Опровержение мифа о том, что НКВД расстрелял польских офицеров. Сборник статей. 1. Арсен Мартиросян. Кто расстрелял пленных польских офицеров в Катыни. 2. Госдума поддержала Геббельса по вопросу о Катыни. 3. Пармен Посохов. Катынский вопрос. Открытое письмо сторонникам версии Геббельса. 4. Виктор Илюхин. Катынское дело по Геббельсу. Никто не заставит нас лгать на свою историю. 5. Юрий Слободкин. Катынь. Как и почему гитлеровцы расстреляли осенью 1941 года польских офицеров. (Вместо рецензии на книгу-исследование Ю. Мухина “Антироссийская подлость”, Москва, 2003 год). 6. Владислав Швед Ещё раз о записке Берия. 7. Госдума приняла заявление «О Катынской трагедии и ее жертвах».

 Арсен Мартиросян

Кто расстрелял пленных польских офицеров в Катыни

Источник информации — http://blogs.mail.ru/mail/javi1947/45498B00CEF9616C.html  , 13 апреля 2010 года; первоисточник kprf.perm

Польским властям вновь неймётся. В который уже раз они устраивают пропагандистские пляски вокруг фальшивки, запущенной в своё время министром пропаганды Третьего рейха Геббельсом, о том, что НКВД СССР по приказу Сталина весной 1940 г. расстрелял тысячи польских военнопленных офицеров.

КАК ИЗВЕСТНО, фальшивка эта со временем обросла соответствующей “документацией” и стала чуть ли не официальной версией. Но ведь есть и подлинные документы, есть блестяще, прежде всего документально, аргументированные книги современного историка-исследователя Юрия Игнатьевича Мухина — “Катынский детектив” (М., 1995) и “Антироссийская подлость” (М., 2003). Книги, в которых с абсолютной исторической точностью доказано, что расстрел поляков в Катыни — дело рук гитлеровских варваров!

Не будем здесь касаться документальных свидетельств военных и послевоенных лет, неоднократно публиковавшихся. Есть и другие свидетельства, не менее убедительные.

За период кратковременного действия советско-германских договоров о ненападении и о границе в период с 23 августа 1939 г. по 22 июня 1941 г. органы госбезопасности СССР раскрыли 66 резидентур германской разведки на советской территории, разоблачили 1569 германских агентов, из них 1338 — в западных областях Украины и Белоруссии, а также в Прибалтике. Кроме того, непосредственно на границе было обезврежено свыше 5000 германских агентов, разгромлено около 50 оуновских отрядов, подготовленных германской военной разведкой.

Так вот, ни в одном из этих случаев не было захвачено каких-либо документов и ни разу ни от одного из арестованных не были получены сведения о том, что германская агентура хоть раз сообщала в Берлин что-либо отдаленно напоминающее о расправе советских чекистов с польскими офицерами. Не было получено и каких-либо сведений о том, что им хоть в какой-либо форме давали задания по этому вопросу.

А ведь, по фальшивке, расстрел польских военнопленных был совершен якобы еще весной 1940 года.

Уж поверьте, если такой факт имел бы место, то тевтоны обыграли бы эту ситуацию в свою пользу. Геббельс свое дело знал. Когда, например, во время западного похода (разгром Франции) вермахт захватил документы, свидетельствовавшие о планировании Великобританией и Францией бомбовых ударов по советским центрам нефтедобычи и переработки на Кавказе и в Закавказье, Берлин немедленно опубликовал их, поиздевавшись и над англо-французской коалицией, и над Москвой.

А что могло бы им помешать осуществить такую же публикацию или провокацию, если бы они хоть приблизительно знали, что Советы расстреляли польских офицеров?!

Далее. Во время освободительного похода на Западную Украину и в Западную Белоруссию были захвачены документы польской приграничной “пляцувки” (разведотделения), которая занималась разведкой в приграничных районах Советского Союза. Оказалось, что “пляцувка” имела агентуру не только на Украине (в Киеве), не только в Белоруссии (особенно в приграничных районах), но даже и в глубоком тылу СССР — в Сибири (в Новосибирске), в Средней Азии (в Ташкенте).

Часть ее была обезврежена. Другая часть сумела временно уйти из поля зрения органов госбезопасности СССР.

С точки зрения разоблачения подлого мифа о расстреле советскими чекистами польских офицеров, может, и хорошо, что часть польской агентуры на некоторое время выпала из поля зрения органов госбезопасности СССР. Потому как до нападения Германии на СССР ни один из временно оставшихся на свободе польских агентов “пляцувки” никогда не сообщал о каких-либо фактах якобы имевшей место расправы советских органов госбезопасности с пленными польскими офицерами.

Если бы был хоть малейший признак этого, то, смею вас уверить, беспрецедентное русофобство руководства польской разведки того времени автоматически взяло бы верх и тут же по дипломатическим каналам был бы поднят шум на весь свет, что, мол, большевики перестреляли их офицеров.

Тем более что полякам было легко это сделать, потому как еще в ноябре 1939 года находившееся тогда в городке Анжер (на северо-западе Франции) эмигрантское правительство Польши (создано 30 сентября 1939 г.) официально объявило войну Советскому Союзу. Обвинить противника в жестокой расправе над военнопленными (к слову сказать, это идиотское объявление войны Советскому Союзу как раз и привело к тому, что из интернированных польские военнослужащие, в том числе и офицеры, превратились именно в военнопленных) — самое милое дело! Тут уж включилась бы вся “демократическая общественность” Запада.

Но ничего подобного поляки не делали вплоть до 1943 г., то есть до тех пор, пока Геббельс не “осчастливил” их своей варварской мистификацией. Следовательно, у польской разведки не было ни малейших сигналов по этому поводу, как не было и самого такого варварского события. Пока из-за начавшейся войны эти польские офицеры, к глубокому сожалению, не попали в руки гитлеровцев.

Но до нападения гитлеровской Германии на Советский Союз польские военнослужащие, по милости своего же эмигрантского правительства ставшие военнопленными, находились под защитой Женевской конвенции от 27 июля 1929 г. об улучшении участи раненых и больных в действующих армиях. Советский Союз официально присоединился к этой конвенции еще 12 июля 1930 года.

Полностью юридическое оформление этого присоединения было осуществлено должным образом уполномоченным наркомом по иностранным делам СССР М.М. Литвиновым 25 августа 1930 года: РГАСПИ (ранее — ЦГАОР СССР). Ф. 9501. Oп. 5. Ед. хр. 7. Л. 22.

Советский Союз строго соблюдал  положения Женевской конвенции.  

Комментарий Анатолия Краснянского. Советский Союз выполнял не все положения конвенции, но это не значит, что верия Геббельса соответствует действительности. 

После начала Великой Отечественной войны находившееся в Лондоне руководство польской военной разведки не без нажима британской разведки пошло на сотрудничество с советской разведкой. В первых же контактах выяснилось, что поляки располагали глубоко законспирированной агентурной сетью не только на оккупированной гитлеровцами территории Польши (а также почти во всех странах Европы), но и на бывших польских территориях, которые в 1939 году были заняты войсками Красной Армии и в результате отошли к СССР.

Более того, оказалось, что польская военная разведка обладала действительно хорошими агентурными возможностями на этих территориях и была в состоянии добывать практически любые сведения о действиях как немецких, так и советских властей. Так вот, за весь период сотрудничества с советской разведкой руководство польской военной разведки ни разу не предъявило никаких претензий и уж тем более протестов в связи с якобы имевшими место расстрелами.

Во время переговоров в июле 1941 г. с советским послом в Лондоне И.М. Майским о заключении между СССР и Польшей пакта о военной взаимопомощи против гитлеровской Германии также не возникло никаких вопросов по этому поводу. Напротив, поляки настойчиво требовали полного освобождения всех своих граждан, находившихся в советском плену. Выходит, требуя их освобождения, поляки заведомо и твердо знали, что Советы никого из этих пленных не расстреливали. По настоянию польской стороны и с санкции Сталина такая формулировка была отражена в особом протоколе к пакту (подписан 30 июля 1941 г.). Она гласила, что правительство СССР “предоставит амнистию всем польским гражданам, содержащимся ныне в заключении на советской территории в качестве ли военнопленных, или на других достаточных основаниях” (“Внешняя политика Советского Союза в период Отечественной войны”, М., 1944, т. I, стр. 121).

И когда в декабре 1941 года в Москве состоялась встреча польской делегации со Сталиным, то по данному вопросу Верховный Главнокомандующий ответил коротко, но ясно: “Мы освободили всех, даже тех, которые прибыли в СССР с вредительскими заданиями генерала Соснковского” (министр обороны в польском эмигрантском правительстве в Лондоне.— А.М.).

Очевидно, что и в 1941 г. поляки никак не поднимали тему якобы расстрелянных НКВД польских офицеров. А ведь любой визит любой правительственной делегации в иностранное государство априори обеспечивается информацией разведки. Тем бо-лее во время войны. Значит, и на тот момент польская военная разведка не располагала никакими сведениями на этот счет, и всего лишь по той простой причине, что советские чекисты не устраивали такого варварства. Агентурная сеть на этих территориях в любом случае зафиксировала бы расстрел нескольких тысяч польских офицеров, тем более что польская разведка вела негласное наблюдение за ними. Подчеркиваю, что прямо или косвенно польская агентура узнала бы об этом и по радио (по данным советских органов госбезопасности, она практически вся была радиофицирована) сообщила своему руководству в Лондон. Но ничего подобного не было.

Ну и, наконец, самые убойные аргументы. В направленном в Генштаб и ГРУ “Спецсообщении о подготовке Германией войны против СССР” от 3 июня 1941 г. разведотдел Западного особого военного округа сообщил уникальную деталь, связанную с интернированными польскими офицерами. Было установлено, что забрасывавшаяся германской военной разведкой на советскую территорию агентура имела в том числе и задание выяснить, “призываются ли в Красную Армию офицеры бывшей польской армии, если да, то каково их отношение к этому мероприятию и их моральный облик”! (Кто не верит, пусть заглянет в архивы: РГВА Ф. 113А. Оп.1448. Д. 6. Л.181—187).

А это означает, что в указанное время все превратившиеся из интернированных в военнопленных бывшие польские военнослужащие были живы. То есть НКВД СССР их не расстреливал! И германская военная разведка твердо знала об этом. Ибо (к сожалению — для предвоенной ситуации, но к счастью — в связи с так называемым Катынским делом) она была осведомлена о развернутом в приграничных военных округах интенсивном строительстве аэродромов, в котором польские военнопленные, включая и офицеров, активно использовались.

Дело в том, что в соответствии с постановлением от 24 марта 1941 г. Совета Народных Комиссаров СССР и ЦК ВКП(б) в целях обеспечения боеспособности ВВС страны в новых условиях на НКВД СССР были возложены функции аэродромного строительства в западных приграничных округах (ЗАПОВО). Во исполнение данного постановления приказом НКВД СССР № 00328 от 27 марта 1941 г. в составе НКВД было организовано Главное управление аэродромного строительства — ГУАС. Работы в ГУАС велись силами заключенных, приговоренных к исправительно-трудовым работам, а также польских военнопленных, которые трудились на строительстве 11 объектов ГУАС в ЗАПОВО.

По состоянию на 15 июня 1941 года на объектах аэродромного строительства в западных приграничных округах использовались 225791 заключенный и 16371 польский военнопленый, в том числе и офицеры. Кто не верит, пусть заглянет в архивы: ГАРФФ. 9414. Оп. 1. Д. 1165. Л. 60. Вот почему германская военная разведка и ставила перед забрасывавшейся на советскую территорию агентурой задание выяснить, “призываются ли в Красную Армию офицеры бывшей польской армии, если да, то каково их отношение к этому мероприятию и их моральный облик”. Абвер достоверно знал, что все польские офицеры живы и используются Советами на строительстве оборонительных объектов в западных приграничных округах.

К глубокому сожалению, в суматохе и неразберихе первых мгновений войны польские военнопленные попали в лапы к гитлеровцам. А дальше — та самая трагедия в Катыни…

Сколько же еще нужно фактов и доказательств, чтобы раз и навсегда покончить с чудовищной фальшивкой, столько лет отравляющей отношения между нашими народами?

Госдума поддержала Геббельса по вопросу о Катыни

Источник информации — http://malchish.org/index.php?option=com_content&task=view&id=359&Itemid=35 // Автор Максон   01.12.2010 г.

Геббельс и Дума 26 ноября Государственная Дума приняла заявление «О Катынской трагедии и её жертвах». Проект заявления готовили три комитета Госдумы: Комитет по международным делам, Комитет по делам Содружества Независимых Государств и связям с соотечественниками и Комитет по делам ветеранов. Согласно принятому заявлению, депутаты Госдумы признали, что "массовое уничтожение польских граждан на территории СССР во время 2-й мировой войны стало актом произвола тоталитарного государства, подвергшего репрессиям также сотни тысяч советских людей за политические и религиозные убеждения, по социальным и иным признакам". Версия, которой придерживалась официальная история до прихода к власти в России демократов и по которой пленные поляки были расстреляны нацистами, была названа советской пропагандой.

В своём заявлении депутаты выразили уверенность, что опубликование материалов, которые долгое время хранились в секретных архивах, "не только раскрывают масштабы этой страшной трагедии, но и свидетельствуют, что Катынское преступление было совершено по прямому указанию Сталина и других советских руководителей". Как известно, впервые версия расстрела нескольких тысяч польских офицеров сотрудниками НКВД была высказана Геббельсом 13 апреля 1943 года. Тогда, согласно заявлению Геббельса, в Катыни (в Козьих горах), под Смоленском было найдено захоронение польских офицеров, расстрелянных якобы НКВД весной 1940 года. Заявление было сделано в рамках информационной войны в период наступления Красной Армии и в преддверии открытия второго фронта в Европе. Свидетельства зверств НКВД должны были повлиять на союзнические отношения стран антифашистской коалиции и планы открытия второго фронта. Но основной целью было нарушение наметившегося сотрудничества польского правительства в эмиграции с СССР. В рамках подписанного в 1941 году соглашения было предусмотрено «создание на территории СССР польской армии под командованием, назначенным Польским правительством с согласия Советского правительства». В ряды армии должны были войти польские солдаты и офицеры, оказавшиеся в советском плену после освобождения Красной Армией Западной Украины и Западной Белоруссии в сентябре 1939 г. Эта армия была создана под командованием генерала Андерса и к марту 1942 года в ней насчитывалось более 96 тыс человек. Несмотря на то, что НКВД сообщал об антисоветских настроениях в этой армии, никаких репрессий по отношению к польским офицерам предпринято не было. Обмундирование и вооружение должна была поставить английская сторона, но поставок не было. Когда советская сторона выразила готовность предоставить всё необходимое, то по приказу из Лондона армия осенью 1942 года (в разгар Сталинградской битвы) была выведена через Иран, "для пополнения войск союзников в Северной Африке".

"В ходе эвакуации, осуществлённой двумя партиями в марте и в августе 1942 г. через Иран к началу сентября, Советский Союз покинуло около 80 тысяч польских солдат и офицеров, а также более 37 тысяч членов их семей. Вместо сражений на советско-германском фронте офицеры и солдаты Андерса долго охраняли британские нефтепромыслы в Ираке."

Тем не менее на территории СССР остались те польские солдаты и офицеры, которые пожелали сражаться вместе с Красной Армией. Их объединил союз польских патриотов во главе с В.Василевской, А.Лямпе и А.Завадовским. При поддержке Советского правительства союз сформировал из дезертиров армии Андерса дивизию имени Костюшко во главе с полковником З.Берлингом. Дивизия начала боевые действия под Ленино 12–13 октября 1943 г. и в дальнейшем превратилась в корпус, который позже стал называться Войском польским. Именно эта армия освобождала родную Польшу вместе с Красной Армией, а не армия Андерса. Роль этого формирования в боевых действиях была высоко оценена Советским правительством. Единственная иностранная часть, участвовавшая в параде Победы 24 июня 1945 г., представляла именно Войско польское.

На фоне всех этих известных исторических событий версия Геббельса о расстреле сотрудниками НКВД весной 1940 года 22 тысяч польских офицеров, версия, которую поддержала Госдума, выглядит совершенно бессмысленной. Расстреливать 22 тысячи поляков оставив в живых более 100 тысяч военнопленных было совершенно незачем. Гораздо более правдоподобной является советская версия, по которой некоторые лагеря, в которых содержались польские военнопленные, попали в результате внезапного прорыва немецких войск в распоряжение гитлеровцев. Те, использовав поляков на строительстве секретных объектов, затем их расстреляли, приписав преступление НКВД. Ради этого немцы устроили целую постановку с эксгумацией могил и допросом "свидетелей". Советскую версию подтверждает свидетельство бывшего начальника связи 136-го отдельного конвойного батальона конвойных войск НКВД А.Лукина, охранявшего лагерь с польскими военнопленными под Катынью. Он в июле 1941 г. принимал участие в неудачной эвакуации заключённых этого лагеря. Его свидетельство 2 мая 1990 г. фиксировала на видеокамеру группа польского тележурналиста Анджея Минко. Оно также представлено в книге российского журналиста В.Абаринова “Катынский лабиринт”. А в 2005 г. в Центральном архиве Министерства обороны РФ в Подольске российскими историками был обнаружен, находящийся на секретном хранении протокол допроса немецкого военнопленного, принимавшего личное участие в расстреле польских офицеров в Катынском лесу (ЦАМО, фонд 35, оп.11280, д.798, л.175). Есть также показания бывшего курсанта Смоленского стрелково-пулемётного училища И.И. Кривого, видевшего польских военнопленных перед самой войной. В конце концов есть данные о нахождении на месте расстрела непосредственно перед войной пионерского лагеря:

    Ученик ремесленного училища связи Устинов Е. Ф. показал: «Перед войной в Катынском лесу… находился пионерский лагерь Облпромкассы, и я был в этом пионерском лагере до 20 июня 1941 года… Я хорошо помню, что до прихода немцев никаких ограждений в этом районе не было и всем доступ в лес и в то место, где впоследствии немцами демонстрировались раскопки, был совершенно свободный».

Есть так же множество документов, собранных ещё комиссией Бурденко после войны.

Заявления же немецкой пропаганды о "Катынской трагедии" произошли через месяц после создания в марте 1943 года Союза польских патриотов и формирования дивизии имени Костюшко. Перед этим 3 марта в «Правде» было опубликовано заявление ТАСС, в котором констатировалось, что «польское правительство не хочет признать прав украинского и белорусского народов быть объединёнными в своих национальных государствах» и «таким образом выступает за раздел украинских и белорусских земель, за продолжение политики раздробления украинского и белорусского народов». ТАСС в своём заявлении также напоминал о «профашистской политике сближения с гитлеровской Германией польского правительства и его министра Бека, стремившихся противопоставить Польшу Советскому Союзу». Это заявление означало разрыв отношений с эмигрантским польским правительством, который пропаганда Геббельса постаралась закрепить. Несмотря на очевидную бессмысленность эта пропаганда имела некоторый успех на западе и впоследствии повлияла на отношения советского правительства с польским сопротивлением, подчинявшимся польскому правительству в эмиграции. Но на формирование дивизии польскими патриотами в СССР эта "новость" никак не повлияла, ибо сами польские военнопленные лучше знали правду.

Тем не менее говорить о том, что расстрелов польских заключённых на территории СССР вообще не было, не следует. Среди них были откровенные бандиты и их действительно расстреляли. По поводу реального числа расстрелянных в СССР поляков есть свидетельство очень авторитетного участника событий — бывшего члена Политбюро ЦК ВКП(б) Л.М.Кагановича. В беседе с российским военным историком, доктором исторических наук А.Н.Колесником он заявил, что

    "Весной 1940 г. руководством СССР было принято вынужденное, очень трудное и тяжело давшееся, но, по словам Л.М.Кагановича, абсолютно необходимое в той сложной политической обстановке решение о расстреле 3.196 преступников из числа граждан бывшей Польши. Согласно свидетельству Кагановича, в основном были приговорены к расстрелу польские военные преступники, причастные к массовому уничтожению в 1920-21 г. пленных советских красноармейцев, и сотрудники польских карательных органов, замазанные преступлениями против СССР и польского рабочего движения в 1920-е – 1930-е годы. Кроме них, были также расстреляны уголовники из числа польских военнопленных, совершившие на территории СССР тяжкие общеуголовные преступления уже после своего интернирования в сентябре-октябре 1939 г. – групповые изнасилования, разбойные нападения, убийства и т.д. Помимо Л.М. Кагановича, количество расстрелянных в 1939-41 г.г. в Советском Союзе польских граждан величиной «около трёх тысяч человек» оценил в 1986 г. в телефонном разговоре бывший председатель Совета Народных комиссаров СССР В.М.Молотов."

Конечно, эти расстрелы не имели никакого отношения к трагедии в Катыни. Беседа историка с бывшим членом Политбюро состоялась 6 ноября 1985 года и её результатами очень интересовался один из архитекторов перестройки — действующий член Политбюро ЦК КПСС Александр Николаевич Яковлев. Именно с его подачи в СССР в конце 1980-х прокатилась волна "разоблачений" сталинского режима, начали действовать различные НКО типа "Мемориала" и общества "Память". Экс-председатель КГБ Владимир Крючков в 1991 году, оказавшись в тюрьме за участие в ГКЧП, объявил, что располагает информацией о сотрудничестве Яковлева с американскими спецслужбами, и что он докладывал Горбачёву об этом. О том, что Яковлев завербован иностранной разведкой, утверждали и два других весьма высокопоставленных сотрудника госбезопасности — генерал-лейтенант Евгений Питовранов и другой председатель КГБ Виктор Чебриков. Косвенно подтверждает предательство Яковлева и цээрушное радио "Голос Америки", выдавшее после смерти своего агента слёзный некролог. Но как бы там ни было на самом деле, "катынская трагедия" должна была стать одним из важнейших доказательств "зверств тоталитарного режима", послужить делу ломки политической системы СССР. Именно поэтому столь малое число расстрелянных и указанная причина расстрела "архитектора Перестройки" совершенно не устраивали. В обмен на обязательство о неразглашении А.Н.Колесником полученных от Л.М.Кагановича сведений по Катынскому делу, А.Н.Яковлев предложил ему на выбор шесть высокопоставленных должностей. После отказа А.Н.Колесника от этого предложения, с ним в кабинете директора АПН В.М.Фалина по указанию А.Н.Яковлева и Д.А.Волкогонова встретился представитель компетентных органов и провёл «профилактическую беседу». В ходе этой беседы были высказаны угрозы «засадить надолго», если А.Н.Колесник разгласит сообщённые Л.М.Кагановичем факты о Катынском деле. Когда и эта мера не возымела действия, против А.Н.Колесника было возбуждено уголовное преследование, закончившееся в 1993 г. его увольнением из Института военной истории. Ну а по поводу захоронений в Катыни, которые вновь откопал "Мемориал", Яковлев завёл особое дело:

    Уголовное дело Главной военной прокуратуры №159, более известное общественности под названием «Катынского» дела, было начато 27 сентября 1990 году путём передачи в Москву и объединения в единое производство двух самостоятельных уголовных дел, возбуждённых, соответственно, 22 марта 1990 года прокуратурой Харьковской области – по факту обнаружения в лесопарковой зоне рядом с дер.Пятихатки массовых захоронений советских граждан, и 6 июня 1990 г. прокуратурой Калининской области – по факту бесследного исчезновения в мае 1940 года польских военнопленных, содержавшихся в Осташковском лагере НКВД СССР для военнопленных. Уголовное дело №159 первый раз было прекращено 13 июля 1994 г. с формулировкой «за смертью обвиняемых». («Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях», М., 2001, стр. 306-307, 398-404)… Ведший следствие следователь А.Ю.Яблоков 13 июля 1994 г. вынес постановление о прекращении уголовного дела ГВП №159 с признанием вины обвиняемых по статье 6 Устава Международного военного трибунала в Нюрнберге (военные преступления должностных лиц и военнослужащих «стран оси»), а не по ст.110 и 193 УК РСФСР 1926 г. (должностные преступления гражданских лиц и военнослужащих СССР). Такая юридическая формула постановления грубо противоречила основным положениям Устава МВТ, элементарному здравому смыслу и, вообще говоря, являлась юридическим маразмом. По этой причине, постановление следователя А.Ю.Яблокова о прекращении уголовного дела №159 через месяц было отменено вышестоящими прокурорами ГВП, следствие по данному уголовному делу возобновлено и продолжалось после этого ещё более десяти лет, до сентября 2004 г.

Однако ещё до начала расследования ГВП 14 апреля 1990 года М.С.Горбачёв публично признал вину СССР перед Польшей за катынский расстрел.

Через 10 лет, 28 июля 2000 г. при активном участии НКО "Мемориал" состоялось официальное открытие Государственного мемориального комплекса «Катынь» в урочище Козьи Горы. Аналогичные мемориальные комплексы в районе пос. Пятихатки Харьковской обл. и пос. Медное Калининской (Тверской) области были открыты, соответственно, 17 июня и 2 сентября 2000 г. Мемориальные комплексы были открыты до официального завершения следствия. В своём окончательном варианте постановление о прекращении уголовного дела от 21 сентября 2004 г. в качестве обвиняемых (не по ст. 6 Устава МВТ, а исключительно по ст.193-12 «Превышение лицом командного, административно-хозяйственного или политического состава предоставленных ему прав» УК РСФСР 1926 г.) фигурируют лишь четверо советских военнослужащих, высокопоставленных сотрудников НКВД СССР – Л.П.Берия, В.Н.Меркулов, Б.З.Кобулов и Л.Ф.Баштаков. Члены Политбюро ЦК ВКП(б) в постановлении о прекращении уголовного дела №159 от 21 сентября 2004 г. в перечне обвиняемых в Катынском преступлении лиц уже не упоминаются.

    Ключевым документом официальной версии Катынского дела, по которой единоличная ответственность за гибель почти 22 тысяч пленных и арестованных поляков возложена на довоенное советское руководство, считается 4-страничная записка наркома внутренних дел СССР Л.Берии Сталину №794/Б от “_” марта 1940 г., обнаруженная в сентябре 1992 г. в “закрытом пакете №1” в Архиве Президента РФ (бывшем архиве ЦК КПСС). Эта записка одновременно считается подлинником решения Политбюро ЦК ВКП(б) П13/144-оп от 5 марта 1940 г. о расстреле 25.700 пленных и арестованных польских граждан.

В исследовании “Тайны Катыни”, подготовленном совместно с координатором международного проекта “Правда о Катыни” С. Стрыгиным достаточно подробно проанализированы несуразности и ошибки в оформлении и содержании записки Берии, которые позволяют усомниться в достоверности этого документа. С.Стрыгин установил, что записку №794/Б можно датировать только 29 февраля 1940 г., так как 29 февраля из секретариата НКВД были отправлены записки за № 793/б и №795/б. Однако по неизвестной причине на записке №794/Б указан март месяц без конкретной даты.

По поводу Катыни изготовлено огромное количество фальшивок, как немцами ещё во время войны, так и современными их подельниками. Источником многих из них является "закрытый пакет" с секретными документами архива ЦК КПСС, который попал в руки Горбачёва и Яковлева. По утверждению А. Яковлева, в закрытом конверте находились записка Берии и записки бывших председателей КГБ Ивана Серова и Александра Шелепина, а также решение Политбюро ЦК ВКП(б) о расстреле польских военнослужащих и гражданских лиц. С запиской Берии, как было отмечено выше, произошёл скандал в отношении даты:

    "письмо с исходящим номером 794/Б могло быть подписано и зарегистрировано в секретариате НКВД СССР только 29 февраля 1940 г. Однако в нем фигурируют уточнённые статистические данные о численности военнопленных офицеров в спецлагерях УПВ (Управления по делам военнопленных) НКВД, которые поступили в Москву — внимание! — в ночь со 2 на 3 марта и были оформлены начальником УПВ НКВД П. К. Сопруненко в виде “Контрольной справки” только 3 марта 1940 г. (Катынь. Пленники, с. 430). Попасть в текст документа, зарегистрированного 29 февраля 1940 г., эти данные не могли."

Аналогичные несуразности имеются и в отношении других "исторических документов". К сожалению провести объективное расследование в отношении источника этих фальшивок современная российская власть не имеет желания. Скорее есть обратное. Замазать советское прошлое, навесить на него чужие преступления — вот истинная цель всей шумихи.

Тема Катыни стала опять актуальной в связи с предстоящей поездкой президента РФ Медведева в Польшу. Визит состоится 6 декабря и примерно в это же время ожидается решение Страсбургского суда по четырём судебным делам, поданным от имени родственников 36 польских офицеров из числа пропавших без вести в то время. Судя по тому, что документ принимали в страшной спешке и под сильным политическим давлением со стороны администрации президента, то можно предвидеть, что скажет Медведев польской стороне. Россия будет платить и каяться. "Монетизация" вины за военные преступления уже давно в правилах мирового сообщества. Модным становится и соответствующий бизнес по выколачиванию денег из "провинившейся" стороны. Так Израиль за 6 млн уничтоженных в концлагерях евреев (по их же данным) получил с Германии 60 млрд долларов (10 тыс долларов с погибшего). А правительство Бельгии, банки и страховые компании недавно выплатили 54 миллиона долларов евреям в качестве возмещения за утраченную ими собственность и имущество во время Второй мировой войны. Поляки очевидно хотят взять пример с евреев и в этом смысле число погибших становится принципиальным. И российская государственная Дума поддержала их:
 

Дума встала на сторону Геббельса в очернении собственной истории и только фракция

Дума встала на сторону Геббельса в очернении собственной истории и только фракция КПРФ последовательно отстаивает правду. Выступление В.И. Илюхина во время обсуждения было очень убедительным, но, видимо, остальная часть Думы вовсе не намерена была вести честную дискуссию. По чёткому разделению голосов в Думе можно также убедиться, что чисто исторический вопрос здесь стал жертвой идеологической борьбы. Антикоммунизм был и остаётся основной идеологической базой действующей власти, несмотря на то, что многие из ныне действующих российских политиков в своё время имели членские билеты.
 

Пармен Посохов

Катынский вопрос. Открытое письмо сторонникам версии Геббельса

Источник информации — http://h.ua/story/271621/

Давайте называть вещи своими именами.  По Катынскому делу существуют две версии.  Первая – версия гитлеровского министра пропаганды Йозефа Геббельса, по которой расстрел польских офицеров в Катыни был совершен НКВД в апреле 1940 года.  Вторая – версия Мухина-Шведа, или, если кому это нравится, ее можно назвать версией Сталина-Бурденко, по именам заказчика и основного исполнителя. По этой версии расстрел польских офицеров в Катыни дело рук гитлеровцев летом-осенью 1941 года.

            В связи с тем, что на Хайвее  в подавляющем большинстве преобладают сторонники гитлеровского рейхсминистра пропаганды, с непоколебимым апломбом уверенные в правоте его версии, я пишу это персонально для них, лелея наивную надежду, что господа досконально разобрались в сути проблемы, и дадут исчерпывающие ответы на поставленные мною вопросы.

Если говорить точнее, то это вопросы сторонников версии Мухина-Шведа, я их только озвучиваю,  несколько дополняю, расставляю по своему акценты, и осуществляю «привязку» к специфике конкретного интернет-издания.  А Хайвей имеет некую специфику. Например, многие пользователи  украинских  интернет-изданий возмущаются, когда граждане северного соседа позволяют себе обсуждать внутриукраинские дела и украинскую историю, но при этом не отказывают себе в удовольствии обсасывать некоторые моменты из истории именно северного соседа, причем с обличительным пафосом.  Катынская тема как раз из этого раздела.  Вот и совсем недавно один из Хайвеевских авторов необандеровской ориентации выступил против моего видения Катынской проблемы http://h.ua/story/270620/ .  Выступил и выступил.  Ничего особенного. Но вот как закончил!  Оказывается я, без приглашения зайдя в  украинский дом, постоянно поучаю  кого уважать, кого ненавидеть, как говорить, чем гордиться и т.д.  Как будто он сам, навязывая жителям РФ Геббельсовскую версию Катынских событий, не занимается тем же самым.  Хотел бы заметить “уважаемому”, что если бы на украинских сайтах не занимались  “перемыванием костей” на тему Российских событий и Российской истории,  нам бы тут, пожалуй, нечего было бы делать.  А так как кое-кто этим занимается регулярно,  а я имею в виду выливание помоев на ближайшего соседа, то не взыщите за адекватный ответ.

            Для начала изложу в концентрированном виде Катынскую проблему,  что мы имеем на сегодняшний день. А имеем мы следующее. Весной 1943 года, гитлеровцы на территории временно оккупированной Смоленской области “неожиданно” обнаружили захоронения польских офицеров в братских могилах. Момент  был выбран удачно.  Проигрывающая войну Германия была жизненно заинтересована в расколе антигитлеровской коалиции.  Нужен был некий катализатор. И тут всплывает Катынский лес с братскими могилами расстрелянных польских офицеров.  Оповещается мировая общественность. Создается международная комиссия при участии Полького Красного Креста, которая подписывает заключение, что убийство поляков произвело весной 1940 года НКВД.  Генерал Сикорский тут же разрывает дипотношения с СССР и призывает к тому же Черчилля.  Но циничному Черчиллю на польские эмоции наплевать, Сикорский вскоре погибает в автокатастрофе при невыясненных обстоятельствах, и тему забалтывают.  Вбить клин между главными участниками Антигитлеровской Коалиции Геббельсовской пропаганде не удается.

Сразу возникает ряд вопросов.

Вопрос 1.  Кому было выгодно возникновение Катынского дела?  Ответ очевиден – Гитлеровской Германии. Почему, я уже объяснил.  Также это выгодно польским и украинским националистам. Польским в силу их патологической ненависти к России.  Будет чем эту ненависть у подрастающих поколений подпитывать.  Даже если будет убедительно доказано, что это сделали немцы, они все равно будут показывать пальцами на Москву. Иного не будет никогда. Мы в России про это знаем, и, если хотите, относимся с пониманием.  Понимаем мы и стремление их украинских коллег представить  Москву исчадием ада.  В их понимании, Москва только на то и способна, чтобы вершить против соседей геноцид и прочие военные преступления, как то Голодомор, Батурин и пр. Вот Катынь тоже попадает в этот список как весомое доказательство.  Поэтому на этот вопрос я ответа у оппонентов не спрашиваю.  Он мне известен, и ничего нового я не узнаю.

Но это вопрос так сказать глобальный. А есть и вопросы уже по сути находок.  Которые обойти не удастся, и на которые, будьте любезны, изобразите мне хотя бы некоторое подобие ответов.

Вопрос 2 . Могла ли дать объективное заключение комиссия,  составленная из представителей 11 подконтрольных Германии стран + Швейцарии,  если она работала под дулом немецких автоматов.

Вопрос 3. Почему руки расстрелянных были связаны бумажным шпагатом, в СССР в то время не производившимся и из-за рубежа не ввозившимся.

Вопрос 4. Почему расстрел произведен из немецкого оружия, которое в то время на вооружении войск НКВД не стояло.

Вопрос 5. Почему в могилах были найдены среди прочих  биметаллические гильзы , которые начали производить в Германии (и только там) с конца 1940 года.

Вопрос 6.Откуда среди вещей погибших взялись двухзлотовые купюры, которые начали выпускать только после оккупации Польши Германией.

Вопрос 7. Почему в могилах присутствует большое количество осенней листвы, которая весной 1940 года не могла попасть в могилы ни каким образом.

Вопрос 8. Говоря о катынском расследовании, Геббельс особо подчеркивал: “Немец­кие офицеры, которые возьмут на себя руководство, должны быть исклю­чительно политически подготовленными и опытными людьми, которые могут действовать ловко и уверенно. Такими должны быть и журналисты. Некоторые наши люди должны быть там раньше, чтобы во время прибытия Красного Креста всё было подготовлено”, а также затем, “чтобы в случае возможного нежелательного для нас оборота дела можно соответствующим образом вмешаться” .  Какого нежелательного оборота боялся Геббельс?

Вопрос 9.  Не удивляет ли вас тот факт, что немецкая эксгумация в 1943 году производилась под надзором немецкой жандармерии, а также какой-то польской жандармской части. (В ее состав входили молодые люди, главным образом из Львова, в немецких мундирах, но без немецких гербов на головных уборах.)..( согласно воспоминаниям Грациана Яворского) . Не в проведении ли экзгумации под присмотром непонятных людей из Львова объясняет прямо таки маниакальное пристрастие укр. националистов у катынской проблеме? Зная про участие западно-украинских националистов в расстрелах в Бабьем Яре, вполне логично предположить, что они и в Катыни поработали, и охраняли как раз “правильную”  эксгумацию собственных жертв, не правда ли?

