Источники информации — http://pedsovet.org/forum/index.php?autocom=blog&blogid=319&&st=10 (29.09.2009.)
— http://www.contrtv.ru/common/4020/ — "Неуд" всей американской системе образования
Айрат Димиев
Шокирующие будни американской школы. Записки учителя
Общеобразовательная школа США. Собственный восьмилетний опыт
Комментарий А.В. Краснянского. Айрат Димиев обладает ясным и точным мышлением. Он написал очень интересную, увлекательную и полезную книгу. Айрат разрушает миф о том, что американская школа (речь идет не об элитарных школах) — лучшая в мире школа.
Вы также поймете, почему именно американские "педагоги" сочиняли такие опусы, как задания международной программы PISA. Системный анализ этих заданий (к сожалению, пока далеко не всех) есть на моем сайте — https://avkrasn.ru/category-2.html.
Прошу извинить, что последовательность глав обратная: 10 — 1, а не 1 — 10. Так на сайте http://pedsovet.org/, а у меня, к сожалению, нет времени переделывать последовательность глав.
Глава 10
Взрослые игры
Чтобы избежать упреков в субъективности, дополню картину обзором совершенно объективного документа.
Вообще-то я погрешил против истины, заявив, что работа учителя никак не контролируется. Контролируется, но весьма своеобразно. Внутри дистрикта есть целый департамент, который отвечает за систему профессиональной подготовки и оценки работы учителей. Называется эта структура Professional development and appraisal system, сокращенно PDAS. Задача этой системы — способствовать профессиональному росту учителей, а также оценивать их работу с выставлением отметки по итогам учебного года.
Каждый учебный год работающий учитель независимо от его стажа, опыта и заслуг обязан повысить свой уровень посредством посещения минимум сорока часов семинарских занятий. На этих занятиях лекторы-методисты энергично пытаются убедить учителей со стажем в том, что их методы и приемы безнадежно устарели. Оказывается, последние достижения науки доказали, что учить нужно по-другому, и вот сейчас методисты покажут — как именно.
Сегодняшняя американская школа наводнена огромным количеством таких “новых” педагогических методик — так называемых new learning strategies.
Меня больше всего поражает в поведении методистов тот факт, что эти деятели ловко и без тени смущения выдают старые как мир мысли за свои собственные разработки. Они ведут себя так, как будто открывают совершенно новый неизвестный миру велосипед. В итоге предлагают полностью отказаться от того, что учитель традиционно делает в классе, и начать преподавать исключительно по их методике.
По сути дела это не педагоги, а простые маркетологи, которые рекламируют свой товар так, как если бы это была зубная паста. И это вполне понятно – прибыль от разработки и продажи этих новых методик не меньше, а много больше, нежели от продажи зубной пасты. За всем этим стоят огромные деньги. Львиная доля бюджетных денег, отпущенных правительством на образование, идет в карман компаниям, разрабатывающим и продвигающим в государственные школы “новые” образовательные методики. Не вызывает никакого сомнения, что внедрение этих методик было предварительно пролоббировано в соответствующих структурах.
Поскольку деньги уже заплачены, учителям ничего не остается делать, как сидеть и слушать бред лекторов-методистов. Все учителя прекрасно понимают, что им впаривают фуфло, но никто из них не пытается возразить. То ли это бесполезно, то ли правила игры такие.
Ниже я еще остановлюсь на этих семинарах, призванных “повысить” квалификацию учителей, а сейчас перейду ко второй функции департамента — оценке учителей.
Передо мной лежит официальный документ Houston ISD Appraisal Record, отражающий результат оценки моей работы учителем за год, подготовленный завучем этой школы. Это стандартный документ, совершенно одинаковый для всех учителей независимо от стажа и предмета, будь то математика, физкультура, английский или музыка. Оценка делается в основном по факту посещения урока проверяющим плюс общие впечатления от учителя, сложившиеся за год работы.
Качество работы учителя оценивается по восьми показателям, каждый из которых в свою очередь является суммой от пяти до девяти независимых критериев.
Большинство из них просто невозможно адекватно перевести на русский, так как в нашем языке напрочь отсутствуют соответствующие эквиваленты. Для российского ума это просто ничего не значащий набор слов. Поэтому там, где сложно перевести, я сохранил название на английском.
Первый показатель — Students Participation — оценивает работу учителя по степени вовлеченности ученика в учебный процесс. Он состоит из пяти пунктов: непосредственно вовлеченность в обучение, успешность обучения, успешность в критическом мышлении и решении задач. Самый интересный пункт здесь “успешность обучения”. Как вы думаете, на основании чего может проверяющий за тридцать-сорок минут присутствия в классе сделать вывод по этому пункту? Может ли он оценить реальные знания учеников? Конечно нет! Таким образом, оценивается лишь степень понимания учениками непосредственно объясняемого материала. И делается это очень просто – чем больше учеников откликается на вопрос учителя, или, говоря по-русски, чем больше рук, тем выше успех в обучении. Какой вопрос был задан классу — абсолютно никого не волнует. Это может быть и дважды два. Ну и конечно же успешность обучения зависит от полученных учениками отметок. То есть учитель, выставляя оценку ученикам, как бы оценивает свою же работу.
В российской школе на открытые уроки ходят коллеги, ведущие тот же предмет, которые оценивают в первую очередь правильность подачи материала. Здесь же, как правило, проверяющий совершенно ничего не понимает в предмете.
Следующий показатель Learner-Centered Instruction оценивает то, ставит ли учитель в центр учебного процесса ученика. Всего девять пунктов!
Третий показатель Evaluation and Feedback on Student Progress характеризует эффективность мониторинга учителем успеваемости учеников. Целых шесть пунктов. Чисто педагогические штучки, не лишенные, впрочем, здравого смысла.
Четвертый показатель характеризует эффективность мониторинга учителем поведения ученика в классе. Целых восемь пунктов. Скажу честно, что в конце своего второго года работы в американской школе я не вполне понимал значения некоторых из этих многочисленных пунктов. И я до сих пор не понимаю, как проверяющий может оценить за 30 — 40 минут эффективность учителя по всем восьми пунктам плюс шесть пунктов показателя три.
Пятый показатель Professional Communications призван отразить, насколько эффективно и грамотно учитель общается с учениками и коллегами. Надо признать, что в Америке этот показатель действительно актуален. Во-первых, в школах достаточно много учителей-иностранцев, владеющих английским на моем уровне. Во-вторых, многие учителя-американцы, особенно чернокожие, говорят безграмотно.
Шестой показатель Professional development призван отразить работу учителя над повышением своей квалификации. Этот показатель тем выше, чем больше вышеописанных семинаров ты посетил в течение года.
Седьмой показатель отражает эффективность работы учителя уже в рамках всей школы. Это следование правилам и требованиям школы. Оцениваются участие во всех мероприятиях и производственная дисциплина.
Восьмой показатель – эффективность мониторинга и менеджмента дисциплины учеников в масштабе всей школы. Всего 9 пунктов.
Все грамотно и красиво, полностью соответствует основным идеям американской педагогики. Труд не одного десятка диссертаций положен в основу этого документа. Но сейчас не об этом. Обратил ли внимание уважаемый читатель на содержание показателей? Заметил ли он хоть один пунктик, отражающий реальные знания предмета учеником? Нет! Как насчет реального знания предмета самим учителем? Тоже нет! Нет ничего, даже близко напоминающего это. Зато есть восемь других показателей, которые, по сути, отражают то, насколько точно учитель следует инструкциям администрации школы, то есть насколько учитель послушен. Это и есть часть государственной политики в области образования, часть государственной идеологии.
Глава 9. О бедном учителе замолвите слово
Эта глава, в связи с ее непосредственным отношением к аудитории, публикуется с минимальными сокращениями.
Апликация как сложный механизм
Теперь, когда у читателя уже сложилось общее впечатление об учениках, необходимо поговорить о фигуре в образовании центральной – об учителе.
Полагаю, читателю уже понятно, чему и как учат своих студентов американские учителя. Большинство предпочитает просто играть с детьми в классе, вместо того чтобы заниматься. Даешь им какое-нибудь игровое занятие, они его 90 минут делают. Куча «фана». Никаких тебе затрат энергии, никаких нервов. Пока они заняты, можно почитать книжку или по интернету полазить. А в конце урока раздаешь оценки – четверки и пятерки. Все довольны, все смеются. А главное, все остались довольны друг другом. Идиллия!
Как-то в моей первой школе я тоже решил провести игровое занятие. Тема была – «простые механизмы». Помните такое из механики? Рычаг, наклонная плоскость, блок и т.д. За советом я обратился к своему co-teacher, по-русски – «соучитель». Это, по сути, второй учитель в классе. Он выделяется в некоторых случаях на подмогу основному учителю, если в классе слишком высок процент учеников с официально признанными learning disabilities или behavior problems, что значит проблемы с усвоением материала и проблемы с дисциплиной. У меня таких в каждом классе было человек по пять. На мой вопрос об игровом занятии соучительница ответила, что может вообще провести несколько уроков сама. Я несказанно обрадовался такой возможности – как это раньше не приходило мне в голову? Надо сказать, что дама эта — американка с большим стажем работы в школе, кандидат педагогических наук. Итак, на следующие два дня я превратился в зрителя.
Первый день проходил в форме обычного урока. Моя коллега пыталась объяснить ученикам суть простых механизмов в меру своего понимания этого вопроса. Первое, что я уяснил, — она абсолютно не понимала, что такое простые механизмы. Суть ее объяснений сводилась к тому, что в повседневной жизни нас окружают как простые, так и сложные механизмы. И даже внутри нашего организма полно простых механизмов! (В учебнике есть картинка, где в качестве примера рычага приведен локтевой сустав человека). Названия простых механизмов она старалась избагать, с легкостью заменяя их все одним единственным выражением “machine”. Нужно напомнить, что все это происходило в девятом классе на уроке Integrated physical and chemical science.
На следующий день в классе появилась куча бумаги, старые журналы, ножницы и клей. Задание для учеников было следующее. Найти на рисунках в журнале различные примеры простых механизмов, вырезать эти картинки и наклеить на ватман, соответственно проклассифицировав их. Сложные механизмы нужно было клеить в отдельную колонку, простые – в другую. Для читателя, неискушенного в физических науках, я напомню, что классическим сложным механизмом является велосипед. Он объединяет в себе и рычаг, и блок, и лебедку, и много чего еще. А клюшка в руках хокеиста может служить примером рычага. Итак, работа закипела. Все действительно были счастливы. Дети поглощены делом, мы с ней — непринужденной беседой. В конце урока студенты сдали свои работы.
Каков же был результат? Как и следовало ожидать, никто не представил ни одного правильного примера простого механизма. Зато у всех на листах красовались фотографии автомобилей, компьютеров, телевизоров и магнитофонов из рекламных журналов с подписью, что все это сложные механизмы. Но это не помешало учительнице расставить высокие оценки.
И что, все учителя-американцы такие? — спросите вы меня. Отвечаю — не все, но многие. Если в России учитель-профан — это скорее исключение из правил и большинство наших учителей знают предмет, который преподают, в США неквалифицированность преподавателей – явление массовое. Сошлюсь на данные, опубликованные в 2005 году исследовательским центром Education Trust. Согласно этому докладу, около 24% учителей, работающих в школах США, никогда не занимались изучением преподаваемых ими предметов…
О пользе компьютеризации
В той же Westbury High School в соседнем со мной классе учительница-американка — черная женщина, лет эдак 55 – 60 — вела информатику. Одета небрежно, взгляд совершенно ничего не выражает. На учительницу не похожа доже отдаленно, скорее уборщица. Но фамилию имеет очень звучную – мисс Ньютон. Как-то в самом начале школьного года я не мог разобраться со своим классным компьютером и имел неосторожность обратиться к ней за помощью. Мне казалось, что это логично — человек преподает информатику, компьютеры в ее классе на каждом столе. По последовавшим ответам я понял, что эта дама вряд ли знает, как включить компьютер в сеть.
Дети на ее уроках просто стояли на ушах. Иногда они впадали в такой раж, что начинали в исступлении барабанить по гипсокартонной перегородке, разделяющей наши классы. Как-то я спросил нескольких из ее учеников, чему она их учит. «Ничему», – был ответ. “Что же вы делаете в классе?” – спросил я. “А ничего не делаем”, — ответили дети. И действительно, проходя мимо ее класса, я постоянно наблюдал, как дети развлекались самостоятельно, в то время как она сидела за своим столом и спокойно почитывала книжку. Тем не менее, видимо, это вполне устраивало администрацию школы…
Устраивать администрацию школы – важное, но не единственное требование к американскому учителю. Нужно еще устраивать родителей. А что нужно родителям? Думаете, знания их детей? Ошибаетесь. У большинства родителей единственное требование к учителю – быть nice. Среднестатистического американского учителя такое положение дел вполне устраивает. Они с детства знают, как быть nice, – сами когда-то были учениками. А реальные знания здесь мало кому нужны.
Есть еще один момент. Очень многие родители смотрят на учителя, как клиент на сотрудника нанятой ими фирмы. Из моих налогов ты получаешь зарплату, рассуждают они, так и потрудись. Почему это у моего ребенка оценки плохие? Учи его должным образом! Ты за что деньги получаешь?!
Маленькое отступление. Любая фирма в Штатах за более-менее квалифицированный труд платит как минимум в полтора раза больше, чем зарабатывают учителя в государственных школах. Поэтому, как правило, в учителя идут те американцы, кто больше ничего не может. Кого вполне устраивает непыльная и стабильная работа учителя с огромным летним отпуском. Причем большинство учителей в разговоре обязательно отметят, что им нравится работать с детьми. Конечно, есть и такие. Но их меньшинство.
Чтобы работать учителем в Америке, достаточно иметь степень бакалавра. Как они эту степень получают, для меня остается загадкой. За годы работы я понял, что мои коллеги – учителя химии, имеющие степень бакалавра, знают предмет намного меньше, чем американские же студенты в моем продвинутом классе.
Думаю, что приведенные мной примеры более чем убедительно раскрывают профессиональный уровень американских учителей. Мне возразят, что наверняка не все учителя такие, что найдутся и более достойные примеры. Согласен, найдутся. И далеко за ними ходить не буду. Загляну опять-таки в соседний со мной класс, только уже расположенный с другой стороны. Учитель там белый американец, мистер Колман, мужчина за сорок. Ведет тот же предмет, что и я. Сразу видно, человек интеллигентный, образованный, отнюдь неглупый и просто приятный во всех отношениях. У него на уроках нет бардака, напротив – полный порядок.
Урок у него идет по следующему отлаженному плану. В самом начале он дает ученикам задание, которое, как правило, заключается в том, чтобы переписать определенные абзацы учебника к себе в тетрадки, или заполнить worksheet. Дав задание, мой коллега погружается в свой компьютер и не вылезает из него до самого конца урока, кроме как для того, чтобы дать пару раз дополнительные инструкции и прикрикнуть на нарушающих дисциплину.
В течение первого своего учебного года я раз десять наведывался к нему в класс во время урока по какому-либо делу и неизменно заставал его за компьютером. Причем он пользовался не школьным компьютером, хотя тот и стоял рядом, а своим личным ноутбуком, который неизменно был подключен к интернету. При моем появлении он улыбался дежурной американской улыбкой и прикрывал крышечку ноутбука так, чтобы я не мог видеть того, что на экране. Из этого следовало, что там все что угодно, но только не связанное с учебным процессом. Я строил различные предположения относительно того, чем он мог заниматься, начиная от операций в онлайне на фондовой бирже, кончая банальной порнографией или играми, но это так и осталось для меня загадкой. В любом случае, мужик был очень далек от дел школьных.
«Звездные войны» на уроке химии
Должен заметить — все эти мои примеры из худшей школы. Давайте посмотрим, как обстоят дела в образцовом учебном заведении.
В школе, кроме меня, еще пять учителей химии. По идее мы должны регулярно контактировать – обсуждать текущий материал и планы уроков на ближайшую перспективу. Директор школы требует, чтобы все учителя, ведущие один предмет, шли примерно в ногу. Поэтому в самом начале работы в этой школе я бегал за своими новыми коллегами, пытаясь призвать к обсуждению материала. Но мне никак не удавалось это сделать. Дальше общих слов дело не шло. Они упорно не хотели обсуждать это не только со мной, но и друг с другом. Где-то через месяц я наконец понял, что каждый из них просто преподает то, что хочет. Так им гораздо легче.
Я не очень переживал по поводу своих обычных классов. На них всем по большому счету наплевать. Но IB-классы не давали мне покоя. Это визитная карточка школы и потому они находятся под постоянным контролем администрации. Поэтому я беспокоился, что моя программа будет отличаться от той, что дает в своих классах мисс Гримм, ведущая тот же курс. Гримм — белая американка предпенсионного возраста. Имея огромный педагогический стаж, она слывет опытным педагогом. Будучи же еще и руководителем кафедры естественных дисциплин, держится очень уверенно и разговаривает с коллегами достаточно надменно. Я сделал несколько попыток обсудить с ней учебную программу, но они не увенчались успехом по причине ее большой занятости. Единственное, что она сделала,- это взяла посмотреть одну из моих контрольных работ на рецензию. Свое заключение Гримм сделала надменным и полным достоинства тоном, заявив, что мои задания слишком простые для IB-класса. Я это проглотил и попросил ее контрольную посмотреть, каков же должен быть уровень требований. Свою контрольную она мне не показала. “Я очень сомневаюсь, — гордо заявила она мне, — что ваши студенты справятся с моей контрольной”.
Я ходил за ней еще около месяца, пока, наконец, не стал понимать, что она просто избегает разговора со мной на эту тему. Она категорически не хотела говорить мне, что конкретно преподает, какие дает задания и каковы критерии оценки знаний учеников. Потом я заметил, что она здорово отстает от утвержденной программы. Так, например, она более двух месяцев сидела на вводной теме, которой по программе уделено менее двух недель. А чуть позже мне случайно попали в руки ее прошлогодние экзаменационные билеты. То, что я увидел, просто потрясло меня. В этих билетах не было никакой химии вообще. Там были какие-то околохимические вопросы, но только не сама химия как таковая. Человек мало-мальски знакомый с предметом никогда бы не составил таких вопросов.
Я заволновался. С одной стороны, я должен преподавать то же, что и она. С другой — преподавать эту ересь просто невозможно. Тогда я пошел к координатору IB программы и заявил, что объективно не могу преподавать то же, что и Гримм. А потом добавил: “Мне кажется, что она не до конца понимает тот предмет, что преподает”. На что он рассмеялся и ответил, что я не первый, от кого он это слышит. И разрешил мне преподавать по своему усмотрению без оглядки на других учителей. А очень скоро от кого-то из американских коллег я выяснил, что Гримм вообще не имеет химического образования. У нее всего лишь степень бакалавра то ли по географии, то ли еще по чему-то, столь же далекому от химии. И тут все стало на свои места.
Стараясь делать свое дело грамотно и честно, постепенно среди студентов я снискал авторитет как знающий свое дело учитель химии. Те из них, кто был заинтересован в предмете, старались попасть в мой класс. Остальных Гримм вполне устраивала, так как, по их словам, в классе они ничего не делали, приятно проводя время. Я уже привык к такому положению вещей, как вдруг произошло интереснейшее событие, из чего я понял, что доля учеников, понимающих, что происходит на уроках химии, не так уж мала.
Бывшая выпускница нашей школы Alexandra Weise на страницах региональной газеты “Houston Chronicle” поделилась впечатлениями от уроков мисс Гримм. Статья называется “A breakdown of teacher’s worth”. Просто процитирую отдельные моменты.
