В.Н. Земсков. О масштабах политических репрессий в СССР. Сквозь дебри спекуляций, извращений и мистификаций.

Историк В.Н. Земсков опровергает "самодельную" статистику, придуманную А.В.Антоновым-Овсеенко, Л.Э. Разгоном, А.И. Солженицыным и другими дилетантами.

 

В.Н. Земсков

О масштабах политических репрессий в СССР

 

В.Н. Земсков.  О масштабах политических репрессий в СССР.  Сквозь дебри спекуляций, извращений и мистификаций. Журнал «Политическое просвещение».    2012 год.   № 1 (66).    URL:  http://www.politpros.com/journal/read/?ID=783  , http://www.politpros.com/journal/read/?ID=783&journal=97

 

Человеческая жизнь бесценна. Убийство невинных людей нельзя оправдать — будь то один человек или миллионы. Но исследователь не может ограничиваться нравственной оценкой исторических событий и явлений. Его долг — воскрешение подлинного облика нашего прошлого. Тем более, когда те или иные его аспекты становятся объектом политических спекуляций. Всё это в полной мере относится к проблеме статистики (масштаба) политических репрессий в СССР. В настоящей статье сделана попытка объективно разобраться в этом остром и болезненном вопросе.

 

К концу 1980-х годов историческая наука оказалась перед острой необходимостью доступа к секретным фондам силовых ведомств (бывшим и настоящим), так как в литературе, по радио и телевидению постоянно назывались разные оценочные, виртуальные цифры репрессий, ничем не подтверждённые, и которых нам, профессиональным историкам, нельзя было вводить в научный оборот без соответствующего документального подтверждения.

Во второй половине 1980-х годов на какое-то время сложилась несколько парадоксальная ситуация, когда снятие запрета на публикацию работ и материалов по этой теме сочеталось с традиционным недостатком источниковой базы, так как соответствующие архивные фонды по-прежнему были закрыты для исследователей. По своему стилю и тональности основная масса публикаций периода горбачёвской «перестройки» (да и позднее тоже) носила, как правило, резко разоблачительный характер, находясь в русле развернутой тогда пропагандистской антисталинской кампании (мы имеем прежде всего в виду многочисленные публицистические статьи и заметки в газетах, журнале «Огонек» и т. п.). Скудность конкретно-исторического материала в этих публикациях с лихвой перекрывалась многократно преувеличенной «самодельной статистикой» жертв репрессий, поражавшей читательскую аудиторию своим гигантизмом.

В начале 1989 года по решению Президиума Академии наук СССР была создана комиссия Отделения истории АН СССР во главе с членом-корреспондентом Академии наук Ю.А.Поляковым по определению потерь населения. Будучи в составе этой комиссии, мы в числе первых историков получили доступ к ранее не выдававшейся исследователям статистической отчётности ОГПУ-НКВД-МВД-МГБ, высших органов государственной власти и органов государственного управления СССР, находившейся на специальном хранении в Центральном государственном архиве Октябрьской революции (ЦГАОР СССР), переименованном ныне в Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ).

Комиссия Отделения истории действовала в конце 80-х — начале 90-х годов и уже тогда нами была опубликована серия статей по статистике репрессий, заключённых, спецпоселенцев, перемещённых лиц и т. д.* В дальнейшем и до настоящего времени мы продолжали эту работу.

Ещё в начале 1954 года в МВД СССР была составлена справка на имя Н.С.Хрущева о числе осуждённых за контрреволюционные преступления, то есть по 58-й статье Уголовного кодекса РСФСР и по соответствующим статьям УК других союзных республик, за период 1921—1953 годов. (Документ подписали три человека — Генеральный прокурор СССР Р.А.Руденко, министр внутренних дел СССР С.Н.Круглов и министр юстиции СССР К.П.Горшенин).

В документе говорилось, что, по имеющимся в МВД СССР данным, за период с 1921 года по настоящее время, то есть до начала 1954 года, за контрреволюционные преступления было осуждено Коллегией ОГПУ, тройками НКВД, Особым совещанием, Военной коллегией, судами и военными трибуналами 3 777 380 чел., в том числе к высшей мере наказания — 642 980 (см.: Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 9401. Оп. 2. Д. 450).

В конце 1953 года в МВД СССР была подготовлена ещё одна справка. В ней на основе статистической отчетности 1-го спецотдела МВД СССР называлось число осуждённых за контрреволюционные и другие особо опасные государственные преступления за период с 1 января 1921 года по 1 июля 1953 года — 4 060 306 человек (5 января 1954 г. на имя Г.М.Маленкова и Н.С.Хрущева было послано письмо за подписью С.Н.Круглова с содержанием этой информации).

Эта цифра слагалась из 3 777 380 осужденных за контрреволюционные преступления и 282 926 — за другие особо опасные государственные преступления. Последние были осуждены не по 58-й, а по другим приравненным к ней статьям; прежде всего по пп. 2 и 3 ст. 59 (особо опасный бандитизм) и ст. 193-24 (военный шпионаж). К примеру, часть басмачей была осуждена не по 58-й, а по 59-й статье. (См. таблицу № 1).

Таблица 1.

Число осужденных за контрреволюционные
и другие особо опасные государственные преступления
в 1921—1953 годы

 

Годы

 

Всего осужденных (чел.)

 

В том числе

 

высшая мера

 

лагеря, колонии и тюрьмы

 

ссылка и высылка

 

 

 

прочие меры

1921

35 829

9 701

21 724

1 817

2 587

1922

6 003

1 962

2 656

166

1 219

1923

4 794

414

2 336

2 044

1924

12 425

2 550

4 151

5 724

1925

15 995

2 433

6 851

6 274

437

1926

17 804

990

7 547

8 571

696

1927

26 036

2 363

12 267

11 235

171

1928

33 757

869

16 211

15 640

1 037

1929

56 220

2 109

25 853

24 517

3 741

1930

208 069

20 201

114 443

58 816

14 609

1931

180 696

10 651

105 683

63 269

1 093

1932

141 919

2 728

73 946

36 017

29 228

1933

239 664

2 154

138 903

54 262

44 345

1934

78 999

2 056

59 451

5 994

11 498

1935

267 076

1 229

185 846

33 601

46 400

1936

274 670

1 118

219 418

23 719

30 415

1937

790 665

353 074

429 311

1 366

6 914

1938

554 258

328 618

205 509

16 842

3 289

1939

63 889

2 552

54 666

3 783

2 888

1940

71 806

1 649

65 727

2 142

2 288

1941

75 411

8 011

65 000

1 200

1 210

1942

124 406

23 278

88 809

7 070

5 249

1943

78 441

3 579

68 887

4 787

1 188

1944

75 109

3 029

70 610

649

821

1945

123 248

4 252

116 681

1 647

668

1946

123 294

2 896

117 943

1 498

957

1947

78 810

1 105

76 581

666

458

1948

73 269

72 552

419

298

1949

75 125

64 509

10 316

300

1950

60 641

475

54 466

5 225

475

1951

54 775

1 609

49 142

3 425

599

1952

28 800

1 612

25 824

773

591

1953 (1-е полугодие)

8 403

198

7 894

38

273

 

Итого

 

4 060 306

 

799 455

 

2 634 397

 

413 512

 

215 942

 

Примечание: В период с июня 1947 года по январь 1950 года в СССР была отменена смертная казнь. Этим объясняется отсутствие смертных приговоров в 1948–1949 годах. Под прочими мерами наказания имелись в виду зачёт времени нахождения под стражей, принудительное лечение и высылка за границу.

Следует иметь в виду, что понятия «арестованные» и «осуждённые» не являются тождественными. В общую численность осуждённых не входят те арестованные, которые в ходе предварительного следствия, то есть до осуждения, умерли, бежали или были освобождены.

Вплоть до конца 1980-х годов в СССР эта информация являлась государственной тайной. Впервые подлинная статистика осуждённых за контрреволюционные преступления (3 777 380 за 1921—1953 гг.) была опубликована в сентябре 1989 года в статье В.Ф.Некрасова в «Комсомольской правде».