Вопрос 10. Не кажется ли подозрительным, что немцы начали эксгумацию  29 марта 1943 г., то есть ещё за полмесяца  до приезда первых представителей Технической комиссии Польского Красного Креста?. Не сделано ли это для манипуляции вещественными доказательствами?

Вопрос 11. Почему в Катынских могилах были обнаружены трупы лиц, ранее находившихся в Старобельском и Осташковском лагерях, если и польская и немецкая пропаганда всегда подчеркивала, что в Катыни были расстреляны только узники Козельского лагеря? “Посторонних” в немецком эксгумационном списке, согласно данным россий­­ского военного историка Юрия Зори, числилось 543 человека.

Вопрос 12. Установлено, что около 20% всех эксгумированных в Катыни составляли люди в гражданской одежде. Трупы, которые эксгумировала комиссия Бур­денко, были как в солдатской, так и в офицерской форме. Что за польские солдаты и лица в граж­­данской одежде оказались в катынских могилах, если в Козельском лагере содержались только офицеры, абсолютное большинство которых было одето в офицерскую форму?

Вопрос 13. Как можно объяснить, что многие офицеры из немецкого эксгумационного списка впоследствии оказались живы и прожили долгую счастливую жизнь?

Какими бы ни были ответы на поставленные вопросы, ясно то,  что неопровержимых вещественных доказательств, что расстрелы дело рук НКВД НЕТ!   Как нет и независимых свидетельских показаний.

И что мы имеем?  Пока НИЧЕГО!  Кроме истерики определенных польских политиков, которые зарабатывают на этом вполне конкретные политические дивиденты!

Но ничего, что нет улик и убедительных свидетельских показаний.  Есть еще архивы. Может быть они прольют свет на эту историю?

Тут я сделаю необходимое отступление.  Архивы, и только они могут пролить свет на Катынскую трагедию.  С точки зрения политической целесообразности виновная сторона ни в коем случае не должна их открывать.  А вот с точки зрения морально-нравственной как раз наоборот. Можно, правда, еще рассматривать проблему как некую разменную монету в политических торгах.  Но это еще хуже первого варианта. Однако и такую возможность нельзя сбрасывать со счетов.

В конечном счете, все уперлось в архивы.  И тут началось самое интересное. Поляки требуют их открыть, и правильно, между прочим,  делают. Это их законное право.  Но то, как реагируют российские власти, ни в какие ворота не лезет.

            Значение Катынской проблемы гораздо глубже, чем может показаться на первый взгляд.  Это детонатор, страшный детонатор, который может вызвать взрыв невиданной мощности. И, как ни парадоксально,  Катынь будет детонатором именно в том случае, если окажется, что расстрелы дело рук гитлеровцев.  С этого момента начнется настоящая реабилитация Сталина, пойдет процесс, которого большинство народа как в России, так и на Украине ждет. И он, этот процесс, примет лавинообразный характер,  который может смести не то что действующую власть, а вообще всю нашу новообразованную элиту, которая дорвалась до денег и власти не сколько на пропаганде демократии и либеральных ценностей, сколько на обличениях Сталинизма, когда ошарашенному и запутавшемуся народу окончательно запудрили мозги, провели под шумок развал державы, приватизацию и все остальное по известному списку.

И сейчас российская власть находится в некоем цугцванге.  И признавать Катынь нельзя, и не признавать тоже.  Ситуация подперла так, что архивы открывать придется. Но как это сделать, чтобы и волки были сыты, и овцы целы? То есть умаслить поляков так, чтобы не предъявлять документов о невиновности НКВД и Сталина. А предъяви оные, и у поляков шок приключится (ну да бог с ними с поляками), и у собственного населения тоже. Сталин то окажется не при чем.  И пойдет раскрутка в обратную сторону. И здесь не при чем, и там не причем. И не было миллионов расстрелянных и т.п. А была держава, заводы строились, молодежь училась, преступность подавлялась, взяточники сажались….

Кошмар одним словом. А тут и до сомнений в легитимности нынешней власти недалеко. Такого не допустят. Пусть уж лучше Сталин будет виноват, с Берией. Припишут Катынь им.  Тем паче, что мировая и российская общественность подготовлена. Да, но как это сделать, когда тут эти недоделанные поляки с ножом к горлу.  Подавай им Катынские архивы, и все тут. И это на фоне начавшегося строительства Североевропейского газопровода.  Вот уж правы евреи, когда утверждают, что кто бы о чем ни говорил, всегда имеют ввиду деньги. А без согласия поляков ни газопровода тебе, ни денег! А тут еще возмущенные польские граждане, родственники расстрелянных поляков, имеют наглость счет выставлять в Европейский суд.  А ведь при принятии неправильного решения платить придется, несколько  миллиардов долларов!   Тут никаких доходов с газопровода не хватит. И как же быть?  Не нашли ничего лучшего, как занять позицию Троцкого. “Ни мира, ни войны, а армию распустить”. То бишь, мы признаем авторство Катыни за Сталиным, но так, чтобы оснований для имущественных исков не было. Ясное дело, что рядовых польских граждан уже не сдержать, а вот с Туском договориться можно.  Туск не Качиньский. Этот товарищ может издать какую либо декларацию о том, что поведением Российских властей доволен, и спустит дело на тормозах.  Самолет очень вовремя упал. Но проблема Качиньского осталась. Второго Качиньского. Если он станет президентом, Катынская тематика разгорится с новой силой, и вот тогда начнется самое интересное. Придется либо колоссальные деньги терять, либо Сталина реабилитировать. А пока все происходящее суть полумеры.

            И что же мы сейчас видим по архивному так сказать обеспечению Катынской проблемы?  По распоряжению президента Медведева Госархив на своем  с сайте опубликовал некую секретную папку, где ключевыми документами являются знаменитое письмо Берии и рукописная записка Шелепина Хрущову. Была еще, правда, некая записка Ивана Серова, которая испарилась неведомым образом. О ее существовании нам поведал в своих мемуарах прораб перестройки Александр Яковлев.

Продолжение следует.

Виктор Илюхин

Катынское дело по Геббельсу

Никто не заставит нас лгать на свою историю

Источник информации — http://www.voskres.ru/articles/iljuchin.htm

Мое обращение к катынской трагедии сороковых годов прошлого века является не случайным. Слишком много за последнее время нагромождено лжи, злобных пасквилей на Советский Союз, его историю. Истеричная кампания за рубежом дополняется не меньшей истерией здесь, у нас в стране, и в этом угадывается один и тот же режиссер. На Западе штампуют фальшивки, которые подхватываются российскими лжедемократами,  недругами нашего Отечества, и тиражируются в массовом порядке со ссылками на зарубежные источники. Так зачастую состряпанная ложь там превращается в еще большую ложь здесь, и ее последовательно и  настойчиво навязывают российским гражданам. Делается это с одной целью – отравить их сознание, особенно сознание молодых людей, и представить весь советский период, как сплошные репрессии и насилие. В эту грязную кампанию втянуты почти все федеральные и региональные каналы телевидения и радио. А разносчиками идеологической отравы в основном стали дети и внуки репрессированных, бежавших из Советского Союза и сотрудничающих с разведцентрами и спецслужбами зарубежных государств. Их наследники перестали замалчивать свое происхождение, наоборот, публично демонстрируют принадлежность к дворянским, помещичьим корням, а там, где они слабо просматриваются, не стесняются и врать. Антисоветчина, установленная государственной властью, ныне стала ее основной, официальной идеологией.

Советский период был сложным. В нем уместилось все: Гражданская война с многочисленными жертвами, трагический период репрессий,  героика созиданий, Великая Отечественная, май 1945-го, прорыв на передовые позиции мировой цивилизации… Однако россиянам говорят только о лагерях, тюрьмах (как будто их нет сейчас в российской действительности) и штрафбатах… Забыта борьба советской власти с безграмотностью населения, забыты и великие достижения советской науки, не замечается или принижается богатое наследие творческой интеллигенции. Не было, получается, и победы над фашизмом, а потом первого в мире советского спутника Земли и первого в мире человека в космосе – тоже советского. А ведь страна жила и развивалась. Из 145 миллионов она выросла численностью своих граждан до 300 миллионов человек. При нынешнем режиме о таком можно только мечтать – демографическая кривая стремительно катится в пропасть.

Провокация нынешней власти  очевидна: очерняя СССР и социализм,  она уводит народ от настоящего, в котором Россия грабится и уничтожается. Власть пугает народ прошлым, чтобы не дать патриотам Родины, левым течениям придти к власти и смести с политической сцены разрушительные для России силы, которые в своем оголтелом растаптывании советской истории легко идут на преступления, в том числе и на предательство.

Катынская трагедия – яркое тому подтверждение. Поляки никогда бы не навязывали так дерзко свою версию – расстрел польских офицеров Советами, – если бы не находили  себе помощников и адвокатов внутри нашей страны. К тому же и момент был выбран удобный: при Ельцине и после его правления Россия оказалась слишком ослабленной, перед всеми кающейся даже в том, чего она не совершала. Поэтому на Западе решили, что нам можно предъявить претензии по возмещению ущерба даже в миллион долларов США за каждого расстрелянного поляка (а их насчитали более двадцати тысяч). Вменить подобный иск Германии, своему сателлиту по НАТО, Польше было «неудобно».  А России  можно, там к ревизии истории за последние годы уже привыкли. Но тут важно помнить, что отечественные клеветники не только искажают правду, но и мостят ту фальшивую дорогу, по которой, может так случиться, и «въедет» к нам иск, тяжкое бремя которого ляжет на плечи ни в чем не повинного нового поколения российских граждан.

Эти опасения я высказывал давно, еще в бытность работы начальником Управления Генеральной прокуратуры Союза ССР по надзору за исполнением законов о государственной безопасности. В конце 80-х – начале 90-х годов прошлого века катынская история получила новый импульс с подачи небезызвестного А. Яковлева и его окружения. Лидеры Белорусского народного фронта настояли сначала на проверке, а потом и на расследовании уголовного дела о судьбе польских офицеров, что послужило еще одной спекуляцией вокруг СССР. Начавшееся расследование неизбежно перекинулось и в Смоленскую область. При этом необходимо отметить, что правоохранительные органы Белоруссии, и в первую очередь прокуратура, подверглись жесточайшему шельмованию и давлению, ее работники в значительной мере были деморализованы   и шли на поводу так называемых демократических сил. Об этом меня подробно информировали работники управления, выезжавшие в командировку в Белоруссию. Однако что-либо изменить, направить следствие на рельсы объективного расследования не удалось. Бывший президент СССР М. Горбачев прочно занял место рядом с фальсификаторами истории. Более того, он принес публичные извинения польской стороне. В этом же ключе действовали и президенты России. Позиция политического руководства фактически и предопределила исход дальнейшего расследования трагедии польских офицеров, которое проводила уже Главная военная прокуратура страны.

1991 год. Генпрокуратура Союза ССР принимает польскую делегации во главе с послом Польши в СССР. Я был участником этого события. В поведении поляков, особенно в претензиях к нам, сквозило явное высокомерие, доходящее порой до цинизма.  На мой вопрос о причинах столь жестких требований в связи с новым расследованием событий в Катыни было заявлено: «Мы хотим правды». «Но правда, объективная правда, – возразил я, – давно установлена следствием, проведенным еще в 1944 году». Тут же последовало возражение, что эта правда их не устраивает. Им нужна была «своя» правда, чтобы шантажировать СССР, Россию и ставить вопрос – он главный – о выплате нами огромной компенсации Польше.

Обладая определенной информацией о катынской трагедии, зная, какой шлейф грязных спекуляций вьется вокруг нее,  я и посчитал своим долгом защитить истину, интересы России.

В 2005 году весь мир отмечал 60-летие Победы над фашизмом, решающую роль в которой сыграл Советский Союз. Признанием этого было, в частности, присутствие на параде в Москве 9 мая лидеров ведущих мировых держав. Но в четырех странах – Прибалтийских республиках и когда-то братской Польше – всечеловеческий праздник отметили по-своему: чествованием недобитых эсэсовцев и шумной антисоветской кампанией, поводом которой в Польше в очередной раз явилась Катынь.

Катынское дело в течение десятилетий считалось совершенно ясным. Раздутые в 1943 году геббельсовской пропагандой россказни о «злодеянии большевиков» повсюду были восприняты так, как того заслуживали, – фальшивка, коварно задуманная и исполненная фашистская провокация. Единственным, кто ее поддержал, было марионеточное «польское правительство» в изгнании, находившееся в Англии.

Отчет советской комиссии во главе с президентом Академии медицинских наук Н. Бурденко по расследованию преступлений фашистов на советской территории внес в вопрос полную ясность. Операцию по якобы уничтожению оказавшихся в советском плену польских офицеров после возвращения Советскому Союзу Красной Армией Западной Белоруссии и Западной Украины совершили сами немцы. Это произошло в захваченной гитлеровцами Смоленской области, чтобы затем приписать зверства советскому НКВД. Такой вывод никто даже не пытался опровергнуть, пока существовал СССР и были живы свидетели преступления в Катыни.

Зато после прихода к власти Горбачева и последующего разрушения Советского Союза польские, а затем и доморощенные антикоммунисты раздули катынскую провокацию до вселенского масштаба. Все советские доводы были отброшены, все геббельсовские объявлены правдивыми. Я уже отмечал, что российские президенты тоже извинялись перед польскими властями, тем самым поддержав Геббельса, о чем он, конечно, и мечтать не мог. В их бедные головы не пришло простейшего контраргумента: прежде, чем нам ставить в вину катынский расстрел, пусть ясновельможные паны покаются и извинятся за истребление в 1920 – 1921 годах в Польше десятков тысяч (по разным источникам от 40 до 80) советских военнопленных.

Как бы то ни было, но российской стороной извинения принесены, уголовное дело по Катыни прекращено в связи со смертью обвиняемых –  бывших руководителей Советского Союза. Главная военная прокуратура вынесла по делу вердикт 21 сентября 2004 года. Официально объявлено: «по результатам проведенного в течение 14 лет расследования данного уголовного дела», что уже вызывает сомнения в его объективности: расстрел 21857 граждан Польши (14552 военнопленных из трех спецлагерей НКВД СССР и 7305 заключенных из тюрем Западной Украины и Западной Белоруссии) датирован апрелем – маем 1940 года. Виновными в совершении катынского преступления признаны члены Политбюро ЦК ВКП(б), руководители  Народного Комиссариата внутренних дел СССР периода 1940 года и непосредственные исполнители из числа сотрудников НКВД СССР.

В ходе официального визита в Россию президента Польши А. Квасьневского в 2004 г. В. Путин заявил о передаче в будущем польской стороне всех материалов этого дела.

Что касается извинений наших президентов перед Польшей, то они, скорее всего, подтверждают их малонациональность и забвение отечественных интересов, полную историческую неосведомленность.

Казалось бы, заклятым друзьям России в Польше пора бы и успокоиться. Но нет, Институтом национальной памяти в Варшаве вынесено постановление о начале самостоятельного расследования обстоятельств катынского дела. Примечательно, что в ответ на этот явно не дружественный по отношению к Российской Федерации политический шаг Министерство иностранных дел России по дипломатическим каналам не заявило никакого официального протеста в связи с демонстративным неуважением польской стороной результатов российского расследования.

Тут все ясно. Как нынешние российские власти стремятся свести великую советскую историю к репрессиям, так в Польше хотят развеять благодарную память польского народа, спасенного Советским Союзом от физического уничтожения, спекуляциями на катынской трагедии.

Опровергнуть выводы советской комиссии 1944 года можно только в судебном порядке. А самым главным аргументом в их несостоятельности могла бы стать та же эксгумация, с исследованием останков каждого трупа и сопутствующих материалов. А это в Главной военной прокуратуре не удосужились сделать, видимо, понимая невозможность опровергнуть выводы исследования комиссии Н. Бурденко. ГВП ограничила свое расследование фактически сбором различных документов, не очень-то беспокоясь об их подлинности, фальсификации с учетом меняющейся политической конъюнктуры.    Следовательно, тяжкие обвинения в адрес СССР в связи с расстрелами поляков в Катыни зависают в воздухе и по своей сути представляют мнение определенных антисоветских и антирусских кругов.

Единственными документами, на которые они опираются, являются «вдруг обнаруженные» в горбачевские времена записка Л. Берии и два решения ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 года о ликвидации находящихся в тюрьмах и лагерях бывших польских офицеров, чиновников, помещиков, полицейских, разведчиков, жандармов и тюремщиков. Будь они достоверными, Н. Хрущев неизбежно воспользовался бы ими, когда развенчивал так называемый культ личности И. Сталина. А если эти и другие документы и достоверны, то где гарантия, что распоряжения, обозначенные там, исполнены? И как исполнены? Утвердительный ответ на вполне очевидный и правомерный вопрос может дать только повторная эксгумация. Но ее, как уже отмечалось, не проводили. Уже одно это перечеркивает выводы Главной военной прокуратуры, а извинения президентов видятся ничтожными и оскорбительными для нашего народа.

В подлинности упомянутых материалов давно высказывались сомнения. Исследователи указывали на ряд мелких деталей их оформления, подчистки, невозможные в проходивших  тогда через Общий отдел ЦК документах.

В. Жухрай, писатель, доктор исторических наук, отмечает, что изготовление и внедрение фальшивок такого рода входит в методику работы английской разведки. Там работают прекрасные специалисты, оснащенные самой совершенной техникой. Он считает, что данные фальшивки были помещены в партийные архивы зарубежной агентурой в смутное после смерти И. Сталина время.

Многозначительная деталь. Все предшествующие годы документы по Катыни хранились в Особом секторе Общего отдела ЦК в запечатанном пакете. Он вскрывался только два раза – Ю. Андроповым и М. Горбачевым, затем был вновь запечатан. И вот к В. Болдину в бытность его заведующим Общим отделом, еще до прихода Ельцина к власти, является корреспондент газеты «Вашингтон пост» и предъявляет на предмет комментариев эти самые документы. Получить их он мог лишь у изготовителей.

Такого рода сомнения может подтвердить или опровергнуть только серьезная экспертиза. К сожалению, российские официальные органы не делают каких-либо попыток опровергнуть обвинения польской стороны. А жаль.

Было бы уместным провести, например, комплексную экспертизу на предмет установления подлинности всех хранящихся в Российском государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ) – и не только в нем – документов, касающихся катынского дела. Уверен, она позволила бы вскрыть массу интересных фактов, в том числе касающихся и  порядка хранения и использования архивных материалов в так называемый перестроечный, или «демократический» период. В этом уверены многие историки и исследователи.

Вот что можно прочесть в записке на имя директора РГАСПИ К. Андерсона, подготовленной и направленной на его имя 14 февраля 2005 года группой сотрудников Государственного архива по катынскому делу.

Они, например, признают «…отсутствие в деле к пункту 215 "Вопросы НКВД" протокола Политбюро от 22 июля – 24 августа 1940 г…». Они также отмечают, что в архивном экземпляре выписки из протокола Политбюро от 5 марта 1940 года, касающегося судьбы польских офицеров, направленной бывшему руководителю КГБ СССР А. Шелепину 27 февраля 1959 г., присутствуют грубые подчистки исходного текста, исправления и допечатки текста на пишущей машинке с другим шрифтом. По их мнению, сотрудники архива Политбюро, скорее всего, использовали старую выписку, предназначавшуюся другому лицу, исправив фамилию адресата и дату отсылки. А дальше еще больше. Они высказывают версию, что, возможно, подчищенная выписка оставалась в архиве как контрольная копия, а А. Шелепину посылался экземпляр без поправок. Но в таком важнейшем для России вопросе не должно быть предположений, их не устранила и Главная военная прокуратура.

Исследователи обращают внимание на то, что в упомянутой выше записке Л. Берии, на которой стоит дата «5 марта 1940 года», на самом деле на бланке нет числа «5». Архивисты опять заявляют, что отсутствие числа на бланке можно объяснить технической ошибкой секретариата Л. Берии.

К сожалению, таких ошибок, неточностей в документах слишком много, чтобы верить в их подлинность без проведения комплексной экспертизы. Тем более она необходима, ибо к катынскому делу приложил в свое время руку ярый антисоветчик и антикоммунист бывший член Политбюро ЦК КПСС А. Яковлев.

А теперь рассмотрим вопрос по существу.

В отношении лиц, находящихся в местах лишения свободы, в СССР действовал единый принцип: они трудом должны были искупать свою вину. Расстреливались только те, кто получил соответствующий приговор. Никаких массовых расстрелов после Гражданской войны в стране не было. Если взять число расстрелянных за все годы Советской власти, опубликованное яковлевской комиссией по реабилитации (около 800 тысяч человек) и разделить на 75 лет ее существования, получается чуть больше 10 тысяч в год. А тут, если верить современным фальсификаторам катынского дела, – больше 20 тысяч одновременно. Плохо верится.

Да и зачем их было расстреливать? Те же псевдоисторики пишут, что И. Сталин не собирался воевать с Гитлером в начале сороковых годов. Тогда тем более ему не было необходимости, как говорится, прятать польские концы в воду. Поляки в заключении опасности не представляли, использовались на строительстве важных для обороны объектов – шоссейных дорог на запад и военных аэродромов. Три «лагеря особого назначения», указанные в составленной для Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков совершенно секретной «Справке о предварительных результатах расследования так называемого катынского дела», были структурными производственными единицами Вяземского исправительно-трудового лагеря НКВД СССР.

Это были лагеря с особым режимом охраны и содержания осужденных, с отличающимися от других аналогичных ИТЛ условиями трудового использования пленных, а также с отдельным порядком планирования и учета результатов их производственной деятельности.

Вяземский исправительно-трудовой лагерь (Вяземлаг) НКВД СССР с 1936-го по 1941 год занимался строительством новой автомагистрали Москва – Минск. 24 марта 1941 г., исходя из совместного Постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР о строительстве полевых аэродромов для нужд ВВС РККА, строительство автомагистрали Москва – Минск было временно приостановлено, а Вяземлаг НКВД переориентирован на строительство аэродромов в Белоруссии на территории Западного особого военного округа. Девять обычных лагерных отделений Вяземлага, в которых содержались осужденные советские граждане, были в апреле – мае 1941 г. передислоцированы ближе к западной границе СССР для строительства новых объектов. Граждане бывшей Польши остались в местах своего прежнего проживания, в 25 – 45 км к западу от Смоленска.

Польские военнослужащие из трех спецлагерей НКВД, «в особом порядке» осужденные весной 1940 г. постановлениями Особого Совещания при Народном комиссаре внутренних дел СССР к принудительным работам в исправительно-трудовых лагерях на сроки от 3 до 8 лет, содержались в 1940 – 1941 гг. в трех лагерных отделениях Вяземлага: Купринском, Смоленском, Краснинском. Заключенные этих лагерей строили шоссе Москва – Минск от 392-го до 47-го километра.

Помимо военнопленных, в этих же лагерях содержалось более 500 бывших польских военнослужащих, интернированных в сентябре – октябре 1939 года на территории Латвии и Литвы и осужденных по «упрощенной» процедуре. Вместе с ними содержалось также и значительное количество осужденных польских гражданских лиц, в том числе ксёндзов. В показаниях бывшего начальника Купринского лагеря майора госбезопасности В. Ветошникова, данных комиссии Н. Бурденко приводятся следующие сведения о численности польского контингента «лагерей особого назначения» по состоянию на конец июня — начало июля 1941 г.: не менее 7,5 – 8 тыс. человек. Не вижу никакой логики в необходимости уничтожения этих людей в 1940 году. А кто шоссе будет строить? Хотя знаю по материалам следствия, что отдельные заключенные за их вооруженную борьбу против Красной Армии, убийство красноармейцев и командиров, диверсии были расстреляны.

У профессора Р. Косолапова имеется адресованная И. Сталину записка Л. Берии с предложением создать польские части в СССР. В ней говорится и об использовании в них пленных польских офицеров. Записка написана в 1940 году. Так называемое Войско польское действительно было сформировано, но уже в 1942 году. Оно участвовало в освобождении Польши. Более того, когда англичане создавали у себя польские части под командованием генерала Андерса, Советский Союз через Иран также отправил в Англию тех пленных поляков, которые хотели сражаться с немцами.

Как видите, все это совершенно не вяжется с геббельсовско-польской версией происшедшего в Катыни. А вот подтверждений, выводов комиссии академика Н. Бурденко за последние годы получено немало.

В 1990 г. смоленская газета «Рабочий путь» опубликовала письмо М. Задорожного, бывшего разведчика 467-го корпусного артиллерийского полка, в котором сообщалось, что в августе 1941 г., во время выхода полка из окружения, на привале в лесу недалеко от Смоленска в расположение его подразделения вышел взволнованный солдат в форме погранвойск НКВД и сообщил, что «…немцы ворвались в расположение лагеря военнопленных поляков, охрану перестреляли и расстреливают поляков».

Историки сообщают, что в Российском государственном военном архиве есть подлинники протоколов допросов немецких военнопленных сотрудниками СМЕРШа, советской военной контрразведки, в ходе которых допрашиваемые сообщили о своем личном участии в расстрелах поляков в Катыни осенью, после оккупации советской территории.

В печати были ссылки на рапорт начальника «Айнзатцгруппы "Б"» при штабе группы армий «Центр» Франца Стаглецкера на имя Гейдриха о действиях группы за период с августа по декабрь 1941 г., где среди прочего указывается: «…Выполнил главный приказ, отданный моей группе, – очистил Смоленск и его окрестности от врагов рейха – большевиков, евреев и польских офицеров». Оригинал документа хранится в архиве нью-йоркского «Идиш сайнтифик инститьют», копия есть в архиве Союза антифашистских борцов в Праге.

В свидетельских показаниях Михея Григорьевича Гривозерцева, участвовавшего в числе местных жителей в немецких эксгумационных работах под Смоленском в 1943 г., данных им в январе 1991 г., сообщается, что в ходе раскопок могил с телами поляков в Козьих Горах им вместе с другими местными рабочими была раскрыта яма, где сверху лежали восемнадцать еще не очень разложившихся трупов в крестьянской одежде. К их котомкам были приторочены валенки. Руководивший раскопками немецкий офицер, осмотрев трупы, приказал закопать их отдельно, в стороне. Экспертизе или осмотру со стороны членов Технической комиссии Польского Красного Креста эти трупы не подвергались. Выявленные грубые нарушения немецкими оккупационными властями в 1943 г. общепринятых элементарных правил проведения эксгумаций, выразившиеся в умышленном неуказании номера конкретной могилы, из которой было извлечено то или иное тело, также свидетельствуют, что немецкие власти преднамеренно манипулировали информацией, заключенной в эксгумационных списках, с целью сокрытия истины.

Кривой И.И., 1921 г.р., проживающий в г. Солнечногорске Московской области, подробно описал факты личного регулярного наблюдения им летом 1940 г. и в начале лета 1941 г. подконвойных военнопленных польских офицеров и солдат на дорожных работах к западу от Смоленска, в районе Витебского шоссе. Последний раз он видел колонну грузовых автомашин с польскими военнопленными 15 или 16 июня 1941 года во время перевозки поляков по Витебскому шоссе от Смоленска в направлении станции Гнёздово. Хотя по немецкой и польской версиям они были расстреляны еще весной 1940 года.

Неопровержимыми остаются факты:

– поляки расстреляны из немецкого оружия, немецкими пулями;

– место, указанное в геббельсовской версии как место расстрела, находилось до войны в непосредственной близости от пионерского лагеря и Дома отдыха сотрудников НКВД, и уже это говорит о неправдоподобности уничтожения нами поляков;

– руки многих жертв связаны бумажным шпагатом, не известным тогда в СССР;

– в могилах находились тела и поляков, и русских.

Главная военная прокуратура не опровергла факта расстрела поляков из немецкого оружия. Теперь это выдают за попытку сокрытия НКВД своих преступлений, предпринятую в то время. Но надо быть достаточно ограниченным человеком, чтобы в нее поверить. Для этого необходимо доказать, что И. Сталин и его окружение заведомо знали или планировали в ходе будущей войны с Гитлером отдать ему всю Белоруссию, Смоленскую область, потом разгромить его под Москвой, Сталинградом, освободить захваченные им земли и предъявить в качестве обвинения фашистам расстрел польских офицеров из немецкого оружия. В это здравомыслящему человеку трудно поверить. Тем более что мир помнит массовые расстрелы фашистами граждан разных национальностей в Хатыне, Бабьем Яру, помнит и концлагеря по всей Восточной Европе, уничтожение в них миллионов людей разных национальностей.

На хранившейся в архиве Смоленского УКГБ карте-схеме спецзахоронений Катынского леса в районе Козьих Гор вообще не было обозначено отдельного участка с особыми могилами поляков, а была показана единая система массовых захоронений периода немецкой оккупации 1941 – 1943 гг. из примерно 50 могильников, где были захоронены тела 37 тысяч расстрелянных немецкими оккупационными властями людей (в том числе строители так называемого «бункера Гитлера» в Красном Бору), уничтожавшихся немецкими айнзатцкомандами для сохранения режима секретности строящегося объекта. Могильники польских военнопленных находились в общих рядах могильников строителей «бункера Гитлера», в пометках и пояснениях к карте прямо указывалось, что захороненные в этих могильниках люди были расстреляны в сентябре – ноябре 1941 г.

И последнее, что остается у наших оппонентов, в том числе у польской официальной власти, а также антисоветчиков, – это ссылка на приговор Нюрнбергского трибунала по гитлеровскому окружению. Он действительно исключил из обвинения расстрел польских офицеров, но этому есть правовое обоснование.

С формально-юридической точки зрения принятое Нюрнбергским трибуналом в июле 1946 г. решение об исключении катынского эпизода из окончательного текста обвинительного заключения «за недостатком доказательств» означает лишь то, что трибунал в ходе открытых судебных слушаний не выявил достаточного количества улик, подтверждающих причинно-следственную связь с катынским преступлением неких действий конкретных обвиняемых, непосредственно находившихся в зале суда. Выводы комиссии Н. Бурденко об ответственности немецкой стороны за катынское преступление решение Нурнбергского трибунала не опровергало. К тому же уничтожение немцами 21 тысячи польских офицеров на фоне миллионов людей, умерщвленных фашистами в концлагерях, иных местах, для Нюрнбергского трибунала не было решающим и оказывающим существенного влияния на суть обвинений и степень наказания как отдельных подсудимых, так и на осуждение идеологии фашизма в целом.

Вся же последовавшая после 1944 – 1946 гг. дальнейшая возня вокруг катынского дела с юридической точки зрения является не более чем научными гипотезами, журналистскими публикациями, пропагандистскими материалами, политическими заявлениями или версиями следствия. Без официального дезавуирования Российской Федерацией на государственном уровне выводов комиссии Н. Бурденко версия Главной военной прокуратуры РФ (равно, как и немецкая, польская, американская или любые другие версии обстоятельств катынского дела) с юридической точки зрения продолжает оставаться всего лишь предположением различной степени достоверности и не порождает никаких правовых последствий. Без опровержения ее выводов ни одна из указанных версий не может служить юридическим основанием для официального выдвижения Республикой Польшей на межгосударственном уровне финансовых претензий к Российской Федерации с целью компенсации ущерба.

Геббельс, упоминая в своем дневнике о Катыни, писал, что сделает из этого колоссальный скандал, который и много лет спустя будет доставлять Советам огромные неприятности. Видимо, знал, что у него окажутся старательные последователи.

  Юрий Слободкин, кандидат юридических наук, доцент

Катынь. Как и почему гитлеровцы расстреляли осенью 1941 года польских офицеров

(Вместо рецензии на книгу-исследование Ю. Мухина “Антироссийская подлость”, М., 2003 г.)

 Источник информации — http://www.katyn.ru/index.php?go=Pages&id=810&in=view

I.

Накануне или через некоторое время после празднования 60-й годовщины Победы советского народа в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг. над европейским фашизмом, во главе которого стояла гитлеровская Германия, против победителей готовится грандиозная провокация. По своим масштабам, низости и подлости она будет носить характер дикого шабаша, имеющего далеко идущие цепи.

Она испоганит и изваляет в геббельсовском дерьме День Победы и победителей и всё наше нелегкое, но героическое прошлое. Она будет смаковаться на всех каналах телевидения, по радио и в либерально-фашистской прессе.

Начало этой провокации было положено фальсификацией немцами и “лондонскими поляками” в 1943 году так называемого “катынского дела”. О соучастии поляков (вернее старой и новой польской шляхты) в германо-фашистской пропагандистской акции, организованной Гитлером и Геббельсом в 1943 году и реанимированной в 70-80 годы прошлого столетия определенными польскими и немецкими силами через своих “агентов влияния” в СССР, неопровержимо свидетельствуют документы, на которые опирается Ю. Мухин в своем исследовании. И которые в российских изданиях, выходящих, как правило, мизерным тиражом, либо вообще не используются, либо используются в препарированном и искаженном до неузнаваемости виде

После сокрушительного разгрома фашистов под Сталинградом и пленения фельдмаршала Паулюса с остатками его воинства (конец января — начало февраля 1943 г.) в ходе Второй мировой войны наступил коренной перелом забрезжил: рассвет Победы над европейским фашизмом и его ударной силой — гитлеровским нацизмом. Но впереди у советского народа и его Красной Армии были еще тысячи больших и малых сражений с хорошо оснащенным, умным и коварным врагом.

Несмотря на все усилия политического руководства СССР и лично И.В. Сталина, “союзники” по антигитлеровской коалиции — Великобритания и США не торопились с открытием второго фронта Новейшие данные свидетельствуют о том, что “катынская карта” гитлеровцев при активном пособничестве польского эмигрантского правительства в Лондоне, возглавлявшегося генералом Сикорским, способствовала затягиванию не только открытия второго фронта, но и окончательного разгрома европейского фашизма и его капитуляции.

Когда выстрелит в наше прошлое, настоящее и будущее теперь уже не нацистско-польская, а российско-польская провокация в низкопробном, лживом и глумливом исполнении современных Геббельсовцев, можно только предполагать.

Скорее всего, это произойдет не ранее второй половины марта нынешнего года. Антироссийские силы, видимо, хотят приурочить обнародование результатов своего сфальсифицированного “расследования” к 65-летию геббельсовской версии расстрела польских офицеров.

Но нельзя исключить и того, что дозированная утечка информации на этот счет начнется значительно раньше. Крысиная возня вокруг костей расстрелянных гитлеровцами польских офицеров в форме “расследования” длится уже 14 лет (с августа 1990 года), а если исчисление вести с момента его реанимирования “подонками из ЦК КПСС”, как выражается Ю. Мухин, то — целых 22 года.

Доказательством того, что гнусная коричневая блевотина приурочена к 60-летию Победы, чтобы унизить народ-победитель, чтобы надругаться над советским периодом нашей истории и обелить побежденных германцев, а также предателей и изменников, как прошлых, так и нынешних, служит публикация в “Комсомольской правде” за 29 сентября 2004 года. Она дана под более чем симптоматичным заголовком: “Россия раскроет тайну катыньского леса” (у нас, у русских, принято писать “катынского”, а не “катыньского”, то есть без мягкого знака и, следовательно, без польского акцента — ЮС).

Еще более красноречив и многозначителен подзаголовок упомянутой публикации, в котором сообщается, что “об этом договорились вчера в Кремле президенты Путин и Квасьневский”.

В самой же публикации, излагающей содержание переговоров глав двух государств в ходе встречи 28 сентября 2004 г, “катынскому делу” посвящен хотя и маленький, но не оставляющий сомнений о сути договоренности двух президентов по этому “делу”, абзац.

Вот как это преподносится автором публикации А. Гамовым: “И еще один примечательный итог встречи. После ее окончания президент Польши сообщил журналистам сенсационное известие: “Мы получили информацию о том, что 21 сентября было завершено следствие по Катыньскому расстрелу. После снятия грифа секретности документы могут быть переданы Институту национальной памяти. Такое обещание мы получили”, — с нажимом сказал польский президент”.

От своего имени А. Гамов, с присущей либеральным журналистам безапелляционностью, добавляет, что “речь” идет “о расстреле войсками НКВД интернированных польских офицеров в Катыни весной 1940 г.”.