“…Мы надолго запомним наши уроки химии в M.B.Lamar HS. Мы обсуждали политические вопросы, оттачивали свое мастерство в пародировании завучей школы, играли в игры и, наконец, мирно засыпали, когда действие дневной нормы антидепрессантов заканчивалось. Невероятно, как много химии мы могли бы выучить в течение нашего 90 минутного урока, если бы учитель действительно присутствовал в классе.
Не поймите меня неверно, учитель значился в наших расписаниях, но мы очень быстро поняли, сколь неоднозначно может быть это понятие. Профессионал, получающий зарплату за преподавание химии, занималась реальным обучением в среднем не более 13 минут за урок. Если, конечно, чтение вслух ответов на вопросы домашнего задания может быть рассмотрено как учебный процесс….
…Каждый свой день она начинала с того, что исчезала сразу после отмечания посещаемости и возвращалась в класс через полчаса с пакетиком чипсов, кока-колой и конфетами из ближайшего магазина. Вернувшись, она погружалась в свою электронную почту (и иногда даже одаривала нас последними циркулирующими в сети шутками). После этого перемещалась в коридор пообщаться с коллегой. Несомненно, они обсуждали, как внедрить последние революционные теории образования в свое преподавание. Возвращалась учительница в класс за 15 минут до завершения урока, так как это было время для ежедневного обсуждения избранных моментов кинофильма “Звездные войны”.
Я должна признать, что мои уроки химии не были сплошным разочарованием. Я была очень заинтересована тем, почему Qui-Gon Jinn должен был быть кремирован вместо того, чтобы раствориться в сиянии подобно Yoda.
Оглядываясь назад, я задаюсь вопросом, почему за столько лет руководство дистрикта не осознало, что происходило и до сих пор происходит на уроках этой учительницы”.
По идее после этой статьи директор школы или руководство дистрикта должны были начать служебное расследование. Дело даже не в рассказе о «Звездных войнах» и безделье на уроке — это в порядке вещей. А вот оставление класса является грубейшим нарушением трудовой дисциплины. Мы не имеем права отлучиться из класса во время урока даже в туалет, не найдя для себя на это время какую-либо замену. Студентов нельзя оставлять без присмотра.
Что же вы думаете? Администрация школы отреагировала на эту статью? Отнюдь… Почему? Да потому, что она всех устраивает. Как я уже упоминал ранее, многим студентам и их родителям глубоко наплевать на знания по химии. На ее уроках за приятное времяпровождение они получают хорошие отметки. Что еще нужно? Вот эта категория и заявила, что вполне довольна уроками своего учителя.
Самое печальное то, что мисс Гримм не исключение… Складывается впечатление, что многие американские учителя не только не могут, но и просто не хотят что-либо делать в классе. И действительно, для этого нет никакой мотивации. Зарплата учителя никак не связана с результатами его труда. Ты можешь быть прекрасным учителем или же совсем ничего не делать, деньги одни и те же.
Время от времени я устраиваю среди своих студентов анкетирование, где среди прочих вопросов прошу их отметить, что им нравится и что не нравится в моем классе. Это помогает мне лучше понять их потребности, проблемы и ожидания. Американские студенты очень открыты к такому диалогу и пишут прямо все что думают. Не нравятся им совершенно разные вещи — начиная от температуры в классе и заканчивая тем, что я задаю мало домашней работы. А вот в том, что нравится, они все поразительно сходятся. Даже студентам обычных классов нравится то, что я действительно учу их своему предмету. Некоторые пишут, что я единственный учитель, который точно знает предмет, может его объяснить и что в моем классе они чему-то научились. Признаться, я был очень удивлен, когда в первый раз обнаружил такие признания. Это говорит о том, что очень значительная часть студентов учиться все-таки хочет и с удовольствием бы училось, если бы их чему-либо учили.
.
Когда эта книга уже готовилась к печати, мне на глаза попалась статья, опубликованная в San Diego News, об учителе Джоне Коркоран, который 17 лет проработал в школе не умея ни читать ни писать.
История начинается с того, что будучи учеником начальной школы, маленький Коркоран так и не сумел освоить чтение и письмо, однако учителя обращали на это мало внимания. В старших классах Коркоран уже сам принялся изощряться, врать, пропускать уроки, чтобы скрыть от окружающих свою безграмотность. Он крал тесты, просил друзей выполнять за него задания, подделывал документы и в 1956 году получил-таки свой аттестат.
Более того, безграмотность не помешала ему продолжить свое обучение в Texas Western College, который благополучно закончил в 1961 году со степенью бакалавра в области образования. Сразу после этого он устроился преподавателем в среднюю школу Oceanside School District в Калифорнии, где отработал 17 лет.
В этой истории больше всего поражает именно последняя цифра. В Америке можно быть учителем даже не умея читать. Показателен и сделанный Коркораном выбор профессии. Он справедливо рассудил, что на этой работе умение читать ему не понадобится.
Глава 8. Вторая часть
Уважаемые коллеги. Забыл сообщить в последний раз, что эту главу я (автор книги)) публикую практически в полном варианте, поскольку считаю ее наиболее важной для аудитории этого сайта. Как сказали бы американцы — enjoy!
Устный счет на калькуляторе
Ученики 11 и 12 классов, успешно закончившие курсы Algebra-1 и Algebra-2, не могут разделить десять в шестой степени на десять во второй. Причем они послушно зазубрили правило (чувствуется, что это вдалбливалось достаточно долго и упорно): “умножаем – складывай степени, делим – вычитай”. Но вот произвести эти действия правильно могут единицы. Как вы думаете, что они делают, чтобы произвести эти вычисления? Догадались? Достают калькуляторы. Нет, они не набирают шесть нулей после единицы. Это продвинутые дети, и у них продвинутые калькуляторы, где есть кнопочка для работы с экспонентами! Они используют эту кнопочку и… все как один получают неправильный результат…
Оценить же полученный результат они не в состоянии. Могут, к примеру, поделить десять в третьей степени на десять во второй (то бишь тысячу на сто) и предъявить ответ: десять в пятой. То, что полученное число больше первоначального, их нисколько не смущает. К тому же многие из них просто не понимают, что десять в пятой степени — это сто тысяч, да и просто не в состоянии осознать величину этого числа. Многие не понимают, что тысяча — это десять сотен. И если большинство все же слышали, что миллион — это тысяча тысяч, то представить миллион как сто раз по десять тысяч способны лишь единицы.
Устный счет не развит совершенно. Любой набор цифр повергает их в шок.
Как-то в начале своей работы в американской школе на уроке химии в одиннадцатом классе показываю классу решение задачи на доске. После того как собственно химическая часть решения задачи закончилась путем постановки в формулу всех необходимых значений, получилась большая дробь: два числа в числителе, три в знаменателе, несколько экспонентов.
Я предлагаю им самостоятельно завершить вычисления, справедливо полагая, что это уже дело техники, и ученики 11 класса справятся с этим легко. Наивный! Бедные студенты растерянно смотрят на эту дробь, не зная, какую цифру первой ввести в калькулятор и главное — как это сделать, ведь обычные цифры чередуются с экспонентами. Я им предлагаю решить это без калькуляторов. По классу проходит смешок. Они думают, что учитель так нестандартно шутит.
Тогда я приступаю к решению и начинаю с сокращения чисел. Числа простые, специально подобранные для облегчения счета. Студенты понимают каждое мое отдельное действие и кивают головами. Более того, начинают подсказывать, что сократить на следующем этапе. Через какое-то время мы вместе с ними получаем ответ, и по классу прокатывается гул восторга. Они обалдело улыбаются и смотрят на меня как на факира. Дэвид Копперфилд отдыхает! И тут я понимаю, что за все одиннадцать лет учебы в школе я первый учитель, кто показал им пример устного счета.
Это все происходит в моей образцово-показательной школе, где успевающие ученики. Они очень хотят понять, как это делается. Это прекрасные милые молодые люди с приятными лицами, и я искренне хочу научить их чему-нибудь. Поэтому начинаю им объяснять математику, хоть это и не моя работа. Прошу их отложить в сторону калькуляторы и пытаюсь задействовать их логику – не работает. Бьюсь над этим минут десять, заходя к проблеме со всех сторон – не доходит!
Тогда начинаю объяснять то же самое по американской схеме – большая половина класса тут же улавливает суть, и весь остаток урока нормально решает задачи. Но на следующий урок повторить то же самое могут уже лишь единицы. И это понятно — схема не может сидеть в голове долгое время.
Полный ноль
За несколько лет преподавания химии я заметил один интересный и очень показательный факт. Абсолютное большинство американских студентов совершенно не понимает категории “плотность”. Студенты одиннадцатого класса не могут написать простейшей формулы:
Плотность = Масса / Объем
Они не в состоянии понять самой идеи плотности вещества как массы на единицу объема. Вместо понимания им предлагается зрительно запомнить картинку в виде круга, поделенного на три части. В верхней части находится масса, а в двух нижних плотность и объем. Эта картинка дается им как подсказка, какие две переменные поделить или умножить, чтобы найти третью. Никакого понимания при этом не предполагается, нужно просто запомнить. Запомнить это, разумеется, невозможно, поэтому они постоянно путаются. Кстати, запоминать совсем на обязательно, так как на госэкзамене (ЕГЭ) эта формула представлена в раздаточных материалах, вместе, например, с формулой площади прямоугольника.
Даже если дать им вышеприведенную формулу, то они не способны на этом основании выразить массу или объем через две другие переменные. Это свидетельствует о полном отсутствии логического мышления. В принципе уже только за одно это можно смело ставить “Неуд” всей американской системе образования.
Основная проблема американских студентов заключается в отсутствии базы — минимума знаний и навыков, необходимых для усвоения более сложного материала. Все точные науки, как известно, уже на школьном уровне используют математические модели и соответствующий математический аппарат для описания физических или химических явлений. Не зная элементарной математики, невозможно усвоить ни более сложную математику, ни физику, ни химию.
Свою негативную роль в преподавании и усвоении материала играет блочная система организации преподавания предметов. Тот факт, что каждый предмет студенты изучают лишь один год и впоследствии к нему не возвращаются, конечно же, не способствует пониманию и усвоению преподаваемого материала.
Например, к 11 классу студенты совершенно ничего не помнят из той химии, что изучали в курсе Integrated Physical and Chemical Science. Вроде бы по количеству часов они прошли курс, адекватный одному году обучения химии и одному году физики в российской школе, даже немного более. В российской школе по окончании годичного курса обучения химии большинство учеников имеют основные понятия о химических веществах, формулах и даже могут написать их. Самый последний двоечник помнит по крайней мере формулы воды, серной и соляной кислот, знает, что такое атом и молекула и т.д.
Американские студенты, когда они приходят ко мне на предмет “Химия” в одиннадцатом классе, не знают из той химии, что они учили два года назад, абсолютно ничего. Причем я не говорю о каких-либо деталях предмета. Они не имеют представления об элементарном. Например, в чем разница между атомом и молекулой, что такое элемент, вещество. О химических формулах не стоит даже и говорить. Поэтому приходится всему этому учить их заново.
Сборник сказок по химии
Но вернемся к химии и физике. Или, точнее, к их началам. Хочу остановиться на учебнике по этому предмету. Учебник выглядит потрясающе. Его хочется взять в руки и прочитать или хотя бы просмотреть. Однако после просмотра понимаешь, что кроме мелованной бумаги и красочных картинок в нем нет больше никаких достоинств. Материал учебника представлен очень описательно. На весь учебник — не больше десяти формул для расчетов и двадцати задач для решения по этим формулам.
Тем не менее большинство учителей при подаче материала старается избежать даже этих десяти формул. Учебник написан таким языком и сопровожден такими картинками, чтобы его чтение было «фаном» и не требовало бы каких-либо раздумий. Такой учебник был бы, наверное, хорош для детей года на два-три помладше. Объем предложенной в учебнике информации достаточно большой, но материал дается очень поверхностно, как в плохом научно-популярном журнале. Это просто констатация интересных фактов. Причем фактов, никак не связанных между собой. Материалы предыдущих глав очень мало используются в последующих. Даже если какой-то студент пожелает выучить предмет, то сделать это по такому учебнику будет очень проблематично.
Что интересно, учебник химии представляет собой явную противоположность. Напомню, что химия по блочной системе предлагается к изучению после вышеупомянутых “основ химии и физики”. Так вот, американский учебник по химии помимо разделов, включенных в курс российской средней школы, содержит еще темы, которые в России изучают в университете. В то же время многое из нашего школьного курса химии просто не содержится в американской программе. Если посмотреть внимательнее, то становится понятно, что, собственно, исключена сама химия как таковая — как наука о превращении одних веществ в другие. Так, вся неорганическая химия (весь девятый класс российской программы) изложена в одной главе “Химические реакции”, на изучение которой предусмотрено всего две недели! «Органическая химия» вообще отсутствует в программе. В то же самое время курс содержит множество достаточно трудных и диковинных разделов, которые мне, кандидату химических наук, пришлось вспоминать, а то и заново учить по американскому школьному учебнику.
Одним словом, многие разделы учебника химии доступны только для вундеркиндов. Причем таких, которые прекрасно помнят материал предыдущего курса. Но как мы уже хорошо знаем, абсолютное большинство американских учеников не являются таковыми.
Как, вы думаете, должен поступить учитель химии, когда перед ним сидят отнюдь не вундеркинды, а самые обычные американские дети? Как преподать им весь предполагаемый программой материал? Догадались? Правильно, никто из учителей и не пытается дать детям всю положенную программу. Я был поражен тем фактом, что большинство учителей дает не более 25 процентов от предусмотренного программой материала. Да и те 25 процентов на очень примитивном уровне, доступном для учеников, да еще и в силу своего понимания предмета. Причем такая ситуация не только с химией, но и с физикой и математикой.
Знаний все меньше, оценки все выше
А как же контроль над полученными учениками знаниями? — спросите вы. Должен же кто-то его осуществлять?! Наверное, должен, но не осуществляет, вернее осуществляет, но очень своеобразно. Администрацию школы интересуют лишь оценки. И чтобы все были довольны — и ученики, и их родители. То же самое, по большому счету, интересует и администрацию дистрикта. Я был просто потрясен, когда понял, что работу учителя в этом плане никто не проверяет. Отсутствует не то чтобы контроль — нет даже какой-либо попытки поинтересоваться: а что учителя там делают у себя в классах? Государственная программа вроде бы существует, но по сути каждый учитель волен делать то, что хочет. Наверное, это связано с тем, что если требовать от учителя преподавания программного материала, то логично проверять и усвоение этого материала учениками. Если на это пойти, то успеваемость по основным предметам будет не выше 10 процентов.
Единственной формой контроля знаний учеников является сдача государственного экзамена, причем не в конце учебного года, а почему-то в апреле месяце.
………В 2002 году в области государственного контроля произошли некоторые изменения. Прежде всего изменили название теста с TAAS на TAKS и одновременно несколько усложнили вопросы, но до сих пор они достаточно просты по сравнению с российской программой. Чтобы убедиться в этом, можно просто взглянуть на предлагаемые задания и вопросы. Было бы очень утомительно приводить их в этой книге. Интересующиеся могут сами ознакомиться с содержанием тестов, заглянув в Интернет по следующей ссылке: www.state.tx.us/student.assessment/resources/release/taks/index.html или же просто набрав ключевые слова TAKS — test release в поисковике Google.
Нужно ли говорить, что форма всех тестов — Multiple Choice, где студенты должны просто выбрать один ответ из четырех предложенных. В 2002 году ввели объединенный тест по естественным предметам и назвали его Science. В этом тесте 40 процентов вопросов по биологии, 25 процентов — по химии и 25 процентов — по физике. Еще 10 процентов составляют вопросы на общее развитие, умение читать таблицы, графики и пр. Теперь следите за моей мыслью внимательно.
Начала химии и физики они проходят в девятом классе, биологию в десятом, химию в одиннадцатом и экзамен cдают тоже в одиннадцатом! Гениально, не правда ли? Как много материала студенты будут помнить по прошествии года или двух? Почему бы не протестировать знание предмета по окончании курса в конце учебного года? – спросите вы. Ответа на этот вопрос не существует. Во всяком случае, американские учителя его не знают. Хорошо лишь то, что такое явное несоответствие тестируемых вопросов с пройденным материалом компенсируется легкостью вопросов.
Меня больше всего удивило именно это несоответствие содержания вопросов государственного экзамена государственной же учебной программе. Следующим впечатляющим моментом было то, что все вопросы очень общие и не требуют особых знаний предмета. Они вроде бы по предмету, но в то же время и не по предмету. Большинство представляют собой, как это называют сами американцы, common sense, что значит «здравый смысл». Вопросы составлены так, что любой более-менее развитый ученик может легко ответить на 70 процентов вопросов.
Сами посудите, нужны ли какие-либо особые знания химии, физики или биологии, чтобы ответить на вопрос “Что станет с рыбой, если в воде сократиться содержание кислорода?” Или как вам следующий вопрос: «Вода зимой в водоеме не промерзает до дна, потому что лед, образуемый на поверхности, обладает свойствами: а) интерференционными, в) теплоизолирующими, с) электропроводными, d) магнитоотталкивающими?» Еще больше подобных вопросов вы можете увидеть сами на вышеприведенном сайте. Все, что вам нужно для получения этого удовольствия, – знание английского.
Теперь давайте поговорим о самом интересном. Как вы думаете, в департаменте образования штата знают о положении вещей в школе? Вопрос риторический. Что же они там ничего не делают? — спросите вы. А что они могут сделать? И зачем? Повысить требования? Тогда не 40 процентов, а 80 процентов учеников завалят тесты. Как следствие, работу сотрудников департамента признают неудовлетворительной. Их всех поувольняют, а их место займут другие, не столь умные и активные. Желающих на такое теплое место хоть отбавляй. Работка не пыльная, а зарплаты не в пример учительским. Так что кому это надо? Никому! Поэтому уровень успеваемости по дистрикту и в целом по штату из года в год стабильно повышается. Правда, я не знаю, что они будут делать, когда этот показатель приблизится к 100 процентов. Согласитесь, стопроцентная успеваемость при таком уровне образования — это уже слишком.
Но это вопрос будущего, а пока система работает без сбоев, так как устраивает абсолютно всех. В этом ее прочность и незыблемость.
Глава 7. Методология удовольствия
Сплошной фан
Что же мы имеем на практике? Основной подход к образованию в Америке заключается в том, что процесс обучения должен быть удовольствием. Американские ученики ходят в школу, чтобы получать удовольствие. To have fun — как они сами это называют. Образовательный процесс должен быть увлекательным, интересным и ненапряженным. Поэтому здесь так популярны различные игровые формы обучения, которые нередко сопровождаются игровыми же формами проверки знаний и выставления оценок.
Понятно, что усиленный мыслительный процесс не может быть «фаном». Если же в процессе обучения мыслительного процесса нельзя избежать совсем, то он должен быть сведен до минимума, а за ним обязательно должно следовать поощрение в виде высокой оценки за выполненную работу. Очень популярны и более простые и понятные способы поощрения учеников, например, в виде конфетки за правильный ответ с места. В противном случае в глазах американского школьника пропадает смысл обучения, так как знания сами по себе не являются ценностью. Учебный процесс без вознаграждения за труд перестает быть «фаном».
……..Сидеть подолгу над одной задачей не в их правилах. Во-первых, это требует напряжения. Во-вторых, тот факт, что ученик сидит долго над задачей и не может ее решить, свидетельствует либо о плохой работе учителя, либо о низких умственных способностях ученика. А вот это уже не порядок. Такого в демократической стране быть не должно………….