Затем более подробно эта информация излагалась в статьях А.Н.Дугина (газета «На боевом посту», декабрь 1989 г.), В.Н.Земскова и Д.Н.Нохотович («Аргументы и факты», февраль 1990 г.), в других публикациях В.Н.Земскова и А.Н.Дугина. Число осуждённых за контрреволюционные и другие особо опасные государственные преступления (4 060 306 за 1921—1953 гг.) впервые было обнародовано в 1990 году в одной из статей члена Политбюро ЦК КПСС А.Н.Яковлева в газете «Известия». Более подробно эту статистику (I спецотдела МВД), с динамикой по годам, опубликовал в 1992 году В.П.Попов в журнале «Отечественные архивы».

Мы специально привлекаем внимание к этим публикациям, потому что именно в них содержится подлинная статистика политических репрессий. В конце 1980-х — начале 1990-х годов они являлись, образно говоря, каплей в море по сравнению с многочисленными публикациями иного рода, в которых назывались недостоверные цифры, как правило, многократно преувеличенные.

Реакция общественности на публикацию подлинной статистики политических репрессий была неоднозначной. Нередко высказывались предположения, что это фальшивка. Публицист А.В.Антонов-Овсеенко, акцентируя внимание на том, что эти документы подписывали такие заинтересованные лица, как Руденко, Круглов и Горшенин, внушал в 1991 году читателям «Литературной газеты»: «Служба дезинформации была на высоте во все времена. При Хрущёве тоже… Итак, за 32 года — менее четырёх миллионов. Кому нужны такие преступные справки, понятно» (Антонов-Овсеенко А.В. Противостояние // Литературная газета, 3 апреля 1991 г. С. 3). Несмотря на уверенность А.В.Антонова-Овсеенко, что эта статистика является дезинформацией, мы позволим себе смелость утверждать, что он ошибается. Это подлинная статистика, составленная путём суммирования за 1921—1953 годы соответствующих данных, имеющихся в I спецотделе. Этот спецотдел, входивший в разное время в структуру ОГПУ, НКВД, МГБ (с 1953 г. и по настоящее время — МВД), занимался сбором полной информации о числе осуждённых по политическим мотивам у всех судебных и внесудебных органов. I спецотдел — это орган не дезинформации, а сбора всеобъемлющей объективной информации.

Вслед за А.В.Антоновым-Овсеенко с резкой критикой в наш адрес выступил в 1992 году другой публицист — Л.Э.Разгон (Разгон Л.Э. Ложь под видом статистики: Об одной публикации в журнале «Социологические исследования» // Столица. 1992. № 8. С. 13—14). Смысл обвинений Антонова-Овсеенко и Разгона сводился к тому, что, мол, В.Н.Земсков занимается фальсификацией, оперируя сфабрикованной статистикой, и что документы, которыми он пользуется, будто бы недостоверны и даже фальшивы. Причём Разгон намекал на то, что Земсков причастен к изготовлению этих фальшивых документов. При этом они не смогли подкрепить подобные обвинения сколько-нибудь убедительными доказательствами. Мои ответы на критику Антонова-Овсеенко и Разгона в наш адрес были опубликованы в 1991—1992 годах в академических журналах «История СССР» и «Социологические исследования» (см.: История ССР. 1991. № 5. С. 151—152; Социологические исследования. 1992. № 6. С. 155—156).

Резкое неприятие Антоновым-Овсеенко и Разгоном наших публикаций, опирающихся на архивные документы, вызывалось также их стремлением «спасти» свою «самодельную статистику», не подтверждавшуюся никакими документами и являвшуюся не более чем плодом их собственного фантазирования. Так, Антонов-Овсеенко ещё в 1980 году опубликовал в США на английском языке книгу «Портрет тирана», где назвал число арестованных по политическим мотивам только за период 1935—1940 годов — 18,8 млн. человек (см.: Antonov-Ovseenko A. The Time of Stalin: Portrait of a Tyrany. — New York. 1980. P. 212). Наши же публикации, с опорой на архивные документы, прямо разоблачали эту «статистику» как чистое шарлатанство. Отсюда и проистекали их, Антонова-Овсеенко и Разгона, неуклюжие попытки представить дело так, что их «статистика» правильная, а Земсков якобы является фальсификатором и публикует сфабрикованную статистику.

Со стороны Л.Э.Разгона была предпринята попытка противопоставить архивным документам свидетельства репрессированных сотрудников НКВД, с которыми он общался в заключении. По словам Разгона, «в начале 1940 года встретившийся мне на одной из пересылок бывший начальник финансового отдела НКВД на вопрос: “Сколько же посадили?” — призадумался и ответил: знаю, что на 1 января 1939 года в тюрьмах и лагерях находилось около 9 миллионов живых заключённых» (Разгон Л.Э. Ложь под видом статистики: Об одной публикации в журнале «Социологические исследования» // Столица. 1992. № 8. С. 14). Нам, профессиональным историкам, прекрасно известно, насколько сомнительна подобного рода информация и как опасно вводить её в научный оборот без тщательной проверки и перепроверки. Детальное изучение текущей и сводной статистической отчётности НКВД привело, как и следовало ожидать, к опровержению указанного «свидетельства» — в действительности в начале 1939 года в лагерях, колониях и тюрьмах насчитывалось около 2 млн. заключённых, из них 1 млн. 317 тыс. — в лагерях (см.: ГАРФ. Ф. 9413. Оп. 1. Д. 6. Л. 7—8; Ф. 9414. Оп. 1. Д. 1154. Л. 2—4; Д. 1155. Л. 2, 20—22).

Попутно заметим, что общее число заключённых во всех местах лишения свободы (лагеря, колонии, тюрьмы) на определённые даты редко когда превышало 2,5 млн. Обычно оно колебалось в разные периоды от 1,5 млн. до 2,5 млн. Наивысшее количество заключённых за всю советскую историю нами зафиксировано по состоянию на 1 января 1950 года — 2 760 095 человек, из них 1 416 300 — в лагерях, 1 145 051 — в колониях и 198 744 — в тюрьмах (см.: ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 330. Л. 55; Д. 1155. Л. 1—3; Д. 1190. Л. 1—34; Д. 1390. Л. 1—21; Д. 1398. Л. 1; Д. 1426. Л. 39; Д. 1427. Л. 132–133, 140–141, 177—178).

Поэтому нельзя всерьёз воспринимать, к примеру, утверждения того же А.В.Антонова-Овсеенко, что после войны в лагерях и колониях ГУЛАГа содержалось 16 млн. заключённых (см.: Антонов-Овсеенко А.В. Противостояние // Литературная газета, 3 апреля 1991 г. С. 3). Надо понимать, что на ту дату, которую имеет в виду Антонов-Овсеенко (1946 г.), в лагерях и колониях ГУЛАГа содержалось не 16 млн., а 1,6 млн. заключённых. Следует всё-таки обращать внимание на запятую между цифрами.

А.В.Антонов-Овсеенко и Л.Э.Разгон были бессильны предотвратить массовый ввод в научный оборот архивных документов, включая и ненавистную им статистику репрессий. Данное направление исторической науки стало прочно опираться на документальную архивную базу (и не только в нашей стране, но и за рубежом). В этой связи в 1999 году А.В.Антонов-Овсеенко, по-прежнему пребывая в глубоко ошибочном убеждении, что опубликованная Земсковым статистика является фальшивой, а его, Антонова-Овсеенко, «собственная статистика» якобы правильной (в действительности — чудовищно извращенной), вновь с прискорбием констатировал: «Служба дезинформации была на высоте во все времена. Жива она и в наши дни, иначе как объяснить “сенсационные” открытия В.Н.Земскова? К сожалению, явно сфальсифицированная (для архива) статистика облетела многие печатные издания и нашла сторонников среди учёных» (Антонов-Овсеенко А.В. Черные адвокаты // Возрождение надежды. — М., 1999. № 8. С. 3). Этот «крик души» был не более чем гласом вопиющего в пустыне, бесполезным и безнадёжным (для Антонова-Овсеенко). Идея «явно сфальсифицированной (для архива) статистики» уже давно воспринимается в учёном мире как на редкость нелепая и абсурдная; подобные оценки не вызывают иной реакции, кроме недоумения и иронии.

Таков был закономерный результат схватки между профессионализмом и дилетантизмом — ведь в конечном итоге профессионализм обязан победить. «Критика» Антонова-Овсеенко и Разгона в наш адрес находилась тогда в общем русле наступления воинствующего дилетантизма с целью подмять под себя историческую науку, навязать ей свои правила и приемы научного (вернее — псевдонаучного) исследования, с профессиональной точки зрения совершенно неприемлемые.

