат 1982 года). Он решил на вычислительной машине задачу, названную «задачей Кондо» — по имени японского физика, сделавшего первый шаг в постановке вопроса. Нужно было объяснить аномальное поведение при низких температурах металлов с примесью атомов, имеющих магнитный момент. Магнитная восприимчивость и электрическое сопротивление при очень низких температурах сначала возрастают при понижении температуры, а затем стремятся к конечному пределу. Теоретическое исследование задачи показало, что с уменьшением температуры роль взаимодействия электронов металла с атомами примеси становится настолько существенной, что обычные способы, предполагающие малость взаимодействия, совершенно неприменимы. Необходимы новые методы подхода, не требующие малого параметра. Такие методы стали интенсивно развиваться под влиянием задач, выдвинутых сначала в теории элементарных частиц, а затем в физике твердого тела.
Тем не менее попытки аналитического решения задачи не приводили к цели. Вильсон после глубокого исследования задачи сумел так ее сформулировать, что стало возможно использовать вычислительные машины. Чтобы выяснить магнитную восприимчивость при заданной температуре, требуется несколько минут машинного времени. Правда, эти «несколько минут» дались долгими поисками методов, упрощающих задачу. Без этого вычисление было бы невозможно, потребовались бы сотни лет машинного времени. Казалось, что проблема полностью решена. Между тем изучение «задачи Кондо» имело большое значение для развития теоретической физики. Именно в этом, а не в объяснении температурного хода сопротивления или магнитной восприимчивости заключалась эвристическая ценность задачи. Именно поэтому физики с таким волнением встретили блестящую работу молодого советского теоретика Павла Вигмана, которому удалось решить «задачу Кондо» аналитически и тем самым глубже понять явление.
Мы подходим к вопросу о границах применимости ЭВМ в научном исследовании.
Почему теоретик, получив простой результат надежным, но сложным путем, обязательно отыскивает простой способ решения, получает результат «на пальцах»?
Делается это для того, чтобы в другой задаче, где встретится подобная ситуация и сложный способ откажет, можно было бы использовать способ простой, основанный на более глубоком понимании.
В многочисленных работах делались попытки объяснить свойства ядра, рассматривая его как газ взаимодействующих нейтронов и протонов, причем взаимодействие извлекалось из анализа данных по рассеянию нуклона на нуклоне в пустоте. Это взаимодействие немало, в задаче нет малого параметра. Однако возражение снимается при машинном подходе. Можно так усовершенствовать программу расчета, что задача будет решена численно, несмотря на отсутствие малого параметра. Тем не менее при этом возникает грубая ошибка — не учитывается возможность появления в ядре новых коллективных степеней свободы (пионная степень свободы, пионная конденсация — см. последнюю главу). Возможность таких неожиданностей должна быть заранее учтена при программировании, а для этого требуется предварительное, хотя бы грубое, аналитическое решение.
Итак, вывод ясен: раньше, чем пользоваться ЭВМ, задачу необходимо всесторонне исследовать аналитическими методами. Аналитические методы — старое, но грозное оружие — не теряют своего значения.
Здравый смысл
Обычно при написании научных работ и особенно учебников тщательно убирают «леса», которые помогли строить здание. Остается неясным, как был получен результат, какие трудности встречались на пути, как они преодолевались. А ведь важно именно детально описать ход рассуждений, успехи и отступления, попытки подхода с разных сторон — это принесло бы большую пользу начинающим. Более того, излагая окончательные результаты и не объясняя, как они были получены, можно создать у начинающих чувство неполноценности, ощущение того, что для занятия наукой требуется не обычный здравый смысл, а особый склад ума, позволяющий скачками приходить к неожиданным заключениям. К счастью, это не так.
В нашем распоряжении только один ум. Рабочий инструмент для занятия наукой наряду с интуицией и фантазией — все тот же самый здравый смысл, который позволяет домашней хозяйке делать разумные покупки на рынке. Ферми задавал начинающим физикам неожиданные вопросы: сколько настройщиков роялей есть в Чикаго? По тому, как делается оценка этого числа, можно судить о способности применять здравый смысл.
Понимание любых, даже самых сложных и неизученных, вещей возникает не в результате внезапного, данного свыше озарения, а в результате упорного труда.
Именно поэтому, несмотря на то, что сознательные
усилия чередуются с подсознательными и, казалось бы, вносится неопределенный элемент догадок и интуиции, результаты в научной работе пропорциональны затраченному труду, пропорциональны затраченному времени.
Здравый смысл позволяет так организовать труд, методику работы, чтобы на долю интуиции оставались только небольшие скачки. Любая сложная задача должна быть сведена к совокупности гораздо более легких. Движение к окончательному результату сводится к последовательному преодолению сравнительно небольших трудностей, к движению шаг за шагом.
Как это делается? Прежде всего задача упрощается до предела, так что остаются только главные ее черты. Постепенно усложнять уже решенную задачу несравненно легче, чем заново решать сложную. Затем выясняется возможность решения задачи в предельных частных случаях. Кроме того, раньше чем пытаться получить количественные решения, нужно найти результаты грубо, качественно, что гораздо легче. И наконец, на всех этапах следует пытаться опровергнуть полученное, исполь-
зуя все известные до того соотношения, к которым полученный результат должен сводиться в частных случаях.
Надо делать также проверку логической структуры полученных результатов. Может ли этот результат следовать из принятых посылок? Не противоречит ли результат каким-либо принципам, которые могли бы быть незаметно нарушены при выводе? Очень часто результат применим при более широких предположениях, чем те, которые пришлось делать в процессе его получения. Выражаясь математически, результат может быть иногда аналитически продолжен за пределы сделанных предположений.
Не слишком ли легко результат получился? Ведь существует нечто вроде «закона сохранения трудностей». Если при каком-либо подходе выясняются принципиальные трудности решения, то они, как правило, должны проявиться и при любом другом подходе. Допустим, придуман остроумный обходный прием, устраняющий трудности. Не следует на этом успокаиваться, надо выяснить, почему трудности исчезли. Обычно после такого анализа задачу либо удается решить и прямым способом, либо обнаруживается ошибочность искусственного обходного решения.
И наконец, достаточно ли красиво то, что получилось? Иногда это внешние признаки красоты. Если в формуле стоят большие или неправдоподобно малые числовые множители, выражение выглядит некрасивым. Увидев формулу с несуразными числовыми множителями, нужно заподозрить ошибку. И очень часто «некрасивые» выражения действительно оказываются ошибочными. Некрасиво, если в формуле много коэффициентов, не определяемых теоретически, которые должны быть найдены из сравнения с экспериментом. Ощущение «красоты» трудно передать, не приводя сложных примеров. Иногда внешняя красота сводится к тому, что выражение имеет простой вид и радует глаз.
Одним из признаков правильных выкладок является сокращение сложных промежуточных выражений — это упрощает окончательный результат и придает ему красивый вид. Как сказал один физик: «Правильные выражения имеют тенденцию сокращаться».
Но гораздо важнее не внешние, а глубокие признаки красоты результатов. Красиво, если выражение связывает в простой форме разнородные явления, если
устанавливаются неожиданные связи… Одна из красивейших формул теоретической физики — формула теории тяготения Эйнштейна, связывающая радиус кривизны пространства с плотностью материи. Или уравнения Максвелла, в которых в компактной форме содержится информация обо всех электрических и магнитных явлениях… Требование красоты, не являясь абсолютным, помогает находить и проверять полученные результаты и находить новые законы природы. Но об этом еще будет подробный разговор.
«Я советов не даю, но все-таки скажу…»
(из разговора с другом)
Вот разумная, на мой взгляд, последовательность действий в теоретической физике, а может быть, и не только в ней. (В связи с этим рекомендую читателям блестящую книгу Д. Пойа «Как решать задачу».) Следует начать с попытки решения задачи до изучения литературы. Это первое знакомство с задачей без предвзя-тостей, продиктованных предшествующими работами, первые качественные оценки порядков ожидаемых величин, первые поиски путей решения, во многом определяют будущий ход работы. Возникает активное отношение к изучению литературы (вторая стадия работы). Изучение впрок всегда менее эффективно, чем изучение для дела, под определенным углом зрения. После этого или одновременно выясняются ограничения, накладываемые на возможный результат общими принципами теоретической физики, например, законами сохранения. Далее следует приступить к попытке нахождения грубого качественного решения при различных значениях параметров задачи. Затем — попытаться найти количественное решение задачи в предельных случаях, при значениях параметров, когда задача существенно упрощается. Далее наступает, быть может, самая важная и трудная часть работы. Полученные результаты анализируются и критикуются всеми методами, о которых мы говорили. Если все добытое до этого окажется верным, можно приступить к последнему усилию — получить количественный результат аналитически или с помощью вычислительных машин. И конечно, на всех стадиях работа должна обсуждаться со всеми, кто занимался этой или близкими задачами. Завершение работы — ее публикация. Следует уже подготовленную к печати законченную работу какое-то время «выдержать» и затем просмотреть снова. Срок выдержки остается на совести автора.
Иногда ошибка видна сразу
Какие ограничения накладывают на решение задачи общие теоремы теоретической физики?
В солнечный зимний день большая компания загорала на вершине Кохты в Бакуриани. Молодые люди радовались и удивлялись голубому цвету неба. Один из них сказал: «Голубой цвет неба объясняется тем, что по закону Рэлея рассеяние света пропорционально третьей степени частоты, и голубой свет, имеющий большую частоту, сильнее рассеивается». Этого я, как физик, стерпеть не мог. «Рассеяние света — явление обратимое и не может содержать нечетных степеней частоты, а закон Рэлея содержит не третью, а четвертую степень этой частоты. Допустив нечетную степень частоты в рассеянии, мы нарушаем закон обратимости природы, а значит, и всю термодинамику…» Этот разговор сильно повысил мой авторитет, подорванный невысокой горнолыжной квалификацией.
Действительно, есть такая теорема: все уравнения физики, кроме слабых взаимодействий, о которых речь пойдет позже, а следовательно, и явления природы, ими описываемые, не изменяются при изменении знака времени, а выглядят одинаково, смотреть ли на них из прошлого в будущее или из будущего в прошлое. Из этого свойства и следует, что обратимые величины могут быть только четными функциями частоты.
Логический анализ
Так же можно привести к противоречию и обратное предположение, что легкие тела падают быстрее тяжелых. Можно повторить это рассуждение, скрепляя два одинаковых тела. Они не ускоряют и не замедляют друг друга и должны двигаться со скоростью каждого из них; таким образом, тело, вдвое большее, двигается с той же скоростью. Следовательно, все тела падают с одинаковой скоростью.
Теперь надо задуматься. На первый взгляд имеется строгое чисто логическое доказательство того, что все тела падают с одинаковой скоростью. Но, с другой стороны, этот вывод не может быть получен умозрительным путем без использования каких-то экспериментальных фактов. Говоря современным языком, в доказательстве каким-то образом уже заложена информация, полученная в опытах Галилея, когда разные по весу тела падали с одинаковой скоростью.
Итак, мы пока не понимаем логической структуры этого доказательства и, значит, не уверены в его убедительности.
Поскольку предположение, что тела большего веса падают с большей скоростью, логически допустимо, мы вправе использовать рассуждение Галилея, чтобы установить, каким фактам оно противоречит. Тогда добавление малого тела к большому должно не замедлять его, а ускорять, ведь получившееся после скрепления тело должно падать с еще большей скоростью. С другой стороны, если два тела скреплены тонкой длинной ниткой, то они будут стремиться двигаться так же, как и без скрепления, то есть тело большего веса будет стремиться двигаться быстрее, а малое тело будет его тормозить. Тогда как при основательном скреплении малое тело должно ускорять большое. Это означает, что скорость падения тела зависит от того, слабо или сильно скреплены его части. Из опытов по взвешиванию известно, что вес тела равен сумме весов частей, из которых тело состоит, независимо от того, как эти части скреплены. Следовательно, вес скрепленного тела не зависит от способа скрепления, а скорость падения согласно нашему предположению — зависит. А это противоречит опытам Галилея по падению тел на наклонных плоскостях, из которых следует, что скорость падения однозначно определяется силой и, следовательно, не зависит от способа скрепления частей. Итак, доказательство Галилея не чисто логическое построение, в нем неявно использованы известные в то время экспериментальные факты.
В заключение попробуем применить ко всему сказанному идею предельного упрощения.
Движущей силой в науке должно быть не стремление совершить переворот, добиться успеха, а любознательность, способность удивляться и радоваться каждой малой удаче и, главное, ощущение красоты науки. Необходимо воспитать в себе безупречную добросовестность и способность доводить любой самый сложный вопрос до предельной простоты и ясности. Найти выход из многих психологических противоречий. Руководствоваться интуицией, но не доверять ей. Знать все трудности, но уметь на время от них отвлекаться. Верить в результат и в то же время упорно искать его опровержение. Найти свой стиль работы, но менять его по мере накопления опыта и с каждым большим открытием. Короче, нужно все понять «до оснований, до корней, до сердцевины», как сказано у Пастернака.
Эти стихи начинаются словами: «Во всем мне хочется дойти до самой сути. В работе, в поисках пути, в сердечной смуте…»
Пусть эти строки послужат напутствием тем, кто решился посвятить себя науке.
О КРАСОТЕ НАУКИ
Неудивительно, что истинное прекрасно, ведь истина отражает красоту и гармонию Вселенной. Но более того — красивое часто оказывается истинным. Когда у математика или физика возникает изящное построение, оно почти всегда либо решает поставленную задачу, либо будет использовано для каких-то других, будущих задач. Мы увидим это на примере одного из главных направлений современной физики — поисков симметрии пространства и внутренней симметрии элементарных частиц. Но прежде нужно понять, что такое красота в науке и как поиски красоты приближают нас к познанию природы.
ПОИСКИ КРАСОТЫ
Чему бы жизнь нас ни учила, Но сердце верит в чудеса: Есть нескудеющая сила, Есть и нетленная краса.
Ф. Тютчев
Можно ли ограничиться чисто внешней красотой или за ней следует искать более глубокую, несущую некий высший смысл? В чем красота логических построений? Главные направления физики XX века — поиски симметрии и единства картины мира.
Алгебра и гармония
Что такое красота? Часто мы называем красивым то, что соответствует нормам и идеалам нашего времени. Идеалы и моды у каждой эпохи свои. Но есть красота нетленная, непреходящая, к которой человечество обязательно возвращается. Нас никогда не перестанут радо-
вать пропорции Парфенона, гармоничность и единство с природой церкви Покрова на Нерли… Я огорчаюсь всякий раз, когда слышу фразу: «На вкус и цвет товарищей нет…» Как раз обратное — удивляешься тому, как много людей одинаково оценивают красоту. И что примечательно: те, кто не входит в это большинство, обычно не единодушны в своих мнениях. В этом доказательство объективности понятия прекрасного.
Можно ли ограничиться внешним восприятием красоты? Можно ли оценить красоту, измеряя линейкой соотношения размеров? За чисто внешней красотой лица мы ищем красоту духовную, благородство, напряжение мысли.
И в конкретном и в абстрактном искусстве значительность произведения определяется тем, насколько оно выходит за рамки внешнего воздействия, насколько глубоко взаимодействуют и соотносятся части целого.
Мой покойный друг скульптор Алексей Зеленский говорил: «Я сажусь в метро и смотрю на ноги сидящих. Потом поднимаю глаза и вижу: а голова-то ведь от этих ног! Вот когда поймешь, почему при этой голове должны быть именно такие ноги, можно делать портрет». Валерий Брюсов писал: «Есть тонкие, властительные связи меж контуром и запахом цветка». Это взаимодействие частей иногда радует взор, как в «Поцелуе» Родена, картинах Рафаэля или Ватто, но может быть напряженным и трагическим, как в «Рабах» Микеланджело, у Эль Греко или Гойи.
Вот строки Осипа Мандельштама:
…Но чем внимательней, твердыня Notre-Dame, Я изучал твои чудовищные ребра, Тем чаще думал я: «Из тяжести недоброй И я когда-нибудь прекрасное создам…»
По словарю Ларусса, красивое — это то, что «радует глаз или разум».
Мы говорим о красоте музыки Моцарта, пушкинских стихов, но что можно сказать о красоте науки, мысленных построений, которых не нарисовать на бумаге, не высечь из камня, не переложить на музыку?
Крдсота науки, как и искусства, определяется ощущением соразмерности и взаимосвязанности частей, образующих целое, и отражает гармонию окружающего мира.
Вот что говорит Анри Пуанкаре в книге «Наука и метод»: «Если бы природа не была прекрасна, она не стоила бы того, чтобы ее знать; жизнь не стоила бы Toго, чтобы ее переживать. Я здесь говорю, конечно, не о той красоте, которая бросается в глаза (…), я имею в виду ту более глубокую красоту, которая открывается в гармонии частей, которая постигается только разумом. Это она создает почву, создает скелет для игры видимых красок, ласкающих наши чувства, и без этой поддержки красота мимолетных впечатлений была бы несовершенна, как все неотчетливое и преходящее. Напротив, красота интеллектуальная дает удовлетворение сама по себе».
Красота логических построений
Красота, о которой говорит Пуанкаре, — это не только отражение гармонии материального мира, это и красота логических построений. Логическое — один из объектов познания, его объективность доказывается общеобязательностью логических заключений. Логическая красота так же объективна, как и красота физических законов. Мы часто ощущаем изящество теории и в том случае, когда предсказания ее не подтвердились экспериментом. Под «изяществом» понимается остроумие аргументации, установление неожиданных связей, богатство и значительность заключений при минимальном числе правдоподобных предположений… Словом, то, что отражает красоту законов разума.
Красота логических построений в самом чистом виде проявляется в математике. Так, математика изучает все возможные геометрии пространства с произвольным или даже бесконечным числом измерений. Математическая ценность и красота этих результатов не зависят от того, какая именно из геометрий осуществляется в нашем трехмерном мире.
Один из удивительных примеров математической красоты — это «алгебра высказываний», или «алгебра логики», позволившая анализировать законы и возможности логических заключений.
Еще у Аристотеля была идея составлять сложные рассуждения, последовательно применяя более простые элементы, независимые от природы объектов, о которых идет речь. Дальнейшее развитие эта идея получила у Лейбница — он пытался придать аристотелевой логике алгебраическую форму. Но только в середине прошлого века идея превратилась в законченную теорию (см.: Бурбаки Н. Очерки по истории математики. М., 1963).
Обычная алгебра, которую учат в школе, не единственно возможная. Если вы увидите книгу под названием «Алгебры Ли», не думайте, что множественное число — это опечатка.
Можно определить понятия сложения и умножения объектов и при этом отказаться от аксиом обычной алгебры, например от предположения, что результат умножения не зависит от порядка сомножителей. Получится другая алгебра. Причем анализ соотношений в ней целиком определяется принятыми аксиомами о свойствах операций и не зависит от ее конкретного воплощения. «Действенность анализа зависит не от истолкования символов, а исключительно от законов их комбинации» — так выразил суть и силу математической абстракции Джордж Буль, автор книги «Исследование законов мысли».
Буль построил алгебру на такой системе аксиом (или, как говорят математики, «исследовал структуру»), которая описывает свойства высказываний. Одновременно эта же структура представляет и алгебру релейных электрических цепей, без которой невозможно построение сколько-нибудь сложной ЭВМ. Только на основе подобной математической, или символической, логики возможно научное обсуждение таких волнующих человечество проблем, как выяснение мыслительных возможностей ЭВМ и создание искусственного интеллекта.
Элементами алгебры высказываний служат простые суждения, вроде «в этой книге больше ста страниц» или «протон состоит из трех кварков». Они обозначаются буквами А, В, С… Два высказывания считаются равными, если истинность одного означает и истинность другого. Например, если А — «сегодня 10 мая», а В — «послезавтра 12 мая», то А = В.
Сумма А + В означает новое высказывание, которое получается соединением А и В союзом «или» в том смысле, что справедливо, по крайней мере, одно из двух высказываний А или В. Если А — «я люблю тебя», а В — «ты любишь меня», то А + В означает либо «я люблю тебя», либо «ты любишь меня», либо «мы любим друг друга». Мы используем для этой операции знак «плюс», следуя книге И. М. Яглома «Булева структура и ее модели» (М., «Советское радио», 1980).
Отсюда следует одно из отличий этой алгебры от школьной: повторение высказывания не означает нового утверждения. Поэтому А+А = А.
Определим произведение АВ как высказывание, которое получается соединением А, В союзом «и». С = АВ в нашем примере означает: «я люблю тебя и ты любишь меня = мы любим друг друга». Тогда А2 = А. Нетрудно получить и более сложное соотношение:
АВ + С = (А + С) (В + С).
Введем отрицание. А — отрицание А. Если А — «электрон массивнее протона», то А — «электрон не
массивнее протона». Тогда А = А и АА = 0. Под знаком О следует понимать заведомо неверное суждение: электрон не может быть одновременно и массивнее и не массивнее протона.
Мы не будем двигаться дальше, уже этого немногого достаточно, чтобы почувствовать идею исчисления высказываний. Тем, кто заинтересовался, будет полезно почитать упомянутую книгу Яглома.
Интересна судьба автора этой удивительной алгебры. Джордж Буль (1815-1864) родился в Англии в бедной семье. Он не учился ни в одном учебном заведении, окончив лишь начальные классы школы для бедных. Самостоятельно изучив латынь и древнегреческий, двенадцатилетний Буль стал печатать в местных изданиях свои переводы Горация. После долгих поисков работы, которая оставляла бы ему время для самообразования, Буль открыл маленькую школу, в которой был единственным преподавателем. К счастью, два влиятельных математика — Д. Грегори, издававший математический журнал, и О. де Морган, профессор Кембриджского университета, оценили оригинальность и глубину мысли первых работ Буля. В 1849 году он сделался профессором математики в колледже города Корк в Ирландии. Здесь он женился на Мэри Эверест, родственнице бывшего председателя геодезического комитета Индии, именем которого была названа самая высокая вершина мира — Эверест (Джомолунгма). Одна из дочерей Буля — Этель Лилиан — вышла замуж за польского революционера Войнича и стала известна у нас как автор романа «Овод». Как переплетаются судьбы и события!
Совсем другого рода красота логических построений в физике. В математике правильность интуитивной догадки проверяется логически; в физике же, изучающей
мир вещей, верховный судья — эксперимент. Необязательно каждый раз обращаться к нему для проверки теории, чаще всего теория опровергается или подтверждается при тщательном анализе сделанных ранее экспериментов или вытекающих из них соотношений. Теоретические построения в физике требуют постоянного согласования с тем, что мы уже знаем об окружающем мире. Физическая теория — не логическое следствие из принятых аксиом, а здание, построенное на правдоподобных предположениях, которые предстоит проверить. Казалось бы, здание строится на шатких основаниях, но слабые звенья постоянно заменяются более крепкими, и здание делается все прочнее.
В главе «Как работают физики» будет много примеров того, как неуклонно приводит к цели метод проб и ошибок. Вы увидите, как мало было оснований для гениальной догадки де Бройля о волновых свойствах частиц: раз свет — и волна и частица, почему бы электрону тоже не быть сразу и частицей и волной! Или другой пример: уравнение Шрёдингера, блестяще объяснившее свойства атома еще до того, как смутные и тончайшие соображения привели к пониманию физического смысла волновой функции.
Есть особая прелесть в этих поисках в потемках, где проводник — шестое чувство!
Математик не может без негодования смотреть, «как физик суммирует бесконечные ряды, предполагая при этом, что два-три члена ряда дают хорошее приближение ко всему ряду, и вообще живет в царстве свободы, нарушая все «моральные нормы». Но вместе с тем эффективность «колдовства» физиков… оставляет математика в состоянии немого изумления». Я цитирую книгу Ю. И. Манина «Математика и физика» (М., «Знание», 1979). Очень жаль, что глубокие и остроумные замечания этой книги адресованы в основном математикам.
Результативность интуитивных методов физики объясняют слова, написанные на камине в доме Эйнштейна: «Господь Бог изощрен, но не злонамерен». Экзотические ситуации, которые математик обязан предусмотреть, создавая строгое доказательство, редко встречаются в реальном мире — бесконечности и разрывы есть результат упрощенной или неудачной формулировки. Можно ожидать, что те же величины в более совершенной теории окажутся конечными и непрерывными при вещественных значениях переменных. И тогда возмущенный математик получит строгим путем часть уже известных физикам соотношений.
Красота теории имеет в физике почти определяющее значение, делает недостоверные рассуждения достаточно убедительными, чтобы поставить эксперимент для проверки предположений. В следующей главе у нас еще будет повод сравнить поиски истины в физике и в математике. Несмотря на различие методов и объекта познания, физика не может обойтись без математического языка и математического аппарата.
Разумеется, не все естественные науки нуждаются в математике в такой мере, как физика. В биологии основное — это процессы жизни, не сводящиеся к числовым характеристикам. Легко может быть математизирована только та сторона биологических явлений, которая определяется физико-химическими процессами. Впрочем, возможно, уже в скором времени возникнут новые математические структуры, которые позволят формализовать более глубокие стороны биологии и даже искусства.
Скрытая красота
Не странно ли, что математика, исследующая мир логических отношений, позволяет проникать в тайны мира вещей? Красота физики открывается во всей полноте только с помощью математики.
Теория относительности возникла из глубочайшего пересмотра понятий времени и пространства. Математики почти не потребовалось. Но завершенную красоту теория приобретает, если воспринимать ее как следствие симметрии природы относительно поворотов в четырехмерном пространстве, где четвертая координата — время. Уравнения теории тяготения, несмотря на глубину и ясность идей, лежащих в ее основе, нельзя даже представить себе без методов описания величин в пространстве с геометрическими свойствами, которые изменяются от точки к точке.’
Дмитрий Иванович Менделеев обнаружил удивительную симметрию химических свойств, но подлинную красоту таблица Менделеева обрела после создания квантовой механики, когда полностью раскрылась природа этой симметрии.
Почему симметрия, объясняющая независимость энергии атома водорода от момента количества движения, видна, как показал В. А. Фок, только во вспомогатель
ном четырехмерном пространстве после сложных преобразований?
Почему квантовая электродинамика становится особенно красивой и простой, если описывать позитрон как электрон, движущийся вспять во времени, хотя в действительности любой физический объект движется во времени только вперед? Это дало право замечательному американскому физику Джону Уилеру высказать дикую, но красивую и ошеломляющую идею, что все электроны и позитроны мира — это проекция на плоскость времени — мгновенный разрез — клубка движений вперед и назад одного-единственного электрона. Фейнман рассказал в нобелевской речи, как ему позвонил Уилер: «Фейнман, я знаю, почему у всех электронов одинаковый заряд и масса!» — «Почему же?» — «Потому что все это один и тот же электрон!»
Природа почему-то скрывает часть красоты от самого пристального взгляда физиков и позволяет увидеть ее только с помощью сложнейших математических построений. Почему математика оказывается таким точным и незаменимым инструментом, вскрывающим красоту опытных наук? Не означает ли это, что она изучает не мир логических построений сам по себе, а через него все возможные реализации мира вещей; не нашу единственную Вселенную и не только те законы, которые ею управляют, а все возможные законы, которые могли бы реализоваться при других начальных условиях или в других вселенных?
Красота логических построений в науке — аналог одухотворенности в искусстве. Красота линий и красок в «Троице» Рублева — гениальная метафора субстанции «неделимой, неслиянной, единосущной»; у Достоевского напряженность и богатство духовных связей делают не-приглаженную прозу единственно возможной, а значит, красивой.
Не ошибаюсь ли я, так настойчиво сравнивая красоту в науке и в искусстве? Ведь в искусстве всякое творение индивидуально и неповторимо — образ Дон-Жуана создавали многие, и среди них Мольер, Байрон, Пушкин, каждый по-своему. А в науке задача состоит в том, чтобы найти закон природы, не зависящий от индивидуальности ученого…
И тем не менее рационализм ученого кончается на принципах познания. Конкретная реализация поисков всегда индивидуальна. Истину можно устанавливать разными способами. Форма осуществления идеи, как и в искусстве, отражает богатство духовного мира создателя. По способу подхода к задаче, по характеру используемых методов, по типу остроумия можно и в науке узнать автора работы. Когда крупный ученый решает пусть даже малую задачу, созданные им методы продолжают жить и развиваться в задачах более значительных.
Как проявляется красота в науке? Я буду говорить о своей науке — физике. Вся ее история — это поиски симметрии и единства мира, то есть поиски той внутренней красоты, о которой мы только что говорили.
Симметрия
Обычно мы под этим словом понимаем либо зеркальт ную симметрию, когда левая половина предмета зеркально симметрична правой, либо центральную, как у древнего восточного знака «инь и янь» или у пропеллера. В этом понимании симметрия означает неизменность предмета при отражении в зеркале или при повороте
вокруг центра. Но вернем слову его первоначальное значение — «соразмерность» — и будем понимать под ним неизменность не только предметов, но и физических явлений, и не только при отражении, но и вообще при какой-либо операции. Например, при переносе установки из одного места в другое или при изменении момента отсчета времени. Для проверки, скажем, зеркальной симметрии явления можно построить установку с деталями и расположением частей, зеркально симметричными относительно прежней. Явление зеркально симметрично, если обе установки дают одинаковые результаты.
Проследим сначала, как проявляется самая простая симметрия — однородность и изотропность (эквивалентность всех направлений) пространства. Она означает, что любой физический прибор — часы, телевизор, телефон — должен работать одинаково в разных точках пространства, если не изменяются окружающие физические условия. То же самое относится и к повороту прибора, если отвлечься от силы тяжести, которая выделяет на поверхности Земли вертикальное направление. Эти замечательные свойства пространства использовались в глубокой древности, когда геометрия Евклида применялась на практике. Ведь геометрия как практическая наука имеет смысл, только если свойства геометрических фигур не меняются при их повороте и одинаковы в Греции и в Египте.
Измерения показали, что геометрические теоремы, примененные к реальным физическим объектам, действительно выполняются с колоссальной точностью для тел любого размера, в каком бы месте мы их ни проверяли и как бы ни поворачивали тела. Одно из таких измерений было сделано «королем математиков» Карлом Фридрихом Гауссом, который проверял, не отклоняется ли геометрия нашего мира для больших размеров от евклидовой, определяя свойства треугольника, образованного вершинами трех гор. Сейчас мы знаем, что на масштабах Вселенной и вблизи тяжелых масс геометрия отличается от евклидовой. Однако поправки лежат далеко за пределами точности измерений Гаусса. Не только геометрические свойства, но и вообще все физические явления не зависят от перемещений или поворотов.
Итак, физические законы должны быть инвариантны относительно перемещений и поворотов. Это требование облегчает нахождение уравнений физики, придает им более красивый вид.
Еще одна важная симметрия — однородность времени. Все физические процессы протекают одинаково, когда бы они ни начались — вчера, сегодня, завтра…
Если какая-нибудь машина в этом году работает не так, как в прошлом, значит, у нее износились детали, или изменились климатические условия, или произошло еще что-нибудь, но это не связано с нарушением однородности хода времени.
Ход времени определяется относительной скоростью различных процессов в природе. Скорость космического корабля можно сравнить со скоростью света или звука в воздухе. Ход часов можно определить числом периодов колебания света, излучаемого атомом за время перемещения стрелки на одно деление. Любое измерение интервала времени означает сравнение скоростей разных процессов.
Равномерность хода времени означает, что во всякое время, и сегодня, и через год, относительная скорость всех процессов в природе одинакова.