Видите, А Гамову, как и всем геббельсовцам, все уже давно известно. Тогда в чем “сенсационность”? Разве только в том, что к безмозглым и клеветническим акциям М Горбачева в апреле 1990 года и Б. Ельцина в октябре 1992 года, передававшим полякам какие-то “подлинные документы” о злодеяниях НКВД в отношении польских офицеров по наущению “московских евреев”, добавятся еще и “материалы расследования”, проведенного академиками-юристами, историками и “следователями-важняками” под чутким руководством и контролем выдающегося юриста-президента В. Путина?

Сенсационность в авторском изложении А. Гамова все же есть, ибо упоминание о “войсках НКВД” — нечто новое в терминологии наших геббельсовцев

Понятно, что М. Горбачеву и Б. Ельцину вселенская ложь и клевета были необходимы для оправдания их предательства страны и разрушения СССР, для оправдания своего политического и нравственного банкротства. А В. Путину для чего? Но об этом ниже.

Поведение и слова Квасьневского во время встречи с журналистами, судя по публикации А. Гамова, не оставляют сомнений в том, какие выводы по результатам своего расследования сделала “российско-польско-немецкая” сторона: в расстреле польских офицеров под Катынью виновны Сталин, Берия и “войска НКВД”, а Гитлер, Геббельс, Гиммлер и их подручные оклеветаны “сталинским режимом” и подлежат реабилитации.

II.

Книга-исследование Ю. Мухина издана под рубрикой “Реконструкция эпохи”

Это глубокое, всестороннее и объективное исследование не только самой катынской трагедии, но и истории русско-польских и советско-польских отношений, особенностей менталитета польской шляхты, составляющей около 10 процентов от общей численности населения Польши (для сравнения, дворяне в России составляли не более одного процента населения).

В работе содержится подлинно научный анализ политики европейских государств накануне Второй мировой войны. Автор вынужден разгребать завалы лжи, недоговоренностей, умолчаний и искажений, связанных с заключением 23 августа 1939 года с гитлеровской Германией пакта о ненападении и протоколов к этому пакту; обстоятельств, касающихся вступлений Красной Армии на территорию Западной Украины и Западной Белоруссии 17 сентября 1939 года, когда Польша уже перестала быть субъектом международного права, поскольку ее правители бросили свой народ и сбежали, перейдя границу сопредельной Румынии.

У меня нет возможности более подробно останавливаться на этой части исследования Ю. Мухина, поэтому всех, кому дорога Родина и кто хочет знать ее неискаженную историю новейшего периода, я адресую к самой книге. Правда, должен оговориться и предупредить: она издана небольшим тиражом и отыскать ее на прилавках магазинов вряд ли сейчас удастся. Приходится надеяться на переиздание.

Книга сознательно замалчивается, так как разоблачает фальсификаторов советской истории в целом, и катынской трагедии — в частности.

Как началась фальсификация? Почему Гитлер и Геббельс вбросили фальшивку только в апреле 1943 года, а не раньше?

Имели ли место какие-либо нарушения Гаагской (1907 года) и Женевской (1929 года) Конвенций об обращении с военнопленными со стороны Советского Союза по отношению к польским офицерам?

Почему генерал Андерс, назначенный командующим польскими воинскими формированиями, создававшимися на территории СССР для участия в боевых действиях на советско-германском фронте, посол Польши в СССР Кот и сам глава польского правительства в Лондоне генерал Сикорский, неоднократно посещавший СССР после нормализации советско-польских отношений в августе 1941 года (они были разорваны, когда в ноябре 1939 года польское эмигрантское правительство объявило войну СССР), неоднократно требовали от советского руководства сведений о нескольких тысячах польских офицеров, хотя уже к началу декабря 1941 года доподлинно знали от своих агентов сотрудничавших с гестапо, что они расстреляны немцами осенью 1941 года?

На эти и другие вопросы нам предстоит дать ответ, опираясь не только на работу Ю Мухина, но и на другие источники

III.

В общих чертах провокационная версия Геббельса и тех, кто ее поддерживает, о том, что военнопленных польских офицеров расстреляли весной 1940 года русские, преподносится так. Германским властям о расстреле поляков под Смоленском стало известно еще 2 августа 1941 года из показаний некоего Меркулова, оказавшегося в немецком плену. Но они эти показания не проверяли.

Потом, согласно этой версии, могилы польских офицеров были обнаружены и раскопаны военнослужащими-поляками из дислоцировавшегося в Козьих Горах в районе Катыни строительного батальона. Произошло это в феврале-марте 1942 года, и на могилах были поставлены березовые кресты.

Опять об этом были поставлены в известность немцы, но их снова эти захоронения “не заинтересовали”.

Они их “заинтересовали” только после разгрома гитлеровцев под Сталинградом, когда расстрелянные пролежали в могилах-рвах около полутора лет.

Далее адвокаты Гитлера и Геббельса нам говорят: немцы энергично принялись за “расследование” гибели польских офицеров в Катынском лесу и 18 февраля 1943 года произвели частичные раскопки, что позволило им “обнаружить” несколько общих могил польских офицеров. Затем они “нашли” и 28 февраля 1943 года “допросили свидетелей” из числа местных жителей, которые, разумеется, “подтвердили”, что поляков расстреляли весной 1940 года, когда гитлеровцы еще только заканчивали разработку плана нападения на СССР — плана “Барбаросса”, над которым трудился, тогда еще генерал, Паулюс.

Руководство “международной комиссией” по эксгумации трупов гитлеровцы поручили своему профессору Герхарду Бутцу, специалисту в области судебной медицины, и начали шумную антисоветскую кампанию. К ним уже 16 апреля 1943 года присоединилось польское эмигрантское правительство, опубликовав обширное коммюнике и подтвердив версию Геббельса.

При этом поляки, предав гласности суть конфиденциальных разговоров в Кремле, даже не удосужились запросить у своего союзника СССР каких-либо разъяснений и не стали ждать никаких сообщений из Катыни.

Они немедленно примкнули к пропагандистской акции Геббельса, оправдывая свое подлое поведение так: “…Мы привыкли ко лжи германской пропаганды и понимаем цель ее последних разоблачений. Однако ввиду обильной и детальной германской информации касательно обнаружения тел многих тысяч польских офицеров под Смоленском и категоричности утверждения, что они были убиты советскими властями весной 1940 года, возникла необходимость расследования обнаруженных массовых захоронений компетентным международным органом, таким, как Международный Красный Крест. Таким образом, польское правительство обратилось к Красному Кресту, чтобы он направил делегацию туда, где, как считается, были казнены польские военнопленные”.

Вы только посмотрите на этих прохиндеев-провокаторов из польского эмигрантского правительства в Лондоне: они хорошо знают, что Международный Красный Крест не может послать своих представителей в Катынь без согласия Советского правительства, что Советский Союз не может вести какого-либо “совместного расследования” со своим смертельным врагом, который уничтожил миллионы советских людей и продолжает их уничтожать и, несмотря на это, что-то лепечут о “категоричности утверждений” Геббельса, понимая одновременно цель геббельсовских “разоблачений”.

Списывать все это на законченный кретинизм “лондонских поляков” было бы, по крайней мере, несерьезно. Это не кретинизм, а сознательное и заранее оговоренное соучастие поляков в тщательно подготовленной Геббельсом провокации.

Для усиления воздействия своих клеветнических измышлений по Катыни высокопоставленные деятели фашистской Германии обсуждали вопрос о целесообразности организации приезда главы эмигрантского правительства поляков в Лондоне генерала Сикорского, который, судя по косвенным данным, был их давним и надежным агентом. Об этом убедительно свидетельствует обмен мнениями по этому вопросу между Гиммлером и Риббентропом.

“22 апреля 1943 года. Полевая ставка. Гиммлер Риббентропу по вопросу приглашения генерала Сикорского в Катынь.

По делу в катынском лесу преследует меня мысль, не поставили бы мы поляков в ужасное положение, если бы пригласили через Испанию господина Сикорского прилететь в Катынь (предоставив ему гарантии безопасности) с подобранными им сопровождающими, чтобы он лично удостоверился в фактах. Это всего лишь моя мысль, которую, может быть, невозможно осуществить. Я хотел, однако, ею с тобой поделиться. Подписано: Гиммлер”.

Риббентроп: “26 апреля 1943 года, Фушль. Ответ Риббентропа Гиммлеру по вопросу приглашения генерала Сикорского в Катынь. Секретно.

Сердечно благодарю за твое письмо от 22 апреля, в котором ты выражаешь мысль, не стоит ли нам пригласить господина Сикорского прилететь в Катынь. Признаюсь, что эта мысль с пропагандистской точки зрения сначала представляется соблазнительной, однако существует основная установка относительно трактовки польской проблемы, которая делает для нас невозможным любой контакт с главой польского эмигрантского правительства, причем она настолько существенна, что ею нельзя пренебречь в пользу возможно весьма привлекательной в настоящее время пропагандистской акции. Подписано: Риббентроп”.

Что изумляет в этой переписке двух гитлеровских бонз, так это их полная уверенность в том, что генерал Сикорский не посмеет ослушаться, если его пригласят прилететь в Катынь.

Следовательно, у них были веские основания для такой уверенности.

Трогательная забота эсэсовца и руководителя разведывательных и контрразведывательных служб Германии рейхсфюрера Гиммлера о поляках и боязнь поставить их в “ужасное положение” в случае появления генерала Сикорского в Катыни, может свидетельствовать только об одном: генерал Сикорский был гиммлеровским агентом. Когда он был завербован немцами, могли бы сказать англичане и американцы, но они этого никогда не скажут: они ведь не такие идиоты как наши либерал-демократы, открывающие своим “партнерам” все тайны, чтобы заслужить их снисходительное похлопывание по плечу.

Во всяком случае, можно предположить, что агентом германских спецслужб Сикорский стал до ноября 1939 года, когда лондонское эмигрантское правительство Польши объявило войну СССР.

Англичане долго искали того, кто выдал немцам в 1940 году их план высадки британского десанта в Норвегии, что позволило бы им установить полный контроль над морскими путями вдоль побережья скандинавских стран. Гитлер опередил англичан всего на несколько часов, причем захват Норвегии он осуществил небольшими силами вермахта благодаря неоценимой помощи норвежской пятой колонны во главе с Квислингом.

Видимо, британская контрразведка установила информаторов германцев.

Когда Сикорский весной 1943 года поднялся с английской военной базы в Гибралтаре на самолете, чтобы отправиться на Ближний Восток для инспектирования польских частей, то сразу же после взлета самолет упал в море. Часть находившихся на борту людей была спасены, но Сикорского среди них не было: он утонул. Чрезвычайное происшествие англичане представили как несчастный случай, но результаты расследования авиакатастрофы засекретили. Почему? Разгадка лежит на поверхности.

А в чем же заключалась “основная установка” относительно трактовки польской проблемы, которой, по словам Риббентропа, никак нельзя было пренебречь?

Она была сформулирована Адольфом Гитлером перед завершением польской компании в сентябре 1939 года в следующих указаниях Кейтелю: “Жестокость и суровость должны лежать в основе расовой борьбы, для того чтобы освободить нас от дальнейшей борьбы с Польшей”.

Немного позже, также в 1939 году, Гитлер заявил: “У поляков должен быть только один господин — немец. Не могут и не должны существовать два господина рядом, поэтому все представители польской интеллигенции должны быть уничтожены. Это звучит жестоко, но таков закон жизни”.

Вот вам и мотив для отказа от приглашения Сикорского для участия в пропагандистском спектакле и для расстрела гитлеровцами осенью 1941 года захваченных в лагерях под Катынью польских офицеров.

Согласно данным иностранного автора Д. Толанда, к середине осени 1939 года “…были ликвидированы три с половиной тысячи представителей польской интеллигенции, которых Гитлер считал “разносчиками польского национализма”. “Только таким путем, — утверждал он, — мы можем заполучить необходимую нам территорию. В конце концов, кто сейчас помнит об истреблении армян?”

Террор сопровождался безжалостным выселением более миллиона простых поляков с их земель и размещением там немцев из других частей Польши и Прибалтики. Это происходило зимой, и при переселении от холода погибло больше поляков, чем в результате казней”.

Обратите внимание: немцы любили уничтожать “разносчиков польского национализма”, к числу которых они относили и польскую офицерскую шляхту, именно осенью. Наверное потому, что не хотели, чтобы запах тлена от массовых захоронений раздражал их арийские носоглотки.

Кретинизм большинства представителей польской шляхты состоял в том, что они, не сомневаясь в победе гитлеровской Германии, рассчитывали, что нацисты не откажутся от их услуг и сохранят за ними шляхетские привилегии Они или не знали, или не хотели знать об “основной установке” немцев по трактовке и решению “польской проблемы”.

К слову, у немцев к полякам были серьезные претензии и “личного характера”.

Дело в том, что 1 сентября 1939 года, когда нацистская Германия напала на Польшу, политическое и военное руководство последней тешило себя мыслью, что это только демонстрация немцами своей силы, носящая характер провокации. В ответ на эту “провокацию” поляки в расположенных неподалеку от польско-германской границы городах Быдгощ (Бромберг) и Шулитце вырезали все немецкое население, включая женщин и детей. Немцы захватили эти города 3 сентября 1939 года, и перед ними предстало жуткое зрелище, улицы и площади были усеяны трупами их этнических соплеменников.

Возможно, поэтому маршал Рыдз-Смиглы, командовавший польскими войсками, отдал армии приказ об уходе в Румынию, куда и сам сбежал, а не приказ о занятии обороны по линии Нарев-Висла-Сан, где были очень хорошие позиции для отражения наступления германских войск.

Нюрнбергский Трибунал в качестве примеров преступлений против мирного населения назвал уничтожение фашистами жителей белорусской Хатыни, чешской Лидице, французского Орадура, но если следовать исторической правде, пальму первенства здесь надо отдать полякам: во Второй мировой войне они совершили первое тягчайшее преступление в отношении мирного населения.

В советский период нашей истории об этом не было принято говорить. Может быть, и правильно: мы считали поляков своими друзьями по социалистическому лагерю и друзьями по оружию.

Но сейчас, когда они нас предали, когда они стали членами агрессивного военно-политического блока НАТО, когда они вместе с нашей пятой колонной интеллектуалов в академической сфере и во властных структурах бьют нас наотмашь и клевещут на нас, мы, говоря словами Н. Чернышевского, должны отвечать ударом на удар, и притом с такой силой, чтобы навсегда отучить бить нас.

По большому счету, и та наша старая позиция была более чем ущербной. Из-за нее мы за десятилетия “дружбы и братского сотрудничества” так и не потребовали от поляков отчета о том, что они учинили в отношении 120 тысяч красноармейцев, попавших в плен к ним в 1920 году из-за полнейшей бездарности и приверженности к политиканству троцкистского толка “полководца” Тухачевского. Они и сейчас ничего вразумительного по этому поводу нам не говорят, и говорить не собираются, а мы перед ними рассыпаем бисер и берем на себя вину за преступление, совершенное нацистами.

В решающей степени благодаря евреям мы узнали о преступлении поляков в Едвабне, которая до нападения гитлеровской Германии на Советский Союз, была нашим пограничным городком.

Впервые все подробности этого преступления граждане нашей страны смогли узнать только из публикации в журнале “Наш современник” (2002 г , №5. — с. 82-133).

Станислав Куняев — талантливейший поэт и автор знаменитой книги “Поэзия, Судьба, Россия” так повествует о тех событиях: “…Почти два года Едвабне была нашей пограничной заставой. Но 23 июня 1941 года немецкие войска вновь занимают Едвабне. И тут в близлежащих местечках Радзивилове, Вонеоши, Визне разгорелись еврейские погромы. Местные поляки уничтожают несколько сотен евреев, оставшиеся в живых бегут в Едвабне. Но 10 июля в Едвабне происходит тотальный погром местной еврейской общины вместе с беженцами. Умерщвлены не менее двух тысяч евреев…”.

Затем С. Куняев передает слово польскому историку еврейского происхождения Томашу Гроссу, написавшему книгу “Соседи”: “Основные факты выглядят бесспорно. В июле 1941 года большая группа живших в Едвабне поляков приняла участие в жестоком уничтожении почти всех тамошних евреев, которые, кстати сказать, составляли подавляющее большинство жителей местечка. Сначала их убивали поодиночке — палками, камнями, — мучили, отрубали головы, оскверняли трупы. Потом, 10 июля около полутора тысяч оставшихся в живых были загнаны в овин и сожжены живьем”.

Душераздирающие крики гибнувших в огне людей были слышны за два километра. Не у поляков ли гитлеровцы “позаимствовали” этот средневековый способ казни, когда на временно оккупированных территориях сжигали советских людей живьем в овинах, амбарах и домах?

С. Куняев пишет, что после выхода в свет книги Т. Гросса, националистическая шляхта была приперта к стенке: “только сдача в плен и покаяние”. Но на защиту шляхетской чести кинулась католическая церковь.

Польский кардинал Юзеф Глемп заявил: “В сравнении с Европой у нас в Польше евреи жили сравнительно неплохо и чувствовали себя, как дома. Мы задумываемся: не должны ли евреи признать свою вину перед поляками, особенно за сотрудничество с большевиками, за соучастие в депортациях, за отправку поляков в тюрьмы, за унижение многих своих сограждан… Я думаю, президент Квасьневский не имеет формальных оснований просить прощения от имени народа”.

Исторические источники указывают, что в средние века, спасая свои жизни, миллионы евреев покинули Англию, Францию, Испанию, Германию и поселились в Польше. За столетия “соседства” поляки и евреи возненавидели друг друга — и это особенно проявилось в годы Второй мировой войны.

С. Куняеа приводит слова из книги воспоминаний Ержи Эйнхорна, председателя Нобелевского комитета по медицине, выдающегося шведского врача, освобожденного советскими солдатами из ченстоховского гетто:

“За пределами гетто полно профессиональных доносчиков-поляков, специализировавшихся на распознавании евреев. Они стоят у выхода из гетто, наблюдают за принудработами или просто ходят по улицам. Если они заподозрят в каком-нибудь прохожем еврея, они незаметно следуют за ним и обнаруживают место, где он прячется. Они вымогают у бедняги все, что у него есть, а потом сообщают немцам. Каждый доносчик получает за обнаруженный тайник два килограмма сахара. О том, что перед тем, как донести, они уже забрали все, что было у их жертвы, полиции они не сообщают.

Те, кто работает за пределами гетто, рассказывают, что охотой на евреев занимаются и мальчишки. Они бегут за одиноким евреем и кричат по-польски: “Zyd, Zyd” или по-немецки “Jude, Jude!”, чтобы немцы поняли. Человека задерживают и уводят или отпускают, если мальчишки ошиблись, и он оказался не евреем. Но чаще всего они правы”.

Я очень сомневаюсь, что нынешние пожилые поляки из числа тех мальчишек, которые выдавали немцам евреев, испытывают какие-либо угрызения совести.

Ну, а что касается утверждения кардинала Глемпа о том, что варварское уничтожение поляками евреев в Едвабне было формой возмездия последним за их помощь советскому коммунизму, то его опроверг приехавший из США раввин Яков Бейкер, живший до войны в Едвабне: “Я был тогда уже взрослым и видел, как с середины 30-х нарастала враждебность поляков к евреям. Началось пикетирование еврейских лавок, ограничения на ритуальный убой (первыми запрет на ритуальный забой скота ввели у себя на основании референдума в XIX столетии швейцарцы — ЮС), дискриминация студентов из национальных меньшинств, которым в аудиториях отводились особые места, и в Едвабне штурмовые группы национал-демократической молодежи стояли с металлическими штырями у еврейских лавок, чтобы поляки там ничего не покупали.

Начались нападения на евреев, случались и убийства. Мы жили во все большем страхе. Печально говорить это, ибо Польша — моя родина, а мои дети и сейчас поют польские песни. Но под конец 30-х уже едва ли не все евреи хотели покинуть Едвабне, бежать из Польши. Я уехал в Америку в феврале 1938 г.”.

Всему местному польскому, и не только польскому, населению Едвабны и прилегающих районов было известно, что евреев в июне 1941 года уничтожили поляки, но на памятном камне в 1962 году появилась надпись в духе шляхетского лицемерия и цинизма: “Место казни еврейского населения. Гитлеровские гестапо и жандармерия сожгли живьем 1600 человек. 10.07.1941 г.”

21 сентября 2001 года Квасьневский в отсутствие местных жителей и польских католических епископов, в отсутствие правых политиков и даже местного ксендза, запершегося у себя дома, покаялся в Едвабне перед мировым еврейством от имени Польши.

IV.

Теперь поляки жаждут компенсации: моральной, психологической, политической и материальной. И такой компенсацией для них должна стать русская Катынь.

Казалось бы, им можно удовлетвориться получением в апреле 1990 года от У. Горбачева и в октябре 1992 года — от Б. Ельцина “подлинных” документов, “неопровержимо” свидетельствующих о расстреле польских офицеров весной 1940 года “преступным сталинским режимом”.

Но предателей и их польско-германских заказчиков подвела торопливость и неуемное желание добиться объявления КПСС “антиконституционной” организацией и закопать “коммунистическую гидру” гораздо глубже, чем фашисты закопали под Смоленском польских офицеров.

На заседании Конституционного Суда РФ 16 октября 1992 года представители ельцинской стороны С. Шахрай и А. Макаров заявили ходатайство о приобщении к материалам дела только что “обнаруженных” в архивах сверхсекретных документов по катынской трагедии, указывающих, что польские офицеры были расстреляны по решению руководящих органов ВКП(б). По заявлению С. Шахрая, эти документы хранились в запечатанном конверте — в “пакете №1” и передавались первыми секретарями и генсеками ЦК друг другу из рук в руки. Получалось, что мертвые, раз речь шла о “пакете №1”, не утрачивали способности общаться с живыми

Поскольку все это сильно попахивало мистикой, Шахрай в дальнейшем “уточнит” свое заявление и объявит, что преемники тех, кто отошел в мир иной, находили иногда “пакет №1” в сейфах.

Вся пресса, именовавшая себя демократической, захлебываясь, писала, а телевидение вещало о сенсационных находках и о том, что личный представитель президента в лице архивиста Р. Пихои вручил Л. Валенсе эти документы 14 октября 1992 года

Этот архивист, вывезенный Б. Ельциным из Свердловска, чтобы возглавить всю архивную службу РФ, подавался в качестве чуть ли не “национального героя”.

Не скупилась пресса и на похвалы в адрес С. Шахрая и А. Макарова. У журналистов есть одно ценное качество они всегда стремятся перещеголять собрата по профессии в своей информированности. И это стремление часто помогает выявить детали, которые изобличают изобличителей в нечистоплотности и лжи — маленькой или большой. Это уже как кому покажется.

Например, Р. Пихоя, по сообщениям прессы, сказал в Варшаве, что оригиналы документов были найдены 6-7 октября 1992 года, а 11 октября с ними был ознакомлен вернувшийся из Бишкека Б. Ельцин, который уже 13 октября 1992 года по телефону сообщает Л. Валенсе о находке и отправляет на другой день к полякам Пихою с копиями найденных документов. Те поблагодарили гонца Б. Ельцина, посмотрели, повертели документы и потребовали от российских властей представления оригиналов. До сих пор их российская сторона “представляет”.

За это время российско-польская академическая часть геббельсовцев-экспертов не только успела выдать с десяток “экспертных заключений”, каждое из которых полностью или частично опровергает предыдущие, но и переругаться между собой.

В свою очередь следственная часть геббельсовцев старательно трудится полтора десятка лет над фальсификацией материалов “расследования”, включая в эти материалы и то, что им выдают “эксперты”.

Интересно, что в связи с шумихой, поднятой в СМИ по поводу “обнаружения” Пихоей и его ребятами 6-7 октября 1992 года важных документов по “катынскому делу” и ознакомления с ними Б. Ельцина, экс-президент СССР М. Горбачев так “прояснил” ситуацию, что она стала напоминать заурядный сценарий детективного фильма. Во второй половине октября 1992 года он направил президенту Польши Л. Валенсе письмо, в котором утверждал, что запечатанный конверт с надписью “не вскрывать” он открыл в самом конце своего пребывания на президентском посту в присутствии Б. Ельцина, которому сказал, что тот должен решить, как и когда распорядиться документами, касающимися катынского преступления.

Ставить вопрос о том, кто говорит правду — Пихоя или Горбачев, — неправомерно, так как оба они лгут.

Осенью 1992 года российские СМИ гнали коричневую волну на Компартию и коммунистов с тем же остервенением, что и в 1943 году пропаганда гитлеровцев, которую Геббельс поучал:

“Центр тяжести нашей пропаганды в ближайшие дни и далее будет сосредоточен на двух темах: атлантический вал и большевистское гнусное убийство.

Миру нужно показать на эти советские зверства путем непрерывной подачи все новых фактов. В особенности в комментариях надо, как это частично уже было, показать: это те же самые большевики, о которых англичане и американцы утверждают, что они якобы изменились и поменяли свои политические убеждения. Это те же самые большевики, за которых молятся в так называемых демократиях и которых благословляют в торжественном церемониале английские епископы. Это те же самые большевики, которые уже получили от англичан абсолютные полномочия на господство и большевистское проникновение в Европу. Вообще, нам нужно чаще говорить о 17-18-летних прапорщиках, которые перед расстрелом еще просили разрешить послать домой письмо и т.д., так как это действует особенно потрясающе”.

Из этого наставления Геббельса видно, что клевету на Советский Союз фашисты возводили для достижения двух целей. Первая из них заключалась в том, чтобы рассорить союзников по антигитлеровской коалиции, не допустив открытия в Европе второго фронта, а вторая — в запугивании населения стран, находившихся в вассальной зависимости от Германии, и в более широком вовлечении его в войну против СССР на стороне фашистов.

Признаем, что в краткосрочном плане гитлеровцы старались не напрасно: им удалось затянуть открытие второго фронта более чем на год, да и в долгосрочном плане они реализовали цели, которые ставила перед собой фашистская Германия, ибо в 1946 году У. Черчилль, выступая в маленьком университетском городке США — Фултоне, положил начало холодной войне между бывшими союзниками, которая привела к тому, что Запад с активной помощью нашей пятой колонны расчленил советскую державу, на руинах которой возникло уродливое образование — СНГ (“Сбылись надежды Гитлера”)

Ныне очевидно, что ельцинисты, вбросив в октябре 1992 года на процессе в Конституционном Суде РФ так называемые “подлинные документы” по катынской трагедии, не раз и не два пожалели об этом.

На том, ставшем уже историей процессе, длившемся (с перерывами — ЮС.) с 26 мая по 30 ноября 1992 года, мне, вместе с другими товарищами, по поручению группы народных депутатов РСФСР, от которых исходило ходатайство о признание неконституционными указов Б. Ельцина о запрете Компартии, довелось быть одним из их представителей. Одновременно руководящее ядро запрещенной, но не сломленной партии коммунистов (В. Ивашко, Г. Зюганов, В. Купцов, И. Осадчий и др.) включило меня в группу, которая должна была противостоять глумливому “встречному ходатайству” депутатов-ельцинистов о признании КПСС “неконституционной организацией”. Это “ходатайство” было подано за несколько дней до 26 мая 1992 года депутатом О. Румянцевым, являвшимся одним из лидеров тогдашней “социал-демократической партии” и секретарем Конституционной Комиссии Съезда народных депутатов РСФСР (на должность секретаря Конституционной Комиссии он был назначен лично Б. Ельциным еще до окончания работы I Съезда народных депутатов РСФСР в июне 1990 года).

Справедливости ради отмечу, что в сентябре-октябре 1993 года, когда возглавляемая Ельциным военно-политическая хунта осуществляла государственный переворот, О. Румянцев не примкнул к депутатам-перебежчикам, а все время находился вместе с нами в Доме Советов. После расстрела защитников Конституции РСФСР и советской власти, как и многие другие, О. Румянцев был избит пьяными омоновцами.

Дать общую правовую оценку катынских “документов” от имени “коммунистической стороны” было поручено автору этих строк и профессору Ф.М. Рудинскому, написавшему после окончания процесса одну из лучших книг о том периоде нашей борьбы под названием ““Дело КПСС” в Конституционном суде” (М, 1999, “Былина”).

Мы выразили сомнение в подлинности трех основных документов — записки Л. Берии от 5 марта 1940 года, выписки из протокола заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 года и записки А. Шелепина от 3 марта 1959 года на имя Н. Хрущева, заявив, что все они должны быть подвергнуты почерковедческой экспертизе.

Надо заметить, что представители Компартии были ориентированы на то, чтобы в ходе процесса выражать и отстаивать единую и согласованную в тактическом и стратегическом плане позицию.

Но обстоятельства порой складывались таким образом, что приходилось незамедлительно реагировать на выпады “процессуальных” противников и более рельефно обозначать свою позицию и свою оценку утверждений, заявлений и документальных доказательств противной стороны. В определенной мере это проявилось и при анализе вышеназванных “катынских документов”.

Профессор Ф. Рудинский высказывался о них довольно осторожно и ни разу не позволил себе сказать, что они являются результатом фальсификации. В последующем в своей книге он напишет, что склоняется к мнению об их достоверности (с. 309).

У меня на этот счет была иная и более определенная точка зрения, и по прошествии многих лет она не только не претерпела изменений, но еще больше укрепилась, так как за это время появились новые доказательства, подтверждающие ее абсолютную обоснованность.

Наши возможности тогда были крайне ограниченны поскольку мы не имели вообще доступа к архивам. На всем пространстве, которое окружало нас. непрерывным потоком изливалась антикоммунистическая истерия, и ее надо было преодолевать медленно, шаг за шагом, чтобы в тех невероятно сложных условиях добиться максимально возможного результата.

Я не могу принять упрек Ю. Мухина в наш адрес в том что “…защитники КПСС на процессе были вялые, и если не подыгрывали обвинению прямо, то скорее пассивно отбивались, нежели защищали партию” (“Антироссийская подлость”. — с. 722).

Да, наши аргументы в полемике с противником не всегда отличались четкостью и определенностью. И не всегда были удачны.

И все же… Приведу некоторые выдержки из стенограммы заседания Конституционного Суда РФ от 16 октября 1992 года без каких-либо стилистических исправлений, из которых видна позиция нашей стороны по отношению к “секретным документам”, касающимся судьбы польских офицеров:

“Слободкин Ю.М.. “…учитывая, что представители президентской стороны так и не смогли представить полностью протокол заседания, так называемого заседания Политбюро, повторяю, у меня просто отношение к этому документу, как к документу, который сфальсифицирован. Я имею в виду так называемую выписку из протокола заседания Политбюро. Причем, как выписка, все это обозначено самой президентской стороной …

…Дело-то еще в чем, уважаемые судьи? Дело в том, что там, вот, нумерация так называемых Политбюро — №136, потом, вдруг, от 5 марта — “144”. Почему, если все это, так скажем, велось по порядковым номерам, не идет 137 номер записи, по порядку, а идет, вдруг, сразу 144 номер?

Кроме того, записка Лаврентия Берия датирована 5 марта и указано, что заседание Политбюро тоже состоялось 5 марта. Вы извините, но практически этого никогда не было.

…Теперь у меня очень серьезные сомнения вызывает документ, который представлен как записка Шелепина.

Прежде всего, поражает, так скажем, само содержание этого документа. С одной стороны, Шелепин говорит, что необходимо уничтожить учетные дела, которые при непредвиденных обстоятельствах могут стать достоянием
гласности. То есть Шелепин предлагает совершить по существу уничтожение важнейших документов. С другой стороны, в конце он пишет, что для того, чтобы потом отвечать на какие-то запросы, необходимо оставить решения вот этих троек и соответствующие документы о приведении в исполнение решений троек.

Но тогда, чего стоит само предложение об уничтожении этих учетных дел. Он говорит, что в папке в одной можно будет хранить. Самое маленькое потребовалось бы с десяток больших томов для хранения копий этих документов, потому что их больше 40 тысяч было бы. Поэтому и противоречивость самого документа.

Кроме того, меня поражает, что он написан в 1959 и адресован Хрущеву.

Хрущев, как известно, был человеком, который выступил с разоблачением культа личности Сталина, и вдруг, никакой реакции” (Стенограмма заседания Конституционного Суда РФ от 16.10.1992 г., дело №9, том 130. — с. 3 – 23).

Должен поблагодарить М.В. Баглая, который, являясь в 2002 году председателем Конституционного суда РФ, в ответ на мою письменную просьбу дать возможность ознакомиться со стенограммой заседаний КС РФ по “делу КПСС”, дал соответствующие указания архивной службе Суда, и я смог сделать выписки, которые сейчас служат бесспорным доказательством фальсификации “катынских документов”, ибо некоторые из них публикуются теперь в ином виде, чем представлялись в Конституционный Суд в 1992 году. Их наличие делает для фальсификаторов невозможным утверждать, что “документы” и тогда, в 1992 году выглядели так, как их ныне публично представляют.

Специально об этом вынужден говорить в связи с тем, что в 1999 году в издательстве “Спарк” вышел шестой том “Материалов дела о проверке конституционности указов президента РФ, касающихся деятельности КПСС и КП РСФСР, а также о проверке конституционности КПСС и КП РСФСР”.

Если предыдущие тома выходили тиражом в две тысячи экземпляров каждый, то последний издан в количестве всего пятисот экземпляров, то есть это такая библиографическая редкость, которая совершенно недоступна не только широкой читательской публике, но и большинству представителей юридической и исторической науки.

Все тома “Материалов…” значатся как издание Конституционного Суда РФ. Введение к шестому тому написано судьей Конституционного Суда РФ, одним из докладчиков по “делу КПСС” А.Л. Кононовым. Он, в частности, пишет: “В специальном решении по поводу представленных документов КПСС (а большинство их было в ксерокопиях) Конституционный Суд констатировал их подлинность и аутентичность архивным подлинникам, что было в установленном порядке подтверждено и заверено архивной службой”.

Конечно, подавляющее большинство копий документов аутентичны архивным подлинникам. Но не аутентичны “архивным подлинникам”, а сфальсифицированы “записка Берии”, “выписка из протокола заседания Политбюро” и “записка Шелепина”, то есть “копии документов”, относящиеся к катынской трагедии. При этом многострадальная записка Л. Берии подверглась повторной фальсификации перед ее включением в шестой том “Материалов…”.

Вы, уважаемые читатели, видимо обратили внимание, что в качестве одного из признаков, указывающих на фальсификацию самой “записки” Берии и “выписки” из протокола заседания Политбюро ЦК ВКП(б), явилось полное совпадение дат написания и отправки “записки” (5 марта 1940 года) и проведения заседания Политбюро (тоже 5 марта 1940 года), хотя в практике работы Политбюро этого никогда не было. Разрыв во времени между датой отправки того или иного документа с предложением рассмотреть какой-то вопрос на заседании Политбюро и самим заседанием составлял не менее 5-6 дней.

Для представителей президентской стороны обвинение в сбросе фальсифицированных документов явилось настоящим ударом. Они старались не показать своей растерянности и даже пообещали представить “подлинные” архивные документы по Катыни, но, разумеется, никаких “подлинников” никогда и никому не предъявляли, в том числе и Конституционному Суду РФ, заставив его довольствоваться тем, что их “аутентичность подлинникам”, как вынужден признать А. Кононов, удостоверена архивной службой. Последнюю, как мы знаем, возглавлял в то время Р. Пихоя, который, наверное, тоже давал полякам обещания о представлении оригиналов, наподобие тех, что президентские представители давали Конституционному Суду РФ.

Судя по всему, расчет доверенных лиц Б. Ельцина в Конституционном Суде РФ строился на том, что, сбрасывая одновременно огромное количество копий документов по Афганистану, Чернобыльской аварии и т.д., они сумеют незаметно протолкнуть фальшивки и по Катыни, а представители “коммунистической стороны”, с учетом крайней ограниченности во времени для тщательного ознакомления с ними, молча проглотят все, что было состряпано в ведомстве Пихои и К0.

Эти фальшивки стали настоящей головной болью для наших геббельсовцев.

Конституционный Суд РФ в своем Постановлении от 30 ноября 1992 года ни словом не обмолвился по поводу катынской трагедии и по существу реабилитировал высшее советское партийное и государственное руководство, косвенно признав историческую и юридическую обоснованность выводов комиссии академика Н.Н. Бурденко о том, что в числе более 135 тысяч человек, уничтоженных германскими фашистами на временно оккупированной территории Смоленской области, были и польские офицеры, находившиеся в трех исправительно-трудовых лагерях под Катынью и использовавшиеся на дорожных работах в период вероломного нападения Германии на Советский Союз.

VI.