Свою лепту в фальсификацию вопроса о численности заключённых внёс и Н.С.Хрущёв, который написал в своих мемуарах: «…Когда Сталин умер, в лагерях находилось до 10 млн. человек» (Мемуары Никиты Сергеевича Хрущёва // Вопросы истории. 1990. № 3. С. 82). Если даже понимать термин «лагеря» широко, включая в него также колонии и тюрьмы, то и с учётом этого в начале 1953 года насчитывалось около 2,6 млн. заключённых (см.: Население России в XX веке: Исторические очерки. — М., 2001. Т. 2. С. 183). В Государственном архиве Российской Федерации (ГАРФ) хранятся копии докладных записок руководства МВД СССР на имя Н.С.Хрущёва с указанием точного числа заключённых, в том числе и на момент смерти И.В.Сталина. Следовательно, Н.С.Хрущёв был прекрасно информирован о подлинной численности заключённых и преувеличил её почти в 4 раза преднамеренно.

Большой резонанс в обществе вызвала публикация Р.А.Медведева в «Московских новостях» (ноябрь 1988 г.) о статистике жертв сталинизма (см.: Медведев Р.А. Наш иск Сталину // Московские новости, 27 ноября 1988 г.). По его подсчётам, за период 1927—1953 годов было репрессировано около 40 млн. человек, включая раскулаченных, депортированных, умерших от голода в 1933 году и др. В 1989—1991 годы эта цифра была одной из наиболее популярных при пропаганде преступлений сталинизма и довольно прочно вошла в массовое сознание.

На самом деле такого количества (40 млн.) не получается даже при самом расширенном толковании понятия «жертвы репрессий». В эти 40 млн. Р.А.Медведев включил 10 млн. раскулаченных в 1929—1933 годы (в действительности их было около 4 млн.), почти 2 млн. выселенных в 1939—1940 годы поляков (в действительности — около 380 тыс.), и в таком духе абсолютно по всем составляющим, из которых слагалась эта астрономическая цифра.

Однако эти 40 млн. скоро перестали удовлетворять «растущим потребностям» определённых политических сил в очернении отечественной истории советского периода. В ход пошли «изыскания» американских и других западных советологов, согласно которым в СССР от террора и репрессий погибли 50—60 млн. человек. Как и у Р.А.Медведева, все составляющие подобных расчётов были чрезвычайно завышены; разница же в 10—20 млн. объяснялась тем, что Р.А.Медведев начинал отсчёт с 1927 года, а западные советологи — с 1917-го. Если Р.А.Медведев оговаривал в своей статье, что репрессии не всегда смерть, что большая часть раскулаченных осталась жива, что из репрессированных в 1937—1938 годы расстреляна меньшая часть и т. д., то ряд его западных коллег называл цифру в 50—60 млн. человек как физически истреблённых и умерших в результате террора, репрессий, голода, коллективизации и др. Словом, потрудились над выполнением заказов политиков и спецслужб своих стран с целью дискредитировать в наукообразной форме своего противника по «холодной войне», не гнушаясь фабриковать прямую клевету.

Это, конечно, не означает, что в зарубежной советологии не было исследователей, старавшихся объективно и добросовестно изучать советскую историю. Крупные учёные, специалисты по советской истории А.Гетти (США), С.Виткрофт (Австралия), Р.Дэвис (Англия), Г.Риттершпорн (Франция) и некоторые другие подвергали открытой критике исследования большинства советологов и доказывали, что в действительности число жертв репрессий, коллективизации, голода и т. д. в СССР было значительно меньше.

Однако труды именно этих зарубежных учёных с их несравненно более объективной оценкой масштабов репрессий у нас в стране замалчивались. В массовое сознание активно внедрялось только то, что содержало недостоверную, многократно преувеличенную статистику репрессий. И мифические 50—60 млн. скоро затмили собой в массовом сознании роймедведевские 40 миллионов.

Поэтому, когда председатель КГБ СССР В.А.Крючков в своих выступлениях по телевидению называл подлинную статистику политических репрессий (он неоднократно приводил данные по учёту в КГБ СССР за 1930—1953 гг. — 3 778 234 осуждённых политических, из них 786 098 приговорённых к расстрелу) (см.: Правда, 14 февраля 1990 г.), то многие в буквальном смысле не верили своим ушам, полагая, что ослышались.

Журналист А.Мильчаков в 1990 году делился с читателями «Вечерней Москвы» своим впечатлением от выступления В.А.Крючкова: «…И дальше он сказал: таким образом, о десятках миллионов не может быть и речи. Не знаю, сделал ли он это сознательно. Но я знаком с последними широко распространёнными исследованиями, которым верю, и прошу читателей «Вечерней Москвы» ещё раз внимательно прочитать произведение А.И.Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ», прошу ознакомиться с опубликованными в «Московском комсомольце» исследованиями известнейшего нашего учёного-литературоведа И.Виноградова. Он называет цифру в 50—60 миллионов человек. Хочу обратить внимание и на исследования американских советологов, которые подтверждают эту цифру. И я в ней глубоко убеждён» (Вечерняя Москва, 14 апреля 1990 г.).

Комментарии, как говорится, излишни. Недоверие было проявлено только к документально подтверждённой информации и безмерное доверие — к информации противоположного свойства.

Однако и это ещё не было пределом оболванивания общественности. В июне 1991 года в «Комсомольской правде» было опубликовано интервью А.И.Солженицына испанскому телевидению в 1976 году. Из него мы узнаём следующее: «Профессор Курганов косвенным путём подсчитал, что с 1917 года по 1959 только от внутренней войны советского режима против своего народа, то есть от уничтожения его голодом, коллективизацией, ссылкой крестьян на уничтожение, тюрьмами, лагерями, простыми расстрелами, — только от этого у нас погибло, вместе с нашей гражданской войной, 66 миллионов человек…

По его подсчётам, мы потеряли во Второй мировой войне от пренебрежительного, от неряшливого её ведения 44 миллиона человек! Итак, всего мы потеряли от социалистического строя — 110 миллионов человек!» (Размышления по поводу двух гражданских войн: Интервью А.И.Солженицына испанскому телевидению в 1976 г. // Комсомольская правда, 4 июня 1991 г.).

Формулировкой «от пренебрежительного, от неряшливого её ведения» А.И.Солженицын все людские потери в Великой Отечественной войне фактически приравнял к умершим и погибшим в результате коллективизации и голодомора, которые многими историками и публицистами включаются в число жертв политического террора и репрессий. Мы же склонны решительно дистанцироваться от подобного приравнивания.

Оценка этих потерь в 44 млн. человек, конечно, чрезвычайно завышена. К общепринятой в последнее время оценке в 27 млн., вошедшей во многие учебники, мы тоже относимся скептически, считая её завышенной. Не беря в расчёт обычную ежегодную смертность населения (а также снижение рождаемости), мы пытались установить людские потери (военные и гражданские), так или иначе связанные именно с боевыми действиями. К потерям вооружённых сил погибшими (11,5 млн., включая умерших в плену) прибавлялись потери гражданских добровольческих формирований (ополченцы, партизаны и др.), ленинградских блокадников, жертвы гитлеровского геноцида на оккупированной территории, убитые и замученные советские граждане в фашистских лагерях и др. Итоговая цифра не превышает 16 млн. человек.

В средствах массовой информации время от времени, но довольно регулярно приводилась статистика политических репрессий по воспоминаниям О.Г.Шатуновской. Она — бывший член Комитета партийного контроля при ЦК КПСС, комиссии по расследованию убийства С.М.Кирова и политических судебных процессов 30-х годов во времена Н.С.Хрущёва. В 1990 году в «Аргументах и фактах» были опубликованы её воспоминания, где она, ссылаясь на некий документ КГБ СССР, впоследствии якобы таинственно исчезнувший, отмечала: «…С 1 января 1935 г. по 22 июня 1941 г. было арестовано 19 млн. 840 тыс. “врагов народа”. Из них 7 млн. было расстреляно. Большинство остальных погибло в лагерях» (Шатуновская О.Г. Фальсификация // Аргументы и факты. 1990. № 22).