……………..Думаю, что одна из главных целей упрощения образовательного процесса и низведения его до примитивного игрового уровня состоит в том, чтобы завуалировать разницу в уровне подготовки и умственных способностях студентов. На самом деле эта разница огромная, величиной с пропасть. Поэтому учитель вынужден давать такое задание, с которым заведомо справятся все. Очень часто это либо игра, либо какая-нибудь поделка на уровне урока труда в четвертом классе. В результате все остаются довольны, а ученики даже не успевают осознать, каким примитивом занимаются. Они пребывают в полной уверенности, что раз они в школе, то они учатся, не понимая, что реальных знаний по изучаемому предмету не получают. Чаще всего они не получают даже и правильного представления о предмете….
Двоечник, получи свои 69 баллов
Такой взгляд на образование находит свое отражение и в принятой в стране системе оценок знаний.
Прежде всего, нужно отметить что тетрадки американские учителя уже давно не проверяют, вернее это отдано на усмотрение учителю. Домашние и классные задания еще случается, а вот контрольные никогда, только тестовая система — вопрос и выбор ответа: A, B, C, D. Учителя сторожилы объяснили мне, что в свое время это было сделано, чтобы полностью избежать субъективности со стороны учителя – сколько вопросов ответил правильно, столько и заработал. Все четко. Соответственно и шкала для пущей объективности не пятибалльная, как у нас, а стобалльная.
Давайте сравним эти две системы, для чего вспомним, какие оценки ставили нам в детстве наши учителя. Допустим, контрольная работа, в ней десять примеров. Сделал правильно все десять – пятерка. Девять – пять с минусом. Шесть–восемь — получи свою четверку. Три-пять — троечка. Ну а дальше уже двойка. Конечно, это все зависит от учителя. Но бесспорно одно: если ты сделал хотя бы половину задания, то можно смело рассчитывать на положительную оценку. Посмотрим, как у них.
Теоретически в случае с десятью примерами каждый пример должен давать десять процентов. В итоге будет сто. Все хорошо, но есть одно “но”. В стране с самым передовым образованием по логике должно быть и самое высокое качество образования, что непременно должно находить свое отражение в высоких результатах. Так вот, планка действительно очень высока. Неудовлетворительной считается любая оценка ниже 70 баллов. А оценки в пределах 70 – 80 удовлетворительны, но не престижны, аналог нашей троечки. Таким образом, российский ученик, сделавший правильно шесть из десяти примеров, получит четверку, а американский за ту же работу – неуд. “Вот это сильно! – воскликнете вы. — Вот это система так система!” Не торопитесь. Как вы думаете, много ли учеников в классе могут правильно решить семь из десяти примеров? А девять из десяти? Немного…
Где же выход? Он очевиден. Вернее, их даже два.
Путь первый — упростить программу! Причем максимально, так чтобы абсолютное большинство могло получить высокую оценку.
Путь второй еще проще – просто ставить заведомо незаслуженную оценку.
На практике с одинаковым успехом реализуются оба варианта.
Например, по математике за первые шесть классов в США проходят то, что российские дети — за первые три. И если даже в программе есть что-то сверх того, то это отдельный материал, не требующий использования ранее полученных знаний и построения причинно-следственных связей. Нужно отметить, что очень многие ученики так и остаются на этом уровне третьего класса вплоть до самого окончания школы.
Что касается оценок, то в начале своей работы, ставя в журнал честно заработанные 38 баллов за контрольную работу, я никак не мог понять, почему такие оценки у меня одного? Что у всех такая высокая успеваемость? Оказалось, что реально самой низкой оценкой является не ноль, а 50. Оценку ниже 50 никто не выставляет. Это значит, что если даже все десять примеров решены неправильно, оценка будет 50. Очень многие учителя ставят 70 или даже 75 (по-нашему, троечка с минусом) просто за то, что ученик сдает работу, неважно, что там написано.
Однако это пример субъективный и все здесь зависит от учителя. А вот пример совершенно официальный.
Во все школах нашего дистрикта классный журнал ведется в компьютере. Из компьютера учителя оценки попадают на школьный сервер, а оттуда — на главный сервер дистрикта. Все это обслуживает специально созданная программа. Так вот эта программа совершенно официально не позволяет вывести оценку за четверть ниже, чем 50 баллов. Учащийся может просто прогулять все классы, а оценку получит не ниже, чем 50. Таким нехитрым способом среди всего прочего достигается достигается личностный “успех” и высокие показатели школы в целом.
Еще одно гениальное изобретение американской школы. При выставлении отметки за контрольные работы учителя используют так называемый “сurve”, что значит кривая. Эта самая кривая представляет собой не что иное как определенное количество баллов просто добавляемое учителем к реальной оценке. Причем это число не есть константа, оно увеличивается по мере уменьшения оценки, в этом и весь смысл кривой. Если для наиболее высоких отметок это около 7-12, то для самых низких может быть 20-25, а то и все 30 баллов.
Смотрите, что здесь получается. Студент А заработал, скажем, 81 балл. Добавляем 10 баллов, получается 91. Четверка по-нашему превращается в пятерку. Студент Б заработал 48 баллов, то есть ответил правильно меньше чем на половину вопросов, и конечно же завалил тест, так как проходной балл 70. Прибавляем 25 баллов, получается 73 – троечка по-нашему, и, что самое главное, выше проходного балла по американской системе.
А теперь сравним результат студентов А и Б. Реально студент А заработал на 33 балла больше (81 – 48 = 33) . Знания двух учеников несопоставимы. А в журнале эта разница всего 18 баллов, сущий пустячок. Все довольны, все смеются. Вроде бы ни у кого ничего не отняли, наоборот добавили. На самом деле совершенно понятно, что 15 баллов просто украдены у лучше успевающего студента и подарены худшему. Опять-таки имеем всеобщий success.
Таким образом, никакой объективности в тестовой системе проверки знаний, конечно же нет, все опять упирается в субъективное мнение учителя. Мне как учителю никто не мешает добавить каждому столько баллов, сколько я пожелаю. Учащиеся до того к этой системе привыкли, что просто воспринимают это как должное, чуть ли не требуя (в вежливой форме) эти дополнительные баллы. Когда я раздаю проверенные контрольные, они без всякой задней мысли спрашивают меня, а сколько баллов на это раз “curve”? Им и в голову не приходит, что этого самого “curve” может просто не быть совсем.
Что интересно, в реальной жизни в Америке такие вещи не проходят. Например, если ты сдаешь какой-либо квалификационный экзамен, например, на водительское удостоверение, и наберешь 69 процентов, то экзамен не сдан. В школе же такая фальшь узаконена. Какая же здесь подготовка к будущей взрослой жизни?
Будучи обусловлен критерием «фановости» и всеобщего успеха, учебный процесс максимально упрощен. Наиболее четко это прослеживается на примере таких “нефановых” предметов, как математика, физика или химия. Я собираюсь остановиться именно на этих предметах еще и потому, что никто из наших российских учителей по понятным причинам не ведет гуманитарные предметы, поэтому я не могу объективно судить о глубине и качестве образования в этих областях. Можно лишь попробовать провести аналогии. Что касается точных наук, это упрощение сразу же заметно при первом взгляде на школьную программу. Например, по математике их программа отстает от российской примерно на три года. Физика отсутствует как таковая. По химии преподается примитив, имеющий с собственно химией очень мало общего.
Но что наиболее печально, так это то, что ученики не в состоянии усвоить даже этот примитивный материал. Вернее, они его усваивают до ближайшей контрольной работы. На следующем уроке — уже ничего не помнят. Я молчу о том, что остается в их головах через месяц или два. А это говорит о том, что проблема не столько с программой, сколько с методикой обучения.
Поразительно, но этой сфере в американском образовании не придается совсем никакого значения. В России в педагогических вузах есть предмет “Методика преподавания химии” (физики, математики и т.д.), который учит будущих учителей, в какой последовательности преподавать основные концептуальные категории.
В США об этом и не слышали. Этот вопрос отдан на откуп учителю. Можно сказать, что здесь, по сути, нет даже четкой образовательной программы. Вот такая интересная ситуация – педагогика есть, а методики преподавания нет. Вернее, методика есть, я остановлюсь на ней ниже. Но это общая методика преподавания, а не преподавание конкретного предмета. Этот факт лишний раз свидетельствует о том, что собственно реальные знания предмета учеником никого не интересуют. Важен лишь success, а не знания. Скоро вы поймете, что эти две категории совсем не одно и то же.
Глава 6
На страже Конституции
Отправной идеологической точкой американского образования является постулат о равных возможностях, являющийся наряду с постулатом о неприкосновенности частной собственности одним из столпов американской Конституции. Будучи приложенным к институту образования, этот постулат декларирует, что все дети в стране имеют равные возможности на получение образования независимо от уровня доходов, социального положения, национальности и пр. По сути дела, это попытка претворить (или сделать видимость претворения) в жизнь сугубо коммунистического принципа в исключительно капиталистической стране.
Второй постулат не прописан в Конституции, зато им пестрит педагогическая литература: “Несмотря на различные природные способности (английский аналог русского понятия “умственные способности” в американской педагогике отсутствует – Авт.), каждый ученик может учиться”. Другая версия этого утверждения: “Все имеют одинаковые способности, просто они выражены по-разному”.
Совершенно логично, что если все дети в стране имеют одинаковые шансы на образование и одинаковые способности, то они должны иметь и одинаковые знания как результат реализации этих шансов. На практике люди понимают, что шансы совсем не равные, а способности и подавно. Между тем продекларированные принципы требуют постоянного подтверждения своего претворения в жизнь. Как это можно сделать? Очень просто: заменив два уже приведенных постулата третьим — “Каждый ученик способен учиться и каждый ученик в американской школе может и должен достичь успеха (success)”.
Американцы очень любят это слово success, делая акцент на том, что успех в школе — это начало успеха в большой жизни. Здесь происходит завуалированная подмена понятий: право на качественное образование подменяется правом на success. Якобы это одно и то же. Мол, какая разница, у кого какие возможности и способности, если в итоге у всех одинаковый success?
А что является мерилом этого успеха в школе? Конечно же, отметка!
Ответственность за выполнение этого принципа возлагается на школу, то есть на директора и учителей. В том, что ученик не успевает, виноваты не он сам и даже не его семья, а учитель и школа, так как априори считается, что сила американского государства настолько велика, что может из любого ученика сделать преуспевающего члена общества.
Этим утверждением о равенстве возможностей и способностей американская педагогика сама себя загоняет в тупик. Ведь что из него следует? А то, что высокий процент неуспевающих детей свидетельствует о недоработке государства, а точнее, тех чиновников, которые поставлены государством на столь ответственный пост — следить за выполнением этого принципа. Только представьте себе, как далеко здесь можно зайти… Ведь сразу может возникнуть вопрос: а какие дети наиболее успевающие и какие — наименее? Возникнут попытки анализа и классификации. Вдруг выяснится, что белые дети успевают лучше, черных? Это же, извините меня, расизм какой-то! Представляете, что из этого может вырасти?! А вдруг выяснится зависимость между социальным положением родителей и успеваемостью их детей? Тогда вообще беда! Тогда под сомнение попадает главный постулат о равенстве возможностей. А это уже бьет по самим устоям старейшей демократии в мире!
Нужно ли говорить, что американская педагогика, будучи обремененной этими идеологическими установками, сильно отличается от нашей. Ее суть невозможно понять, если пытаться это делать с позиций российского менталитета, нашей системы жизненных ценностей, да и просто с точки зрения здравого смысла. Если попытаться объяснить ее суть нашему человеку, то единственной реакцией будут слова: “Что за бред?”.
Приведу небольшой пример. Знаете, что должен сделать настоящий педагог, если у него в классе безобразничает ученик? Никогда не догадаетесь – настоящий педагог в данной ситуации должен спросить себя: “А что же я делаю неправильно, что заставляет ученика так себя вести в моем классе?”
Реальные знания учеников, по свидетельству американских же учителей, с каждым годом все хуже и хуже. Еще в 2005 году Национальная Академия наук США пришла к выводу, что научное и технологическое лидерство Соединенных Штатов находится под угрозой. Академия, в частности, обратила внимание на то, что американские учителя математики хуже образованы по сравнению со своими коллегами в индустриально развитых странах мира. Математические знания американских школьников заметно уступают аналогичным знаниям их сверстников из других стран. Чтобы исправить ситуацию, требуются срочные меры.
Недавно президент Буш издал вердикт, называющийся No child left behind, что значит «Ни одного неуспевающего ребенка». Название говорит само за себя, и по сути это дальнейшее развитие рассмотренного выше постулата о равных возможностях. Идея для Америки не нова, но то что сказано, должно быть сделано.
Как это сделать в рамках существующей системы? Как повысить успеваемость не пожертвовав идеологическими установками, политкорректностью и не поломав существующую концепцию? Сделать это невозможно, поэтому нужно создать видимость делания.
В частности, чиновники и теоретики от образования разрабатывают все новые и новые методики преподавания. Учителей периодически сгоняют на посвященные новым методикам семинары, где лекторы с минимальным педагогическим опытом, а то и вовсе без оного, пытаются убедить учителей со стажем, что все, что они делали до этого, — полная ерунда и большая ошибка. Хуже всего, что после этих семинаров администрация школы с большей или меньшей настойчивостью заставляет использовать эти методики на уроке. Не прижившись, эти бестолковые методики отмирают, им на смену приходят другие.
Самое смешное, что никто и не думает спросить практикующих учителей – а что они думают о той или иной методике? Пусть не всех, пусть хотя бы самых лучших и заслуженных. Ничего подобного! Просто сверху спускается директива, а директор школы должен проконтролировать ее выполнение. У учителя авторитета никакого – он просто наемный инструктор. Не нравится – не работай, на твое место найдут другого, более покладистого.
Такие российские понятия как учитель-методист, заслуженный учитель и пр. в американском образовании отсутствуют. Разрабатывать новые методики преподавания здесь могут только те, кто занимается так называемой педагогической наукой. Априори считается что классный учитель в принципе не способен на такое. Его дело четко и беспрекословно выполнять свои служебные инструкции, в которые творческая педагогическая деятельность никак не входит. Что и как должен учитель делать в классе прописано от А до Я, вплоть до мелочей.
Пожалуй, ни в одной другой стране мира это не выражено так ярко, как здесь, где абсолютно все поставлено на основу товарно-денежных отношений.
На мой взгляд, именно этот момент и является одной из основных причин низкого уровня школьного образования в стране. Чему может научить учитель, у которого нет авторитета? Учитель без авторитета — это не учитель, а именно инструктор, как иногда называют учителей в Америке. Настоящего учителя слушают с замиранием сердца и беспрекословно исполняют все его указания. Инструктора же можно слушать, а можно и не слушать. За все уплачено. Услуги инструктора можно принять, а можно отказаться и принять услуги другого учителя. Клиент всегда прав. Что интересно, сами американцы этого не понимают. Они продолжают выдумывать, в какую еще позу поставить бедного учитедя, чтобы ученику жилось еще лучше. Чтобы ученик прилагал еще меньше сил, и при этом получал более высокие оценки.
И действительно, в американской школе в центр вселенной поставлен его величество ученик, а все остальное вращается вокруг него (student-centered instruction). Для нас это кажется диковатым, тем не менее сами американцы в эту систему свято верят и считают ее единственно верной. Правда, не все американцы. Скажем так, что на этом настаивают педагоги-теоретики и чиновники от образования. Рядовые же учителя, особенно их старшее поколение, весьма критически высказываются об этой системе. Они еще помнят то время, когда в школах не было сегодняшнего абсурда.
Странно, но конечный результат работы учителя в виде реальных знаний учеников никого не интересует. Нужно только чтобы все были довольны и ученики и их родители.
Что касается администрации школы и дистрикта, то качество их работы в основном оценивается по двум наиболее важным на сегодняшний день показателям: результатам государственных экзаменов (аналог нашего ЕГЭ) и проценту студентов, отчисленных из школы, либо добровольно бросивших школу. На государственных экзаменах более подробно я остановлюсь позже, а к чему приводит стремление искусственно удержать в стенах школы человека, который этого не желает, думаю, объяснять не нужно.
В результате такой политики администрация школы давит на учителей, с помощью административных хитростей запрещая им, по сути, выводить за год двойки. То есть двойки напрямую могут быть и не запрещены, но поставив двойку, учитель сталкивается с такими проблемами, что в следующий раз уже не захочет этого делать. Такое, например, широко практикуется в последние годы в школе, где я работаю. Хотя чаще всего, по свидетельствам учителей из других школ, администрация особо не церемонится и просто запрещает учителям ставить двойки.
Частенько уже с двойкой за экзамен ученик все же переводится в следующий класс с одной лишь целью – предотвратить его отчисление из школы. Поэтому в каждом моем одиннадцатом классе половина учеников, которым нужно преподавать алгебру и химию, а они не умеют складывать и вычитать отрицательные числа…
Глава 5. Дети с другой планеты
Единство в разнообразии
Самое первое, что можно и нужно сказать об американских школьниках, — это то, что они совершенно не похожи на детей российских. Для нашего человека они как люди с другой планеты. К тому же они не похожи друг на друга — прежде всего в силу различной этнической принадлежности, что бы ни говорили на эту тему апологеты равенства наций и народностей. Помимо трех вышеупомянутых этнических групп, очень много представителей стран юго-восточной Азии. Одним словом, полный интернационал.
Вне зависимости от цвета кожи среди учеников встречаются как тугодумы и неучи, так и дети с выдающимися способностями. Но, к сожалению, в целом среди черного населения высок процент экономически неблагополучных семей, где родители не обращают должного внимания на образование своих детей. В итоге существует прямая зависимость (о которой не принято говорить вслух) между этническим составом учеников и благополучностью школы. Думаю, что читатель уже догадался, что чем больше цветного населения, тем хуже показатели школы. Например, в Lamar High School 40% белых учеников и 24% черных, а вот в Westbury High School белых только 9%, зато черных 49%!
Главное же отличие между белыми и черными студентами в том, что первые более усидчивы, а вторые более подвижны. Им нужно больше двигаться, петь и плясать, что у них получается поистине бесподобно.
Следующее отличие, которое сразу бросается в глаза — это физическая зрелость учеников. Во-первых, они учатся в школе на год больше, чем российские дети, оканчивая школу не в 16 – 17 лет, а в 17 – 18. А во-вторых, под южным солнцем гораздо раньше созревают, особенно черные, которые уже к 14 – 15 годам достигают полной физической зрелости. Внешне они в этом возрасте уже ничем не отличаются от взрослых. А сидящих в моем классе 17 – 18-летних учеников назвать детьми язык просто не поворачивается. Внешне они выглядят старше студентов российских вузов.
Наверное, из-за употребления напичканной пищевыми добавками и гормонами пищи все американские дети (и белые в том числе) очень рослые, крупные, с широкой костью. Очень высок процент студентов с излишним весом, особенно среди мексиканцев и черных. Это делает их фигуру похожей на фигуру взрослого человека. Не преувеличу, если скажу, что среди студенток каждая вторая афроамериканка и две из трех латиноамериканок страдают ожирением.
Ну да бог с ней, с внешностью, пора переходить к сути. На первый взгляд может показаться, что между всеми этими представителями наций и народностей вообще нет и не может быть ничего общего. Но приглядевшись, понимаешь, что на самом деле общего у них гораздо больше, чем различий. И это общее – не только возраст. Этим общим является система взглядов и жизненных ценностей, то есть все то, что определяется воспитанием и окружающей средой. Это общее как раз и отличает их от детей российских.