Источник информации — http://www.katyn.ru/index.php?go=Pages&in=view&id=810&page=1

Наши отечественные геббельсовцы-фальсификаторы, понукаемые польско-германской стороной, ничего лучшего не смогли придумать, как продолжить движение в раз и навсегда избранном направлении: первоначальную фальсификацию они “подкорректировали” повторной фальсификацией. Выразилось это в том, что из “записки” Л. Берии товарищу Сталину они вытравили указание на число, и цифра “5” у них “провалилась” неизвестно куда: было “5 марта 1940 года”, а стало: “…марта 1940 года”. Все остальные атрибуты на “записке” были ими сохранены.

На заседании Конституционного суда РФ 16 октября 1992 года мы держали в руках при оценке “документов по катынскому делу”, представленных президентской стороной, одну фальшивку, в которой датой выхода ее из НКВД за подписью Л. Берии, значилось “5 марта 1940 г.”, что и нашло отражение в стенограмме заседания суда за этот день, а теперь мы имеем дело с фальшивкой, которая была еще раз сфальсифицирована президентской стороной при содействии тех работников Конституционного Суда РФ, кто отвечал за подборку документов, включенных в шестой том “Материалов дела о проверке конституционности Указов Президента РФ, касающихся деятельности КПСС и КП РСФСР, а также о проверке конституционности КПСС и КП РСФСР”.

В этом шестом томе на стр. 215-218 воспроизведена ксерокопия той же самой “записки”, но без указания числа, и выходные данные на этой “записке” теперь выглядят так: “…марта 1940 г.”.

Вы скажете: быть такого не может!

Оказывается, может, ибо у наших фальсификаторов, беззастенчиво клевещущих на свою страну, за душой нет ничего святого, да и самой души, наверное, нет.

Я не знаю, кто именно в Конституционном Суде РФ стал соучастником президентской стороны в повторной фальсификации “записки” Л. Берии, а своих предположений на этот счет обнародовать не стану. Но очевидно, что ельцинисты обладали таким влиянием и возможностями, что могли без затруднений после разоблачения заменять одну фальшивую “ксерокопию” другой, того же достоинства и качества.

Только манипуляций с одной лишь пресловутой “запиской” Л. Берии достаточно, чтобы сделать вывод о том, что все обвинения против И Сталина, Л. Берии и других советских руководителей в расстреле польских офицеров в апреле 1940 года являются глобальной ложью внутренних и внешних антисоветских сил.

“Работа над ошибками” у клеветников на свое собственное государство, несмотря на поддержку, оказанную им немцами через одного из своих “агентов влияния” (подробно об этом ниже — Ю С), потребовала много времени и была сопряжена с отказом от многих утверждений, которые они тиражировали ранее.

Особенно худо им стало после выхода в свет в 1995 году небольшой по объему, но насыщенной убийственными для геббельсовцев фактами книги Ю. Мухина “Катынский детектив” (М., 1995) и безупречным анализом этих фактов.

Кроме множества косвенных доказательств, свидетельствующих о том, что убийство польских офицеров было совершено осенью 1941 года, Ю. Мухин называет в своей книге три прямых доказательства: 1) выводы судебно-медицинских экспертов, включая ряд лиц из числа тех, кто в 1943 году входил в комиссию немецкого профессора Г. Бутца, о том, что исходя из степени разложения трупов, состояния их одежды и иных признаков, к моменту эксгумации их гитлеровцами, убитые пролежали в земле не более года, самое большое — полтора года, то есть время их убийства относится к осени 1941 года; 2) пули и стрелянные гильзы, обнаруженные в могилах погребенных, были калибра 7,65 мм и 6,35 мм и имели маркировку немецкой патронной фабрики “Геншовик”, сокращенно – “Геко”, то есть были произведены в Германии (до появления у нас пистолета “ТТ” мы закупали у немцев только пистолеты Маузера, имевшие патрон бутылочной формы калибра 7,63 мм); 3) примерно у 20% трупов руки были связаны бумажным шпагатом, который до войны в СССР вообще не производился, но производился в Германии.

Не стану более подробно останавливаться на разоблачительных для геббельсовцев данных, приводимых Ю. Мухиным в “Катынском детективе”, учитывая, что об этом уже писали В. Вишняков в статье “Кто расстрелял польских офицеров” (“Правда”, 28.03.1996 г., №47) и Михаил Постол — в статье “Бойцы и дельцы” (“Советская Россия”, 14.10.2000 г, №119).

Значительный интерес представляет то, как гитлеровцы зимой 1943 года готовили катынскую провокацию. Делалось это с немецкой педантичностью и основательностью: подбирались “нужные” писатели, журналисты, специалисты в области судебной медицины и осуществлялись мероприятия организационно-технического характера. Территорию Козьих Гор, бывшую до прихода немцев излюбленным местом гуляний жителей Смоленска, гитлеровцы сделали запретной зоной еще в 1941 году. К началу пропагандистской акции они усилили охрану: кроме поляков, служивших в вермахте, ее стали осуществлять и эсэсовцы. В Катыни была размещена немецкая рота пропаганды, в которой служили специально подготовленные офицеры.

Геббельс наставительно указывал своим подчиненным: “Международный Красный Крест, приглашенный не только нами, но и поляками, не может более уклоняться от этого приглашения, иначе мы обрушимся на Красный Крест. Мы скажем: “Нам нужна правда!” Немецкие офицеры, которые возьмут на себя руководство, должны быть исключительно политически подготовленными и опытными людьми, которые могут действовать ловко и уверенно. Такими же должны быть и журналисты, которые будут при этом присутствовать.

Министр, между прочим, считает целесообразным чтобы присутствовал кто-то из круга Министерской Конференции, чтобы в случае возможного нежелательного для нас оборота дела можно было соответствующим образом вмешаться.

Некоторые наши люди должны быть там раньше, чтобы во время прибытия Красного Креста все было подготовлено и чтобы при раскопках не натолкнулись бы на вещи которые не соответствуют нашей линии. Целесообразно было бы избрать одного человека от нас и одного от ОВК, которые уже теперь подготовили бы в Катыни своего рода поминутную программу”.

Таким образом, будучи умным человеком. Геббельс не скрывал от подчиненных, что катынское дело — это фальшивка, и поэтому требовал от них действовать осмысленно, чтобы не допустить ошибки и чтобы “в случае возможного нежелательного для нас оборота дела можно было соответствующим образом вмешаться”.

Международный Красный Крест участия в геббельсовской провокации не принимал, несмотря на шантаж и угрозы гитлеровцев, которые, если бы это произошло, заранее предусмотрели, как не допустить к “расследованию” советских представителей.

Зато “лондонские поляки”, вступив в позорный сговор с немцами, направили в Катынь Техническую Комиссию Польского Красного Креста (далее — ПКК: Ю.С.). Она там пробыла с 17 апреля по 9 июня 1943 года. Возглавлял ее поляк К. Скаржинский, а на завершающем этапе — его соотечественник М. Водзинский. Они составили отчеты о работе технической комиссии ПКК, которые хранятся в Лондоне.

В своих изысканиях современные геббельсовцы предпочитают давать фрагменты только из отчета Скаржинского, поскольку у Водзинского им, скорее всего, не нравится излишняя дотошность последнего, указывающего, например, что “все пулевые ранения были произведены из пистолета при использовании боеприпасов фабричной марки “Geco 7,65 D”” и что “почти в 20 процентах случаев у жертв руки были связаны за спиной плетеным шнуром”.

Но и отчет Скаржинского, опубликованный в 1989 году, они опасаются воспроизводить полностью, поэтому за них это делает Ю. Мухин в своей книге “Антироссийская подлость” (с. 402-412).

В отчете присутствуют такие подробности и детали, которые свидетельствуют о том, что полякам немцы отводили жалкую и унизительную роль статистов, призванных своим присутствием придать пропагандистскому спектаклю видимость “расследования”.

Характерен в этом отношении такой отрывок из отчета: “Вынесенные на носилках из рвов трупы укладывали в ряд и приступали к поиску документов таким образом, что каждый труп отдельно обыскивали двое рабочих в присутствии одного члена комиссии ПКК. Рабочие разрезали все карманы, извлекали содержимое, вручая все найденные предметы члену комиссии ПКК… Члены комиссии, занятые поиском документов, не имели права их просмотра и сортировки. Они обязаны были только упаковывать следующие предметы:

а) бумажники со всем их содержимым;

б) всевозможные бумаги, найденные россыпью;

в) награды и памятные предметы;

г) медальоны, крестики и пр.;

д) погоны;

е) кошельки;

ж) всевозможные ценные предметы.

При этом они могли убирать; отдельные банкноты, газеты, мелкие монеты, мешочки с табаком, бумагу для свертывания сигарет, портсигары деревянные и жестяные. Такое распоряжение было дано немецкими властями с тем, чтобы не перегружать содержимое конвертов. Наполненные таким образом конверты, перевязанные бечевкой или проволокой, в порядке номеров укладывали на подвижном столе, специально предназначенном для этой цели, затем их принимали немецкие власти и отправляли мотоциклом два раза в день, то есть в полдень и вечером, в бюро секретариата тайной полиции. Если документы не умещались в одном конверте, их помещали во второй, имеющий тот же номер.

В бюро секретариата тайной полиции документы, доставленные военным мотоциклистом, вручали германским властям. Предварительное изучение документов и установление фамилий проводилось при участии трех немцев и представителей технической комиссии ПКК. Вскрытие конвертов проводилось в присутствии поляков и немцев. Документы, в том состоянии, в котором они находились при останках, тщательно деревянными палочками очищались от грязи, жира и гнили. Установленные фамилии, так же, как и содержимое конверта, записывал на отдельном листе бумаги немец на немецком языке… После записи на листе бумаги о содержимом конверта документы либо предметы вкладывались в новый конверт, снабженный тем же номером, на конверте также перечислялось его содержимое. Эту операцию выполняли немцы.

Таким образом, просмотренные, рассортированные и пронумерованные конверты складывались в порядке нумерации в ящики. Они оставались в исключительном распоряжении германских властей.

Списки, напечатанные немцами на машинке на немецком языке, не могли быть сверены комиссией с черновиком, так как она уже не имела к ним доступа.

Во время работы технической комиссии ПКК в Катынском лесу в период с 15 апреля по 7 июня 1943 года эксгумировано всего 4243 трупа, из которых 4233 изъято из семи могил, находящихся на небольшом расстоянии одна от другой и раскопанных в марте 1943 года германскими военными властями. Из упомянутых семи могил извлечены все останки. Восьмая могила, находящаяся примерно на расстоянии 200 метров на юг от первой группы могил, была обнаружена 28 июня 1943 года, из нее извлечено только 10 трупов. Они были захоронены в открытой тогда еще шестой братской могиле. Принимая во внимание летнее время, германские власти отдали распоряжение о перерыве в работах по эксгумации до сентября 1943 года, в связи с чем восьмая могила после извлечения упомянутых выше останков была засыпана.

Очень тщательно и на всей территории проведенное немцами зондирование в связи с тем, чтобы объявленная пропагандой цифра в 12 тысяч трупов не слишком расходилась с действительностью, позволяет предполагать, что больше могил уже не будет. В восьмой могиле, судя по ее установленным размерам, число трупов не должно превышать несколько сотен.

Это зондирование территории обнаружило ряд массовых захоронений русских в различной степени разложения трупов вплоть до скелетов. Общее число эксгумированных трупов в количестве 4241 было захоронено в шести новых братских могилах, выкопанных вблизи ото рвов, где производились расстрелы. Останки двух генералов захоронены в отдельных одиночных могилах”.

Отчет Скаржинского примечателен не только тем, что немцы не показали полякам из Технической Комиссии ни одного документа, то есть отнестись к ним как к “быдлу”, но и тем, что поляки, как бы ненароком, обмолвились, что на прозондированной немцами территории, где находились могилы польских офицеров, имелись, кроме того, и могилы с “массовыми захоронениями русских”. А это своеобразный намек на то, что поляков расстреливал тот, кто расстреливал и русских.

Потому этот отчет и не публиковался до 1989 года, а геббельсовцы для массового читателя давали из него только фрагменты.

Комиссия судебно-медицинских экспертов, которую возглавлял Г. Бутц, пробыла в Катыни всего два дня и, вскрыв девять трупов, заранее подготовленных гитлеровцами, 1 мая 1943 года вылетела в Берлин.

Но вместо Берлина самолет приземлился на глухом уединенном аэродроме.

Впоследствии болгарский доктор Марков вспоминал: “Аэродром был явно военным. Там мы обедали, и сразу после обеда нам предложили подписать экземпляры протокола. Нам предложили их подписать именно здесь, на этом изолированном аэродроме!”

Общий протокол был написан и отредактирован, поскольку не все члены комиссии в достаточной степени владели немецким языком, доверенным лицом Геббельса — немцем Г. Бутцем.

Но помимо общего протокола, каждый член комиссии писал свое собственное заключение на родном языке.

Болгарин Марков в этом заключении, несмотря на давление со стороны немцев, уклонился от выводов, что польские офицеры убиты в 1940 году. В январе 1945 года он обратился в Софийский суд с письменным заявлением, в котором сообщил, что польские офицеры в Катыни были расстреляны не ранее, чем за полтора года до эксгумации их трупов.

В свою очередь чехословацкий профессор Ф. Гаек, также входивший в комиссию Бутца, издал в 1945 году в Праге брошюру “Катынские доказательства”, в которой привел беспристрастные и безупречные с научной точки зрения аргументы в подтверждение того, что польские офицеры не могли быть расстреляны ранее осени 1941 года.

Были и другие судебно-медицинские эксперты, которые дезавуировали свои подписи под протоколом Бутца.

Что касается самого Г. Бутца, то его судьба оказалась печальной. Наши геббельсовцы даже не вспоминают о нем, ибо им очень не хочется говорить, что в 1944 году его убили сами немцы, заподозрив, что он раскроет аферу гитлеровцев с катынскими захоронениями польских офицеров.

Об этом поведал миру честный и благородный поляк — историк Ромуальд Святек в книге “Катынский лес”, изданной в Лондоне в 1988 году.

Для российско-польских геббельсовцев Р. Святек очень неудобен, так как обвинить его в просоветских и просталинских взглядах они не могут. Автор “Катынского леса” в 1949 году приехал из Лондона, где жил с семьей, в Польшу, на родину предков и был арестован, а потом осужден в Советском Союзе и отбывал наказание в исправительно-трудовом лагере вместе с немецкими военнопленными. Ему довелось общаться с гитлеровскими офицерами, служившими в годы войны под Смоленском и знавшими, что тысячи поляков под Катынью в 1941 году расстреляли немцы.

После освобождения по амнистии в 1956 году Р. Святек вернулся в Лондон и многие годы собирал документы и свидетельства, касающиеся катынской трагедии, работал в архивах, а потом написал книгу, которая для защитников версии Геббельса, как кость в горле.

В 1943 году немцы привозили на “экскурсии” в Катынь самые разные “делегации”, чтобы показать им могилы с захоронениями польских офицеров и внушить, что они были расстреляны Советской властью. Программа посещений предусматривала и выслушивание “показаний свидетелей”, которых гитлеровцам угрозами заставили лгать и говорить, что поляков расстреляли русские в 1940 году. Некоторые из этих свидетелей, как например Годезов и Сильвестров, после освобождения Смоленска Красной Армией, уже ничего не могли сообщить комиссии Н.Н. Бурденко, поскольку гестаповцы перед отступлением германских войск просто их ликвидировали.

Точно так же они намеревались поступить и с теми, кто не относился к числу их “свидетелей”, но кто знал, что убийство польских офицеров — дело рук немцев. Этих людей спасло только то, что они вовремя скрылись от гитлеровских ищеек.

Среди “свидетелей”, кроме 73-летнего П. Киселева, который после освобождения нашими войсками Смоленска явился в НКВД и подробно рассказал, как не устоял перед гестапо под пытками и оклеветал Родину, был 28-летний Иван Кривозерцев. Он лгал не по принуждению, а из-за ненависти к Советской власти. Боясь расплаты, он сбежал с немцами, а потом сдался с ними американцам. “Союзники” не выдали его СССР, как обязаны были сделать в соответствии со взаимными соглашениями, а переправили в Италию во 2-й польский корпус армии Андерса. Там поляки снабдили его фальшивым паспортом на имя Михаила Лободы, и после войны он с андерсовцами оказался в Великобритании. В 1947 году “лондонские поляки”, состоявшие в сговоре с Геббельсом в 1943 году, сильно опасаясь, что И. Кривозерцев может проговориться о расстреле немцами польских офицеров, повесили его с помощью андерсовской контрразведки, инсценировав самоубийство.

Мы видим, что гитлеровцы и их польские пособники последовательно придерживались правила: “Хороший свидетель — это мертвый свидетель”.

А что же стало с “вещественными доказательствами” в виде документов и разных предметов, которые немцы с помощью поляков из Технической комиссии ПКК в апреле — июне 1943 года упаковывали в ящики, обещая со временем все это вручить польскому Красному Кресту?

Предоставим слово Ю. Мухину “Все "расследование" немцев, помимо бредовых медицинских выводов, было построено на сборе у трупов документов и утверждении, что среди этих документов нет бумаг с датами позднее мая 1940 года.

Эти бумаги то ли в 9-ти, то ли в 14-ти ящиках числом 3184 единицы перевозились на двух грузовиках. Поскольку исполнены катынские документы были на польском и русском языках, то наверняка немцы где-нибудь какую-нибудь дату упустили и мы можем немцев уличить, если посмотрим эти документы заново.

Черта с два!

При наступлении советских войск немцы эти документы перевезли из Кракова под Дрезден, а когда стало ясно, что поражение Германии неминуемо, как пишет известный геббельсовец Ч. Мадайчик, “здесь начальник железнодорожной станции при приближении советских войск сжег, в соответствии с распоряжением, документы”.

Как вам это нравится? Бригада Геббельса пытается сделать вид, что ничего особого не произошло — дескать, это обычное дело, когда подсудимый уничтожает оправдывающие его документы.

И те читатели, кто с этим согласен, могут идти в посольство Польши и требовать себе польский паспорт — они поляки! Я же до такого состояния еще не дошел и утверждаю, что немцы сожгли эти документы именно потому, что в них содержалось доказательство их вины. И этих доказательств было много”.

VII.

В 1990 — 1991 гг. “историки” Н Лебедева и Ю. Зоря, входившие в академическую часть сторонников геббельсовской версии о судьбе польских офицеров, в своих публикациях заявляли, что “…в апреле — мае 1940 г. более 15 тысяч польских военнопленных — офицеров и полицейских — были вывезены из Козельского. Старобельского и Осташковского лагерей и переданы УНКВД Смоленской Харьковской и Калининской областей. Таким был их последний маршрут, конечными пунктами которого стали Катынь, Медное и 6-й квартал лесопарковой зоны Харькова” (“Катынская драма. Козельск, Старобельск, Осташков: судьба интернированных польских военнослужащих”. М., Политическая литература, 1991. — с. 158; “Военно-исторический журнал”, №6, 1990. – с. 48).

Вышибив слезу у доверчивого читателя пассажами “о последнем маршруте”, они высказывали мысль о том, что позволительно “… сделать вывод о возможности вынесения Особым совещанием при НКВД смертного приговора в отношении военнопленных …”.

Вслед за “учеными-экспертами” мыслишку о расстреле поляков по решению Особого совещания при НКВД СССР подхватили и узколобые следователи из Главной военной прокуратуры СССР. Своим уникальным свидетелем они объявили 89-летнего генерал-майора КГБ в отставке Д. Токарева, бывшего в свои лучшие годы начальником УНКВД по Калининской области.

Старый кагэбэшный волк, откровенно потешаясь и издеваясь над вундеркиндами из ГВП, на допросе 20 марта 1991 года четыре раза настойчиво повторил, что на спецкладбище рядом с селом Медное были погребены только расстрелянные польские военнослужащие в количестве 6295 человек и один советский гражданин-бандит, итого — 6296 человек.

Больше всего, конечно, впечатляет вот этот один русский бандит, удостоившийся чести быть расстрелянным и погребенным вместе с польскими офицерами.

И что удивительно — проглотили наживку следователи из ГВП СССР. Один из них на полном серьезе писал: “Явная подготовленность к допросу, четкость и артистизм изложения показаний Токарева в 1991 году также подтверждают, что он стремился высказаться так, чтобы оправдаться в своих глазах и снять с себя ответственность за тягчайшее преступление или снизить степень своей вины, переложив ее на своих руководителей и подчиненных”…

Но в Медном Тверской области летом 1991 года “эксгуматоры” из следственной бригады ГВП СССР с участием поляков перекопали все кладбище. 29 августа 1991 года ксендз Пешковский, считавший извлеченные из могил черепа, как-то обреченно записал. “Это последний обнаруженный в Медное череп — 226-й”. Причем с пулевыми ранениями их оказалось около двух десятков.

Фактически никаких “расстрелянных поляков” в Медном не нашли и не могли найти, так как их там никто не расстреливал, но на кладбище поставили памятник с надписью, что на нем захоронено 6000 поляков, “расстрелянных русскими”.

Тот же ксендз Пешковский вместе с другими поляками и следователями из ГВП СССР во главе с покойным ныне Радевичем занимались эксгумацией трупов под Харьковом в период с 25 июля по 7 августа 1991 года. Было найдено 169 черепов и на 62 из них обнаружены следы пулевых ранений. На месте, где работали гробокопатели, как и в Медном, хоронили уголовников и членов советской “пятой колонны”. Кроме того, на кладбище в Медном хоронились наши умершие от ран воины, поступавшие в располагавшийся в той же местности госпиталь, а не кладбище под Харьковом производилось захоронение умерших в инфекционном лагере пленных немцев.

Но на основании только им известных “данных” поисковики из числа поляков и следователей определили, что на кладбище похоронено 4000 польских военнопленных из Старобельского лагеря под Харьковом.

По фильму, который фиксировал ход эксгумации, выходило, что следственная бригада не обнаружила ничего, что Могло бы свидетельствовать о принадлежности трупов полякам.

Однако через четыре года вдруг выясняется, что были найдены многочисленные “вещественные доказательства”, о чем нам и всему миру поведал ксендз Здислав Пешковский, успевший издать две книжки.

Ксендз скорбно, но с достоинством пишет: “К счастью, мне удалось видеть все добытые предметы вблизи и хорошо к ним присмотреться. Ведь моим соседом по номеру является полковник Здислав Савицки, который не только с особой тщательностью исследует все предметы, но и очень заботливо упаковывает их перед доставкой в Польшу. Он занимается этим в гостиничном номере вместе с Енд-жеем Тухольским, историком из нашей группы. Должен признать, что они работают целыми ночами, чтобы справиться с этим заданием…

…Найден памятный перстень офицера 52-го пехотного полка. Особенно ценными доказательствами оказались деревянная коробочка с надписью: “Старобельск … 1939”, а также газеты, ни одна из которых не была датирована позднее 5 марта 1940 года …”

“В последние дни, — продолжает ксендз, — многие из этих предметов мне удалось осмотреть вблизи, а нашем номере, где Здислав Савицки с Ярославом и Енджеем Тухольским тщательно упаковывали в картонные ящики и коробочки. Все это должно быть отправлено самолетом в Польшу… .

Этот документ — это путь многих военнопленных. Сегодня найдены еще две бесценные записки, которые ночью, в гостинице, возле открытых дверей балкона (запах!) прочитал господин Енджей” (3. Пешковский “…И увидел ямы смерти”. Харьков — Медное — Катынь. Перевод С. Родевича. Польша, Русское издательство “Катажина ФЛИЭГЕР”, 1995. — с. 33,40,76).

В фильме, о котором мы упоминали, солдаты Советской Армии, работавшие на раскопках захоронений, из иссиня-черной жижи извлекали только крупные кости, ошметки того, что могло быть одеждой, да дубленую кожу сапог, более или менее сохранивших свою форму.

Простодушный и одновременно лукавый ксендз в своих писаниях сообщил еще одну любопытную деталь, связанную с раскопками в Медном и под Харьковом. По его словам, основная масса предметов, призванных быть вещественными доказательствами, была найдена не в могилах, а в каких-то отдельных ямах и ямках …

По ксендзу выходит, что у поляков перед расстрелом отбирали табакерки, газеты, записки, перстни и, захоронив расстрелянных в могилах, выкапывали специальные ямки и ямы, куда кучками и захоранивали отобранные у обреченных предметы. Бедный ксендз! Видимо, он так надышался “запахов” со своими польскими сожителями по гостиничному номеру, что перестал соображать, о чем и что лепечет.

В его изложении очень трогательно звучат уверения по поводу того, что и деревянная табакерка, и газеты, и записки, пролежав в иссиня-черной жиже 51 год, не истлели, а сохранились так, что их можно было читать “при открытой балконной двери”.

Если мы хотя бы на секунду поверим ксендзу Пешковскому, то должны будем спросить следователей: на каком основании “вещественные доказательства” оказывались у поляков, которые их “описывали, сортировали, упаковывали в картонные ящики и коробочки”, а потом самолетом отправляли в Польшу?

Ведь в соответствии с нормами УПК РСФСР и УПК УССР, действовавшими на тот период, обнаруженные при раскопках “вещественные доказательства” в предусмотренной законом процессуальной форме должны были приобщаться к материалам дела и храниться в условиях, исключающих доступ к ним посторонних лиц.

Привлеченные к участию в раскопках захоронений поляки, будь они полковники, историки и ксендзы, могли выступать только в качестве понятых вместе с понятыми из числа советских граждан при составлении следователями протоколов осмотра мест происшествия, протоколов обнаружения и осмотра вещественных доказательств.

В откровениях ксендза Пешковского бросается в глаза то, что все — почерк, методы, приемы, которыми пользовались поляки и их соучастники-следователи в 1991 году, напрямую перекликается с почерком, методами и приемами немцев в 1943 году под Катынью, вплоть до отправки домой картонных ящиков и коробочек с “вещественными доказательствами”.

Разница лишь в том, что немцы утаивали, а потом уничтожали вещественные доказательства своей вины, а поляки, при деятельной помощи наших собственных коллаборационистов, фабрикуют доказательства чужой вины. Но это такая разница, которая делает действия польско-российской стороны еще более подлыми и гнусными.

Полякам очень хочется, чтобы их военнопленные офицеры были объявлены жертвами русских, а не немцев. [С русских можно будет потребовать компенсации в евровалюте, а с немцев не потребуешь: они сами могут выставить счет полякам за Быдгощ и Шулице].

 VIII.

В сочинениях российско-польских геббельсовцев можно часто встретить, со страхом и трепетом упоминание об Особом совещании при НКВД СССР, которому чаще всего и приписывается принятие “решения” о расстреле польских офицеров.

Что же это был за орган, на который, как сейчас выражаются, была возложена задача защищать и охранять советский конституционный строй?

Ю. Мухин справедливо указывает, что Особое совещание при НКВД СССР было законным, но вспомогательным органом судебной карательной системы (в те годы карательными органами называли только суды).

Впервые Особое совещание было создано в конце XIX века при МВД Российской империи для борьбы с представителями революционного движения Общие суды не могли рассматривать дела такого рода, ибо им нужны были конкретные доказательства виновности, а следственно-полицейские органы их представить были не в состоянии. Но полиция через агентуру была осведомлена, что то или иное лицо является врагом империи и для его “нейтрализации” Особое совещание под председательством министра внутренних дел принимало решение об отправке такого врага империи в ссылку.

Так, И. Сталина суд не судил ни разу, но его восемь раз по решению Особого совещания отправляли в ссылку, последний раз в самый дальний угол Российской империи – в Туруханский край.

Надо отметить, что большевикам суть и роль Особого Совещания была ясна, и оно было учреждено ими вскоре после революции.

Наши демократы всех цветов и оттенков, особенно из среды интеллигенствующей публики, так запугали самих себя и других “внесудебными репрессивными органами тоталитарного режима”, что выдвигая бредовые утверждения о расстреле польских военнопленных офицеров по решению Особого совещания при НКВД СССР, не удосужились даже прочитать Положение об этом органе.

Вот оно:

Положение Об особом совещании при народном комиссариате внутренних дел

“1. Предоставить Наркомвнуделу в отношении лиц, признаваемых общественно опасными, ссыпать на срок до 5 лет под гласный надзор в местности, список которых устанавливается НКВД; высылать на срок до 5 лет под гласный надзор с запрещением проживания в столицах, крупных городах и промышленных центрах СССР; заключать в исправительно-трудовые лагеря и в изоляционные помещения при лагерях на срок до 5 пет, а также высылать за пределы СССР иностранных подданных, являющихся общественно опасными.

    Предоставить Наркомвнуделу право в отношении лиц, подозреваемых в шпионаже, вредительстве, диверсиях и террористической деятельности, заключать в тюрьму на срок от 5 до 8 лет.

    Для осуществления указанного в пп. 1 и 2 при народном комиссаре внутренних дел под его председательством действует Особое совещание в составе:

— Заместителя народного комиссара внутренних дел;

— Уполномоченного НКВД по РСФСР;

— Начальника Главного управления рабоче-крестьянской милиции;

— Народного комиссара союзной республики, на территории которой возникло действие.

    В заседаниях Особого совещания обязательно участвует прокурор или его заместитель, который в случае несогласия как с самим решением, так и с направлением дела на рассмотрение Особого совещания, имеет право протеста в Президиум ЦИК Союза ССР. В этих случаях решение Особого совещания приостанавливается впредь до постановления по данному вопросу Президиума ЦИК СССР.

    Постановление особого совещания о ссылке и заключении в исправительно-трудовой лагерь или тюрьму каждого отдельного лица должно сопровождаться указанием причины применения этих мер, района ссылки и срока”.

Таким образом, Особое совещание не имело права приговаривать кого-либо к расстрелу, а поэтому изобретенные нашими геббельсовцами страшилки лопнули как мыльный пузырь и российско-польские клеветники в очередной раз изобличили самих себя.

При этом надо отметить, что 15 ноября 1941 года, когда гитлеровские войска приблизились к Москве, Л. Берия написал в Государственный Комитет Обороны, на имя И. Сталина письмо, в котором поставил вопрос о предоставлении НКВД СССР права привести в исполнение смертные приговоры в отношении всех лиц, приговоренных к высшей мере наказания военными Трибуналами округов, республиканскими, краевыми и областными судами, до их утверждения высшими судебными инстанциями.

Кроме того, в письме содержалось предложение о предоставлении Особому совещанию НКВД СССР права с участием прокурора Союза ССР по возникающим в органах НКВД делам о контрреволюционных преступлениях и особо опасных преступлениях против порядка управления СССР, предусмотренных статьями 58 и 59 УК РСФСР (с цифровыми и буквенными показателями — Ю.С ), выносить соответствующие меры наказания вплоть до расстрела считая решение Особого совещания окончательным”.

ГКО СССР, с учетом тяжелейшего положения, в котором оказалась страна в результате германо-фашистского нашествия, эти предложения санкционировал и соответствующие полномочия Особому совещанию при НКВД СССР предоставил.

Это письмо Берии лишний раз доказывает, что приписываемая ему “записка” “от 5 марта 1940 г.” (в последующем: “…марта 1940 г.”), является чистейшей воды фальшивкой, о чем впервые и было сказано представителями “коммунистической стороны” в заседании Конституционного Суда РФ 16 октября 1992 года.

Надо подчеркнуть, что никаких “Особых совещаний” на уровне республики, краев и областей никогда и в помине не существовало: оно было только при НКВД СССР и действовало только под председательством наркома внутренних дел. Персональный состав Особого совещания никогда не указывался, так как он мог меняться при смене руководителей, возглавлявших соответствующие службы и ведомства.

Еще одна характерная черта Особого совещания при НКВД СССР: оно всегда контролировалось Прокурором СССР, который имел право при несогласии с решением Особого совещания принести протест в Президиум ЦИК СССР, что приостанавливало исполнение решения Особого совещания. Во всяком случае, так было до тех пор, пока ГКО СССР не предоставил Особому совещанию при НКВД СССР в условиях войны во второй половине ноября 1941 года исключительные полномочия в отношении ограниченной категории дел.

Лица, дела на которых рассматривались Особым совещанием, на его заседания не вызывались, и им в последующем лишь объявлялось его решение.

Подлость наших отечественных геббельсовцев состоит в том, что они постоянно прибегают к подмене понятий, к отождествлению “Особого совещания при НКВД СССР” с “тройками”, которые канули в Лету еще в 1938 году. Нередко они прибегают к таким изъятиям из публикуемых ими важнейших документов прошлого, что полностью искажает их смысл,

Чтобы не быть голословным и чтобы читатель мог сам убедиться, как ельцинисты, добравшись до советских архивов, стали мошенничать и лгать, с тем чтобы извратить содержание “воспроизводимых” ими документов, приведу один пример.

21 июня 1992 года в газете “Московские новости” №25) появилась подборка “подлинных документов” из архива, который возглавляет историк и почти академик Козлов.

Эту подборку предваряли следующие слова: “Вам предстоит прочесть невыносимые документы, обнаруженные в президентском архиве экспертами Комиссии по приему и пересдаче архивов КПСС и КГБ Арсением Рагинским, Никитой Петровым и Никитой Охотиным. Это история реанимации плана компартии по массовым убийствам 1937 — 1938 годов”.

Жутко? Жутко, если принимать за чистую монету “подборку документов” в том виде, как она преподнесена.

Например, решение Политбюро ЦК ВКП(б) № 64 от 15 сентября 1938 года в этой подборке представлено так: “Строго секретно. Всесоюзная Коммунистическая партия (большевиков). Центральный Комитет. 15 сентября 1938 года гг. Ежову, Вышинскому, обкомам, крайкомам, ЦК Нацкомпартий.

Выписка из протокола № 64 заседания Политбюро ЦК

22 — Вопрос НКВД.

Принять предложение НКВД о передаче оставшихся нерассмотренных следственных дел на арестованных по к.р. национальным контингентам согласно приказов НКВД СССР №№ 00485, 00439, 00593 — 1937 г. и №№ 392 и 326 — 1938 г. на рассмотрение Особых троек на местах. Особые тройки образуются в составе: первого секретаря обкома, крайкома ВКП(б) или ЦК Нацкомпартий, начальника соответствующего Управления НКВД и прокурора области, края, республики…

Решения Особых троек по первой категории приводить в исполнение немедленно.

И. Сталин”.

Только исключительно внимательный и подготовленный человек может заподозрить, что в этом “подлинном” документе что-то не так, что в нем имеется существенная недоговоренность, обозначенная многоточием, которого большинство людей не заметит и не придаст ему значения.

Именно это произошло, как отмечает Ю. Мухин, не с рядовыми читателями, а с учеными Дагестанского научного центра РАН, опубликовавшими в сборнике “Репрессии 30-х годов в Дагестане” вышеуказанный “документ” как единый текст, без какого-либо многоточия во втором абзаце.

Пихоевско-Козловские “эксперты” изъяли из решения Политбюро большую часть текста и для придания правдоподобности “своему” изделию исключили нумерацию пунктов. Не купированный, а подлинный текст был таким:

“Выписка из протокола № 64 заседания политбюро ЦК от…193.. г.

Решение от 15 IX. 38 г.

22-Вопрос НКВД

1. Принять предложение НКВД о передаче оставшихся нерассмотренных следственных дел на арестованных по к.р. национальным контингентам, согласно приказов НКВД №№ 00485, 00439, 00593 — 1937 г. и №№ 302 и 326 — 1938 г. на рассмотрение Особых троек на местах.

2. Особые тройки образуются в составе: первого секретаря обкома, крайкома ВКП(б) или ЦК Нацкомпартий, начальника соответствующего Управления НКВД и Прокурора области, края, республики. В Украинской и Казахстанской ССР и в Дальневосточном крае Особые тройки собираются по областям.

    Особые тройки рассматривают дела в отношении лиц, арестованных только до 1 августа 1938 года, и начинают работу в 2-месячный срок.

    Дела на всех лиц, указанных нац. к.р. континентов, арестованных после 1-го августа 1938 года, направлять для  рассмотрения в соответствующие судебные органы по  подсудности (Военные трибуналы, линейные и областные суды, Военную коллегию Верховного Суда), а также на  Особое совещание при НКВД СССР.

    Предоставить право Особым тройкам выносить приговоры в соответствии с приказом НКВД СССР № 00485 от 25 августа 1937 года по первой и второй категориям, а также возвращать дела на доследование и выносить решения об освобождении обвиняемых из-под стражи, если в делах нет достаточных материалов для осуждения обвиняемых.

6. Решения особых троек по первой категории приводить в исполнение немедленно.

Секретарь ЦК И. Сталин”.