Равномерность хода времени установлена с колоссальной точностью на примере излучения атомов. Атомы звезд излучают свет таких же длин волн, как и атомы земные, даже если этот свет был испущен миллиард лет тому назад.
Законы природы не изменяются и от замены времени на обратное. Это означает, что взгляд назад по времени являет такую же картину, что и взгляд вперед. Так ли это? Нам случается видеть, как яйцо, упавшее со стола, растекается, но никогда не доводилось наблюдать, как белок и желток собираются обратно в скорлупу и прыгают на стол. Старая английская песенка говорит, что если уж яйцо разбилось, тут не поможет и «вся королевская конница, вся королевская рать». И тем не менее молекулы могут случайно так согласовать свои движения, что невероятное свершится, хотя вероятность его осуществления неслыханно мала, и ждать чуда пришлось бы гораздо дольше, чем существует Вселенная. В простых системах явления такого рода происходят с большой вероятностью: молекулы в малом объеме газа под влиянием столкновений то стекаются вместе, то растекаются так, чтобы плотность в среднем была везде одинакова и равнялась плотности газа.
Глубокий анализ подобных событий привел физиков к заключению, что «обратимость» времени существует не только в механике и электродинамике, где она прямо видна из уравнений, но и во многих других явлениях природы. Расширение Вселенной хотя и означает необратимость на космологических интервалах времени (порядка миллиардов лет), но практически не влияет на обычные земные эксперименты.
Существует, кроме того, зеркальная симметрия — волчок, закрученный вправо, ведет себя так же, как закрученный влево, — единственная разница в том, что фигуры движения правого волчка будут зеркальным отражением фигур левого. Существуют зеркально асимметричные молекулы, как правая и левая руки, но если они образуются в одинаковых условиях, число левых молекул равно числу правых.
Зеркальная симметрия явлений природы — неточная, как и большинство других симметрии. В слабых взаимодействиях, ответственных за радиоактивный распад, зеркальная симметрия нарушается. Даже в явлениях, не связанных с радиоактивными превращениями, влияние слабых взаимодействий приводит к небольшому нарушению зеркальной симметрии. Так, в атомах относительная неточность зеркальной симметрии — порядка 10-15.
Однако влияние этого ничтожного нарушения на переходы между очень близкими уровнями не так мало (порядка 10-3-10-8). В 1964 году группа физиков Московского института теоретической и экспериментальной физики обнаружила небольшое нарушение четности ядерных сил, вызванное слабыми взаимодействиями (Ю. Абов, П. Крупчицкий, Ю. Оратовский). В 1966 году нарушение четности было обнаружено другим методом в Ленинградском институте ядерной физики имени Б. П. Константинова (В. Лобашов, В. Назаренко, Л. Саенко, Л. Смотрицкий, Г. Харкевич). В 1978 году Л. Баркову и М. Золотареву из Института ядерной физики новосибирского академгородка удалось обнаружить это явление в атоме. Кроме того, слабые взаимодействия приводят также к небольшому нарушению временной обратимости.
Важнейшая симметрия, пронизывающая всю современную физику, была обнаружена в начале XX века. Еще Галилей нашел замечательное свойство механических движений: они не зависят от того, в какой системе координат их изучать — в равномерно движущейся или в неподвижной.
Замечательный голландский физик Хендрик Антон Лоренц в 1904 году убедился, что таким свойством обладают и электродинамические явления, причем не только для медленно движущихся тел, но и для тел, движущихся со скоростью, близкой к скорости света. При этом выяснилось, что скорость заряженных тел не может превысить скорости света.
Анри Пуанкаре в работе, оказавшей огромное влияние на теоретическую физику, показал, что результаты Лоренца означают инвариантность уравнений электродинамики относительно поворотов в пространстве-времени, то есть в пространстве, в котором, кроме трех обычных координат, есть еще одна — временная.
Но самый важный шаг сделал Эйнштейн, обнаружив, что симметрия пространства-времени — всеобщая, что не только электродинамика, но все явления природы — физические, химические, биологические — не изменяются при поворотах. Ему удалось это сделать после глубокого и не сразу понятого современниками пересмотра наших привычных представлений о пространстве и времени.
Слово «поворот» надо было бы заключить в кавычки — это не обычный поворот, при котором сохраняют
ся расстояния между точками; например, расстояние от какой-либо точки до начала координат.
В четырехмерном пространстве, о котором мы только что говорили, по четвертой оси откладывается время t, помноженное на скорость света с, и «поворот» соответствует неизменности не расстояния до начала координат, а величины l2 = x2+y2+z2-c2t2 = хl2+yl2+ + zl2-c2ti2, где x, у, z; хl yl,zl — координаты до и после поворота. Такой «поворот» обеспечивает постоянство скорости распространения света в разных системах координат.
Таким образом, все симметрии, которые мы до сих пор рассматривали, объединяются в одну, всеобщую -¦ все явления природы инвариантны относительно сдвигов, поворотов и отражений в четырехмерном пространстве-времени. Инвариантность относительно сдвигов и поворотов в обычном пространстве получается как частный случай, когда сдвиг не изменяет отсчета времени или когда вращение происходит вокруг временной оси.
Нужно пояснить, что означает инвариантность явлений природы относительно поворотов. Все физические величины можно классифицировать по тому, как они изменяются при повороте. Есть величины, которые не изменяются вовсе, — они называются «скалярами». Другие — векторы — ведут себя как отрезок, проведенный из начала координат в какую-либо точку пространства. При повороте системы координат длина вектора не изменяется, а его проекции на оси координат изменяются по известному закону. Есть величины, изменяющиеся более сложно, например как произведение двух векторов. Они называются «тензорными».
Кроме векторных и тензорных величин, есть и другие, которые при поворотах тоже изменяются заданным образом. Я не сразу решился их назвать, боясь испугать читателя незнакомым словом, — они называются «спинорами». Из спиноров можно образовать квадратичную комбинацию, которая изменяется как вектор; или другую — скалярную, не изменяющуюся при поворотах. Волновая функция электрона изменяется при поворотах как спинор, или, кратко, — она есть спинор. Пока достаточно знать само слово, не раскрывая его математического смысла. Неизменность законов или уравнений означает, что во всех слагаемых уравнения и в левой и в правой частях стоят величины, одинаково изменяющиеся при поворотах.
Так же как бессмысленно сравнивать величины разной размерности, скажем, время и длину, массу и скорость, — невозможно и равенство, в котором слева — скаляр, а справа — вектор.
Суть симметрии именно в этом делении величин на скаляры, векторы, тензоры, спиноры… Ясно, насколько легче отыскать уравнение, если требовать, чтобы все слагаемые одинаково изменялись.
Мы увидим в следующей главе, как размерные оценки позволяют находить неожиданные физические соотношения. Классификация величин по их изменению при поворотах или при какой-либо другой операции — это следующий шаг в сторону глубины понимания природы; жаль, что школьный курс ограничивается лишь первым шагом — размерностью.
Симметриям, которые мы до сих пор рассматривали, соответствовали операции, не зависящие от пространственной точки. Во всем пространстве происходит одинаковый сдвиг или поворот. Такие симметрии называются «глобальными». Можно было бы попытаться найти такие уравнения, так записать законы природы, чтобы они не изменялись не только при глобальных сдвигах и поворотах, но при сдвигах и поворотах различных в разных точках. Такая симметрия называется «локальной».
Именно из этого исходил Эйнштейн в поисках своих знаменитых уравнений тяготения, связавших геометрию пространства с плотностью материи. Уравнения тяготения возникают как следствие локальной симметрии пространства-времени. Эти уравнения объединили механику и тяготение; из них при малых скоростях вытекают уравнения ньютоновой механики.
Мы пока рассматривали пространственно-временные, или, короче, пространственные симметрии.
В физике последнего времени играют важнейшую роль и так называемые «внутренние симметрии». Одна из них — «калибровочная инвариантность». Не вдаваясь в сложные объяснения, скажу, что она обеспечивает, в частности, справедливость такого важного закона, как закон Кулона. Даже малое нарушение калибровочной инвариантности в электродинамике несовместимо с тем, что нам известно о распространении длинных радиоволн.
Другой пример внутренней симметрии — «изотопическая инвариантность сильных взаимодействий». Она объясняет сходство целых семейств элементарных частиц, например нейтрона и протона. Обобщение этой симметрии привело физику к открытию кварков — частиц, из которых построены все сильновзаимодействующие частицы — адроны, — такие, как нейтрон, протон, пи-мезон, прежде считавшиеся элементарными.
Дальше я расскажу подробнее об этих и других внутренних симметриях. Мы увидим, что законы сохранения — закон сохранения энергии, импульса или заряда — получаются как строгое следствие различных симметрии.
Природа не терпит точных симметрии
Существует гораздо более важное нарушение симметрии — «спонтанное». Примеры такого нарушения встречаются на каждом шагу в обыденной жизни. Капля воды, лежащая на столе, — пример нарушения симметрии, ведь взаимодействие молекул между собой и с молекулами стола допускает более симметричное решение — вода размазана тонким слоем по столу. Но это решение для малых капель оказывается энергетически невыгодным. Таким образом, система, обладающая высокой симметрией, может иметь менее симметричные решения. Твердые тела представляют собой кристаллические решетки, и это пример нарушения не только трансляционной симметрии (относительно сдвигов), но и симметрии относительно поворотов. Однородное хаотичное расположение атомов, как в жидкости, полнее отражало бы симметрию взаимодействия. Атомное ядро представляет собой каплю нуклонной жидкости — тоже пример нарушения трансляционной симметрии.
Существуют не только сферические, но и «деформированные» ядра, имеющие форму эллипсоида, — это нарушение и трансляционной и вращательной симметрии.
Спонтанное нарушение симметрии весьма распространенное явление в макроскопической физике. Однако в физику высоких энергий оно пришло с большим запозданием. Не все физики, занимавшиеся теорией элементарных частиц, сразу приняли возможность асимметричных решений в симметричных системах. Что поделаешь — узкая специализация имеет свои теневые стороны!
Как сказывается это явление в физике элементарных частиц? Плодотворная тенденция теории элементарных частиц состоит в предположении, что на сверхмалых расстояниях царствует максимальная симметрия, но при переходе к большим расстояниям возникает спонтанное нарушение, которое может сильно замаскировать симметрию. Так, в теории электрослабого взаимодействия, объединяющего электродинамику и слабые взаимодействия, при сверхмалых расстояниях (порядка 10-16 сантиметра) существуют четыре равноценных безмассовых поля, которые при больших масштабах в силу спонтанного нарушения превращаются в три массивных W-бозона с массами порядка 100 ГэВ и один безмассовый фотон. Возникновение в системе безмассовых глюонов и кварков, массивных адронов, есть другой пример спонтанного нарушения симметрии. Эти примеры показывают, какие принципиальные свойства элементарных частиц определяются явлением спонтанного нарушения.
Спонтанное нарушение симметрии связано еще с одним очень важным явлением. Когда нарушается симметрия, то все-таки остаются следы от бывшей ранее более высокой симметрии. Это так называемые «возбуждения Гольдстоуна», по имени обнаружившего их английского физика. Когда атомы собираются в кусок твердого тела, возникает нарушение трансляционной симметрии. Но при этом остается свобода перемещения в пространстве центра тяжести всего куска в целом. Когда происходит упругое колебание с большой длиной волны, каждый маленький участок перемещается словно целое. Поэтому мы вправе ожидать, что при увеличении длины волны частота упругого колебания должна стремиться к нулю. Это действительно выполняется, частота длинноволнового колебания — частота звука, обратно" пропорциональная длине волны. Звук в твердом и жидком теле и есть простейший пример «гольдстоу-новского колебания». Вращательные состояния больших деформированных ядер тоже «гольдстоуновские колебания», на этот раз возникающие в результате нарушения вращательной симметрии, именно поэтому вращательные возбуждения ядер имеют малую частоту.
Спонтанное нарушение симметрии — хороший пример того, как разные области физики, даже далекие друг от Друга, оказывают взаимное влияние. В данном случае это влияние физики твердого тела на теорию элементарных частиц. Но можно привести не меньше и обратных примеров — современные теоретические методы исследования фазовых переходов, а также других явлений макроскопической физики пришли в нее из физики высоких энергий.
Объять необъятное
Другое направление, по которому развивалась физика, — поиски единых причин для явлений разного круга, попытки объединения различных областей физической науки.
Важный шаг на этом пути был сделан Ньютоном. Он доказал, что падение тел на Земле, движение Луны вокруг Земли и движение звезд определяются одной причиной — притяжением с силой, обратно пропорциональной квадрату расстояния. Он показал, что все эти явления можно количественно рассчитать с помощью сформулированных им законов механики.
Следующий, не менее грандиозный шаг сделал Джеймс Максвелл. Он получил удивительные уравнения, объединившие все явления электричества, магнетизма и оптики. Замечательный немецкий физик, один из создателей статистической физики — Людвиг Больц-ман сказал об уравнениях Максвелла: «Не бог ли начертал эти письмена?»
В начале XX века физики знали только два типа взаимодействий — электромагнитное и гравитационное. Уже первые исследования атомных ядер показали, что нейтроны и протоны, входящие в состав ядра, удерживаются силами, в десятки раз большими электромагнитных. Эти частицы связаны сильными взаимодействиями. Кроме того, были обнаружены гораздо более слабые силы между электронами, нейтрино и нуклонами (нейтронами и протонами). Эти взаимодействия ответственны за радиоактивный распад и названы «слабыми». Они вызывают, в частности, превращение свободного нейтрона в протон, электрон и антинейтрино.
До недавнего времени казалось, что между четырьмя взаимодействиями — сильным, слабым, гравитационным и электромагнитным — не существует никакой связи. В последние десятилетия усилия физиков были направлены на их объединение. Электромагнитное и слабое взаимодействия объединяются в «электрослабое». Они, как мы уже упоминали, оказались проявлениями более общего единого взаимодействия. В чем красота такого объединения?
Возникли неожиданные связи между разнородными явлениями. Так, постоянная, определявшая величину слабого взаимодействия, оказалась связанной с зарядом электрона. Теория объяснила многие явления, казавшиеся ранее загадочными.
Еще далека от завершения, но, можно надеяться, на верном пути теория Великого объединения, которая даст единое объяснение электромагнитным, слабым и сильным взаимодействиям. Согласно предсказаниям этой теории протон не стабильная частица, время распада протона на позитрон и нейтральный пион или на нейтрино и положительный пион составляет примерно 1030-1033 лет. Уже поставлен ряд опытов по проверке этого предсказания. Если распад обнаружится, то, по крайней мере, подтвердится идея Великого объединения.
В последнее время многие теоретики пытаются создать теорию Суперобъединения, которое охватило бы все четыре взаимодействия — сильное, электромагнитное, слабое и гравитационное.
У Пастернака есть строки: «В родстве со всем, что есть, уверясь и знаясь с будущим в быту, нельзя не впасть к концу, как в ересь, в неслыханную простоту…» К сожалению, пока попытки объединения слишком сложны, и пройдет немало времени, прежде чем откроется «неслыханная простота». Картина только начала возникать. Она еще недостаточно красива и, значит, далека от истины. И тем не менее уже сейчас ясно, что мы на пути к более глубокому пониманию величественной красоты, скрытой во Вселенной.
Поиски симметрии законов природы показывают, как извилист путь к научно доказанной истине, как иногда приходится отказаться от утверждений, казалось, незыблемых, и как внезапно возникают неожиданные связи между совершенно разнородными явлениями. Вопросы, о которых сейчас пойдет речь, касаются самых глубоких свойств Вселенной — связи законов природы со свойствами пространства и времени. Это вопросы, которые определяют характер нашего понимания мира.
Законы сохранения вытекают из симметрии пространства и времени
Существует поразительная и в то же время естественная связь между свойствами пространства и времени и так называемыми «законами сохранения», такими, как закон сохранения энергии или закон сохранения количества движения. Эту замечательную связь сформулировала немецкий математик Эмми Нетер (1882-1935).
СИММЕТРИЧНО ЛИ ПРОСТРАНСТВО?
Симметрия обозначает тот внд согласованности отдельных частей, который объединяет их в единое целое. Красота тесно связана с симметрией.
Гермаи Вейль
Каждому виду симметрии соответствует свой закон сохранения. Так, закон сохранения энергии — следствие симметрии природы относительно сдвигов во времени. Симметрия относительно сдвигов в пространстве приводит к закону сохранения количества движения, или импульса. Мы часто пользуемся этим законом, на нем основано ракетное движение. Так как полное количество движения должно сохраняться, то импульс самой ракеты (произведение ее массы на скорость) увеличивается на величину импульса, уносимого вылетающими газами.
Симметрия относительно поворотов приводит к сохранению момента количества движения, или углового момента, частицы. Для частицы, движущейся по окружности, момент есть произведение расстояния от частицы до центра вращения па массу и скорость частицы. Для неточечных тел нужно сложить моменты отдельных, достаточно малых частей тела. Законом сохранения момента широко пользуются балерины: приближая руки к телу, они уменьшают расстояние до оси вращения и в силу сохранения момента увеличивают ско-
рость вращения. Надеюсь, балеринам будет приятно узнать, что их пируэты получаются благодаря симметрии пространства относительно поворотов.
Попробую пояснить, как неравномерность хода времени приводит к несохранению энергии. Допустим, что неравномерность хода времени проявилась в том, что начиная с некоторого момента стала периодически изменяться постоянная всемирного тяготения. Тогда легко построить машину, которая будет получать энергию из ничего, — «вечный двигатель». Для этого нужно поднимать грузы в период слабого тяготения и превращать приобретенную ими энергию в кинетическую, сбрасывая грузы в период увеличения тяготения. Видите, неравномерность хода времени, то есть изменение относительного ритма разных процессов, приводит к нарушению закона сохранения энергии.
Теперь не покажется странным, что законы сохранения энергии и других величин выполняются во всех явлениях природы. Ведь они вытекают из такого общего свойства нашего мира, как симметрия пространства и времени.
Из сказанного следует, что однородность хода времени можно проверить по тому, насколько точно выполняется закон сохранения энергии. Если у нас возникло ощущение, что в юности время шло быстрее, свет горел ярче, краски были свежее, мысли острее, его нужно объяснять изменениями, происходящими внутри нас, а не изменением хода времени; время течет равномерно. И, как ни удивительно, для доказательства достаточно убедиться, что в бездушных машинах энергия с большой точностью сохраняется. И наоборот, только из того факта, что атомы во все времена испускают свет с колоссальной точностью одной и той же частоты, можно заключить, что с такой же точностью выполняется закон сохранения энергии.
Почему сердце слева?
Зеркальная симметрия законов природы означает, что если две экспериментальные установки отличаются только тем, что одна есть зеркальное отражение другой, то такие установки работают совершенно одинаково.
Но разве не нарушается это требование в повседневной жизни? Примеров нарушения зеркальной симметрии в природе немало. У людей сердце расположено с левой стороны, а для соблюдения зеркальной симметрии в процессе эволюции должно было получиться равное количество лево- и правосердечных. Однако при более внимательном взгляде противоречие разъясняется. Рассмотрим объект менее сложный, чем человек. Существуют, например, два типа кварца, которые по своему молекулярному строению зеркально подобны, как правая и левая руки. Эти два типа кварца встречаются на Земле в различных количествах. То же относится и к другим минералам. Поэтому асимметрию живых объектов можно объяснить тем, что пища или «строительный материал», встречающийся в природе, не имеет зеркальной симметрии. Тогда вопрос сводится к более простому — к нарушению зеркальной симметрии в мертвой природе.
В связи с этим следует вспомнить об одном удивительном опыте Луи Пастера.
Было известно, что поляризованный свет, проходя через виннокаменную кислоту, встречающуюся в природе, изменяет направление поляризации — направление электрического поля в световой волне. Поляризованный свет — свет с фиксированным направлением поляризации — получается после прохождения обычного света через поляризатор — устройство, пропускающее свет только с определенным направлением поляризации. На этом основано действие поляроидных очков. Их линзы пропускают свет только с вертикальным направлением поляризации. Между тем свет, отраженный от луж или от мокрого асфальта, имеет преимущественно горизонтальное направление. Поэтому поляроидные очки уменьшают слепящее действие отраженного света. В этом легко убедиться, поворачивая поляроидные очки вокруг горизонтальной оси.
После того как свойства естественной виннокаменной кислоты были хорошо изучены, химики получили искусственную. По всем физическим и химическим свойствам она не отличалась от натуральной. К колоссальному удивлению ученых, когда через синтезированную кислоту пропустили поляризованный свет, обнаружилось, что он не изменил направления поляризации!
Пастер предположил, что искусственная кислота представляет собой смесь двух зеркально симметричных форм, как правая и левая руки. Один тип кислоты поворачивает направление поляризации направо, другой — налево. В результате поляризация не изменяется.
Для доказательства этой гипотезы Пастер вырастил в искусственной кислоте колонию микробов, рассудив, что микробы, приученные к поглощению естественной кислоты, не станут использовать ее зеркальную форму. Героиня сказок Льюиса Кэрролла, современника Пасте-ра, — Алиса — была озабочена таким же вопросом. Приглашая свою кошку в путешествие за Зеркало, она размышляет, можно ли пить зеркальное молоко, не повредит ли оно Китти. Настолько удивительной может быть научная проблема, что кажется на своем месте в волшебной сказке!
Что же обнаружилось? Когда микробы стали размножаться в искусственной кислоте, направление поляризации проходящего света все более и более поворачивалось. Естественная кислота поворачивала плоскость поляризации направо, а синтезированная после размножения микробов стала поворачивать налево! Каковы же были волнение и радость Пастера, когда его догадка подтвердилась таким неожиданным способом! Пожалуй, зто единственный случай в истории физики, когда открытие было сделано с помощью микробов.
Так Пастер блестяще доказал свою гипотезу и показал, что уже низшие организмы имеют приспособления, различающие две зеркальные формы. Тот факт, что при любом способе искусственного получения вещества обе зеркальные формы появляются в одинаковом количестве, лишний раз подтверждает, что процессы симметричны относительно зеркального отражения.
Зеркальная асимметрия в живой природе объясняется, по-видимому, не нарушением зеркальной симметрии, а историческими причинами. Возможно, в той части Земли, где впервые возникла жизнь, случайно оказалось, скажем, больше «правого» строительного материала, и поэтому возникла одна из живых зеркальных форм, которая потом наследовалась.
Различие распространенности правых и левых минералов можно объяснить, предположив, что во время их образования в окружающем веществе были сильные скручивающие напряжения, или, если это была жидкость, сильные вихревые движения. Одна из возможных причин асимметрии — вращение Земли — дает пренебрежимо малое преимущество одной из зеркальных форм по сравнению с другой. Нарушение зеркальной симметрии, вызванное слабыми взаимодействиями, как мы видели, очень мало и вряд ли способно объяснить большое различие в распространенности правых и левых минералов.
Итак, до недавнего времени физики были убеждены, что все законы природы в нашем мире и в зеркальном будут одинаковы. От этого убеждения пришлось отказаться.
Нарушение зеркальной симметрии в слабых взаимодействиях
Примерно тридцать лет назад возникли первые противоречия. Была обнаружена частица — заряженный К-мезон, — которая может распадаться либо на две, либо на три другие частицы — пи-мезоны. Анализ опытов привел физиков к заключению, что здесь нарушается зеркальная симметрия. Закон зеркальной симметрии запрещает К-мезону распадаться обоими способами.
Дело в том, что зеркальная симметрия, как и рассмотренные ранее симметрии относительно сдвигов и поворотов в пространстве-времени, приводит к закону сохранения. Сохраняется величина, которая называется «четностью». Согласно квантовой механике поведение частицы описывается так называемой «волновой функцией». Физические величины выражаются через эту функцию квадратично. По закону зеркальной симметрии свойства частиц не должны изменяться при зеркальном отражении, но это не относится к волновой функции. Например, она может изменить знак. Когда волновая функция не изменяет знака при зеркальном отражении, состояние называется «четным», а когда изменяется — «нечетным». Таким образом, если есть зеркальная симметрия, каждая частица имеет определенную четность. Теперь можно пояснить затруднение, возникшее с К-частицей. Пи-мезон — нечетная частица, то есть в состоянии покоя его волновая функция изменяет знак при отражении. Если К-мезон четный, он может распадаться только на две нечетные частицы, а если нечетный — то только на три. Мы немного упростили рассуждение, но недалеко ушли от истины, надо было бы еще убедиться, что четность вылетающих частиц не изменяется от их движения.
Самый решительный удар по закону зеркальной симметрии был нанесен в 1956 году блестящим опытом по изучению р-распада кобальта, поставленным группой американских физиков (Цзинь-сян By и др.). Кобальт
при низкой температуре был помещен в сильное магнитное поле. При этом ядра поляризуются — их спины (о спине мы еще поговорим) ориентируются вдоль магнитного поля. При \beta-распаде из ядер кобальта вылетают электроны и антинейтрино. Обнаружилось, что электроны вылетают преимущественно под тупыми углами к направлению магнитного поля. Между тем, по закону зеркальной симметрии острые и тупые углы должны были бы встречаться одинаково часто.
Действительно, посмотрим на отражение этой установки в зеркале. Магнитное поле изменит свое направление по отношению к отраженным предметам на обратное, как винт, который при отражении из правого превращается в левый. Ведь направление магнитного поля определяется из направления тока в катушке, создающей поле, как раз по правилу винта. Поэтому тупые углы к направлению магнитного поля в зеркале превратятся в острые, следовательно, зеркальное изображение опыта выглядит не так, как сам опыт, в прямом противоречии с законом зеркальной симметрии.
Наступил период смятения. Физики стали сомневаться и в других свойствах симметрии нашего пространства. Как казалось в то время, выход из тупика нашли в 1957 году советский физик Л. Д. Ландау и американские Цзун-дао Ли и Чжень-нин Янг. Они предположили, что частицы (электроны, нейтрино, нуклоны), участвующие в р-распаде, зеркально асимметричны; симметрия восстанавливается, только если перейти от частиц к античастицам. Теперь при отражении в зеркале вся картина изменится — не только тупые углы перейдут в острые, но и частицы не перейдут семи в себя. Таким образом, зеркальная симметрия пространства не нарушается, а асимметрия слабого взаимодействия определяется асимметрией участвующих частиц. Существование в нашем мире асимметричных частиц не противоречит симметрии пространства, так же как ей не противоречит асимметрия живых объектов.
Зарядово-зеркальная симметрия. Антимиры
До этих опытов физики считали, что законы природы не изменяются, если все заряды заменить на обратные. Это свойство законов природы называется зарядовой симметрией.
Все уравнения физики наряду с частицами допускают существование античастиц. И такие античастицы (позитрон, антипротон, антинейтрон и т. д.) действительно были обнаружены. Подобно ядру любого химического элемента, состоящему из протонов и нейтронов, можно составить ядро соответствующего антиэлемента из антипротонов и антинейтронов. Если к такому антиядру, заряженному отрицательно, добавить позитроны, то получится антиатом, а из антиатомов можно образовать антивещество. Силы между античастицами равны силам между частицами, поэтому антивещество будет обладать теми же свойствами, что и вещество.
Теперь, для того чтобы учесть свойства слабого взаимодействия, закон зарядовой симметрии пришлось уточнить — природа обладает не зарядовой, а зарядово-зер-калыюй симметрией. Никакие законы природы не изменятся, если все заряды в мире изменить на обратные и одновременно произвести зеркальное отражение.
Антимир отличается от нашего мира не только знаком зарядов. В таком мире изменяется понятие правого и левого: антимир — зеркальное отражение нашего мира. Люди этого мира, если бы они проходили ту же историческую эволюцию, что и мы, имели бы сердце с правой стороны. Более сильная рука у них была бы левая. Замечательный американский физик Ричард Фейнман в своих лекциях говорит: «Если в космическом пространстве вы встретите корабль, идущий из далекого мира, н космонавт протянет вам левую руку, — берегитесь, возможно, он состоит из антивещества!»
Существуют ли в нашей Вселенной антимиры, то есть
области антивещества? Этот вопрос пока остается без окончательного ответа, хотя большинство астрофизиков полагает, что антимиров нет. Если бы они существовали, то на границах вещества и антивещества происходила бы аннигиляция электронов и позитронов, то есть превращение электрона и позитрона в два кванта; энергия каждого из квантов должна равняться энергии покоя электрона (0,5 МэВ). Во Вселенной должны были бы присутствовать в большом количестве кванты с энергией 0,5 МэВ. Между тем таких квантов нет.
Итак, Ландау и Ли-Янг предположили, что законы природы обладают зарядово-зеркальной симметрией.
Но и эта симметрия оказалась неточной. В опытах по распаду того же злополучного К-мезона, который принес первые неприятности с нарушением зеркальной симметрии, было обнаружено небольшое, но колоссально важное, с принципиальной точки зрения, нарушение закона зарядово-зеркальной симметрии.
Означает ли это, что наше пространство не симметрично, или же опять нарушение есть свойство частиц, а не пространства?
Любое важное открытие вначале нарушает красоту и порядок, но через некоторое время приводит к еще более стройной картине.
Поэтому лучше подождать с ответом на вопрос, поставленный в заглавии раздела.
ВНУТРЕННЯЯ СИММЕТРИЯ
…от явлений к законам природы, от законов природы к симметрии…
Е. В и г н е р
Нам предстоит обсудить еще один тип симметрии, так же оплодотворяющий современную физику, как и пространственные.
Существуют «внутренние симметрии», которые означают неизменность явлений не при отражениях, сдвигах или поворотах в пространстве, а при изменении некоторых внутренних свойств полей или частиц. Так, сильные взаимодействия слабо зависят от заряда участвующих частиц, это свойство позволяет установить «изотопическую симметрию сильных взаимодействий» — пример внутренней симметрии.
Каждая внутренняя симметрия, так же как и пространственная, приводит к своему закону сохранения, и наоборот — когда какая-либо величина сохраняется во многих явлениях, это, как правило, означает, что существует симметрия, обеспечивающая сохранение. Например, электрический заряд сохраняется во всех известных явлениях природы. Симметрия, которая соответствует этому закону сохранения, называется калибровочной инвариантностью. Она пронизывает не только электродинамику, но и всю современную теоретическую физику. Поэтому о ней следует поговорить подробнее.
Электромагнитные поля, взаимодействующие с заряженными частицами, удобно описывать с помощью так называемых «векторных потенциалов». Между тем силы, действующие на заряженные тела, определяются не непосредственно векторным потенциалом, а напряжен-ностями электрического и магнитного полей. Эти поля выражаются через разности значений векторного потенциала в соседних точках (через «градиенты» векторного потенциала). Можно изменять векторный потенциал, не изменяя при этом напряженности полей. Калнбро
Калибровочная инвариантность
вочная инвариантность, или калибровочная симметрия, означает, что никакие электродинамические явления не изменяются при тех изменениях векторного потенциала, которые сохраняют значения электрического и магнитного полей в каждой точке пространства-времени. Следствия этого свойства электродинамики выполняются на опыте с большой точностью. Какие же изменения векторного потенциала допустимы? Самое простое — добавление к векторному потенциалу постоянного слагаемого, не зависящего от координат. От этого разности значений векторного потенциала не изменятся, и, значит, напряженности будут прежними. Но, оказывается, векторный потенциал допускает гораздо больший произвол — к нему можно добавить определенным образом подобранную функцию от координат и времени без того, чтобы изменились электрические и магнитные поля.
Калибровочная инвариантность должна выполняться в каждой точке пространства, это локальная симметрия.