Мотивы поступка О.Г.Шатуновской не совсем понятны: то ли она сознательно выдумала эти цифры с целью мести (она была репрессирована), то ли сама стала жертвой какой-то дезинформации. Шатуновская уверяла, что Н.С.Хрущёв якобы затребовал справку, в которой приводились эти сенсационные цифры, в 1956 году. Это очень сомнительно. Вся информация о статистике политических репрессий была изложена в двух справках, подготовленных в конце 1953 — начале 1954 года, о которых мы говорили выше.

Мы уверены, что такого документа никогда не существовало. Ведь уместен вопрос: что же мешает ныне находящимся у власти политическим силам, не менее О.Г.Шатуновской заинтересованным, надо полагать, в разоблачении преступлений сталинизма, официально подтвердить статистику Шатуновской со ссылкой на заслуживающий доверия документ? Если, по версии Шатуновской, служба безопасности в 1956 году подготовила такую справку, что же мешало сделать то же самое в 1991—1993 годах и позднее? Даже если сводная справка 1956 года и была уничтожена, то первичные данные сохранились.

Ни Министерство безопасности Российской Федерации (МБРФ, позднее — ФСБ РФ), ни МВД, ни другие органы не могли этого сделать по той простой причине, что вся соответствующая информация, которой они располагают, прямо опровергает статистику Шатуновской.

Утверждение О.Г.Шатуновской о том, что «большинство остальных погибло в лагерях» (надо полагать, 7—10 млн., если считать от её виртуальных почти 13 млн. «остальных»), разумеется, тоже не соответствует истине. Подобные утверждения могут восприниматься как достоверные только в той среде, где господствуют ошибочные представления, что в ГУЛАГе якобы умерли и погибли десятки миллионов людей. Детальное же изучение статистической отчётности о смертности заключённых даёт иную картину. За 1930—1953 годы в местах лишения свободы (лагеря, колонии и тюрьмы) умерло около 1,8 млн. заключенных, из них почти 1,2 млн. — в лагерях и свыше 0,6 млн. — в колониях и тюрьмах*. Эти подсчёты не оценочные, а основаны на документах. И здесь возникает непростой вопрос: какова доля политических среди этих 1,8 млн. умерших заключённых (политических и уголовных). Ответа на этот вопрос в документах нет. Думается, что политические составляли примерно одну треть, то есть порядка 600 тыс. Этот вывод базируется на том факте, что осуждённые за уголовные преступления обычно составляли примерно 2/3 заключённых. Следовательно, из указанного в таблицах 1 и 2 количества приговорённых к отбыванию наказания в лагерях, колониях и тюрьмах приблизительно такое количество (порядка 600 тыс.) не дожило до освобождения (в промежутке времени между 1930 г. и 1953 г.).

Наивысший уровень смертности имел место в 1942—1943 годы — за эти два года в лагерях, колониях и тюрьмах умерло 661,0 тыс. заключённых, что в основном являлось следствием значительного урезания норм питания в связи с чрезвычайной военной обстановкой. В дальнейшем масштабы смертности стали неуклонно снижаться и составили в 1951—1952 годах 45,3 тыс. человек, или в 14,6 раз меньше, чем в 1942—1943 годы (см.: Население России в XX веке: Исторические очерки. — М., 2001. Т. 2. С. 195). При этом хотелось бы обратить внимание на один любопытный нюанс: по имеющимся у нас данным за 1954 год, среди свободного населения Советского Союза на каждые 1000 человек умерло в среднем 8,9 человек, а в лагерях и колониях ГУЛАГа на каждые 1000 заключенных — только 6,5 человек (см.: ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 2887. Л. 64).

Обладая документально подтвержденными доказательствами, что статистика О.Г.Шатуновской недостоверна, мы в 1991 года на страницах академического журнала «Социологические исследования» опубликовали соответствующие опровержения (см.: Земсков В.Н. ГУЛАГ: историко-социологический аспект // Социологические исследования. 1991. № 6. С. 13).

Казалось, что с версией Шатуновской ещё тогда вопрос был решён. Но не тут-то было. И по радио, и по телевидению продолжали пропагандироваться её цифры в довольно навязчивой форме. Например, 5 марта 1992 года в вечерней программе «Новости» диктор Т.Комарова вещала на многомиллионную аудиторию о 19 млн. 840 тыс. репрессированных, из них 7 млн. расстрелянных в 1935—1940 годы как о якобы безусловно установленном факте. И это происходило в то время, когда историческая наука доказала недостоверность этих сведений и располагала подлинной статистикой.

2 августа 1992 года в пресс-центре Министерства безопасности Российской Федерации (МБРФ) состоялся брифинг, на котором начальник отдела регистрации и архивных фондов МБРФ генерал-майор А.Краюшкин заявил журналистам и другим приглашенным, что за все время коммунистической власти (1918—1990 гг.) в СССР по обвинению в государственных преступлениях и некоторым другим статьям уголовного законодательства аналогичного свойства осуждены 3 853 900 человек, 827 995 из них приговорены к расстрелу. В терминологии, прозвучавшей на брифинге, это соответствует формулировке «за контрреволюционные и другие особо опасные государственные преступления». Любопытна реакция средств массовой информации на это событие: большинство газет обошли его гробовым молчанием. Одним эти цифры показались слишком большими, другим — слишком маленькими, и в итоге редколлегии газет и журналов различных направлений предпочли не публиковать этот материал, утаив тем самым от своих читателей общественно значимую информацию (умолчание, как известно, одна из форм клеветы). Надо отдать должное редколлегии газеты «Известия», опубликовавшей подробный отчет о брифинге с указанием приводимой там статистики (см.: Руднев В. НКВД — расстреливал, МБРФ — реабилитирует // Известия, 3 августа 1992 г.).

Примечательно, что в указанных выше данных МБРФ добавление сведений за 1918—1920 и 1954—1990 годы принципиально не изменило приводимую нами статистику политических репрессий за период 1921—1953 годы. Сотрудники МБРФ пользовались каким-то другим источником, сведения которого несколько расходятся со статистикой 1-го спецотдела МВД. Сопоставление сведений этих двух источников приводит к весьма неожиданному результату: по информации МБРФ, в 1918—1990 годы по политическим мотивам было осуждено 3 853 900, а по статистике 1-го спецотдела МВД в 1921—1953 годы — 4 060 306 человек. По нашему мнению, такое расхождение следует объяснять отнюдь не неполнотой источника МБРФ, а более строгим подходом составителей этого источника к понятию «жертвы политических репрессий».

При работе в ГАРФ с оперативными материалами ОГПУ-НКВД мы обратили внимание, что довольно часто на рассмотрение Коллегии ОГПУ, Особого совещания и других органов представлялись дела как на политических или особо опасных государственных преступников на обычных уголовников, ограбивших заводские склады, колхозные кладовые и т. д. По этой причине они включились в статистику 1-го спецотдела как «контрреволюционеры» и, по нынешним понятиям, являются «жертвами политических репрессий» (такое про воров-рецидивистов можно сказать только в насмешку), а в источнике МБРФ они отсеяны.

Проблема отсева уголовников из общего числа осуждённых за контрреволюционные и другие особо опасные государственные преступления является гораздо серьёзнее, нежели это может показаться на первый взгляд. Если в источнике МБРФ и был произведён их отсев, то далеко не полный. В одной из справок, подготовленных 1-м спецотделом МВД СССР в декабре 1953 года, имеется пометка: «Всего осуждённых за 1921—1938 гг. — 2 944 849 чел., из них 30% (1 062 тыс.) — уголовники» (ГАРФ. Ф. 9401. Оп. 1. Д. 4157. Л. 202). Это означает, что в 1921—1938 годы осуждённых чисто политических насчитывалось 1 883 тыс.; за период же 1921—1953 годов получается не 4 060 тыс., а менее 3 млн. Это при условии, если в 1939—1953 годы среди осуждённых «контрреволюционеров» не было уголовников, что весьма сомнительно. Правда, на практике имели место факты, когда и политические осуждались по уголовным статьям.

В 1997 году В.В.Лунеев опубликовал погодовую статистику осуждённых политических, взятую из источника КГБ СССР (МБРФ, ФСБ РФ) (см.: Лунеев В.В. Преступность XX века. — М., 1997. С. 180). Это дало возможность составить сравнительную таблицу статистики осуждённых в 1921—1952 годы по политическим мотивам (с указанием числа приговорённых к расстрелу) по данным двух источников — 1-го спецотдела МВД СССР и КГБ СССР (см. таблицу 2). По 15-ти годам из 32-х соответствующие показатели этих двух источников в точности совпадают (включая 1937—1938 гг.); по остальным же 17-ти годам имеются расхождения, причины которых ещё предстоит выяснять.