Следовательно, ельцинские “кадры” из архивной службы скрыли, что Особые тройки ни одного дела на лиц, арестованных после 1-го августа 1938 года, рассматривать не могли, поскольку упразднялись после рассмотрения дел по “национальным контрреволюционным контингентам” на лиц, арестованных до 1-го августа 1938 года. Они убрали положения, касающиеся требования внимательно изучать и исследовать дела на обвиняемых и положения о праве “троек” не только возвращать дела на доследование, но и освобождать обвиняемых из-под стражи при отсутствии достаточных материалов для их осуждения.

Надо заметить, что и в других “документах”, опубликованных в приснопамятной подборке “Московских новостей”, содержались изъятия из подлинных текстов, которые искажали их смысл,

Таков почерк, таков стиль подачи информации очумевшей от вседозволенности “демократией”.

IX.

Перед фальсификаторами, фабрикующими (или уж сфабриковавшими) следственное дело о расстреле польских офицеров “войсками НКВД”, как выразился в “Комсомольской правде” всезнающий А. Гамов, на заключительном этапе возникли, на мой взгляд, две щекотливые проблемы:

1. Как “устранить” расхождение между утверждением гитлеровцев, объявившими в 1943 году, что в Катыни расстреляно около 12 тысяч польских офицеров, и нынешним “российско-польским расследованием”, которое исходит из того, что под Медным “расстреляно” 6 тысяч поляков,
под Харьковом — 4 тысячи и в Катыни — немногим более 4 тысяч человек:

2. На какой государственный орган Союза ССР возложить ответственность за принятие “решения” о расстреле польских офицеров, если все попытки притянуть за уши к этому решению “Особые тройки” и “Особое совещание
при НКВД СССР” оказались настолько несостоятельными, что настаивать на этом могут только законченные кретины и законченные подлецы.

Впрочем, если польский президент Квасьневскмй доволен “расследованием”, то мы имеем дело и с теми, и с другими одновременно.

Следует иметь в виду, что после ввода советских войск на территорию Западной Украины и Западной Белоруссии, в сентябре — октябре 1939 года, сначала — в качестве интернированных, а после объявления эмигрантским правительством Польши в ноябре 1939 года состояния войны с СССР — в качестве военнопленных (не считая рядового и унтер-офицерского состава) в Советском Союзе оказалось около десяти тысяч офицеров бывшей польской армии и примерно столько же жандармов, полицейских, разведчиков, тюремных работников и т. д. — всего около 20 тысяч человек.

К весне 1940 года все они были разделены на три категории.

Первая категория — это опасные преступники, изобличенные в убийствах коммунистов на территории Западной Украины и Западной Белоруссии, в диверсиях, шпионаже и других тяжких преступлениях против СССР

Они были арестованы и осуждены судебными органами СССР: часть — к лишению свободы с отбыванием наказания в исправительно-трудовых лагерях, а часть — к смертной казни путем расстрела.

С учетом тех данных, которые вследствие разного рода обмолвок нам сообщают российско-польские геббельсовцы, приговоренные к смертной казни были расстреляны в 1940 году в тюрьмах Смоленска, Харькова и Калинина и их общая численность составила около одной тысячи человек.

Точной — до одного человека — цифры назвать не представляется возможным только из-за того, что “наши геббельсовцы” уничтожили в доставшихся им архивах дела по всем преступникам-полякам, осужденным к смертной казни, чтобы им было легче вместе с нынешними польскими соучастниками выстроить версию о расстреле польских офицеров “сталинским режимом”.

Вторая категория — это лица из числа польских офицеров, которые для мировой общественности должны были обозначать польских военнопленных — всего около 400 человек (не считая тех, кто в последующем поступил из Литвы и Латвии), были отправлены в Грязовецкий лагерь для военнопленных в Вологодской области.

Именно из этого лагеря польские офицеры немецкой национальности освобождались и передавались Германии, но основная их часть в 1941 году была освобождена и передана генералу Андерсу, приступившему уже в августе к формированию на территории СССР польской армии. И эту армию, насчитывавшую несколько дивизий, генерал Андерс с согласия советского руководства, убедившегося, что андерсовцы не желают воевать против гитлеровцев на Восточном фронте вместе с Красной Армией, увел через Туркмению и Иран к англо-американцам в 1942 году.

К слову сказать, англичане, в распоряжение которых попали подразделения Андерса, не церемонились с заносчивыми поляками и весной 1944 года бросили их под немецкие пулеметы в горную горловину итальянского местечка Монтекасино, где они в большом количестве и полегли.

Сам генерал Андерс остался жив и после войны нашел приют в Лондоне.

Третью категорию составила основная часть польских армейских офицеров, жандармов и полицейских, которых освобождать было нельзя по двум причинам.

Во-первых, они могли влиться в ряды Армии Крайовой, которая подчинялась польскому эмигрантскому правительству и вовсю вела на территории Западной Украины и Западной Белоруссии открытые и полупартизанские военные действия против Красной Армии и государственно-властных советских структур.

Во-вторых, исходя из неминуемости войны с гитлеровской Германией, относительно чего у руководителей СССР не было никаких иллюзий, не исключалась нормализация отношений с польским эмигрантским правительством и последующее использование поляков при формировании частей и соединений польской армии для совместной борьбы против фашизма.

Мучительное и болезненное решение судьбы третьей, основной части польских военнопленных было найдено в том, что они по решению специализированного судебного органа — Особого совещания при НКВД СССР были признаны общественно опасными, осуждены и заключены в исправительно-трудовые лагеря. Их отправка из Козельского, Осташковского и Старобельского лагерей для военнопленных (лагеря для военнопленных и исправительно-трудовые лагеря — это совершенно разные по своему характеру, назначению и правовому статусу учреждения, так как в исправительно-трудовых лагерях содержались только осужденные) производилась в апреле — мае 1940 года на основании решений Особого совещания при НКВД СССР.

Все документы на эту категорию лиц готовила администрация лагерей для военнопленных. Сами же эти лагеря находились в ведении Управлений по делам военнопленных и интернированных лиц (УПВИ). После осуждения Особым совещанием вся документация на указанных лиц, среди которых были не только офицеры, но также жандармы и полицейские, передавалась в Управления наркомата внутренних дел (УНКВД).

Они ведали исправительно-трудовыми лагерями. Осужденных поляков транспортировали в исправительно-трудовые лагеря особого назначения, размещенные западнее Смоленска

Таких лагерей было три: лагерь №1 — ОН, лагерь №2 — ОН и лагерь №3 — ОН.

Поляки, содержавшиеся в этих лагерях, использовались на строительстве и ремонте шоссейных дорог вплоть до вторжения гитлеровцев в пределы территории СССР.

Начало войны для Советского Союза было внезапным и крайне неблагоприятным. Уже 16 июля 1941 года германские войска захватили Смоленск, а лагеря с польскими военнопленными-заключенными оказались у них еще раньше.

В обстановке неразберихи и элементов паники эвакуировать поляков вглубь советской территории железнодорожным и автомобильным транспортом никакой возможности не было, а уходить на восток в пешем порядке вместе с немногочисленной охраной они отказались.

Лишь немногие из числа польских офицеров-евреев сделали это. Кроме того, часть наиболее решительных и смелых офицеров, покинув лагеря, стала пробираться на запад. Благодаря этому им удалось уцелеть, хотя и не всем, так как значительное их число гитлеровцы выловили.

Перед приходом немцев поляки разобрали из кладовых помещений все свои пожитки, поскольку режим лагерей исключал возможность иметь при себе какие-либо предметы и вещи, и все они по прибытии в лагерь у них изымались, по описям сдавались на хранение.

Для поляков по доставлении их в исправительно-трудовые лагеря было сделано одно исключение: они могли носить свою прежнюю форму.

В руках у гитлеровцев оказалась вся картотека на поляков, которая велась в исправительно-трудовых лагерях. Это позволило им объявить в 1943 году, что число расстрелянных составляет около 12 тысяч, Используя данные картотеки, они опубликовали “Официальные материалы…” своего расследования, а которые включали “различные документы”, “подтверждающие” их клеветническую версию о расстреле поляков русскими в 1940 году.

Но среди этих документов, несмотря на немецкую педантичность, оказывались и такие, которые свидетельствовали, что их владельцы были живы по состоянию на октябрь 1941 года.

Вот что, например, писал В.Н. Прибытков, являвшийся директором центрального особого архива СССР до перехода его под контроль ельцинистов, по поводу “Официальных материалов…” немцев: “ ..Решающий документ… представляет собой свидетельство о гражданстве, выданное капитану Стефану Альфреду Козлинскому в Варшаве 20 октября 1941 года. То есть этот документ, содержащийся в официальном немецком издании и извлеченный из катынской могилы, полностью перечеркивает версию гитлеровцев о том, что расстрелы были произведены весной 1940 года, и показывает, что расстрелы производились после 20 октября 1941 года, то есть немцами”.

Перед расстрелами немцы польских офицеров не обыскивали и никаких личных вещей и документов у них не изымали.

Они испытывали к ним презрение и брезгливость. Да и вряд ли они забыли усеянные трупами немецких женщин и детей площади и улицы польских городов Быдгощ и Шулитце, когда вступили в эти города 3 сентября 1939 года.

Поэтому гитлеровцы, раскручивая свою пропагандистскую кампанию против Советского Союза весной 1943 года, вынуждены были, чтобы обезопасить себя от разоблачения, изъять из захоронений польских офицеров все предметы и документы, и не показав полякам из Технической комиссии ПК ни одного из этих документов, упаковать их в ящики и отправить в Германию, а потом, в преддверии скорого поражения, уничтожить.

Имеющиеся данные убедительно свидетельствуют, что к расстрелам поляков в Катынском лесу немцы приступили в сентябре 1941 года и к декабрю этого же года эту акцию завершили.

В материалах расследования, проводившегося комиссией академика Н.Н. Бурденко, есть доказательства и того, что немцы перед демонстрацией в 1943 году захоронений в Катынском лесу разного рода “полуофициальным” организациям и лицам, вскрывали могилы и свозили в них трупы поляков, расстрелянных ими в других местах. Советские военнопленные, которых они привлекли к этим работам, в количестве 500 человек были расстреляны.

Рядом с захоронениями расстрелянных немцами в 1941 году в Катынском лесу поляков находятся и массовые захоронения русских. В этих захоронениях, относящихся преимущественно к 1941 году и частично — к 1942 г., покоится прах 25 тысяч советских военнопленных и гражданских лиц.

Трудно поверить, но “академики-эксперты” и горе-следователи, страдающие синдромом смердяковщины, наплодив горы бумаг за 14 лет “расследования”, даже не упоминают об этом. Более честно и порядочно поступил поляк Скаржинский, который, пусть глухо и отстранение но упомянул в своем отчете о “массовых захоронениях русских” в Катынском лесу.

X.

Источник информации — http://www.katyn.ru/index.php?go=Pages&in=view&id=810&page=2

В истории с польскими военнопленными офицерами действия Советского Союза и тогдашнего политического руководства страны во главе с И. Сталиным не были безупречными с юридической точки зрения.

В этой связи следует указать на нарушение некоторых норм международного права. Они касаются нарушения соответствующих положений Гаагской 1907 года и Женевской 1929 года Конвенций об обращении с военнопленными вообще, и с военнопленными офицерского состава — в частности.

Нам нельзя этого отрицать, ибо отрицание в данном случае не будет способствовать выявлению истины. Оно будет на руку нашим врагам, которые с помощью “катынского дела” хотят доконать Россию и окончательно переписать историю Второй мировой войны.

Мы должны признать, что осуждение польских офицеров Особым совещанием при НКВД СССР и направление их в исправительно-трудовые лагеря, что повлекло за собой изменение их статуса с военнопленных на заключенных, если и может быть как-то оправдано с позиций политико-экономической целесообразности, то не может быть оправдано с позиций международного права, нормы которого, применительно к вышеупомянутым Конвенциям, Советский Союз обязался уважать и соблюдать.

Из этого вытекает, что мы должны также признать, что Осуждение военнопленных польских офицеров и направление их в исправительно-трудовые лагеря, расположенные вблизи западной границы СССР, лишило нас возможности в связи с вероломным нападением гитлеровской Германии на нашу страну 22 июня 1941 года обеспечить осужденным польским офицерам должную безопасность.

Следовательно, в той мере, в какой любое государство должно обеспечивать безопасность осужденным, мы, несмотря на весь трагизм положения, в каком оказалась наша страна в первые месяцы войны, несем ответственность за то, что польские офицеры оказались в руках гитлеровцев.

В этой связи становится понятным, почему Сталин и Берия в ноябре-декабре 1941 года не могли сказать что-нибудь определенное генералам Сикорскому, Андерсу и польскому послу Коту о судьбе нескольких тысяч польских офицеров, захваченных в плен в сентябре-октябре 1939 года Красной Армией. Они действительно не знали, что с ними стало после оккупации гитлеровцами значительной части территории СССР, а сказать, что их осудило Особое совещание при НКВД и что к моменту вторжения немцев они находились в исправительно-трудовых лагерях, расположенных западнее Смоленска, ни Сталин, ни Берия, ни кто-либо из высоких чинов НКВД СССР, не могли.

Не могли потому, что это вызвало бы крупнейший международный скандал и создало бы большие трудности для создания антигитлеровской коалиции с участием Великобритании и США. Поэтому нельзя исключить, что Л. Берия в связи с выяснением судьбы польских офицеров обронил фразу о “роковой ошибке”, ибо эта ошибка и в послевоенный период позволяла спекулировать на катынской трагедии.

Между тем лондонское правительство поляков во главе с генералом Сикорским, а также генерал Андерс уже в начале декабря 1941 года получили достоверную информацию о том, что польские офицеры расстреляны немцами под Катынью.

Почему же они не довели эту информацию до советского руководства, а глумливо, по-другому не скажешь, продолжали “выяснять”, куда делись несколько тысяч их соотечественников-офицеров?

Причин тут две.

Первая: поляки в 1941 — 1943 гг. и даже в 1943 году были уверены, что фашистская Германия одержит победу над Советским Союзом.

Вторая — проистекала из первой и представляла собой форму шантажа в отношении И. Сталина и его соратников для последующего отказа от участия в военных действиях против немцев на советско-германском фронте.

Ведь число поляков в целом и польских офицеров в частности, не ушедших с Андерсом в 1942 году через Туркмению и Иран к англо-американцам, было более чем скромным.

Значительная часть офицерского состава для единственной дивизии имени Костюшко, которая приняла боевое крещение лишь глубокой осенью 1943 года, была подготовлена в советских военных училищах. В алтайском крае доверенные лица полковника Берлинга отыскали 19-летнего ссыльного Войцеха Ярузельского, который никогда не служил в армии. Он согласился служить в польской дивизии и воевать с немцами на советско-германском фронте. Окончив военное училище в Рязани, В. Ярузельский воевал в составе дивизии имени Костюшко, дослужился в послевоенной Польше до министра обороны, а 15 лет назад на полтора года стал ее президентом.

Германо-геббельсовская фальсификация “катынского дела”, по поводу которой Советский Союз в апреле 1943 года официально заявил, что это немецко-фашистская провокация, призванная замести следы совершенного гитлеровцами преступления, полностью была разоблачена в результате расследования, проведенного Чрезвычайной Государственной Комиссией под председательством академика Н.Н. Бурденко

В ходе этого расследования, длившегося с 5 октября 1943 года по 10 января 1944 года, была проделана огромная работа. При этом надо учитывать, что расследование сфабрикованного немецко-фашистскими заказчиками провокационного дела “О расстреле большевиками в Катынском лесу военнопленных польских офицеров” было лишь частью работы Чрезвычайной Комиссии, так как на нее была возложена задача выяснить все злодеяния фашистских оккупантов на территории Смоленской области и установить места захоронений умерщвленных и замученных людей, число которых превышало 135 000 человек.

Основные результаты работы Комиссии Н,Н. Бурденко вошли в обвинительное заключение Нюрнбергского Трибунала как “Документ СССР – 48”.

В рамках ЧГК специальная Комиссия из представителей соответствующих органов провела расследование обстоятельств расстрела гитлеровцами осенью 1941 года польских пленных офицеров и того, как немцы весной 1943 года готовили и осуществляли свою провокацию.

В ходе расследования дела о польских офицерах было допрошено 95 свидетелей, проверено 17 заявлений, поданных в Чрезвычайную Комиссию, рассмотрены и изучены различные документы, относящиеся к делу, проведена необходимая экспертиза, осмотрено место расположения катынских могил.

Все это подробно описано в “Справке о результатах предварительного расследования так называемого “катынского дела””, которая была опубликована в “Военно-историческом журнале” (1990, №11. 1991, №4) и практически полностью воспроизведена в книге Ю. Мухина “Антироссийская подлость”.

Нет никакой возможности цитировать здесь показания A.M. Алексеевой, О.А. Михайловой. З.П. Конаховской, Б.В. Базилевского и многих других свидетелей, которые позволили установить обстоятельства расстрела немцами польских офицеров.

Отмечу при этом, что следователи, апологеты геббельсовской версии, в 1991 году пытались добиться от A.M. Aлексеевой отказа от показаний, которые она давала советским властям в 1943 и в 1946 годах, но, как говорится, сломали на ней себе зубы.

В процессе предварительного расследования Специальная Комиссия обнаружила записную книжку Меньшагина, бывшего при немцах бургомистром Смоленска. До войны он являлся известным в городе адвокатом и в качестве бургомистра пользовался у германских оккупационных властей особым доверием. В своей записной книжке Меньшагин делал записи, касающиеся расстрела немцами поляков-офицеров осенью 1941 года в Катынском лесу. В доверительных беседах он рассказывал об этом и своему заместителю Базилевскому.

Перед освобождением Смоленска Красной Армией Меньшагин сбежал с немцами, но в последующем был пойман и осужден на 25 лет исправительно-трудовых лагерей. При допросах он категорически отрицал свою осведомленность о расстреле немцами польских офицеров, опасаясь, что его объявят пособником фашистов в совершении этого преступления и приговорят к смертной казни. Он отрицал и принадлежность ему записной книжки, однако был изобличен заключением графической экспертизы.

После освобождения из заключения Меньшагин спокойно доживал свои последние годы в доме для престарелых. Во времена гласности и “расцвета демократии” он “наговорил” для западных журналистов книгу. Характерно, что, описывая допросы “на Лубянке”, Меньшагин, считавший, что в качестве наказания ему вполне “хватило бы” и 10 лет лишения свободы, явно разочаровал западных журналистов, падких на “развесистую лубянскую клюкву”, сообщив, что с ним обращались вежливо и корректно. Что касается расстрела польских офицеров, то бывший бургомистр г. Смоленска уклончиво заявил, что не знает, кто это сделал.

В качестве “косвенного доказательства” своей версии “катынского дела” все современные геббельсовцы называют Приговор Нюрнбергского Трибунала, который в нарушение статьи 21-й своего Устава, исключил эпизод с Катынью из числа преступлений главарей нацистской Германии (Нюрнберский процесс проходил с 20 ноября 1945 года по 1 октября 1946 года.).

Ныне покойный специалист академической части “бригады Геббельса” по трибуналу Ю. Зоря с удовлетворением писал, “…подробное обвинение … о катынском деле предъявил заместитель главного обвинителя от СССР Ю.В. Покровский 13-14 февраля 1946 года. Его выступление содержало изложение материалов комиссии Н.Н. Бурденко.

Заключение комиссии предъявлялось как документ обвинения, который, как официальный документ, согласно ст. 21 Устава Международного Военного Трибунала, не требовал дополнительных доказательств. Именно на эту статью делалась ставка при включении пункта о Катыни в обвинительное заключение. Однако защита, несмотря на протест Главного обвинителя от СССР Р.А. Руденко, добилась согласия Трибунала на вызов дополнительных свидетелей-немцев Это обстоятельство весьма обеспокоило советское руководство, поскольку оно не предусматривало дискуссий по катынскому делу”.

В чем прав Ю. Зоря, так это в том, что советская сторона действительно была обеспокоена грубым и беспардонным нарушением судьями Трибунала процедуры, которая исключала какие-либо дискуссии по обвинениям, предъявляемым от имени государств.

Совершенно справедливо Ю. Мухин замечает, что Трибуналу понадобились бы столетия, прежде чем он вынес бы приговор, если бы взялся исследовать каждый отдельный факт бесчеловечных преступлений нацистской Германии. Руководители нацистской Германии, сидевшие на скамье подсудимых, обвинялись не в том, что они лично кого-то застрелили или сожгли живьем в овинах, избах и амбарах. Они обвинялись в том, что их политика была направлена и привела к таким массовым преступлениям, которых не знала история человечества.

Обвинители должны были доказать, что геноцид против поляков, у которых, как говорил Гитлер, должен быть только один господин-немец, был официальной политикой фашистов, проявившейся и под Катынью, и подсудимые Геринг, Риббентроп, Гесс, Йодль и другие лица из нацистской верхушки знали о ней и активно действовали для ее реализации.

Страны-союзники, создав Международный Военный трибунал для суда над политическим и военным руководством государства-агрессора, которым являлась Германия, договорились, что проведут суд быстро и сурово, а особенность судебного процесса будет состоять в том, что от исследования и доказывания конкретных преступлений они отказываются

В этой связи, если, например, в Трибунал поступал акт от американского бригадного генерала о том, что в таком-то лагере военнопленных были убиты 50 английских летчиков и обвинитель США предъявлял этот документ как официальный, то уже не требовалось доказывать, что эти летчики были убиты, а не умерли от гриппа, не требовалось доказывать, что они убиты немцами, а не погибли от бомбежек британцев или американцев.

Трибунал не имел права рассматривать сам факт убийства и исследовать его обстоятельства.

Из статьи 21-ой Устава вовсе не вытекало, что союзные державы собираются отпускать грехи непосредственным исполнителям и их соучастникам за совершенные убийства и иные формы и способы уничтожения людей В странах, чmи граждане стали жертвами преступлений фашистов и их местных пособников, создавались свои трибуналы, виновные устанавливались и разыскивались следственными органами, их выдачи требовали у Германии или у тех стран, где они скрывались, а затем их судили и наказывали.

Судьи Нюрнбергского Трибунала, не приняв во внимание выводы комиссии Н.Н. Бурденко, сами лишь имитировали судебное следствие по расстрелу польских офицеров под Катынью, разрешив советской стороне и защите вызывать лишь по три свидетеля. Об исследовании документов и вещественных доказательств не шло и речи.

Допрос свидетелей носил поверхностный и формальный характер. Он нужен был судьям из государств – “союзников” только для того, чтобы исключить катынский эпизод из обвинения и потом использовать его во враждебных в отношении СССР целях.

Уже тлели угли холодной войны, а до фултонской речи Черчилля оставалось три недели.

По прошествии нескольких лет — в 1952 году американский член Нюрнбергского Трибунала Роберт X. Джексон признался, что его позиция по Катыни была обусловлена тем, что он получил соответствующее указание от своего правительства, во главе которого в 1946 году стоял президент США Г. Трумэн. Несомненно, что аналогичные указания получили от своих правительств и другие члены Трибунала от западных стран

В 1952 году Комиссия Конгресса США сфабриковала нужную им версию Катынского дела и в своем заключении рекомендовала правительству США передать дело а ООН для расследования. Однако, сетует польская часть геббельсовцев, “… Вашингтон не посчитал возможным это сделать”.

Почему? Да потому, как пишет Ю. Мухин, что “…правительство СССР, возможно, самым последним узнало о том, что находившиеся у него в плену и захваченные немцами поляки расстреляны. Правительство США об этом узнало еще в 1942 году.

И не надо было быть практичным американцем, и не надо было очень широко раскидывать мозгами, чтобы понять: раз немцы молчат о смерти польских пленных, значит они их убили. То есть вопрос о том, кто убил поляков, для правительства США никогда не был секретом. И в 1952 г. Вашингтон оказался в положении нынешних геббельсовцев, боявшихся нести дело в суд: правительству США было выгодно жевать это дело в прессе, но оно не могло допустить его судебного разоблачения в ООН.

Это поведение США еще раз доказывает, между прочим, что поляков пристрелили немцы” (с. 561).

Как видите, у правительства США, несмотря на рекомендации дубоватых конгрессменов, хватило ума не тащить фальшивки в ООН.

Очевидно, что для “цивилизованного Запада” и его “цивилизованных” правителей; главное — дать пищу для домыслов и инсинуаций и ошарашить обывателя какой-нибудь “сенсацией”.

А наши туповатые провинциалы М. Горбачев и Б. Ельцин, не заглянув в святцы, с любой фальшивкой несутся сломя голову в Варшаву, к польским президентам, подтверждая тем самым русскую поговорку об отсутствии у них царя в голове.

Но и этого мало: Ельцин поручает своим подручным выложить фальшивки перед Конституционным Судом и вместе с ними оказывается уличенным в подлоге.

Итог: Конституционный Суд РФ в своем постановлении “по делу КПСС” ни словом не обмолвился ни о катынской трагедии, ни о какой-либо причастности к ней советского политического руководства во главе с И. Сталиным.

Если исходить из логики российско-польских геббельсовцев, которые трактуют приговор Нюрнбергского Трибунала, не включившего катынский эпизод в обвинение против главарей фашистского рейха, как некое косвенное подтверждение версии Геббельса образца 1943 годя, то постановление Конституционного Суда РФ от 30 ноября 1992 года мы вправе рассматривать и расценивать как оправдательный вердикт Советскому Союзу и его руководству в истории с расстрелом польских офицеров в районе Катыни.

Но кроме логики, нужны веские и бесспорные доказательства.

Этих доказательств ни у Геббельса в 1943 году, ни у его сторонников в последующие годы не было и нет.

Важно следующее: в материалах расследования обстоятельств расстрела фашистами осенью 1941 года польских офицеров, собранных комиссией под председательством академика Н.Н. Бурденко, не изменены ни одно слово, ни одна запятая, ни одна точка, поэтому они остаются документом, который имел, имеет и никогда не утратит своей доказательственной силы. Факты, установленные комиссией Н.Н Бурденко, могут быть опровергнуты только на основании судебного решения.

Нынешней российской власти и ее терминаторам, действующим по заранее составленной программе мы говорим: достоверность и объективность выводов комиссии академика Н.Н. Бурденко в целом и по катынскому эпизоду в отдельности, мы готовы отстаивать и доказать в любом независимом и беспристрастном суде.

Изготовители сфальсифицированных “копий документов” постоянно их переделывают, видоизменяют и плодят новые. Они крайне болезненно реагируют на любые требования о предъявлении их в первоначальном виде, то есть в том, который именуется подлинником.

В этих заметках уже говорилось о так называемой “записке” А. Шелепина на имя Н. Хрущева от 3 марта 1959 года.

Интересно следующее. В годы правления Б. Ельцина, когда А. Шелепина, как бывшего Председателя КГБ при Совете Министров СССР, следователи ГВП просили подтвердить подлинность предъявленных ему копий, он потребовал показать ему подлинник той копии, что значилась в качестве его записки на имя Н. Хрущева, и следователи пообещали, что сделают это. Но не тут-то было: у них ничего не получилось. “Отлуп” им дал тогдашний директор Архива Президента РФ Короткое, который высокомерно и нагло заявил: “…подлинники документов ни при таких условиях выдаче из архива Кремля не подлежат”.

Хорошо, пусть “не подлежат”! В таком случае, граждане следователи, оформляйте пропуск, пройдите вместе со свидетелем в хранилище архива, и пусть он в присутствии президентского архивиста взглянет на “подлинник” и ответит на ваш вопрос.

Но наши следователи утруждать себя этим не стали, и не потому, видимо, что ленивы или не очень сообразительны, а потому, что знали, каковы эти “подлинники”, или просто вышестоящее начальство им приказало “подлинников” не требовать, а довольствоваться “копиями”.

Как тут не согласиться с Нобелем, именем которого названа престижная международная премия, сказавшим однажды примечательные слова о том, что “любая демократия очень быстро превращается в диктатуру подонков”.

Нынешнее “расследование катынского дела” двумя “большими демократиями” — российской и польской — лишний раз подтверждает справедливость слов знаменитого шведа.
 

XI.

Источник информации — http://www.katyn.ru/index.php?go=Pages&in=view&id=810&page=3

В данных заметках нельзя не коснуться роли немцев в так называемом “расследовании” катынских событий. Она, эта роль, почти не видна, но явно присутствует, и после поляков, а вернее — вместе с ними, они являются стороной наиболее заинтересованной в том, чтобы ответственность за расстрел польских офицеров была возложена на Советский Союз, то есть на нас, как его правопреемников.

Сейчас германцы занимают самую выгодную позицию, стараясь особенно не высовываться и не обнаруживать себя.

Но они с затаенным дыханием и тихим торжеством восприняли пышущее довольством заявление Квасьневского в сентябре 2004 года после встречи с Путиным об окончании “расследования” и о том, что “документы” будут переданы в польский Институт национальной памяти. Наверное, ждать “подарка” от президента РФ им осталось недолго.

В 1943 году германцы устроили катынскую провокацию против СССР вместе с поляками из “Лондонского правительства”, и они вместе все эти годы геббельсовскую версию лелеяли и пестовали

Германцы ничего и никому не прощают, и они умеют ждать своего часа.

Они не простили сербам активного сопротивления гитлеровскому вторжению в Югославию в годы Второй мировой войны и в 1989 году вместе с американцами и англичанами остервенело и яростно бомбили югославские города и села.

Они не простили и не простят нам Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг., и в подсознании многих из них живет испепеляющая ненависть к И. Сталину и к нам — русским людям, сломавшим хребет вермахту.

Эту ненависть к нам они стараются, по возможности, изливать через своих агентов влияния.

Пожалуй, одним из самых скрытых и самых ценных их “агентов влияния” в Советском Союзе долгие годы был Валентин Фалин.

У того, кто прочитал его книгу “Без скидок на обстоятельства”, изданную у нас в 1999 году тиражом в 5000 экземпляров (в Мюнхене она вышла в 1993 году под названием “Политические воспоминания”), никаких сомнений на этот счет не будет.

В. Фалин принадлежит к тому поколению советских людей, которые “удачно родились” — в самом конце двадцатых — начале тридцатых годов прошлого столетия. Они были малы, чтобы оказаться на войне, и они стали достаточно взрослыми, чтобы в послевоенные годы, практически на бесконкурсной основе, легко поступить и успешно закончить самые престижные вузы СССР и быстро продвигаться по карьерной лестнице.

Но предоставим слово самому В. Фалину: “Июнь 1950 года. Директор Института международных отношений вручает мне диплом с отличием. “Юрист — международник, референт-переводчик по странам Восточной Европы” — так определена в дипломе моя специальность Что дальше? Есть предложение продолжить учебу в институтской аспирантуре. Заманчиво, но надо менять привычный ритм и образ жизни. Невозможно — болен отец, пора помогать родителям. Последнее, наряду с некоторыми другими личными переживаниями, склоняет в пользу командировки в Берлин, где я должен трудиться в аппарате советской контрольной комиссии для Германии, пришедшей после образования ГДР на смену нашей военной администрации.

В самой комиссии меня определили в подразделение занимавшееся сбором и анализом данных по Западной Германии. Это предопределило участие — буквально с места в карьер — в различных мероприятия, касавшихся проблематики отношений между ГДР и ФРГ, связей между партиями, общественностью, деловыми кругами двух республик, во встречах с видными представителями Запада и Востока, в подготовке предложений и информации, докладывавшихся Сталину” (В. Фалин. Без скидок на обстоятельства М., “Республика”, “Современник”, 1999. — с. 17).

Уже в этих строчках нельзя не заметить элементов самолюбования и восприятия самого себя как “значительного лица”, запросто встречающегося “с видными представителями Запада и Востока”.

По служебной лестнице Фалин поднимался быстро: с 1959 года он уже в МИДе СССР, где на протяжении многих лет возглавлял 2-й и 3-й Европейские отделы (в последнем работа была сосредоточена только с двумя государствами: ФРГ и ГДР)

В 1971-1978 гг. Фалин являлся послом СССР в ФРГ, что, с учетом его предыдущего опыта общения с немцами, прежде всего — западными, предопределило его исключительно враждебное отношение к советскому периоду истории нашей страны, и особенно ко всему, что так или иначе связано с именем И. Сталина.

По завершении миссии посла в ФРГ Фалин был назначен заместителем заведующего Отделом международной информации ЦК КПСС, но в январе 1983 года, когда он стал особенно энергично “раскручивать” в интересах немцев “катынское дело”, Ю. Андропов убрал его из ЦК КПСС и ему пришлось некоторое время довольствоваться должностью политического обозревателя газеты “Известия” (такие должности относились к номенклатуре ЦК КПСС).

Потом он стал председателем правления агентства печати “Новости”.

В период пребывания на “вольных журналистских хлебах” Фалин написал и защитил две диссертации: кандидатскую и докторскую. Его “звездный час” наступил в эпоху Горбачева с 1988 года по август 1991 года он был заведующим Международным отделом ЦК КПСС, а потом и секретарем ЦК.

С конца 1991 года В. Фалин живет в ФРГ: немцы позаботились о том, чтобы на германской земле ему было комфортно.

Разумеется, В. Фалин — человек умный и разносторонне образованный. Но к нему в полной мере можно отнести слова, которыми он предваряет предисловие к своей книге, указывая, что они взяты из дневника А.В. Никитенко — литератора и цензора, выпускавшего в свет первое посмертное Собрание сочинений А.С. Пушкина: “Тебе следовало идти путем человечества, а не касты. Сделавшись1 членом последней, ты уже не мог не повиноваться законам ее”. (с. 4).

Люди того круга, к которому принадлежит Фалин, очень быстро по окончании вузов оказывались во втором-третьем слое советско-партийной номенклатуры.

Они видели недостатки первых лиц государства, наблюдали их старение, физическую, а порой и интеллектуальную деградацию, и в них вызревало сознание собственного превосходства и желание делать многое не так, как “старики”.

Да, они были грамотны, начитанны, сумели овладеть одним или несколькими иностранными языками, что сильно возвышало их не только в собственных глазах, но и в глазах окружающих.

Начало их массовому приходу в партийно-государственные структуры страны было положено Н.С. Хрущевым, который обзавелся к концу своего правления целым штатом помощников. При Л. Брежневе и М. Горбачеве этот специфический институт обозначился особенно выпукло.

Все эти помощники, референты, консультанты нередко обладали большим влиянием и большим весом, чем некоторые члены и кандидаты в члены Политбюро ЦК КПСС. Многие из них “проникали” на относительно самостоятельные участки работы в партийных и государственных органах страны.

Имея возможность часто бывать за границей, общаться с представителями западной элиты разных уровней и их же интеллигенцией, наши “разночинцы” незаметно подпадали под их влияние, начинали смотреть на многие процессы внутренней жизни страны глазами западного либерального истеблишмента.

По сравнению со старой партийно-государственной гвардией, умевшей, несмотря на все ее недостатки, твердо отстаивать коренные интересы своей страны и своего народа на международной арене, люди “промежуточного поколения” в большинстве своем оказались на это не способны.

Несмотря на свой ум и широкую образованность, они не заметили или не захотели заметить, как под воздействием тонкой лести, искусством которой на Западе владеют в совершенстве, стало мутировать и перерождаться их мировоззрение. Они все больше и больше “разочаровывались” в советском государственном и общественном строе, в социализме, социалистических ценностях и превращались в носителей буржуазной и мелкобуржуазной идеологии.

Еще Гюстав Флобер метко заметил: “Не верьте разочарованным. Это почти всегда слабые люди. Они ни на что не способны”.

Правда, они оказались способны на то, чтобы подобно древесным жукам подтачивать устои государства и в конце концов — разрушить его (не имеет значения — сознательно или бессознательно) в интересах Запада.

Конечно, В. Фалина, как и многих других, испортил не “квартирный вопрос”, а скрытое диссидентство, закончившееся восприятием иных ценностей и переходом в лагерь противников своей собственной страны.

Надо отметить, что в книге В. Фалина много ценных наблюдений, свидетельств и точных характеристик недавних вершителей судеб нашего государства. Но при ее чтении меня неприятно удивила какая-то запредельная ненависть автора к советскому строю, к историческому периоду нашей страны с осени 1918 года до прихода к власти в 1985 году М. Горбачева, которого, впрочем, автор справедливо определяет как авторитарного правителя, развращенного абсолютной властью (с. 397).

Какой-то мистический характер носит злоба и враждебность Фалина в отношении И. Сталина и всего периода его руководства советским государством.

Если у немцев ненависть к советскому вождю сочетается с боязливым трепетом перед его именем, то у Фалина — только ненависть и ничего, кроме ненависти. И это при всем при том, что по его же собственным словам, по линии родителей и по линии родственников жены его семья в результате гитлеровского нашествия потеряла за годы Великой Отечественной войны 27 человек (с. 14).

Хотя сам В. Фалин и говорит, что его “диссидентство” началось тогда, когда он “грыз гранит науки” в МГИМО, верится в это с трудом, так как многие могут вспомнить свое юношеское “пикирование” с преподавателями, что вполне естественно для незрелого ума.

Западные немцы стали особенно привечать Фалина, когда уже в первые годы общения с ним на разных уровнях, обнаружили, что он отличается “консенсуальностью” и “толерантностью”. Они долго и терпеливо “работали” с ним и в конце концов сумели добиться того, что он стал “немцем” в мировоззренческом отношении. Окончательно они его “приручили” в годы, когда он был советским послом в ФРГ.

Сразу уточню, что не считал и не считаю В. Фалина каким-то заурядным шпионом и предателем: он немцам и не нужен был в таком качестве. Главное, к чему они стремились, это добиться, чтобы на довоенную, военную и послевоенную историю Европы и мира в целом и на роль Советского Союза в этой истории, он смотрел их глазами.

Для нас личность В. Фалина представляет интерес в связи с тем, что именно он был тем человеком в ЦК КПСС, который в “катынском деле” принял версию, озвученную в 1943 году Геббельсом.

Эта версия, как уже говорилось, время от времени по политическим соображениям муссировалась в международной прессе прозападно настроенными поляками и теми, для кого клевета на СССР составляла содержание их профессиональной деятельности.

Сами немцы благоразумно помалкивали, но это не значит, что они ничего не делали.

Несомненно, их большим успехом было то, что в результате многочисленных приватных бесед с В. Фалиным, в том числе в период его семилетнего пребывания послом в ФРГ, они сумели убедить его, что геббельсовская версия расстрела польских офицеров в Катыни верна. И это был безошибочный шаг немцев, поскольку Фалин уверовал, что он стал обладателем “сокровенного Знания”.

Однако его первая попытка запустить из ЦК КПСС клеветническую компанию по Катыни в интересах Германии не удапась: помешал Ю, Андропов.

По возвращении в 1988 году в ЦК КПСС Фалин при поддержке М. Горбачева, приступившего к демонтажу социалистического лагеря и уничтожению социализма под флагом строительства “общеевропейского дома”, опять оказывается в центре “расследования "катынского дела"”.

Должен привести большую цитату из книги Фалина, ибо она очень показательна для понимания того, как фабриковали и фабрикуют геббельсовскую ложь о Катыни наши геббельсовцы, начиная с 1990 года. Фалин пишет: “Президент В. Ярузельский не упускает случая напомнить Генеральному секретарю ЦК КПСС о важности устранения неясностей по Катыни. Он просит меня посодействовать нахождению развязки.

… После стычки с Андроповым я зарекся заниматься Катынью. Что в моих силах, я сделал, чтобы раскрыть глаза остальным. Или ты хозяин своему слову — сам дал, сам берешь обратно? Ведь достойный человек и по делу к тебе взывает.

Не знаю, как бы я самоопределился, если бы к моему помощнику В.А. Александрову не обратился историк Ю.Н. Зоря и не сообщил, что, исследуя фонд НКВД в Центральном Государственном архиве (ЦГА), он натолкнулся на документы конвойных войск, транспортировавших польских офицеров из Козельска к месту их убийства — в Катынский лес. Документы датированы апрелем — маем 1940 г.

Начальник главного архивного управления при Совмине СССР, прослышав, что всплыла Катынь, тут же распорядился перевести дела конвойных войск в режим “специального хранения”. Ученым доступ к ним заказан.

Придется злоупотребить служебным положением.

Официально запрашиваю из ЦГА в распоряжение Международного отдела ЦК КПСС подборки интересовавших меня документов. Поручаю Ю.Н. Зоре сравнить списки военнопленных поляков, составленные при их вывозе из Козельска со списками опознанных жертв при их эксгумации из захоронений. Совпадения вышли потрясающие.

Пишу последнюю из серии записок Горбачеву по Катыни — налицо неопровержимые индикации, что расстрел польских офицеров — преступление Берия и его подручных.

Необходимо сообщить об этом президенту В Ярузельскому с принесением наших сожалений в связи со случившимся.

Договариваюсь с А.Н. Яковлевым настаивать на вынесении решения по существу, иначе Генеральный придумает какую-нибудь увертку.

Не сразу, но предложение принимается.

Президенту В. Ярузельскому выпадает нелегкая миссия — принять весть, которая любого нормального человека должна наполнять горечью и возмущением

… На Пленуме ЦК увидел глазу КГБ В.А. Крючкова и поведал ему, сколько времени и нервов отняло изучение Катыни по косвенным свидетельствам и материалам.

Между тем в КГБ имелось когда-то “не подлежащее вскрытию” дело.

Председатель Комитета заметил:

— И имеется. В нем есть все.

— И приказ, на основании которого все совершилось? Кем подписан?

— Приказ тоже. Никуда не денешься, придется каяться.

Крепко подвел я В.А. Крючкова. Через день, самое позднее два мы с А.Н. Яковлевым докладываем М.С. Горбачеву дела по моему ведомству. Как и условлено с Яковлевым, в конце преподношу Генеральному известие — в КГБ хранятся исходные документы, относящиеся к Катыни, Харькову и Бологому. Придется посылать дополнительное сообщение В. Ярузельскому.

— Мне Крючков ничего о таких документах не докладывал, — говорит Генеральный секретарь.

Для него тема исчерпана. Тебе ясно дали понять — не лезь не в свои сани. Меня не интересует Горбачев. Для этого следует переговорить с Крючковым.

— Генеральный что, не совсем в курсе насчет катынских документов?

— Каких документов? Наверное, мы недопоняли друг друга.

Вот теперь ясно — председателю КГБ припечатали уста с резолюцией “вскрытию не подлежат”. Понадобился “путч”, чтобы вся правда вылезла наружу. К этому времени она перекочевала с площади, некогда носившей имя Ф. Дзержинского, в президентский сейф в здании, некогда служившем резиденцией Святейшему Синоду” (с. 405-407).

Давайте проанализируем то, что нам поведал “немецкий агент влияния”, который беззастенчиво привирает насчет того, что к нему будто бы с просьбой “посодействовать в нахождении развязки” по вопросу о судьбе польских офицеров обращался президент Польши В. Ярузельский. Хотя В. Фалин и был высокопоставленным чиновником в ЦК КПСС, но это был не тот уровень, на котором общался польский президент в ходе своих кратких рабочих визитов в Москву,

Человек, не знающий всей подноготной, связанной с фальсификацией обвинений против СССР по “катынскому делу”, может даже проникнуться сочувствием к усилиям нашего “немецкого Вертера”, так страстно стремившимся “раскрыть глаза другим”.

Но не будем с этим спешить.

Во-первых, В. Фалин, сам уже давно знавший “правду” от западных немцев, по подсказке Ю. Зори на основании “неопровержимых индиций” делает вывод, что “расстрел польских офицеров — преступление Берия и его подручных”, поскольку они транспортировались конвойными войсками из Козельска в Катынь

Действительно транспортировались, но не расстрел, а в исправительно-трудовые лагеря.

Кстати, Ю Зоря незадолго до своей смерти разобрался, видимо, в том, что имело место на самом деле, и в разговоре с Ю. Мухиным сказал, что полякам не нужна правда о Катыни. Академическая часть геббельсовцев подвергла его остракизму еще при жизни, а потом стала вымарывать его фамилию из своих “ранних исследований”.

Во-вторых, В. Фалин признает, что только на основании одних “косвенных свидетельств” добивается вместе с А.Н. Яковлевым, чтобы М. Горбачев принес официальное извинение В Ярузельскому, и Генеральный не без колебаний соглашается “повиниться” перед поляками за мнимый расстрел офицеров, после чего следует краткое сообщение 28 апреля 1990 года ТАСС на этот счет.

В-третьих, никакого пресловутого “пакета №1” с документами по Катыни, который якобы передавался от одного Генерального секретаря ЦК КПСС другому, о чем так залихватски врали на заседании Конституционно суда РФ в октябре 1992 года Шахрай и Макаров, не было и в помине.

В-четвертых, ни Горбачев, ни Яковлев, ни Фалин, принимая решение о принесении извинений В. Ярузельскому по “катынскому делу”, даже в глаза не видели, что за документы находятся в хранившемся в архиве КГБ деле, “не подлежащем вскрытию”, и каково их содержание.

В. Фалин, скорее всего, лукавит, а точнее — врет и оговаривает В. Крючкова, заявляя, что после “исторических” извинений, принесенных В. Ярузельскому, на Пленуме ЦК КПСС летом 1990 г. председатель КГБ СССР на его — Фалина расспросы якобы признался, что в находящимся в КГБ и не “подлежащем вскрытию” деле имеется “все”, включая “приказ, на основании которого все совершалось” в отношении польских офицеров “по Катыни, Харькову и Бологому”.

В. Фалину как “юристу-международнику” должно было быть известно, особенно после тесного общения с другими сторонниками геббельсовской версии, что выносить приговоры к смертной казни в Советском Союзе, кроме судов, до 1 августа 1938 года имели право только квазисудебныа “тройки”, но они это право утратили в отношении лиц, арестованных после 1 августа 1938 года, и были упразднены. Особое совещание при НКВД СССР такое право в отношении изменников Родины, шпионов, диверсантов и других особо опасных преступников получило лишь во второй половине ноября 1941 года, то есть в наиболее тяжелый период Великой Отечественной войны.

Даже если допустить, что председателю КГБ В. Крючкову это не было известно, ляпы типа “приказов на расстрел” в его разговоре с катынским “правдоискателем” В. Фалиным исключены.

Сермяжная правда состояла, исходя из того, что сообщает Фалин, в том, что В. Крючков со своими сотрудниками наконец-то решился заглянуть в то самое дело, которое вскрытию не подлежало. А вскрыв и заглянув, они обнаружили, что там находятся документы, свидетельствующие об осуждении польских офицеров Особым совещанием при НКВД СССР к лишению свободы в исправительно-трудовых лагерях и утрате ими статуса военнопленных и интернированных.

Естественно, они убедились, что военнопленные транспортировались конвойными войсками в эти самые исправительно-трудовые лагеря со всеми необходимыми документами.

Обнаружив это, В. Крючков схватился за голову и вынужден был доложить обо всем М. Горбачеву, который уже на весь мир “прокукарекал” относительно вины Советского Союза в расстреле польских офицеров. Признать, что он по-крупному “лопухнулся” под давлением своих “соратников” В. Фалина и А.Н. Яковлева, для него было смерти подобно.

Между тем поляки и немцы постоянно напоминали В. Фалину и М. Горбачеву, что нужны зримые документальные подтверждения того, что в устной форме “Генеральный” сообщил В. Ярузельскому. Но никаких “документальных” подтверждений геббельсовской версии о расстреле Советами польских офицеров, никаких исходных документов, относящихся к Катыни, Харькову и Бологому (Бологое, а не Медное фигурирует у всех геббельсовцев по их первоначальным “расследованиям”, и Фалин сглатывает эту “информацию” на с. 407 своей книги Ю.С.) и подтверждающих эту клеветническую версию, М. Горбачев и В. Крючков тем, кто “фанатично жаждал правды”, дать не могли, ибо их не существовало изначально.

М. Горбачев понимал, что поляки от него не отстанут и будут требовать “документы”. Чтобы как-то выйти из положения, он дает указание Генеральной прокуратуре СССР начать “расследование” в направлении, подтверждающем его извинение перед поляками, и это расследование начинается в августе 1990 года.

Но, “поварившись” в море околонаучных и прочих суждений по “катынскому делу”, перелопатив горы всякого рода справок и ничего не проясняющих бумаг, следственная бригада ГВП через тогдашнего Генпрокурора СССР Н. Трубина 17 мая 1991 года обращается к М. Горбачеву с таким письмом (№ 1-5-63-91):

“Собранные материалы позволяют сделать предварительный вывод о том, что польские военнопленные могли быть расстреляны на основании решения Особого совещания при НКВД…

В связи с этим прошу Вашего поручения общему отделу УК КПСС проверить наличие архивных (возможно, совместных решений ЦК ВКП(б) и СНК СССР по указанному вопросу) и копии их передать в прокуратуру СССР”.

Из этого письма мы узнаем убийственные вещи. Прежде всего то, что в Прокуратуре СССР никто, включая самого Генпрокурора, не дал себе труда изучить Положение об Особом совещании при НКВД СССР, так как в противном случае в письме не появилась бы такая нелепица, как “могли быть расстреляны на основании решения Особого совещания при НКВД…”. Из самого положения об Особом совещании мы знаем, что максимальное наказание, которое оно могло назначить в 1940 году, — это 8 лет исправительно-трудовых лагерей

Далее, из этого письма явствует, что следственную бригаду, поручив ей вести расследование в духе горбачевского извинения перед польским президентом В. Ярузельским, В. Крючков по указанию М. Горбачева и близко не подпускал к “неподлежащему вскрытию” делу, поскольку это сразу же бы обнаружило политическую и гражданскую несостоятельность и никчемность некоторых первых лиц из тогдашнего руководства СССР, и прежде всего самого Горбачева.

Никаких документов по “катынскому делу”, кроме многочисленных записок В. Фалина и тех, кого он вовлек в эту провокационную возню, в отделах ЦК КПСС и партийном архиве не хранилось и никакого “пакета №1” не было ни в сейфе М Горбачева, ни в последующем — в сейфе у Б. Ельцина, да и самого “президентского сейфа” в помещении бывшего “Святейшего Синода” по определению не было и быть не могло.

Этим и объясняется самая настоящая брехня М. Горбачева в письме, написанном в октябре 1992 года новому президенту Польши Леху Валенсе, о том, что запечатанный конверт с надписью “Не вскрывать” он открыл в самом конце своего пребывания на президентском посту, то есть в последних числах декабря 1991 года, в присутствии Ельцина, сказав ему, что тот сам должен решить, как и когда распорядиться этими документами.

Сейчас всем известно, что Ельцин вышиб Горбачева в декабре 1991 года из Кремля, как пробку из бутылки, и никаких разговоров с поверженным “врагом” не вел. Поэтому-то и пришлось первому и последнему президенту СССР обращаться к Ельцину в последующем с нижайшей просьбой разрешить взять из своего бывшего кабинета оставшиеся там личные вещи, что ему милостиво и позволено было сделать.

Как бы мы ни относились к Б. Ельцину, но в истории с так называемыми “катынскими документами” он говорит правду: ему их “всучили” 11 октября 1992 года по приезде из Бишкека, куда ом ездил на “Саммит” с такими же, как он, сам “президентами”.

Информированность Ельцина о катынской трагедии была нулевой, но увидев, что с помощью представленных копий “документов” можно поквитаться с “проклятым советским прошлым” и нанести удар по “коммунистической стороне” в Конституционном суде РФ, он, не испытывая ни сомнений, ни колебаний, дал указание озвучить, отправив одновременно своего гонца к Леху Валенсе.

“Пакет №1 с документами по катынскому делу” изобрела алчная и беспринципная свора архивистов и юристов из команды Б. Ельцина, сфальсифицировав эти документы. Такая возможность у них появилась в связи с тем, что в декабре 1991 года все архивы Советского Союза, включая архивы КГБ СССР, оказались в распоряжении “царя Бориса” и его опричников.

Убедившись, что подлинные документы по польским пленным офицерам начисто опровергают геббельсовскую версию об убийстве их “Берией и его подручными”, ельцинисты принялись их подделывать.

Изготовление фальшивок заняло у них почти год, поэтому они смогли пустить их в оборот только в октябре 1992 года.

Сработаны эти фальшивки, несмотря на их внешнюю “похожесть”, в силу определенной спешки были довольно грубо, и их первое разоблачение произошло на заседании Конституционного Суда РФ в октябре 1992 года.

Я не могу согласиться с утверждением Ю. Мухина, что В. Крючков и КГБ причастны к подделке и подмене документов, хранившихся в “не подлежащем вскрытию” деле.

Вина В. Крючкова состоит в том, что у него не хватило мужества ослушаться своего патрона — М. Горбачева и предать эти документы гласности. Тогда стало бы ясно, что Советский Союз нарушил Гаагскую 1907 и Женевскую 1929 года Конвенции, но к расстрелу польских офицеров советское руководство не имеет никакого отношения и этого преступления не совершало.

Поэтому, если и вести речь о “причастности” В. Крючкова к фальсификации “катынских документов”, то только в том смысле, что он своим поведением и своими действиями сильно облегчил непосредственным исполнителям ее осуществление.

Письмо М. Горбачева в октябре 1992 года Леху Валенсе — это всего лишь жалкий лепет обанкротившегося политикана, который принял предложенные ему ельцинистами условия игры вследствие того, что уже сделал черное дело против своей страны, не дав себе труда вникнуть в суть провокации, на которую его толкнули в апреле 1990 года В. Фалин и А.Н Яковлев.

Но все же В. Фалина мы должны поблагодарить, поскольку то, о чем он поведал а своей книге как о “кремлевских тайнах”, позволило нам с достоверностью установить историю фальсификации “катынского дела” и найти недостающие звенья, относящиеся к судьбе польских офицеров в целом.

От Фалина мы также узнали, что “подонков” в ЦК КПСС, как выражается Ю, Мухин, работавших на геббельсовскую версию немцев и поляков по “катынскому делу”, в действительности оказалось не так уж много.

Мне представляется, что причастность к фальсификации документов о польских офицерах со стороны КГБ СССР и его последующих суррогатных спецслужб в Российской Федерации, не имеет каких-либо достоверных подтверждений.

Эту грязную работу выполняла на протяжении всего “расследования” группа особо доверенных лиц, подобранных из числа специалистов в области архивного дела и продажных юристов, а также из числа лиц, хорошо владеющих компьютерной техникой.

Вольно или невольно, но для фальсификации дела о судьбе польских офицеров благоприятные условия в свое время создало само советское руководство.

В послевоенной советской истории информация на этот счет была скудной и неполной.

Объясняется это тем, что сменявшие друг друга политические элиты СССР не желали предавать гласности сведения о том, что накануне Великой Отечественной войны польские офицеры были осуждены и к началу войны находились в основном не в лагерях для военнопленных и интернированных, а в исправительно-трудовых лагерях.

Информация такого рода ничего хорошего не сулила: СССР был бы обвинен в нарушении международно-правовых норм, касающихся вопросов об обращении с военнопленными.

Кроме того, и поляки, и немцы ГДР были нашими союзниками по Варшавскому Договору 1955 года и в равной степени считались “братскими народами” — по социалистическому лагерю

Напоминать о Катыни означало напоминать о том, что поляков расстреляли немцы.

Мы и не напоминали, и как видите, теперь вину за расстрел польских офицеров взваливают на нас путем злостной и преднамеренной фальсификации исторических фактов.

Но это еще не все.

В Польше создан и действует так называемый союз “Катынских семей”, имеющий свое управление, знамена, хоругви. Этот “союз” насчитывает более 800 тысяч человек и является настоящим рассадником антирусских настроений.

Он не только культивирует ненависть к русским, но и ставит своей целью получение с нас огромной компенсации, наподобие той, что евреи получают с Германии за “Холокост”.

У нас, наверное, забыли, что еще в январе 2002 года во время своего визита в Польшу В. Путин сказал, что “не исключает возможности распространить на поляков российский закон о жертвах политических репрессий” (“РГ”, 18 01.2002).

Комментируя это высказывание, тогдашний и нынешний председатель Комитета Госдумы по законодательству П. Крашенинников, заявил: “Думаю, что такой вариант, очень гуманный по сути, в принципе возможен. Но он должен быть дополнительно проработан с точки зрения правовой.

Если есть желание и взаимный интерес, должно состояться заключение двустороннего соглашения по этому поводу, с тем чтобы ряд норм данного законодательства, в первую очередь те, что касаются финансовых вопросов распространялись и на граждан Польши, пострадавших от сталинского режима, и они смогли получить компенсацию” (“РГ”, 18.01.2002).

Таким образом, мы видим, что В. Путин и П. Крашенинников давно “закончили расследование дела” по польским офицерам и рассуждают только о том, какие правовые нормы приспособить для компенсационных выплат

Конечно, не только А Квасьневский и поляки, но и друг В. Путина — германский канцлер Г. Шредер, да и все немцы, рукоплещут нашему президенту за внимание и заботу об утверждении геббельсовской версии расстрела польских офицеров и ее новейшей интерпретации.

Помните, Геббельс объявил, что русские расстреляли в Катыни около 12 тысяч поляков, а нынешние российско-польские фальсификаторы “поправляют” герра Геббельса и объявляют: “Герр Геббельс немножко ошибся: в Катыни было расстреляно 4123 поляка, под Медным — 6 тысяч и в районе Харькова — около 4 тысяч”.

Поскольку перед бригадой нынешних следователей и их “экспертов” из академических кругов стоит задача по возможности как-то объяснить и устранить расхождения между “расследованием” Геббельса и их собственным, нельзя исключить, что они согласятся с бредовыми измышлениями своего предтечи и объявят, что всех поляков весной 1940 года в Катынском лесу “расстреляли войска НКВД”. Мыслишка-то о расстреле “войсками НКВД” польских офицеров вброшена по материалам пресс-конференции, проведенной Квасьневским 28 сентября 2004 года в Москве

Но какие бы следственные схемы фальсификаторы ни выстраивали — это будет одна бесконечная ложь, направленная на то, чтобы приписать преступление Гитлера, Геббельса, фашистской Германии нам — победителям европейского фашизма.

Перелицовка истории и глобальный пересмотр хода и итогов Второй мировой войны осуществляется ныне в невиданных масштабах. И то, что именуется “катынским делом”, в этом надругательстве над историей и жертвами европейского фашизма, и прежде всего — в надругательстве над жизнями 27 миллионов советских людей, отданными во имя Победы, занимает чрезвычайно важное место. Доказательств этому слишком много, чтобы не замечать этого.

Приведу выдержку из интервью, которое дал корреспонденту “Российской газеты” Наталье Шергиной “инженер человеческих душ” маститый Даниил Гранин:

“Корреспондент:

— Так чья историческая правда внушит уважение к государству тем, кто будет в нем жить через сто, двести (лет — Ю С)?

Д. Гранин:

— Меня абсолютно не интересует, что будет через сто лет! Я считаю, что мы сегодня нуждаемся в правде. Дозировать ее, думая о том, какие плоды она принесет через сто лет, нельзя.

Корреспондент:

— Как не беспокоиться, зная, что японская молодежь убеждена в том, что атомную бомбу на Хиросиму сбросили не США, а Советский Союз. Это ведь не случайность.

Д. Гранин:

— Верно, я был в Японии и сам слышал, что им так говорят. Там настолько высок престиж американцев, что все беды легко сваливать на Советский Союз.

Корреспондент:

— Следовательно, в других странах историю трактуют и дозируют. Это и есть пропаганда в интересах государства, против которой вы возражаете. А мы не перестаем раскачивать лодку абсолютного правдолюбия, обернувшегося надломом, неверием, равнодушием и цинизмом.

Д.Гранин:

— А вы, что, хотите, чтобы молодежь так же остро и эмоционально, как мы, переживали события Великой Отечественной войны?

Мы не вправе этого требовать, у них должна быть своя жизнь. С одной стороны, действительно, надлом в обществе серьезный. А с другой — нельзя вечно тащить за собой весь этот груз.

Во всем мире та война давно стала далекой историей. Согласен, молодежь становится более рациональной, прагматичной и даже черствеет. Компьютеризация, Интернет, коммерциализация — все сказывается. Но какое мы имеем право осуждать их образ жизни?

Они другие”. (“РГ”, 27.01.2004. №12).

Сверхтягостное впечатление оставляют слова “гуманиста и интеллигента” Д. Гранина.

Неужели он не понимает, что в Японии история Второй мировой войны уже полностью переписана по указке властей и японское общество, включая старшее поколение, воспринимает это как должное.

Но это же сознательное и кощунственное воспитание ненависти к России и русским.

А вот если мы будем напоминать своей молодежи о “той войне” и говорить о ней правду, то это, по Гранину, означает “вечно тащить за собой весь этот груз”.

Что с вами произошло на старости лет, Даниил Гранин?

Неужели вы, писатель, не понимаете, что это не “груз”, а память, без которой люди превращаются в манкуртов?

Конечно, вы все понимаете, но вам и таким, как вы, нужно, вместе с японцами, поляками и всем Западом, для которых “та война” вовсе не стала “далекой историей”, превратить нашу молодежь в двуногих существ, которые ничего, кроме компьютеров, Интернета и коммерции, не знают и знать не хотят

Все дело идет к тому, что лет через 20-25 американцы всю информацию, связанную с их атомной бомбардировкой в августе 1945 г. японских городов Нагасаки и Хиросима, засекретят и весь оболваненный мир, как нынешняя японская молодежь, будет указывать на еще не вымерших русских как на исчадие ада, которое хотело весь мир уничтожить с помощью ядерного оружия, но успело сбросить только две атомные бомбы на бедных японцев. И хвала всевышнему: в мире были и есть славные американские парни из морской пехоты, которые помешали злобным русским погубить земную цивилизацию.

И ведь что удивительно: наш МИД ни разу не выступил с нотой протеста против официальной политики Японии, которая так подло и низко клевещет на нас.

Почему молчите вы, президент Путин?

Почему вы все время толкуете о проявлениях “русского национализма”?

Самая настоящая русофобия и настоящий нацизм господствуют в США, Японии, странах Прибалтики, во всех натовских странах, и у них четко выраженная антироссийская направленность. Если вы этого не замечаете, то что нам думать о вас?

Почему вы проводите политику, которая оборачивается тем, что мы, вынесшие на своем горбу основную тяжесть в достижении Победы во Второй мировой войне, постоянно оказываемся кому-то что-то должны и перед кем-то виноваты?

Совсем недавно в ходе своего визита в КНР вы взяли и одарили китайцев исконно русскими землями площадью 340 квадратных километров,

Проснувшись утром, “россияне” никак не могли взять в толк, почему это они вдруг за одну ночь превратились в “китайцев” и почему им надо делать выбор между китайским и российским гражданством. Погоревали-погоревали, помянули Владимира Владимировича “незлым, тихим словом” и стали собирать свой скарб.

Теперь вы “размахнулись” шире: собираетесь вместе с министром иностранных дел Лавровым отдать японцам два острова Южно-Курильской гряды — Шикотан и Кунашир, ссылаясь на Декларацию 1956 года.

Но вы умалчиваете, что в начале шестидесятых годов Советское правительство уведомило японскую сторону о том, что предполагавшаяся возможность передачи этих островов Японии дезавуируется, так как последняя заключила с США военно-политический договор, направленный против СССР и других социалистических стран, расположенных в азиатском регионе.

Несмотря на ваше “великодушие”, японцы куражатся и заявляют, что заключат “мирный договор” (он нам нужен как пятое колесо в телеге) только после передачи им всех островов. Через некоторое время они скажут, что и Южный Сахалин должен им принадлежать.

Конечно, японцы, пользуясь нынешней слабостью Российской Федерации и странным безволием ее политического руководства, а также поддержкой НАТО во главе с США, ведут себя нагло, как закоренелые реваншисты

На очереди — Калининградская область, по-германски — Восточная Пруссия.

Это всем ясно, как и то, что ночь обычно темна!

Но ведь вы, Владимир Владимирович, как президент-юрист, должны знать, что согласно статье 8-й Декларации о государственном суверенитете РСФСР (РФ) от 12 июня 1990 года “Территория Российской Федерации не может быть изменена без волеизъявления народа, выраженного путем референдума”.

Из части третьей статьи четвертой Конституции РФ следует, что Российская Федерация “…обеспечивает целостность и неприкосновенность своей территории”.

Позвольте, если вы самолично, без проведения всероссийского референдума принимаете решение о передаче другому государству части территории РФ, а раболепная Государственная Дума послушно ратифицирует подобные “договоренности”, то что это, если не посягательстве на целостность и неприкосновенность территории страны?

Гнусная фальсификация “катынского дела”, осуществляемая нынешним режимом РФ, указывает на величайшую опасность, которая нависла над нашей страной и нашим народом. Такие “камни” в прошлое СССР — России бросают с далеко идущими целями

К сожалению, многие из нас этой опасности в достаточной мере не осознают и продолжают верить правителям, которые давно нас предали.

Журнал "Марксизм и современность". (Киев). 2005, № 1-2.  Статья переведена в электронный вид и предоставлена редакции "Правды о Катыни" Василием Викторовичем Куличем (г.Киев).

Владислав Швед

Ещё раз о записке Берия

(с уточнениями по состоянию на 10 апреля 2008 год) 

Источник информации — http://hrono.ru/statii/2008/shwed_beria.php

Ключевым документом официальной версии Катынского дела, по которой единоличная ответственность за гибель почти 22 тысяч пленных и арестованных поляков возложена на довоенное советское руководство, считается 4-страничная записка наркома внутренних дел СССР Л.Берии Сталину №794/Б от «_» марта 1940 г., обнаруженная в сентябре 1992 г. в «закрытом пакете №1» в Архиве Президента РФ (бывшем архиве ЦК КПСС). Эта записка одновременно считается подлинником решения Политбюро ЦК ВКП(б) П13/144-оп от 5 марта 1940 г. о расстреле 25.700 пленных и арестованных польских граждан.

В исследовании «Тайны Катыни», подготовленном совместно с координатором международного проекта «Правда о Катыни» С.Стрыгиным достаточно подробно проанализированы несуразности и ошибки в оформлении и содержании записки Берии, которые позволяют усомниться в достоверности этого документа. С.Стрыгин достоверно установил, что записку №794/Б следует датировать 29 февраля 1940 г., так как 29 февраля из секретариата НКВД были отправлены записки за № 793/б и №795/б. Однако по неизвестной причине на записке №794/Б указан март месяц без конкретной даты.

Не будем касаться других известных ошибок, допущенных в тексте записки. Отметим, что измерение отступов машинописного текста от края листа страниц (слева и сверху) позволило сделать вывод о том, что перепечатывался не вся записка, а лишь 2, 3 страницы. Это, при небольшом текстовом объеме записки и наличии огромного машбюро в НКВД СССР, также вызывает сомнение в достоверности документа. Однако «известный» катыновед Dassie (Алексей Памятных) подвергает сомнению эти выводы, делая упор на том, что Швед и Стрыгин сознательно «сжульничали», представив равными боковые отступы на 1-ой и 4-ой страницах записки.

При этом пан Dassie делает весьма "глубокомысленные" вывод: «Важно, что отступ на страницах 1 и 4 — тоже разный, а не одинаковый, как пишут Швед и Стрыгин. Авторы подгоняют цифры под свою теорию фальсификации страниц 2 и 3 в позднее время. Реальный же вывод иной — страница 4 тоже могла быть допечатана позже, после регистрации письма и подготовки его начальной версии, но, разумеется, перед заседанием ПБ (поскольку на странице 4 есть подпись Берии и пометка Сталина), а вовсе не в позднее хрущевско-горбачевское время, как того хотелось бы Шведу и Стрыгину.

Различие отступов на страницах 1 и 4 я считаю принципиальным, оно фактически разрушает гипотезу Стрыгина и Шведа о подмене только страниц 2 и 3 записки в существенно послебериевское (например, в хрущевское) время, поскольку допечатывалась (перепечатывалась), судя по всему, и страница 4 с подписью Берии — непосредственно перед заседанием ПБ 5 марта 1940 года».

Прекрасно, что Памятных удалось выяснить, что 4 страница записки Берии тоже перепечатывалась, причем на другой машинке. Но вывод он сделал более чем странный – записка Берии подлинная потому, что 4 страница перепечатывалась, да ещё на другой машинке!? Правда, Памятных не уточняет с какой целью она перепечатывалась? Перепечатывание 2 и 3 страницы записки он объяснял уточнением количественных данных о военнопленных поляках. Однако на 4 странице такие данные отсутствуют. Так зачем же она перепечатывалась? Этот вопрос Памятных не волнует, хотя он является определяющим.

Тем не менее, следует поблагодарить Dassie за въедливость, которая заставила меня ещё раз пройти по всей логической цепочке подготовки и внесения записки №794/Б от «_» марта 1940 г. на Политбюро ВКП(б), в результате чего были выявлены дополнительные факты, свидетельствующих о её сомнительной достоверности.

Однако об этом мы поговорим несколько позднее, так как прежде необходимо разобраться с некоторыми особенностями «научного» поведения Dassie, который тужится представить себя «объективным» исследователем катынской темы.

Чего боится Алексей Памятных?

Прежде всего, несколько слов об Алексее Алексеевиче Памятных. Он бывший ведущий научный сотрудник института астрономии РАН. В настоящее время, являясь членом международного общества «Мемориал», в основном занимается Катынским делом. Собрал значительный архив на эту тему. Как уже отмечалось выше, в Интернете публикуется под своим сетевым ником «Dassie». Является не просто ярым сторонником немецко-польской версии катынского преступления, но активно пропагандирует её в своих статьях, рецензиях и выступлениях. Аргументы и свидетельства, противоречащие этой версии, считает «лабудой» и всячески пытается их дезавуировать, прежде всего, в Интернете. В основном проживает в Варшаве. В Польше Памятных считается основным экспертом по Катынскому делу.

Непредвзятый наблюдатель без труда заметит, что, комментируя исследования оппонентов, А.Памятных сосредотачивает внимание не на основных вопросах, а копается во второстепенных деталях, неточностях и опечатках. Это не случайно. Ведь с достоверными фактами и архивными документами, свидетельствующими о том, что реальные обстоятельства гибели значительной части польских пленных и арестованных граждан на территории Советского Союза в период Второй мировой войны, пока не установлены, особо не поспоришь (о некоторых из этих фактов будет сказано ниже). Поэтому Памятных сосредотачивает свои усилия на том, чтобы путем навязывания псевдонаучных дискуссий о неточностях во второ- и третьестепенных деталях, подвергать сомнению основные факты и выводы независимых исследователей «Катынского дела».

В своих псевдонаучных статьях А.Памятных постоянно всех поучает, преподнося тривиальную банальщину, а в большинстве случаев невежественную галиматью, как некие «открытия». Удивляет его пристрастие к повторам. Так, Dassie к месту и не к месту цитирует гоголевского «Ревизора» относительно самовысеченной унтер-офицерской вдовы. Правда, трудно поверить, что Памятных осилил «Ревизора», вероятнее всего, он эту цитату перехватил у польского историка-русофоба А.Новака. Поистине навязчивой идеей является его желание «ликвидировать безграмотность» оппонентов. Он постоянно подчеркивает, что все его утверждения – это «в общем-то, ликбез».

Однако не составляет труда доказать, что «ликбез» необходим, прежде всего, самому Памятных. Позволю вернуться к своему сентябрьскому (2007 г.) письму. В нем я задал Памятных ряд вопросов. «Как Вы, «великий и непогрешимый», за столько лет корпения над этой проблемой не сумели заметить массу противоречий в показаниях катынских свидетелей: Сопруненко, Сыромятникова и Климова. Я уже не говорю о показаниях Токарева и Шелепина, в которых достаточно фактов и подробностей, просто «кричащих» о ложности их утверждений. Как же Вы, считающий себя выдающимся исследователем «Катынского дела», не заметили явной лжи и ошибок в «Записке Шелепина?».

Об интеллектуальном уровне господина Памятных свидетельствует его неспособность объективно анализировать даже те документы по Катынскому делу, которые он собственноручно вводит в научный оборот.

Например, в начале 2008 г.  А.Памятных разместил в Интернете отрывки из видеозаписи допроса бывшего начальника Управления по делам военнопленных НКВД СССР П.К.Сопруненко (http://community.livejournal.com/ru_katyn/15429.html). Судя по комментариям Памятных-Dassie, он всерьез считает показания Сопруненко не вызывающим никаких сомнений доказательством вины СССР в катынском преступлении. Однако видеозапись допроса Сопруненко наглядно демонстрирует совершенно иное. Любому беспристрастному зрителю сразу же бросается в глаза, как следователи Главной военной прокуратуры бесцеремонно «навязывали» Сопруненко нужные им ответы. Не один уважающий себя суд данную запись не примет как достоверное свидетельство. Но Памятных этого так и не понял.

Еще один вопиющий пример политической заангажированности и интеллектуальной немощности нашего «катыноведа» — комментарий Алексей Памятных к размещенным на его сайте в Интернете воспоминаниям известного польского юриста, профессора Ремигиуша Бежанека (Bierzanek, Remigjusz), Поручик Бежанек числился в немецких списках катынских жертв под № 1105, но прожил в Польше долгую жизнь после войны. В своих «Воспоминаниях и размышлениях», изданных в Варшаве в 2006 г. (Przez wiek XX. Wspomnienia i refleksje, Warszawa, 2006, s. 124-126), Р.Бежанек рассказал о том, как он в июне 1943 г., будучи в Радоме (Польша), попал в катынский эксгумационный список.

Памятных считает свидетельство Р.Бежанека подтверждением объективности проведенной нацистами в 1943 г. эксгумации останков польских офицеров в катынском лесу. Он пишет: «Вероятно, именно по визитке Бежанека, находившейся у кого-то из его знакомых, был неверно идентифицирован труп. Хотя в списке значится и чиновничье удостоверение на право скидки при проезде, неизвестна степень читаемости имени владельца удостоверения. Вероятно, обращение знакомых Бежанека послужило для немцев подтверждением того, что в могиле находится именно его труп. Нет оснований считать, что случай Бежанека является доказательством тезиса о том, что немцы фальсифицировали эксгумационные списки, нарочно вставляя в них "посторонних».

Поразителен вывод Памятных относительно удостоверения Бежанека. Без каких либо оснований он безапелляционно заявляет, что данное удостоверение было нечитаемо! В то же время Памятных-Dassie известно, что согласно списку Польского Красного Креста (ГАРФ ф. 7021, оп. 114, д. 35) подпоручик Бежанек Ремигиуш, Хенрик был опознан не только по визитке, но и по удостоверению на право скидки на железной дороге с фотографией. Если удостоверение было нечитаемо, то почему его указали в качестве документа опознания?!

Несмотря на то, что Р.Бежанек предельно ясно выразился «о методах немецкой пропаганды в катынском деле», Памятных вновь делает выводы, которые следует квалифицировать как элементарный подлог. Для этого достаточно обратиться к свидетельству самого Р.Бежаника.

Он пишет: «Из периода немецкой оккупации стоит, быть может, вспомнить следующий эпизод моей биографии — пожалуй, единственный в своем роде — который дает представление о методах немецкой пропаганды в катынском деле… Много лет меня беспокоил вопрос, как же так получилось, что моя фамилия оказалась в списке убитых в Катыни… Наконец, уже через 20 с лишним лет после войны мне все разъяснил активист аграрной партии, вице-председатель Высшей контрольной палаты Болеслав Галенза.

Так вот, во время войны, когда были обнаружены могилы в Катыни, газеты публиковали фамилии жертв, по 20-30 позиций в очередных номерах газет… Многие приходили в отделения ПКК (Польский Красный Крест) с вопросом, можно ли просмотреть весь список, или выяснить, есть ли в списке конкретная особа. Но в отделениях ПКК полного списка жертв не было, и работающие там сотрудники предлагали – вероятно, по указанию немецких властей- «Сообщите, о ком идет речь, и, как только получим данные, мы вас информируем».

В такой ситуации некоторые из подпольных организаций рекомендовали не ходить в отделения ПКК с подобными вопросами, поскольку из-за большого количества не идентифицированных останков, сообщенная отделению ПКК о пребывании в Советском Союзе конкретного лица как военнопленного информация будет использована немцами и через несколько дней фамилия данного человека появится в списке жертв» (выделено мною. В.Ш.).

Далее Р.Бежанек пишет, что Б.Галенза рассказал ему о том, как в 1943 г. он с коллегой доктором С.Щеткой решили проверить это предположение. Для этого они направились в радомское отделение ПКК и сообщили там фамилию Бежанека, как военнопленного, находящегося в СССР. Результат не заставил себя ждать. Вскоре фамилия Р.Бежанека появилась в публикуемых списках катынских жертв.

Без сомнения, у польских «подпольных организаций» были основания рекомендовать полякам не ходить в отделения Польского Красного Креста для уточнения судьбы родственников. Не случайно же радомские подпольщики Б.Галенза и С.Щетка решили устроить нацистам «контрольную закупку» с фамилией Р.Бежанека, на которую немецкие фальсификаторы тут же и попались. Однако Памятных и сторонники официальной версии всё равно твердят, что нет оснований сомневаться в «объективности» нацистских экспертов.

Напомним, что аналогичный случай с фальсификацией документов, якобы найденных в Катыни на останках некого Збигнева Богуцкого, впоследствии оказавшегося живым, описывает в своем расследовании «Катынь: Гитлер или Сталин?» известный французский историк и тележурналист Ален Деко. Он там же приводит свидетельство норвежца К.Йоханссена, бывшего узника лагеря Заксенхаузен, изложенные в 1945 г. полиции Осло, о том, что в этом лагере заключенные подделывали польские документы и фото для катынских жертв.

Можно было бы не уделять столько внимания такой личности как Памятных, если бы он так явно не демонстрировал «польскую» манеру ведения научных споров, т. е. полного игнорирования неудобных вопросов оппонента, навязывание выдуманных версии и рассматрение любой проблемы с позиций двойных стандартов. Эту методику достаточно ярко продемонстрировал известный американский политолог польского происхождения Збигнев Бжезинский в недавнем интервью российской газете «Аргументы и факты» («100 убитых в Тибете? Довольно скромно…» «АиФ» №14 от 2008-04-02). Любой, прочитавший это интервью, поймет, что спор с польскими политиками и историками по неудобным вопросам напоминает разговор с «глухими и слепыми».

Казалось бы, почему «объективный» исследователь катынской темы, каковым называет себя Памятных, «в штыки» встречает факты, противоречащие его версии? Давно известно, что «в спорах рождается истина». Ан нет, не тут–то было! Памятных и его единомышленники пуще огня боятся того, что такие факты позволят установить истину и антироссийский «status quo» в катынской теме, любовно выпестованный польскими русофобами, рухнет.

Современная ситуация с «Катынским делом» как нельзя лучше устраивает польских политиков и историков. В 1992 году Россия официально признала вину довоенного руководства СССР за катынское преступление и включилась в его расследование. Однако вскоре заняла пассивную позицию и до настоящего времени в ответ на польские претензии лишь отмалчивается.

Что же касается «недобитых» сторонников «сталинской версии», как «правоверные катыноведы» с польскими корнями называют версию о причастности немцев к катынскому расстрелу, пока хватает псевдоисториков в лице Памятных и Ко. Эти добровольные последователи геббельсовских пропагандистов всегда готовы навешать читателям «лапши на уши» и как «дважды два» доказать, что многостраничное исследование Шведа и Стрыгина о Катыни якобы базируется только и исключительно на «фальсифицированных» отступах в записке Берии!

Памятных до сих пор не попытался (хотя постоянно грозится) опровергнуть основные факты версии о причастности нацистов к расстрелу польских офицеров в Катыни. Пользуюсь случаем, хочу предоставить Памятных и его единомышленникам такую возможность. В своё время упомянутый польский историк Новак сформулировал десять вопросов, адресованных российским историкам на тему гибели красноармейцев в польском плену в 1919-1921 гг.

Я сформулирую 15 вопросов сторонникам немецко-польской версии катынской трагедии, основу которых составляют факты, изложенные в исследовании «Тайны Катыни».

1. Как объясняют польские исследователи и представители «Мемориала» тот факт, что, несмотря на то, что катынская акция НКВД была сверхсекретной, в Козьих горах оказалось достаточно копнуть землю на полтора метра и обнаружились захоронения более 4 тысяч расстрелянных офицеров в польской форме, две третьих которых имели при себе документы и вещи, позволявшие установить их личности?

2. Можно ли поверить в то, что нацисты провели объективное и беспристрастное расследование Катынского дела, которое, несомненно, санкционировал сам Гитлер, лично прилетавший в Смоленск 13 марта 1943 г.?

3. Почему польская сторона безоговорочно приняла результаты немецкой эксгумации 1943 г. и никогда не пыталась сопоставить официальные немецкие отчеты с свидетельствами очевидцев, посещавших Козьи горы в 1943 г.?  Это позволило бы выявить сомнительные манипуляции нацистов с захоронениями и установить реальные сроки вскрытия нацистами катынских могил.

4. Почему такие «закоренелые, неисправимые враги советской власти», как, возглавлявший подпольную организацию террористического Союза вооруженной борьбы (СВБ) на западной Украине полковник Леопольд Окулицкий, бывший прокурор Верховного суда Польши полковник Станислав Любодзецкий или обвиненный в шпионаже поручик Станислав Свяневич, получили в 1940-1941 гг. относительно небольшие лагерные сроки и вышли на свободу по амнистии от 12 августа 1941 г., а мобилизованные в 1939 г. простые интеллигенты, не имевшие ничего общего с польской системой военных, полицейских и карательных органов и никак не скомпрометировавшие себя участием во враждебных акциях против СССР, были безжалостно расстреляны?

5. Почему польские исследователи отрицают факт обнаружения в катынских захоронениях двухзлотовок военного выпуска, введенных нацистами в обращение. на территории польского генерал-губернаторства после 8 мая 1940 г и, которых не могло быть у польских офицеров из Козельского лагеря, если их расстреляли в апреле и первых числах мая 1940 г.? Эти банкноты видел и описал в статье в виленской газете "Гонец Цодзенны" Ю.Мацкевич (Goniec Codzienny. № 577, Вильно, 3 июня 1943).

6. Почему замалчивается факт обнаружения немецкими экспертами в катынских захоронениях останков польских ксендзов в длинных черных сутанах, более двухсот гражданских лиц, а также около семисот трупов в польском солдатском обмундировании? Известно, что в Козельском лагере содержались только польские офицеры.

7. Почему не вводится в научный оборот паспорт одного из четырех польских офицеров, останки которых были найдены польскими археологами. в катынской могиле №6 (по немецкой классификации) в 1995 г? Документ был направлен на экспертизу в Варшаву и исчез. Что мешает обнародованию результатов его экспертизы?

8. Как объяснить замалчивание в Польше показаний Пауля Бредоу, бывшего связиста при штабе группы армий «Центр», который в 1958 г. в Варшаве, во время процесса над Э.Кохом, одним из нацистских палачей, под присягой заявил, что осенью 1941 г. он видел: «как польские офицеры тянули телефонный кабель между Смоленском и Катынью». Во время эксгумации в 1943 г. Бредоу «сразу узнал униформу, в которую были одеты польские офицеры осенью 1941 г.»?

9. Почему представители «Мемориала» и польские исследователи игнорируют свидетелей катынской трагедии, подтвердивших причастность нацистов к «катынской трагедии»? Это, прежде всего, Катерина Девилье, Рене Кульмо, Карл Йоханссен, Вильгельм Гауль Шнейдер, а также А.Лукин, бывший начальник связи 136-го отдельного конвойного батальона конвойных войск НКВД.

10. Почему в Польше не придают значения интервью Кристины Щирадловской-Пеца (опубликовано 21.09.2007 г. на Интернет-сайте католической «Группы 33» из пригорода г. Катовице – Хожува и позднее перепечатанное в популярной «Gazete Wyborczej») о том, что в 1946 г. она вместе с другими поляками видела справа от железной дороги (катынский лес находится слева) неизвестные вплоть до настоящего времени захоронения польских офицеров?

11. Почему представители «Мемориала» и польские исследователи предпочитают не замечать ложные утверждения и недостоверности в записке Шелепина Хрущеву? Можно ли считать эту записку надежным историческим документом, а содержащиеся в ней данные достоверными?

12. Можно ли считать надежными историческими документами записку Берии №794/Б и выписки из протокола заседания Политбюро ЦК ВКП(б), если они оформлены с грубыми нарушениями и в их содержании допущены серьезные ошибки?

13. Почему польские исследователи и представители «Мемориала» не провели, как это было сделано с выводами комиссии Н.Бурденко, экспертизы показаний основных свидетелей по «Катынскому делу» Шелепина, Токарева, Сопруненко, Сыромятникова и Климова, в которых присутствует ряд несуразиц и противоречий?

14. Почему в Польше замалчивается скандал с результатами польской эксгумации 2006 г. в киевской Быковне, суть которого в том, что польские эксперты захоронения 150-270 расстрелянных в Киеве и захороненных в Быковне польских репрессированных граждан, попытались выдать за захоронения 3500 поляков из украинского катынского списка, якобы расстрелянных НКВД в 1940 г.?

15. Можно ли верить утверждениям польских экспертов о том, что на спецкладбище в Медном (под Тверью) обнаружены захоронения всех 6311 польских полицейских из Осташковского лагеря, если существуют документальные свидетельства того, что в 1941 г. на строительстве в районе шлюза №2 Беломорско-Балтийского канала работали «бывшие польские полицейские из западных областей Белорусской и Украинской ССР»?

Это лишь часть вопросов (в основу исследования «Тайны Катыни» легло более 50 подобных вопросов), которые вызывает немецко-польская версия катынской трагедии. Учитывая иезуитскую изворотливость Памятных и польских историков в уклонении от ответов на неудобные для них вопросы, предоставим читателям дополнительную информацию, дабы сузить возможности фальсификации ответов.

Напомним, что согласно инструкции НКВД о порядке расстрела, на телах расстрелянных не должно было оставаться никаких документом, предметов верхней одежды и иных вещественных свидетельств, позволяющих установить их личности или дату расстрела. Не случайно места захоронений даже известных политических деятелей, репрессированных в 30-е годы прошлого столетия, установить не удается. Но в Катыни всё наоборот.

Показания бывшего связиста вермахта П.Бредоу стали достоянием широкой польской общественности ещё 40 лет назад, после издания книги С.Орловского и Р.Островича «Эрих Кох перед польским судом». Но в современной Польше об этом предпочитают не вспоминать, так как якобы в «народной» Польше «правда» о Катыни была не возможна.

Тем не менее, в 1988 г. польские члены совместной комиссии по сложным вопросам признавали показания П.Бредоу и утверждали, что осенью 1941 г. в катынском лесу нацисты расстреляли польских офицеров из «второй волны», т. е. интернированных летом 1940 г в Литве и Латвии. Почему же в таком случае в надписях катынского мемориала не указано ни одного польского офицера, расстрелянного осенью 1941 г.?

Показания П.Бредоу нельзя игнорировать также и по той причине, что они подтверждаются другими свидетелями. Немецкий гражданин, бывший заключенный следственной тюрьме «Tegel» Вильгельм Гауль Шнейдер в апреле 1947 г. обратился в польское военное министерство с заявлением о виновниках преступления в Катыни. В июне того же года дал он соответствующие показания капитану Ахту и прокурору Савицкому в американской зоне оккупации.

Шнейдер заявил, что зимой 1941-1942 г.г. он находился в одной камере с осужденным к смертной казни немецким унтер-офицером из полка «Regiment Grossdeutschland». Унтер-офицер сообщил Шнейдеру, что этот полк «поздней осенью 1941 г., точнее в октябре этого года, совершил массовое убийство более десяти тысяч польских офицеров в лесу, который находится под Катынью» (Архив внешней политики РФ. Фонд 07,опись 30а, папка 20, дело 13, л. 23).

Необходимо также напомнить результаты расследования катынского преступления, осуществленного упомянутым выше авторитетным французским историком и тележурналистом Аленом Деко в середине 60-х годов прошлого столетия. В своем исследовании «Катынь: Гитлер или Сталин» он приводит свидетельство Рене Кульмо, бывшего заключенного немецкого Шталага II D. Р.Кульмо осенью 1941 г. встретил в лагере польского капитана Вензенского, только что привезенного немцами с Востока. Вензенский сообщил Р.Кульмо, что «фрицы там, на Востоке, совершили чудовищное преступление… СС уничтожили почти всю польскую элиту».

 А.Деко также упоминает француженку Катерину Девилье, известную, как лейтенант Красной Армии. Она одна из первых побывала в Катыни после её освобождения от нацистов и беседовала с местными жителями без контроля НКВД. Тогда же ей удалось посетить ещё сохранившийся в Катыни гитлеровский «Музей советских зверств», в котором были представлены так называемые вещественные доказательства из катынских могил.

Девилье поразило то, что в одной музейной ячейке с вещественными доказательствами она обнаружила фотографию своего знакомого Збигнева Богуцкого и копию его письма матери от 6 марта 1940 г. После войны Девилье встретила в Польше живого З.Богуцкого, который утверждал, что в марте 1940 г. он не писал и не мог писать письмо матери. «В этот момент она (Девилье) поняла, что Катынь – дело, целиком сфабрикованное немцами». В подтверждение свидетельства К.Девилье А.Деко сослался на приведенные выше показания бывшего заключенного лагеря Заксенхаузен норвежца Карла Йоханссена.

Известно свидетельство А.Лукина, бывшего начальника связи 136-го отдельного конвойного батальона конвойных войск НКВД, охранявшего лагерь с польскими военнопленными под Катынью. Он в июле 1941 г. принимал участие в неудачной эвакуации заключенных этого лагеря. Его свидетельство 2 мая 1990 г. фиксировала на видеокамеру группа польского тележурналиста Анджея Минко. Оно также представлено в книге российского журналиста В.Абаринова «Катынский лабиринт».

В 2005 г. в Центральном архиве Министерства обороны РФ в Подольске российскими историками был обнаружен, находящийся на секретном хранении протокол допроса немецкого военнопленного, принимавшего личное участие в расстреле польских офицеров в Катынском лесу (ЦАМО, фонд 35, оп.11280, д.798, л.175). Как уже говорилось, попытки ввести его в научный оборот не удались.

Заявления о том, что это протокол допроса немецкого карателя Арно Дюре, известного по ленинградскому судебному процессу 1945 г., не серьезны. В ЦАМО хранится протокол допроса немецкого военнопленного, проведённого сотрудниками СМЕРШа. Находится он в фонде управления Командующего ВВС РККА. Ясно, что он не имеет отношения к А.Дюре. Кстати, показания А.Дюре бессмысленно засекречивать, поскольку информация о них была опубликована в газете «Ленинградская правда» от 29.12.1945 г.

Юзеф Мацкевич, виленский журналист побывал в Катыни по рекомендации Вернера Клау, начальника Отдела прессы при Областном комиссариате города Вильно (Gebietskomissariat Wilna-Stadt) во второй половине мая 1943 г. Свои первые впечатления о катынских захоронениях он изложил в статье в виленской газете "Гонец Цодзенны." Впоследствии он издал книгу «Катынь».

Объяснение, что Мацкевич мог ошибиться с двухзлотовками, несерьезно. Для этого достаточно прочитать текст газетной статьи Мацкевича: «Лежат кое-где и отдельные мелкие — по два злотых — купюры военного выпуска; в одном месте я видел червонцы» (подчеркнуто мною. В.Ш.). Можно спутать цифру, но считать ошибочной целую фразу «два злотых — купюры военного выпуска» несерьезно.

Особо следует сказать о свидетельстве Кристины Щирадловской-Пец. Она утверждает, что в мае 1946 г. она и ряд других польских граждан, возвращавшихся из России в Польшу, во время вынужденной остановки поезда недалеко от Катыни, справа от железной дороги в лесу видели «громадный раскопанный ров – могилу, в которой находились человеческие останки. О том, что это были останки польских офицеров, свидетельствовали детали мундиров (пуговицы с орлами). Тела частично мумифицировались, поскольку почва была песчаная. Уложены они были слоями и было их «очень много»).

Известно, что все раскопки в Катыни в 1943 и 1944 гг. велись только слева от железной дороги (если ехать из Смоленска). О раскопках захоронений польских офицеров в Катыни в 1946 г., тем более с правой стороны железной дороги, сведения отсутствуют. Останки каких польских офицеров видела К.Щирадловская? Но польских исследователей Катыни этот факт не заинтересовал. Видимо для них интерес представляют только поляки, погибшие от рук НКВДистов.

Записка председателя КГБ А.Шелепина первому секретарю ЦК КПСС Н.Хрущеву № 632-ш от 3 марта 1959 г., считающаяся главным документом, подтверждающим гибель 21.857 поляков весной 1940 г., содержит целый «букет» вопиющих неточностей и ошибок. В ней утверждается, что выводы комиссии Н.Бурденко, согласно которым «все ликвидированные там поляки считались уничтоженными немецкими оккупантами… прочно укрепились в международном общественном мнении». Это явная ложь, так как на Западе всегда господствовало мнение, что поляков расстреляли сотрудники НКВД.

В записке Шелепина большинство абзацев содержат неточные сведения. Тем не менее, в отличие от выводов комиссии Бурденко, у польских историков и представителей «Мемориала», не возникло ни малейшего сомнения в отношении данных, приведенных в записке Шелепина. Как правило, ссылаются на комиссию экспертов Главной военной прокуратуры, работавшую с кремлевскими документами в 1992-1993 гг., которая сделала вывод, что наиболее точные итоговые данные по погибшим польским военнопленным (21.857 человек) содержатся в записке Шелепина. При этом «эксперты» странным образом не заметили вышеотмеченные неточности и явные ошибки, присутствующие в этой записке. Вероятно, основную роль здесь сыграло то, что записка Шелепина полностью вписывалась в версию единоличной вины довоенного советского руководства, которую отстаивали эксперты.

Аналогичный подход отличал работу польских экспертов и археологов, исследовавших в 1991-2006 гг. захоронения польских граждан на территории бывшего СССР. Так, осуществив вскрытие захоронений на спецладбище НКВД в Медном, польские эксперты заявили, что здесь обнаружены останки всех 6311 польских полицейских, содержавшихся в Осташковском лагере. При этом они безаппеляционно утверждали, что все захоронения на территории спецкладбища в Медном являются «польскими», хотя члены тверского «Мемориала» и сотрудники Тверского УФСБ еще в первой половине 1990-х годов установили, что на этом кладбище также захоронено свыше 5.000 советских людей – жертв репрессий 30-х годов.

Крест на утверждениях польских экспертов о том, что в Медном захоронены все польские полицейские из Осташковского лагеря ставит уже упомянутый «Отчет о служебной деятельности 155 полка войск НКВД по охране Беломорско-Балтийского канала им. тов. Сталина за 1-е полугодие 1941 года». В нём сказано: «На участке 1 и 2 роты в январе месяце с/г прибыло несколько этапов з/к в лагерь около 2-го шлюза, один из этапов был с з/к западных областей Белорусской и Украинской ССР исключительно бывшие полицейские и один в Вол-озерское отделение севернее 7-го шлюза в 5 клм.» (РГВА, ф. 38291, оп.1, д. 8, л. 99). Это могли быть польские полицейские только из Осташковского лагеря, которые, в январе 1941 г. были живы.

Возможные отговорки польских оппонентов о том, что вышеперечисленные 15 вопросов в первую очередь, должны быть адресованы российской Главной военной прокуратуре, не корректны. Известно, что польская сторона и представители общества «Мемориал» постоянно подчеркивают, что их ИНТЕРЕСУЕТ СУДЬБА КАЖДОГО ПОГИБШЕГО ПОЛЬСКОГО ГРАЖДАНИНА, причастного к катынской трагедии.

Однако абсолютно ясно, что «мемориальца» Памятных, как и большинство его польских единомышленников, не волнуют реальные обстоятельства гибели значительного количества польских граждан, бесследно сгинувших на территории СССР в период Второй мировой войны. Их вполне устраивает официальная версия катынской трагедии, которая позволяет Польше оказывать давление на Россию.

Хочется надеяться, что наступит время, когда все, без исключения, факты и свидетельства, имеющие отношение к судьбе польских граждан, погибших на территории СССР в период Второй мировой войны, будут тщательно исследованы российскими следователями. А в заключение дело № 159 «О расстреле польских военнопленных из Козельского, Осташковского и Старобельского лагерей НКВД в апреле — мае 1940 г» будет рассмотрено в независимом суде столь беспристрастно, что в будущем будет полностью исключена возможность кому-либо спекулировать на катынской трагедии.

Столь пространное вступление в тему обусловлено не желанием убедить в чем-то Памятных и его единомышленников. Это бессмысленное занятие. Как уже говорилось, они предпочитают не слышать аргументов оппонентов и в дискуссии продолжают тупо отстаивать одни и те же установки. Так, весной 2007 г. Памятных был дан исчерпывающий ответ по поводу личности поручика Поликарпа Рогаля-Рогайло, эксгумированного в 1943 г. в Катыни. Тем не менее, и в декабре того же года Памятных в «живом журнале» А.Дюкова продолжал утверждать, ссылаясь на польские источники, что поручик Рогаля не имеет ничего общего с поручиком Рогайло.

Эти источники известны не только Памятных. Однако, чтобы в них не утверждалось, известно, что жена сына Поликарпа Рогаля от первого брака Здислава, проживающая в настоящее время в Великобритании, носит фамилию Рогайло. Это неопровержимо свидетельствует, что действительная фамилия польского поручика Рогаля была Рогайло. «Лабуду» в очередной раз следует адресовать Памятных.

Аналогично Памятных ведет себя в ситуации с погрешностью при сравнении отступов текста на страницах 1 и 4 в записке Берия. Он мусолит эту тему на все лады уже несколько месяцев. В октябре 2007 г. он вновь разразился псевдоисследованием этих «отступов», из которого следует только одно — как измеритель Dassie не плох. Но на большее он не способен.

Памятных так и не понял, что различие в отступах на разных страницах записки Берии позволяет нащупать более фундаментальные проблемы. Например, влияние практики подготовки и проведения Политбюро ЦК ВКП(б) при Сталине на процесс подготовки записки №794/Б.

Но до проблем подобного уровня Памятных предпочитает не подниматься. Я же рискну это сделать, дабы показать, что углубленное исследование обстоятельств подготовки записки Берии на Политбюро позволяет достаточно определенно судить о степени её достоверности.

Шила в мешке не утаишь

Как уже говорилось, Памятных выявил, что четвертая страница записки Берии тоже печаталась в другое время и на другой машинке. Однако это только подтверждает выводы о сомнительной достоверности записки Берии. Надо же додуматься до утверждения, что в НКВД, где, как говорилось, было огромное машбюро, руководство, вероятно, из жалости к «загруженности» машинисток, дало указание перепечатать лишь три из четырех страниц записки?!

Что же касается «гипотезы Стрыгина и Шведа», то в исследовании «Тайны Катыни» мы не ставили задачу доказать, что записка Берии была сфальсифицирована именно во времена Хрущева. Основное внимание хрущевскому периоду было уделено в связи с достоверными сведениями о том, что именно в этот период в архивах Лубянки и Кремля происходила интенсивная чистка и корректировка документов сталинского периода. Бывший секретарь ЦК КПСС Фалин В.М. в личной беседе сообщил, что в 1956 г. в зданиях ЦК КПСС и КГБ для работы так называемых «экспертов» с этими документами даже были выделены специальные помещения. Об этом ему рассказывал один из «экспертов», работавший в одном из этих кабинетов.

Однако после заявления известного российского историка Юрия Николаевича Жукова на радиостанции «Серебряный дождь» можно с большой степенью вероятности утверждать, что к фальсификации катынских документов и, прежде всего, записки Берии, в 1992 г. приложили руку «специалисты» из администрации Ельцина.

Ю.Жуков, профессионализм и объективность которого признают даже оппоненты, сообщил, что в начале 90-х годов он обратился в Архив Президента РФ с просьбой предоставить ему материалы о так называемой «преступной» деятельности КПСС, которые готовились для Конституционного суда РФ. В архиве ему вручили "тоненькую папочку", внутри которой находились около 30 листов ксерокопий разрозненных документов на различные темы. Среди этой подборки Ю.Жуков обнаружил «ключевой документ» катынского преступления. Это была ксерокопия «записки Берии Сталину» на одном листе с предложением НКВД о расстреле 2-3 тысячи пленных польских офицеров, виновных в военных и других преступлениях. В известной сегодня 4-х страничной «записки Берии», на которой базируется официальная версия, предлагается расстрелять всех 14.700 пленных поляков из Козельского, Старобельского и Осташковского лагерей , а также 11.000 арестованных поляков, содержавшихся в тюрьмах Западной Украины и Белоруссии.

Несомненно, Ю.Жуков видел и держал в руках ксерокопию подлинной записки Берии Сталину № 794/Б от 29 февраля 1940 г. Попытки Ю.Жукова ознакомиться с оригиналом записки были отвергнуты под предлогом сохранения государственной тайны.

Ю.Жуков отметил, что резолюция в левом верхнем углу ксерокопии записки отсутствовала, так во время копирования она была прикрыта. Юрий Николаевич полагает, что «резолюция отвергала предложение, иначе ее бы не закрыли. Ведь нужно было что — обвинить всех и вся в нашем прошлом. Все мои попытки получить оригинал, чтобы прочитать резолюцию, были отвергнуты — государственная тайна». Поскольку тогда тема Катыни Жукова не интересовала, он не придал особого значения своей находке и только в связи с шумихой, поднятой в 2008 г. по поводу фильма «Катынь», вспомнил о записке.

Свидетельство Ю.Жукова не единично. В декабре 2007 г. состоялась личная встреча с Галкиным Виктором Ефимовичем, сотрудником Общего отдела ЦК КПСС, работавшим с «закрытым пакетом №1» по Катыни. Во время встречи В.Галкин рассказал, что в 1981 году по поручению заведующего отделом В.У.Черненко он возил записку Берии из «закрытого пакета №1» тогдашнему председателю КГБ Ю.В.Андропову и министру иностранных дел А.А.Громыко. Однако, когда ему были показана цветная цифровая копия 4-х страничной записки Берии, якобы «случайно» обнаруженная 24 сентября 1992 г. в «закрытом пакете №1» в Архиве Президента РФ, он заявил, что подобного документа не видел и не помнит.

Галкин настаивал на том, что записка Берии, которую он возил Андропову и Громыко, была напечатана на одном листе. Он видел её при конвертировании записки в кабинете Черненко. Однако в тот момент я с сомнением отнесся к заявлению В.Галкина, полагая, что он спутал записку с выпиской из решения Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г., которая действительно была напечатана на одном листе. И лишь после заявления Ю.Жукова понял, что память В.Галкина не подвела.

Помимо этого следует напомнить утверждения представителей ельцинской администрации о том, что вплоть до «случайного» обнаружения «закрытого пакета №1» 24 сентября 1992 г. о записке Берии и постановлении Политбюро ЦК ВКП(б) никому не было известно. Однако в экспертном заключении, составленном представителями президента для слушания «дела КПСС» в Конституционном суде 7 июля 1992 г., было сказано, что «есть веские, хотя и косвенные основания полагать, что расстрел польских офицеров был санкционирован Политбюро ЦК ВКП(б) на заседании 05.03.1940 г.».

Несомненно, что авторам вышеупомянутого заключения был известен факт существования сверхсекретного решения Политбюро, а соответственно и записки Берии. Возможно, именно в это время в кулуарах Кремля велась работа с этими документами. Упомянув в экспертном заявлении о «неизвестном» постановлении Политбюро ЦК ВКП(б) представители президента фактически «прокололись». Вероятно, аналогично «прокололись» и работники Архива Президента РФ, когда вручили Ю.Жукову первоначальную подборку комплекта документов для Конституционного Суда РФ, над которыми впоследствии поработали соответствующие «специалисты».

В этой связи достоверность 4-х страничного варианта записки, якобы «случайно» обнаруженного в сентябре 1992 г. в Архиве Президента РФ, как и в целом официальной версии, представляется весьма сомнительной.

Рассуждения Памятных по поводу того, что «уже в течение многих лет записку Берии с резолюциями может найти любой школьник, а вот "ведущий научный сотрудник Института российской истории РАН" Юрий Жуков найти ее не может» просто не серьезны. Абсолютно ясно, что Ю.Жуков имел в виду записку на одном листе. А Памятных продолжает твердить о 4-страничном варианте записки, которую он считает подлинной. В качестве аналогии напомним, что ряд картин из российских коллекций, в начале 90-х годов признанные экспертами подлинными и принадлежащими кисти известных художников, как выяснилось, являются подделками. При этом многие из них упоминались в официальных каталогах и демонстрировались на выставках, но от этого они не стали подлинными. Такая же ситуация и с 4-страничной запиской Берии.

Акцент на несуразностях, присутствующих в оформлении и содержании этой записки, преследовал цель добиться проведения повторной официальной экспертизы. Однако и без такой экспертизы очевидно, что записка с таким букетом нарушений и неточностей вряд ли родилась в секретариате НКВД. Каким бы извергом не был Берия, в умении работать с документами ему и его секретариату не откажешь. Инструкции, разработанные под руководством Берии, до сих пор считаются шедеврами.

Но Памятных, как и других сторонников польской версии, это не интересует. Они всеми силами пытаются сохранить существующий «status quo», основанный на катынских документах из «закрытого пакета №1». Это позволяет им сохранить положение «мэтров» Катыни, которое они сегодня занимают в польском научном сообществе, и которое дает им немалые материальные преимущества.

Что же касается перепечатывания отдельных страниц (три из четырёх) записки Берии, то дело не столько в том, сколько страниц перепечатывалось, сколько в том, что при существовавшей в сталинский период практике подготовки и проведения Политбюро ЦК ВКП(б) подобные действия с запиской были лишены всякого смысла.

Это стало предельно ясным после реконструкции порядка проведения Политбюро ЦК ВКП(б) при Сталина.

Перманентное Политбюро

Некоторая информация о порядке принятия решений при Сталине содержится в воспоминаниях Хрулёва начальника тыла Красной Армии и авиаконструктора Яковлева (Яковлев А.С. Цель жизни. Записки авиаконструктора. М.: Изд-во политической литературы, 1987 г. (пятое издание). С. 394, 400).

Вот как вспоминал процесс принятия решений Государственным Комитетом Обороны в годы войны начальник тыла Красной Армии А.В.Хрулёв: «Вы, возможно, представляете себе все это так: вот Сталин открыл заседание, предлагает повестку дня, начинает эту повестку обсуждать и т.д. Ничего подобного! Некоторые вопросы он сам ставил, некоторые вопросы у него возникали в процессе обсуждения, и он сразу же вызывал: это касается Хрулёва, давайте сюда Хрулёва…

В течение дня принимались десятки решений. Причем, не было такого, чтобы Государственный Комитет заседал по средам или пятницам, заседания проходили каждый день и в любые часы, после приезда Сталина…

Следует также иметь в виду, что, если у вас имелось важное и неотложное дело, можно было придти в кабинет Сталина и без приглашения. Я так делал неоднократно, и Сталин меня не разу не выгонял. Да он никого не выгонял.

Надо было сидеть и слушать. Но когда создавалась какая-нибудь пауза, я обычно говорил:

-У меня есть один вопрос.

-Сидите. (Что значило – этот вопрос он будет рассматривать)» (Карпов В.В. «Генералиссимус». Историко-док. изд. Кн.2. Калининград. 2002, с. 23-24)

И хотя Хрулёв рассказывал о заседаниях ГКО, аналогично проходили и заседания Политбюро. Это подтвердили бывшие многолетние сотрудники Общего отдела ЦК КПСС. Специального дня проведения Политбюро при Сталине не существовало. Оно фактически не начиналось и не кончалось. Политбюро проходило в перманентном режиме и было полностью подчинено воле Сталина. Вопрос государственной важности мог быть рассмотрен Политбюро в любой момент, если этого требовали обстоятельства. Сроки представления материалов на Политбюро не регламентировались. В этой связи не было необходимости резервировать даты регистрации документов, представляемых на Политбюро.

Однако, для убедительности наших утверждений, рассмотрим соответствовала ли практика принятия решений Государственным комитетом обороны практике принятия решений Политбюро. Для этого проанализируем тетради записи приема Сталиным посетителей.

27 июня 1941 г. Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение №П33/134-оп о переброске оборудования и кадров авиационных предприятий из Москвы и Ленинграда в восточные районы страны (Известия ЦК КПСС. № 6, 1990. с. 209-210). Предложения вносил нарком авиационной промышленности Шахурин.

Реализация данного решения была поручена Шахурину, Кагановичу (члену ПБ, наркому путей сообщения), Вознесенскому (председателю Госплана СССР), Микояну (член ПБ, зам. Пред. Совнаркома).

Согласно тетради записи лиц, принятых Сталиным, 27 июня 1941 у Сталина побывали следующие лица (Исторический архив» № 2, 1996. с. 3-72)

1.Вознесенский – 16.30–16.40.