Калибровочная инвариантность обеспечивает сохранение полного заряда не только во всем пространстве, но и в каждой точке. Заряды могут только перетекать, они не могут исчезнуть в одной области пространства и появиться в другой без того, чтобы возник электрический ток, переносящий заряды.
Хорошо проверенный на опыте закон Кулона тоже есть следствие калибровочной инвариантности, даже малое нарушение этого требования изменило бы закон распространения длинных радиоволн, что противоречило бы нашему повседневному опыту.
Требование калибровочной симметрии было определяющим при создании квантовой электродинамики, в которой законы квантовой механики применяются не только к частицам, но и к самому электромагнитному полю.
Понимание калибровочной инвариантности особенно обогатилось после создания квантовой механики. Волновые функции заряженных частиц изменяются при калибровочном изменении векторного потенциала таким образом, чтобы оставались неизменными уравнения движения всей системы — полей и взаимодействующих с ними частиц. Такая обобщенная калибровочная инвариантность приводит к громадному количеству наблюдаемых следствий.
Неотличимость одинаковых частиц
Не менее важная симметрия возникает как следствие принципиальной неотличимости одинаковых частиц. Никакие физические явления не должны изменяться при перестановке двух одинаковых частиц, например, двух электронов или двух нейтронов. Это требование называется «перестановочной симметрией тождественных объектов».
Два туриста, боясь перепутать одинаковые палки, выкрасили их в разные цвета. Но тут же поняли, что достаточно было покрасить лишь одну. Если же подумать еще немного, то станет ясно, что в покраске нет необходимости — два идеально одинаковых предмета спутать нельзя. Марк Твен, рассказывая о своем брате-близнеце, утонувшем в корыте, замечает: «Никто так и не узнал, кто на самом деле утонул, я или мой брат». Ведь если они действительно одинаковы, нет способа установить замену. Это непроверяемое, а значит, ненаучное утверждение. Вспомним наши рассуждения о ненаучных вопросах в главе «О психологии научного творчества».
В квантовой механике состояние системы описывается волновой функцией. Физические величины выражаются через эту функцию квадратично. Поэтому есть две возможности, не нарушающие перестановочную симметрию: во-первых, при перестановке частиц волновая функция не изменяется; и во-вторых, волновая функция изменяет знак при такой перестановке.
В работе, оказавшей огромное влияние на всю последующую физику, Вольфганг Паули показал, что первая возможность осуществляется для частиц с целым спином, а вторая — для частиц с полуцелым спином*
Но поясним, что такое спин частицы.
Элементарные частицы можно представить себе как маленькие вращающиеся волчки. Они характеризуются своим моментом количества движения. Как мы увидим в следующей главе, согласно квантовой механике угловой момент системы может принимать не любые значения, он изменяется скачками величины h (h — та самая постоянная Планка, которая определяет скачки в энергии электромагнитного поля и о которой мы говорили во второй главе, рассуждая о физических парадоксах). Угловой момент естественно измерять в единицах h, и такой момент называется «спином». Он может принимать целые или полуцелые значения. Так, спин электрона в атоме водорода в основном состоянии равен 1/2, а в возбужденных состояниях принимает значения 1/2, 3/2, 5/2… Спин атома гелия в основном состоянии 0, а в возбужденных: 0, 1, 2, 3… Спин покоящихся электрона, нейтрона, протона равен 1/2.
Дискретность возможных значений момента количества движения совершенно незаметна в обычной жизни, так как h очень мало (h = 10^{-27} в системе CGS). Проекции момента на какую-либо ось тоже принимают значения, отличающиеся на h. Так как проекция вектора на ось, скажем, z есть его длина, помноженная на косинус угла между вектором и осью г, то и угол может принимать только дискретные значения. Таким образом, квантовый волчок может наклоняться не под любыми углами. Разумеется, и эта дискретность находится так же далеко за пределами измерительных возможностей обычной механики.
Иное дело — малые объекты — атомы и молекулы, электроны и нуклоны. Там дискретность возможных значений вектора момента и его проекции проверяется непосредственно. Так, проекция спина 1/2 может принимать только два значения: 1/2 и -1/2, и здесь дискретность очень заметна. Частица со спином 1 имеет только три возможных проекции: +1,0,- 1. Число проекций возрастает с увеличением спина. У тел с макроскопическим моментом, то есть с огромным спином, значений проекций момента так много, что дискретность невозможно заметить.
Самый простой способ найти спин — это определить число его проекций. Число проекций у частиц со спином 1 равно 21+1. Кроме того, спин частицы влияет на зависимость сечения рассеяния от угла отклонения.
Таким образом, волновая функция изменяет знак при перестановке, скажем, двух электронов (спин электрона равен 1/2) и не изменяется при перестановке двух пи-мезонов (спин пи-мезона равен нулю). Теперь уже нетрудно понять принцип «запрета Паули», относящийся к частицам с полуцелым спином: если две частицы с полуцелым спином находятся в одинаковом состоянии, то их перестановка не может изменить волновую функцию. Между тем, по теореме Паули, волновая функция должна была бы изменить знак. Следовательно, такая волновая функция равна нулю. Но волновая функция определяет вероятность нахождения частицы в данном состоянии: если она равна нулю, значит, такое состояние невозможно — две частицы с полуцелым спином не могут находиться в одинаковом состоянии.
Изотопическая симметрия
Это сходство навело на мысль, что нейтрон и протон есть как бы два состояния одной и той же частицы. Три пи-мезона — это тоже одна частица, которая может находиться уже не в двух, а в трех изотопических состояниях.
Введем новое понятие — изотопический спин (изо-спин), и пусть его свойства напоминают обычный спин, тогда изоспин 1 будет иметь три проекции, а изоспин — 1/2 — две. У нуклона два изотопических состояния, следовательно, его изоспин равен 1/2, а протон и нейтрон соответствуют двум проекциям 1/2 и -1/2. У пи-мезона изотопический спин 1. Положительный, отрицательный и нейтральный пи-мезоны соответствуют трем проекциям изоспина 1. Таким образом, сильные взаимодействия обладают свойством изотопической инвариантности, они не зависят от того, в каком изотопическом состоянии находятся взаимодействующие частицы.
Изотопическая симметрия неточна: частицы разных зарядов имеют хоть и близкие, но неравные массы.
Странность
Создание мощных ускорителей и чувствительных методов обнаружения привело к открытию огромного количества новых частиц. Они рождаются при столкновениях нуклонов или обнаруживаются по их влиянию на рассеяние. Прежде всего обнаружились «странные» частицы. Их странность в том, что они рождаются не поодиночке, как пи-мезоны, а только парами — частица с античастицей. Чтобы объяснить это свойство, пришлось приписать частицам, помимо спина и изоспина, еще одно число — «странность». Так, лямбда-частица имеет странность -1, а антилямбда +1. У пары частица-античастица странность равна нулю. Теперь легко понять, почему лямбды рождаются только парами. Достаточно предположить, что странность сохраняется и что у нуклона и пи-мезона странность равна нулю, чтобы рождение одиночной лямбда-частицы стало невозможным в реакциях с участием нуклонов и пи-мезонов. В остальном лямбда очень похожа на нуклон.
Все сильновзаимодействующие частицы (адроны) обладают еще одним свойством: число барионов не изменяется при их (адронных) столкновениях, барионы могут только переходить друг в друга: точнее, не изменяется разность барионов и антибарионов. Это свойство можно сформулировать как закон сохранения барионного заряда, достаточно лишь приписать каждому бариону барионный заряд 1, а антибариону -1. Барионный заряд пи-мезонов, которые могут рождаться в любом количестве, следует считать равным нулю.
Вскоре обнаружились и другие странные частицы. Для включения их в одно семейство с нуклоном или с пионом (в случае барионного заряда, равного нулю) понадобилось усложнение изотопической симметрии. Нужно было предположить более широкую симметрию, включающую странные частицы. Обнаружились два больших семейства сильновзаимодействующих частиц: барионы и мезоны. Барионы имеют полуцелый спин (1/2,3/2…) и барионный заряд 1, мезоны — целый спин (0, 1, 2…) и не имеют барионного заряда. Семейство барионов разбилось на две группы с близкими свойствами. Барионы одной из них (их восемь) имеют спин 1/2; в другой группе десять частиц, и спин их 3/2. Аналогично мезоны с нулевым спином образуют восьмерку схожих часгиц.
Изобилие частиц, обнаруженных в результате успехов теоретической и экспериментальной физики, не радовало, а только озадачивало теоретиков. Начались попытки найти праматерию или прачастицы, с тем чтобы все обилие наблюдаемых частиц получалось бы из комбинаций нескольких элементарных, или, говоря осторожнее, более элементарных частиц.
ИСТОРИЯ ОДНОЙ СИММЕТРИИ
Три кварка для мастера Марка!..
Д. Джойс
Необыкновенно поучительна и драматична история работ по нахождению субчастиц, из которых состоят адроны. Из разрозненных фактов постепенно возникала все более отчетливая картина устройства адронов. Мы перечислим главные события этой драмы, за которыми стоят огромные усилия физиков всех стран, временные удачи и провалы, судьбы людей, потерявших годы в попытках найти истину на неправильном пути. И вместе с тем мы увидим, что неудавшиеся попытки каждый раз приближали к цели и подготовили правильное решение.
Пока были известны только два адрона — нуклон и пи-мезок, была надежда, что элементарными частицами являются нейтрон и протон, а пи-мезон есть связанное состояние нуклона и антинуклона. Так, отрицательный пи-мезон строился из антипротона и нейтрона с противоположными спинами. Эту идею не удалось превратить в убедительную количественную теорию, и к лучшему, так как сразу после открытия лямбда-частицы стало ясно, что первичные частицы следует снабдить странностью. Тогда возникла идея, что есть не два, а три строительных элемента, которые обозначались аналогично нейтрону, протону и лямбде: n, р, \lambda. Развитие этой идеи привело к созданию модели Окуня — Сакаты, по именам советского теоретика Льва Окуня и японского — Сёити Сакаты. Субчастицы имели те же свойства, что и их тезки — нейтрон, протон, лямбда.
Мезоны составлялись из субчастицы и ее античастицы, а барионы — из двух частиц и античастицы. Таким образом, из субчастиц n, р, К и их античастиц были составлены все известные тогда адроны и предсказано су
Начало истории
шествование некоторых новых адронов, которые были открыты позднее.
Так, из трех частиц, n, р, \lambda и трех античастиц можно составить девять мезонов со спином ноль, а известны были лишь семь: три пи-мезона и четыре К-мезона. Два недостающих электрически нейтральных мезона \eta и \eta’ были открыты через несколько лет.
Составная модель естественным образом объяснила разбиение девяти мезонов на семейство из восьми (октет) и одиночного мезона (синглет), но объяснить наблюдавшиеся семейства барионов, в частности семейство восьми барионов со спином 1/2, на основе этой модели не удавалось.
Кварки
Все многочисленные попытки получить наблюдаемые семейства барионов и мезонов из частиц с целым электрическим и барионным зарядом потерпели неудачу. Неожиданный выход из тупика был найден американскими теоретиками Марри Гелл-Маном и независимо Джорджем Цвейгом.
Они предположили, что все адроны составлены из частиц с барионным зарядом, равным 1/3 нуклонного, и с электрическим зарядом, равным 2/3 или -1/3 заряда протона. Спин у этих частиц такой же, как у нуклона, равный 1/2. Частицы с дробным электрическим зарядом никогда не появлялись на опыте, и физики были так прочно убеждены в том, что все заряды кратны электронному или протонному, что идея частиц с дробным зарядом казалась дикой. Американский журнал «Physical Rewiew Letters» отказался печатать статью Гелл-Мана, и ему пришлось отправить ее в Европу в «Physics Letters». Гелл-Ман назвал эти дикие частицы «кварками» — так в романе Д. Джойса «Поминки по Финнега-ну» кричат чайки.
Все адроны, как по мановению волшебной палочки, улеглись в те группы с одинаковыми свойствами, которые были ранее установлены экспериментально.
Барионы состоят из троек кварков, чтобы барионный заряд был равен единице. Из трех кварков можно составить две комбинации со спином 1/2 и 3/2, поэтому и возникают два семейства барионов. Пришлось ввести три типа кварков: верхний, нижний и странный. Они обозначаются начальными буквами английских слов up, down, strange. Кварк u имеет электрический заряд 2/3; d- и s-кварки — 1/3; странный кварк имеет странность 1 (он входит только в странные адроны), а и- и d-кварки имеют странность 0. Кварки u, d есть две изоспино-вые проекции одной частицы с изоспином 1/2 (верхняя и нижняя проекции — отсюда и название этих кварков). Нейтрон и протон устроены так: n = (udd); р = (duu). Или, иначе, нейтрон состоит из двух d-кварков и одного u-кварка, а протон получается заменой u +1 d. Легко увидеть, что при этом заряд нейтрона равен нулю, а протона 1, как и полагается. Почти так же легко составить все возможные комбинации троек из трех кварков с суммарным спином 1/2 и 3/2. Получаются все барионы, входящие в два семейства — восьмерку и десятку. Мезоны состоят из кварка и антикварка. Так, заряженные пи-мезоны изображаются как л+ = (ud); \pi^- = (du); а нейтральные как комбинация (uu) (dd). Чертой обозначаются антикварки; их электрический заряд отличается знаком от заряда соответствующего кварка. В пи-мезон странный кварк не входит, пи-мезоны, как мы уже говорили, — частицы со странностью и спином, равными нулю. У К°-мезона странность — 1 . К°= (ds). Это нейтральный мезон. Аналогично составляются и заряженные: К+ =(us); К-= (us).
Поиграйте в эту игру, постройте и другие адроны. Это напоминает складывание кубиков.
Однако, как мы сейчас увидим, нашего набора кубиков все еще недостаточно для полной картины.
Кварки нужно раскрасить!
Среди барионов, составляющих десятку со спином 3/2, есть дельта-резонанс (или дельта-барион). Он обозначается знаком Л (греческая заглавная буква «дельта»). Эта частица живет недолго, ее трудно увидеть в свободном состоянии. Однако она проявляется в рассеянии пи-мезонов на нуклонах. Дельта-барион представляет собой связанное состояние нуклона и пи-мезона. В процессе рассеяния пи-мезон и нуклон на время объединяются в дельта-барион. Поэтому сечение рассеяния пи-мезона на покоящемся нуклоне имеет максимум (резонанс) при энергии пи-мезона, соответствующей этому связанному состоянию.
Воспользуемся известной везде, где есть телевизор или радио, формулой Е=mс2, энергия равна массе, помноженной на квадрат скорости света. Разделив энергию пи-мезона в максимуме сечения на с2 и прибавив к массе нуклона, получим массу дельта-резонанса. Поскольку нуклон и пи-мезон не странные частицы, странность дельты равна нулю. А это означает, что она состоит из и- и d-кварков.
По зависимости сечения от угла отклонения рассеянных частиц было установлено, что спин дельты равен 3/2. Были обнаружены четыре изотопические разновидности дельта-бариона, отличающиеся только электрическим зарядом.
Нетрудно их все построить нз троек и- и d-кварков: (ddd)=\del^-, (ddu)=\del^0, (duu)=\del^+; (uuu)=\del^{++}. Это дельта-барионы с зарядами — 1, 0, 1, 2. Мы перебрали все возможности, следовательно, других дельта-барионов нет. Например, \del^{-} не существует. Частицу с двойным отрицательным зарядом можно построить только из антикварков: (uuu)= \del^{-}.
Обратим особое внимание на дельта плюс-плюс ба-рион, который, как мы только что видели, состоит из тройки u-кварков. (Только тогда полный заряд будет 2(3 x 2/3 = 2).)
Но для того чтобы спин дельта равнялся 3/2, нужно, чтобы проекции спинов всех трех и были одинаковы и равны 1/2.
Возникает противоречие с принципом Паули! Ведь согласно этому принципу частицы с полуцелым спином не могут находиться в одном и том же состоянии. Чтобы избежать противоречия, можно было бы попытаться по-разному распределить эти три кварка в пространстве внутри дельта-бариона. Но при таком неравномерном распределении возрастает энергия, а следовательно, и масса дельта-бариона. Вместо наблюдаемой массы (примерно полторы нуклонных) мы получили бы значительно большую. Было много теоретических попыток обойти принцип Паули, но все они потерпели неудачу. Оказалось, что единственная возможность — предположить, что каждый кварк, помимо спина и заряда, имеет еще одну характеристику, которая была условно названа «цвет». Каждый кварк может иметь один из трех цветов, скажем красный, желтый, синий. Противоречие с принципом Паули снимается: u-кварки в дельта-барио-не разноцветные, а разным частицам не запрещается находиться в одном состоянии.
Только не надо понимать цвета кварков буквально, это лишь красивое условное обозначение, можно было бы просто пронумеровать их: u_1,u_2,u_3.
Кварки не могут жить друг без друга
Многочисленные экспериментальные и теоретические исследования подтвердили дробные заряды и трехцвет-ность кварков. Кварки стали таким же достоверным объектом физики, как протон или электрон. И вместе с тем, несмотря на многие попытки, не удалось найти экспериментально свободные частицы с дробным зарядом. Кварки не вылетают из адронов даже при энергичных столкновениях. Хочешь не хочешь, невылетание кварков приходится возвести в ранг закона природы. В изолированном состоянии могут находиться только «белые» частицы, адроны и лептоны (электрон, мюон, нейтрино); цветные же частицы — кварки — можно наблюдать только внутри адронов. Их нельзя удалить далеко друг от друга. При попытке их раздвижения они превращаются в белые частицы. Если при столкновении, скажем, электронов с позитронами при больших энергиях (например, в ускорителе на встречных пучках) рождается пара кварк — антнкварк, то она немедленно рождает другие цветные пары, и все они группируются в белые комбинации — барионы и мезоны. Чуть позже мы определим слова «белая частица» более точно.
На первый взгляд невылетание кварков не такое уж странное свойство. Нейтрон живет в ядрах неограниченно долго, а в свободном состоянии распадается за пятнадцать минут. Конечно, это громадное время для ядерной частицы, но, например, Д-резонанс распадается за такое малое время, что его невозможно увидеть в свободном состоянии и он может наблюдаться только по его влиянию на пион-нуклонное рассеяние. Кварки и антикварки при раздвижении так быстро превращаются в белые частицы, что далеко друг от друга их нельзя обнаружить.
Необычность этого физического объекта в том, что кварки не живут друг без друга. До того как кварк и антикварк превратятся в белые частицы, они скреплены друг с другом силовыми взаимодействиями, на какое бы расстояние они ни раздвигались. В электродинамике два противоположных заряда тоже притягиваются друг к другу, но сила этого притяжения убывает как квадрат расстояния. Поэтому при рождении пары электрон — позитрон эти частицы можно считать свободными, как только они хотя бы немного раздвинутся так, чтобы потенциальная энергия стала меньше кинетической. В случае пары кварк — антикварк такой момент никогда не наступает — потенциальная энергия их взаимодействия растет с расстоянием!
Это объясняется свойствами того поля, которое скрепляет кварки: оно не убывает с расстоянием, как электрическое.
Когда рождается пара кварк — антикварк, они сначала разлетаются. Их кинетическая энергия превращается в потенциальную энергию их притяжения, как у двух разлетающихся шаров, соединенных пружиной. Но при большой потенциальной энергии система делается неустойчивой, пружина рвется, система превращается в два летящих в разные стороны снопа белых частиц.
Были обнаружены и другие типы, или, как принято называть, «ароматы» кварков — «очарованный» и «красивый».
Теория предсказывает еще один аромат — «высший». Этот кварк пока не подтвержден опытом. Как и u-, d-, s-кварки, эти кварки обозначаются с, b, t — по начальным буквам соответствующих английских слов (charm, beauty, top).
Итак, есть кварки и антикварки шести ароматов — и, d, s, с, b, t, и каждый из кварков имеет три цвета. Общее число кварков 6x2x3 = 36 (вместе с антикварками).
Будем надеяться, что этим исчерпывается изобретательность природы и больше кварков не обнаружится.
Поле, склеивающее кварки
Как ни важно знать симметрии, они не исчерпывают всех свойств физических объектов. Нужно еще знать, как взаимодействуют и движутся поля и частицы.
Соображения симметрии позволили нам найти, из каких кварков составлены адроны. Но гораздо сложнее понять, что удерживает и как движутся кварки внутри адронов. Электрон в ядре атома водорода удерживается возле протона электрическими силами. Аналогично этому необходимо предположить, что есть особое поле, которое не дает кваркам разбегаться. Поле, склеивающее кварки, было названо «глюонным», от английского слова «glue» — клей. Так же как и для электромагнитного поля, применение квантовой механики к глюонному полю приводит к скачкообразному изменению энергии. Энергия поля изменяется скачками величины E=h \omega(/lambda), где \mu — есть частота поля с длиной волны X. Порция энергии глюонного поля называется «глюоном», аналогично тому, как порция энергии электромагнитного поля называется «квантом» или «фотоном».
Квантовая электродинамика оказалась замечательной теорией: ее предсказания выполняются с колоссальной точностью. Кроме того, она обладает калибровочной симметрией. Физики-теоретики пришли к заключению, что калибровочная симметрия — почти неотъемлемое качество физической теории. Поэтому уравнения глюонного поля следует искать по образу и подобию уравнений электродинамики. Из калибровочной симметрии следует, в частности, что глюон, как и фотон, — безмассовая частица.
Но есть одно важное отличие: кварки, взаимодействуя с глюонным полем, могут изменять свой цвет, тогда как электрон не изменяется при взаимодействии с электромагнитным полем. Это делает глюодинамику более сложной, чем электродинамика.
Для каждого изменения цвета кварка нужно вводить свое поле: красно-синее, сине-желтое и так далее. Всего девять вариантов (3×3). В действительности, как мы увидим, нужно ввести не девять, а восемь глюонных полей. Из трех полей — красно-красного, сине-синего, желто-желтого — можно составить одну бесцветную — белую — комбинацию, которую не следует включать в число цветных полей, обеспечивающих взаимодействие кварков. Для того чтобы в этом разобраться, нам придется сделать усилие, — ничего не поделаешь, симметрию не всегда легко увидеть.
Вспомним, что говорилось в первом разделе этой главы о классификации величин, по-разному изменяющихся при операциях симметрии, например при поворотах в пространстве.
По аналогии с пространственной симметрией нам нужно ввести трехмерное цветовое пространство и классифицировать все величины по тому, как они изменяются при поворотах в этом пространстве.
Белые частицы не должны изменять свое состояние, точнее, свою волновую функцию при цветовых поворотах — они скаляры относительно цветовых преобразований. Волновая функция, описывающая состояние кварка, не остается неизменной, она определенным образом изменяется при поворотах в цветном пространстве.
Для того чтобы сохранилась та классификация барионов и мезонов, которая была до введения цвета, необходимо, чтобы из 27 цветных состояний, которые есть у трех кварков (3x3x3 = 27), можно было составить одну комбинацию, не изменяющуюся при поворотах в цветном пространстве, то есть белое состояние, соответствующее бариону; а из девяти цветных состояний системы кварк — антикварк (3×3 = 9) — одну белую конструкцию — мезон. Перебирая все ароматы кварков, входящих в состав белых частиц, мы получим те же семейства барионов и мезонов, что и до введения цвета.
Так как глюон может виртуально (на время) превращаться в пару кварк — антикварк, то его волновая функция преобразуется так же, как волновая функция пары, и, значит, из девяти глюонных полей можно тоже образовать одно белое поле. Симметрия требует, чтобы все восемь цветных глюонных полей одинаково взаимодействовали с кварками. Белое же глюонное поле может взаимодействовать совсем иначе — у него своя константа взаимодействия, ведь оно может превращаться только в белые кварковые комбинации. Это поле, по-видимому, никогда не возникает. Предположим, что нет никаких других полей, влияющих на глюоны. Тогда из-за калибровочной инвариантности масса глюона строго равна нулю, и нетрудно убедиться, что белое глюонное поле крайне мало.
Действительно, если бы нейтроны и протоны, входящие в состав ядер вещества, создавали сколько-нибудь заметное белое глюонное поле, то между макроскопическими телами действовали бы огромные силы (ведь для безмассовых глюонов справедлив закон Кулона) и белое глюонное поле просто добавлялось бы к полю тяготения. Из того, что на поверхности Земли нет никаких других сил, кроме силы тяжести, следует, что константа взаимодействия нуклонов с белым глюонным полем в 1050 раз меньше, чем их взаимодействие, скажем, с пионами.
Мы уже сталкивались с симметрией, напоминающей цветовую, когда обсуждали классификацию барионов и мезонов. Только там речь шла об изотопической симметрии, о симметрии в пространстве трех ароматов: u, d, s. Там мы умолчали о том, как получается из кварков, скажем, семейство из восьми мезонов. Сейчас это уже нетрудно.
Всего из кварка и антикварка можно составить девять ароматических (или изотопических) комбинаций. Из них одна — скалярная (это семейство из одного мезона), а остальные восемь преобразуются в пространстве ароматов как кварк — антнкварк и образуют семейство из восьми мезонов.
Обе эти симметрии: изотопическая (включающая только три аромата u, d, s) и цветовая (симметрия в пространстве трех цветов)-имеют одну и ту же математическую природу, хотя и реализуются в разных пространствах — вспомним слова Дж. Буля, их стоит повторить: «Действенность анализа зависит не от истолкования символов, а исключительно от законов их комбинаций». В обоих случаях действует одна симметрия. Математики обозначают ее символом SU(3) («эс-у-три»). Чтобы получить представление об этой и других возможных симметриях, нужно изучить важный для физики раздел математики — теорию групп.
Но на этом теория сильных взаимодействий не заканчивается. Недостаточно найти свойства цветовых преобразований кварков и восьми глюонных полей. Главная задача — найти уравнения, которые описывают эти поля и их взаимодействия с кварками. И наконец, не менее важно решить эти уравнения, выразить массы всех адронов и их взаимодействия через свойства пока «элементарных» частиц — глюонов и кварков. Так поступали физики, определяя свойства атомов и молекул через свойства считавшихся элементарными ядер и электронов.
Забытый клад
Как найти уравнение для глюонных полей и для кварков, которое бы обобщало уравнение Максвелла для электромагнитного поля, взаимодействующего с электронами?
Тут придется рассказать о редком случае в науке, который можно назвать «новое — это хорошо забытое старое». Еще в 1954 году два теоретика — Чжень-нин Янг и Р. Миллс — играли в математическую игру. Они задались целью получить обобщение электродииамики на случай трех типов калибровочно-инвариантных полей, которые преобразуются друг через друга, подобно тому как три пнонных поля — положительное, отрицательное и нейтральное — преобразуются при поворотах в изотопическом пространстве. Это была игра, потому что тогда казалось, что нет и в помине никаких физических объектов, к которым можно было бы приложить такую теорию.
Прежде всего выяснилось важное обстоятельство-; такие поля можно разумно ввести, только если предположить, что они взаимодействуют между собой. Электромагнитное поле в отсутствие зарядов само с собой не взаимодействует, без зарядов уравнения Максвелла — линейные. Уравнения же Янга — Миллса оказались обязательно нелинейными. Они однозначно определились из требования калибровочной инвариантности и симметрии в изотопическом пространстве. У Янга и Миллса три поля имели заряды +, -, 0. Они могли изменять свой заряд, взаимодействуя с нуклонами (переводя протон в нейтрон и обратно). И, что примечательно, поля взаимодействуют с нуклоном с тем же зарядом, что и между собой.
Как только выяснилась многоцветность кварков и глюонов, возникла идея описать соответствующие поля с помощью уравнений, аналогичных уравнениям Янга — Миллса. Нужно было только обобщить эти уравнения на случай ие трех, а восьми полей, преобразующихся в цветовом пространстве, и приписать кварку, кроме электрического заряда, особый цветовой заряд, определяющий его взаимодействие с глюонным полем, подобно тому как заряд электрона определяет его взаимодействие с электромагнитным полем.
Так у теоретиков появился математический аппарат, который позволил предсказывать новые явления.
Это великолепный пример того, как красивое построение обязательно находит себе применение. Все дальнейшее развитие физики элементарных частиц подтвердило ожидания теоретиков. Обобщенные уравнения Янга — Миллса вместе с уравнениями для кварковых полей действительно описывают сильные взаимодействия элементарных частиц. По аналогии с электродинамикой эту теорию назвали «хромодинамика» (от греческого слова «xpo;j.oq» — цвет). Пока не удается решить эти уравнения во всех случаях. Взаимодействие глюонных полей и кварков на больших расстояниях не мало, как в случае электродинамики, а это всегда крайне затрудняет решение.
Уравнения Янга — Миллса имеют много удивительных особенностей, но об одной из них нельзя не рассказать. Истинное взаимодействие глюонов и кварков крайне мало. Однако каждый кварк притягивает к себе глюонное поле и поэтому окружен глюонным облаком, которое увеличивает его взаимодействие с другим кварком или с глюонным полем. Такой эффективный заряд совпадает с истинным (как иногда говорят, с «голым» или с «затравочным»), когда расстояния между кварками или глюонными сгустками очень малы. По мере увеличения расстояния заряд растет, сначала медленно, а затем, на расстояниях порядка размеров адронов (10-14 сантиметра), резко возрастает. При больших энергиях, когда частицы сближаются на малые расстояния, заряд уменьшается, и взаимодействие между кварками убывает. Это явление называется «асимптотической свободой». Но при малом взаимодействии хромоди-намика не сложнее электродинамики. Поэтому решения уравнений хромодинамики хорошо исследованы при больших энергиях.
Удивительное явление уменьшения заряда с ростом энергии подтвердилось экспериментально в количественном согласии с теорией. Объяснилось много интересных явлений в области больших энергий, например, множественное рождение частиц при столкновении электрона с позитроном.
Но как раз в той области масштабов и энергий, которые определяют структуру адронов, а следовательно, и их массы, заряд велик, и решение пока не удается найти аналитически.
Необходимо также объяснить, почему на опыте в свободном состоянии наблюдаются только белые частицы. Мы уже упоминали без доказательства, что глюонное поле кварка и вообще любого цветного объекта не убывает с расстоянием. В отличие от электрического поля вокруг точечного электрического заряда силовые линии глюонного поля не распределены равномерно по всем направлениям, а сосредоточены в узкой трубке, соединяющей кварк и антикварк, или, для изолированного кварка, идущей на бесконечность. Но если это так, то энергия цветового объекта будет бесконечно большой за счет энергии глюонного поля в трубке, идущей от цветного заряда к бесконечности. Тогда легко понять,
почему кварки не могут жить друг без друга и почему в изолированном состоянии есть только белые объекты. У белых частиц нет растущего глюонного поля, они глюонно нейтральны.
К сожалению, это очень правдоподобное свойство глюонного поля пока не удалось убедительно доказать.
В последние годы теоретики получили неожиданную поддержку: часть их работы взяли на себя ЭВМ. С их помощью уравнения хромодинамики удается, правда пока довольно грубо, решать численно. Результаты убеждают в правильности хромодинамики не только для больших, но и для малых энергий. Массы и взаимодействия адронов получились близкими к экспериментальным.
Так полузабытые уравнения Янга — Миллса получили новую жизнь и сделались основой одного из важнейших разделов теории элементарных частиц — теории сильных взаимодействий.