Таблица 2.

Сравнительная статистика
осужденных в 1921—1952 годы
по политическим мотивам
(по данным 1-го спецотдела МВД СССР и КГБ СССР)

 

Годы

 

По данным 1-го спецотдела МВД СССР

 

По данным КГБ СССР

 

 

 

всего

 

Из них к высшей мере

 

всего

 

Из них к высшей мере

1921

35 829

9 701

35 829

9 701

1922

6 003

1 962

6 003

1 962

1923

4 794

414

4 794

414

1924

12 425

2 550

12 425

2 550

1925

15 995

2 433

16 481

2 433

1926

17 804

990

17 804

990

1927

26 036

2 363

26 036

2 363

1928

33 757

869

33 757

869

1929

56 220

2 109

56 220

2 109

1930

208 069

20 201

208 069

20 201

1931

180 696

10 651

33 539

1 481

1932

141 919

2 728

141 919

2 728

1933

239 664

2 154

239 664

2 154

1934

78 999

2 056

78 999

2 056

1935

267 076

1 229

267 076

1 229

1936

274 670

1 118

114 383

1 118

1937

790 665

353 074

790 665

353 074

1938

554 258

328 618

554 258

328 618

1939

63 889

2 552

66 627

2 601

1940

71 806

1 649

75 126

1 863

1941

75 411

8 011

111 384

23 726

1942

124 406

23 278

119 445

26 510

1943

78 441

3 579

96 809

12 569

1944

75 109

3 029

82 425

3 110

1945

123 248

4 252

91 526

2 308

1946

123 294

2 896

105 251

2 273

1947

78 810

1 105

73 714

898

1948

73 269

72 017

1949

75 125

74 778

1950

60 641

475

60 908

468

1951

54 775

1 609

55 738

1 602

1952

28 800

1 612

30 307

1 611

 

Всего за

 

1921—1952 гг.

 

4 051 903

 

 

 

799 257

 

3 753 490

 

815 579







Сравнительная статистика за 1921—1952 годы не лишена отдельных странных феноменов. Так, по учёту КГБ(ФСБ) за этот период осуждённых «контрреволюционеров» получается почти на 300 тыс. меньше, чем по статистике 1-го спецотдела МВД, а приговорённых к смертной казни в их составе — на 16,3 тыс. человек больше. Конечно, основная причина такой ситуации кроется в данных за 1941 год, когда органы госбезопасности учли 23 726 приговоренных к высшей мере по политическим мотивам, а 1-й спецотдел НКВД — только 8011.

В этой статистике особое место занимают два года (1937-й и 1938-й), известные как годы «Большого террора», когда наблюдался резкий взлёт (или скачок) масштаба политических репрессий. За эти два года было осуждено по обвинениям политического характера 1 млн. 345 тыс. человек, или 35% от общего их числа за период 1918—1990 годов.

Ещё более впечатляющая картина по статистике приговорённых к смертной казни из их числа. Всего за весь советский период их было 828 тыс., из них 682 тыс. (или свыше 82 %) приходится на эти два года (1937—1938). На остальные 70 лет советского периода приходится в общей сложности 146 тыс. смертных приговоров по политическим мотивам, или менее 18 %.

Поскольку настоящая статья посвящена масштабам, то есть статистике политических репрессий, то в ней не ставится задача исследования их причин и мотивации. Но на одно обстоятельство мы все же хотели обратить внимание, а именно: на роль И.В.Сталина в этом деле. В последнее время раздаются голоса, утверждающие, что Сталин будто бы лично не является инициатором массовых репрессий, в том числе «Большого террора» 1937—1938 годов, что это ему якобы навязали местные партийные элиты и т. д. Мы же должны понимать, что это не так.

Существует большое количество документов, в том числе опубликованных, где отчётливо видна инициативная роль Сталина в репрессивной политике. Взять, к примеру, его речь на февральско-мартовском Пленуме ЦК ВКП(б) 1937 года, после которого начался «Большой террор». В этой речи Сталин сказал, что страна оказалась в крайне опасном положении из-за происков саботажников, шпионов, диверсантов, а также тех, кто искусственно порождает трудности, создаёт большое число недовольных и раздражённых. Досталось и руководящим кадрам, которые, по словам Сталина, пребывают в самодовольстве и утратили способность распознавать истинное лицо врага.

Для нас совершенно ясно, что эти заявления Сталина на февральско-мартовском Пленуме 1937 года, — это и есть призыв к «Большому террору», и он, Сталин, его главный инициатор и вдохновитель.

Естественно, желание сравнить масштабы политических репрессий в СССР с соответствующими показателями в других странах, прежде всего с гитлеровской Германией и франкистской Испанией.

В то же время хочется предостеречь от некорректного характера сравнений с масштабами политических репрессий в фашистской Германии. Утверждается, что, мол, в Германии масштаб репрессий в отношении германских граждан был значительно меньше. Да, политические репрессии в отношении этнических немцев выглядят относительно невысокими, хотя речь идёт о десятках тысяч людей. Но именно в этом случае нельзя замыкаться в рамках отдельных государств, и следует ставить вопрос в иной плоскости: а что принес гитлеровский режим человечеству? И получается, что это Холокост с шестью миллионами жертв и плюс к этому ещё длинный ряд гуманитарных преступлений со множеством жертв, исчисляемых многими миллионами, в отношении русского, белорусского, украинского, польского, сербского и других народов.

Или другой пример — сравнение с масштабами политических репрессий во франкистской Испании. Значит, в СССР свыше 800 тыс. приговоров к смертной казни по политическим мотивам, в Испании при Франко — более 80 тыс., или в 10 раз меньше. Отсюда делается вывод, что масштабы политического террора в СССР были неизмеримо выше, чем в Испании. Этот вывод совершенно неправильный, на самом деле эти масштабы были примерно одинаковыми. Львиная доля смертных приговоров по политическим мотивам в Испании приходится на конец 30-х — начало 40-х годов, когда население Испании составляло около 20 млн. человек, а население СССР к началу Великой Отечественной войны приближалось к 200 млн., то есть разница в численности населения в 10 раз. Да, во франкистской Испании смертных приговоров по политическим мотивам было в 10 раз меньше, чем в СССР, но и население страны было в 10 раз меньше, то есть в пересчёте на душу населения эти показатели одинаковые, практически идентичные.

Мы отнюдь не посягаем на известный постулат об отсутствии в США преследований по политическим мотивам. Однако у нас есть основания утверждать, что американская юриспруденция отдельные преступления, имеющие политическую подоплеку, сознательно квалифицирует как чисто уголовные. В самом деле, в СССР Николаев — убийца Кирова — однозначно политический преступник; в США же Ли Харви Освальд — убийца президента Кеннеди — не менее однозначно уголовный преступник, хотя и совершил чисто политическое убийство. В СССР выявленные шпионы осуждались по политической 58-й статье, а в США таковые — уголовные преступники. При таком подходе у американцев, естественно, есть все основания рекламировать самих себя как общество, в котором полностью отсутствуют преследования и осуждения по политическим мотивам.

Грандиозной мистификацией является прочно внедренный в массовое сознание известный миф о тотальном (или почти тотальном) репрессировании в СССР советских военнослужащих, побывавших в фашистском плену. Мифология выстроена, как правило, в самых мрачных и зловещих тонах. Это касается различных публикаций, издававшихся на Западе, и публицистики в нашей стране. Для того чтобы представить процесс репатриации советских военнопленных в СССР из Германии и других стран и его последствия в максимально жутком виде, используется исключительно тенденциозный подбор фактов, что само по себе уже является изощрённым способом клеветы. В частности, смакуются подчас жуткие сцены насильственной репатриации личного состава коллаборационистских воинских частей, а соответствующие выводы и обобщения переносятся на основную массу военнопленных, что в принципе неправильно. Соответственно этому и их репатриация, в основе которой, несмотря на все издержки, лежала естественная и волнующая эпопея обретения Родины многими сотнями тысяч людей, насильственно лишённых её чужеземными завоевателями, трактуется как направление чуть ли не в «чрево дьявола». Причём и тенденциозно подобранные факты подаются в искажённом виде с заданной интерпретацией, буквально навязывая читателю абсурдный вывод, будто репатриация советских военнопленных осуществлялась якобы только для того, чтобы их в Советском Союзе репрессировать, а других причин репатриации вроде бы и не было.