Прежде всего – американские ученики невредные. У них совершенно отсутствует озлобленность, присущая российским детям. В подавляющей своей массе они добры и приветливы как с учителями, так и друг с другом. Ни в одной из моих учениц я не заметил стервозности и вульгарности, присущей многим российским девочкам. За редким исключением не видел я и взгляда волчонка, так характерного для некоторых российских мальчиков.
Американским ученикам не присуща российская жестокость. Они не обижают друг друга. Невозможно даже представить себе таких обязательных атрибутов нашей школы, как различные группировки внутри класса, или коллективной травли какого-то одного ученика. Полностью отсутствует задирание девочек мальчиками. Ни разу не заметил издевательства над слабыми и мягкотелыми учениками со стороны более сильных и наглых.
В хороших классах студенты подчеркнуто вежливы с учителем. Но даже в самых плохих они видят в учителе скорее друга, чем врага.
Кстати, ценные подарки со стороны учеников и их родителей в американской школе не практикуются. Я уже не говорю о поборах на ремонт школы и пр. Учитель пользуется среди студентов уважением, если он хоть что-нибудь собой представляет. Впрочем, американские дети так же, как и наши, способны вывести учителя из себя, но делают это не из вредности, а просто из-за своего разгильдяйства. Кнопки на стуле у учителя совершенно исключены.
Другой отличительный момент – американские ученики незакомплексованы и ничем не стеснены. Например, многи сидят в классе, скрестив ноги по-турецки.
Американские студенты не испытывают никаких комплексов по поводу своего вида. Выше уже шла речь о том, что излишним весом страдают очень многие, но это их не сильно заботит. Тот, кто у нас обречен быть посмешищем, здесь очень часто является душой общества.
Все дети очень просто и часто небрежно одеты. Шорты и футболка — у юношей и та же самая футболка и юбочка — у девушек. Причем и юбка, и футболка могут быть старенькими, застиранными и чаще всего неглаженными. Наши старшеклассницы никогда не позволят себе прийти в школу в таком виде. Комбинация элементов одежды просто поражает наше российское воображение. О юношах я промолчу, но вот то, что носят девушки, просто режет глаз. Как вам, например, понравится сочетание юбки с кедами? Помните, был такой вид обуви в Советском Союзе? Здесь они очень популярны. А самым популярным видом обуви у белых девочек являются сланцы, да-да, те самые, с резиновой подошвой и лямочкой между пальцами, что мы надеваем на пляж или в баню. Примечательно, что они их носят круглогодично — и в летнюю жару, и зимой, когда температура опускается чуть ли не до ноля градусов. В холодную погоду под юбку девочки могут надеть спортивные штанишки, очень напоминающие наши совковские мужские хлопчатобумажные трико с отвисшими пузырями на коленках.
Нельзя сказать, что девушки не хотят выглядеть красивыми, просто здесь свое понимание красоты. Кстати, взрослые белые дамочки меньше всех озабочены своим внешним видом. Они могут приехать в магазин непричесанными, в мятых футболке и спортивных трусах, больше напоминающих трусы мужские семейные. В том же виде они прогуливаются с детьми возле своего дома или на детских площадках. Кстати, больше всех следят за своим видом черные женщины: они всегда накрашены, волосы уложены и залачены, маникюр, педикюр и пр.
Но то взрослые, а в школе все предельно просто. Поэтому среди учеников совершенно исключено различие по качеству и стоимости одежды. Они не обращают большого внимания на то, на каком автомобиле ездят они сами или их родители. Соответственно, нет дифференциации и по количеству денег либо социальному статусу родителей. Вернее, она есть, но никак не выпячивается в общении друг с другом.
Что такое хорошо и что такое плохо
Следующий момент очень важный и серьезный. Я хочу остановиться на нем подробнее. У американских студентов, за редким исключением, абсолютно отсутствует идея оппозиции учителю, школе, администрации, что так характерно для российской системы в целом и российских детей в частности. Быть хулиганом и иметь плохие оценки в американской школе не считается круто. Также не круто пить, курить и ругаться матом. А иметь примерное поведение для мальчика не считается зазорным. Наоборот, быть прилежным учеником и иметь хорошие оценки в школе у них престижно (cool), а двоечники считаются не лидерами, а неудачниками (looser). Также престижно заниматься какой-нибудь общественной работой, быть на виду. Всё это является результатом целенаправленного воспитания или идеологии в области образования.
Вспомните, как воспитываются наши дети. Вспомните, как часто в наших фильмах главный герой противостоит системе и лицам, по своему служебному положению эту систему олицетворяющим. Вспомните, как часто наш юный герой должен принять решение, идущее вразрез с системой. И он делает это на основе своих представлений о добре и зле, на основе своих жизненных ценностей. Он дает свою оценку всему происходящему. Он имеет свое собственное мнение…
Все это совершенно противопоказано детям американским. За них уже все продумали и решили. Их личные ценности должны быть адекватными с ценностями системы. И одна из главных ценностей (выше уже шла речь об этом) – это следование инструкциям. Чтобы быть хорошим членом общества, совсем необязательно делать что-то хорошее. Достаточно не делать ничего плохого, то есть не нарушать инструкции. Принести оружие в школу плохо не потому, что это плохо, а потому, что это нарушение вполне конкретной инструкции – пункт такой-то, абзац такой-то. И это с детства в них усиленно воспитывается. К 16 – 17 годам они уже вполне сформировавшийся продукт системы.
О правилах
Тут уместно будет перейти к различиям между учениками двух разных школ – хорошей и плохой.
Итак, школа худшая или, назовем ее так, среднестатистическая, которых в нашем дистрикте 90 процентов. Учеников в ней можно условно разделить на четыре категории.
Первая (от 10 до 20 процентов) – дети, настроенные на учебу. Они хотят что-то понять, чему-то научиться и очень заинтересованы в хорошей оценке. Подчеркнуто вежливы с учителем и друг с другом.
К следующей категории я бы отнес детей, которые могли бы нормально учиться и, как правило, нормально учатся при наличии в классе соответствующей атмосферы. Но они заинтересованы не столько в знаниях, сколько в хорошей оценке, так как в противном случае их ждут неприятности дома. Таких процентов 30.
Примерно столько же тех, кто настроен не учиться, а просто провести время в классе. По большому счету им наплевать на оценку, которую они получат. Заставить их что-либо делать в классе крайне сложно. Как правило, их родителям совершенно безразличны успехи детей в школе. Это третья категория.
Оставшиеся 20 процентов — это просто патологический случай.
Из двух последних групп половина учеников не способна чему-либо научиться в принципе. Причем я сейчас не говорю о тех, у кого официально медиками зафиксированы какие-либо проблемы (learning disabilities). Таковых не более 5%. Причем я с удивлением обнаруживаю, что подчас среди этих студентов есть умненькие прекрасные детишки. Сейчас я говорю о тех, кто официально считается совершенно нормальным человеком безо всяких отклонений. Так вот у этих самых нормальных студентов совершенно отсутствуют всякие навыки к обучению, к усвоению материала. Мозг не приучен выполнять даже простейшие мыслительные операции. В следующих главах я остановлюсь на этом подробнее.
Об исключениях из правил
Поговорим теперь об учениках хороших. Но прежде всего несколько слов о самой школе. Мне удалось перейти в нее совершенно случайно в самом конце моего первого года работы в Америке. В предпоследний учебный день я зашел на сайт нашего дистрикта и с удивлением обнаружил, что требуется учитель химии в Lamar High School – в одну из лучших, если не сказать самую лучшую High School города. И я решил попробовать. Работать в прежней школе уже не было ни сил, ни желания. И я подумывал о возвращении в Россию если не найду ничего лучше. Я послал в новую школу свое резюме, и в тот же самый день меня пригласили на собеседование. А на следующий день я уже был зачислен в штат новой школы. Директору для принятия решения, в принципе, хватило того факта, что я кандидат наук по химии.
Во-первых эта школа находится в более благополучном районе и потому в нее идут более благополучные ученики. Во-вторых, эта школа предлагает различные дополнительные учебные программы, и потому имеет право набирать учеников за пределами своего территориального района в дополнение к территориально преписанным. Понятно, что со стороны уже кто попало не попадает. Одной из главных таких программ является программа так называемого международного бакалавриата (International Bacсalaureate). Мы ее называем просто IB-программой. В дальнейшем для краткости буду ее называть программой МБ. Штаб-квартира этой организации находится в Швейцарии. В ней действительно участвуют школы со всего мира. Есть даже несколько школ из России. Причем школы платят за свое членство в организации. Существует стандартная учебная программа (достаточно сложная) со стандартными выпускными экзаменами. Диплом этой организации признается большинством университетов мира, и потому для абитуриентов он служит хорошим подспорьем при поступлении. Кроме того, при хорошей оценке на экзамене некоторые курсы, пройденные в школе, засчитываются как университетские, поскольку действительно таковыми и являются. Самые продвинутые школьные курсы в этой программе, вроде преподаваемого мной Chemistry-3, эквивалентны или даже сложнее программы первых курсов университетов.
Разумеется, на программу МБ принимают не всех. Критерии отбора очень жесткие. Понятно, что отношение к учебе у этих студентов совершенно иное. Да и голова у них, как я заметил, работает совсем не плохо. Чувствуется неплохая подготовка. Некоторые даже очень способны. С ними просто приятно работать. Я с радостью за них и даже с некоторой ревностью отмечаю, что многие более сообразительны, нежели был я сам в их возрасте.
Эта категория студентов отличается высокой мотивацией к обучению. Они четко знают, что им нужно от школы, и понимают, что их будущее во многом зависит от того, как они учатся. Очень высока состязательность в обучении. Они сражаются за каждый отдельный балл, им очень важно получить оценку лучше, чем у одноклассников. Этот балл впоследствии будет им необходим при поступлении в университет. Дело в том, что лучшие 10% выпускников каждой школы получают от государства так называемый scholarship – средства для бесплатного обучения в государственном университете. Не последнее значение имеют и приобретенные знания. Эти студенты знают цену образованию и постоянно выражают мне свою признательность за то, что я действительно их учу. Именно за счет таких студентов, собранных со всего города, и поддерживается относительно высокий уровень школы по сравнению с другими школами Хьюстона.
Кстати, по результатам общенациональных экзаменов наша школа находится не только выше среднего уровня по дистрикту и штату, но и выше среднего общенационального уровня. А по числу выпускников, получивших дипломы IB программы, мы в первой десятке в США и в первой тридцатке в мире среди школ, участвующих в этой программе.
Однако было бы неправильно судить о всей школе по студентам, занимающимся по этой программе. Программа МБ — это вещь в себе, как бы школа внутри школы. Если же повнимательнее посмотреть на студентов в обычных классах, то они мало чем отличаются от студентов вышеописанной Westbury High School.
Уровень их подготовки и мыслительные способности на том же уровне. Разве что с дисциплиной дела обстоят несколько лучше. Многие из них хотят получить если уж не знания, то по крайней мере хорошую оценку. Неблагополучные ученики просто растворяются в преобладающей массе успевающих студентов. Да и общая уже сформировавшаяся школьная среда вынуждает их держать себя в рамках приличия.
Важно отметить, что при общем числе учеников в школе под три тысячи, число студентов, так или иначе вовлеченных в МБ программу – двести-триста. А число получающих ежегодно дипломы, и вовсе несколько десятков. Иначе говоря, умненьких студентов даже в нашей школе не более 4-10%, в зависимости от того кого причислять к этой категории, а по городу с учетом других благополучных школ, их будет не более 1%. Поэтому, в дальнейшем в тексте я буду писать не столько о своих лучших студентах, сколько об основной, преимущественно неблагополучной в смысле знаний массе учеников нашей школы и дистрикта. Книга о правилах, а не исключениях из правил.
Глава 4. Шок первого дня
Шаг в неизвестность, или вооружен любовью
Думаю, будет правильно в этом месте книги вернуться к хронологии и рассказать о наших самых первых впечатлениях от американской школы. Нужно ли говорить, что в глубине души каждый из нас побаивался первого дня в школе. Шутка ли, шагнуть в класс к американским ученикам! Поэтому мы как могли пытались подготовить себя к этому событию. Наш дистрикт тоже готовил нас к работе: для нас организовали около шести различных семинаров на темы, которые администрация дистрикта посчитала нужным объяснить рекрутированным из-за границы учителям. К сожалению, все что мы услышали на этих семинарах, были лишь общие слова об американской педагогике и немного информации о самом дистрикте. Не прозвучало ни одного слова о том, что конкретно делать в учебном классе. Если же кто-то, задавая вопрос, пытался свернуть на практические рельсы, то, как правило, получал совершенно непонятный расплывчатый ответ.
В дополнение к семинарам нам раздали для изучения книги по педагогике – что-то вроде учебного пособия о том, каким должен быть настоящий американский учитель. Содержание книги понятно уже из названия — “One part teaching, two parts love”. Мысль о том, что надо неустанно дарить любовь ученикам, проходила красной нитью через каждую страницу издания. Возможно, кто-то из читателей уже слышал, что в американской школе учеников нельзя ругать, стыдить и тем более наказывать. Учитель должен воздействовать на ученика только позитивно, поощряя за успехи. Кроме того, мы знали, что правила поведения в американской школе очень демократичны. Дети могут разговаривать в классе, ходить во время урока, сидеть в свободной позе и т.д.
Правда, меня интересовал вопрос, насколько относительна эта свобода, что по их меркам приемлемо, а что нет, где граница между либерализмом и явным нарушением дисциплины? Как конкретно нужно поступать, если ученик откровенно плохо себя ведет? Как и в каких случаях нужно делать замечания, и главное, какие слова для этого использовать? Какие действия следует предпринять, если слова не действуют? Одним словом, меня интересовали конкретные практические вопросы, ответ на которые мне никак не удавалось найти. Я задавал этот вопрос администрации школы, коллегам-американцам, инструкторам на семинарах, но безответно. Создавалось впечатление, что такой проблемы просто не существует. Официальные лица твердили исключительно про любовь к детям и про совершенствование педагога, чтобы он мог дать еще большую любовь. Вооруженные этими знаниями, мы и шагнули в класс…
Состояние, которое все мы испытали в первые дни работы в школе, нельзя охарактеризовать иначе, как шок и стресс. Возможно, в этом месте кто-то из читателей злорадно улыбнется и скажет: “А что же вы ожидали?” И будет прав. Конечно, мы, пускаясь в эту авантюру, были готовы ко всему, в том числе к языковым проблемам, различию менталитетов и правил поведения. Но никто из нас не был готов к тому, с чем мы реально столкнулись.
Хорошо помню свое состояние в первый день начала занятий. В тот день я прибыл в школу за час до начала урока. Стою в классе у доски и пишу на ней мелом число, тему урока… И в этот самый миг вдруг очень остро ощущаю какое-то состояние угнетенности. Я понимаю, что совершил большую ошибку, пустившись в эту авантюру, что вот он настал, момент истины! Шутки кончились, закончились приятные вводные семинарчики, еще несколько минут, и наступит суровая реальность… Благо это состояние продолжалось недолго, я быстро взял себя в руки и сконцентрировался на предстоящем моменте.
Итак, звенит звонок, и в класс начинают заходить американские ученики… Боже, какое поразительное разнообразие цветов кожи, разрезов глаз, строения тела, одежды! Пирсинг на всех открытых взору частях тела, причем у представителей обоих полов. Прически… я видел некоторые из них в кино, но не думал, что они существуют в действительности.
Я максимально собран, но чувствую, что где-то глубоко во мне уже начинает зарождаться паника. Несколько учеников подходят и что-то спрашивают, а я с ужасом осознаю, что не понимаю ничего из того, что они мне говорят. В ответ либо что-то бубню себе под нос, либо делаю вид, что ничего не слышал. Ученики отходят, удивленные неадекватным поведением учителя. Звенит звонок, возвещающий о начале урока, и, обрадованный тем, что не нужно больше слушать их вопросов, наконец, начинаю говорить я. Поскольку я готовился к первому уроку и практически заучил свои первые предложения наизусть, то говорю складно, не сбиваясь. Уже начинаю гордиться собой, как замечаю странное выражение глаз моих учеников. Минуты через три с ужасом осознаю, что и мои ученики не понимают практически ничего из того, что говорю им я…
Но это еще не самое страшное, так как это самый первый день. Ученики еще только присматриваются к преподавателю, как бы оценивая его, и пока не позволяют себе лишнего. Ягодки начнутся несколькими днями позже…..
Ощущения, пережитые мною в последующие дни, были поистине незабываемы. Сейчас я уже не помню конкретных эпизодов из первых недель и месяцев моего учительствования в Америке. В памяти осталась лишь общая картина: в классе полнейший бардак. Удержать дисциплину на должном уровне не удается никакими усилиями. Каждую минуту кажется, что ситуация вот-вот окончательно выйдет из под контроля. Никакие мои слова не действуют, известные мне меры наказания и иного воздействия тоже. Такое ощущение, что этим ученикам нет никакого смысла пытаться хоть что-то объяснять… Ясно, что эти молодые люди приходят в школу для чего угодно, но только не учиться. Кажется, что они вообще не знают, что такое учеба в нашем понимании этого слова. За редким исключением они не способны даже просто усидеть за партами. Наивысшим проявлением мыслительного процесса и кооперации с учителем, в их понимании, является бездумное выкрикивание с места ответов на вопрос учителя. Молодец тот, кто случайно угадал ответ.
Частенько я как бы смотрю на себя со стороны и задаю себе вопрос – а что я, собственно, в этом дурдоме делаю? Помню, что по силе эмоционального и психологического стресса эти дни были настолько тяжелы, что сейчас я ставлю их на один уровень с самыми трудными и неприятными периодами моей жизни.
Основная трудность была в том, что мы не знали, как управлять этими детьми. Нам никто не рассказал и не показал этого, несмотря на все наши настойчивые просьбы. Все мои русские коллеги испытывали одинаковый шок и стресс, включая тех, кто прекрасно знал английский. Наш российский педагогический опыт абсолютно не срабатывал в американских условиях. Более того, я заметил, что чем богаче был российский опыт, тем труднее приходилось моим коллегам. Так, например, Лариса Евгеньевна – заслуженный педагог с двадцатилетним стажем, ревела чуть ли не каждый день.
Наша беда была в том, что мы не имели никакого представления о том, что такое американская школа. Я и мои коллеги пробовали действовать, опираясь на российский опыт, на наши понятия о том, что хорошо и что плохо. Мы пытались применить к ученикам известные нам российские способы воздействия, которые, как выяснялось, совершенно не срабатывали. Помню, я пару раз в качестве наказания заставил своих студентов встать и стоять, как это делается в России. Ученик при этом послушно вставал и удивленно смотрел на меня. Одновременно на происходящее с интересом взирал весь класс, пытаясь догадаться, что такое учитель задумал. Все дело в том, что такая мера наказания не применяется в американской школе. Поэтому дети даже и не понимали, что это я их таким образом наказываю. И так было практически cо всем, что я предпринимал.
Упор лежа принять
Позже я заметил, что даже американским учителям-первогодкам было очень тяжело. Я видел, в каком подавленном и опустошенном состоянии они выходили из школы после уроков. Опытные же коллеги подбадривали нас и говорили, что трудно первые полгода, потом будет полегче.
Постепенно, присматриваясь к своим американским коллегам со стажем, мы стали замечать, что свободой и любовью в их классах в общем-то особо не пахнет. Напротив, слышны командирским тоном отдаваемые приказания и налицо безропотное исполнение со стороны учеников.