КАК РАБОТАЮТ ФИЗИКИ
Можно очень хорошо проследить особенности работы теоретиков, обсуждая главные события развития квантовой теории от ее зарождения, когда был совершенно неясен смысл сделанных предположений, до глубокого понимания, возникшего в спорах Нильса Бора с Эйнштейном. От общего анализа мы перейдем к более конкретному — к тому, как работают физики на первой стадии, делая оценки величин и их соотношений, прежде чем пытаться решить задачу точно. После этого покажем, как такой качественный анализ прилагается к задачам квантовой механики и к проблеме квантования полей.
Но сначала поговорим о задачах и особенностях физики и о ее связи с математикой.
ЗАДАЧИ ФИЗИКИ
Без участия воображения все наши сведения о природе ограничились бы классификацией фактов.
Д. Тнндаль
Есть две близкие и вместе с тем разные профессии — экспериментальная и теоретическая физика. У них общая цель — познание мира вещей; их методы разные, но они немыслимы друг без друга.
Физик формулирует свои законы, пользуясь математическими понятиями и математическим аппаратом, но задачи и методы в математике и физике резко различаются.
Наметим, разумеется только в очень общих чертах, главные направления и важнейшие задачи физики.
Экспериментаторы и теоретики
Существуют два типа физиков — экспериментаторы и теоретики, причем эти две профессии почти никогда не совмещаются в одном человеке. Физики-экспериментаторы исследуют соотношения между физическими величинами, или, говоря более торжественно, открывают законы природы, пользуясь экспериментальными установками, то есть производя измерения физических величин с помощью приборов. Надо глубоко понять связи между изучаемыми величинами, чтобы знать, как и что измерять. Физики-теоретики изучают природу, пользуясь только бумагой и карандашом, выводят новые соотношения между наблюдаемыми величинами, опираясь на найденные ранее экспериментально и теоретически законы природы. Причина разделения этих двух профессий не только в том, что каждая из них требует специальных знаний — знания методов измерения в одном случае и владения математическим аппаратом — в другом. Главная причина в том, что эти профессии требуют различных типов мышления и различных форм интуиции. Интуиция, то есть способность подсознательно находить правильный путь, играет важнейшую роль, особенно на первых стадиях работы. Поскольку теоретическая физика имеет дело с более отвлеченными понятиями, чем физика экспериментальная, физику-теоретику требуется более абстрактная форма интуиции, близкая иногда к интуиции математика.
В прошлом веке, когда физика не была еще так специализирована, многие физики совмещали обе профессии. Так, Джеймс Кларк Максвелл, получивший удивительные уравнения, объединяющие электричество, магнетизм и оптику, занимался и экспериментами. Генрих Герц, обнаруживший экспериментально электромагнитные волны, был одновременно и хорошим теоретиком. И все-таки в каждом случае можно указать, какая нз профессий главная: для Максвелла — это теоретическая физика, а для Герца — экспериментальная.
В XX веке одним из са*мых замечательных физиков-экспериментаторов был английский ученый Эрнест Ре-зерфорд; изучая рассеяние альфа-частиц на атомах, он установил существование положительно заряженного ядра с радиусом, в 10 тысяч раз меньшим, чем радиус атомной оболочки. Великим физиком-теоретиком был Альберт Эйнштейн. Пользуясь только бумагой и карандашом, он создал теорию относительности, согласно которой время течет по-разному в неподвижной системе и в системе, движущейся равномерно относительно наблюдателя. Как показали эксперименты последних десятилетий, быстродвижущиеся нестабильные частицы, например мюон или пи-мезон, распадаются медленнее, чем неподвижные, в точном соответствии с предсказаниями теории относительности. При скорости, приближающейся к скорости света, время жизни частицы неограниченно возрастает.
Замечательный итальянский физик Энрико Ферми наряду со многими другими теоретическими работами создал теорию радиоактивного распада и вместе с физиками своей группы открыл экспериментально, что почти все элементы становятся радиоактивными при бомбардировке нейтронами. Но и в этом случае можно сказать, что главная профессия — теоретическая физика.
Прекрасным теоретиком, тесно связанным с экспериментом, был покойный академик Герш Ицкович Будкер, у которого теоретическая физика совмещалась с замечательными инженерными идеями. Он теоретически разработал ускоритель на встречных пучках заряженных частиц и руководил его созданием в новосибирском академгородке. В таком ускорителе вся энергия идет на рождение новых частиц, тогда как при столкновении энергичной частицы с неподвижной мишенью на рождение идет только малая доля.
Приведенные исключения подтверждают правило, и молодой человек, интересующийся физикой, должен решить для себя, какую из двух профессий он выбирает.
Физика и математика
Задача физика-теоретика — получать соотношения между наблюдаемыми величинами с помощью математических выкладок. Не означает ли это, что теоретическая физика представляет собой нечто вроде прикладной математики? Нет, не означает. И по характеру задач, и по методам подхода к задачам математика и физика категорически различаются.
В математике важнейшую роль играет логическая строгость, безупречность всех выводов вместе с исследованием всех логически возможных соотношений, вытекающих из принятых аксиом. Задача физики — воссоздать по возможности точную картину мира без строгих правил игры, используя все известные экспериментальные и теоретические факты, используя основанные на интуиции догадки, которые в дальнейшем будут проверены на опыте. Так, математик исследует все логически возможные типы геометрий; физик же выясняет, какие геометрические соотношения осуществляются в нашем мире.
Математик, даже если он занимается прикладными задачами, пришедшими не из математики, берется за решение только тех проблем, которые не требуют дополнительных недосказанных предположений. Физик, как правило, имеет дело с задачами, в которых имеющихся исходных данных недостаточно для решения, и искусство состоит в том, чтобы угадать, какие недостающие соотношения реализуются в природе. Именно для этих догадок требуется не математическая, а физическая интуиция.
Убедительность в физике достигается получением одного и того же результата из разных исходных предпосылок, при этом приходится вводить лишние, логически не необходимые, «аксиомы», каждая из которых сама по себе не абсолютно достоверна. Единственное условие — уметь оценивать степень убедительности того или иного предположения и ясно понимать, какие из них требуют дальнейшей проверки.
Разумеется, очень полезно анализировать структуру физической теории, то есть выяснять, из каких исходных предпосылок получаются те или иные результаты. Однако главное в таком аксиоматическом подходе не общность и математическая строгость выводов, а правильный выбор исходных предположений и оценка того, какие из них наиболее достоверно подтверждены опытом, а для этого требуется интуиция физика. Когда такую работу проделывает математик, он обязательно, хотя бы на время делается физиком-теоретиком. Иначе он рискует оказаться, по выражению польского сатирика Ежи Леца, в положении эскимоса, который вырабатывает для жителей Конго правила поведения во время жары.
Итак, математика и физика — науки с разными задачами и с разными методами подхода к задачам.
В математике достоверность результатов достигается логической строгостью и анализом всех логически возможных решений. В физике рассматриваются только
те решения, которые могут осуществиться в природе, и достоверность достигается многократной проверкой сделанных предположений. Математическая строгость в физике представляет собой невозможную и ненужную роскошь. Добиваться ее так же не нужно, как не нужно требовать от бригадиров лесоповала, чтобы они на работе разговаривали стихами. Но вместе с тем физик-теоретик должен свободно владеть математическим аппаратом, знать и уметь использовать все те математические методы, которые могут оказаться полезными при решении физических задач.
Пути развития
Если какая-либо область физики достигнет такого развития, что все ее результаты можно будет вывести из нескольких строго установленных экспериментально аксиом, то она перестанет быть частью развивающейся физической науки и перейдет в раздел прикладной математики или техники. Так произошло с классической и с релятивистской механиками и с электродинамикой.
Перечислим главные направления, по которым идет развитие теоретической физики.
Это прежде всего получение количественных соотношений между наблюдаемыми величинами. Так, пользуясь законами движения электронов в металле, теоретики рассчитали кривую зависимости электрического сопротивления от температуры и объяснили природу сверхпроводимости.
Еще одно направление — обсуждение и теоретический расчет физических экспериментов. Работающие в этом направлении теоретики обычно не только рассчитывают, но и предлагают эксперименты, которые особенно важны для развития теории. В связи с увеличением стоимости опытов это направление делается все более важным.
Прикладная физика занимается проблемами, которые в обозримом будущем могут привести к практическим применениям. Например, одна из важнейших задач прикладной физики — проблема создания высокотемпературной сверхпроводимости или получение управляемой термоядерной реакции.
Следующий путь — создание адекватных методов математического описания законов природы. Сюда входят использование и развитие тех методов математики, которые позволяют выявить свойства симметрии законов природы. Количественное завершение идей общей теории относительности (теории тяготения) стало возможным только в результате применения методов описания геометрических свойств, изменяющихся от точки к точке. Для многих задач теоретической физики наиболее подходящий способ — решение с помощью ЭВМ.
И наконец, самое главное в экспериментальной и теоретической физике — поиски общих принципов, лежащих в основе законов природы, таких, как причинность, законы сохранения, свойства симметрии мира…
Итак, задача физики — намечать пути к пониманию единства, симметрии и динамики явлений, пути к пониманию красоты Вселенной, к использованию законов природы на благо человечества.
КАК СОЗДАВАЛАСЬ КВАНТОВАЯ ТЕОРИЯ?
Стану ли я отказываться от своего обеда только потому, что я не полностью понимаю процесс пищеварения?
О. Хэвисайд (один из создателей операционного исчисления)
Яркое представление о работе физиков дает история зарождения и развития квантовой теории. Мы увидим в действии множество методических особенностей научной работы, о которых говорилось в главе «О психологии научного творчества». Но, может быть, самое интересное, что все важнейшие результаты теории возникали до того, как становился ясен физический смысл сделанных предположений! Понимание возникало постепенно, по мере продвижения вперед.
Вы уже могли заметить из наших кратких обсуждений, что частная теория относительности и теория тяготения создавались совсем иначе. Там глубокие и ясные физические идеи предшествовали законченной теории. Может быть, это был последний взлет классической науки прошлого века.
Для XX века характерно именно движение вперед без прочных оснований, через смутные догадки, которые постепенно уточняются и заменяются другими. Словом,
метод проб и ошибок, который мы уже прослеживали на примере открытия кварков. В рассказах о важных открытиях обычно не говорят о неправильных догадках или говорят вскользь, и история науки представляется сплошной чередой оправдавшихся озарений. Разумеется, это не так. Было много блужданий в потемках, путь часто уводил в сторону… Когда обнаружили кажущееся несохранение энергии при \beta-распаде, до того, как стало ясно, что часть энергии уносит нейтрино, некоторые физики предполагали, что закон сохранения энергии нарушается в отдельных актах и выполняется только в среднем.
Конечно, анализ удач приносит больше, чем изучение ошибок. Мы не занимаемся сейчас историей физики, а лишь пытаемся почувствовать ход идей, поэтому ограничимся удачами.
Начало квантовой эры
В 1900 году Макс Планк задался целью понять причины странного распределения по частотам интенсивности электромагнитного излучения, которое находится в тепловом равновесии в ящике с нагретыми стенками («черное» излучение). Нужно было объяснить эмпирический закон Вина — интенсивность излучения при большой частоте света экспоненциально падает с увеличением частоты, — между тем как по классической статистике плотность энергии должна расти с частотой. Мы уже упоминали о «катастрофе Рэлея — Джинса» в начале второй главы.
Планк обнаружил, что единственная возможность объяснить парадокс — предположить, что частицы, излучающие волны с частотой со, могут изменять свою энергию только дискретными порциями \del E = h \omega. Коэффициент пропорциональности h вошел в науку как постоянная Планка — нам уже не раз приходилось говорить о ней.
Предположим, что стенки ящика содержат набор излучателей всевозможных частот. Как будут возбуждены излучатели в тепловом поле? Излучатели малой частоты будут вести себя, как полагается по правилам классической статистической физики, для них скачкообразность энергии несущественна. Все они приобретут энергию, соответствующую температуре стенок. Но излучатели, имеющие большую частоту, для которых h \omega больше, чем средняя тепловая энергия, почти все будут с наинизшей энергией. Только очень малая доля будет возбуждена. Чтобы их возбудить, нужно передать им энергию h \omega, а с помощью столкновений нельзя передать энергию, много большую, чем средняя тепловая энергия частицы. Вероятность такого события экспоненциально мала. Эти излучатели как будто заморожены, и поэтому экспоненциально мала интенсивность испускаемого ими света. Так объясняется закон Вина. Основываясь на предположении о дискретном изменении энергии излучателей, Планк получил формулу, описавшую экспериментальное распределение интенсивности для всех частот в зависимости от температуры стенок. Для согласия с опытом достаточно было только правильно подобрать константу h. Так было получено численное значение этой величины: h \appr 10-27 эрг \cdot с. Понятно, почему скачкообразность излучателей не проявляется в других случаях — порции энергии так малы, что изменение энергии кажется непрерывным.
Волна или частица?
Следующее важное событие произошло в 1905 году — появилась замечательная работа Эйнштейна по теории фотоэффекта: вырывания электронов из атома при облучении. В этой работе было показано, что фотоэффект можно объяснить, только предположив, что свет представляет собой набор частиц-фотонов, которые, ударяясь об электрон, выбрасывают его из атома. Представление о свете как о волне не могло объяснить той концентрации энергии на одном электроне, которая необходима для его вырывания.
Эйнштейн показал, что при поглощении или
рождении кванта света — фотона — одновременно исчезает
или появляется количество движения p = h \omega/c.
Таким образом, фотон имеет импульс (количество движения),
связанный с длиной волны \lambda соотношением
р=2\pi h/\lambda.
Здесь мы использовали известную связь частоты \omega с длиной волны \lambda, \omega = 2\pi/\lambda.
Энергия волны заданной частоты может изменяться только порциями h \omega, аналогично тому, как изменялась энергия излучателей в рассуждении Планка. Дискретность распространилась и на электромагнитные волны. Более того, формула Планка получается из предположения, что электромагнитное излучение в ящике есть газ частиц-фотонов, находящийся в тепловом равновесии со стенками. Кстати, Эйнштейн получил Нобелевскую премию 1922 года именно за теорию фотоэффекта, а не за свой главный духовный подвиг — теорию относительности и теорию тяготения.
В некотором смысле точка зрения Эйнштейна означала возврат к ньютоновой теории корпускул. Опять возник вопрос, на который не смог ответить Ньютон: как объединить оба представления — о волновой природе света, доказанной опытами по интерференции и дифракции, и о корпускулярной, необходимой для понимания фотоэффекта. Возник важный парадокс — «дуализм волн-частиц».
Постулаты Нильса Бора
В 1913 году вышла в свет знаменитая работа Нильса Бора, в которой он распространил на атом дискретность возможных значений энергии излучателей, предложенную Планком для объяснения свойств равновесного излучения, — допустимы не все орбиты, а только некоторые. Бор установил правила для нахождения допустимых орбит электрона.
С классической точки зрения электрон, вращающийся вокруг ядра (планетарная модель атома), должен излучать электромагнитные волны. Ведь, вращаясь, электрон движется с ускорением, а по законам классической механики не излучает только заряд, движущийся по прямой с постоянной скоростью.
Согласно правилам Бора электрон может излучать свет только при переходе с одной орбиты на другую, причем порциями с частотой \omega= (En — Em )/h. Здесь En и Em — возможные значения энергий n-той и т-той орбит.
Есть орбита с наименьшей возможной энергией, в этом состоянии электрон живет неограниченно долго — ему некуда переходить. Так объяснялась стабильность атома. Боровские правила квантования объяснили тот удивительный факт, что атомы испускают свет строго дискретных частот, и позволили выразить эти частоты через заряд ядра, заряд и массу электрона и постоянную Планка.
Таким образом, теория описывала все главнейшие свойства атомов, хотя смысл правил квантования Бора оставался загадочным. Недаром Нильс Бор назвал свои правила «постулатами» — недоказанными предположениями.
Их смысл стал ясен только после создания квантовой механики.
Правила квантования Бора — одно из удивительнейших явлений в истории науки. Только гениальным озарением можно объяснить появление этой теории в то время на таких шатких основаниях! Эйнштейн сказал по этому поводу: «Это высшая музыкальность в области теоретической мысли».
Догадка де Бройля
Уже через четыре года это удивительное предсказание было подтверждено опытом. К. Дэвиссон, Л. Джермер и Дж. П. Томсон открыли дифракцию электронов на кристаллах. Электрон действительно ведет себя как волна!
Подтвердилась не только волновая природа электрона, но и в точности формула де Бройля для длины электронной волны. История повторилась в обратной последовательности: в случае света была сначала изучена волновая природа, а затем корпускулярная, а у электрона — наоборот.
Квантовая механика
Следующий шаг — важнейшее обобщение догадки де Бройля. В 1926 году Эрвин Шрёдингер получил свое знаменитое уравнение для волновой функции (\рsi-функ-
ции) частицы, движущейся во внешнем поле. В свободном пространстве — это уравнение для волн с постоянной длиной. Его решение и есть волна де Бройля. Но во внешнем поле, например, в кулоновском поле ядра, длина волны изменяется от точки к точке. Особенно просто найти это уравнение для медленно изменяющегося поля. Тогда и длина волны изменяется медленно, и в каждой точке она определяется формулой де Бройля, но с изменяющимся от точки к точке импульсом р (r). Его можно найти из выражения для энергии:
Первое слагаемое здесь — кинетическая энергия, второе слагаемое — потенциальная. Уравнение Шрёдингера легко получается из уравнения для волн де Бройля, в которое входит слагаемое р2\psi, — надо только заменить в нем импульс р на р (r). Наверное, подобные соображения и помогли Шрёдингеру найти это замечательное уравнение.
Оказалось, что решение уравнения Шрёдингера для атома водорода получается в согласии с правилами квантования Бора не для всех энергий, а только для дискретных значений, совпадающих с теми, которые следовали из боровских правил. Объяснились многие детали устройства атомов, которые не объяснялись постулатами Бора. Стал ясен и смысл правила квантования — оно означает, что в области движения электрона должно укладываться целое число волн де Бройля. Но об этом мы подробно поговорим еще в следующих разделах и даже найдем решения упрощенного уравнения Шрёдингера для разных случаев.
За несколько месяцев до Шрёдингера Вернер Гейзенберг предложил другой вариант квантовой теории. Он, исходя из принципа наблюдаемости, представил величины как совокупность всех возможных амплитуд перехода из одного состояния квантовой системы в другие. Сама вероятность перехода пропорциональна квадрату амплитуды, точнее, квадрату модуля амплитуды — это уточнение для тех, кто знаком с комплексными числами. Именно такие амплитуды перехода и наблюдаются на опыте. В таком представлении каждая величина имеет два значка, определяющих начальное и конечное состояния системы. Эти величины называются «матрицами». Так, координате q соответствует матрица — совокупность матричных элементов qmn , где m иn — два состояния системы. Гейзенберг получил замкнутые уравнения, из которых в принципе можно найти все наблюдаемые величины. Однако в своей первоначальной форме матричная механика Гейзенберга казалась неоправданно сложной по сравнению с волновой механикой Шрёдингера. Уже в 1926 году Шрёдингер показал полную эквивалентность обоих подходов. Матричная и волновая механики объединились в квантовую.
Сейчас физики запросто обращаются с матрицами, уравнения для матриц не кажутся сложными. Но для того, чтобы получить аналитические результаты, удобнее, как говорят, перейти в координатное представление и вместо уравнения для матриц решать уравнение Шрёдингера.
Даниил Данин в книге «Вероятностный мир» описывает во всех деталях и с удивительной поэтичностью всю драму зарождения квантовой механики. Там приводится поучительный рассказ: «Летом 25-го года, когда волновой механики еще не существовало, а матричная только-только появилась на свет, два геттингенских теоретика пошли на поклон к знаменитому Давиду Гильберту — признанному главе тамошних математиков. Бедствуя с матрицами, они захотели попросить помощи у мирового авторитета. Гильберт выслушал их и сказал в ответ нечто в высшей степени знаменательное: всякий раз, когда ему доводилось иметь дело с этими квадратными таблицами, они появлялись в расчетах «как своего рода побочный продукт» при решении волновых уравнений.
— Так что, если вы поищете волновое уравнение, которое приводит к таким матрицам, вам, вероятно, удастся легче справляться с ними.
По рассказу американца Эдварда Кондона, то были Макс Борн и Вернер Гейзенберг. А заканчивается этот рассказ так: «Оба теоретика решили, что услышали глупейший совет, ибо Гильберт просто не понял, о чем шла речь. Зато Гильберт потом с наслаждением смеялся, показывая им, что они могли бы открыть шрединге-ровскую волновую механику на шесть месяцев раньше ее автора, если бы повнимательней отнеслись к его, гильбертовым, словам».
На этом закончился первый этап развития квантовой механики. Несмотря на все успехи новой механики, оставался нерешенным главный вопрос: что же такое волновая функция, основной инструмент теории?
Координата или скорость?
В 1927 году Вернер Гейзенберг сделал важнейший шаг на пути к пониманию физического смысла новой механики. Анализируя возможности измерения координаты и импульса электрона, он пришел к заключению, что условия, благоприятные для измерения положения, затрудняют нахождение импульса и наоборот — в этом смысле эти два понятия дополнительны друг другу. Для доказательства он пользовался мысленными экспериментами. Вот краткая схема одного из таких экспериментов.
Для того чтобы определить положение электрона, нужно осветить его светом и посмотреть в «микроскоп». Такой способ определения координаты дает неопределенность \del q порядка длины волны X использованного света: \del q \appr \lambda.
Для уточнения положения электрона надо брать возможно меньшую длину волны света. Но это палка о двух концах. При взаимодействии с электроном свет передает ему импульс. Чтобы уменьшить передаваемый импульс, можно ослабить интенсивность света так, чтобы с электроном взаимодействовал один фотон. Минимальный передаваемый электрону импульс будет порядка импульса одного кванта, этот импульс связан с дли-
ной волны соотношением р=2\pi h/\lambda, поэтому неопреде-
ленность импульса электрона: \del р›2\pi h/\lambda.
Умножая на \lambda и подставляя \del q вместо \lambda, получаем:
\del q \del p ›2 \pi h.
Это и есть соотношение неопределенности.
Попробуем измерить координату электрона другим способом — будем пропускать пучок электронов через отверстие в экране; плоскость экрана перпендикулярна пучку. Со светом такой опыт много раз делался, и хорошо известно, что получается. Если за отверстием поместить второй экран, то на нем мы увидим яркое пятно того же размера, что и отверстие, но края пятна будут размыты, пятно расширяется. Свет у краев отверстия загибается — это результат его волновой природы. Получится пучок световых лучей внутри некоторого угла. Этот угол — угол дифракции — равен \teta=\lambda/d,
где \lambda — длина волны, ad — диаметр отверстия. Если расстояние от отверстия до второго экрана l, то радиус ди-
фракционного пятна будет R=l /teta ~ /lambda l /d.
Вокруг центрального пятна чередуются концентрические темные и светлые кольца, быстро убывающие по интенсивности.
Загибание световых лучей легко увидеть, если закрыть почти полностью свет лампочки линейкой, держа ее на вытянутой руке. Линейка покажется выщербленной в том месте, где проходит свет. Звуковые волны гораздо длиннее световых, и поэтому звук легко огибает препятствия.
Так как с электроном связан волновой процесс, аналогичная дифракционная картина получится и при прохождении через отверстие пучка электронов. В момент прохождения отверстия поперечная направлению пучка координата электрона будет определена с точностью \del q~d, где d — диаметр отверстия.
Что будет по другую сторону экрана? По законам дифракции после прохождения отверстия получится пучок волн всех направлений, лежащих внутри дифракционного угла \teta=\lambda/d. Но теперь \lambda — это длина волны электрона \lambda = 2 \pi h/ p, где р — импульс электрона в падающем пучке. Отклонение электрона от прежнего направления после прохождения отверстия означает, что электрон получил импульс отдачи \del р в поперечном направлении, причем
Подставляя выражение для \lambda и заменяя d на \del q, получим опять соотношение Гейзенберга. Проделав большое число таких мысленных экспериментов с тем же результатом, нельзя не прийти к заключению, что мы имеем дело с принципиальным ограничением, которое природа накладывает на понятия координаты и импульса частицы. Этого ограничения не знала классическая физика — оно не вносит изменений в описание больших тел из-за малости h.
Соотношение неопределенности — частный случай и конкретное выражение общего принципа дополнительности, сформулированного Нильсом Бором в 1927 году (см. с. 46). Принципиальная неопределенность некоторых величин есть следствие применения классических понятий к описанию неклассических объектов, квантовая природа микрообъектов дополнительна к их классическому описанию. Но классическое описание результатов наблюдений неизбежно. Все измерительные приборы
166
обязательно классичны, при измерении недопустимы неопределенности, прибор должен давать определенное численное значение измеряемой величины. Особенности наблюдений квантовых объектов мы обсудим немного позже.
Физический смысл волновой функции
Проследим, как осуществляется соотношение неопределенности в нашем опыте. На экран падают электроны с очень точно определенным импульсом — их поперечный импульс равен нулю, следовательно, поперечная координата полностью неопределенна — теперь мы можем сказать точнее: вероятность до прохождения отверстия найти электрон в любой точке экрана одинакова. После прохождения отверстия поперечный импульс делается неопределенным, зато поперечная координата становится более определенной. Вероятность найти электрон на фотопластинке вне дифракционного пятна мала, неопределенность поперечной координаты \del q~R.
Анализ такого рода опытов привел Макса Борна (1926) к мысли, что волновая функция описывает вероятность того или иного значения координаты или импульса электрона в зависимости от типа поставленного опыта. При этом вероятность определяется квадратом волновой функции. Что помогло прийти к такому заключению?
Вспомним, что теория волновых явлений света — интерференции и дифракции — была разработана задолго до уравнений Максвелла, до того как была понята электромагнитная природа света. Предполагалось только, что источник света испускает волны неизвестной природы, а интенсивность света пропорциональна квадрату той величины, которая колеблется. В современном представлении колеблются во времени и пространстве электрические и магнитные поля и интенсивность света пропорциональна их квадрату. Но почти все волновые проявления не зависят от природы света.
Было естественно и для волн, связанных с частицами, считать, что есть некий волновой процесс, а интенсивность — в нашем случае вероятность — пропорциональна квадрату волновой функции.
Сначала предполагалось, что волновым свойствам частицы соответствует некое реальное физическое поле, подобное электромагнитному полю в световой волне.
Но тогда уже один электрон давал бы в одном акте всю дифракционную картину, между тем он чернит одно зерно. Это только один из доводов; от этого взгляда на природу волнового процесса пришлось отказаться по многим причинам. Таким образом, волновая функция частицы не есть какое-либо физическое поле, она представляет собой запись потенциальных возможностей исхода того или иного последующего наблюдения.
Волновая функция есть максимально полное допустимое описание состояния частицы. Она заменяет классическое состояние, которое задается координатами и скоростями.
Волновая функция, описывающая состояние электромагнитного поля, имеет ту же природу; она не есть электромагнитное или какое-либо другое физическое поле, она определяет только вероятность того или иного значения поля в каждой точке.
Применению квантовой механики к полю посвящен конец этой главы.
Нарушается ли причинность?
Предсказания квантовой механики не дают однозначного ответа, они дают лишь вероятность того или иного результата. Как бы точно мы ни определяли состояние до падения на экран, нельзя предсказать, в какой именно точке фотопластинки окажется электрон. Можно указать только распределение вероятности найти его в той или иной точке.
Не означает ли эта неоднозначность нарушения причинности? Классическая физика не знала неопределенности. Успехи небесной механики в XVII и XVIII веках внушили глубокую веру в возможность однозначных предсказаний. Эту гордость неограниченными возможностями науки выразил Пьер Лаплас (1749-1827): «Дайте мне координаты и скорости всех частиц — и я предскажу будущее Вселенной!» Появление электродинамики не изменило этой веры. Хотя начальное состояние в электродинамике задается не только координатами и скоростями частиц, но и распределением полей, — ее предсказания однозначны.
Предсказания классической статистической физики носят вероятностный характер. Она отвечает, например, на вопрос, какова вероятность найти частицу нагретого газа с той или иной энергией, или, иными словами, предсказывает распределение частиц по энергии. Но есть важное отличие от квантовой механики. Вероятность в статистической физике есть результат сложности системы, результат неточного определения начального состояния. Кроме того, механическая система должна обладать важным свойством — она должна быть «размешиваемой». Это означает, что малая неточность начальных условий за короткое время приводит к размешиванию системы по всей области ее возможных состояний. Но за всем этим стоит однозначность механических законов.
В квантовой механике неопределенность принципиальная, она следует из дополнительности квантовомеха-нических свойств и классического описания. И, кроме того, она проявляется уже для самых простых объектов, для индивидуальных наблюдений за одной частицей.
Главное открытие квантовой механики — вероятностный характер законов Вселенной. На некоторые вопросы нельзя однозначно ответить.
Как мы уже знаем, «задать координаты и скорости всех частиц» невозможно. Самое большее, что можно сделать — задать в начальный момент волновую функцию. Квантовая механика позволяет однозначно найти волновую функцию в любой более поздний момент. Вместо восклицания Лапласа можно произнести с такой же гордостью: «Дайте мне волновую функцию всех частиц — и я предскажу будущее!»
Впрочем, невозможность предсказывать будущее в практической жизни не связана с квантовой неопределенностью. Мы имеем дело с такими сложными системами, в которых определить начальную волновую функцию так же невозможно, как координаты и скорости.
Нильс Бор отмечал, что попытка определить волновую функцию живого объекта немедленно приводит к его гибели. Наше будущее зависит от таких сложных, неопределенных систем, как люди! Но вернемся к физическим законам.
Итак, мы не можем проследить траектории отдельных частиц; причинность в лапласовом смысле нарушена, но в более точном смысле она соблюдается. Из максимально полно определенного начального состояния однозначно следует единственно возможное конечное состояние. Изменился только смысл слова «состояние». Что же делать, если выяснилось, что понятие «состояние», принятое в классической физике, принципиально неосуществимо?
Состояние частицы можно изменить, не прикасаясь к ней!
Невозможность однозначно предсказать исход единичного опыта была настолько непривычна, что вызвала много возражений. Является ли квантовомеханическое описание полным, или необходимо создать более точную теорию, где все было бы однозначно? Не надо ли изменить интерпретацию волновой функции?
Эйнштейн писал в 1936 году: «Это мнение логично и не приводит к противоречиям, но оно настолько противоречит моему научному инстинкту, что я не могу отказаться от поисков более полного понимания».
Многолетний спор Бора с Эйнштейном привел к углублению и уточнению теории измерений в квантовой физике. Дальнейшее развитие до сих пор подтверждало позицию Бора о полноте квантовомеханического описания реальности.
Чтобы понять существо затруднений, нужно разобраться в особенностях квантовомеханических наблюдений.
Прежде всего свойства микроскопических объектов нельзя изучать, отвлекаясь от способа наблюдения. В зависимости от него электрон проявляет себя либо как волна, либо как частица, либо как нечто промежуточное. Разумеется, есть также свойства, не зависящие от способа наблюдения: масса, заряд, спин частицы, барионный заряд, магнитный момент… Но всякий раз, когда мы хотим измерить какие-либо величины, не имеющие определенного значения, результат будет зависеть от способа наблюдения. Это свойство квантовых объектов В. А. Фок называл «относительностью к средствам наблюдения». Доквантовая физика знала только относительность, связанную с движением, — относительность скорости, относительность формы: быстро движущееся колесо из-за сокращения Лоренца имеет вид эллипса. В квантовой теории результат зависит от того, как и что измерять в одной и той же системе координат.