Однако приведённые в таблице 3 данные решительно не подтверждают столь пессимистических оценок. Напротив, они вдребезги разбивают миф о якобы чуть ли не поголовном репрессировании в СССР советских военнослужащих, побывавших в фашистском плену. В эту статистику вошли 1 539 475 военнопленных, поступивших в СССР за период с октября 1944 года и до 1 марта 1946 года из Германии и других стран, из них 960 039 прибыло из зон действия союзников (Западная Германия, Франция, Италия и др.) и 579 436 — из зон действия Красной Армии за границей (Восточная Германия, Польша, Чехословакия и др.) (см.: ГАРФ. Ф. 9526. Оп. 4а. Д. 1. Л. 62, 223—226). В 1945 году из армии были демобилизованы военнослужащие 13 старших возрастов, и соответственно их ровесники из числа военнопленных (свыше 280 тыс.) были отпущены по домам. Часть военнопленных недемобилизуемых возрастов была зачислена в рабочие батальоны — это отнюдь не репрессированные, а одна из форм мобилизованной рабочей силы (обычная практика в то время), и их направление к месту жительства ставилось в зависимость от будущей демобилизации их ровесников, продолжавших службу в Красной (Советской) Армии. Большинство же военнопленных недемобилизуемых возрастов было восстановлено на военной службе. Остаётся только спецконтингент НКВД (удельный вес — менее 15%), но при этом не надо забывать, что основную массу этой категории репатриированных военнопленных составляли лица, которые в своё время после пленения поступили на военную или полицейскую службу к противнику.

Таблица 3.

Распределение репатриированных
советских военнопленных по категориям
(по состоянию на 1 марта 1946 г.)

№ №

п/п

Категории

Количество

чел.

в %

1.

Направлено к месту жительства

281 780

18,31

2.

Призвано в армию

659 190

42,82

3.

Зачислено в рабочие батальоны Наркомата обороны (НКО)

344 448

22,37

4.

Передано в распоряжение НКВД (спецконтингент)

226 127

14,69

5.

Находилось на сборно-пересыльных пунктах и использовалось на работах при советских воинских частях и учреждениях за границей

27 930

1,81

 

 

 

ИТОГО

 

1 539 475

 

100,00


Представление о том, что высшее политическое руководство СССР якобы отождествляло понятия «пленные» и «предатели» относится к разряду придуманных задним числом небылиц (артефактов). Подобное «сочинительство» обычно преследовало цель побольше ошельмовать и дискредитировать И.В.Сталина. В частности, приписываемое Сталину выражение — «у нас нет пленных, у нас есть предатели» — является басней (артефактом), сочинённой в 1956 году в писательско-публицистической среде на волне критики культа личности Сталина. Вообще-то придуманных артефактов бытует довольно много. К ним, например, относится и сказка об «отказе» Сталина произвести обмен пленными — фельдмаршала Паулюса на своего сына Якова Джугашвили (в реальности этого не было; это — позднейший художественный вымысел). Специально с целью дискредитации Сталина ещё в хрущёвские времена было сфабриковано подложное «донесение» советского разведчика Рихарда Зорге, якобы датированное 15 июня 1941 года и сообщавшее дату немецкого вторжения — 22 июня 1941 года (на самом же деле Зорге такого донесения не посылал, так как не знал точной даты немецкого нападения на СССР).

Р.А.Медведев предполагает, что до 1946 года включительно органами НКВД было репрессировано от 2 до 3 млн. человек, проживающих на территории СССР, подвергавшейся фашистской оккупации (см.: Медведев Р.А. Наш иск Сталину // Московские новости, 27 ноября 1988 г.). В действительности по всему Советскому Союзу в 1944—1946 годы было осуждено по политическим мотивам 321 651 чел., из них 101 77 приговорено к высшей мере (по учёту 1-го спецотдела МВД). Думается, большинство осуждённых с бывшей оккупированной территории было наказано справедливо — за конкретную изменническую деятельность.

Имеющее широкое хождение в западной советологии утверждение, что во время коллективизации 1929—1932 годов погибло 6—7 млн. крестьян (в основном кулаков), не выдерживает критики. В 1930—1931 годы в «кулацкую ссылку» было направлено немногим более 1,8 млн. крестьян, а в начале 1932 года их там оставалось 1,3 млн. Убыль в 0,5 млн. приходилась на смертность, побеги и освобождение «неправильно высланных». За 1932—1940 годы в «кулацкой ссылке» родилось 230 258, умерло 389 521, бежало 629 042 и возвращено из бегов 235 120 человек. Причём с 1935 года рождаемость стала выше смертности: в 1932—1934 годы в «кулацкой ссылке» родилось 49 168 и умерло 271 367, в 1935—1940 годы — соответственно 181 090 и 108 154 человека (см.: ГАРФ. Ф. 9479. Оп. 1. Д. 89. Л. 205, 216).

В научной и публицистической литературе нет согласия в вопросе — причислять ли раскулаченных крестьян к жертвам политических репрессий или нет? Раскулаченные делились на три категории, и их общее число варьировалось в пределах от 3,5 млн. до 4 млн. (точнее установить пока сложно). Здесь следует сразу же отметить, что кулаки 1-й категории (арестованные и осуждённые) входят в приводимую в таблицах 1 и 2 статистику политических репрессий. Спорным является вопрос относительно кулаков 2-й категории, направленных под конвоем на жительство в «холодные края» (на спецпоселение), где они находились под надзором органов НКВД, что очень походило именно на политическую ссылку. Кулаков 3-й категории, избежавших как ареста и осуждения, так и направления на спецпоселение, нет оснований, по нашему мнению, включать в число жертв политических репрессий. Попутно заметим, что из числа помещиков, у которых в 1918 году была экспроприирована собственность, к жертвам политических репрессий можно относить только тех, кто в дальнейшем был арестован и осуждён карательными органами Советской власти. Не следует отождествлять понятия «экспроприированные» и «репрессированные».

Нами изучен весь комплекс статистической отчётности Отдела спецпоселений НКВД-МВД СССР. Из него следует, что в 1930—1940 годы в «кулацкой ссылке» побывало около 2,5 млн. человек, из них порядка 2,3 млн. — раскулаченные крестьяне и примерно 200 тыс. — «примесь» в лице городского деклассированного элемента, «сомнительного элемента» из погранзон и др. В указанный период (1930—1940 гг.) там умерло приблизительно 700 тыс. человек, из них подавляющее большинство — в 1930—1933 годы (см.: Земсков В.Н. Спецпоселенцы в СССР. 1930—1960: Автореферат диссертации на соискание учёной степени доктора исторических наук. — М., 2005. С. 34—35). В свете этого известное и часто цитируемое утверждение У.Черчилля, что в одной из бесед с ним И.В.Сталин якобы назвал 10 млн. высланных и погибших кулаков (см.: Черчилль У. Вторая мировая война / Пер. с англ. — М., 1955. Т. 4. С. 493), следует воспринимать как недоразумение.

В число жертв политического террора часто включаются умершие от голода в 1933 году, что вряд ли правомерно. Ведь речь-то идёт о фискальной политике государства в условиях стихийного бедствия (засухи). Тогда в регионах, поражённых засухой (Украина, Северный Кавказ, часть Поволжья, Урала, Сибири, Казахстана), государство не сочло нужным снизить объём обязательных поставок и изымало у крестьян собранный скудный урожай до последнего зёрнышка. Полемика по вопросу о численности умерших от голода далека от своего завершения — оценки варьируются в основном в пределах от 2 млн. до 8 млн. (см.: Данилов В.П. Дискуссия в западной прессе о голоде 1932—1933 гг. и «демографическая катастрофа» 30—40-х годов в СССР // Вопросы истории. 1988. № 3. С. 116—121; Конквест Р. Жатва скорби // Вопросы истории. 1990. № 4. С. 86; Население России в XX веке: Исторические очерки. — М., 2000. Т. 1. С. 270—271). По нашим оценкам, жертвами голодомора 1932—1933 годов стали около 3 млн. человек, из них примерно половина — на Украине. Наш вывод, конечно, не является оригинальным, поскольку примерно такие же оценки ещё в 80-х годах XX века давали историки В.П.Данилов (СССР), С.Виткрофт (Австралия) и др. (см.: Данилов В.П. Коллективизация: как это было // Страницы истории советского общества: факты, проблемы, люди. — М., 1989. С. 250).