А тренеры школьных команд по футболу и баскетболу обладают над своими подопечными просто неограниченной властью. Стиль их общения со своими подопечными больше напоминает армейский. За любую провинность они просто кладут их в упор лежа, либо строят и, бывает, приводят особо отъявленных в чувство ударом кулака в грудь.
Что интересно, студенты покорно сносят такие методы воспитания. Авторитет тренера безграничен. Для них он царь и бог. Помню, как один из тренеров даже предложил мне свою помощь в усмирении буйных: “Вы только назовите мне имена тех, кто мешает вам вести урок”. Что интересно, по существующим правилам студент лишается права участвовать в командных играх, если не успевает хоть по одному из обязательных предметов. Поэтому члены спортивных команд стараются вести себя хорошо и учиться хотя бы на троечку, чтобы не вылететь из команды и не подвести таким образом коллектив. К сожалению, далеко не все студенты принадлежат к той или иной спортивной команде…
Постепенно, глядя на коллег-американцев, мы тоже стали закручивать гайки, но время было упущено. У детей уже сформировался стереотип, что у этих странных русских можно себе позволить все.
Драка в американской школе – это элемент культуры, своеобразное состязание, несмотря на всю свою серьезность. Если двое дерутся, то вокруг моментально вырастает толпа, которая в полном экстазе начинает скандировать: “Fight! Fight!” Причем в толпе — и юноши, и девушки. Последним это даже больше нравится. Частенько они и сами не прочь оттаскать друг друга за волосы. Драка продолжается до тех пор, пока вызванная кем-то из учителей школьная полиция не скручивает дерущихся и не уводит их в наручниках. А свидетели, которым посчастливилось увидеть драку от начала до конца, потом еще в течение десяти-пятнадцати минут после начала урока возбужденно рассказывают менее удачливым товарищам детали произошедшего.
Мой коллега Саша Миронычев выдвинул идею, что основная задача учителя в школе — не учить предмету, а держать детей в классе под присмотром, чтобы они были чем-то заняты, и за это время никто никого не покалечил. Конечно, это несколько утрировано, но близко к правде. В классах есть много детишек, которые могут хорошо учиться. Но процент неблагополучных или просто неспособных учиться настолько велик, что нормального учебного процесса, как того требует программа, не получается.
В начале учебного года я по совету коллег-американцев попросил своих учеников написать на листочке о том, как они видят себе мой предмет и что помнят по этому предмету из предыдущего школьного года. Две очень примерные девочки написали следующее: “Мы не помним ничего. Наша учительница была nice, но она постоянно отвлекалась от урока, чтобы усмирять хулиганов и сопровождать их к директору. Поэтому мы практически не занимались”. Это ощущения нормального ребенка от обычного класса обычной школы.
Отскочет ли голова, если долго биться об стену
Для завершения картины моих первых впечатлений небольшой пример, свидетельствующий об уровне образовательного процесса в девятом классе Westbury High School.
Для начала представьте себя на месте учителя. Вы две предыдущие недели усиленно трудились, пытаясь втолкнуть в головы своих учеников хоть что-нибудь. Вы затратили на это колоссальную энергию, такую, как никогда ранее. Выложились полностью. Причем большинство детей в классе под вашим неусыпным вниманием занималось делом. Когда вы обращались с вопросом к классу, то даже слышали вполне разумные ответы. Нечасто, но слышали. В целом класс работал. Вам удалось заставить студентов переписать из учебника в тетрадки дважды, а то и трижды самые главные определения. Они совершенно верно находили в учебнике ответы на поставленные вами вопросы. Вы проходили с ними тему действия и противодействия из раздела механики (помните такую?), и они понятливо кивали головами, когда вы приводили примеры из жизни на эту тему. И вот теперь предстоит контрольная работа, и вы ожидаете сравнительно высоких результатов. Результатов своего нелегкого, но благородного труда.
Теперь представьте свое состояние, когда при проверке контрольных выясняете, что хорошего результата нет. Что вообще нет никакого результата.
Что 10 процентов, как всегда, просто ее не делали и сдали чистые листки или вообще ничего не сдали. Еще 30 процентов написали что-то на листках, но искать в написанном какой-либо смысл просто бесполезно, 30 процентов на вопрос “Действием каких сил объяснить тот факт, что мяч, брошенный об стенку, ударившись, летит обратно?” отвечают: “Потому что отскакивает”. 20 процентов пишут почти правильные ответы, правда, при этом перепутав направления сил действия и противодействия, и лишь 10 процентов дают верный ответ. Вы рвете на себе волосы. Как же так? Как же вы могли?!
Теперь скажите, какова будет ваша реакция на эти результаты контрольной? Правильно! “Поставить всем двойки к чертовой матери!” И вы эти двойки ставите, и на душе становится немного легче… Вы вводите эти двойки в компьютер и видите, что текущие оценки учеников резко меняются. Теперь семьдесят процентов личного состава заваливают цикл. А оценки за цикл выводить через три дня…
Как вы думаете, что скажет директор школы, если увидит такие оценки? Правильно, он скажет, что вы не справляетесь со своими обязанностями. Посмотрите, у других учителей какая успеваемость! 20 процентов — отличники, 40 процентов — хорошисты, 30 процентов — удовлетворительно. И только 10 процентов неуспевающих. Вот как нужно работать!
Вы начинаете чесать свою репу… Боже мой, что делать? Что делать?!
Безвыходных ситуаций не бывает. Сейчас найдем выход… Ура, нашел! Завтра же даю им новую контрольную полегче. И вопрос задам попроще – “Что произойдет с мячиком, если его бросить об стену?” Большинство ответит правильно — мячик отскочит от стенки, и я поставлю им пятерки. Показатели будут лучше, и отметки резко исправятся.
Хорошо? Да, но есть одно “но”… Эту контрольную еще нужно проводить, потом ее нужно проверять, выставлять оценки… Долго, лишняя работа опять-таки. Не лучше ли пересмотреть оценки за прошлую контрольную? И что это я на них взъелся? В целом они неплохие ребята. И написали в общем-то правильно. Ну, сам подумай. Почему мяч летит обратно? Потому что отскакивает! А что тут, собственно, неправильного? А полетел бы он обратно, если бы не отскочил? Нет! То-то и оно то! Молодцы дети, получите свои четверочки.
Так, теперь вы… написали бессмыслицу… А может, это и не бессмыслица вовсе? Может, там скрытый смысл кроется? Может ребенок так видит мир? Ведь работали же детки в классе, писали что-то у себя в тетрадках, просто так не сидели. Получите свои троечки.
А ты всего три слова написал: “I don’t understand”? Ну что же ты? А такой умный мальчик. Вон как по барабану бьешь в школьном оркестре! И в баскетбол славно играешь! А ты и вовсе два слова написал: “Fuck school”? Ух ты непоседа какой… А ну, получите свои троечки с минусом. Так, сколько теперь у меня неуспевающих? Пятнадцать процентов? Ну, это нормально. Можно спать спокойно.
Весело вам, уважаемый читатель? Знаю, весело! А теперь станет еще веселей, если узнаете, что в этой истории нет ни грамма вымысла. Это повседневная реальность.
Нужны ли дополнительные детали для описания моего стрессового состояния на протяжении нескольких первых месяцев? Уже на третий день я почувствовал, что просто умираю, и решил, что на эту работу больше не пойду. Пакую чемоданы и уезжаю обратно.
Так я говорил себе если не каждый день, то по крайней мере каждый второй. Но чуть остыв и придя в себя, на следующее утро снова отправлялся на работу. Тогда я не мог себе позволить уволиться просто из-за финансовых соображений. Я вложил в приезд в Америку достаточно большие для меня деньги и не мог себе позволить просто так их профукать. Я должен был если уж не заработать, то хотя бы вернуть вложенное. Каждый день говорил себе – продержаться еще хотя бы одну недельку, до следующей зарплаты. Вернуть хотя бы часть, а там посмотрим…
Так я выстоял первое полугодие. А во втором — действительно стало легче. И я решил попробовать продержаться еще полгода, чтобы уже действительно что-то заработать.
А в конце первого учебного года мне чудом удалось перевестись в другую школу дистрикта — Lamar High School, в одну из трех лучших школ Хьюстона. Там совсем другие дети, и вообще это совсем другая школа. Но это уже другая история, и об этом в следующей главе.
Еще немножко терпения — мы уже вплотную подошли к описанию учебного процесса.
Глава 3. Система образования
Ваша порция знаний, сэр
Учебный процесс в Америке построен принципиально иным образом, нежели тот, к которому мы привыкли. Прежде всего школьный курс длится не десять лет, а двенадцать. Ученики идут в школу в первый класс в возрасте шести лет, а заканчивают двенадцатый в 17 — 18 лет. По возрасту учеников двенадцатый класс соответствует первому курсу наших вузов. Кстати, в американской школе учеников называют student, а не schoolboy или schoolgirl, как нас учили на уроках английского, поэтому я буду использовать слово “студент” вместо привычного нам “школьник”.
Но это далеко не все. Еще сильнее отличается учебная программа в смысле организации и последовательности изучаемых предметов. В России все основные предметы изучаются каждый год. Математика изучается все десять лет: с первого класса по десятый (теперь уже одиннадцатый), физика — пять лет подряд, химия — четыре года, биология — вообще шесть лет. Программа построена так, что один и тот же материал в какой-то степени повторяется из года в год. В старших классах те же самые концептуальные понятия преподносятся уже на более высоком уровне, чем годом ранее.
В Америке все не так. Программа здесь построена по блочному типу. Возьмем естествознание. С четвертого по восьмой класс этот предмет называется Science. По содержанию он очень похож на наше природоведение, хотя и содержит элементы химии и биологии. Здесь пока все как у нас. Но вот после восьмого класса Science уже распадается на независимые предметы: биологию, химию и физику. Причем эти предметы не идут непрерывно по несколько лет, а преподаются блоками по одному за год.
В девятом классе изучается так называемый Integrated Physical and Chemical Science. Данный курс включает в себя начала физики и химии, и объединение их в один предмет кажется даже логичным. Школьники учат его целый год: первое полугодие — физику, второе – химию. Причем на это выделяется не два урока в неделю по 45 минут каждый, а каждый второй школьный день пара по 90 минут. То есть получается как бы один урок по 45 минут каждый день.
В десятом классе в Америке изучают только биологию. Опять-таки целый год. В дальнейшем к ней уже не возвращаются. В одиннадцатом изучается химия. Дальнейший курс физики не обязателен. Его выбирают не все, и как правило, в двенадцатом классе. Вместо физики можно взять второй уровень химии, биологии, анатомию либо астрономию.
Такая же блочная система по всем остальным предметам. Например, алгебра делится на два курса: Algebra-1 и Algebra-2. Каждый из курсов опять-таки изучается по году. Алгебра-1 — это материал, соответствующий шестому и седьмому классам российской школы. Большинство из американцев проходит этот курс в девятом или десятом классах. Причем, если они не берут ее в девятом, то этот год у них проходит вообще без математики. Алгебра-2 соответствует восьмому классу российской школы, изучается в десятом или одиннадцатом классах. Но американские дети могут от этого курса и отказаться, если другие предметы в сумме уже дают необходимое количество баллов для получения аттестата. Дальнейшая математика, включая тригонометрию, не является обязательным предметом. Этот курс, который у них называется Precalculos, – берут не более 10 процентов американских учеников. Поэтому он у них входит в университетскую программу. Интегральное и дифференциальное исчисление в школьном курсе выбирают лишь единицы.
Каждый ученик имеет индивидуальный учебный план, в состав которого входит определенный перечень обязательных общеобразовательных предметов (core subjects) — тех же, что и в России, плюс перечень выборочных предметов (electives), таких как разные виды спорта, музыка (любой инструмент на выбор), рисование, скульптура, хореография, театр и тому подобное. То есть все то, на что российские дети ходят в дополнительные школы после основной общеобразовательной, здесь включено в программу обычной школы. Можно даже брать уроки тенниса или езды на скейте.
Но ученик не может совсем отказаться от необязательных предметов. Он может выбрать что-либо по душе, но не выбирать ничего нельзя. В аттестате зарезервировано определенное количество мест для отметок по таким предметам. Причем эти выборочные предметы вносят такой же вклад в общий балл, как и обязательные. Ученики не могут отказаться от выборочных предметов еще и потому, что время прихода в школу и ухода из школы строго фиксировано. Например, в High School учебный день начинается в 8: 30 и заканчивается в 15: 45. Он включает в себя четыре урока по 90 минут каждый. Расписание ученика составлено так, что каждый день у него два-три обязательных предмета и один-два – на выбор.
Вам и не снилось
При такой системе на каждом отдельном предмете состав детей в классе совершенно разный. Теоретически, если ученику что-то не нравится – учитель или сам предмет, в начале года он может поменять своего педагога на другого, ведущего этот же предмет, или иногда даже сам предмет, так как даже среди обязательных предметов есть простор для маневрирования. На практике же просто по техническим причинам не всем и не всегда удается это осуществить.
Системой предусмотрено все, чтобы любой ребенок получил оптимальное для себя образование и при этом ни разу не был обижен или каким-то иным образом пострадал от субъективного к нему отношения со стороны учителя. Права детей действительно не ограничены, и они знают об этом.
В этом, я считаю, огромный и очевидный плюс американской системы образования по сравнению с российской. Вспомните, сколько детей в наших школах страдают из-за предвзятости учителей. Сколько бездарных педагогов проходит через жизнь каждого ученика за одиннадцать классов? Я уже не говорю о целенаправленном третировании тех учеников, чьи родители не могут или не хотят делать материальные взносы школе и учителю лично, что так широко распространено в сегодняшней российской школе. Американские ученики и их родители в полной мере ограждены от произвола учителя и школьной администрации. А чего стоит возможность бесплатного обучения, не выходя из школы, музыке и искусству? А бесплатные занятия спортом?
Еще один плюс американской школы — это то, сколько внимания уделяется детям с ограниченными физическими или интеллектуальными возможностями. В Америке такие ученики не изолированы от их здоровых сверстников. При желании родителей они могут обучаться в одном с ними классе. В каждой школе есть специальный департамент, занимающийся именно такими учениками. Им помогает специально прикрепленный к ним специалист. Даже слепые ученики могут обучаться в обычной школе. Средства, время и силы, идущие на обучение и поддержку таких учеников, огромны и в разы превышают те, которые выделяются на обучение «беспроблемных» детей. В результате эту систему можно упрекнуть в чем угодно, но только не в отсутствии гуманности.
Поговорим еще о плюсах. Первое, что сразу бросается в глаза — это размеры и материальное оснащение школы. По сравнению с нашими, школы в США — просто гигантские как по размеру зданий, так и по количеству учеников. В Middle School, как правило, несколько сот учеников, в High School – несколько тысяч. Количество учителей в моей школе приближается к двумстам. Материальное оснащение поражает воображение. Каждая High School, помимо просторных классов, лабораторий, многочисленных музыкальных и художественных мастерских, имеет, например, актовый зал на тысячу мест. В каждой школе три-четыре спортивных зала, бассейн. А размеру и качеству травяного покрытия футбольного поля позавидуют наши городские стадионы. Многие школы имеют еще и отдельный театр.
Все делопроизводство, включая ведение классного журнала, компьютеризировано. Служебная переписка, распоряжения и инструкции руководства коллективу осуществляются исключительно по электронной почте. Все это работает настолько четко, что система нигде не дает сбоя.
Здесь распоряжения руководства не обсуждаются, а выполняются четко и в срок. В первые дни для меня это было очень непривычно после нашего российского разгильдяйства. У каждого учителя и административного персонала есть четкие служебные инструкции, согласно которым они должны действовать. Любое отклонение от этих инструкций недопустимо. Это одна из основных составляющих ментальности американцев. Никого не интересует конечная цель. Результат следования или не следования инструкции не имеет значения. Если ты нарушишь инструкцию и добьешься положительного результата, этого никто не заметит. Но вот если ты просчитаешься, и результат нарушения инструкции будет отрицательный, тебя накажут очень сурово, вплоть до увольнения.
Глава 2. Куда же мы попали
Конечно же, с самого начала, еще до интервью в Москве, мы прекрасно знали, куда нас сватают. Нам сразу сообщили, что работать предстоит в Хьюстонe (штат Техас).
Для полноты картины разрешите вкратце рассказать о городе и штате, без чего будет трудно понять некоторые детали. Америка — большая страна, и жизнь в Техасе, конечно же, отличается от жизни, например, в Калифорнии или Айове.
Климат в Хьюстоне считается промежуточным между тропическим и субтропическим. По мне, так это однозначно тропики. Летом, которое длится с апреля по октябрь, стоит ужасная жара, которая усугубляется очень высокой влажностью. Поэтому все здания и автомобили кондиционированы: Хьюстон — первый город в мире по количеству кондиционеров. Духота летом настолько ужасная, что когда выходишь из помещения на улицу, возникает ощущение, что зашел в парную. Зато зимой прекрасно: температура от десяти да двадцати градусов тепла, зеленеет травка, цветут цветы, поют птички.
С одной стороны, Техас — это провинция. Если проводить аналогии с Россией, то Техас — нечто вроде Краснодарского края. С другой стороны, такое сравнение не очень уместно. Это в России есть столица и есть провинция, где качество жизни ухудшается по мере удаления от Москвы. В США нет такого одного ярко выраженного центра. Жизнь хороша там, где хорошо развит бизнес.
С этой точки зрения Хьюстон — четвертый по величине город Америки. Кроме того, что он считается нефтяной столицей мира, здесь расположены такие компании, как NASA, Compaq, печально известный ENRON и с десяток крупных нефтехимических предприятий. Поэтому Хьюстон — очень индустриальный, высокоразвитый и богатый город. Это сразу заметно, например, по наличию в нем фантастических четырехуровневых транспортных развязок с последним уровнем на сорокаметровой высоте.
В Хьюстоне, как и по всему югу Америки, много цветного населения. Особенно много мексиканцев в связи с наличием общей границы с Мексикой. Латиноамериканцы составляют почти треть населения Хьюстона. Испанский язык, по сути, является вторым государственным языком Техаса. В городе четыре телеканала и несчетное количество радиостанций, вещающих на испанском. Я встречал очень много мексиканцев, которые прожили в Штатах более десяти лет и до сих пор не умеют говорить по-английски. Английский язык им просто не нужен, они прекрасно обходятся без знания официального языка как дома, так и на работе. Практически во всех фирмах, специализирующихся на услугах населению, с клиентами могут разговаривать на двух языках. Я не преувеличу, если скажу, что испанский язык более распространен в Хьюстоне, нежели татарский — в Казани. Кстати, на мой взгляд, именно мексиканцы, а не белые американцы ближе к основной массе россиян по своему менталитету: по отношению к детям, внутрисемейным отношениям и вообще по жизненным ценностям.
Что касается черного населения, то его всегда много там, где власти предлагают пособие по безработице. В Хьюстоне это пособие предлагают… В целом как мексиканцы, так и черные предпочитают селиться в больших городах. В глубине штата их значительно меньше.
Если сравнивать этнический состав взрослого населения Хьюстона, то на данный момент три основные группы — белые, черные и латино — представлены примерно одинаково. Причем белых чуть меньше, а латиноамериканцев чуть больше трети. Однако уже в ближайшем будущем это равновесие будет нарушено.