Мы уже говорили, что причины этого неустранимы- мы вынуждены описывать квантовые объекты на классическом языке. Но так же, как объективность явлений природы не умаляется, а выявляется теорией относительности, относительность к средствам наблюдения в квантовой теории нисколько не затрудняет определение объективных свойств микрообъектов. История развития Вселенной не делается менее объективной от того, что мы описываем ее на нашем человеческом языке. Язык классической физики, на котором говорят наши средства наблюдения и на котором мы формулируем свои мысли, позволяет полностью охарактеризовать свойства микрообъектов. Мы неминуемо, но без потерь пользуемся субъективными инструментами для описания объективного. Карл Вейцзеккер — немецкий физик, много сделавший в теории ядра, — сказал: «Природа существовала до человека, но человек был до естествознания», И вместе с тем слишком частое упоминание слова «наблюдатель» при описании измерений в квантовой механике оставляет неприятное чувство. Мне кажется, от этого легко избавиться — можно не говорить о наблюдателе и под словом «наблюдение» понимать способ выяснить тот или иной вопрос, сформулированный на классическом языке. Мы как бы узнаем форму предмета, изучая его проекции — рассекая его ножом по разным плоскостям.
Вернемся к нашему измерительному прибору — экрану с дыркой. После прохождения отверстия поперечный импульс делается неопределенным. Это и приводит к дифракционному пятну. А что получится, если уточнить импульс отдачи электрона? Для этого нужно сделать такое устройство, чтобы экран вместе с отверстием мог свободно перемещаться в поперечном направлении. Измеряя изменение импульса экрана, мы по закону сохранения количества движения найдем и поперечный импульс электрона. Если импульс отдачи определен очень точно, то положение экрана будет полностью неопределенным, и дифракционная картина исчезнет — любое зерно на фотопластинке может почернеть с одинаковой вероятностью. Электрон будет такой же плоской волной, как и до экрана, только с новым определенным значением импульса.
Теперь вы видите, как работает относительность к средствам наблюдения! От наблюдения за движением экрана зависит характер почернения пластинки. Допустим, экран и пластинка находятся в разных городах. Измеряя в одном городе, я как будто могу повлиять на результат измерений в другом… Не мистика ли? Нельзя ли использовать такое явление для экстрасенсорной связи? Это так важно, что нужно задуматься. А лучший способ думать — получить то же самое другим способом. Ю. Манин говорит в упомянутой нами книжке: «Думать — значит вычислять, волнуясь».
Сделаем еще один мысленный эксперимент. Просверлим в экране второе отверстие на большом расстоянии от первого. И опять посмотрим, что получается, когда на экран падает пучок света. На втором экране мы увидим хорошо известную в оптике интерференционную картину. Помимо двух светлых пятен, против каждого из отверстий получится система светлых и темных кривых, заполняющих плоскость между пятнами. Светлые места будут там, где волны, идущие от каждого из отверстий, складываются, а темные — где они вычитаются. Это и есть интерференция. Если одно отверстие закрыть, вся эта красивая картина исчезнет.
Разумеется, то же самое будет и с электронами. Как бы редко они ни падали, на фотопластинке в конце концов получится интерференционная картина. Если сделать заслонку, закрывающую одно отверстие, на фотопластинке не будет интерференции — будет лишь одно дифракционное пятно.
Здесь проявляется еще одна важная особенность квантовой механики: волновая функция складывается из волновых функций взаимоисключающих событий. Это свойство называется «принципом суперпозиции». Закроем заслонкой одно из отверстий — тогда электрон идет обязательно через другое, и на его волновую функцию заслонка не влияет. Обозначим эту функцию через \psi_1. Перенесем заслонку на другое отверстие и обозначим
новую функцию через \psi_1. Если оба отверстия открыты, волновая функция \psi равна сумме \psi_1 и \psi_2: \psi=\psi_1+\psi_2. Вероятность найти электрон в какой-либо точке пластинки будет
Если в какой-либо точке Ф1 и ф2 равны, мы получим вероятность Р = 4 abs(\psi_1)^2 = 4P_1, а если они отличаютсд по знаку, то Р = 0 — в эти места электроны не попадают. Если отверстия будут открыты попеременно, будут складываться вероятности, а не волновые функции. Соответствующая вероятность будет
Интерференция исчезнет, величины Р, и Рг-положительные и друг друга не погашают. Эти простые формулы поясняют то, что мы получили и без них.
Мы видим, что любая попытка уточнить траекторию, отбирая случаи, когда электрон проходит через одно отверстие, уничтожает интерференцию. Опять и в этом случае наблюдение, сделанное в Москве, как будто влияет на результаты опытов в Париже.
Кроме того, есть еще одна, не меньшая на первый взгляд, странность: после каждого измерения волновая функция изменяется скачком. В самом деле, после измерения импульса отдачи скачком появилась волна с новым импульсом. В этом состоянии до падения на пластинку электрон можно было с одинаковой вероятностью найти в любом месте; после почернения неопределенность его положения скачком за ничтожное время изменилась, — теперь она задается размерами зерна. Это явление имеет красивое название: «редукция волновой функции», или «редукция волнового пакета».
Именно эта странная возможность изменить волновую функцию частицы без воздействия на нее была главным физическим аргументом знаменитой статьи Эйнштейна, Подольского и Розена «Можно ли считать квантовомеханическое описание физической реальности полным?» (1935). Они писали: «…поскольку эти системы уже не взаимодействуют, то в результате каких бы то ни было операций на первой системе, во второй системе уже не может получиться никаких реальных изменений».
Проследим это явление на совсем простом примере, где оно станет тривиальностью. Допустим, мы знаем импульсы двух частиц до столкновения, а после столкновения одна из них пролетает через лабораторию в
Дубне, а вторая — через измерительные установки Сакле возле Парижа. Если дубненский физик получит определенное значение импульса, он по закону сохранения количества движения рассчитает импульс парижской частицы. Следовательно, волновая функция этой частицы в результате измерения в Дубне определилась — она соответствует определенному импульсу.
Но это не странно, это обычный случай изменения вероятности предсказаний с каждой новой информацией. Мы задаем вопрос: какова вероятность, что парижанин найдет то или иное значение импульса при условии, что в Дубне нашли определенный импульс. Это означает, что нужно взять весь набор многократных измерений импульса в этих двух лабораториях и отобрать из него те случаи, когда в Дубне получался заданный импульс. После такого отбора все парижские измерения окажутся тоже с определенным импульсом. По существу, это просто подтверждение закона сохранения импульса. Могут быть и более сложные ситуации, но всегда влияние измерений в одной из подсистем на результаты измерений в другой нужно понимать именно в смысле отбора случаев, соответствующих определенному условию. Вероятность события при выполнении какого-либо условия называется «условной вероятностью».
Дополнительное условие заставляет нас отбирать другую последовательность событий. Естественно, что при этом вероятности изменяются, а следовательно, изменяется и волновая функция.
Какова вероятность автомобильной аварии, или, иными словами, какая доля автомобилей попадает в аварию? Ответ зависит от многих условий. Так, предсказание изменится скачком, если добавить: «в случае испорченных тормозов» или «с опытным водителем». Какова вероятность высказать неверное суждение в квантовой механике? Она резко увеличится, если добавить: «не подумав». Вот довольно распространенное утверждение: «как бы далеко ни разошлись две подсистемы, они остаются жестко связанными». Это и есть та физическая бессмыслица, против которой правильно возражали Эйнштейн, Подольский и Розен. А разгадка такова: подсистемы на большом расстоянии, разумеется, физически никак не связаны, они независимы. Но условная вероятность для одной из них, разумеется, зависит от того, какое состояние второй подсистемы мы отбираем. И явление это, как мы видим, не специально квантовое, а есть и в классической физике, и даже в повседневной жизни. Предсказание скачком изменяется при изменении условий отбора событий.
«Исправить можно, но будет хуже…» (из разговора с портным)
Нужно ли искать другую интерпретацию квантовой механики? Мне кажется, что главное — вероятностная природа предсказаний — сохранится при любых изменениях теории. Квантовая механика вместе с теорией измерений представляет собой логически замкнутую и необыкновенно красивую теорию. Все попытки ее «усовершенствовать» пока оказывались несостоятельными и в лучшем случае ограничивались вопросом: как менее красиво и более сложно получить уже известные результаты квантовой механики? Мы сейчас увидим, что единственная более или менее последовательная попытка «исправления» противоречит опыту.
В период бурных споров о полноте квантовомехани-ческого описания возникла идея: не объясняется ли
неопределенность в поведении электрона тем, что его состояние зависит не только от импульса, координаты и проекции спина, но еще от каких-то внутренних скрытых параметров? Неопределенность результата, как и в статистической физике, возникает от произвола в значении этих параметров. В принципе, если бы скрытые параметры можно было определить, предсказания сделались бы детерминированными (определенными), как в классической механике.
Конечно, это очень неуклюжий и неприятный способ спасти детерминизм такой дорогой ценой — вводя лишние переменные. Тем более что поначалу удавалось только подтверждать уже известные квантовомеханические соотношения. Некоторое время казалось, что такой подход по своим следствиям неотличим от квантовой механики. Для единичного измерения игрой скрытых параметров удается получить совпадения с квантовой механикой. Однако при повторных измерениях это не всегда возможно.
Первое измерение так ограничивает область возможных значений скрытых параметров, что их свободы ко второму измерению уже недостаточно для согласия с квантовой механикой. Наиболее убедительно это показал Джон Белл в 1966 году. Для доказательства ему достаточно было предположить, что значения скрытых параметров в разделенных подсистемах независимы. Но ведь эти параметры только для того и вводились, чтобы избежать вероятностной «зависимости» разделенных объектов квантовой механики. Иначе говоря, утверждение Белла не вызывает сомнений.
Итак, было указано, при каких экспериментах можно увидеть различие между предсказаниями квантовой механики и теории скрытых переменных. Такой опыт был выполнен в 1972 году Стюартом Фридманом и Джоном Клаузером. Они наблюдали свет, испускаемый возбужденными атомами кальция. В условиях их эксперимента кальций испускал последовательно два кванта видимого света, которые можно было отличать с помощью обычного цветного фильтра. Каждый квант попадал в свой счетчик, проходя через поляриметр, который отбирал определенное направление поляризации. Изучалось число совпадений счетчиков как функция угла между направлениями поляризации двух квантов. Теория скрытых переменных предсказывает провалы на кривой, изображающей эту зависимость. На опыте не
только не оказалось никаких провалов, но вся экспериментальная кривая с поразительной точностью совпала с теоретической кривой, полученной из квантовой механики.
Итак, никаких скрытых параметров нет. Квантовая механика лишний раз подтвердилась. Для микрообъектов нет лапласовского детерминизма.
Как ни удивительно, парапсихологи восприняли этот результат как возможное обоснование экстрасенсорных явлений. Но сначала признание: я впервые услышал о теореме Белла и об опытах Фридмана и Клаузера от американского парапсихолога. Большинство физиков, и я в том числе, были убеждены в справедливости квантовой механики и настолько не доверяли идее скрытых параметров, что перестали следить за событиями в этой области.
Неосторожная фраза «две подсистемы остаются жестко связанными после удаления на большое расстояние» оказалась не такой уж невинной. Если забыть о вероятностной природе волновой функции, то можно подумать, что связь между подсистемами — физическая, тогда как она не материальная, а информативная, в смысле условной вероятности, о чем недавно и шла речь. Физические же системы, жестко связанные на больших расстояниях, — прямой путь к объяснению многих чудесных явлений. Между тем опыт Фридмана и Клаузера только подтвердил квантовую механику, в которой нет никаких нарушений физических принципов, — соблюдается причинность: причина раньше следствия; нельзя осуществить физическое взаимодействие без того, чтобы какое-либо поле не распространилось от передающего объекта к принимающему, и скорость распространения этого поля меньше или равна скорости света.
Еще один физический факт, который некоторые парапсихологи пытаются использовать, в такой же мере не имеет отношения к экстрасенсорным явлениям. Из релятивистской квантовой механики следует — и это наблюдается на опыте, что наряду с частицами существуют античастицы: вместе с электроном — позитрон, с протоном — антипротон. Эти античастицы — такие же физические объекты, как и их более привычные партнеры, и, как и полагается, они движутся вперед по времени. Однако существует очень красивое, но не физическое, а математическое следствие их родства с частицами: античастицу можно рассматривать как частицу, движущуюся в сторону прошлого. Условность этого утверждения видна из того, что можно было бы с тем же успехом двигать вспять по времени частицы.
Если понимать этот математический факт как физическое явление, то может прийти в голову физическая нелепость: раз позитрон — это электрон, пришедший к нам из будущего, нельзя ли с его помощью узнать, что с нами будет? Нельзя ли научно обосновать удачные предсказания гадалок? Или, поскольку позитрон, родившийся рядом, — электрон, который пришел не только из будущего, но и издалека, нельзя ли увидеть удаленные предметы?
Должен разочаровать сторонников чудесного: релятивистская квантовая механика, так же как и нерелятивистская, не дает никаких научных оснований для экстрасенсорных явлений. Будущее и в этой теории вытекает из прошлого и определяется, в согласии с причинностью, событиями, которые происходили до предсказываемого момента. Видеть на расстоянии можно только с помощью чего-то, аналогичного телевизору; должен быть источник какого-либо излучения, которое передает информацию в приемник и распространяется со скоростью, не большей, чем скорость света.
В квантовой физике, так же как и в классической, пока не видно никаких фактов, которые помогли бы понять или обосновать экстрасенсорные явления. Если эти явления существуют, то их обоснование следует искать вне физики.
Как работают физики-теоретики на первой, самой важной стадии работы, когда делается качественный анализ поставленной задачи? Как мы увидим, при этом почти без всяких вычислений получаются грубые соотношения между входящими в задачу величинами, прояс
ВЫЧИСЛЕНИЯ БЕЗ ВЫЧИСЛЕНИЙ
Если математика — это искусство избегать вычислений, то теоретическая физика — это искусство обходиться без математики.
Из разговоров
няется физическая картина явления и возникает проект ожидаемого решения. Следующая стадия — получение точных количественных соотношений с помощью математического аппарата теории — целиком опирается на первую. Не имея предположительного проекта решения, без качественного анализа нельзя приступать к поискам точного результата. Действительно, удается доказать только те утверждения, которые были заранее угаданы. Из этого правила почти не бывает исключений. Анри Пуанкаре писал: «Догадка предшествует доказательству. Нужно ли указывать, что именно так были сделаны все важные открытия?»
Один из главных элементов качественного анализа — решение задачи на упрощенных моделях, в которых отброшено все несущественное, — усложнять решенную задачу несравненно проще, чем сразу решать сложную.
Размерные оценки
В некоторых случаях многое проясняет простой размерный анализ — размерные оценки входящих в задачу величин и возможные соотношения между ними. Докажем, например, теорему Пифагора из размерных сообра
жений. Из размерности следует, что площадь прямоугольного треугольника можно записать как квадрат гипотенузы с2, умноженный на некую функцию угла f (а) (пусть для определенности а есть угол между гипотенузой с и большим из катетов). То же самое относится к площадям двух подобных прямоугольных треугольников, для которых гипотенузами будут катеты а и b исходного треугольника, а его высота, опущенная из прямого угла, есть общий катет. Поэтому
Сокращая на f (а), получаем теорему Пифагора.
Оценим период колебан-ий маятника. Предположим для простоты, что тяжелый груз с массой m подвешен на легком стержне, массой которого можно пренебречь. Прежде всего выясним, какие величины могут входить в выражение для периода колебаний. Поскольку сила, движущая маятник к положению равновесия, — это сила тяжести, то период может зависеть от ускорения силы тяжести g и от массы маятника т. Кроме того, может войти также длина маятника /. Разумеется, такие величины, как температура и вязкость воздуха, несущественны, если мы пренебрегаем затуханием маятника. Не войдет в задачу также и скорость вращения Земли, если мы не учитываем ускорения Кориолиса, которое возникает от движения точки подвески маятника вместе с Землей. Ничего не поделаешь, чтобы упростить задачу, надо знать, чем можно пренебречь! Из трех оставшихся величин — g, m, l — можно составить только одну комбинацию, имеющую размерность времени. Эта величина равна sqrt(l/g), а следовательно, период Т равен T=asqrt(l/g).
Масса m не вошла в задачу. Безразмерная константа а не может быть найдена из размерных соображений, можно только сказать, что она не очень велика и не очень мала — порядка единицы. Действительно, эта величина должна быть найдена из решения не написанного нами уравнения движения маятника, а числа, возникающие из решения уравнений, встречающихся в физике, как правило, оказываются порядка единицы. Точное вычисление дает для а величину 2л. Таким образом, мы без вычислений, пользуясь только размерным анализом, получили, что период колебаний маятника не зависит от его массы и пропорционален корню квадратному из его длины. Кроме того, мы нашли также и примерную величину периода колебаний.
Обобщенный осциллятор
Во всех областях физики встречаются задачи, связанные с колебаниями около положения равновесия. Такая система независимо от ее устройства называется «осциллятором» — она осциллирует около положения равновесия. Простейший осциллятор — грузик на пружине или маятник; более сложный — натянутая струна, у нее может быть много типов колебаний: колебания с пучностью посередине (основной тон), с одним узлом, двумя узлами и так далее (обертоны). Струна — набор осцилляторов разной частоты. Аналогичный пример — столб воздуха в органной трубе — его можно заставить колебаться с наинизшей частотой — основной тон, — или с более высокой, когда в некоторых точках воздушного столба частицы воздуха будут неподвижны — аналог узлов в колебаниях струны.
Общее для всех осцилляторов заключается в том, что энергия колебательной системы состоит из двух слагаемых. Одно пропорционально квадрату отклонения осциллятора от положения равновесия — это потенциальная энергия. Если q — величина отклонения от положения равновесия, то потенциальная энергия равна
U=\gamma q2/2.
Коэффициент \gamma называется «жестокостью» осциллятора. Второе слагаемое — кинетическая энергия — может быть записано в виде T = \beta q’2/2, где q’ — скорость изменения величины q во времени. Величину в можно назвать «массой осциллятора». Если отклонить осциллятор от положения равновесия на величину q0, то запас потенциальной энергии будет U=\gamma q02/2. Поскольку осциллятор стремится вернуться в состояние равновесия, эта потенциальная энергия начнет переходить в кинетическую, а когда осциллятор будет проходить положение равновесия, вся потенциальная энергия перейдет в кинетическую. При этом скорость осциллятора q’ максимальна. По инерции он проскочит положение равновесия, и в точке — q0 вся кинетическая энергия перейдет в потенциальную, и затем опять начнется движение в сторону равновесия. Как бы ни был конкретно устроен осциллятор, его угловая частота колебаний \omega (\omega = 2\pi /Т) выражается следующим образом через жесткость \gamma и массу \beta:
\omega =sqrt(\gamma/\beta) , или Т = 2\pi / sqrt(\gamma/\beta).
В случае маятника роль жесткости играла величина g, а «массы» — длина маятника l. Таким образом, можно рассмотреть сразу все осцилляторы независимо от их физической природы.
Вот еще один осциллятор, совсем непохожий на предыдущие, но и к нему применимы те же формулы. Концы катушки из хорошо проводящей проволоки присоединены к конденсатору. Энергия такой системы состоит из двух слагаемых: энергии магнитного поля в катушке и энергии электрического поля, пропорциональной квадрату заряда Q, который в данный момент находится на обкладках конденсатора. Если заряд Q рассматривать как координату осциллятора, то энергия конденсатора будет играть роль потенциальной энергии. Энергия магнитного поля катушки пропорциональна квадрату силы тока, текущего в данный момент по катушке. Но сила тока равна скорости Q’ изменения заряда конденсатора со временем. Энергия магнитного поля пропорциональна Q’2 и соответствует кинетической энергии. Такой осциллятор называется «электрическим колебательным контуром».
Если в катушку вдвинуть, а затем вынуть магнит, в цепи возникнут электромагнитные колебания — магнитная энергия будет переходить в электрическую и наоборот. Чем меньше сопротивление проволоки в катушке, тем медленнее будут затухать колебания. Если катушка сделана из сверхпроводника, колебания практически не будут затухать.
Как угадать решение?
Можно иногда выяснить свойства решения, прежде чем будет построена теория, до того как найдены уравнения, описывающие явления. Это пример более сложного анализа размерностей, чем в случае осциллятора.
Одна из труднейших и нерешенных задач теоретической физики — связь гравитационных и электродинамических явлений.
Если такая связь существует, то в результате решения каких-то еще не найденных уравнений будет получено безразмерное число, дающее соотношение между гравитационной постоянной G и величинами, характеризующими электричество, такими, как скорость света с, заряд электрона е и его масса m. Если существенны квантовые явления, в задачу может войти еще постоянная Планка h , которая, как мы видели, характеризует скачки энергии электромагнитных колебаний. Зная размерности величин G, с, е, m, h, нетрудно убедиться, что из этих величин можно составить только две независимые безразмерные комбинации:
Первая из них хорошо известна и называется «постоянной тонкой структуры». Подстановка числовых значений дает \alpha = 1/137; \ksi = 5\cdot 1044. Может ли такое большое
число, как \ksi, возникнуть в результате решения каких-нибудь разумных уравнений? Безразмерные числа, которые получаются в физических задачах, обычно имеют порядок нескольких единиц или долей единицы. Поэтому мы вправе ожидать, что величина \ksi войдет в задачу в такой форме, чтобы в результате получилось число порядка единицы. Пока мы применяли здравый смысл. Теперь нужно сделать небольшой интуитивный логический скачок.
Правдоподобно, что в теорию войдет натуральный логарифм \ksi (ln(\ksi) ~100) в комбинации \alpha ln(\ksi) ~ 1. В этом соотношении уже нет больших чисел. Знание такого соотношения облегчает поиски решения.
Поправки к электродинамике в сильном поле
Это более сложная задача, которая даст некоторое представление о важном методе современной физики — графиках Фейнмана. Метод графиков или диаграмм совершил революцию в теоретических расчетах. Суть его состоит в том, что явления изображаются в виде рисунков, которые расшифровываются в конце работы. Даже без расшифровки, только как иллюстрация процессов, эти графики многое разъясняют. Например, такой рисунок означает рождение и уничтожение пары электрон —
позитрон фотоном, если под пунктиром понимать квант, а под линиями с разными стрелками — электрон и позитрон. Точки на графике означают акт взаимодействия кванта с электроном. Каждый акт вносит множитель е, а весь график показывает, как изменяется закон распространения электромагнитного поля из-за временного рождения пары электрон — позитрон.
Вакуум представляет собой сложную среду, в которой могут виртуально — на время — рождаться пары частиц — античастиц. Особенно ясно это станет после прочтения следующей главы. Поэтому нет никаких оснований считать, что уравнения Максвелла останутся линейными для сколь угодно сильных полей. Оценим порядок величины поправок к этим уравнениям.
Поправку к уравнениям Максвелла лучше всего
нивать по изменению безразмерной величины — диэлектрической постоянной, скажем, в электрическом поле.
Отчего изменяется диэлектрическая постоянная, определяющая скорость распространения света в вакууме в присутствии внешнего поля? Ведь внешнее поле на свет не действует. Механизм состоит в том, что свет на время рождает электрон-позитронную пару, а эти частицы уже взаимодействуют с внешним полем.
На рисунке процесс выглядит так:
Этот рисунок показывает, как изменяется во внешнем поле закон распространения фотона.
Квант на время рождает пару, а электрон и позитрон взаимодействуют с внешним полем (волнистая линия). Каждое включение внешнего поля вносит множитель еЕ, где Е — напряженность внешнего поля.
Теперь нетрудно составить безразмерную комбинацию, дающую поправку к диэлектрической постоянной. Сначала составим безразмерную комбинацию, содержащую поле Е. Так как еЕ имеет размерность энергии, деленной на длину, а величина h/mc — размерность длины, то выражение
безразмерно.
Теперь, глядя на рисунок, нетрудно догадаться, как должна выглядеть поправка к диэлектрической постоянной:
где f — произвольная функция. Заряд е входит в первый множитель квадратично, так как предварительно была рождена пара, а поле Е входит в функцию в безразмерной комбинации \beta. При сравнительно малых полях функцию f можно разложить в ряд. Он начнется с члена ~Е2, ведь Е — вектор, а в ответ может входить
только скалярная величина, то есть только квадрат вектора Е.
Итак,
КВАНТОВАЯ ТЕОРИЯ ЧАСТИЦ И ПОЛЕЙ
Декарт научил нас не только сомневаться, но и решать уравнения.
Ж- Фурье
Мы уже много раз поминали всуе знак h — постоянную Планка. Пора приступить к делу и показать не на словах, а на формулах, как эта величина участвует в квантовых явлениях. Одновременно это послужит лучшему пониманию того, что представляет собой качественный анализ и как он работает. Мы получим самые важные соотношения квантовой механики, пользуясь только качественными соображениями, отбрасывая несущественные трудности. Мы найдем уровни энергии атома, вращающегося тела, осциллятора и обсудим следствия применения квантовой механики к электромагнитному и другим полям.
Квантование атома
Согласно квантовой механике энергия электрона в атоме может принимать только дискретные значения.
Возможные значения энергии электрона в поле ядра с зарядом Z (для водорода Z = 1) даются выражением
Разности значений Еп для двух разных п (п = 1, 2, 3…) определяют с большой точностью возможные частоты наблюдаемых на опыте спектральных линий. Эта формула — результат точного решения уравнения Шрё-дингера для волновой функции, описывающей движение электрона. Посмотрим, к чему приводит качественный анализ.
Как мы уже знаем, идея де Бройля состояла в том, что каждая частица, в данном случае электрон, характеризуется волновым процессом с длиной волны
где v — скорость частицы. Дискретные значения энергии электрона получаются из условия, чтобы на той длине, на которой движется электрон, укладывалось целое число волн. Если радиус орбиты г, то электрон движется на длине 2лх и n-ному состоянию электрона соответствует условие 2ягД = п или v = hn/mr. Отсюда нетрудно найти кинетическую энергию в n-ном состоянии:
Полная энергия электрона складывается из кинетической энергии и потенциальной энергии в поле ядра, которая отрицательна и равна — Ze2/r. Полная энергия:
Длина г характеризует ту область радиусов, где в основном находится электрон; ее можно оценить из условия, чтобы полная энергия была минимальна. Нетрудно сообразить, что этому соответствуют такие г, при которых первое слагаемое приблизительно равно второму. Действительно, при малых г, когда первое слагаемое больше второго, энергия понижается при увеличении г, а при больших г, когда второе слагаемое много больше первого, г выгодно уменьшать. Точный расчет дает для минимума энергии условие 2T = V. Таким образом, получаем:
При n = 1 это выражение дает правильную оценку
для радиуса атома в наинизшем состоянии. Подставляя значение г в выражение для Е_n (r), получим:
то есть в точности то выражение, которое мы приводили. В действительности электрон может с разной вероятностью находиться на любом расстоянии от ядра. Наше упрощение состояло в предположении, что это расстояние определенное, равное г, и находится из условия минимальности энергии. Разумеется, мы действовали грубо. Поэтому нельзя доверять численному множителю перед формулой. Но все остальное получилось верно! И множитель mZ2e4/h2 и, что особенно важно, зависимость от «квантового числа» n.
Точное решение потребовало бы знания основного уравнения квантовой механики — уравнения Шрёдин-гера — и очень сложной по школьным понятиям математики. То, что мы нашли, и есть качественное решение, когда результат получается с точностью до неизвестного численного множителя, в несколько раз отличающегося от единицы, но характер зависимости от параметров задачи передается правильно. Качественное решение чрезвычайно облегчает получение точного, поскольку выясняются главные черты явления. Более того, если есть качественное решение, а точного не удается получить аналитически, можно найти его без особых потерь в понимании задачи, с помощью вычислительных машин.
Квантование вращения
Как мы сейчас увидим, применение квантовой механики к вращающемуся телу приводит к тому, что момент количества движения может принимать не любые значения, как в классической механике, а значения, кратные величине п. Это относится и к полному моменту, и к его проекции на какую-либо ось. Поэтому вращающееся тело может наклоняться не под всеми углами, а только под некоторыми. Мы уже говорили об этом в разделе о красоте науки, обсуждая внутренние симметрии.
Для больших тел эта скачкообразность незаметна из-за малости h. Иное дело — в атомах и молекулах, где момент невелик. Это удивительное явление, которое
188
было названо «пространственным квантованием», было обнаружено экспериментально еще до создания квантовой механики. В 1922 году Отто Штерн и Вальтер Гер-лах пропускали пучок атомов через неоднородное магнитное поле. Атом представляет собой магнитик с магнитным моментом, пропорциональным угловому моменту. Поэтому атомы с разными проекциями момента на направление магнитного поля по-разному отклоняются. Допустим, момент атома равен единице. Тогда возможны три проекции 1, 0, -1, и после отклонения пучок разобьется на три пучка в соответствии с этими значениями проекции момента. Так и получилось в опыте Штерна — Герлаха.
Получим пространственное квантование из простых рассуждений.
Камень у поверхности Земли может совершать три независимых движения: свободное по двум горизонтальным направлениям и ускоренное под действием силы тяжести по вертикали. Спутник, огибающий Землю, тоже совершает три независимых движения — по меридиану, по параллели и по направлению к центру Земли.
Точно так же у частицы в поле, зависящем не от углов, а только от расстояния до центра (например, ку-лоновское поле ядра), есть три независимых движения: по меридиану, по параллели и по радиусу. Все эти три движения можно квантовать независимо.
Рассмотрим движение по параллели, ось z направим от Южного полюса к Северному. Найдем соответствующую длину волны частицы. Пусть расстояние до оси вращения р. Тогда
Здесь M_z- момент количества движения вокруг оси z, или, что одно и то же, — проекция полного момента на ось z. На длине 2 \pi \rho должно уложиться целое число волн, иначе не получится стоячей волны. Совершив полный оборот и придя в ту же точку на параллели, мы должны иметь то же самое значение волновой функции, что и до оборота. Таким образом, 2 \pi \rho=n h, где п — целое число. Из выражения для \lambda получаем:
Проекция момента есть целое число, умноженное на h. Максимальное возможное значение проекции полу-
чается, когда полное вращение происходит по оси г. Тогда Mz = M = nmh. Мы получили, что и полный момент квантовой системы есть целое число, умноженное на h.
Будем измерять момент и его проекцию в единицах h. Мы видим, что проекция момента принимает все возможные целые значения от -M/h до M/h. Для момента M/h = 1, Mz /h = 1,0,- 1.
Есть частицы, которые благодаря внутреннему движению имеют полуцелый спин (момент, деленный на h); например, спин электрона и протона равен 1/2. Неудивительно, что для описания внутреннего движения частиц наша простая схема не годится. Но наш результат мало изменится, если в полном моменте участвуют частицы со спином 1/2, как в атоме водорода, где есть только один электрон, спин которого не скомпенсирован другими. Полный момент электрона и его проекция принимают не целые значения, а полуцелые. Так, для основного состояния спин электрона в атоме водорода равен 1/2, а проекции: 1/2, -1/2.
Квантовый осциллятор
Для применения квантовой механики несущественно, как реализован осциллятор — представляет ли он груз, колеблющийся на пружине, или колебательный контур.
Обозначим через q «обобщенную» координату осциллятора — это может быть величина смещения груза из положения равновесия или заряд на обкладках конденсатора в случае колебательного контура. Запишем энергию осциллятора в виде суммы кинетической и потенциальной энепгии:
Величина \beta — «масса», а величина \gamma- «жесткость» осциллятора. Можно представить, что осциллятор — это некая «частица» с массой р, которая колеблется на пружине с жесткостью у. Введем длину волны \lambda волнового процесса, связанного с нашей «частицей»,
В знаменателе, как и в случае электрона, стоит произведение «массы» на «скорость частицы». Поскольку «частица» движется в области от -q до q, то для того,
чтобы образовалась стоячая волна, на «длине» 2q должно укладываться целое число полуволн: 2q/(\lavbda/2) =n +1; n = 0,1,2,3. Сначала найдем скорость
Наинизшее значение п равно нулю — на длине 2q укладывается половина длины волны — максимум посередине и нули на краях. В этом состоянии неопределенность импульса \del p ~p~ \beta q’~h/q , в согласии с соотношением неопределенности.
Подставляя выражение для скорости в кинетическую энергию, получим:
А для полной энергии получим:
Значение q, дающее наименьшую энергию, получится, если приравнять кинетическую и потенциальную энергии:
Подставляя в выражение для энергии, найдем:
Действительно, величина sqrt(\gamma/\beta)=\omega представляет собой частоту колебаний классического осциллятора. При точном расчете для энергии получается выражение:
Таким образом, мы ошиблись только в численном множителе (\pi/2 вместо 1) при n, а также в численном значении энергии наинизшего состояния, когда n =0 = 0 (\pi h \omega/2 вместо h \omega/2). Все остальное получилось правильно! Теперь, когда результат получен, следует задуматься над тем, что мы использовали для его получения и что вытекает из полученных нами выражений для энергии осциллятора и для величины q2.
Прежде всего мы применили к нашему осциллятору, не интересуясь его устройством, принципы квантовой механики, установленные первоначально для электронов. Конечно, естественно ожидать, что общие принципы должны быть такими же и для других частиц с массой, отличающейся от массы электрона. Такое обобщение с большой точностью подтвердилось опытом. Но почему эти же принципы приложимы и к колебательному контуру, где роль «координаты» играет заряд на обкладках конденсатора? Здесь мы использовали предположение, которое много раз применялось в теоретической физике XX века. Если две системы имеют энергию, одинаково зависящую от координат и скоростей, то все свойства таких систем совершенно одинаковы, какой бы смысл ни имели «координаты» и «скорости».
Не было ни одного примера, где бы это предположение противоречило опыту. Поэтому мы вправе считать, что решили задачу о применении квантовой механики сразу для всех возможных осцилляторов.
Что означают полученные результаты? Как они переходят в формулы классической механики? Прежде всего мы получили, что энергия изменяется не непрерывно, а порциями величины h \omega. Правда, величина h очень мала (в системе CGS h=10-27 эрг-с), и для обычных макроскопических осцилляторов эта скачкообразность практически ненаблюдаема. Правильность выражения для энергии осциллятора проверена с большой точностью для многих видов осцилляторов.
Но мы получили еще одно важное свойство квантового осциллятора. Когда энергия минимальна, классический осциллятор находится в покое в положении равновесия, между тем как квантовый в наинизшем состоянии при п = 0 совершает колебания — «нулевые колебания». Кинетическая и потенциальная энергии этих колебаний порядка h \omega. Среднее значение координаты осциллятора равно нулю, а среднее значение квадрата координаты дается приведенной выше формулой. Это замечательное свойство квантовых осцилляторов хорошо проверено на опыте и чрезвычайно важно для современной физики.
Если рассмотреть звуковые колебания твердого тела как набор квантовых осцилляторов, то мы получим, что прн абсолютном нуле температуры атомы твердого тела не неподвижны, а совершают нулевые колебания. Это подтвердили опыты по рассеянию света при низких температурах! Если же теперь мы рассмотрим электромагнитные волны как набор осцилляторов в пустом пространстве, то придем к заключению, что в пустоте, даже когда в ней нет ни частиц, ни квантов, должны происходить «нулевые колебания» электромагнитного поля. И эти колебания были также обнаружены на опыте! Но этот вопрос требует более подробного обсуждения.
Квантование поля
Что же такое квант? Теперь мы достаточно подготовлены, чтобы ответить на этот вопрос. Мы ввели без объяснения несколько терминов: квантование; волновой процесс, связанный с частицей; квантовый осциллятор… Начали действовать, не очень их понимая, и тем не менее знаем теперь, как зависит энергия уровней атома водорода от квантового числа п; узнали, что квантовый осциллятор в наинизшем энергетическом состоянии колеблется, и даже стали применять результаты квантования осциллятора к такому объекту, как колебания электромагнитного поля в пустоте. А потом неожиданно обнаружили, что начали понимать! Это пример того, как возникает понимание в процессе работы. Ведь если бы мы попытались добиться полного понимания до того, как начали наши простые вычисления, ничего бы не получилось.
Но что же такое квант? Пусть имеются два металлических экрана, расположенных параллельно друг другу. Тогда между ними можно возбудить стоячую электромагнитную волну. Как это делается? Вы знаете, что от антенны радиопередатчика бегут электромагнитные волны, которые, попадая на антенну приемника, превращаются в конечном счете в звук в репродукторе или в изображение на экране телевизора. Представим себе, что такая волна попала в пространство между металлическими экранами и распространяется перпендикулярно им. Если между экранами укладывается целое число полуволн, то возникает стоячая волна. Такая волна возникает и в струне. Если вы дернете закрепленную струну, по ней побегут волны, но после отражения от места закрепления установится стоячая волна или несколько стоячих волн разной длины.
Допустим, мы возбуждаем основной тон электромагнитной волны между экранами. Тогда в средней точке амплитуды напряженности электрического и магнитного полей будут максимальны, и поля в этой точке будут периодически колебаться. Но если какая-то величина периодически колеблется, это означает, что мы имеем дело с осциллятором, надо только выбрать подходящую обобщенную координату. Для нашего осциллятора можно считать координатой напряженность электрического поля в средней точке, и роль скорости при этом будет играть магнитное поле, величина которого пропорциональна скорости изменения электрического поля. Вспомните пример колебательного контура, где потенциальная энергия осциллятора была пропорциональна квадрату заряда конденсатора, то есть квадрату электрического поля, а кинетическая энергия — квадрату магнитного поля в катушке.
Ясно, что к этому осциллятору применимы те же принципы квантования, что и к любому другому. А раз так, то энергия нашей стоячей волны может изменяться порциями h \omega.
Если расстояние между экранами l, то для основного тона имеем:
Ведь длина волны связана с периодом Т соотношением \lambda = сТ, а период связан с частотой со по формуле Т = 2\pi/\omega.
Если волна находится в состоянии с п = 0 (наинизшее состояние), то говорят, что между экранами нет квантов. Если же волна перешла в состояние с n = 1, то говорят, что появился один квант с длиной волны\lambda = 21.
Аналогичный результат можно получить и для любого обертона, когда на расстоянии / укладывается m полуволн. Если nm-номер возбужденного состояния га-той волны, то говорят, что имеется nm квантов с длиной волны \lambdaт = 21/т. Таким образом, номер обертона, определяющего длину волны, задает сорт квантов (квант сданной длиной волны), а номер возбуждения nm дает число квантов данного типа. Обычно принято характеризовать кванты не длиной волны, а величиной, которая называется «волновым вектором».
Эта величина просто связана с длиной волны: k=2\pi/\lambda(\omega=ck).
Рассмотрим теперь бегущую волну. В этом случае тоже происходят периодические колебания, и энергия для каждого волнового вектора к имеет вид, полагающийся для осциллятора. Энергия волны опять определяется формулой E_n=(n+1/2)h \omega и изменяется порциями величины h \omega, но в отличие от стоячей волны бегущая обладает количеством движения, что видно из того, что она при поглощении крылышками радиометра дает им импульс и заставляет вращаться. Поэтому, когда номер возбуждения бегущей волны с волновым вектором к увеличивается на единицу, это означает появление кванта с энергией \varepsilon = h \omega и импульсом — количеством движения- р = h \omega/c. Последнее соотношение представляет собой уже известную нам дебройлевскую связь импульса с длиной волны.
Таким образом, для бегущей волны кванты света можно считать дебройлевскими частицами, с которыми связан волновой процесс, тогда как у кванта стоячей волны средний импульс равен нулю.
Разумеется, нам не удалось добиться полного понимания, но все-таки на вопрос: что же такое световой квант, мы теперь можем дать ясный ответ. Это порция энергии электромагнитной волны с данным волновым вектором.
Эта волна есть квантовый осциллятор.
Кроме того, нам теперь понятно, что такое нулевые колебания электромагнитного поля — это нулевые колебания квантовых осцилляторов, которые соответствуют электромагнитным волнам со всевозможными волновыми векторами — каждому волновому вектору соответствует свой осциллятор.
Применение квантовой механики к другим полям дает аналогичные результаты. Существуют нулевые колебания, то есть флюктуации всех возможных полей в основном состоянии — в состоянии с наинизшей энергией, колебания, состоящие в появлении и исчезновении электрон-позитронных, нуклон-антинуклонных и других пар, пионов и других мезонов. Как и фотон, эти частицы возникают как возбужденные состояния соответствующего поля. Кроме того, существуют поля, которые нельзя считать составленными из частиц, как, например, статическое электрическое или магнитное поле. Понятие поля шире понятия частиц.
Чтобы достичь более глубокого понимания, надо самому решать задачи физики. Пассивное изучение дает лишь слабое представление о тех красотах, которые открываются при самостоятельной работе.
ПУСТОТА, ЯДРА, ЗВЕЗДЫ
Три далеких друг от друга объекта физического исследования в действительности теснейшим образом связаны между собой.
Изучение свойств пустоты — пространства, свободного от частиц, — как физической среды позволяет предсказать неустойчивость вакуума в сильных полях. Из-за этой неустойчивости возникает перестройка вакуума; она, в свою очередь, приводит к неустойчивости ядерного вещества при большой плотности; тогда могут образоваться аномальные ядра со свойствами, непохожими на свойства обычных атомных ядер. А это явление влечет за собой взрыв звезд, имеющих ядерную плотность, — материя звезды разбрасывается и может предохранить звезду от превращения в «черную дыру».
Так все области физики переплетаются в один клу
бок и являют конкретное воплощение того единства природы, о котором мы говорили в главе «О красоте науки».
КАК УСТРОЕНА ПУСТОТА?
Там сверкание новых огней и
невиданных красок, И мираж ускользающий Ждет, чтобы плоть ему дали и дали
названье…
Г. Аполлинер
Что находится между телами? Что останется, если идеальный насос удалит из-под воздушного колокола все частицы? Не есть ли пространство, в котором движутся молекулы, атомы, протоны, нейтроны, электроны, кванты, всего лишь абстрактное понятие — пустота? Оказывается, нет. Наше физическое пространство, или вакуум, — не просто геометрический объект, не ящик для физических тел, а сложная физическая система, обладающая интереснейшими свойствами, совершенно непохожими на свойства твердых сред, жидкостей или газов.
Богатство этого физического объекта открылось с развитием физики последних десятилетий. Именно изучение пустоты соприкасается с самыми глубокими понятиями научного познания, такими, как причинность, связь геометрии с материей, свойства симметрии полей и частиц, связь с ними законов сохранения. Но начнем сначала.
Можно ли толкнуть не прикасаясь?
Мы привыкли к тому, что тела действуют друг на друга при соприкосновении. От камня, брошенного в воду, бежит волна и заставляет колебаться плавающие ветки. Воздействие в волне передается от точки к точке. Звук распространяется за счет передачи давления от одного объема среды к соседнему, в пустом пространстве звука нет. Чтобы попасть в цель, нужно пустить стрелу или бросить камень. Но как объяснить, почему железные опилки на расстоянии притягиваются к магниту, а кусочки бумаги подскакивают к наэлектризованной гребенке? Почему камень притягивается к Земле, хотя между ними нет натянутой пружины?
Вот естественное объяснение: в пространстве вблизи заряженных тел, или магнита, или на поверхности Земли состояние пустоты изменяется. Это измененное состояние называется полем, оно и действует на заряженное тело, магнит, камень, заставляя их двигаться. Во всех трех случаях поля разные: электрическое, магнитное, поле силы тяжести, но каждый раз сила передается через пустое пространство от точки к точке, как через невидимую жидкость. Такой механизм передачи воздействия называется близкодействием.
Современная физика стоит на точке зрения близко-действия: все воздействия передаются от точки к точке с помощью полей. Однако физики не сразу пришли к этой естественной картине.
Существовала и другая точка зрения: в пространстве ничего не происходит, а есть сила, мгновенно передающаяся на расстоянии от одного тела к другому, — такова теория дальнодействия.
Идея дальнодействия получила особенно широкое распространение во времена Ньютона, когда он создал закон всемирного тяготения. Предположение о мгновенной передаче воздействия от одного тела к другому не помешало Ньютону получить законы движения небесных тел, с огромной точностью совпадающие с наблюдениями. И теперь мы знаем почему — небесные тела движутся с малыми скоростями, а гравитационное воздействие проходит расстояние между ними со скоростью света и кажется мгновенным.
Однако возникли серьезные затруднения со свойствами света: было известно, что свет распространяется с конечной скоростью. Кроме того, свет проходит все промежуточные точки на линии светового луча. Особенно хорошо это видно в тумане, когда пучок света прослеживается. Ньютон вышел из этого затруднения, выдвинув «корпускулярную теорию света» — светящееся тело испускает частицы — корпускулы, — которые и передают свет. При таком взгляде распространение света не противоречит идее дальнодействия.
Но представление о частицах, передающих свет, оказалось вовсе не таким невинным: его очень трудно согласовать с волновыми свойствами света, такими, как интерференция (вспомните радужные пятна на воде, это взаимодействие света, отраженного от воды и от масляной пленки) и дифракция (свет вблизи препятствия изгибается тем больше, чем больше длина волны). Ньютон пытался, но не смог убедительно соединить корпускулярную и волновую картины.
Сейчас мы знаем, что в пустоте все взаимодействия — электрическое, магнитное, гравитационное, ядерное — передаются от точки к точке со скоростью, не превышающей скорость света. Если мы сдвинули одно тело за очень короткое время, сила тяжести, действующая на другое, должна измениться. Но если это другое тело далеко, то пройдет много времени, прежде чем оно получит толчок. Где же находится возмущение, когда первое тело уже не движется, а второе еще не имеет сведений о его новом положении? На этот вопрос теория даль-нбдействия не может разумно ответить.
Поэтому многие физики отказались от идеи дальнодействия. Для объяснения передачи воздействия на расстоянии была придумана специальная среда — эфир,- заполняющая все пространство между телами. Воздействие передается за счет того, что вокруг заряженных и намагниченных тел эфир деформируется, и в этом причина силы, действующей на другое заряженное или намагниченное тело. Свет распространяется в эфире как звук в твердом теле. Деформация эфира передается от точки к точке.
Дальнейшее развитие физики подтвердило правильность этого объяснения. Пришлось только исправить представление об устройстве эфира. Вплоть до начала XX века физики пытались строить эфир по образу и подобию известных твердых и жидких тел, между тем как это среда особого рода, свойства ее следует изучать не по аналогии с известными примерами, а сами по себе.
Электромагнитные свойства пустоты
Джеймс Максвелл своими удивительными уравнениями (1878 г.) объединил различные разделы физики: оптику, электричество, магнетизм. У него были могучие предшественники: прежде всего Майкл Фарадей, открывший в 1830 году закон электромагнитной индукции.
Если изменять магнитное поле, то в проволочном кольце, окружающем магнитный поток, возникает электрический ток. Каждый знает, что на этом основаны динамо-машины — движение магнита создает ток. Как абстрактно выглядело это явление в те времена! И как быстро оно превратилось в основу для строительства современных электростанций, питающих светом и энергией громадные города!
Появление тока от переменного магнитного поля означает, что в пространстве вокруг магнитного потока возникает охватывающее его кольцевое электрическое поле.
Еще в 1820 году Ханс Эрстед обнаружил, что ток, текущий по проводнику, создает вокруг себя кольцевое магнитное поле. Что будет, если изменять периодически напряжение электрического поля, создающего ток в проводнике? Получится переменный ток и переменное магнитное поле.
Гениальная догадка Максвелла состояла в том, что магнитное поле создается не только движением зарядов, но и самим переменным элекрическим полем, аналогично тому, как электрическое поле создается переменным магнитным. Если в какой-нибудь области пустого пространства изменять электрическое поле, то вокруг этой области возникнет переменное магнитное поле.
Итак, у пустоты есть два новых замечательных свойства — переменное магнитное поле создает переменное электрическое, а переменное электрическое поле создает переменное магнитное. Но из этих двух свойств следует третье, не менее важное, — распространение в пустоте электромагнитных волн. Действительно, переменное электрическое поле, возникшее вблизи антенны радиопередатчика, образует вокруг себя меняющееся с такой же частотой магнитное поле, а оно, в свою очередь, по закону Фарадея создает уже в соседнем месте переменное электрическое поле. Так это возмущение вакуума распространяется по всем направлениям.
В конце 80-х годов XIX века, через десятилетие после создания уравнений Максвелла, Генрих Герц экспериментально обнаружил распространение электромагнитных волн. Почти все блага цивилизации основаны на этих открытиях: электростанции, радио, телевидение, метро, троллейбус, лифт, телефон, электропроигрыватели, электробритвы — все малое и большое, окружающее нас.
По Максвеллу, электромагнитные колебания должны распространяться со скоростью света. Естественно было прийти к заключению, что свет тоже электромагнитная волна. Он отличается от радиоволн только длиной волны X. Для видимого света \lambda~5000 А° = 5 x 10-5 сантиметра, то есть много меньше длины радиоволн.
Теория Максвелла была триумфом близкодействия: все электромагнитные воздействия передаются через среду — эфир. Но именно после появления теории Максвелла стала выясняться противоречивость понятия эфира. Возник вопрос: увлекается ли эфир при движении тел? Некоторые эксперименты показывали частичное или полное увлечение эфира, другие же показывали, что эфир вовсе не увлекается. Знаменитый опыт Майкель-сона, поставленный в 1887 году, с колоссальной точностью показал, что скорость света одинакова, если ее измерять вдоль и поперек движения Земли. Движение источника не влияет на скорость распространения света; если свет распространяется в эфире, то отсюда следует, что эфир полностью увлекается Землей. Однако измерение скорости света в текущей воде (опыт Физо, 1853 г.) можно было объяснить только частичным увлечением эфира движением среды.
Эфир умер — да здравствует эфир!
Противоречие между опытом Физо и опытом Май-кельсона было снято новой формулой сложения скоростей, вытекавшей из теории относительности. Результаты опыта Физо объяснились без всякого предположения о свойствах эфира: скорость движения воды в этом опыте складывается со скоростью света не арифметически, а по более сложной формуле. Отпала необходимость во введении самого понятия эфира, возник новый объект — вакуум, — свободный от противоречий. Эфир умер.
В начале века казалось, что все свойства пустоты исчерпываются гравитационными и электромагнитными воздействиями. Изучение атомных ядер показало, что, кроме сил тяготения и электромагнетизма, есть еще другие силы, удерживающие нейтроны и протоны в ядре, — ядерные. Их тоже с точки зрения близкодействия надо рассматривать как напряженное состояние вакуума. Прибавилось еще одно свойство вакуума.
Но по-настоящему богатство вакуума стало выясняться после применения квантовой механики к электромагнитному полю и к другим полям, характеризующим пары частиц электрон — позитрон, протон — антипротон и так далее. После создания ускорителей заряженных частиц выяснилось, что из пустоты при столкновениях нуклонов может возникнуть целый сноп различных частиц. Вакуум кишит частицами, нужно только их оттуда извлечь! Стало ясно, что вакуум представляет собой удивительно сложную и интересную среду. Его можно было снова назвать эфиром, если бы не боязнь путаницы с наивным противоречивым понятием эфира XIX века.
Квантовая механика вакуумных полей
В конце 20-х годов XX века произошли два события: Поль Дирак построил свое знаменитое уравнение и после этого применил законы квантовой механики к электромагнитному полю.
Уравнение Дирака было обобщением квантовой механики на частицы со скоростями, сравнимыми со скоростью света. Из этого уравнения автоматически получался правильный магнитный момент электрона, вытекали поправки к законам движения электронов в тяжелых атомах. Но самым важным было доказательство существования двойника электрона — античастицы — позитрона, отличающегося от электрона только знаком заряда. В 1932 году это предсказание подтвердилось, позитрон был обнаружен Карлом Андерсоном, и за это он получил Нобелевскую премию.
Уравнение Дирака предсказывает существование античастиц не только для электрона, но и для любой частицы со спином 1/2. Существуют антинейтрон и антипротон. Античастицы существуют и для частиц с целым спином. Например, для частиц со спином нуль, которые описываются уравнением Клейна — Гордона — Фока. Как это связано со свойствами вакуума? Мы говорили об этом в конце предыдущей главы. Перечислим кратко полученные там результаты.
Применение квантовой механики к электромагнитному полю привело к удивительным следствиям. Электромагнитное поле в ящике с отражающими стенками изображается как набор электромагнитных колебаний с различными длинами волн. Устойчивы только такие колебания, для которых на длине ящика укладывается целое число полуволн. Каждое колебание можно рассматривать как осциллятор, в котором роль кинетической энергии играет энергия магнитного поля, а потенциальной — электрическая энергия. Вспомним результаты квантования обычного осциллятора. В основном состоянии, когда энергия его минимальна, кинетическая и потенциальная энергии по отдельности не равны нулю (как было бы у классического осциллятора). Координата и скорость осциллятора не имеют определенных значений. Его волновая функция позволяет найти вероятность того или иного значения координаты или скорости. Аналогично для каждого из осцилляторов электромагнитного поля можно указать вероятность того или иного значения электрического или магнитного поля. Электрическое и магнитное поля совершают «нулевые колебания». Средний квадрат электрического поля и средний квадрат магнитного поля имеют неравные нулю значения, даже если в пространстве нет ни одной заряженной частицы и ни одного кванта электромагнитного поля. Существование нулевых колебаний подтверждено многими экспериментами. Так, эти колебания заставляют дрожать электрон, двигающийся в атоме. В результате электрон как бы превращается в шарик с радиусом, равным амплитуде дрожания; поэтому он слабее взаимодействует с ядром, чем точечный электрон. Энергии спектральных линий, испускаемых электроном, смещаются. Теоретическое значение смещения с огромной точностью совпало с экспериментальным.
Поля, описывающие частицы со спином 1/2 (их называют «ферми-поля»), квантуются иначе, но результат очень похож. В вакууме происходят нулевые колебания и таких полей; в нем исчезают и появляются пары электрон — позитрон, нуклон — антинуклон и вообще пары всех частиц с произвольным спином. Вакуум наполнен такими неродившимися, образующимися и исчезающими частицами, они называются «виртуальными».
Достаточно возбудить вакуум, скажем, сталкивая два нуклона или электрон с позитроном, как виртуальные частицы могут превратиться в реальные — при столкновении рождаются новые частицы.
Ливни частиц
При достаточно большой энергии из вакуума рождаются снопы различных частиц и античастиц. Проследим это явление более подробно.
Допустим, протоны падают на вещество и отклоняются от своего пути нуклонами ядер. На опыте измеряется число частиц, отклоненных под тем или иным углом. Для того чтобы сосчитать количество отклоненных частиц, достаточно знать, какую площадь затеняет каждый отдельный нуклон. Эта площадь называется «поперечным сечением». Зная число нуклонов в единице объема вещества и их поперечное сечение, нетрудно сосчитать и полную затененную площадь, а значит, и число рассеянных частиц. И наоборот, из такого опыта можно узнать, как рассеивается протон на отдельном нуклоне. Поперечное сечение для рассеяния нуклона на нуклоне определяется радиусом той области, в которой эти частицы заметно взаимодействуют. (Вспомним, что ядерные силы очень быстро убывают с расстоянием.) Квантовая механика иногда вносит серьезные изменения в эту наглядную картину. Медленные частицы имеют большую длину волны, ведь длина волны обратно пропорциональна количеству движения частицы. Мы уже говорили об этом в главе «Как работают физики». По этой причине сечение поглощения очень медленных нейтронов оказывается в сотни и тысячи раз большим, чем геометрические размеры поглощающего их ядра. Однако сейчас это не должно нас беспокоить, мы будем рассматривать частицы с огромной энергией. Их длина волны гораздо меньше размеров эффективного взаимодействия.
Рассмотрим столкновение двух движущихся навстречу протонов с энергией, много большей, чем энергия их покоя. Что произойдет при их столкновении? Как показывает опыт, при таком столкновении возникают два снопа частиц, летящих в направлении каждого из протонов. Количество частиц в этих снопах растет с увеличением энергии протонов. Такие снопы наблюдаются в большом количестве на фотопластинках при изучении космических лучей. Их видят и в лабораторных условиях на ускорителях большой энергии.
Каково поперечное сечение при этом процессе? Так как длина волны сталкивающихся частиц очень мала, мы вправе ожидать, что сечение определяется геометри-
Ческими размерами области взаимодействия двух протоков. Но, как показывает опыт, сечение гораздо больше; оно растет с увеличением энергии и может как угодно превысить площадь геометрических размеров. В чем причина этого явления? Все объясняется виртуальными частицами, которыми наполнен вакуум.
Простые теоретические вычисления показывают, что реальную частицу большой энергии сопровождает облако виртуальных частиц. Чем больше энергия частицы, тем больше частиц в облаке и тем больше поперечные размеры этого скопища виртуальных частиц. Чем больше энергия частицы, тем легче сопровождающие частицы сделать реальными. Достаточно краем облака задеть другую реальную частицу, как все виртуальные частицы станут реальными. Поэтому и сечение растет с энергией.
Мерцание геометрии
Теория тяготения Эйнштейна предсказывает еще одно замечательное свойство вакуума: гравитационное поле вблизи тяжелых тел изменяет геометрические свойства пространства — вблизи Солнца геометрия отклоняется от евклидовой, которую мы учим в школе, сумма углов треугольника хоть и мало, но отличается от 180 градусов, отношение длины окружности к радиусу — от 2\pi; линия кратчайшего расстояния между двумя точками отличается от прямой, проходящей через них, — эти изменения проявляются на опыте, лучи далеких звезд, проходящие вблизи Солнца, искривляются.
Что получится, если к гравитационному полю применить квантовую механику, подобно тому как это было сделано для электромагнитного поля?
Существуют нулевые колебания гравитационного поля, аналогичные электромагнитным. Но присутствие гравитационного поля, как мы только что говорили, означает изменение геометрии пространства. Квантование тяготения приводит к нулевым колебаниям геометрических свойств. Отношение длины окружности к радиусу колеблется около евклидова значения; чем меньше масштаб, чем меньше радиус кружочка, тем большими делаются отклонения. Колебания геометрии ничтожно малы даже для очень малых размеров. Но можно указать такой масштаб, при котором не останется ничего похожего на евклидову геометрию.
Оценим порядок длины волны нулевых гравитационных колебаний, при которой геометрия делается совсем непохожей на евклидову. Степень отклонения \zeta геометрии от евклидовой в гравитационном поле определяется отношением гравитационного потенциала \varphi и квадрата с: \zeta = \varphi /с2. Когда \zeta \ll 1 геометрия близка к евкли-
довой; при \zeta ~1 всякое сходство исчезает. Энергия колебания масштаба l равна Е = h \omega ~hc/l (c/l -порядок частоты колебаний). Гравитационный потенциал,
создаваемый массой m на такой длине есть \varphi =Gm/l
где G — постоянная всемирного тяготения. Вместо m следует подставить массу, которой согласно формуле Эйнштейна соответствует энергия Е (m = Е/с2). Получаем \varphi =G E/(lс2)=G h/(cl2) Разделив это выражение на с2, получим величину \zeta. Приравняв \zeta=1, найдем ту длину, на которой полностью искажается евклидова геометрия:
P=sqrt(Gh/c)/c.
Эта величина называется «планковской длиной». Подставляя значения с, G, h (в системе CGS с = 31010; G = 6,710-8; h=10-27), получим: Р =210-33 см.
Несмотря на такую малость, эта длина, по-видимому, сыграет важную роль в будущей теории, которая объединит гравитацию со всеми остальными взаимодействиями — электромагнитным, сильным и слабым.
У вакуума есть еще одно свойство: в сильных полях виртуальные частицы превращаются в реальные — вакуум перестраивается. Но об этом в следующем разделе.
НЕУСТОЙЧИВОСТЬ ВАКУУМА И НЕОБЫЧНЫЕ СОСТОЯНИЯ ЯДЕРНОГО ВЕЩЕСТВА
Лучший жребий физической теории — послужить основой для более общей теории, оставаясь в ней предельным случаем.
А. Эйнштейн
Явления, о которых пойдет речь, еще не обнаружены на опыте. Они пока существуют только на бумаге
как результат теоретических расчетов и оценок. Но оценки эти достаточно правдоподобны, а явления настолько важны, что прилагаются серьезные усилия, чтобы подтвердить или опровергнуть предсказания теории.
Согласно этой теории ядерное вещество, то есть вещество, состоящее из нейтронов и протонов, может находиться в различных состояниях — в обычном, в котором оно находится в атомных ядрах, и в необычном, более плотном состоянии (а может быть, и в нескольких более плотных состояниях). Это могло бы означать, что наряду с обычными ядрами существуют аномальные ядра с другими свойствами (с другой плотностью, другим отношением заряда к массе, с другой энергией связи нейтронов и протонов).
Это явление тесно связано с другим, как часто бывает в теоретической физике, на первый взгляд очень далеким, — с перестройкой вакуума в сильных полях.
В сильных полях вакуум перестраивается — в нем образуются частицы, или, точнее, появляется поле частиц определенного типа, в зависимости от характера внешнего поля. Такая перестройка подобна фазовому переходу в обычном веществе, например переходу металла в сверхпроводящее состояние. Поэтому, прежде чем изучать такой сложный объект, как вакуум, полезно вспомнить, что такое обычные фазовые переходы.
Фазовые переходы
Как известно, одно и то же вещество в зависимости от внешних условий (температуры, давления, магнитного или электрического поля, приложенного к телу, и так далее), может находиться в разных состояниях, разных «фазах». Соответствующий переход называется «фазовым переходом». Например, лед (твердая фаза воды) при температуре ниже нуля, но при достаточном давлении плавится — это означает, что вода из твердой фазы переходит в жидкую. Помимо переходов из твердого в жидкое или из жидкого в газообразное состояние, существует множество самых различных фазовых переходов. Это, например, переходы металлов из нормального состояния в сверхпроводящее, из ферромагнитного — в парамагнитное; переходы в твердых телах, связанные с изменением симметрии кристаллической решетки; переход гелия из нормального в сверхтекучее состоя
208
ние и так далее. И все это множество явлений описывается единой теорией, основы которой были заложены Л. Д. Ландау в 1937 году. С тех пор теория фазовых переходов обогатилась многими новыми идеями и превратилась в одну из интереснейших областей теоретической физики с большим количеством практических применений.
Что же отличает одну фазу от другой и что объединяет все эти разнородные явления? Оказывается, всегда существует некая величина, которая называется «параметром порядка» и которая равна нулю в одной фазе и отлична от нуля в другой. В случае перехода из твердого состояния в жидкое в качестве параметра можно взять отношение числа атомов, расположенных в правильном порядке (в кристаллической решетке), к полному числу атомов. Ниже точки плавления это отношение равно единице, выше — нулю. При этом переходе параметр порядка изменяется скачком.
В таких случаях переход называется «переходом 1-го рода».
Рассмотрим переход из ферромагнитного состояния в парамагнитное. Ферромагнитное состояние — такое, в котором находится вещество в магните. При этом магнитные моменты отдельных атомов имеют преимущественное направление — большинство магнитных моментов расположено вдоль оси магнита. По мере нагревания магнита тепловое движение все больше и больше разбрасывает магнитные моменты по разным направлениям, и при некоторой температуре средний магнитный момент атомов вдоль оси магнита обращается в нуль. Значит, вещество перешло в парамагнитное состояние, в котором магнитные моменты атомов ориентированы беспорядочно. При переходе из ферромагнитного состояния в парамагнитное роль параметра порядка играет среднее значение проекции магнитного момента на ось намагничивания. В точке перехода эта величина обращается в нуль и остается нулем после перехода в парамагнитное состояние.
Таким образом, параметр порядка не испытывает скачка в точке фазового перехода. Такой переход называется «переходом 2-го рода».
Как мы увидим, перестройка вакуума во внешних полях тоже представляет собой фазовый переход 2-го рода. Роль параметра порядка играет величина конден-сатного поля, которое возникает после перестройки.
Фазовые переходы вакуума
Как изменяется вакуум в присутствии внешнего поля, то есть поля, создаваемого внесенными в вакуум частицами? Небольшая перестройка вакуума происходит даже в слабых полях. Нас будет интересовать перестройка вакуума, внезапно наступающая при достижении некоторого критического значения внешнего поля, перестройка, вызываемая возможностью самопроизвольного рождения частиц определенного типа.
Как мы уже знаем, в вакууме непрерывно рождаются и исчезают всевозможные частицы, он заполнен такими виртуальными частицами.
Зададим себе вопрос: что случится с виртуальными частицами, если в вакууме появится сильное поле? Не сделаются ли они реальными?
Допустим, что в некоторой области пространства создано сильное поле — электрическое, гравитационное или ядерное (поле, создаваемое нуклонами). Пусть поле имеет вид потенциальной ямы. Самый простой пример потенциальной ямы — это впадина на поверхности Земли. Когда частица попадает извне в потенциальную яму, ее кинетическая энергия увеличивается, как у камня, скатывающегося с горы.
В вакууме у верхнего края ямы непрерывно рождаются и исчезают всевозможные частицы. Для того чтобы виртуальная частица стала реальной, ей согласно формуле Эйнштейна необходимо передать энергию, равную тс2, где т — масса частицы, ас — скорость света. Энергия, передаваемая полем частице при ее падении на дно ямы, может пойти либо на увеличение кинетической энергии уже родившейся частицы, либо на то, чтобы превратить виртуальную частицу у верхнего края ямы в реальную частицу, находящуюся на дне.
Что произойдет, если глубина энергетической ямы превысит величину mс2, то есть энергию покоящейся частицы? Тогда при рождении частиц будет выигрываться энергия. Действительно, чтобы создать одну покоящуюся частицу, надо затратить энергию, равную mс2, а энергия, выигрываемая при сбрасывании частицы в яму, превышает mс2. Следовательно, в присутствии сильного внешнего поля возникает неустойчивость: в вакууме будут рождаться и накапливаться частицы до тех пор, пока они не создадут дополнительное поле, которое сделает дальнейшее рождение частиц энергетически невыгодным.
210
Критические условия достигаются тем легче, чем меньше масса рождающихся частиц.
Наименьшую массу среди заряженных частиц имеют электроны. Однако они, как и все другие частицы со спином 1/2, подчиняются «запрету Паули» и не могут накапливаться в большом количестве — в каждом состоянии может находиться только один электрон.
Гораздо более существенная перестройка вакуума должна происходить в таких полях, в которых возможно рождение частиц с целым спином. Тогда нет запрета Паули, и частицы могут накапливаться в состоянии наинизшей энергии в любом количестве. Предел накапливания определяется только отталкиванием частиц друг от друга. Наименьшую массу среди частиц такого типа имеют пи-мезоны, поэтому наиболее интересно исследование свойств пионного поля и выяснение условий, при которых возникает пионная неустойчивость вакуума (неустойчивость по отношению к образованию пионного поля).
Такая неустойчивость может возникнуть в достаточно сильном электрическом поле. Вблизи ядра с числом протонов Z пионная неустойчивость возникает, как показывает расчет, при значениях Z›1500.
Ядра с таким зарядом, если не принимать во внимание возможность перестройки вакуума, были бы неустойчивы из-за громадного кулоновского отталкивания протонов. Однако расчет энергии, выигрываемой от перестройки вакуума, показывает, что этот выигрыш может превысить потерю энергии из-за кулоновского отталкивания. В результате такие «сверхзаряженные» ядра могут оказаться устойчивыми, и не исключено, что они возникли в процессе эволюции Вселенной. В этом случае следует пытаться искать их в космических лучах.
Наиболее интересна пионная неустойчивость вакуума, которая проявляется в достаточно плотной нуклон-ной среде (в среде, состоящей из нейтронов и протонов). Поскольку пи-мезоны сильно взаимодействуют с нуклонами, такая среда создает ту потенциальную яму, в которой при достаточной плотности возникает неустойчивость вакуума. Как мы увидим, неустойчивость пионного поля в нуклонной среде приводит к большому количеству важных физических следствий и может быть проверена экспериментально. Обсудим это явление более подробно.
Пиониая конденсация
Эффективная потенциальная яма для пионов, создаваемая нуклонным веществом с плотностью п, имеет глубину
U = nA,
где А — амплитуда рассеяния пиона на нуклоне (квадрат этой величины определяет сечение рассеяния). Величина А играет роль глубины ямы, создаваемой одним нуклоном. Неустойчивость вакуума относительно рождения пионов наступит при увеличении плотности, когда глубина ямы сделается больше, чем энергия покоя пиона:
U = nА \gg m_\pi с2.
Критическая плотность, при которой начинается перестройка вакуума:
n_c=(m_\pi с2)/A.
В действительности все обстоит не так просто. Во-первых, амплитуда рассеяния мала при малом импульсе (напомним, что количество движения — импульс — масса X скорость) пионов. И неустойчивость возникает не для покоящихся пионов, а для пионов с импульсом, для которого амплитуда рассеяния максимальна. Этот импульс порядка m_\pi с. Кроме того, при большой плотности нуклонов в этой простой формуле появляются дополнительные слагаемые, которые пока можно найти только приближенно. Поэтому значение критической плотности известно не очень точно: можно только сказать, что она близка к равновесной плотности ядерного вещества (к плотности атомных ядер). Мы будем обозначать эту плотность n0. Таким образом n_c\simeq=n_0.
Итак, в нуклонной среде с плотностью, большей, чем nс возникает пионное поле. Когда оно делается достаточно большим, отталкивание между пионами уменьшает яму и процесс останавливается. Когда плотность нук-лонного вещества заметно превышает критическое значение, глубина ямы делается больше энергии покоя, — при конденсации выигрывается энергия. Энергия Е_\pi , которая освобождается при конденсации, пропорциональна квадрату превышения плотности над критическим значением:
Е_\pi =\alpha(n-nс )2.
Это явление называется «пионной конденсацией». Пионное поле, возникающее при конденсации, называют «конденсатом».
Пионная конденсация приводит к возможному существованию сверхплотных ядер, о которых мы говорили во вступлении, а также ко многим другим физическим следствиям.
Пока такие ядра не обнаружены. Их поисками заняты физические лаборатории многих стран. Теоретическое исследование пионной конденсации и ее следствий началось в 1971 году с работы автора этой книги и продолжается до сих пор во многих научных центрах.
Неустойчивость ядерного вещества при большой плотности
Самое важное следствие пионной конденсации — неустойчивость нуклонного вещества, которая может возникнуть в результате конденсации. Поясним, в чем физическая причина этой неустойчивости. Пусть критическая плотность нуклонов nс , соответствующая пионной конденсации, превышает равновесную плотность n0 ядерного вещества. Покуда нет конденсации, энергия ядерного вещества возрастает с увеличением плотности по сравнению с равновесным значением.
Однако при появлении конденсата, то есть при n›n_c, выигрывается энергия. Если выигрыш энергии нарастает с увеличением плотности быстрее, чем проигрыш от сжатия, то наступает неустойчивость ядерного вещества. Иными словами, при возникновении пи-конденсата жесткость ядерного вещества уменьшается. Если же жесткость сделается отрицательной, то ядерное вещество станет неустойчивым.
Можно ли вычислить изменение жесткости ядерного вещества при конденсации и тем самым установить, возможно ли существование более плотного равновесного состояния ядер? К сожалению, в расчеты входят недостаточно хорошо известные в настоящее время величины, характеризующие взаимодействие нуклонов и пи-мезонов в ядерном веществе. Предварительные оценки говорят в пользу того, что одновременно с возникновением конденсации наступает и неустойчивость ядерного вещества. Если эти оценки подтвердятся дальнейшим развитием теории и эксперимента, из этого будет следовать, что ядерное вещество должно сделаться неустойчивым уже при плотностях, близких к плотности ядерного вещества в атомных ядрах.
Эта неустойчивость может означать, что наряду с обычным состоянием ядерного вещества, которое существует в атомных ядрах, есть еще одно (или больше чем одно) необычное устойчивое состояние с большей плотностью. Иными словами, возможны аномальные ядра.
Нет ли пионного конденсата в обычных ядрах? Расчеты дают недостаточно точные значения интересующих нас величин. В частности, неточность в вычислении критической плотности пс такова, что можно допустить обе возможности: критическая плотность пс может быть как меньше, так и больше равновесной ядерной плотности По. Если критическая плотность пс ‹п0, то пионный конденсат должен существовать в обычных ядрах.
Присутствие конденсата в обычных ядрах привело бы к большому числу интересных физических следствий, которые можно обнаружить на опыте. Как показывает расчет, конденсатное поле в ядерном веществе должно периодически изменяться в пространстве. Эти периодические изменения передаются нуклонам и приводят к периодической структуре плотности нейтронов и протонов. Периодическая структура плотности протонов, то есть плотности заряда, могла бы проявиться в рассеянии электронов на ядрах или повлиять на вращательные свойства ядер. Особенно чувствительны к существованию периодической структуры такие процессы рассеяния, которые не происходят в однородном ядерном веществе. Эксперименты подобного рода, по-видимому, показывают, что конденсата в ядрах нет, то есть что пс ›п0. Однако есть много ядерных явлений, которые можно объяснить только близостью к пионной конденсации.
Пиониая степень свободы
Таким образом, близость ядерной и критической плотности проявляется в том, что в ядре возникает «мягкая» степень свободы — возбуждения, напоминающие пи-мезон, но с малой энергией («пионная степень свободы»). Взаимодействие между нуклонами в ядре сильно изменяется благодаря возможности «обмена» такими «мягкими» пионами. Появляется новый механизм взаимодействия нуклонов: один нуклон испускает мягкий пион, другой его поглощает. Обмен мягким пионом заменяет происходящее в пустоте взаимодействие за счет обмена обычным «жестким» пионом. В результате положение некоторых уровней ядра существенно изменяется. Расчет положения уровней с учетом «пионной степени свободы» приводит к хорошему согласию с экспериментом и тем самым подтверждает правильность выбранных при расчете констант. Расчеты позволяют заключить, что ядра находятся в состоянии, очень близком к пионной конденсации. Но даже такие величины, как энергия связи ядра, на которые пионная степень свободы влияет только косвенно, нельзя точно рассчитать без ее учета. Учет пионной степени свободы — необходимый элемент современных ядерных расчетов. После того как теория подвергается экспериментальной проверке, многое приходится изменять. Оставшееся на жаргоне физиков называется «сухим остатком». Даже если предсказание об аномальных состояниях ядерного вещества не подтвердится на опыте, обнаружение пионной степени свободы останется как «сухой остаток» теории.
Возможное существование сверхплотных и нейтронных ядер
Как мы видели, однородное ядерное вещество при плотности п›пс, по-видимому, делается неустойчивым и должно сжиматься. Это заключение можно считать достаточно правдоподобным, поскольку оно сохраняется при варьировании констант теории в широких пределах. Однако отсюда еще не следует, что должны существовать сверхплотные ядра. Для устойчивости таких ядер требуется выполнение ряда условий. Прежде всего энергия такого ядра должна быть меньше, чем сумма энергий покоя нейтронов и протонов, иначе оно распадется на отдельные частицы. Кроме того, ядро должно быть устойчиво относительно деления, то есть не должно делиться на две или больше частей. И наконец, для того, чтобы аномальные ядра можно было наблюдать в космических лучах, они должны жить достаточно долго для прохождения космических расстояний, то есть должны быть устойчивы относительно \beta-распада. Чтобы сформулировать эти условия количественно, необходимо знать, как изменяется энергия ядра от малых плотностей нуклонов n~n0 до плотностей, при которых ожидаются устойчивые аномальные ядра (как показывает расчет, эта плотность в 3-6 раз превышает n0).
Энергия ядра складывается из чисто нуклонной энергии и из энергии, выигрываемой при образовании конденсата. Так как чисто нуклонная энергия минимальна, при плотности n = n0~nc, то при n›nс она растет с ростом n. Энергия же, освобождающаяся при пионной конденсации, частично или полностью компенсирует возрастание нуклонной энергии.
Энергия ядра, отсчитанная от суммы энергий покоя нуклонов, в зависимости от плотности может иметь два минимума. Первый соответствует обычным ядрам. Второй, если он существует при энергии, меньшей нуля, соответствует аномальным ядрам. Сверхплотные ядра могут оказаться устойчивыми как при NssZ, так и при N›Z («нейтронные ядра»). Расчет показывает, что при некоторых допустимых предположениях о константах взаимодействия нейтронные ядра могут оказаться устойчивыми относительно деления и р-распада. В зависимости от выбора недостаточно хорошо известных параметров нуклон-нуклонного взаимодействия второй минимум может либо отсутствовать, либо лежать ниже нуля, что соответствует устойчивым сверхплотным ядрам; либо лежать выше нуля, и тогда система будет рассыпаться на отдельные нуклоны.
Следует заметить, что расчет нуклонной энергии и энергии, освобождающейся при конденсации при больших плотностях, — очень сложная задача. Ее решение стало возможным только недавно благодаря усилиям физиков-теоретиков в Советском Союзе и за рубежом. Пока получены очень грубые результаты, и к неточности в выборе параметров взаимодействия добавляется еще и неточность самой теории.
Таким образом, нельзя сделать определенного заключения о существовании аномальных ядер; можно только сказать, что их существование достаточно правдоподобно, чтобы предпринимать самые серьезные усилия для доказательства или опровержения этого предположения.
Возможные пути обнаружения аномальных ядер
В случае, если сверхплотные ядра существуют и имеют большую энергию связи, чем нормальные, последние должны были бы переходить в сверхплотное состояние. Кроме того, если бы аномальные ядра находились в природе вместе с нормальными, их можно было бы наблюдать по большой энергии \gamma-квантов, испускаемых при захвате нейтронов. Пока опыты такого рода давали отрицательный результат.
Представляют интерес поиски стабильных или корот-коживущих \beta-активных аномальных ядер в продуктах деления обычных ядер.
Возможно, сверхплотные ядра могут образовываться при столкновениях тяжелых ионов с энергиями порядка нескольких сот МэВ на нуклон. Возникающая при этом ударная волна может привести к значительному уплотнению ядерного вещества. Если при этом плотность превысит критическое значение пс, то начнет образовываться сверхплотная фаза. Независимо от того, существуют или нет устойчивые сверхплотные ядра, пионная конденсация должна существенно повлиять на динамику столкновения.
Можно надеяться обнаружить аномальные ядра в космических лучах. Интересны поиски сверхплотных ядер космического происхождения, накопившихся за космологические времена в поверхностных слоях лунного грунта и в метеоритах.
Наконец, возможность образования сверхплотного вещества в результате пионной конденсации оказывает решающее влияние на эволюцию нейтронных звезд при плотностях, превышающих ядерную. Об этом речь пойдет в следующем разделе.
Трудно сказать, что случалось чаще в истории физики — сначала обнаруживался экспериментальный факт, дававший толчок развитию теории, или сначала возникала теория, требующая экспериментальной проверки. Эксперимент и теория постоянно стимулируют друг друга. Если следствия этой теории подтвердятся на опыте — будет сделан существенный шаг в понимании природы. Если же не подтвердятся, теория сохранит свою методическую ценность и послужит основой для более успешных теорий. Как всегда, последнее слово остается за экспериментом.
СУДЬБА НЕЙТРОННЫХ ЗВЕЗД
Незнание природы — величайшая неблагодарность.
Плиний Старшин
Я попытаюсь рассказать о сверхмощных взрывах звезд и о том, как возникают звезды, состоящие из нейтронов. Теория предсказывает, что в таких звездах может происходить еще не обнаруженный на опыте вид ядерных превращений — образование ядерного вещества с плотностью, намного большей, чем плотность атомных ядер (а плотность атомных ядер — порядка 1014 г/см3).
Для того чтобы разобраться в этих явлениях, нам придется обращаться ко многим областям физики. Здесь астрономия и теория тяготения переплетаются с физикой элементарных частиц и ядерной физикой.
Уже в древности астрономы заметили, что время от времени внезапно вспыхивают новые сверхъяркие звезды. Такая вспышка была, например, отмечена китайскими астрономами в 1054 году в Крабовидной туманности, входящей в состав нашей Галактики. Сейчас «вспышки сверхновых» хорошо изучены и обнаружены не только в нашей Галактике, но и в других звездных скоплениях. За несколько месяцев сверхновая испускает столько же света, сколько целая галактика, в которую входят десятки или сотни миллиардов солнц. По интенсивности и длительности излучения можно было установить, что полная энергия, выделяющаяся при вспышке сверхновой, составляет 1043-1045 джоулей. Между тем тепловая энергия звезды в тысячу раз меньше. Значительно меньше и энергия, которая могла бы выделиться при химических превращениях. Откуда же берется громадная энергия сверхновой? Этот вопрос долго оставался без ответа. Надежды объяснить вспышки сверхновых появились только после открытия ядерных реакций, освобождающих энергию в миллионы раз большую, чем химические превращения.
Ярче ста миллиардов солнц
Итак, источником энергии сверхновой могли бы быть ядерные реакции, протекающие внутри звезды. Существует, впрочем, еще более мощный источник — это гравитационная энергия звезды. Однако освободить эту энергию можно только с помощью ядерных превращений. Если в ходе ядерных реакций плотность центральной части звезды увеличится, то под действием сил тяготения вещество наружных областей начнет падать к центру, приобретая кинетическую энергию. Иными словами, потенциальная энергия тяготения превратится в кинетическую энергию звездного вещества.
Плотность звезды определяется равновесием между силой тяжести и силой давления вещества звезды. Для того чтобы звезда сжалась, давление должно уменьшиться. Очень сильное уменьшение давления могло бы произойти при образовании нейтронного вещества, когда протоны и электроны превращаются в нейтроны. Попробуем в этом разобраться.
Давление пропорционально кинетической энергии частиц, из которых состоит вещество. При понижении температуры падает кинетическая энергия частиц и поэтому падает давление. Однако даже при абсолютном нуле температуры кинетическая энергия частиц не равна нулю. Дело в том, что нейтроны, протоны и электроны подчиняются запрету Паули — две одинаковые частицы со спином 1/2 не могут находиться в одном и том же состоянии. По этой причине даже при абсолютном нуле температуры частицы не покоятся и обладают разными скоростями — как говорят, разбросаны по скоростям. При этом наибольшую кинетическую энергию имеют легкие частицы. Таким образом, главный вклад в давление в звезде вносят электроны, масса которых приблизительно в две тысячи раз меньше массы протона или нейтрона. Неудивительно, что сила тяжести сжимает нейтронное вещество до гораздо большей плотности, чем обычное вещество, состоящее из атомных ядер и электронов, — ведь при этом легкие частицы заменяются тяжелыми, и давление резко падает.
Если бы в результате ядерных превращений звезда могла превратиться в нейтронную, то это привело бы к резкому сжатию звезды и за короткое время освободилась бы громадная энергия. Достаточна ли она для объяснения вспышки сверхновой? Этот вопрос пока остается без ответа. При таком внезапном сжатии звезды должны возникать могучие упругие волны, идущие от центра. Под их действием наружная часть звезды могла бы сбрасываться, превращаясь в горячий газ, который разлетается с громадной скоростью. Свечение этого газа и объясняло бы длительность вспышек сверхновой.
Итак, всвышки сверхновых перестали казаться загадочным явлением — появились надежды объяснить их как следствие сжатия звезд в ходе ядерных превращений.
Но от догадки до прочно установленного утверждения нужно пройти долгий путь сомнений и доказательств.
В 1932 году Джеймс Чедвик открыл нейтрон. Уже два года спустя астрономы Карл Бааде и Вальтер Цви-ки сделали предположение, что вспышки сверхновых возникают в процессе рождения нейтронной звезды. Для того чтобы подтвердить или опровергнуть эту догадку, следовало изучить свойства нейтронного вещества и выяснить, может ли оно образоваться внутри звезды. А для этого понадобилось около тридцати лет экспериментального н теоретического исследования ядерной материи.
Что же стало известно в результате этого исследования?
Нейтронная жидкость
Для того чтобы убедительно доказать возможность образования нейтронной звезды, понадобились детальные сведения о ядерных реакциях и особенно о свойствах нейтронного вещества. Эти сведения были получены из анализа свойств атомных ядер и из опытов по рассеянию нейтронов и протонов на ядрах. Например, стало известно, что на малых расстояниях притяжение между нуклонами (нейтронами и протонами) сменяется отталкиванием, что затрудняет сжатие нейтронного вещества до плотности, в несколько раз превышающей ядерную плотность. Некоторые из энергетических уровней ядра связаны с его вращением вокруг собственной оси. Измеряя энергии спектральных линий, испускаемых при переходах между такими уровнями, можно определить моменты инерции ядер.
Моменты инерции оказались значительно меньше, чем они должны быть у шарика того же радиуса и той же плотности, что и ядро. Это значит, что во вращение вовлекается не все вещество ядра. Следовательно, отдельные части ядра могут двигаться без трения друг относительно друга — иначе обязательно завращалось бы все вещество. Теоретический анализ экспериментальных данных по моментам инерции ядер позволил автору этой книги в 1959 году сделать утверждение о том, что нейтронное вещество при ядерной плотности должно быть сверхтекучим, то есть двигаться без трения вплоть до температур Т~10^{10} К.
Итак, физики пришли к выводу, что под большим давлением из обычного вещества должна образоваться нейтронная сверхтекучая жидкость, которая будет сжиматься в звезде до ядерных плотностей. Однако все заключения о свойствах нейтронного вещества были абстрактной игрой ума, поскольку само существование нейтронных звезд оставалось только правдоподобным предположением. Так было вплоть до 1968 года.
Открытие пульсаров
В 1968 году группа астрономов из Кембриджа открыла звезду с пульсирующим излучением — пульсар. Уже через год десятки пульсаров были обнаружены многими обсерваториями земного шара. Это открытие стало
возможным благодаря развитию радиоастрономии, позволяющей обнаруживать объекты со светимостью в 1010 меньшей, чем у тех, которые доступны оптическим телескопам.
Пульcары — это звезды, испускающие импульсы радиоизлучения длительностью в 10 \div 30 мкс, следующие строго периодично с периодом порядка 10-2 \div 1 с. Строжайшая периодичность излучения вместе со сложной формой импульсов навели астрономов, открывших первый пульсар, на мысль о сигналах внеземной цивилизации. Однако после того как десятки пульсаров обнаружились в разных областях Вселенной, эта мысль отпала сама собой. В самом деле, возникновение жизни — событие крайне маловероятное, и Вселенная не может быть заселена так густо. Предположить же, что все инопланетяне дают о себе знать одинаковым способом, просто нелепо. Чем же объясняется поразительно точная периодичность импульсов радиоизлучения пульсаров?
Детальный анализ всех возможных типов периодических движений привел астрофизиков к однозначному заключению: период пульсара соответствует периоду обращения звезды вокруг своей оси.
Следовательно, пульсар — это звезда, вращающаяся с громадной скоростью: за земные сутки она совершает миллионы оборотов. Сейчас мы увидим, что из этого вытекает важнейшее следствие.
Пульсары — нейтронные звезды
Для того чтобы материя звезды не разлеталась при таком быстром вращении, сила тяжести на поверхности звезды должна превосходить центробежную силу. А это возможно только при очень большой плотности звезды. Простой расчет показывает, что пульсар с периодом обращения 0,1 с должен иметь плотность больше 1010 г/см3. Обычное вещество нельзя сжать до такой громадной плотности. Только нейтронное вещество, которое сжимается до ядерной плотности при массе звезды порядка массы Солнца, может вращаться с угловой скоростью пульсара, не разлетаясь при этом.
Таким образом, физики пришли к заключению, что пульсары и есть те самые нейтронные звезды, существование которых предсказал Ландау.
Подтвердилось и предсказание о сверхтекучести вещества нейтронных звезд. Оказалось, что в некоторых
случаях период пульсара внезапно уменьшается. Это явление было названо «сбоем». Уменьшение периода естественно объяснить звездотрясением. Если при звез-дотрясении звезда внезапно сделается менее сплюснутой, то ее момент инерции уменьшится: тем самым уменьшится и период вращения.
Однако после начала «сбоя», когда звездотрясение уже окончилось, период продолжает уменьшаться еще долгое время: в одном случае несколько суток, в другом — несколько лет. Объяснить столь длительное изменение периода можно, только предположив, что после того, как наружная часть звезды, состоящая из обычного вещества, ускорила свое движение, нейтронная сердцевина продолжает вращаться с прежней скоростью, и лишь через длительное время скорости сравниваются. Но это означает, что нейтронная сердцевина находится в сверхтекучем состоянии! Ведь при обычном трении скорости выравнялись бы за несколько секунд.
Связано ли образование нейтронных звезд со вспышками сверхновых, как это предполагали Бааде и Цвики?
Некоторые пульсары расположены там, где вспыхивали сверхновые -¦ например, пульсар в Крабовидной туманности. Но в большинстве случаев такой связи нет.
Это означает, что иногда нейтронные звезды рождаются без образования сверхновых; и наоборот, некоторые вспышки возникают в результате ядерных реакций, не приводящих к образованию нейтронной звезды с пульсирующим излучением, или, быть может, появляются после взрыва нейтронной звезды. Но об этом речь пойдет дальше.
Теперь мы можем приступить к рассказу о судьбе нейтронной звезды, масса которой растет. Масса звезды может увеличиваться от падения на нее небесных тел и за счет притока вещества от соседних звезд меньшей массы. Рост массы приводит к увеличению плотности в центре звезды.
Как мы увидим, при достаточно большой плотности нейтронная жидкость скачком переходит в новое сверхплотное состояние. При этом выделяется громадная энергия, и звезда взрывается. Причина этого перехода — неустойчивость вакуума в сильных полях, о которой мы говорили в предыдущем разделе. При большой плотности вещества возникает пионный конденсат.
Но как связана пионная конденсация с интересующей нас судьбой нейтронных звезд?
Пионная конденсация в нейтронной жидкости
Когда плотность в центре нейтронной звезды достигает критического значения пс , соответствующего пионной конденсации, должен наступить драматический поворот в судьбе звезды. Сначала в центре звезды возникает зародыш нового сверхплотного состояния нейтронного вещества. Такая конфигурация оказывается неустойчивой — по мере увеличения радиуса зародыша освобождается энергия тяготения. В равновесном состоянии значительная часть звезды должна стать сверхплотной. Поэтому сверхплотный зародыш начинает расти — вещество наружных частей звезды с большой скоростью устремляется к границе зародыша. К тому времени, когда радиус сверхплотной сердцевины достигает величины, соответствующей равновесному состоянию, вещество наружных областей продолжает по инерции двигаться, и радиус сердцевины проскакивает свое равновесное значение. Поскольку равновесие нарушено, начинается обратное движение. Таким образом, радиус сверхплотного зародыша сначала резко возрастает, а затем колеблется около значения, сравнимого с радиусом нейтронной звезды. Процесс образования сверхплотной звезды занимает тысячные доли секунды. При этом переходе выделяется энергия, в несколько раз большая той, которая освобождается при образовании нейтронной звезды. Можно ожидать, что под действием упругих волн, возникающих при колебании радиуса сверхплотной сердцевины, наружная часть звезды выбрасывается в сильно нагретом состоянии, и картина взрыва напоминает вспышку сверхновой.
Таким образом, помимо вспышек, вызванных ядерными реакциями и предшествующих образованию нейтронной звезды, возможны вспышки другой природы, возникающие в результате пионной конденсации и последующего взрыва нейтронной звезды.
К каким последствиям может привести взрыв нейтронной звезды?
Черные дыры
Если заключение о взрыве нейтронной звезды, вызванном пионной конденсацией, будет убедительно доказано теоретически или подтвердится наблюдениями, это будет означать, что нейтронные звезды не могут иметь плотность, превышающую критическое значение пс (как показывает расчет, пс имеет тот же порядок, что и ядерная плотность). Между тем принципиально важно знать, существуют ли звезды с плотностью, значительно превышающей ядерную.
Согласно общей теории относительности при массе звезды, превышающей 2-3 массы Солнца, возникает гравитационная неустойчивость — звезда начинает сжиматься, и, после того как ее радиус сделается меньше некоторого критического значения (гравитационный радиус), никакие силы отталкивания не смогут удержать материю от падения к центру — сжимающее давление сил тяжести превышает расталкивающее давление частиц вещества. Это явление называют коллапсом звезды. Оно заканчивается образованием нового объекта — черной дыры.
Черная дыра проявляет себя практически только как источник гравитационного поля. Тело, попадающее в поле черной дыры, падает к центру дыры и перестает быть видимым. Какую бы энергию ни имела частица, она не может вырваться из черной дыры — ведь с увеличением энергии частицы согласно Эйнштейну увеличивается ее масса, а следовательно, и притяжение к черной дыре. Из черной дыры не только нельзя отправить космический корабль, но даже нельзя подать световой сигнал.
В двойных звездах материя легкой звезды перетекает к более тяжелой. Анализ излучения перетекающего вещества позволяет в нескольких случаях заподозрить, что тяжелый партнер — черная дыра.
Но если бы оказалось, что нейтронные звезды в результате взрыва, вызванного пионной конденсацией, разбрасывают материю уже при ядерных плотностях, то черные дыры не могли бы образоваться.
Другое явление, вызывающее интерес к сверхплотной материи, состоит в том, что при достаточно большой плотности нейтронное вещество может перейти в новое состояние — кварковую материю.
Кварковые звезды
Напомним, что говорилось в «Истории одной симметрии». Все сильно взаимодействующие элементарные частицы — такие частицы называются адронами — состоят из нескольких типов кварков — частиц с дробным электрическим зарядом, равным -1/3 или +2/3 от заряда электрона. Нейтрон и протон (а они — адроны) состоят из трех кварков, а пи-мезон — из кварка и антикварка. Кварки, по-видимому, не существуют как свободные частицы. До сих пор все попытки обнаружить отдельный кварк давали отрицательный результат. Но зато на малых расстояниях между ними их свойства настолько хорошо изучены, что сейчас у большинства физиков нет сомнения в реальности этих частиц. Из анализа опытов по рассеянию адронов друг на друге удалось установить, что при сближении кварков взаимодействие между ними уменьшается.
Это явление было названо асимптотической свободой.
Когда сталкиваются два энергичных адрона, содержащиеся в них кварки не вылетают, а превращаются в другие нуклоны или пи-мезоны.