Главным препятствием для включения умерших от голода в 1933 году в число жертв именно политического террора с выработанной в правозащитных организациях формулировкой «искусственно организованный голод с целью вызвать массовую гибель людей» является то обстоятельство, что фискальная политика была вторичным фактором, а первичным — стихийное бедствие (засуха). Не преследовалась также цель вызвать массовую гибель людей (политическое руководство СССР не предвидело и не ожидало столь негативных последствий своей фискальной политики в условиях засухи).

В последние годы на Украине активно пропагандируется идея (в том числе в научных кругах), что голод 1932—1933 годов явился следствием антиукраинской политики Москвы, что это был сознательный геноцид в отношении украинцев и т. п. Но ведь точно в таком же положении оказалось население Северного Кавказа, Поволжья, Казахстана и других районов, где был голод. Здесь не было какой-то избирательной антирусской, антиукраинской, антиказахской или какой-то иной направленности. Собственно, такими же соображениями руководствовалась и Организация Объединенных Наций, отказавшаяся в 2008 году большинством голосов признать факт геноцида украинского народа (хотя США и Англия и голосовали за такое признание, но они оказались в меньшинстве).

Сильно преувеличены также потери у депортированных в 1941—1944 годах народов — немцев, калмыков, чеченцев, ингушей, карачаевцев, балкарцев, крымских татар и др. В прессе, к примеру, проскальзывали оценки, согласно которым до 40% крымских татар умерло при тран-спортировке в места высылки. Тогда как из документов следует, что из 151 720 крымских татар, направленных в мае 1944 года в Узбекскую ССР, было принято по актам органами НКВД Узбекистана 151 529, а в пути следования умер 191 человек (0,13%) (см.: ГАРФ. Ф. 9479. Оп. 1. Д. 179. Л. 241—242).

Другое дело, что в первые годы жизни на спецпоселении в процессе мучительной адаптации смертность значительно превышала рождаемость. С момента первоначального вселения и до 1 октября 1948 года у выселенных немцев (без трудовой армии) родилось 25 792 и умерло 45 275, у северокавказцев (чеченцы, ингуши, карачаевцы, балкарцы и др.) — соответственно 28 120 и 146 892, у крымчан (татары, армяне, болгары, греки) — 6 564 и 44 887, у выселенных в 1944 году из Грузии (турки-месхетинцы и др.) — 2 873 и 15 432, у калмыков — 2 702 и 16 594 человек. С 1949 года у всех них рождаемость стала выше смертности (см.: там же. Д. 436. Л. 14, 26, 65—67).

В число безусловных «жертв большевистского режима» дилетанты от истории включают все людские потери во время Гражданской войны. С осени 1917 года до начала 1922 года население страны сократилось на 12 741,3 тыс. человек (см.: Поляков Ю.А. Советская страна после окончания Гражданской войны: территория и население. — М., 1986.

С. 98, 118); сюда входит и белая эмиграция, численность которой точно неизвестна (ориентировочно 1,5—2 млн.). Виновником Гражданской войны безапелляционно объявляется только одна противоборствующая сторона (красная), и ей приписываются все жертвы, включая свои собственные. Сколько в последние годы публиковалось «разоблачительных» материалов о «пломбированном вагоне», «кознях большевиков» и т. п.?! Не сосчитать. Нередко утверждалось, что не будь Ленина, Троцкого и других большевистских лидеров, то и не было бы революции, Красного движения и Гражданской войны (от себя добавим: с таким же «успехом» можно утверждать, что не будь Деникина, Колчака, Юденича, Врангеля, то и не было бы Белого движения). Нелепость подобных утверждений совершенно очевидна. Самый мощный в мировой истории социальный взрыв, каковым являлись события 1917—1920 годов в России, был предопределён всем предшествующим ходом истории и вызван сложным комплексом трудноразрешимых социальных, классовых, национальных, региональных и других противоречий. В свете этого наука не может расширительно толковать понятие «жертвы политических репрессий» и включает в него только лиц, арестованных и осуждённых карательными органами Советской власти по политическим мотивам. Это значит, что жертвами политических репрессий не являются миллионы умерших от сыпного, брюшного и повторного тифа и других болезней. Таковыми не являются также миллионы людей, погибших на фронтах Гражданской войны у всех противоборствующих сторон, умершие от голода, холода и др.

И в итоге получается, что жертвы политических репрессий (в годы «красного террора») исчисляются вовсе не миллионами. Самое большее, о чём можно вести речь, — это о десятках тысяч. Недаром, когда на брифинге в пресс-центре МБРФ 2 августа 1992 года было названо число осуждённых по политическим мотивам начиная с 1917 года, оно принципиально не повлияло на соответствующую статистику, если вести отсчёт с года 1921-го.

По имеющемуся учёту в ФСБ РФ, в 1918—1920 годы за «контрреволюционную преступность» был осужден 62 231 человек, в том числе 25 709 — к расстрелу (см.: Лунеев В.В. Преступность XX века. — М., 1997. С. 180; Кудрявцев В.Н., Трусов А.И. Политическая юстиция в СССР. — М., 2000. С. 314). Эти сведения составной частью входят в указанную выше статистику, названную на брифинге в пресс-центре МБРФ 2 августа 1992 года. Мы считаем, что приведённая статистика по периоду Гражданской войны неполная. Там наверняка не учтены многие жертвы самосудов над «контрреволюционерами». Эти самосуды нередко вообще не документировались, а в ФСБ явно учтено только то количество, которое подтверждается документами. Вызывает также сомнение, что в 1918—1920 годы в Москву поступала с мест исчерпывающая информация о числе репрессированных. Но даже с учётом всего этого, мы полагаем, что общее число репрессированных «контрреволюционеров» (включая жертв «красного террора») в 1918—1920 годы едва ли превышало 100 тыс. человек.

Наши публикации с опирающейся на архивные документы статистикой политических репрессий, заключённых ГУЛАГа, «кулацкой ссылки» оказали существенное влияние на западную советологию, заставив её отказаться от своего главного тезиса о якобы 50—60 млн. жертв советского режима. От опубликованной архивной статистики западные советологи не могут просто так отмахнуться как от назойливой мухи и вынуждены принимать её в расчёт. В подготовленной в конце 1990-х годов французскими специалистами «Чёрной книге коммунизма» этот показатель снижен до 20 млн. (см.: Чёрная книга коммунизма: Преступления. Террор. Репрессии / Пер. с франц. — М., 1999. С. 37).

Но даже этот «сниженный» показатель (20 млн.) мы не можем признать приемлемым. В него вошли как ряд достоверных, подтверждённых архивными документами, данных, так и оценочные цифры (многомиллионные) демографических потерь в Гражданской войне, умерших от голода в разные периоды и др. Авторы «Чёрной книги коммунизма» в число жертв политического террора включили даже умерших от голода в 1921—1922 годах (голодомор в Поволжье, вызванный сильнейшей засухой), чего ранее ни Р.А.Медведев, ни многие другие специалисты в этой области никогда не делали.

Тем не менее сам факт снижения (с 50—60 млн. до 20 млн.) оценочных масштабов жертв советского режима свидетельствует о том, что в течение 1990-х годов западная советология претерпела значительную эволюцию в сторону здравого смысла, но, правда, застряла на полпути в этом позитивном процессе.

По нашим подсчётам, строго опирающимся на документы, получается не более 2,6 млн. при достаточно расширенном толковании понятия «жертвы политического террора и репрессий». В это число входят более 800 тыс. приговорённых к высшей мере по политическим мотивам, порядка 600 тыс. политических заключённых, умерших в местах лишения свободы, и около 1,2 млн. скончавшихся в местах высылки (включая «кулацкую ссылку»), а также при транспортировке туда (депортированные народы и др.). Составляющие наших расчётов соответствуют сразу четырём критериям, указанным в «Чёрной книге коммунизма» при определении понятия «жертвы политического террора и репрессий», а именно: «расстрел, повешение, утопление, забивание до смерти»; «депортация — смерть во время транспортировки»; «смерть в местах высылки»; «смерть в результате принудительных работ (изнурительный труд, болезни, недоедание, холод)» (там же. С. 36).