Латиноамериканцы представляют собой самую быстрорастущую национальную группу Техаса в целом и Хьюстона в частности. Во-первых, идет постоянный приток легальных и нелегальных иммигрантов из Мексики. Во-вторых, рождаемость в мексиканских семьях в два-три раза выше, чем у белых. В результате сегодня в государственных школах Хьюстонского образовательного округа латиноамериканцы составляют уже более 50%, афроамериканцы около 30%, а белые менее 9%! Правда, эти данные не включают в себя северные пригороды Хьюстона, где как раз наиболее компактно проживает белое население, и все же… Даже с учетом этих данных и того обстоятельства, что в частных школах учатся в основном белые ученики, доля белых детей в мегаполисе не более 30%.
Эта ситуация создает американцам достаточно много проблем. И именно мультирасовость является одним из важнейших моментов, определяющих как суть, так и форму образовательного процесса в школах Хьюстона.
В США вопросы образования находятся в ведении штата. Каждый штат имеет свою собственную образовательную программу, которая может весьма значительно отличаться от программы образования в другом. Каждый штат разрабатывает свои же государственные экзамены либо вовсе не имеет таковых. Правда, раз в году все ученики в масштабе всей страны сдают общенациональный экзамен. Несмотря на то, что последний не имеет большой юридической силы для констатации факта образования, его результаты в чем-то даже более значимы. Так, именно на результаты общенационального, а не местного экзамена ориентируются университеты при приеме абитуриентов. Мы же с вами можем использовать его результаты для сравнения уровня образования в разных штатах и разных школах.
Все государственные школы (так называемые public school) в Америке относятся к какому-либо образовательному округу (по-американски – дистрикту). Так, мы работаем в Houston Independent School District. В каком-то смысле дистрикт — аналог нашего гороно. Только в отличие от гороно, осуществляющего в основном надзорную деятельность, у дистрикта гораздо больше полномочий и ответственности. Зарплату учителям платит не школа, а дистрикт. На работу принимает и увольняет тоже дистрикт, иногда по рекомендации директора школы, если последний достаточно авторитетен. Последняя инстанция в трудовых спорах тоже дистрикт. Наконец, дистрикт сам пополняет свой бюджет за счет местных налогоплательщиков и сам же по своему усмотрению его расходует. Поэтому работа учителей в разных дистриктах может оплачиваться по-разному.
Кроме государственных, есть еще многочисленные частные и прицерковные школы, которые никому не подчиняются. Но образование в них доступно только незначительной части населения.
Houston Independent School District (наш дистрикт) – богатая компания. Правда, его показатели по результатам общенационального экзамена немного ниже среднего показателя по штату. В то же время наш дистрикт периодически числится в передовиках по каким-то критериям, видимо, не связанным со знаниями учеников. В любом случае мы работаем далеко не в худшем дистрикте Америки.
Внутри самого дистрикта школы очень разные. Конечно, сначала нас направили далеко не в лучшие школы. В лучших отбор учителей производят исключительно сами директора. По разнарядке распределяют в худшие школы. Но нам еще повезло: достались лучшие из худших, которых в дистрикте большинство.
Среднее образование в Америке трехуровневое: начальная школа (Elementary School) – первые пять классов, средняя (Middle School) – шестые-восьмые классы, и высшая (High School) с девятый по двенадцатый классы. Несмотря на то, что эти школы разделены как административно, так и территориально, все они вертикально интегрированы. Как правило, две-три начальные школы относятся к одной средней, куда переходят ученики этих начальных школ после их окончания. Соответственно, средняя школа в три-четыре раза больше начальной. В свою очередь две-три средние школы завязаны на одной высшей школе.
Я и почти все мои российские коллеги работаем в высшей школе. В нашем дистрикте таковых 34. Примерно половина из них являются большими базовыми, как описано выше, а вторая половина специализируется на каких-то отдельных дисциплинах. Из всех 34 школ по-настоящему хорошими можно назвать три, остальные колеблются между “так себе” и “ужасная”.
Мой опыт ограничен работой в двух высших школах: Westbury High School (одна из худших в дистрикте), куда я был распределен вместе с Сашей Миронычевым, и Lamar High School (одна из трех лучших), куда мне чудом удалось перебраться после года работы в первой. Кроме того, я немного знаю о ситуации в других школах по рассказам коллег.
Первая глава
Итак, первая глава…
Кстати, это будет единственная глава, которую я опубликую в полном объеме без сокращений. Из всех остальных глав будут только отдельные выдержки, которых впрочем будет достаточно для получения определенного представления об американской школе. Всю книгу в интренете я публиковать не буду, и на это есть две причины. Во-первых, я связан определенными договоренностями и обязательствами с издательством, непреусматривающими подобные действия. Во-вторых, я и сам не очень-то хочу это делать. В интернете хорошо опубликовать какое-нибудь научное открытие, или новости. Для моей же книги это не самое подходящее место. Публикация книги в интернете есть нечто среднее между дарением и выбрасыванием на ветер, чего мне категрически не советовал делать один из моих духовных учителей. Это не приносит хорошего не дарящему не задарма получающему. К тому же книга, как отметило мое издательство в анотации, в какой-то степени исповедь автора. Еще эта книга не столько записки о школе, сколько достаточно серьезный труд о самом американском обществе, понятым мною через школу. Поэтому мне просто не хочется чтобы этот мой труд просто так валялся в интернете. Интересующийся читатель может лекго и сравнительно недорого приобрести ее, отдавая тем самым дань уважения автору. Если же интерес невелик, значит вы не мой читатель, спасибо за внимание.
Это с одной стороны. С другой, как я уже отмечал в своем первом посте, я хочу чтобы о ситуации в американском образовании узнали как можно большее число моих российских коллег. Поэтому все что касается учителей и самой школы будет описано достаточно подробно. Я предвижу определенное число комментариев типа "а это шокирующие будни российской школы", которые уже начали поступать. Я надеюсь через это среди прочего еще больше узнать о ситуации в сегодняшней российской школе, что мне может пригодиться в моих следующих работах. Поэтому я и делаю то что делаю на этом сайте.
Еще раз обещаю отвечать на содержательные вопросы.
Итак, первая глава.
Глава 1. Как это все начиналось
Капризы судьбы или пути господни…
До перестройки, как известно, в Штаты из СССР попасть было немногим легче, чем слетать в космос. Традиционный путь – политическая и еврейская эмиграция – был сложным и кружным, он требовал полного разрыва связей и переформатирования сознания. С конца восьмидесятых путей появилось множество – один фантасмогоричнее другого. Кто-то поехал за деньгами, кто-то за славой, кто-то в поисках надежного убежища от российского правосудия.
Знакомая шестидесятилетняя пенсионерка, бывший инженер-конструктор, в нищие 90-е отправилась в Америку прислугой в богатый дом, чтобы материально помочь своим уже взрослым детям. Другие знакомые (семейная пара) – молодые и красивые, из вполне преуспевающих по российским меркам семей – пошли на фиктивный развод (на родине) и фиктивный брак жены (в Америке) для того, чтобы сначала она смогла получить гражданство, а потом по уже протоптанной тропинке прошли муж и ребенок. Только вот когда через года полтора — как оно, собственно, и было условлено – истосковавшийся в Казани муж попытался воссоединиться с любимой, произошло неожиданное. Выяснилось, что кроме фиктивного мужа-американца у нее появился и вполне реальный друг, по иронии судьбы – казанский бандит. И бывшему мужу в новом сценарии была отведена скромная роль перевозчика ребенка. Как только дите попало к нежной матери, она заявила в полицию, что бывший российский муж агрессивно настроен, и попросила оградить их с дочерью от его притязаний. В итоге бедолага попал в тюрьму, откуда его с большим трудом вытянули родственники…
В общем, в последние десять-пятнадцать лет наши люди потянулись в Америку косяком. У всех разные мотивы, способы, цели, но, как правило, одно стремление – выжить и по возможности преуспеть. Приехали – значит, надо вписаться, адаптироваться, мимикрировать под среду. Все время и все силы уходят именно на это. Поэтому мало у кого возникает желание обстоятельно рассказать соотечественникам об Америке и о накопленном опыте. Вот и получается – россиян в Штатах сегодня хватает, но лучше понимать Америку мы от этого не стали. Между тем это понимание позволило бы на многое взглянуть совсем другими глазами… И мой американский опыт ценен, как мне кажется, еще и потому, что в отличие от большинства я мог не отдавать все время и силы «этой бешеной скачке», а имел достаточно редкую сегодня возможность остановиться, оглянуться и поразмыслить об окружающем.
Судьба постучалась ко мне семь лет назад в образе случайного номера газеты «Иностранец», оказавшейся в моем купе поезда “Татарстан”. От нечего делать я стал изучать его от корки до корки, в том числе и предложения трудоустройства за рубежом. Требовались, как обычно, танцовщицы в рестораны, официанты, обслуживающий персонал гостиниц, домработницы, нянечки, строительные и сельхозрабочие и тому подобное. Неожиданным оказалось объявление: “Требуются учителя физики, химии и математики для работы в США. Необходимы стаж работы и свободный английский язык“. Я тогда подумал: вполне подхожу, хотя, конечно, английский у меня далеко не свободный. Подумал и забыл… Но на следующий день, выходя из вагона, газетку эту почему-то прихватил с собой.
Потом много дней я не вспоминал об этом объявлении и был занят своими почти серьезными делами. Здесь я должен немного рассказать о себе. Имею степень кандидата наук по химии (настоящую) и даже преподавал химию несколько лет в вузе. Но в те годы, как и большинство моих бывших коллег, занимался исключительно бизнесом. В то время мои дела, после довольно продолжительного упадка, снова шли в гору. Поэтому вполне понятно, что я не отнесся серьезно к объявлению в газете — даже теоретически не рассматривал возможность возвращения назад в науку либо на преподавательскую стезю. Хотя заграница как таковая меня интересовала.
И вдруг через пару недель жена говорит мне: “Слушай, я нашла для тебя работу в Америке”. И показывает привезенный мною и уже благополучно забытый номер “Иностранца”! В тот момент я испытал какое-то смятение от того, что эта реклама повторно помимо моей воли стучится в мою жизнь. С тех самых пор что-либо или кто-либо периодически напоминали мне об этом объявлении. И я не выдержал — набрал на компьютере свое резюме, особо не переживая о том, как оно будет выглядеть, и отправил его по электронной почте по указанному адресу. Отказаться никогда не поздно. А так посмотрим, что из этого выйдет. Поглядим, что это за аферисты.
Вышло все очень скоро. Буквально на второй день после отправки резюме дома вечером зазвонил телефон, и энергичный мужской голос объявил, что я полностью подхожу под их требования, а также сообщил мне, что я должен в срочном порядке предпринимать в этом направлении.
А сделать нужно было немало — получить так называемый Credentials Evaluation Report. Это документ, выдаваемый американским учреждением, подтверждающий действительность российского диплома в США. Для этого нужно было всего-навсего получить новую копию своего диплома, сделать его перевод и отправить в США вместе с 220 долларами за услуги на имя частного лица в Америке. Вот здесь я впервые серьезно задумался, нужно ли мне это все.
Во-первых — трата сил и времени. Во-вторых – вопрос денег. Сумма не очень большая, но на дороге не валяется. Звезд я никогда не хватал. Деньги у меня водились, но давались большим трудом. Тем более, будучи человеком зрелым, я был хорошо осведомлен о кидалах и лохотронах. С координатором этой программы в Москве я был знаком лишь по телефону. С точки зрения здравого рассудка было верхом глупости послать двести баксов в Америку непонятно кому и за что на основании какого-то телефонного звонка. Но голос Сергея Аверина (так звали моего собеседника на том конце телефонного провода) чем-то внушал мне доверие. И потом, на такие мелкие суммы обычно не кидают. Это все больше становилось похожим на правду. Сам же этот документ мне всегда пригодится, решил я, даже если никуда не поеду. Мало ли как в будущем жизнь обернется.
Все это время — в период подготовки и отправки документов — я получал регулярные звонки не реже одного раза каждые два дня от московского координатора программы Сергея Аверина или его помощницы. Эта настойчивость, с одной стороны, удивляла. Ведь такого рода предложения на дороге не валяются. Очень многие мечтают о том, как бы свалить в Штаты под любым предлогом. С другой стороны, эта настойчивость потихоньку подталкивала меня к принятию решения.
Дело в том, что это был непростой период моей жизни, полный переоценки сложившихся ценностей и взглядов. В связи с этим я изучил огромное количество духовной литературы, из которой среди прочего усвоил, что в жизни ничего не происходит просто так. Если жизнь настойчиво подталкивает тебя к чему-либо, не надо от этого отмахиваться. Значит, именно это, с точки зрения Создателя, тебе в данный момент и нужно. Более сильной настойчивости я еще не встречал никогда в жизни.
Собеседование
Прошло месяца два-три. Документ из Америки пришел. Настало время интервью. Нас пригласили на собеседование в Москву непосредственно с представителями работодателя, которые приехали из Штатов в Россию специально, чтобы проинтервьюировать 25 человек, отобранных, как потом оказалось, из более чем 300 поданных заявок. Я был в числе этих 25.
Интересно, что за все это время никто из московской рекрутинговой фирмы даже не сделал попытку проверить у меня знание английского языка. Возможно, сыграл роль тот факт, что в 1999 году я был на 35-дневной стажировке в Америке по программе подготовки бизнесменов. А ведь собеседование предстояло на английском языке! Именно это беспокоило меня больше всего. Откровенно говоря, мой английский тогда был просто никакой. Я никогда и нигде его толком не учил. В средней школе изучал немецкий. С английским же языком в первый раз столкнулся в университете. Это продолжалось три года с частотой два занятия в неделю. Не могу сказать, как хорошо знали язык мои преподаватели, но особых усилий к тому, чтобы им овладели студенты, они точно не прикладывали. Я был самоучкой плюс три месяца интенсивных курсов, на которых занимался перед стажировкой в Штатах.
Должен вам сказать, что к тому времени я уже начал загораться идеей поездки. Мне хотелось пройти собеседование просто из честолюбия. Я не привык проигрывать, поэтому был настроен крайне решительно.
И вот этот день настал. В Москве нас встретили Сергей Аверин и американский координатор Чак Мартин. Только тогда я окончательно поверил, что ребята не аферисты, что это все серьезно. Перед интервью Чак устроил нам накачку – дал инструкции, как нужно держаться перед представителями работодателя, что нужно говорить, а что нет. Я не понимал 80 процентов того, что он нам объяснял, но хорошо запомнил одно: “Не опускайте глаза. Не смотрите на пол. На полу нет ответа на поставленный вопрос. Смотрите собеседнику прямо в глаза”.
Мой черед настал. Передо мной типичный американец. Он добродушно улыбается, и я через силу глупо улыбаюсь ему, пытаясь понять смысл первого вопроса. В некоторых его предложениях распознаю два-три слова, в некоторых ни одного! Меня охватывает ужас. Я понимаю, что через пару мгновений буду вежливо выставлен за дверь за незнание языка. Но смотрю ему прямо в глаза, продолжая улыбаться, и прошу повторить вопрос. Он повторяет, и я улавливаю еще одно знакомое мне слово, из чего становится понятным общий смысл вопроса. Отвечаю заранее приготовленными фразами… Новый вопрос… Опять то же самое…
Через какое-то время начинает казаться, что эту схватку я веду уже вечность, хотя по часам на стене напротив замечаю, что прошло только 25 минут. Это так называемое собеседование превращается для меня по сути в экзамен по английскому. Помню, в какой-то миг он спросил, буду ли я устраивать детям Punishment, если они будут плохо вести себя на уроке. Мне знакомо это слово, я когда-то уже слышал или видел его, более того, даже примерно помню, как оно пишется, но убей — не помню, что означает. Набираюсь наглости и прошу разрешения посмотреть в словарь. Он кивает, я — о чудо! — нахожу это слово в словаре, и перевод его (наказание) подходит к смыслу вопроса. Я понимаю, что наказывать детей, должно быть, непедагогично, и говорю: “Нет”. Он спрашивает: «А почему?». Я не знаю, как это сказать по-английски, и изображаю, как ребенок сожмется, замкнется, если его строго наказывать. Он улыбается, довольный моим ответом, и задает новый вопрос. Собеседование продолжается как в тумане еще минут 15. Должен вам сказать, что такой умственной работы я не совершал даже на самых сложных экзаменах в университете.
Наконец, мой собеседник сказал, что остался доволен моими ответами, вручил мне какую-то папочку с бумагами, пожал руку, и я вышел за дверь. Увидев папочку в моих руках, Чак Мартин обрадовался, принялся жать мне руку, обнимать, похлопывать по плечам. Только тогда я понял, что прошел это собеседование.
Кто мы
Из 25 человек, пришедших на собеседование, предложение на работу получили лишь 11. Итак, я оказался в числе счастливчиков, выигравших достаточно большой конкурс. Это был еще один довод (пожалуй, самый весомый) в пользу моей поездки.
Ехать мне по-прежнему не слишком хотелось. Мы все прекрасно понимали: если американцы вербуют иностранцев, значит, у них огромный недостаток учителей. То есть сами американцы не хотят этой работы, и работа эта, должно быть, очень даже несладкая. У себя в Казани я был не последним человеком с немалым опытом в бизнесе. В последнее время стабильно делал неплохие по казанским масштабам деньги. Кроме того, было много предложений от более успешных друзей и знакомых перейти к ним в бизнес на должности финансового менеджера, зама генерального и т.д. Одним словом, чувствовал я себя достаточно уверенно.
Но с другой стороны, хотелось чего-то нового и интересного. Я ощущал, что начинаю постепенно деградировать от нашего тупого российского бизнеса, вся суть которого заключается в раздаче взяток чиновникам. Как заметил один мой занимавшийся в то время так называемыми взаимозачетами приятель, весь его бизнес заключался в дележке на троих. Одна часть должностному лицу, которое предоставляет зачет – право требования задолженности предприятия перед госструктурой. Вторая – тому, кто наполняет требование реальной продукцией. И третья себе — за хлопоты по организации схемы и реализации продукции. Я стал уставать от всех этих обналичек, откатов, крыш, клановости и криминализованности нашего бизнеса. У меня частенько опускались руки от понимания того, что вся российская экономика — это не экономика здравого смысла, а скорее экономика абсурда, где каждый, начиная от простого работника отдела снабжения, кончая генеральным директором и министром, думает прежде всего не о деле, а о собственном кармане. Мне все меньше хотелось вкладывать усилия в какое-либо постоянное дело в нашей стране — я прекрасно понимал, что в любой момент тебя обманут, подставят, наедут, отберут и т.д.
На этом фоне Америка манила своими неограниченными, как мне тогда казалось, возможностями. Я делал ставку на свой жизненный и бизнес-опыт, на изворотливость ума и нетривиальность мышления, которые выгодно отличают нашего человека. Поработаю учителем не больше года, думал я тогда, за это время присмотрюсь и “замучу” что-нибудь интересное и прибыльное. Боже, как я тогда ошибался…
Думаю, читатель уже понял, что автор этой книги не кто иной, как самый настоящий авантюрист в хорошем понимании этого слова. Каково же было мое удивление, когда, приехав в Америку, я понял, что почти все из одиннадцати приехавших со мной педагогов — такие же джентльмены удачи, как и я сам.
Итак, кто мы?
Справедливости ради нужно сразу оговориться, что абсолютно у всех нас был реальный, а не нарисованный педагогический опыт. Причем у некоторых по 20 с лишним лет. Все мы совершенно разные, с очень разным прошлым, из разных городов России. Половина имеет ученые степени и, соответственно, опыт преподавания не в средней школе, а в вузе. И это совершенно логично. Как вы думаете, много ли российских учителей средней школы читают газету “Иностранец” и знают английский язык? Но чем я был поражен больше всего – так это возрастным составом нашей группы. Лишь двоим из нас было меньше тридцати. Они же лучше других знали английский язык. А по-настоящему хорошо его знала только одна из нас, закончившая инфак пединститута. Еще трое, включая вашего покорного слугу — находились в диапазоне 30 – 40, трое – 40 – 50 лет. Но что самое удивительное, были еще два человека — люди почти пенсионного возраста. Таким образом, команда подобралась отнюдь не молодая. Я никак не предполагал, что люди в этом возрасте могут решиться на подобную авантюру.
Несмотря на все возможные различия, в первый год работы мы были единодушны в оценке американской школы и окружающей нас жизни. В целом наши взгляды близки и сейчас, но по прошествии лет оценка некоторых деталей начала несколько различаться. Скорость этих изменений зависела от быстроты адаптации или, если угодно, американизации каждого из нас.
О книге
Как и обещал начинаю публиковать отдельные части из книги. Поскольку первый пост ознакомительный, думаю будет уместно начать с предисловия. Там еще раз о том как и почему эта книга написана.
Предисловие
Уважаемый читатель!
Вы держите в руках книгу не похожую ни на что написанное ранее о США российскими авторами. Вероятно, она в определенной степени поменяет ваше представление об Америке, особенно если у читателя нет собственного опыта длительного проживания в этой стране. Кому-то это покажется странным, но большая часть наших представлений о США — это миф, имеющий так же мало общего с действительностью, как и представления американцев о России.
Знаете, что они думают о нас? Что Россия — это Сибирь, мороз, медведи бродят по заснеженным городам; это цыгане и водка, которую загадочные бородатые русские пьют в огромных количествах; еще это Ленин, Сталин и русская мафия. Наиболее продвинутые припомнят фамилию Путина и Марии Шараповой. И, пожалуй, все.
Это кажется смешным, но наши знания о реальной Америке не многим больше. Впечатления о США навеяны главным образом американскими же фильмами вкупе с репортажами наших журналистов. Все это не позволяет понять суть американского образа жизни, систему взглядов и ценностей, которыми американцы руководствуются в жизни, которые закладываются с детства, со школьной скамьи.
Надо сказать, что тема школьного образования, раскрываемая в этой книге, никого ранее особо и не интересовала. С другой стороны, мало кому из российских граждан приходилось сталкиваться со школьной Америкой. Мне же довелось несколько лет проработать рядовым учителем в обычной американской школе. Америка, которую я увидел из школьного класса, повергла меня в шок – настолько открывшаяся реальность отличалась от моих представлений об этой стране. Среди всего прочего, эта работа позволила мне лучше понять американский социум и американский менталитет, так как школа в любой стране является важнейшим социальным институтом, где закладываются морально-нравственные основы личности и в какой-то степени — основы государственности. Поэтому значительная часть этой книги посвящена обычной общеобразовательной школе, так называемой Public School, где учатся около 90 процентов юных граждан США.
Идея написать эту книгу пришла еще в 2003 году, когда мой приятель, главный редактор одной из татарстанских республиканских газет, попросил меня подготовить цикл статей об американской школе. Поэтому в тексте читатель может встретить нечастые ссылки на город Казань и Республику Татарстан. Статьи вышли в газете “Восточный экспресс” осенью 2003 года. Они были написаны в виде путевых заметок, порой излишне эмоциональных. Этот материал, представленный в первых одиннадцати главах, и лег в основу книги.
Последние четыре главы дописаны уже в 2007 году, и потому они несколько отличаются от основного материала книги. В них я поделился с читателем своими размышлениями об американском обществе и о месте образования в нем. Пять лет жизни и работы в Америке немножко изменили меня как человека и как профессионала. Поэтому сегодня я уже несколько иначе смотрю на окружающие меня вещи. Начни я работу над книгой сегодня, это была бы несколько другая книга. Тем не менее я умышленно не стал коренным образом менять написанные ранее главы, подвергнув их минимальной корректировке. Данная книга предназначается для российского читателя, и написанное мной в 2003 году гораздо в большей степени отражает взгляд именно российского человека на американскую школу и американское общество.
Работая над книгой, я старался писать в легкой, несколько ироничной форме. Вам судить, насколько это удалось. В любом случае, надеюсь, что книга будет интересна не только педагогам, и специалистам, работающим в сфере среднего образования, но и более широкому кругу читателей. В частности, немалую для себя пользу могут извлечь родители, серьезно обеспокоенные образованием своих детей. Очень надеюсь, что книгу прочтут чиновники, занятые реформой российского образования.
В американском среднем образовании действительно много того, чему стоило бы поучиться, и что можно было бы перенять. Читатель увидит и оценит эти моменты. К сожалению, в ходе нынешней реформы, призванной перестроить отечественную систему образования по западному образцу, перенимаются далеко не самые лучшие и сильные стороны американской системы. А разрушается как раз то, чем наша школа славилась, что создавалось десятилетиями. Возможно, эта книга поможет широкому читателю лучше понять, к чему мы идем, подвергая нашу систему столь кардинальным перестройкам.
Книга получилась в определенной степени критической по отношению к системе образования США. Это не значит, что автор превозносит Россию противопоставляя ее Америке. Будучи патриотом своей страны, я, тем не менее, отдаю себе отчет, что проблем в России гораздо больше, чем в Штатах. Имея возможность сравнивать, я прекрасно вижу и понимаю все наши недостатки. Но это видят и понимают многие. А вот портрет школьной системы США, написанный с натуры, думаю, станет для читателя новым открытием Америки. Айрат Димиев
ЕГЭ — крах образования в Швеции
Источник информации — http://www.anopdg.ru/content/view/148/1/lang,ru/
В 1387 году, после завоевания датчанами части Швеции, на ее троне оказалась королева Дании Маргарита. В 1520 году дворянин Густав Васа призвал жителей города Мура к восстанию, но горожане не поддержали его. Вскоре, однако, они устыдились своей трусости и наказали двум лучшим лыжникам догнать Густава и просить его от имени народа вернуться назад. Гонцам пришлось пробежать 90 км. Густав Васа вернулся и возглавил шведов в борьбе за независимость. После победы над датчанами, в 1523 году, Густава Васу избрали королем Швеции. В период его правления страна стала сильной единой монархией.
С 1922 года в память об этом событии проводится «Васалоппет» — наиболее знаменитая из всех проводимых в мире лыжных гонок. Она проходит точно по маршруту, которым 400 лет назад прошел национальный герой Швеции.
«И зачем я только это сделала», — жаловалась моя приятельница. Ее семья приехала в Швецию из Киргизии, когда муж получил работу по контракту. Дочку можно было отдать в школу при посольстве, но выбрали шведскую – все-таки, западное образование, накатанная дорога в будущее. Теперь контракт закончился, пора возвращаться домой. Но что делать со школой? Родители боялись, что на родине девочку посадят только в первый класс. В Швеции она ходила уже в шестой.
К сожалению, приятельница была права. Единственное, в чем шведские школьники сильнее, так это в знании английского языка. Правда, трудно сказать, чья это заслуга – школы или повсеместного распространения американской массовой культуры. Детей, закончивших, хотя бы на тройки, четвертый класс, в школах постсоветского пространства, здесь можно смело определять в 8 или 9 класс, а учившимся у нас на «отлично» — там вообще делать нечего, разве что английский подтянуть. Кстати, это относится и к детям из Польши, Чехии и других стран Восточной Европы, видно, Варшавский договор защищал их не только от НАТО, но и от культурного мракобесия.
В это, наверное, трудно поверить ТЕМ, кто привык хаять СВОЕ, и пресмыкаться перед ЧУЖИМ, — но это так! Система школьного образования во многих западных странах пала ниже плинтуса.
Проблема назрела настолько, что дня не проходит без появления в прессе статей о школьных проблемах. Но, начитавшись о них, не перестаешь удивляться: все сводится до обсуждения, учит ли еще школа своих питомцев читать и писать. Вот так: ехали, ехали и приехали, на повестке дня — ликвидация неграмотности. Как будто, все происходит не в одной из развитых стран в 21 веке, а в каком-нибудь забытом богом месте — лет так 70 назад. И еще – школьная дисциплина: вопрос, можно ли учителю отобрать мобильный телефон у недоросля, когда он болтает во время урока и мешает остальным, демократично это или нет, обсуждается на уровне риксдага.
Не грузят в европейской школе учеников историей и математикой, не знают выпускники средних школ в стране, считающей себя развитой, ни физики, ни химии, ни биологии – ну, и ладно! Но демократия – это очень серьезно! Боже упаси, косо посмотреть на эту священную корову, сразу такой крик поднимается! Недавно один камикадзе, директор школы, отважился запрети…, пардон, так не говорят в демократическом обществе, не рекомендовать, ну, слишком уж, «висящие штаны»! Копья ломали всю последующую неделю, спорили, пнул ли бедолага-директор священную демократическую корову или, все-таки, нет… Мракобесие какое-то, и вседозволенность… А об уровне изучения математики можно судить по задаче для учеников 9(!) класса: «Щенок съедает 0,4 кг сухого корма в день. Вопрос на засыпку: на какой срок ему хватит мешка, который весит 20 кг? На общенациональной контрольной по математике только треть девятиклассников справилась со следующей задачей: масштаб карты 1:500000, расстояние между двумя городами 6 см. Сколько километров разделяет два города в действительности? Экзамен (сейчас его называют модным словечком «тест») по шведскому языку в гимназии (!) сводится к прочтению очень простого текста уровня учебника «Родная речь», если кто помнит, был когда-то такой в советской школе для 4 класса, и ответам на вопросы по его содержанию.
И даже с таким экза…, пардон, тестом ученики не справляются. По данным национального статистического бюро, каждый двадцатый выпускник гимназии не аттестован по шведскому (государственному) языку, то есть не научился, как следует, читать и писать. В некоторых школах доля таких учащихся составляет одну треть.
А ведь когда-то неграмотным парням не разрешали жениться. В 18-веке, прежде чем пойти венчаться, надо было сдать экзамен, бегло прочитать катехизис местному священнику. И нетерпеливым невестам приходилось засаживать лодырей за учебники и, только им, известными способами добиваться от них сносного чтения.
Вот так, в просвещенной Европе и заносчивой Америке, без объявления войны, в мирное время, демократические страны исключительно демократическим путем, во имя торжества демократии — «опустили» свою молодежь на 300 лет назад. Так что если Америка и рыла кому-то яму, то сама в нее и попала.
А ведь Швеции есть чем гордиться… Королевство занимает первое место в мире по валовому национальному продукту, производству электроэнергии, высококачественной стали, целлюлозы и бумаги. Маленькая страна, известна не только своими высокими экономическими достижениями и широким масштабом социальной политики, но и богатыми традициями народного образования.
И грамотное население в этой маленькой скандинавской стране имелось уже давно. С 1645 года за народное образования отвечала церковь. И местный священник строго следил за тем, чтобы дети учились – в школе, если таковая имелась, у пономаря или дома. Благодаря этому, большинство шведов умело читать и писать. Такого уровня грамотности страны южной Европы достигли только к началу 19-века.
Вплоть до начала века 20-го местный пастор регулярно вызывал прихожан и лично проверял их грамотность и знания катехизиса.
Таким образом, когда в 1842 году риксдаг принял решение о введении всеобщего обязательного обучения, о неграмотности и отсутствии возможности учиться речи не шло, это было вызвано стремлением лучше организовать обучения. Отныне все приходы в сельской местности и общины в городах были обязаны подыскать помещения и нанять учителей.
В 1878 году срок обязательного обучения был 6 лет. В 30-е обязательное обучение стало семилетним, а в 50-годы учились уже 8 лет.
Так почему шведская система образования, которая еще в 50-х годах считалась одной из лучших в Европе, скатилась до такого туземного уровня?
«А все реформы, батенька, реформы…» И не всякое лучшее – друг хорошего…
«Запрещать запрещается»
С этим лозунгом в мае 1968 года студенты парижских университетов вышли на демонстрации. Во Франции начался социальный кризис, который затем вылился в массовые беспорядки и всеобщую забастовку по всей стране.
70-е годы были временем революционной романтики и категорического неприятия либеральной демократии и всего, что с ней было связано.
В воздухе носились различного рода крайне левые идеи: марксистско-ленинские, троцкистские, маоистские, анархистские и т. п., перетолкованные в романтически-протестном духе.
Общественные настроения категорически отвергали и либеральную демократию, и все, что с ней было связано. «Культурная революция» стала началом разрушения старой и колыбелью новой школьной политики.
Европейские «хунвейбины» требовали упразднить школу и выставить оттуда учителей. Их высмеивала пресса, по радио и на телевидении их представляли не иначе, как помеху для творческого развития детей.
Учебные программы – сплошь тайные, скрытые от непосвященных, коварные цели. Учебники написаны с дьявольскими намерениями — скрыть от ученика действительность. Знания — инструмент подавления свободной личности. Научится школьник рассчитать проценты, и взрастут в чистой детской душе капиталистические инстинкты, и превратится он в послушный винтик хорошо подогнанной капиталистической машины…
Дошли до того, что объявили «подавлением» требование грамотности, а литературный язык – классово чуждый язык высшего класса.
Требование соблюдать дисциплину, не опаздывать на уроки, не прогуливать и выполнять домашние задания – изощренная «капиталистическая муштра». Выставляя оценки, учителя сортируют учеников на «хороших» и «плохих», и, тем самым, посягают на принципы «всеобщего равенства». «Буржуазный школьный бастион» надо было разрушить до основания.
Прогрессивная педагогика
И тут «пламенным революционерам» очень пригодилась, так называемая, «прогрессивная» педагогика. Создатель ее, американский философ и педагог Джон Дьюи еще в конце 19-го века резко критиковал тогдашнюю американскую систему образования за ее отрыв от жизни действительности и абстрактный, схоластический характер обучения и настаивал на проведении радикальной реформы системы школьного образования.
Нарастающее рабочее движение в Америке требовало введения всеобщего обучения. Да и промышленность бурно развивалась, ей требовались большое количество знающих и хорошо рабочих, умеющих быстро приспособиться к динамично изменяющимся условиям. Для решения этой сиюминутной задачи педагогика Дьюи пришлась весьма кстати. При поддержке правительства, так называемая, «прогрессивная» педагогика заняла прочные позиции в американской школе.
По Дьюи, ребенок, сталкиваясь с конкретной жизненной задачей и стараясь ее решить, преодолевая возникшие препятствия, накапливает опыт и соответствующие знания. Таким образом, стимулировать интерес учеников к знанию и научить их применять эти знания на практике для решения конкретных проблем вне стен школы.
Дьюи был приверженцем концепции «педоцентризма» (от греч. páis, родительный падеж paidós — ребёнок, дитя и лат. centrum — центр), то есть считал, что ребенок — это солнце, вокруг которого вращатается весь педагогический процесс. *Не программа, а он должен определить как качество, так и количество обучения*. На этом основании он отрицал единые учебные планы и программы общеобразовательной школы.
Дьюи: содержание, организация и методы обучения определяются непосредственными, спонтанными интересами и потребностями детей.
Таким образом, Дьюи недооценивал систематические знания и считал, что «обучение посредством делания» только и может связать детей с жизнью. Можно организовать, например, занятия вокруг постройки домика. Сначала дети вычерчивают план по масштабу, на уроке арифметики рассчитывают стоимость материалов для постройки домика, на уроке языка изучают правописание слов, опять-таки, связанных с домиком, на уроках рисования и лепки изготавливают украшения все для того же домика. Так можно поставить изучение всех предметов, учитывая возраст и интересы детей.
Дьюи рассматривал метод проектов, как универсальный метод в школьной практике в противовес традиционной классно-урочной системе. «Бригадный метод» — один из любимых методов Дьюи.
Кстати, в 20-х годах Дьюи сунулся со своими идеями трудового воспитания в большевистскую Россию, и, поначалу, был встречен с поистине революционным энтузиазмом. Его, так называемые, комплексные программы и метод проектов бригадный метод тут же внедрили в советскую «трудовую» педагогику. Его книги активно издавали с 1919 по 1925 год. Но, надо отдать большевикам справедливость, Дьюи они раскусили быстро. К началу 30-х перестали издавать его книги, а в 1931 году его методы были запрещены распоряжением ВЦИК.
В 70-х годах педагогические идеи Дьюи привлекли внимание европейских «культурных революционеров» – скорей всего, своей оппозиционностью по отношению к «авторитарной» школе. Во всяком случае, старую «буржуазную» систему образования окончательно разгромили уже с помощью «новой» педагогики.
Сейчас, по прошествии 30 лет, ясно: урон, нанесенный новыми «варварами», во многом, уже невосполним, последствия есть в Дании.
Развалены системы школьного образования в Испании, Англии, скандинавских странах. Разрушена прекрасная система образования в Аргентине. То, что американские школьники отстают от своих сверстников во всех странах мира, уже не новость. Специалисты считают, что сейчас в стране растет первое в истории поколение, которое будет менее образованным, чем их родители. Когда различного рода исследования сравнивают знания школьников из разных стран, заносчивая Америка прочно занимает там последние места. Зато – «впереди планеты всей» по школьному насилию. В Испании тоже польстились на «прогрессивную» педагогику и получили тот же плачевный результат. Казалось бы, такие разные страны: протестантская Швеция и ее сильным рабочим движением и не участием в войнах последние 200 лет, и католическая Испания, пережившая множество гражданских войн и диктаторский режим Франко, новые тенденции быстро стирают ранние различия.
За развал школьного образования в Швеции особо поблагодарить надо также и социал-демократов, старейшей партии, созданной еще в 1889. С ними связывают создание «шведской модели», в основе которой — социальная политика, насквозь пронизанная идеологией «всеобщего РАВЕНСТВА» и «благосостояния для всех». «В хорошем доме не бывает привилегированных или забытых, любимчиков или пасынков», — заявил в 1928 премьер-министр Швеции Пер Альбин Ханссон перед Риксдагом году в своей речи, впоследствии ее назвали «речью о «народном доме» — обществе, в котором бы никто не остался голодным и холодным. А для этого, перераспределяя ресурсы, стереть все различия между классами. Выиграв выборы и придя к власти, в начале 50-х социал-демократы вплотную занялись системой образования, превратили ее в идеологический инструмент «социалистического» преобразования общества. И тут им очень пригодилась «прогрессивная» педагогика.
Современники отмечают удивительное единодушие, с каким была воспринята обществом демагогическая болтовня о необходимости разрушить «старую» школу. А также безграничный педагогический оптимизм, который отмечал школьные дебаты послевоенного времени — вера в возможность педагогическими средствами радикально изменить общество, казалось – вот-вот, и «шведский народ станет народом, разносторонне образованным», и у обеденного стола, за ужином, в доме сельскохозяйственного рабочего будут обсуждать проблемы физики молекулярных частиц, а строительные рабочие во время обеденного перерыва со знанием дела поговорят о социальных предпосылках создания образов Шекспира…
Швеция всегда равнялась на Америку, а социал-демократы смогли ловко использовать общественные настроения — в 70-е годы такие слова, как солидарность, равенство, рабочее движение завораживали общество, как дудочка факира — кобру. Да и что можно возразить против хороших намерений развить у учащихся «чувство ответственности и социальной компетентности» путем проведения ими «самостоятельной исследовательской работы», «индивидуального подхода с учетом личностных особенностей» или «критического отношения к действительности»? О том, что под очень симпатичным американским фантиком – «сникерс» замедленного действия, сторонники «прогрессивной педагогики» предусмотрительно умалчивали, а может, — и сами не догадывались. Что плохого в том, что «школу — источник знаний» немного улучшат? Простым гражданам и в голову не приходило, что «больные» головы так радикально покушаются на саму суть системы образования.