2.Молотов – 17.30–18.00, 19.35-19.45, 21.25-24.00

3.Микоян – 17.45–18.00, 19.35-19.45, 21.25-2.35

4.Берия – 21.35-24.00

_____________________

_____________________

20. Вознесенский — 22.15-23.40

21.Шахурин — 22.30-23.10

22. Дементьев — 22.30-23.10

23.Щербаков – 22.30-24.00

24.Шахурин – 0.40—0.50

25.Меркулов – 1.00-1.30

26.Каганович – 1.10-1.35

27.Тимошенко – 1.30-2.35

28.Голиков — 1.30-2.35

29.Берия – 1.30-2.35

30.Кузнецов – 1.30-2.35

В этой череде посетителей сталинского кабинета, принимавших личное участие в принятии важнейших государственных решений, однозначно сложно определить не только то, когда рассматривался конкретный вопрос о переброске авиапредприятий, но даже то, когда в этот день началось и закончилось заседание Политбюро. Однако можно сделать вывод, что Сталин непосредственно в ходе обсуждения рабочих вопросов определял, какие из рассмотренных вопросов оформить решением Политбюро, какие — ЦК ВКП(б) и СНК СССР, какие — ГКО и т. д. Вероятнее всего, вопрос авиапрома рассматривался Политбюро с 22.30 до 23.10 час. При этом присутствовали три члена ПБ — Сталин, Молотов, Микоян и один кандидат в члены ПБ — Берия. Член ПБ Каганович прибыл уже после ухода Шахурина.

Обстоятельства принятия решения об эвакуации авиапредприятий подтверждают объективность воспоминаний Хрулева и указывают на перманентный характер проведения заседаний Политбюро при Сталине.

Но скептик скажет: «Такая практика была в период войны, а нас интересует весна 1940 г.» ! Приведем еще один пример. Рассмотрим, как принималось решение Политбюро ЦК ВКП(б) об улучшении охраны госграницы в западных областях Украины и Белоруссии (Прот. ПБ №13. п. 117 (оп) от 2 марта 1940 г.). Это решение принималось на основании записки №793/б от 29 февраля 1940 г. за подписью Берия и Хрущева.

Записка №793/б была напечатана на бланке НКВД СССР и была зарегистрирована в секретариате НКВД 29 февраля 1940 г. Соответственно, за доставку записки адресату отвечал секретариат НКВД. Однако, этот документ нельзя было направлять в ЦК ВКП(б) без подписи первого секретаря ЦК КП(б) Украины Хрущева, который в то время бывал в Москве только наездами, поскольку большую часть времени тот жил и работал в Киеве.

Берия, как кандидат в члены Политбюро, не мог пригласить к себе члена Политбюро (лица, более высокопоставленного по сравнению с ним в партийной иерархии!). Нормы делового этикета и статусной субординации в ВКП(б) и КПСС всегда соблюдались очень строго. Согласно этим нормам, кандидат в члены ПБ товарищ Берия должен был направить записку фельдпочтой или попытаться встретиться с членом ПБ товарищем Хрущевым лично. Такая возможность у Берии была, т.к. 1 марта 1940 г. Хрущев находился в Москве, и даже побывал у Сталина с 20.25 до 20.35 час.

Однако суть не в том, где был в тот день Хрущев и когда он подписал записку №793/б. Важно, что он её подписал, а 2 марта 1940 с 21.20 до 21.25 час. он вновь был в кабинете Сталина. В это время у Сталина, помимо Хрущева, находились ещё два члена ПБ: Ворошилов и Молотов. Вот выписка из тетради записи приема у Сталина от 2 марта 1940 г.

Ворошилов – 20.05-22.05

Молотов — 20.15-22.05

Шахурин – 20.20-21.45

Баландин — 20.20-21.45

Хрущев – 21.20-21.25

Лепин — 21.25 – 21.45

Алексеев – 21.25 – 21.45

Кузнецов – 21.45 – 21.55

Последние вышли 22.05

Ворошилов – 23.10 – 01.50

Шапошников – 23.10 – 01.50

Ковалёв – 23.10 – 00.05

Василевский – 23.10 – 01.50

Молотов – 23.12 – 01.50

Последние вышли в 01.50 час.

С большой долей вероятности можно предположить, что принятие решения по записке №793/б состоялось в период с 21.20 до 21.25 час. Но вновь мы не можем говорить о специальном заседании Политбюро! Среди общих рабочих вопросов решались и вопросы, которые потом оформлялись как решение Политбюро.

Относительно того, каким образом записка №793/б была внесена на Политбюро (принес ли её Хрущев или она пришла фельдпочтой), сказать сложно. Ясно одно, записка, прежде чем попасть к Сталину, попала на стол его секретаря Поскрёбышева. Об этом свидетельствуют пометки Поскрёбышева.

В записке №793/б Поскребышев сделал несколько подчеркиваний, отметил синим карандашом пункт 3 предлагаемых НКВД мероприятий, и включил его в постановляющую часть решения ПБ. Нет сомнений, что Поскрёбышев свои пометки разноцветными карандашами делал до передачи документа Сталину. Сталин доверял Поскрёбышеву и пометки позволяли ему сразу же сосредоточить внимание на важнейших местах рассматриваемого документа. Не случайно пребывание Хрущева в кабинете Сталина 2 марта ограничилось 5 минутами. Документ о госгранице был заранее проработан и процесс принятия окончательного решения был предельно кратким.

Добавим, что элементы перманентного режима проведения Политбюро сохранились при Брежневе и Горбачеве. Правда, в этот период проведение заседаний Политбюро ЦК КПСС осуществлялось в единый день — четверг (11 час утра). Однако вопросы на Политбюро поступали в Общий отдел ЦК КПСС постоянно, без ограничений.

Все поступившие вопросы включались зав. Общим отделом ЦК КПСС в «Перечень вопросов, вносимых на рассмотрение Политбюро ЦК КПСС». Некоторые вопросы, требовавшие оперативного решения, или не требовавшие обсуждения, зав. Общим отделом, по согласованию с Генсеком (иной раз и самостоятельно), направлял членам Политбюро для ознакомления и принятия решения. Это процедура называлась «на голосование». Рассмотренные членами Политбюро материалы, с их мнением, пометками и подписью возвращались в Общий отдел ЦК КПСС, где на их основе готовилось решение Политбюро, которое включалось в протокол. Документы «особой папки» членам Политбюро для ознакомления и принятия решения развозили на спецмашинах два сотрудника Общего отдела ЦК КПСС Галкин и Фаддин.

Накануне заседания Политбюро, в среду вечером, зав. Общим отделом шел к Генеральному секретарю, который на основе «Перечня вопросов, вносимых на рассмотрение Политбюро» определял (простой галочкой) какие вопросы внести на рассмотрение Политбюро ЦК КПСС. Таким образом формировалась повестка дня очередного заседания Политбюро.

Однако, и после того как повестка дня Политбюро была сформирована, вопросы на Политбюро продолжали поступать. Это, как правило, были вопросы государственной важности МИДа, КГБ и Минобороны, требовавшие неотложного решения. Генсек в таком случае давал команду включить их «за повестку». По свидетельству бывших сотрудников Общего отдела ЦК КПСС количество вопросов «за повесткой» нередко превышало количество вопросов, внесенных накануне в официальную повестку дня Политбюро.

Необходимо заметить, что при оформлении и регистрации решений Политбюро ЦК КПСС, принятых непосредственно на заседании, использовались арабские цифры, а решений, принятые «опросом» («голосованием») – римские. Как видим, никаких ограничений по срокам при внесении документов на рассмотрение Политбюро в сталинский период никогда не существовало. Поэтому повторимся, предварительная регистрация записки Берия в секретариате НКВД была лишена всякого смысла.

Сталин и Поскребышев.

Поскрёбышев, кремлевский цензор

О роли Поскрёбышева в организации работы Сталина необходимо сказать особо. Анализ цифровых копий 16 документов (предоставлены С.Стрыгиным), подписанных Берией и адресованных Сталину и Молотову, показал следующее. Все документы, в том числе и адресованные Молотову, прежде чем попасть к Сталину, прорабатывались его секретарем Поскрёбышевым. Он красным карандашом отмечал для Сталина наиболее важные места в документах, требующие решения. Основные числовые данные и места, требующие повышенного внимания, Поскребышев отмечал синим карандашом.

Например, записка Берии №5725/б от 23 декабря 1939 г. «О строительстве железнодорожной линии, соединяющей Кировскую железную дорогу с Северной», содержащая много предложений НКВД и цифровых данных, Поскребышев буквально исчеркал красным и синим карандашом. Это не случайно, так как вопрос строительства этой дороги в период советско-финской войны был стратегическим. И хотя эту записку Сталин так и не прочитал (как уже говорилось он доверял Поскрёбышеву и дал устное согласие, о чем написано в записке) Поскребышев досконально проработал эту записку.

В ряде случаев Поскребышев на страницах документа оставлял пометку в виде малой буквы «п». На некоторых документах, которые Сталин должен был внимательно прочитать, на первой странице, выше текста, Поскрёбышев писал красным карандашом «От т. Берия» (записки Берия за №657/б от 23 февраля 1940 г., №1021/б от 7 марта 1940 г., №3561/б от 6 сентября 1940 г.).

Политбюро 5 марта 1940 г.

Основываясь на вышеизложенном, постараемся выяснить, когда и как 5 марта 1940 г. проходило заседание Политбюро ЦК ВКП(б). В настоящее время официально считается, что 5 марта 1940 Политбюро приняло решения по 10 вопросам. Из них вопросов «особой папки» было рассмотрено два: о расстреле польских военнопленных и арестованных граждан (Прот. ПБ № 13. п. 144) и об изготовлении нового саркофага для тела В.И.Ленина (Прот. ПБ № 13. п. 145). Эти вопросы рассматривались на основании записок Берии, соответственно, №794/Б и №815/б.

Согласно тетрадям записи приема Берия был у Сталина только 27 февраля и 7 марта 1940 г. Он не участвовал в заседании Политбюро 5 марта и поэтому разговоры о том, что Берия лично принес на заседание Политбюро записку №794/Б лишены всяких оснований.

Надо иметь в виду, что после войны кабинет Берии находился в нескольких десятках метров от кабинета Сталина на одном и том же этаже, в том же коридоре. Мне доводилось бывать в этих кабинетах. В бывшем кабинете Сталина в 1990 г. сидел Пред. Совмина Н.Рыжков, а в бывшем кабинете Берии — вице-президент СССР Г.Янаев.

Но в 1940 г. Берия не был членом Политбюро и не мог претендовать на кабинет в Кремле. Поэтому он довольствовался кабинетом на Лубянке. Записку Сталину он мог либо привезти сам, либо направить в Кремль фельдпочтой. Время доставки корреспонденции с Лубянки в Кремль и обратно обычно составляло считанные минуты.

Дело с принятием решения Политбюро по военнопленным полякам, вероятно, обстояло так. 27 февраля 1940 г. Сталин вызвал Берия, выслушал ситуацию с польскими гражданами, находящимися в лагерях и тюрьмах, и дал указание подготовить записку с соответствующими предложениями НКВД. Были ли это предложения расстрелять всех поляков или только тех, на которых был компромат, пока остается невыясненным.

5 марта 1940 г. рабочий день Сталина начался после 20 часов. В эти дни Сталин был занят завершающим этапом советско-финской войны. Согласно записям приема в этот вечер Сталин приглашал к себе следующих партийных и военных деятелей:

Молотов (чл. ПБ) — 20.40-00.10

Ворошилов (чл. ПБ) – 20.45-00.10

Шапошников – 20.50 – 00.10

Павлов – 20.50 – 23.35

Василевский — 20.50 – 00.10

Кравченко – 22.15 – 23.35

Смушкевич — 22.15 – 23.35

Кузнецов – 23.00 – 23.35

Огольцов 22.15 – 23.35

Последние вышли в 00.10 час.

Надо полагать, что решение по записке №794/Б принималось в рабочем порядке тремя членами Политбюро: Сталиным, Ворошиловым и Молотовым в период с 20.45-00.10 час.

На записке Берии №794/Б от «_» марта 1940 г., считающейся подлинником постановления Политбюро ЦК ВКП(б), подпись Сталина стоит первой. Далее на этой записке расписались Ворошилов, Молотов и Микоян. Так как Микоян 5 марта не присутствовал у Сталина, он расписался позднее. Не будем касаться странной манеры, в которой были сделаны эти резолюции. Об этом говорилось достаточно.

На левом отступе записки сотрудница Общего отдела ЦК ВКП(б) Хряпкина написала «т. Калинин-за, т. Каганович-за», хотя они 5 марта в кабинете Сталина не появлялись. Их мнение было выяснено опросом.

Что же касается второго вопроса «особой папки» по поводу изготовления нового саркофага для Ленина, то записка №815/б от 2 марта 1940 г., на основе которой было принято решение Политбюро, была адресована Председателю Совнаркома СССР Молотову. Он начертал на ней резолюцию «за» и направил её секретарю Сталина Поскрёбышеву, который, как это было принято, проработал её и доложил Сталину. Сталин лично участвовал в комиссии, осматривавшей старый саркофаг Ленина, и хорошо знал суть дела. Поэтому он, удовлетворившись докладом Поскрёбышева, поручил тому оформить решение Политбюро опросом (Прот. ПБ № 13. п. 145).

Это подтверждается тем, что на записке Берии № 815/б помимо резолюции Молотова с резолюцией «да», на левом отступе записки присутствует запись фиолетовыми чернилами «т. Калинин – за», ниже, объединенные фигурной скобкой фамилии Сталина, Ворошилова, Кагановича с надписью «за», ещё ниже добавлено Микоян – «за».

         Вероятно, это был один из вариантов принятия решений Политбюро по тем вопросам, которые Сталин уже заранее проработал. Каким образом 5 марта 1940 г. осуществлялось принятие решений Политбюро по остальным 8 вопросам, установить не удалось. Вероятно, 5 марта днем Молотов проработал эти вопросы и согласился с необходимостью принять по ним решения Политбюро. Некоторые из этих вопросов, возможно, он сам согласовал со Сталиным и другими членами Политбюро (например, с Калининым). По остальным это осуществил Поскрёбышев.

Записка №794/Б

Вышеизложенное позволяет сделать вывод о том, что времени в НКВД на подготовку записки №794/Б было более чем достаточно (с 27 февраля до 5 марта 1940 г.). Цейтнота не было, как не было необходимости датировать записку февралем, она могла быть зарегистрирована и датирована 5 марта. Главное, чтобы она была у Сталина вечером этого дня. Недисциплинированности Сталин не терпел.

Также абсолютно ясно, что при вышеизложенном порядке подготовки и проведения Политбюро не было никакой необходимости заранее резервировать февральский регистрационный номер для записки №794/Б. Как уже говорилось, записка могла быть датирована и 5 марта, если она в этот вечер попадала к Сталину.

Памятных пишет «Согласен с тем, что записка Берии была зарегистрирована 29 февраля 1940 года. Регистрируя ее, Берия или начальник секретариата НКВД С. С. Мамулов знали, что к предстоящему заседанию Политбюро ЦК ВКП(б) она будет дополнена свежими данными, а потому в последний день февраля на ней, на первой странице, было указано «… марта».

Памятных так и не объясняет, ПОЧЕМУ записку необходимо было зарегистрировать именно февралем. Ну, разве что прошел по НКВД слух, что в марте журнал регистрации закончится, а нового не дадут. Но это уже тема для анекдота.

Также не интересует Памятных то, что при регистрации записки были допущены две существенные ошибки. Во-первых, на записке отсутствовала конкретная дата. Во-вторых, записка, зарегистрированная февралем, была датирована мартом. Для начальника секретариата НКВД Мамулова эти две ошибки становились роковыми, так как выявление первой ошибки (отсутствие даты) неизбежно влекло выявление второй. Он. как опытный работник должен был это понимать. А Мамулов и в ус не дул. Как это объяснить? Недоумков, какими Памятных пытается представить работников секретариата Берии, в центральном аппарате НКВД не держали.

Выявление этих ошибок было практически неизбежным. Согласно отметкам на записке после секретариата НКВД её должны были читать минимум три человека – Берия, Поскрёбышев и Сталин. Возникает вопрос – могли ли они не заметить отсутствие даты?

Само по себе отсутствие даты не такое уж страшное преступление. Выявлены факты, когда Берия сам проставлял окончательные исходящие даты. Так, на записке №5725/б о строительстве железнодорожной линии исходящую дату «23 дек. 1939 г.», вероятно, проставил карандашом сам Берия, поскольку в секретариате НКВД дата и исходящий номер всегда ставились чернилами. В записке №5837/б Берия исправил дату «2?» (вторую цифру не удалось установить) на «30» декабря 1939 г. Рукой Берия красным карандашом вписана дата «29» февраля 1940 г. и в письме №793/б. Безусловно, отсутствующую дату на записке №794/Б Берия поставил бы непременно.

Бывшие работники ЦК КПСС отмечали, что при Брежневе нередко основой для принятия решения на Политбюро были черновики записок без даты и регистрации. В данном случае ситуация складывалась следующим образом. Некий министр приходил на прием к Л.Брежневу прозондировать какой-то важный вопрос. В ходе беседы выяснялось, что Генсек считает необходимым принятие незамедлительного решения по обсуждаемой проблемой. Брежнев предлагал оставить у него черновик записки, с которой пришёл министр, накладывал резолюцию и направлял в Общий отдел для оформления. Вероятно, нечто подобное было возможно и при Сталине. Однако здесь сомнения вызывает целый букет нарушений, связанных с принятием и оформлением решения Политбюро о судьбе польских военнопленных.

Продолжим анализ ситуации с запиской Берии. Известно, что документы на подпись руководству приносили и приносят, как правило, без даты. Ведь не всегда известно, когда они будут подписаны. Нередко документы находились у руководства (например, у Брежнева) по неделям, а некоторые так и не подписывались. И только после подписи руководителя, в секретариате имели право проставить дату и исходящий номер.

Однако сделаем допущение, представим, что текст записки №794/Б был заранее выверен и согласован с Берией и ему принесли на подпись зарегистрированный документ. Опять нестыковка. Берия должен был в курсе дела относительно предварительной регистрации записки февралем, а ему приносят мартовскую записку, да ещё и без даты.

Полагать, что Берия мог не заметить отсутствия даты в записке на имя Сталина, просто несерьезно. В вопросах оформления документов Берия слыл педантом. В какой-то мере это было обусловлено тем, что Берия какое то время учился в строительном ВУЗе, всерьез увлекался архитектурой и считал, что в нем пропал великий архитектор. Не случайно, за глаза Берия в НКВД называли «архитектором». Его наиболее известной работой является архитектурная композиция площади Гагарина в Москве (ранее площадь Калужской заставы).

Возникает вопрос, зачем Берии была необходима столь сложная процедура регистрации записки №794/Б? Напомним, что эту катавасию с регистрацией записки Памятных объясняет тем, записка «будет дополнена свежими данными, а потому в последний день февраля на ней, на первой странице, было указано «… марта». Эту фразу я прочитал несколько раз, но так и не понял «почему потому?». Скверно обстоят дела с логикой у нашего исследователя.

Не говоря уже о том, что все рассуждения Памятных разбивает в пух и прах всё тот же вопрос – ЗАЧЕМ надо было регистрировать записку февралем, если заранее было известно, что она будет направлена на Политбюро только в марте?

Более того, процедура регистрации записки №794/Б, которую так ярко нарисовал Памятных, содержит в себе признаки подлога документа особой государственной важности. Согласно официальной регистрации в НКВД, Сталину была направлена записка №794/Б от 29 февраля 1940 г. А фактически он получил записку №794/Б от «_» марта 1940 г., которую из НКВД формально не отправляли.

Не один нотариус, ни один суд не признают записку №794/Б от «_» марта 1940 г., с учетом данных её регистрации, достоверной. Представьте себе паспорт гражданина, в котором датой выдачи значится март, а в записях отдела внутренних дел указано, что этот паспорт выдан в феврале. Паспорт будет признан недействительным.

В этой связи проведем небольшой ЛИКБЕЗ. Регистрация документов была придумана и введена не для того, чтобы некто Памятных имел возможность поупражняться в своих «изысканиях». Регистрация, во-первых, позволяет систематизировать поток исходящих и входящих документов и облегчить их поиск. Во-вторых, благодаря регистрации можно проверить подлинность любого документа, путем сверки с копией, оставленной в папке исходящих документов. Это главное.

С формальной точки зрения записка №794/Б от «_» марта 1940 г. является подложным документом со всеми вытекающими последствиями. Мог ли Мамулов пойти на подобное и ЗАЧЕМ?

Допустим на этом настоял Берия. В таком случае Мамулов должен был уделить записке особое внимание, дабы не допустить в её оформлении недочетов, которые могли вызвать ненужный интерес в Кремле. Однако записка была направлена без даты — как бы специально для того, чтобы спровоцировать запрос Поскрёбышева в секретариат НКВД для уточнения даты регистрации. В итоге получается, что Мамулов всё делал для того, чтобы «подставиться»? Его спасло только то, что запрос из Кремля не состоялся. В этой связи возникает предположение, что, возможно, Поскребышев и Сталин получили записку №794/Б, датированную февралем и несколько иного содержания?

Напомним, что «исследователи» типа Памятных постоянно подчеркивают бесчеловечный характер сталинской системы, в которой оплошность или ошибка советского служащего нередко выдавалась за идеологическое вредительство и имела весьма печальные последствия. В то же время ошибок и неточностей, допущенных в сверхсекретных катынских документах особой важности из «закрытого пакета №1» более чем достаточно для того, чтобы задуматься, это случайность или…?

Возьмем, к примеру, выписку из протокола № 13 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г. Машинистка, печатая этот важнейший документ, допустила ошибку в исправлении, внесенном, как считается, лично Сталиным. В записке Берия Сталин синим карандашом зачеркнул фамилию Берия и после фамилии Меркулова вписал фамилию его зама Кобулова. Но машинистка в выписке напечатала не «Кобулов», а «Кабулов» и никто этого не заметил. Можно ли это объяснить небрежностью? И почему никто не обратил на это внимания? Ведь при Сталине и за меньшие ошибки наказывали.

Напомним, что выписки из протокола № 13 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г., хранившиеся в «закрытом пакете №1» фактически являются не официальными документами, а обычными информационными копиями. На выписке, адресованной Берия, которая по сути должна быть оригиналом, отсутствует печать ЦК ВКП(б) и подпись Сталина, или хотя бы его факсимиле. Если это официальная копия, то на ней должна быть печать Общего отдела, запись «Копия верна» и под ней подпись зав. Общим отделом ЦК ВКП(б).

На выписке, адресованной Шелепину, присутствуют просто невероятные для партийного делопроизводства ошибки. Дата принятия решения Политбюро 5 марта 1940 г. заменена датой её отправки Шелепину, т. е. 27 февраля 1959 г. В результате решение ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г. превратилось в решение Политбюро ЦК ВКП(б) от 27 февраля 1959 г.?! Копия этой выписки заверена печатью не ЦК ВКП(б), а ЦК КПСС. Фамилия Сталина допечатана на другой машинке.

Но самое главное в том, что на этих копиях выписок, которые якобы направлялись Берия (дважды) и Шелепину, отсутствуют подписи, подтверждающие, что с этими выписками знакомились именно Берия и Шелепин. Возможно, Берия и Шелепину направлялись другие копии, но тогда зачем в «закрытом пакете №1» хранятся эти копии? Все эти несуразности не имеют логического объяснения. В связи с чем возникает настоятельная необходимость подвергнуть вышеупомянутые выписки дополнительной экспертизе.

Однако вернемся к галиматье, придуманной Памятных по поводу предварительной регистрации и полистового перепечатывания записки №794/Б. Его логика породила удивительные перлы. Процитируем их: «Записка Берии была зарегистрирована в секретариате НКВД 29 февраля 1940 года, а затем, непосредственно перед заседанием Политбюро ЦК ВКП(б) 5 марта она была пополнена новыми данными — такая модификация записки привела к различию технических деталей текста на страницах 2, 3, 4 по сравнению со страницей 1. Более того, страницы 1, 2 и 3 печатались на одной машинке, а страница 4 — на другой (по-видимому, в самый последний момент перед заседанием ПБ ЦК 5 марта 1940 год)».

После прочтения опять возникают вопросы — Не проще ли было зарегистрировать записку 4 марта, ведь новые данные пришли 3 марта? Кто этому мешал? И надо ли было небольшую по объему записку перепечатывать по частям, если проще и быстрее было бы перепечатать её целиком?

С первым вопросом мы уже разобрались, поэтому остановимся на втором. В записке № 794/Б содержится 3453 знака с пробелами. На первой странице – 1083 знака с пробелами, на втором листе – 1091 знак с пробелами, на третьем листе – 986 знаков с пробелами, на четвертом листе – 293 знака с пробелами.

Даже начинающая машинистка после окончания курсов машинописи печатает не менее 250 знаков в минуту. Вероятно, перед войной на механических машинках эта скорость была ниже. Но старожилы говорят, что, машинисток, печатавших менее 200 знаков в минуту, в ЦК и НКВД на работу не брали. А в современном аппарате Госдумы не редкость операторы, печатающие 400 знаков в минуту.

Для справки. В настоящее время рекордсменом мира по машинописи является москвичка Лукина Элеонора Алексеевна с результатом 796 знаков в минуту.

Как видим, в любом случае перепечатывание всей записки №794/Б у опытной машинистки заняло бы не более 15 мин. Памятных утверждает, что листы записки перепечатывались в связи с уточнением данных о количестве польских военнопленных в лагерях. Кстати, эти уточненные данные отличались от данных на 29 февраля всего на 14 человек. Стоило ли из-за них перепечатывать записку, если в итоге указанные в записке предложения НКВД по расстрелу всё равно не совпали с реальным числом военнопленных и арестованных на 36 и 315 человек?!

Ну, а теперь наступило время повторного ЛИКБЕЗА для Памятных.

Профессиональная машинистка, получившая задание перепечатать срединный лист, просчитает, на какое количество знаков изменился текст, и для его совпадения с текстом следующей страницы будет варьировать величину отступов, бокового и нижнего. Однако утверждается, что в записке Берия менялись только цифры. В таком случае количество знаков на странице должно было остаться неизменным. Поэтому отступы также должны были остаться прежними. Но они изменились. Из этого следует, что также менялось содержание записки.

Перепечатка срединных листов связана с тем, что каждый раз необходимо рассчитать так, чтобы концовка предыдущей страницы совпала с началом следующей. Даже сейчас, с использованием компьютерного форматирования текста, это представляет определенную проблему. А на механических пишущих машинках такая процедура каждый раз требовала кропотливого подсчета общего количества символов на странице и виртуозной «подгонки» окончания последней строки с точностью до одного знака. Это уже не 5, и даже не 15 минут. Возникает вопрос – а не проще ли было перепечатать за 15 минут всю записку. Ясно одно, домыслы Памятных о причинах перепечатывания 2, 3 и 4 листа записки №794/Б, являются просто невежественным бредом. Образно говоря, Памятных предлагает лететь из Москвы в Сочи через Новосибирск. Долго и дорого.

Стенания же Памятных по поводу допущенной Стрыгиным и Шведом трехмиллиметровой погрешности при измерении величины отступов текста на страницах 1 и 4 напоминают «уточнения», весьма популярные в cвое время у средневековых схоластов — сколько чертей помещается на игольном ушке. Какая разница, сколько чертей, если и одного достаточно, чтобы испортить жизнь человеку! В нашем же случае главное то, что различные отступы текста на страницах «записки Берии №794/Б» позволяют утверждать – некоторые листы записки перепечатывались.

С большой степенью вероятности можно утверждать, что листы записки перепечатывались, не столько в связи с внесением уточненных количественных данных, сколько в связи с изменением содержания текста на 2 и 3 страницах.

Но остаются невыясненными вопросы, по чьему указанию и когда перепечатывались страницы записки? Чем было обусловлено именно полистовое перепечатывание? Ответа на них пока нет. Но вряд ли это делалось в секретариате НКВД. Объяснения Памятных по данному поводу просто примитивны.

Как видим, проблема трехмиллиметровой погрешности при измерении величины отступов текста на первой и четвертой страницах в споре о достоверности записки Берия является далеко не столь принципиальной, как её пытается представить Памятных, заявляя на этом основании о «жульничестве» и «недобросовестности» авторов исследования «Тайны Катыни» Стрыгина и Шведа.

Кто высек себя в этой ситуации, предоставим судить читателям.

Еще раз о Поскрёбышеве и записке №794/Б

Выше отмечалось, что Поскрёбышев внимательно прорабатывал каждый документ, предназначенный для Сталина и, соответственно, на Политбюро ЦК ВКП(б). Особое внимание при этом он уделял цифровым данным, содержащимся в документах.

Странно, что записка №794/Б с крайне важной информацией, касающейся судьбы 25.700 бывших польских граждан, содержит только одну отметку Поскрёбышева — «п» и один подчерк красным карандашом на 3 странице. Вызывает удивление, что Поскрёбышев не подчеркнул ни одного важного момента в этом документе, ни одной цифры, хотя в менее важных документах это присутствует.

Поскрёбышева абсолютно не заинтересовали противоречия в цифрах, указанных в записке №794/Б. Речь идет о том, что в пояснительной части записки указывается, что в лагерях НКВД содержится 14.736 военнопленных, а в тюрьмах — 10.685 арестованных поляков, а в резолютивной части предлагается расстрелять 14.700 военнопленных и 11.000 арестованных поляков.

Не обратил Поскрёбышев и на отсутствие даты на записке. Если, как говорят, он не хотел портить отношений с Берия, то позвонил бы в секретариат НКВД, уточнил дату регистрации и сам вписал бы её. Но этого нет. Возможно ли подобное, если Поскрёбышев работал с запиской №794/Б? Возникает предположение, возможно на Политбюро была отправлена иная записка №794/Б? Сегодня, после упомянутого заявления Ю.Н.Жуков, эта версия становится очевидной.

Необходимо отметить другой важный факт. Берия, как правило, во всех документах, адресованных Сталину или Молотову, писал «НКВД СССР считает необходимым…», но при этом обязательно просил принять решение или дать санкцию по предлагаемым мероприятиям: «Прошу Ваших указаний», или «Просим Вашей санкции», или «Прошу Ваших решений» и т.п.

Во всех исследованных документах такие просьбы присутствуют. Однако в записке Берия № 794/Б её нет. Следует отметить, что, за исключением записки № 794/Б, на всех исследованных документах НКВД, в левом верхнем углу записки проставлены инициалы машинисток НКВД СССР (ао, вс, ?и, ак, кв), печатавших документы.

Особо следует сказать о подписях членов ПБ. Подпись Сталина на документах исследуемого периода, как правило, состояла из слова «за», переходящего в букву «И», точки, похожей на вертикальную палочку и двух букв «Ст», оканчивающихся загогулиной. Однако на записке Берии Председателю СНК СССР Молотову № 657/б от 23 февраля 1940 г. Сталин расписался полностью — «за Сталин». Подписи членов ПБ Молотова, Ворошилова, Микояна на разных документах варьируются. Поэтому не специалистам акцентировать вопрос идентичности подписей на записках Берия бессмысленно.

Подпись Берия в отличие от подписей членов Политбюро Молотова, Микояна, Ворошилова на всех исследованных документах каллиграфична и практически всегда идентична. Она, как правило, находится правее и почти не захватывает наименование должности «народный комиссар внутренних дел». В записке №794/Б подпись Берия частично находится под наименованием должности «…их дел».

Однако, как уже отмечалось, все эти признаки носят двойственный характер и могут быть основанием только для настояния осуществить независимую официальную экспертизу, но не для утверждения о безусловной фальсификации записки.

Подведем итоги. Учитывая выявленные особенности подготовки и предоставления материалов на Политбюро и проведения заседаний Политбюро ЦК ВКП(б) в 1939- 1940 гг. можно сделать следующие выводы.

1. Не существовало никаких объективных причин, обусловивших необходимость резервирования февральского регистрационного номера для записки Берии. Записка могла быть зарегистрирована в марте 1940 г., в день её отправления в Кремль.

2. Исследование практики работы с документами секретариатов Берия и Сталина в 1939 г. и 1940 г. позволяет с большой степенью уверенности утверждать, что записка, зарегистрированная февралем 1940 г., не могла быть оправлена на Политбюро с датировкой «март» 1940 г. и без конкретной даты.

Если допустить такую возможность, то записка без даты неизбежно должна была вызвать вопросы у секретаря Сталина Поскрёбышева, который без сомнения, постарался бы установить дату её регистрации.

3. Не удалось выявить ни одной важной причины, в силу которой возникла необходимость неоднократного полистового перепечатывания записки. Проще и быстрее было перепечатать записку целиком.

4. С большой степенью вероятности можно утверждать, что листы записки перепечатывались не столько в связи с внесением уточненных количественных данных, сколько в связи с изменением содержания текста на 2 и 3 страницах. Соответственно, особую важность приобретает определение датировки перепечатывания этих страниц записки и возможных авторов этой процедуры.

5. Нарушения в оформлении и ошибки в содержании записки №794/Б от «_» марта 1940 г. не поддаются логическому объяснению. Нельзя же согласиться с утверждением Памятных о том, что подобное в секретариате НКВД было в порядке вещей.

6. Рассуждения Памятных относительно причин нарушений при регистрации записки № 794/Б и её неоднократного полистового перепечатывания являются не более чем домыслами, обусловленными низким профессиональным уровнем исследователя и неспособностью извлекать информацию об исследуемых событиях из источников, не имеющих прямого отношения к исследуемой теме.

7. Выводы, изложенные в пунктах 2, 3 и 4 позволяют настоятельно требовать проведения дополнительной независимой экспертизы записки №794/Б от «_» марта 1940 г.

8. Учитывая заявление Ю.Жукова о существовании в начале 90-х годов в Архиве Президента РФ ксерокопии записки Берии, отпечатанной на одном листе с предложением расстрелять не 25 тысяч, а 2-3 тысячи пленных и арестованных поляков, требование проведения дополнительной экспертизы 4-х страничного варианта записки становится предельно настоятельным.

Уточнено и дополнено 10 апреля 2008 года.  Владислав Швед.

Госдума приняла заявление «О Катынской трагедии и ее жертвах»

Источник информации — http://parlament-club.ru/news,1,1203.htm

26 ноября Государственная Дума приняла заявление «О Катынской трагедии и ее жертвах».

Документ подготовлен Комитетом по международным делам, Комитетом по делам Содружества Независимых Государств и связям с соотечественниками, Комитетом по делам ветеранов.

«Семьдесят лет назад, говорится в документе, — были расстреляны тысячи польских граждан, содержавшихся в лагерях для военнопленных НКВД СССР и тюрьмах западных областей Украинской ССР и Белорусской ССР.

В официальной советской пропаганде ответственность за это злодеяние, получившее собирательное название Катынской трагедии, приписывалась нацистским преступникам. Эта версия долгие годы оставалась предметом подспудных, но от этого не менее ожесточенных дискуссий в советском обществе и неизменно порождала гнев, обиду и недоверие польского народа.

В начале 1990-х годов наша страна совершила важные шаги на пути к установлению истины в Катынской трагедии. Было признано, что массовое уничтожение польских граждан на территории СССР во время Второй мировой войны стало актом произвола тоталитарного государства, подвергшего репрессиям также сотни тысяч советских людей за политические и религиозные убеждения, по социальным и иным признакам».

Осуждая террор и «массовые преследования граждан своей страны и иностранных граждан как несовместимые с идеей верховенства закона и справедливости», Государственная Дума выражает «глубокое сочувствие всем жертвам необоснованных репрессий, их родным и близким».

В Заявлении отмечается, что копии многих документов, хранившихся в закрытом архиве Политбюро ЦК КПСС, уже переданы польской стороне.

«Необходимо и дальше изучать архивы, выверять списки погибших, восстанавливать честные имена тех, кто погиб в Катыни и других местах, выяснять все обстоятельства трагедии», — говорится в документе.

«В Катынских рвах покоятся тысячи советских граждан, уничтоженных сталинским режимом в 1936 — 1938 годах, — говорится в Заявлении. — Именно на них отрабатывалась технология массовых убийств, которая затем в том же месте была применена в отношении польских военнослужащих. Рядом находятся и могилы советских военнопленных, расстрелянных гитлеровскими палачами в годы Великой Отечественной войны.

Наши народы заплатили огромную цену за преступления тоталитаризма. Решительно осуждая режим, пренебрегавший правами и жизнью людей, депутаты Государственной Думы от имени российского народа протягивают руку дружбы польскому народу и выражают надежду на начало нового этапа в отношениях между нашими странами, которые будут развиваться на основе демократических ценностей.

Достижение такого результата будет лучшим памятником жертвам Катынской трагедии, которых уже с исчерпывающей очевидностью реабилитировала сама история, воинам-красноармейцам, погибшим в Польше, советским солдатам, отдавшим свои жизни за ее освобождение от гитлеровского нацизма».

Управление по связям с общественностью и взаимодействию со СМИ