Для наглядности можно себе представить, что ад-рон — это нечто вроде мешка, в котором кварки движутся свободно, но за пределы которого они не могут удалиться. Если сблизить два нуклона на расстояние, меньшее размера мешка, то получится один общий мешок, в котором будет уже шесть кварков.
При большой плотности нейтронного вещества, когда расстояния между нейтронами сравнимы с радиусом мешка, нейтроны распадаются на свои составные части — нейтронная материя превращается в кварковую. Как показывают расчеты, звезда делается кварковой, когда ее плотность в 10-20 раз превышает ядерную. При этом переходе выделяется энергия и может произойти еще один взрыв звезды.
Осуществляется ли в природе кварковое состояние звезды? Или нейтронная материя уже при ядерной плотности взрывается и разбрасывается? Возможно ли, несмотря на это, образование черных дыр? Уже тот факт, что мы можем ставить такие вопросы, показывает, как далеко мы продвинулись в понимании структуры нейтронных звезд.
У каждого из нас есть свое ощущение красоты Вселенной. Удалось ли мне добавить новые краски к вашей картине мира?
Теперь, когда прочитана книга, оглянемся назад, подведем итоги.
Основа работы в любой области науки — научный
метод познания. Это не только совокупность технических приемов, как гаммы для музыканта, но и то, что в музыке называется теорией гармонии, — фундамент мировоззрения ученого. Научный метод позволяет отделить достоверное от невозможного, отделить самую красивую и даже правдоподобную догадку от доказанного утверждения.
Главное в определении научной истины — эксперимент. Эксперимент устанавливает факты. Но собрание фактов нужно превратить в стройную систему представлений — теорию, которая дает возможность предсказывать новые явления. И здесь ведущую роль играют интуиция и здравый смысл.
Как альпинисту необходимо не только владеть техникой восхождения, иметь хорошую физическую подготовку, но и обладать особыми личными психологическими качествами, так и ученому, кроме безупречного владения научным методом, нужно воспитать себя для подвижнической работы.
Любопытство, желание узнать, как устроена природа, умение удивляться, радоваться любому малому открытию, способность чувствовать красоту — эти качества должны определять выбор научной профессии.
В награду тому, кто решился посвятить себя науке, открывается удивительная стройность, красота природы, скрытая от самого пристального взгляда, — из разрозненных явлений возникает единая картина Вселенной.
Все это относится к работе в любой опытной науке — физике, химии, биологии, астрономии… Что же такое теоретическая физика и как работают физики-теоретики? Они изучают природу с помощью бумаги и карандаша, выводя новые соотношения между наблюдаемыми величинами, опираясь на ранее найденные экспериментально и теоретически законы природы. Задача теоретической физики — нарисовать по возможности точную картину мира, используя все известные экспериментальные и теоретические факты, используя основанные на интуиции догадки, которые в дальнейшем будут проверены на опыте. Мы проследили путь теоретиков на примере истории зарождения и развития квантовой теории — это все тот же трудный путь от смутной догадки к научной истине.
Конкретные технические приемы теоретика — качественный анализ, когда почти без вычислений получа-
ются грубые соотношения между величинами, проясняется физическая картина явления, возникает проект решения; и затем получение количественных соотношений с помощью математического» аппарата теории.
Подступая к тайнам мироздания, можно увидеть, как далекие друг от друга объекты физического исследования — пустота, ядра, звезды — теснейшим образом связываются между собой. Все области физики переплетаются в один клубок и являют конкретное воплощение единства природы.
Когда изучаешь чужой язык, после долгой зубрежки падежей и грамматических форм, после безнадежного непонимания приходит вдруг чудесный миг прозрения, и незнакомые слова превращаются в сонет Шекспира, комедию Мольера, строки Сервантеса. Такое же чудо ожидает тех, кто изучает язык Природы. Позади сомнения, ошибки, поиски, бесконечные загадки — нам открывается полный чудес, бесконечно прекрасный новый мир.
СЛОВАРЬ ТЕРМИНОВ
Адроны — частицы (барионы и мезоны), участвующие в сильных взаимодействиях.
Альфа-распад — радиоактивный распад атомных ядер, когда испускается альфа-частица, при этом заряд ядра уменьшается на 2 единицы, массовое число — на 4.
Альфа-частица — ядро атома гелия, состоящее из двух протонов и двух нейтронов.
Антинейтрино — античастица нейтрино, отличающаяся от него знаком лептонного заряда и спиральностью.
Античастицы — отличаются от соответствующих частиц знаками электрического заряда, магнитного момента, барионного или лептонного заряда и странности (или, в случае, например, очарованного кварка, знаками очарования).
Ароматы кварков — типы кварков. Имеется шесть ароматов — верхний, нижний, странный, очарованный, красивый и высший, еще не обнаруженный на опыте.
Асимптотическая свобода — свойство некоторых теорий сильных взаимодействий, состоящее в том, что силы между частицами убывают на малых расстояниях.
Барионный заряд (бирионное число) — одна из внутренних характеристик барионов. У всех барионов барионный заряд +1, у антибармоиов -1, у остальных частиц 0.
Барионы — сильновзаимодействующие частицы с полуцелым спином.
Безразмерные величины — величины, не зависящие от выбора единиц измерения. Так, численное значение длины стола зависит от выбора единицы длины, отношение же длины к ширине — величина безразмерная.
Бета-распад — радиоактивное превращение ядер, сопровождающееся испусканием электрона и антинейтрино или позитрона и нейтрино.
Близкодействие — представление, согласно которому взаимодействие между удаленными телами осуществляется с помощью среды или каких-то других промежуточных звеньев, передающих взаимодействие от точки к точке с конечной скоростью.
Больцмана постоянная — физическая постоянная к, равная отношению универсальной газовой постоянной R к числу Авогадро N:k= 1,38-10-23 дж/К (Л. Больцман, 1872).
Бора постулаты — основные допущения в теории атома Нильса Бора (1913). Они устанавливают правила определения стационарных состояний атома, соответствующих фиксированным значениям его внутренней энергии. Частоты излучения связаны с разностью энергий стационарных состояний соотношением ипт = (Еп- Em)/h.
Де Бройля формула — любой частице с энергией Е и импульсом р соответствует волна («волна де Бройля») с длиной Я=2яЬ/р и с частотой со = Е/п (Л. де Бройль, 1923).
Вакуум — физическое пустое пространство. В квантовой теории поля — наинизшее энергетическое состояние квантового поля. Среднее число частиц в вакууме равно нулю, но в нем происходит рождение и исчезновение виртуальных частиц, влияющих на физические процессы.
Вектор — отрезок определенной длины и направления. Векторами изображают «векторные величины» — силу, скорость, электрическое поле…
Векторный потенциал — вспомогательная величина, градиенты которой определяют электрические и магнитные поля в каждой точ-
Великое объединение — попытка единого объяснения электромагнитных, слабых и сильных взаимодействий.
Виртуальные частицы — в квантовой теории поля частицы, возникающие на короткое время. Взаимодействие между частицами возникает в результате обмена различными виртуальными частицами.
Внутренние симметрии — симметрии, характеризующие свойства полей, частиц ил.1 явлений, не связанные с преобразованием пространственных координат, как например изотопическая симметрия.
Волновая механика — см. «квантовая механика».
Волновая функция -¦ в квантовой механике основная величина, описывающая состояние системы и позволяющая находить вероятности и средние значения физических величин.
Волновой вектор — вектор, направленный вдоль скорости волны, величина которого к=2лД, где X — длина волны.
Гамма-квант — фотон большой энергии. Возникает при квантовых переходах в атомных ядрах и в реакциях элементарных частиц.
Глобальные симметрии — симметрии, которым соответствуют операции, не зависящие от пространственной точки, например, когда во всем пространстве происходит одинаковый сдвиг или поворот.
Глюодинамика — теория взаимодействующих между собой, в отсутствие кварков, глюонных полей. Рассматривается как ступень к изучению хромодинамики.
Глюонное поле — поле, осуществляющее взаимодействие между кварками и удерживающее их внутри адронов.
Глюон — квант одного из восьми глюонных полей, как и фотон, имеет массу 0 и спин 1.
Гравитация — универсальное притяжение между всеми телами. Гравитационное притяжение пропорционально произведению полных энергий взаимодействующих частиц (а не их массе — фотон, имеющий массу, равную 0, отклоняется гравитационным полем Солнца).
Градиент (какой-либо величины) — вектор, характеризующий изменения этой величины при перемещении в заданном направлении. Определяется как разность значений величины в двух близких точках, выбранных вдоль заданного направления, деленная на расстояние между этими точками.
Графики Фейнмана (диаграммы) — способ получать соотношения между величинами с помощью рисунков, которые иллюстрируют рассматриваемые процессы и расшифровываются в конце работы (Р. Фейнман, 1949).
Дальнодействие — представление, согласно которому действие тел друг на друга передается на расстоянии без участия среды.
Дирака уравнение — квантовомеханическое уравнение, описывающее частицы со спином 1/2 — электроны, позитроны, мюоны, кварки, удовлетворяющее требованиям теории относительности (П. Дирак, 1928).
Дифракция — отклонение световых лучей при прохождении мимо препятствия, обусловленное волновой природой света.
230
Длина волны — расстояние между волновыми гребнями волнового процесса.
Дополнительности принцип — необходимость описывать свойства квантовых объектов на классическом языке измерительных приборов приводит ко многим парадоксам. Согласно принципу дополнительности, сформулированному Нильсом Бором (1927), разрешение этих парадоксов — в дополнительности классического описания и квантовых свойств микрообъектов. В зависимости от условий измерений электрон выступает либо как волна, либо как частица. Определение траектории частицы маскирует ее волновые свойства. Опыт, проявляющий интерференцию, оставляет неопределенной траекторию. Классическое описание и волновые свойства дополнительны друг другу.
Дуализм волн-частиц — см. «корпуокулярно-волновой дуализм».
Законы сохранения — некоторые физические величины не изменяются с течением времени при различных процессах — закон сохранения энергии, импульса, момента количества движения, электрического заряда…
Зарядово-зеркальная симметрия — инвариантность законов природы относительно зеркального отражения и одновременного изменения зарядов на обратные.
Зеркальная симметрия — приближенная инвариантность большинства законов природы относительно зеркального отражения. Грубое нарушение этой симметрии происходит только при переходах, вызванных слабыми взаимодействиями. При химических превращениях, когда возникают зеркально асимметричные молекулы, как правая и левая рука, число образующихся правых молекул равняется числу левых.
Изоспин (изотопический спин) — внутренняя характеристика адронов, определяющая число частиц п с близкими свойствами: п = 21+1, где I ¦- изоспин.
Изотопическая инвариантность сильных взаимодействий — независимость сильных взаимодействий от электрического заряда частиц, имеющих заданный изотопический спин.
Изотропность пространства — независимость свойств пространства от направления.
Импульс — см. «количество движения».
Инвариантность — неизменность величины при изменении физических условий или при каких-либо преобразованиях, например при преобразованиях координат и времени при переходе от одной системы отсчета к другой.
Интерференция — взаимодействие волн, идущих разными путями от одного источника. В местах, где фазы колебаний совпадают, происходит усиление колебаний, а там, где фазы противоположны, колебания поглощают друг друга.
Калибровочная инвариантность — инвариантность электродинамических явлений при изменениях векторного потенциала, сохраняющих величину и направление электрического и магнитного полей в каждой точке. Это локальная симметрия, обеспечивающая, в частности, закон Кулона.
Квант — порция энергии электромагнитного поля.
Квантование вращения — применение квантовой механики к вращающемуся телу приводит к тому, что момент количества движения и его проекции на какую-либо ось могут изменяться дискретными порциями, равными п.
231
Квантовая механика (волновая механика) — теория, описывающая законы рассеяния и движения микрочастиц во внешних полях. Ее отличительные черты — вероятностный характер предсказания результатов некоторых измерений и дискретность возможных значений физических величин — энергии электрона в атоме, момента количества движения и его проекции на произвольное направление… Квантовая механика впервые позволила понять структуру атомов и их спектры, природу химической связи; объяснить периодическую систему элементов; позволила понять сверхпроводимость, сверхтекучесть… На ее основе строится теория атомного ядра.
Квантовая электродинамика — квантовая теория электромагнитного поля и его взаимодействия с заряженными частицами. Описывает все виды взаимодействия излучения с веществом и электромагнитное взаимодействие между заряженными частицами.
Квантовые числа — числа, характеризующие состояния или внутренние свойства частиц — момент, заряд, энергию…
Кварки — частицы, из которых состоят адроны. Спин кварков 1/2, электрический заряд 2/3 и -1/3, барионный заряд 1/3. Мезоны состоят из кварка и аитикварка, а барионы — из трех кварков. Предполагается существование шести типов — ароматов — кварков н соответствующих антикварков. Каждая из этих частиц может находиться в одном из трех цветных состояний.
К-мезоны (каоны) — частицы со странностью с нулевым спином и массой около 970 электронных. Имеются два заряженных и два нейтральных К-мезона.
Количество движения (импульс) — мера механического движения, равная для материальной точки произведению ее массы на скорость, векторная величина, направленная так же, как и скорость точки.
Коллапс звезды — катастрофически быстрое сжатие звезды под действием гравитационных сил.
Кориолиса ускорение — ускорение, возникающее при переходе в систему координат, вращающуюся вместе с Землей.
Корпускулярно-волновой дуализм — представление о том, что любые микрообъекты материи (фотоны, электроны, протоны, атомы и др.) обладают свойствами и частиц и волн. Квантовая механика снимает это противоречие. В зависимости от характера измерений проявляются либо те, либо другие свойства квантовых объектов.
Лептоны — элементарные частицы со спином 1/2, не участвующие в сильном взаимодействии. Существуют три заряженных лепто-на: электрон е-, мюон ц- н тритон т- н три нейтральных: электронное нейтрино ve, мюониое нейтрино vu. н тау-нейтрино ч-..
Лептонный заряд — если приписать лептоиам некоторое квантовое число — лептонный заряд, равный +1, а всем антилепто-нам — лептонный заряд, равный -1, то так определенный лептонный заряд сохраняется во всех известных процессах.
Локальная симметрия — инвариантность законов природы относительно сдвигов, поворотов или других преобразований (см. «калибровочная инвариантность»), различных в разных пространственно-временных точках.
Майкельсона опыт — доказал независимость скорости света от движения Земли (1881).
Мезоны — адроны с целым спином, не имеющие барионного заряда (р-мезоны, К-мезоны, я-мезоны н др.), состоят из кварка и антикварка.
Наблюдаемости принцип — принцип, согласно которому в науку нельзя вводить принципиально ненаблюдаемые величины.
Нейтрино — стабильная незаряженная частица со спином 1/2, с нулевой или близкой к нулю массой, лептон, участвует только^ в слабых и гравитационном взаимодействиях, существует 3 типа нейтрино (см. «лептоны»).
Нейтронная звезда — звезда, центральная часть которой состоит из нейтронов (см. «пульсары»).
Неопределенности принцип — фундаментальный принцип квантовой теории, согласно которому некоторые («дополнительные») величины, например координата и импульс, не могут одновременно иметь определенные значения. Для координаты q и для импульса р произведение неопределенностей больше или равно 2яп (Гейзенберг, 1927).
Неупругое рассеяние — процесс столкновения, при котором передается энергия, изменяется внутреннее состояние частиц, образуются новые частицы.
Нуклон — общее название нейтрона и протона.
Нулевые колебания — колебания координаты и скорости осциллятора в основном состоянии, колебания в вакууме полей, описывающих частицы (рождение и исчезновение виртуальных частиц).
Основное состояние квантовомеханической системы — состояние с наименьшей энергией.
Осциллятор — система, колеблющаяся около положения равновесия.
Параметр порядка — величина, характеризующая изменение симметрии вещества до и после фазового перехода.
Паули запрет (принцип) — две или более тождественные частицы с полуцелым спином не могут одновременно находиться в одном и том же состоянии (В. Паули, 1925).
Период колебаний — наименьший промежуток времени, через который система возвращается к исходному состоянию.
Пи-мезоны (пионы) — положительный, отрицательный и нейтральный адроны с нулевым спином и нулевой странностью, с массой около 270 электронных.
Пионная конденсация — перестройка вакуума под действием электрического поля или в нуклонной среде с образованием дополнительного пионного поля — «конденсата».
Пионная степень свободы — ветвь возбуждений ядра с квантовыми числами пиона.
Планка постоянная — основная постоянная квантовой теории. Определяет возможные порции энергии осциллятора частоты а›: E=(n+l/2)ho) (h= 1,055- 10-" эрг-с).
Планковская длина (Р) — длина, на которой квантовые нулевые колебания гравитационного поля полностью искажают евклидову геометрию (Р = 2-10-33 см).
Потенциальная яма — область пространства, в которой потенциальная энергия частицы меньше, чем вне ее.
Причинности принцип — принцип, согласно которому причина предшествует следствию.
Пространства-времени симметрия — инвариантность явлений природы относительно сдвигов, поворотов и отражений в четырехмерном пространстве-времени.
Пси-функция — см. «волновая функция».
Пульсар — космический источник периодических импульсов
(пульсаций) электромагнитного излучения. Отождествляется с нейтронной звездой, вращающейся с периодом пульсаций.
Размерность — выражение, устанавливающее связь физической величины с величинами, положенными в основу физической системы единиц. Так, размерность скорости есть длина, деленная на время. Показывает, как изменяется величина прн изменении системы единиц. Независимость физических законов от выбора единиц измерения проявляется в том, что все слагаемые физических уравнений имеют одинаковую размерность.
Расширение Вселенной — согласно космологической теории Эйнштейна Вселенная расширяется (решение А. Фридмана, 1922). Это предсказание подтвердилось астрономическими наблюдениями — звездные скопления разбегаются (Э. Хеббл, 1923) в результате взрыва сверхплотной материи, который произошел приблизительно 20 миллиардов лет назад. Особенно убедительное подтверждение эта картина получила после открытия реликтового излучения.
Резонансы — адроны, которые могут распадаться за счет сильного взаимодействия и поэтому живут очень недолго: 10-22 — 10-21 с.
Реликтовое излучение — электромагнитное излучение, оставшееся от того времени, когда Вселенная была сверхплотной, и охладившееся из-за расширения Вселенной.
Рэлея-Джинса катастрофа — физический парадокс — применение статистической физики к стоячим электромагнитным волнам в ящике приводит к бесконечной энергии волн. Разрешение парадокса привело М. Планка (1900) к идее о скачкообразном изменении энергии осцилляторов, излучающих электромагнитные волны. Так впервые появилась величина h — постоянная Планка.
Рэлея закон — интенсивность рассеянного света обратно пропорциональна четвертой степени длины световой волны, благодаря чему голубые лучи рассеиваются сильнее, чем красные, что объясняет голубой цвет неба (1871).
Сверхновые — внезапно вспыхивающие звезды с колоссальной энергией излучения. Сверхновые в течение нескольких месяцев излучают столько же энергии, сколько целая Галактика. Один из механизмов образования сверхновой состоит в том, что в результате гравитационного сжатия центральная часть звезды превращается в нейтронную звезду, а вещество внешних слоев выбрасывается со скоростью в несколько тысяч километров в секунду.
Сверхпроводимость — возникает у некоторых металлов (сверхпроводников) при охлаждении их ниже критической температуры и состоит в обращении в нуль электрического сопротивления и в выталкивании магнитного поля из объема образца. Открыта X. Кам-мерлинг-Оннесом (1911).
Сверхтекучесть — свойство квантовой жидкости протекать без внутреннего трения через узкие щели, капилляры и т. п.; связана с переходом части атомов жидкости в состояние с нулевым импульсом. Открыта П. Л. Капицей в жидком гелии (1937).
Связанное состояние — например, частицы в потенциальной яме — состояние с энергией, меньшей, чем энергия покоящейся частицы вне ямы. Энергия, которую нужно сообщить частице, чтобы ее освободить, называется энергией связи.
Сечение рассеяния — число рассеянных за единицу времени частиц, деленное на плотность падающего на мишень потока. Сечение рассеяния характеризует площадь, затененную рассеивающей частицей.
Рассеяние — проходя через вещество, частицы рассеиваются атомами или ядрами среды. Взаимодействие частиц со средой характеризуется числом частиц, рассеянных под заданным углом, деленным на единицу падающего потока частиц. Зная число атомов в единице объема вещества, можно сосчитать сечение отдельного атома или ядра, соответствующее заданному углу рассеяния.
Сильное взаимодействие — самое сильное из фундаментальных взаимодействий элементарных частиц, превосходит электромагнитное примерно в 100 раз, радиус действия 10-13 см. В сильном взаимодействии участвуют адроны.
Симметрия — инвариантность физических объектов относительно каких-либо преобразований, например относительно сдвигов и поворотов системы координат.
Скаляр — величина, не изменяющаяся при поворотах системы координат.
Слабое взаимодействие — одно из фундаментальных взаимодействий, в котором участвуют все элементарные частицы; обусловливает большинство распадов (слабые распады) элементарных частиц, взаимодействия нейтрино с веществом и др. В слабом взаимодействии нарушается пространственная четность (зеркальная симметрия) и временная обратимость.
Соответствия принцип — принцип, согласно которому теория должна переходить в предшествующую, менее общую, в тех условиях, прн которых эта предшествующая была установлена.
Спин — собственный момент количества движения частицы, не связанный с движением частицы как целого, измеряется в единицах постоянной Планка h и может быть целым или полуцелым.
Спинор — величина, изменяющаяся по определенному закону при повороте системы координат. Из спинорных величин можно составить квадратичное выражение, ие изменяющееся при поворотах (скаляр), а также величину, изменяющуюся как вектор.
Спиральность — проекция спина частицы на направление движения. Если спин направлен против движения частицы, спиральность отрицательная («левая»); если по движению — спиральность положительная («правая»). У электрона спиральность может иметь разные значения в зависимости от условий эксперимента. У частиц с массой, равной нулю, спиральность имеет определенное значение: так, у нейтрино она отрицательная: нейтрино — «левая» частица, а антинейтрино — «правая».
Стационарное состояние — устойчивое состояние квантовоме-ханической системы, в котором все характеризующие систему физические величины ие зависят от времени.
Странность — целое (в частности, нулевое) положительное или отрицательное квантовое число, характеризующее адроны. Странность частиц и античастиц отличается по знаку. Странность нарушается в слабом взаимодействии.
Странные частицы — элементарные частицы с неравной нулю странностью (например, Н-барион, К-мезон и др.).
Тензорные величины — величины, которые преобразуются прн поворотах, как произведения векторов.
Тонкой структуры постоянная — определяет взаимодействие электрических зарядов с фотонами: a=e2/hc=l/137.
Фазовый переход — переход вещества из одного состояния в другое, отличающееся характером симметрии (параметром порядка). Например, переход жидкость-кристалл.
Ферми-поля — поля, описывающие частицы со спином 1/2.
Физо опыт — измерение скорости света в движущейся жидкости (1851).
Флуктуации — случайные отклонения физических величин от их средних значений, вызываемые тепловым движением или квантово-механической неопределенностью.
Фотон — квант электромагнитного поля, нейтральная элементарная частица с нулевой массой и спином 1; переносчик электромагнитного взаимодействия между заряженными частицами.
Фотоэффект — вырывание светом электронов из атома или протонов из ядра (ядерный фотоэффект).
Хромодинамика -¦ теория, описывающая динамику взаимодействующих глюонов и кварков.
Цвет — квантовое число, характеризующее цветовое состояние кварка.
Черная дыра — космический объект, образующийся при гравитационном коллапсе массивных звезд. Излучение черной дыры заперто гравитацией, обнаружить ее можно лишь по тяготению или по тормозному излучению газа, падающего извне.
Черное излучение — равновесное излучение внутри замкнутого ящика с нагретыми стенками.
Четность — квантовое число, характеризующее симметрию волновой функции физической системы или элементарной частицы при зеркальном отражении; если при таком преобразовании волновая функция не меняет знака, четность положительна; если меняет — отрицательна.
Шрёдингера уравнение — основное уравнение нерелятивистской квантовой механики; позволяет определить возможные состояния системы, а также изменения состояния во времени (Э. Шрёдингер, 1926).
Электродинамика — описывает динамику электромагнитного поля, взаимодействующего с заряженными частицами.
Электромагнитное взаимодействие — взаимодействие заряженных частиц через электрические и магнитные поля. На квантовом уровне — взаимодействие за счет обмена виртуальными фотонами. Определяет силы между ядрами и электронами в атомах и молекулах, приводит к излучению и поглощению электромагнитных волн заряженными частицами.
Эфир — гипотетическая среда, вводившаяся в XVII-XIX веках для обозначения законов распространения света.
Янга-Миллса уравнения — уравнения, описывающие динамику глюонного поля.
СОДЕРЖАН И Е
НАУЧНЫЙ МЕТОД ПОЗНАНИЯ ……….. 6
От догадки до истины……………. 7
«Другому как понять тебя?..»………… 7
«Наука — это истина, помноженная на сомнение»….. 10
«Хочется верить, но иет оснований»………. 12
Как рождаются легенды…………… 14
«…Беда, коль пироги начнет печи сапожник…»…… 20
Отличима ли истина от лжи?…………. 22
«Сомнение доставляет мне не меньшее наслаждение, чем
знание». … …………… 23
«Чтобы не нарушить, не расстроить, чтобы ие разрушить, а
построить…»…………….. 24
«Штатские люди любят судить о предметах военных…». … 27
«Я видел утку и лису, что пироги пекли в лесу…»….. 30
Как создаются теории…………… 33
Выбор направления …………….. 36
Инструменты познания …………… 38
Яйцо из курицы или курнца из яйца?………. 40
Не насиловать природу, а спрашивать ее…….. 42
«Только полнота порождает ясность, но истина скрывается в
бездне»………………. 46
Заблуждения ……………… 49
«Незнание не довод, невежество не аргумент»…… 49
«-Трудно представить себе, чтобы иа коне жили мыши…» . 52 «На удочку насаживайте ложь и подцепляйте правду па
приманку…»…………….. 53
О ПСИХОЛОГИИ НАУЧНОГО ТВОРЧЕСТВА….. 58
Побуждения к научному творчеству……….. 59
Любопытство, самовыражение, самоутверждение…… 60
Способность удивляться и научные парадоксы …… 61
Ощущение красоты……………. 68
Подводные камни …………….. 68
«Важнее как размышлять, чем о чем размышлять»….. 69
Признаки «великого открытия»………… 70
Суеверия и легенды……………. 71
Надо ли понимать заранее?…………. 72
«Служенье муз не терпит суеты…»……….. 73
Сколько ангелов поместится на кончике иголки?….. 75
Воздайте гениям по заслугам!………… 77
«Вижу бороду, но не вижу философа»……… 79
Секреты ремесла……………… 83
Невидимые миру слезы………….. 83
Обузданная фантазия…………… 85
Стиль научной работы……………. 88
«Достоверные» и «недостоверные» работы…….. 90
Стиль конца XX века……………. 93
Роль вычислительных машин…………. 94
Здравый смысл……………… 98
«Я советов не даю, но все-таки скажу…»…….. 101
Иногда ошибка видна сразу…………. 102
Логический анализ……………. ЮЗ
О КРАСОТЕ НАУКИ ………….. 105
Поиски красоты ……………… 106
Алгебра и гармония……………. 106
Красота логических построений ………… 108
Скрытая красота…………….. 112
Симметрия……………….. 114
Природа не терпит точных симметрии……… 121
Объять необъятное……………. 123
Симметрично ли пространство? ………… 125
Законы сохранения вытекают из симметрии пространства и
времени………………. 125
Почему сердце слева?……………. 127
Нарушение зеркальной симметрии в слабых взаимодействиях . 130
Зарядово-зеркальная симметрия. Антимиры…….. 131
Внутренняя симметрия …………… 134
Калибровочная инвариантность ………… 134
Неотличимость одинаковых частиц………. 136
Изотопическая симметрия………….. 138
Странность……………….. 138
История одной симметрии ………….. 140
Начало истории……………… 140
Кварки………………… 141
Кварки нужно раскрасить!………….. 142
Кварки не могут жить друг без друга……… 144
Поле, склеивающее кварки…………. 145
Забытый клад……………… 148
КАК РАБОТАЮТ ФИЗИКИ………… 152
Задачи физики ……………… 153
Экспериментаторы и теоретики………… 153
Физика и математика……………. 155
Пути развития……………… 157
Как создавалась квантовая теория? ………. 158
Начало квантовой эры…………… 159
Волна или частица?……………. 160
Постулаты Нильса Бора…………… 161
Догадка де Бройля……………. 162
Квантовая механика ……………. 162
Координата или скорость?………….. 165
Физический смысл волновой функции……… 167
238
Нарушается ли причинность?…………. 168
Состояние частицы можно изменить, не прикасаясь к ней! . 170
«Исправить можно, но будет хуже…»………. 175
Вычисления без вычислений …………. 178
Размерные оценки ……….
Обобщенный осциллятор……..
Как угадать решение?……….
Поправки к электродинамике в сильном поле
Квантовая теория частиц и полей …..
Квантование атома………..
Квантование вращения………
Квантовый осциллятор……….
Квантование поля ………..
ПУСТОТА, ЯДРА, ЗВЕЗДЫ………… 197
Как устроена пустота? …………… 198
Можно ли толкнуть не прикасаясь?………. 198
Электромагнитные свойства пустоты………. 200
Эфир умер — да здравствует эфир!………. 202
Квантовая механика вакуумных полей……… 203
Ливни частиц……… …….. 205
Мерцание геометрии……………. 206
Неустойчивость вакуума и необычные состояния ядерного вещества ……………….
Фазовые переходы……………..
Фазовые переходы вакуума………….
Пионная конденсация …………….
Неустойчивость ядерного вещества при большой плотности .
Пионная степень свободы…………..
Возможное существование сверхплотных и нейтронных ядер . Возможные пути обнаружения аномальных ядер…..
Судьба нейтронных звезд …………..
Ярче ста миллиардов солнц………….
Нейтронная жидкость……………
Открытие пульсаров …………….
Пульсары — нейтронные звезды………..
Пионная конденсация в нейтронной жидкости……
Черные дыры . ………………
Кварковые звезды……… ……..
Словарь терминов……………..
Мигдал А. Б.
Поиски истины. — М.: Мол. гвардия, 1983. — 239 с, ил.- (Эврика).
В пер.: 60 к. 100 000 экз.
В книге академика А. Мигдала рассказывается о научном методе познания и психологии научного творчества, о профессии физика и о том, как зарождались и развивались важнейшие идеи физики XX века.
ИБ М 3364
Аркадий Бенедиктович Мигдал
ПОИСКИ ИСТИНЫ
Редактор Л. Дорогова
Художник С. Твнив
Художественный редактор В. Неволив
Технические редакторы Н. Балашова, Е. Брауде
Корректоры Т. Пескова, В. Назарова
Сдано в набор 19.01.83. Подписано в печать 03.11.83. А00240. Формат 84X108732. Бумага типографская N 2. Гарнитура «Литературная». Печать высокая. Усл. печ. л. 12,6. Учетно-изд. л. 13.1. Тираж 100 000 экз. (50 001 — 100 000 экз.). Цена 60 коп. Заказ 2138.
Типография ордена Трудового Красного Зиаменн издательства ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия». Адрес издательства н типографии: 103030, Москва. К-30, Сущевская. 21.
М
1403000000-281 078(02)-83
276-83
ББК 72 001
хорошая статья