Правда, отдельные «ретрограды» пытались что-то вякать о гибельности такого пути, но их никто не слушал. А жаль… Лучший гарант демократии – хорошее образование, которое дает человеку возможность сделать осознанный разумный выбор и не стать легкой добычей всякого рода демагогов и шарлатанов!
Не дай бог родиться в эпоху реформ
— гласит китайская поговорка.
В начале 50-х годов в Швеции было дифференцированное обучение. После 8 лет обязательного обучения одни шли в гимназию и, далее, в университет, другие – получали рабочую профессию в реальном училище. Были и такие, что шли учениками на завод и почти сразу начинали работать. В 1962 году решением риксдага вся Швеция перешла на обязательное, единое для всех, 9-летнее обучение и начала внедрять идеи прогрессивной педагогики — по примеру США.
Отныне готовые факты не должны подаваться ученику на блюдечке – как, например, в форме объяснений у доски или чтения учебников. Знания ученик добывает сам, активно и увлеченно работая над проблемой вместе с товарищами, что наполняет процесс заучивания особым смыслом.
В обиход вошел «бригадный метод». По замыслу реформаторов, способные дети будут помогать своим слабым товарищам, и, таким образом, на практике постигать, что такое солидарность и взаимопомощь.
Учителю — сплошное нельзя. Негоже «грузить» ученика требованиями соблюдать дисциплину, не опаздывать и выполнять домашние задания. Это означает — подавлять его индивидуальность своим авторитетом. Ученик – «центр процесса обучения» он сам знает, когда ему захочется заняться решением заинтересовавшей его проблемы. В школе перестали оценивать знания учеников и ставить оценки – это не демократично. Но и обойтись без них все-таки невозможно. Сейчас в шведской школе ставят оценки только с 8 класса.
По замыслу реформаторов, школа, в первую очередь, должна была учить демократии и «социальной компетенции». А знания приложатся сами собой…
Но, как известно, чудес не бывает… посулы прогрессивной педагогики сложились в большой сочный кукиш… «Бригадный метод» себя не оправдал: в группе из 5-7 человек работала парочка старательных, а остальные, в лучшем случае, просто сидели рядом, с нетерпением дожидаясь вожделенной перемены. Оценивалась же проведенная работа для всех одинаково. Учителей запугали настолько, что они боятся сделать элементарное замечание, чтобы не подавлять свободное демократическое развитие индивидуума.
Свободное воспитание стало воспитанием свободным от всякого воспитания. Ученики, которых высшие инстанции освободили от всякой необходимости подчиняться правилам школьного распорядка, быстро «оборзели» от свалившейся на них свободы ничему не учиться. К проблемным ученикам не разрешалось применять никаких мер принуждения, можно было только умолять и взывать к их совести, чтобы они вели себя хорошо. Теперь вся энергия учителя уходила на то, чтобы справиться с царящей в классе анархии. Больше всего страдали ученики, которые все-таки хотели учиться. Правда, на этот случай, прогрессивная педагогика никаких «методов» не предлагала, в ее системе координат проблем с дисциплиной просто быть не могло, а выставить хулигана из класса было, опять таки, не демократично. Поэтому в коридор выходили ученики старательные – чтобы хоть как-то сосредоточиться. О том, что у них тоже есть права, и почему их можно нарушать, мешая им учиться, апологетов вседозволенной демократии почему-то не волновали.
ОТВЕТСТВЕННОСТЬ УЧЕНИКОВ ЗА СВОЕ ОБУЧЕНИЕ.
Уровень обучения в средней школе постоянно падал, но зато торжествовало милое сердцу социал-демократов равноправие — отныне не было ни лучших учеников, ни худших.
Затем настала очередь гимназии. Когда-то это была прямая дорога в университет, туда принимали только самых способных учеников, остальные получали рабочую профессию в реальных училищах. Но как же равноправие?
Проводится новая реформа, и все девятиклассники — стереть границы между профессиональным и теоретическим обучением. Произвели своего рода слияние профессиональных и теоретических линий в гимназии. Обучение на профессиональных программах увеличили с 2 лет до 3.
Немного декорируют профессиональные программы теорией, добавляют немного часов на гуманитарные предметы, и почему бы уже не приравнять их к теоретическим программам и, таким образом, дать ВСЕМ право поступления в институт. Тем более, что понизили уровень обучения на теоретических программах, убрали изучение истории, философии, географии, литературы… Но зато снова торжествует равноправие.
Правда, противоречит все это основной социал-демократической традиции — что быть рабочим ничуть не менее достойно, чем кем-нибудь другим. Но теперь, они сами, как будто, не верят в это, вроде, как учиться на профессиональной программе для получения рабочую профессии вроде и не очень достойно. Какое-то странное проявление неуважения к будущим рабочим и плохая политика равноправия…
На теоретических программах надо три года для получения необходимых теоретических знаний для поступления в университет. Естественный вопрос: как может учащийся профессиональной программы за такой же срок обучиться профессии, и одновременно получит столько же знаний для поступления в университет?
И от факта, что обучение в высшей школе требует определенного багажа теоретических знаний, никуда не деться… Но можно, в свою очередь, понизить их уровень.
Отныне все девятиклассники, даже те, кто совершенно не мог или вовсе не хотел учиться, отправляются учиться дальше, в гимназию, и, не сдавая выпускных экзаменов, их просто отменили, получают документ о ее окончании.
Многие не справлялись с программой гимназии. Тогда ее объявляли слишком сложной и упрощали. А так как уровень обучения в средней школе падал постоянно, то постоянно упрощалась и программа гимназии.
Сейчас, чтобы поступить в гимназию, надо быть аттестованным всего лишь по трем предметам: шведскому и английскому языкам, и математике. Те же, кто не одолел эту, весьма невысокую планку, дальше идут учиться на индивидуальную программу, где их знания стараются довести до «удовлетворительно».
Но, зато, к радости реформаторов, Швеция единственная страна в мире, где 98% молодежи дружным равноправным строем отправляется в гимназию, и, опять-таки, единственная в мире, где ее заканчивают, не сдавая выпускных экзаменов. Да здравствует всеобщее равенство!
Правда, только 52% учеников в Стокгольме, а в провинции и того меньше, «добираются» до ее окончания. Индивидуальная программа, которая задумывалась как крайняя мера исключительно для отстающих, стала одной из самых больших программ. С 1992 по 2000 количество учащихся там увнличилось в три раза, в 2006 году их доля составила больше, чем когда бы то ни было — 11,4 процента. То есть — каждый девятый.
Введение ЕГЭ
Вскоре тревогу забили университеты – ни в одной другой стране Европейского союза доля молодых людей, продолжающих после гимназии учиться в университетах и институтах, была такой низкой, как в Швеции.
Тогда-то вместо вступительных экзаменов в университет, ввели «общедиагностическое тестирование» (по нашему – «единый государственный экзамен»), которое оценивало некую расплывчатую «пригодность к учебе».
Знания оценивать было не безопасно, это сразу выявило бы катастрофическое положение школьного образования. А от власти социал-демократические политики отказываться вовсе не собирались.
Кто учит в шведской школе
Как-то раз мне понадобилась одна книга в школьном читальном зале. И там я насмотрелась много интересного…
Молодой новоиспеченный преподаватель проводил здесь уроки истории и географии. Он обожал индивидуальные задания: используя литературу и компьютеры, самостоятельно подобрать материал на заданную тему. Естественно, ученики, попав в затруднительное положение, шли с вопросами к учителю.
Но, к моему большому удивлению, он не мог ответить почти не на один вопрос, говорил только: «Иди и выясняй сам». Он даже не знал, ни как называется столица Болгарии, ни Уругвая.
Молодая преподавательница шведского языка тоже недавно закончила педагогический институт и начала работать в школе. Мы заговорили о литературе. Странно, но она ничего не знала ни о писателе Харри Мартинсоне «Крапива цветет», ни о том, что в 1974 году он разделил Нобелевскую премию с другим известным шведским писателем, Эйвиндом Юнсоном. «Какой еще Эйви? Никогда о таком не слышала», — растерянно подытожила эта сеятельница разумного, доброго и вечного, молодой преподаватель шведского языка и литературы с дипломом педагогического института.
В последний день мы снова столкнулись с бедолагой-историком. «Только начав работать в школе, понимаешь, как мало ты научился», — жаловался он. Из всего богатства хронологии бедняге удалось запомнить только три исторические даты: французской революции, а также первой и второй мировой войны.
Реформа педагогического образования – новая роль учителя
Педагогическое образование тоже подверглось архиважным идеологическим реформам, по своему объему сравнимых с нашей «перестройкой».
Когда-то, для того, чтобы преподавать в гимназии, надо было не только закончить университет, но и защитить диссертацию. Иногда их разрешалось замещать аспирантам.
Но для социал-демократов вся эта ученая публика была, в первую очередь, классовым врагом. Из школы их потихоньку выжили, а на смену им в старших классах пришли, уже выпускники педагогических институтах, которые появились в 1967 году и почти сразу оказались в гуще общественных умонастроений 70-х. Поначалу они готовили учителей начальной школы и учителей- предметников для старших классов – по разным программам. Но подоспела еще одна реформа педагогического образования, и все категории учителей стали учить по одной программе. Естественно, объем знаний по предмету учителей старших классов упал до уровня знания предмета, достаточного для преподавания в младших классах. Рассказывают, что тогда появились студенты-историки, которые не знали о могущественном короле Густаве Васе, правившим Швецией в средние века, а были искренне уверены, что этот мужик жил в 19 веке и прославился тем, что придумал лыжные соревнования!
А удивляться нечему, просто в системе координат новой педагогики у учителя была уже совсем другая роль. Он — не «служитель в храме просвещения», (боже упаси, подавить недоросля своим авторитетом!), а бригадир, «руководитель среднего звена» на производстве. Это раньше он должен был прекрасно знать свой предмет, чтобы учить детей. Теперь знания вовсе и не обязательны, главное — умение создать необходимый «социально-эмоциональный» настрой. Поэтому и может один учитель в шведской школе преподавать одновременно математику и биологию, а если надо – то и музыку с черчением. Не важно, что не знает, посидит вечерок, подучит, или будет «познавать» вместе с учеником.
О больших недостатках в обучении учителей
Об этом свидетельствуют и многочисленные статистические опросы. По данным опроса профсоюз учителей, только 36 процентов новоиспеченных учителей начальной школы считали, что получили достаточную подготовку даже для того, чтобы суметь научить детей читать, писать и считать – основную задачу школы.
Не удивительно, что учителей катастрофически не хватает! И в педагогические вузы огромный недобор — никто не хочет получать образование, не дающее права заниматься ничем, кроме преподавания в школе и быть ”мальчиком для битья». Да еще за такую зарплату!
К 2010 году, согласно данным Управления школьного образования Швеции, в дошкольных и школьных учреждениях страны будет не хватать около 67 тысяч преподавателей.
Муниципализация шведского образования
В 1991 году, в связи с появлением «Закона о местном самоуправлении», провели «децентрализацию», еще одну реформу, – передали всю ответственность за организацию и работу школ с центрального уровня на местный. Системе школьного образования, и так уже оказавшейся в глубоком нокдауне, был нанесен смертельный удар.
Системой образования стали распоряжаться люди, часто в этом несведущие. Расходы на обучение одного ученика в целом по стране в 1996 году уменьшились на 19 процентов по сравнению с 1991 годом — многие муниципалитеты, получив возможность самим определять размеры финансирования школьного образования, пошли по пути снижения расходов любыми возможными способами. Торжество рыночной экономики, какая уж тут демократия!
Снова о равноправии
Чем меньше знаний ученик получает в школе, тем больше ответственность на его семью, как они это компенсируют. А если его родители не могут помочь ему с математикой, потому что сами ее не знают.
Понижение уровня требований к знаниям учеников мешает, на самом деле, сглаживанию классовых различий, к которому так стремились социал-демократы. В доброе старое время ребенок из рабочей семьи, успешно заканчивая прежнюю гимназию или реальную школу, имел гораздо более выгодные исходные позиции, чем нынешние выпускники средней школы и гимназии, что, действительно, приводило к реальному сглаживанию классовых различий. Было бы логично, если бы социал-демократы призывали детей рабочих, чьи интересы они, вроде, так рьяно защищали, воспользоваться шансом, прилежно учиться в школе – чтобы, в конце концов, стать такими же умными, как дети буржуазии. Чем лучше школа дает знания, тем меньше влияет социальное происхождение ученика на его успех в школе и жизни. Разве допустимо использовать систему образования, как инструмент для сглаживания социальных различий. Школа и сама по себе катапульта для сглаживания классовых различий. Хорошая школа, которая хорошо работает и ставит ученикам реальные требования для их способностей – сама по себе дорога к равенству и демократии.
Многие американские педагоги считают, что наибольший вред «прогрессивная педагогика» нанесла детям необразованных родителей, детям из простых семей и бедных семей, как коренного населения, так и иммигрантских.
Рассказывают, что когда в 30-х годах в Италию из США пришел прогрессивистский метод обучения, то блестящий оппонент Муссолини и социолог коммунистического толка Антонио Грамши утверждал, что «социальная справедливость требует консервативного обучения потому, что для бедных детей школа – единственное место, где они могут получить тот интеллектуальный багаж, который есть у богатых».
Чтобы помочь детям из бедных семей, надо чтобы школа давала всем детям знания, достаточные для того, чтобы они могли преуспеть в будущем.
Куда завели благие намерения
Игры с образованием – вещь очень серьезная. Многие беды в обществе – и наркотики, и преступность, начинаются в школе. В своей книге «Закрытие американского ума» американский публицист Александр Блум утверждает, что «прогрессивная» педагогика подтачивает основы западной цивилизации». «Освоение классических вершин требует духовной дисциплины и серьезного труда. Нельзя заменять учебу развлечением». Делая из школы «демократическую модель» общества, забыли, что между демократией и вседозволенностью – две большие разницы. Урон, нанесенный системе школьного образования, настолько серьезен и глубок, что годы понадобятся, чтобы восстановить хотя бы прежний уровень обучения.
Что делать с уже «потерянными» поколениями малограмотных эгоистов, которым школа обрекла на безработицу и лишила шанса на будущую достойную жизнь?
Не умея, как следует, читать и писать, молодые люди часто не могут даже грамотно составить резюме. Так что получается, владение государственным языком – вопрос уже социальной справедливости…
Никому не нравится чувствовать себя людьми «второго сорта». Чувство неполноценности рождает потребность реваншизма и самоутверждения другими, порой совсем не цивилизованными способами. Отсюда, и разгул молодежных банд и группировок, часто по национальному признаку – ведь от прогрессивной педагогики больше всего страдают дети иммигрантов, как, впрочем, и от латентного расизма и скрытой дискриминации. Им и так непросто найти работу, кто может, уезжает в Лондон или США, страны традиционно эмигрантские, ну, а остальным остается торговля наркотиками или трафикинг.
Толпы оголтелых подростков на улицах европейских городов и ученики, что приносят в школу огнестрельное оружие и стреляют в учителей и одноклассников? Это уже угроза социальной стабильности. А школы и дальше продолжают выбрасывать в жизнь, развращенных вседозволенностью, невежд. Джина, выпущенного из бутылки, не так просто затолкать обратно.
Новые реформы – хорошо забытое старое
В 2006 году в Швеции новое правительство. И тотальную реформу всего школьного образования они считают своей первостепенной и неотложной задачей. Прежде всего – снова научить уважать дисциплину. Предлагается дать учителям право исключать из школы или оставлять на второй год, а злостных прогульщиков приводить в школу с полицией. Некоторые школы вводят штрафы с родителей за прогулы их детей.
Средняя школа больше не будет единой — снова вводится дифференцированное обучение, «ремесленные школы» (обучение учеников), а также выпускные экзамены в гимназии. Обучение на профессиональной программе не означает автоматического получения права на учебу в высшей школе, как это сейчас. Параллельно с Единым экзаменом и конкурсом аттестатов, — приемные экзамены в вузы – в 2008 году только в некоторых учебных заведениях, а начиная с 2010 — повсеместно. В школу возвращаются история и литература.
Как в средней школе, так и в гимназии, вводится шестиуровневая шкала оценок от «F» до «A», «F» — «неудовлетворительно». Оценки начнут ставить с шестого класса. Государственная проверка знаний учащихся – в пятом классе – по математике и шведскому языку, а в девятом еще и по физике, химии и биологии.
Что интересно: школа всегда была «полем битвы» между различными политическими партиями. Сейчас же они удивительно единодушны. И даже самые рьяные оппозиционеры в нынешнем правительстве, «социал-демократы» согласны по большинству пунктов, а первую государственную проверку знаний школьников предлагают ввести уже в третьем классе.
Так стоило ли тратить так бездарно столько лет на все эти идеологически-педагогические эксперименты, чтобы, в конце концов, снова прийти к забытому старому: только глубокие и систематические знания, полученные в школе, дают молодому человеку шанс на полноценную и достойную жизнь.
И стоит ли в России проводить реформы, от которых на Западе уже отказались? Ведь то, что они сейчас стремятся вернуть, у нас, слава богу, еще не успели разрушить!
Никто не спорит, в наше время мир стремительно меняется, нужны новые педагогические технологии. Но, рассуждая об образовательной реформе в России, ее сторонники снова и снова ссылаются на западный опыт в качестве положительного примера. Что ж, изучать чужой опыт всегда полезно.
Но под видом передового, из прабабкиных сундуков снова вытаскивают пропахшие нафталином педагогические идеи, подсовывают результаты каких-то сомнительных исследований о плохой «социальной компетентности» и недостаточной «демократичности» российских выпускников. Так и хочется крикнуть во весь голос: не верьте им, ребята! Наплодив огромное количество неучей, имея огромную армию безработных, Америка испытывает дефицит квалифицированной рабочей силы и вынуждена теперь приглашать специалистов из-за рубежа, в том числе и из России.
Образование – наше национальное достояние!
Везде, куда занесла судьба наших соотечественников, они открывают школы, где, они хотят, их детей будут учить, «как в России». В школе имени Софьи Ковалевской в Стокгольме математике учат «по-русски». И туда стремятся попасть не только русские дети, но и «местные». Это ли не есть доказательство преимущества нашего российского образования.
Говорят, когда-то революционные события в России так напугали европейские страны, что они раздумали делать у себя революцию.
Теперь очередь России — не дай ей бог повторить чужие ошибки!
Как писал Герберт Уэллс, история человечества все больше превращается в гонку между образованием и катастрофой.
Добавить:
Почему возлагание ответственности на учеников за свое обучение – абсурд. Абсурдно представлять детей, как малолетних взрослых.
Восприятие детей, как «ангелов» среди западных интеллектуалов, и особенно среди «левых», как когда-то «народовольцы» в России воспринимали народ.
Плохой школьное обучение плодит врагов европейских ценностей среди мусульман, что, в свою очередь, нагнетает напряженность в Западной Европе – мусульмане занимаются террором, а «скинхеды» жгут их мечети (мечеть в Мальме, сожженная в 2003 году.)
Что произошло в Аргентине, где когда-то школьное образование считалось одним из лучших.
Угроза демократии – молодежь не воспитывается в духе брать на себя ответственность за общество. «распадается связь времен» — молодежь «запирается» в «настоящем».
Нарушение прав человека – нарушение права на образование