В итоге мы имеем четыре основных варианта масштабов жертв (казнённых и умерщвлённых иными способами) политического террора и репрессий в СССР: 110 млн. (А.И.Солженицын); 50—60 млн. (западная советология в период «холодной войны»); 20 млн. (западная советология в постсоветский период); 2,6 млн. (наши, основанные на документах, расчёты).

Может возникнуть вопрос: а где же роймедведевские 40 млн.? Эта цифра несопоставима с приведёнными выше: там речь идёт только о казнённых и умерщвленных иными способами, а статистика Р.А.Медведева включает в себя также миллионы людей, которые хотя и подвергались различным репрессиям, но остались живы. Это, однако, не отменяет того факта, что статистика Р.А.Медведева всё равно является многократно преувеличенной.

В серьёзной научной литературе современного периода авторы избегают делать легковесные заявления о якобы многих десятках миллионов жертв большевизма и советского режима. В свете этого резким диссонансом выглядит книга Ю.Л.Дьякова «Идеология большевизма и реальный социализм» (М., Тула. 2009), в которой в перечне преступлений КПСС упомянуто также «уничтожение десятков миллионов своих людей» (С. 146). Более того, Ю.Л.Дьяков считает вполне достоверными и так называемые «расчёты» профессора И. Курганова (которые в свое время воспринял А.И.Солженицын), согласно которым по вине большевизма потери населения России (СССР) в 1918—1958 годах составили свыше 110 млн. человек (С. 234). Такая позиция автора этой книги покоится на полном игнорировании всего комплекса имеющихся исторических источников. Использование Ю.Л.Дьяковым документально опровергнутой статистики, на основе которой он строит далеко идущие выводы и обобщения по исследуемой теме, нельзя назвать иначе, как патологическим отклонением от магистрального направления в данной области исторической науки.

И последний вопрос, который мы хотели бы осветить, — это статистика реабилитаций и её этапы. Возвращаемся к нашей базовой цифре — 3 млн. 854 тыс. (точнее — 3 853 900) осуждённых по политическим мотивам за все 73 года Советской власти. От этой цифры отталкивались, рассчитывая количество и удельный вес реабилитированных.

Реабилитации имели место ещё при жизни Сталина, но их масштабы были совершенно незначительны. Период массовой реабилитации начался с 1953 года, сразу после известных событий, связанных со смертью Сталина, арестом и расстрелом Берии, и особенно после XX съезда КПСС 1956 года, осудившего культ личности Сталина.

Реабилитацию возглавило бывшее сталинское окружение во главе с Н.С.Хрущёвым, напрямую причастное к прежним сталинским репрессиям. В данном случае оно, в особенности Хрущёв, проявили известную политическую прозорливость. В первые годы после смерти Сталина ситуация была такова, что продолжать линию покойного вождя без существенных корректировок — это был путь заведомого политического самоубийства. Идея массовой реабилитации по многим соображениям была политически выигрышной и буквально напрашивалась. Тот факт, что этот процесс инициировало и возглавило бывшее сталинское окружение, напрямую причастное к репрессиям, то их внутренние побудительные мотивы мы бы сформулировали так: «Лучше это сделаем мы, чем вместо нас кто-то другой». Тут сработал инстинкт политического самосохранения.

Процесс реабилитации во времени имел свои взлёты и падения. Первый её этап — массовая «хрущёвская» реабилитация — охватывает период 1953—1961 годов. Затем реабилитация пошла на спад, но тем не менее продолжалась (замедленными темпами). С 1987 года началась массовая «горбачёвская» реабилитация, значительно превзошедшая по масштабам «хрущёвскую». Численность и удельный вес реабилитированных (и нереабилитированных) представлены в таблице 4.

Таблица 4.

Процесс реабилитации в 1953—1999 годы


 

Периоды

 

Реабилитировано

 

Оставались нереабилитированными

 

чел.

 

в %

 

чел.

 

в %

1953—1961

737 182

19,1

3 116 718

80,9

1962—1986

157 055

4,1

2 959 663

76,8

1987—1990

1 043 750

27,1

1 915 913

49,7

1991—1999

500 013

13,0

1 415 900

36,7

Состояние к началу 2000 г.

2 438 000

63,3

1 415 900

36,7







Термин «невинно осуждённые» применим далеко не ко всем реабилитированным. Действительно, сотни тысяч оказались жертвами целиком надуманных и сфабрикованных обвинений. Но было и немало таких, кто имел в своём активе конкретные действия (в том числе вооружённого характера), направленные против существующего строя. Их реабилитировали на том основании, что их борьба против большевизма и Советской власти якобы «была справедливой». В частности, в середине 1990-х годов под этим политически ангажированным и весьма сомнительным с правовой точки зрения тезисом проходила массовая реабилитация практически всех участников многочисленных кулацко-крестьянских восстаний и мятежей периода 1918—1933 годов (причём реабилитировали таковых всех подряд, включая и палачей, расстреливавших и вешавших коммунистов, комсомольцев и беспартийных советских активистов).

Дело дошло даже до того, что в 1996 году был реабилитирован решением Главной военной прокуратуры группенфюрер СС Г. фон Паннвиц. Казачьи части под командованием Паннвица — 1-я казачья кавалерийская дивизия, затем развёрнутая в 15-й казачий кавалерийский корпус — участвовали в карательных операциях в Югославии. В 1947 году вместе с другими военными преступниками он был повешен по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР. Правда, в 2001 году ГВП вынесла уже иное заключение: фон Паннвиц за совершённые преступные деяния осуждён обоснованно и реабилитации он не подлежит.

Из таблицы 4 видно, что из почти 3 млн. 854 тыс. осуждённых по политическим мотивам (по имеющемуся в ФСБ РФ персонифицированному учёту) к началу 2000 года было реабилитировано 2 млн. 438 тыс. (63,3%) и остались нереабилитированными около 1 млн. 416 тыс. (36,7%).

В дальнейшем процесс реабилитации застопорился, поскольку, собственно, и реабилитировать стало некого. Основу нереабилитированных составляют пособники фашистских оккупантов — все эти полицаи, каратели, зондеркомандовцы, власовцы и т. д. и т. п., которые, как правило, проходили по 58-й статье как политические преступники. В советском законодательстве существовало положение, запрещавшее реабилитацию пособников фашистских оккупантов. Это положение перешло и в нынешнее российское законодательство, то есть их реабилитация прямо запрещена законом. Помимо пособников фашистских оккупантов, остаётся нереабилитированным ещё ряд лиц, действия которых носили такой характер, что их просто невозможно реабилитировать.

Таковы сложные страницы отечественной истории, если не фантазировать, а опираться на факты, отражённые в документах.

Для ответа на вопрос о влиянии репрессий в их реальном масштабе на советское общество мы бы посоветовали ознакомиться с выводами американского историка Р.Терстона, выпустившего в середине 1990-х годов научную монографию « Жизнь и террор в сталинской России. 1934—1941» (Thurston R. Life and Terror in Stalin’s Russia. 1934—1941. — New Haven, 1996).

Основные выводы, по Терстону, звучат так: система сталинского террора в том виде, в каком она описывалась предшествующими поколениями западных исследователей, никогда не существовала; влияние террора на советское общество в сталинские годы не было значительным; массового страха перед репрессиями в 1930-е годы в Советском Союзе не было; репрессии имели ограниченный характер и не коснулись большинства советского народа; советское общество скорее поддерживало сталинский режим, чем боялось его; большинству людей сталинская система обеспечила возможность продвижения вверх и участия в общественной жизни.

Эти выводы Р.Терстона, являющиеся под углом зрения традиций и духа западной советологии чуть ли не кощунственными и именно так воспринимаемые большинством советологов, основаны на документально подтвержденных фактах и статистике. Кроме того, Терстон, не будучи сторонником коммунизма и Советской власти, тем не менее в своем стремлении докопаться до исторической правды сумел абстрагироваться от устоявшихся антикоммунистических и антисоветских стереотипов и догматов. Это, образно говоря, луч света в тёмном царстве.

 

 

 

Добавить комментарий

;-) :| :x :twisted: :smile: :shock: :sad: :roll: :razz: :oops: :o :mrgreen: :lol: :idea: :grin: :evil: :cry: :cool: :arrow: :???: :?: :!: