Андрей  Карпов

Базисные культурно-социальные процессы современности

Часть 1. Глобализация

Источник информации — http://ruskline.ru/analitika/2013/03/07/bazisnye_kulturnosocialnye_processy_sovremennosti/  , Русская народная линия.  07.03.2013.

Иван Карамазов о Великом Инквизиторе: «На закате дней своих он убеждается ясно, что лишь советы великого страшного духа могли бы хоть сколько-нибудь устроить в сносном порядке малосильных бунтовщиков, "недоделанные пробные существа, созданные в насмешку". И вот, убедясь в этом, он видит, что надо идти по указанию умного духа, страшного духа смерти и разрушения, а для того принять ложь и обман и вести людей уже сознательно к смерти и разрушению и притом обманывать их всю дорогу, чтоб они как-нибудь не заметили, куда их ведут, для того чтобы хоть в дороге-то жалкие эти слепцы считали себя счастливыми».

(Ф.М. Достоевский «Братья Карамазовы»)

В развитии современного мира некоторые процессы можно определить как базисные. Это — то, что определяет лицо завтрашнего дня и объясняет изменения, происходящие сегодня. Здесь описаны изменения, сгруппированные в три тенденции, которые будут обозначены так:

• глобализация;
• создание человека нового типа (идеология, мотивирующая эту перестройку всего человеческого, названа здесь неогуманизмом);
• создание системы, позволяющей воспроизводить нового человека и оперировать с ним. Эта система строится на жестких принципах, обеспечиваемых с помощью неочевидного насилия, поэтому она определена здесь как неототалитаризм. «Тоталитаризм» — потому что любое отклонение от ожидаемого поведения в этой системе преследуется. «Нео» — потому что для подчинения индивидов в ней используются современные технологии, благодаря чему принуждение носит, как правило, скрытый характер и не бросается в глаза.

Далее каждую из этих тенденций мы рассмотрим  подробно.

Следует отметить, что все три тенденции образуют единый комплекс, — их существование востребовано именно как дополняющее друг друга. Поэтому некоторые их характеристики местами будут накладываться  на друга. Однако каждый раз рассмотрение будет происходить под особым углом, соответствующим специфике данной тенденции.

Для глобализации такой спецификой является  транстерриториальность (всеобщность) происходящих процессов. Для неогуманизма акцент делается на изменениях, затрагивающих человека, а именно  —  его мироощущение, ментальность,  мотивацию и поступки. Неототалитаризм рассматривается как создание социальной организации, способной обеспечить изменения, востребованные глобализацией и неогуманизмом.

Местами характеристики описания данных тенденций могут показаться противоречивыми. Это ощущение противоречивости — следствие парадоксальности задачи, к решению которой они призваны: создать общество, лишённое традиционных признаков социальности, и человека, не обладающего классическими признаками человечности. Для решения данной задачи приходится использовать ещё существующую социальность, а также привычки и мотивации, присущие человеку как таковому, — отсюда и некоторая противоречивость. Впрочем, так как конструкция, которую планируется построить, не воспринимает противоречие как проблему — важен результат, а каким образом он будет получен, не имеет значения.

I.                   Глобализация

Великий инквизитор: «Всегда человечество в целом своем стремилось устроиться непременно всемирно. Много было великих народов с великою историей, но чем выше были эти народы, тем были и несчастнее, ибо сильнее других сознавали потребность всемирности соединения людей. Великие завоеватели, Тимуры и Чингис-ханы, пролетели как вихрь по земле, стремясь завоевать вселенную, но и те, хотя и бессознательно, выразили ту же самую великую потребность человечества ко всемирному и всеобщему единению.»

(Ф.М. Достоевский «Братья Карамазовы»)

Глобализация в нашем понимании  — это  распространение одной цивилизации на всё человечество.

Цивилизацией обычно называется некий культурный комплекс, характеризующийся единой исторической судьбой и проявляющий единство духовной и материальной культуры. Для цивилизации существенным является то, что её культурное пространство относительно замкнуто. То есть, смыслы, символы, воззрения, будучи родными для данной цивилизации, образуют целостную систему, воспроизводящую саму себя в следующих поколениях своих носителей. Некоторые смыслы, понятия, представления, вещи и другие элементы культуры могут заимствоваться извне, из других цивилизаций, но они или остаются инородными элементами или инкорпорируются в тело цивилизационной культуры.

Важнейшими комплексами, существующими в смысловом поле конкретной цивилизации можно считать мировоззрение (прежде всего, религию), хозяйственный уклад и культурную практику (то есть применение элементов культуры в обыденной жизни).

До последнего времени в мире существовало несколько цивилизаций. Мир был слишком велик, чтобы интеграционные процессы могли захватить его целиком. Однако развитие технических средств привело к тому, что расстояния сократились. Перемещение из одной локальной культуры в другую стало занимать меньше времени, а значит, стало организационно проще. Постепенно сложилась  информационная среда, не зависящая от географических условий и политических границ, доступ к которой в настоящее время также обеспечивается, в основном,  с помощью технических средств. В результате цивилизация, наиболее развитая технически, получила критическое преимущество.

Опираясь на своё техническое и технологическое превосходство, европейская (а теперь уже — атлантическая) цивилизация уже давно и стабильно  навязывает свои стандарты во всех уголках мира.  Именно она выступила инициатором создания единой информационной среды. Боле того,  без технических средств, созданных атлантической цивилизацией, такая среда просто не могла состояться. И, контролируя эту среду, европейский Запад  цивилизационно и культурно доминирует над всем человечеством. Можно сказать, что  культурная глобализация в целом уже реализована.

Основные моменты, на которых следует остановиться подробнее, следующие.

1.                  Создан глобальный культурный контекст, в основе которого лежат смыслы, выработанные атлантической цивилизацией. Но также в него включены и элементы  символических систем иных культур, прежде всего, восточных — китайской, индийской (привязка года к животному, йога и т.п.). В итоге мы имеем некую культурную смесь, которая устойчиво воспроизводится в кинопродукции (прежде всего, голливудских фильмах),  глянцевых журналах, литературе, бытовых практиках и т.д. Одни и те же символы используются по всему земному шару, понятны практически всем и примерно одинаково всеми интерпретируются. Региональная специфика ещё присутствует, то есть, какие-то местные культурные комплексы продолжают своё локальное существование, но с каждым годом эта специфика в среднем всё более утрачивается. В некоторых локальных общностях глобальная культура вызывает противодействие со стороны местных традиций. Иногда эта реакция получает видимые и достаточно резкие проявления (особенно это заметно в Исламском мире). Но в целом даже в этих регионах продолжается процесс культурной ассимиляции. Слишком уж много выгоды несёт с собой глобальная культура (технические новинки, эффективные технологии, бытовой комфорт, дополнительные доходы, потакание человеку и т.д.).

2.                  Глобальный культурный контекст создаётся на основе вполне определённого мировоззрения. Это мировоззрение в настоящее время также уже получило глобальный характер. Наиболее точно это мировоззрение описывается терминами прагматизм или утилитаризм. Значение имеет то, что приносит результат. Накопленные результаты сейчас обычно описываются с помощью понятия капитала. Говорят о научном капитале, человеческом капитале и т.п. Капитал же должен инвестироваться. Т.о., вся деятельность мотивируется исключительно накоплением результатов, которые могут быть использованы для получения новых результатов, которые, в свою очередь также могут быть прагматически использованы, и т.д.: мы имеем здесь случай бесконечной рекурсии. В этой модели человек  является тем, что он имеет (деньги, статус, профессиональные навыки). Всё это приобретается человеком самостоятельно, и человек ощущает себя вполне самодостаточным. Ему не нужно быть встроенным в какую-либо общность. Всякая общность расценивается как зависимость, а зависимость допускается лишь ситуационная (пока не будут достигнуты личные цели лица, согласившегося быть зависимым).

Центром мира в данной модели является сам человек. Бог как внешняя, независимая от человека сила, воздействующая на его жизнь, этой модели не соответствует. В течение значительного времени (более 200 лет, если считать с Лапласа, заявившего Наполеону, что он не нуждается в гипотезе Бога для объяснения мироздания) европейская цивилизация избавлялась от своего религиозного, христианского прошлого, и в настоящее времени уже глобальная цивилизация в своей основе практически полностью атеистична. Место религии заняла наука. Сциентизм используется для объяснения всего существующего и происходящего в мире, даже в тех областях, где возможности использования классических научных методов (наблюдение, эксперимент и т.д.) отсутствуют: реконструкция истории Вселенной, теория эволюции и т.п. Мировоззрение глобальной цивилизации распространяется через систему, обеспечивающую трансляцию знания: образовательные и воспитательные учреждения, научные институты и т.д. Однако стоит учитывать, что сциентизм есть лишь одна из возможных реализаций прагматизма, а именно прагматизм, а не сциентизм является ядром насаждаемого мировоззрения. При развитии определённых условий возможны и другие реализации прагматизма. Например, прагматизм может вызвать распространение мистицизма и магических практик. Техники магии не менее прагматичны, чем научные технологии. Предполагается, что определённые ритуальные действия могут гарантировать желаемый результат. Там, где человек, мыслящий в категориях науки, использует законы природы, человек, допускающий существование магии, пытается управлять духами, но действует он с той же утилитарной целью. Поэтому в современной культуре научные представления легко соседствуют с магическими практиками. Пока что наука занимает лидирующие позиции, а мистицизм и магия остаются на периферии. Но эта ситуация может поменяться с точностью до наоборот без какой-либо заметной мировоззренческой революции.

3.                  Третьей базовой скрепой глобальной цивилизации является экономика. В первом приближении именно она и стимулирует глобализацию. Капиталистическая экономика основана на максимизации прибыли, иначе говоря, вся возможная прибыль должна быть получена. Поэтому капитализм активен в поиске и освоении новых рынков: каждый новый рынок позволяет получить дополнительную прибыль. Это — исходный контур глобализации. Любое локальное пространство воспринимается, прежде всего, как потенциальный рынок, который должен быть освоен. В результате весь мир оказался втянут в орбиту капиталистической экономики. На это накладывается следующий контур: капитал должен свободно перемещаться по миру, то есть локальные рынки не должны существовать изолированно. Возник глобальный рынок, который обслуживают глобальные корпорации — транснациональные компании (ТНК). Есть и ещё один контур: условия жизнеобеспечения капитала должны быть унифицированы. Капитал не имеет родины, он обусловлен только возможностью получения прибыли, — поэтому он должен свободно перемещаться по всему свету, получая всюду приемлемый для себя уровень сервиса. Для обеспечения единства экономической среды организованы глобальные экономические институты, такие как ВТО, МВФ и др.

4.                  Глобализация неизбежно несёт и политические последствия. Главным здесь является перераспределение значимости от национальных государств к межгосударственным и надгосударственным структурам. Идёт повсеместное ослабление национального государства как такового. Внешние факторы при этом дополняются внутренними. Полномочия государства урезаются национальным законодательством. Общество, воспринявшее глобалистское мировоззрение, настроено ограничить функционал государства настолько, насколько это осуществимо без того, чтобы ввергнуть социум в хаос. Идеальная модель, к которой повсеместно стремятся — это сильное гражданское общество и слабое государство. Государственная власть должна быть наёмной силой, реализующей общественные запросы и не проводящей самостоятельной государственной политики. Процесс ослабления национального государства запущен, но не завершён. Наиболее крупные и мощные государства (США, Китай) сдают свои позиции крайне медленно, но уже можно обнаружить первые внешние признаки их ослабления. Ранее о слабости, например США, было просто смешно говорить. Теоретически, политическая конструкция глобального мира может быть различной: единое глобальное государство; сообщество политически автономных государств, подчинённых  сильным надгосударственным глобальным структурам; совпадение глобальных структур с  каким-либо национальным или региональным государством и слабой периферией из автономных государств. До последнего времени было принято считать, что реализуется последняя, глобальная империалистическая модель, с центром в Соединённых Штатах. Однако сейчас наблюдаются некоторые признаки демонтажа этой модели. Какая политическая модель будет реализована в итоге, пока непонятно.

Андрей  Карпов

Базисные культурно-социальные процессы современности

Часть 2. Неогуманизм

Источник информации —  http://ruskline.ru/analitika/2013/03/12/bazisnye_kulturnosocialnye_processy_sovremennosti/ , Русская народная линия.  12.03.2013. 

Часть 1. Глобализация

Великий инквизитор: «Они станут робки и станут смотреть на нас и прижиматься к нам в страхе, как птенцы к наседке. Они будут дивиться и ужасаться на нас и гордиться тем, что мы так могучи и так умны, что могли усмирить такое буйное тысячемиллионное стадо. Они будут расслабленно трепетать гнева нашего, умы их оробеют, глаза их станут слезоточивы, как у детей и женщин, но столь же легко будут переходить они по нашему мановению к веселью и к смеху, светлой радости и счастливой детской песенке. Да, мы заставим их работать, но в свободные от труда часы мы устроим им жизнь как детскую игру, с детскими песнями, хором, с невинными плясками. О, мы разрешим им и грех, они слабы и бессильны, и они будут любить нас, как дети, за то, что мы им позволим грешить. Мы скажем им, что всякий грех будет искуплен, если сделан будет с нашего позволения; позволяем же им грешить потому, что их любим, наказание же за эти грехи, так и быть, возьмем на себя. И возьмем на себя, а нас они будут обожать, как благодетелей, понесших на себе их грехи пред Богом. И не будет у них никаких от нас тайн. Мы будем позволять или запрещать им жить с их женами и любовницами, иметь или не иметь детей — все судя по их послушанию — и они будут нам покоряться с весельем и радостью».

(Ф.М. Достоевский «Братья Карамазовы»)

Неогуманизм — это ориентация на создание человека нового образца.

Классический человек всегда стремился к целостному мировоззрению. Естественно, человек — не логическая машина, поэтому в его представлениях противоречия неизбежны. Однако до недавнего времени целостная картина мира была идеалом, к которому стремился каждый, сознательно регулируя своё мышление и познавательную деятельность. Человек видел мироздание как некую систему, организованную по определённым правилам, и, руководствуясь этими правилами, находил своё собственное место в общей системе. Организация сущего вокруг человека требовала и соответствующей организации его внутреннего мира. Таким образом, классический человек обретал конкретную и довольно жесткую систему ценностей и нормативов, по которой строил свою жизнь. Конкретизируя, можно сказать, что классический человек неизбежно был нравственным человеком. Это не означает, что его представления о нравственности были всегда безупречны, а поступки — всегда соответствовали принятому пониманию нравственности, но он признавал, что существует должное и оно определяется не им, а проистекает от общего порядка вещей. Из общей организованности мира вытекала и организованность человеческого сообщества. Классический человек был социальным человеком. Он находился во множественных связях с другими людьми, прежде всего, конечно — в родственных, семейных связях. В его жизни неизбежно присутствовали другие люди, и правильность его поведения определялась его действиями в отношении этих людей. Отсюда следовало, что то, что делается совместно с другими или для других, имеет большую значимость, чем то, что ты делаешь исключительно для себя.

Для реализации глобалистского проекта потребовался другой, новый человек.

Первое, очевидное требование, предъявляемое глобализацией: человек глобального мира должен быть унифицирован. Люди — это просто один из видов ресурсов. Капитал, перемещаясь с территорию на территорию, должен находить в нужном для себя месте людей, подходящих для организации процессов по созданию прибыли. Исполнители должны отвечать необходимым требованиям (владение языком, образовательный стандарт и т.п.), более того — избыточные качества персонала (религиозность, национальные традиции и т.п.) мешают выверенным и отлаженным процессам, поэтому их необходимо каким-то образом элиминировать (вытеснить на периферию человеческого бытия, подавить), а ещё лучше — убрать в самом начале, при подготовке персонала. Так возникает первый повод к формированию человека нового образца.

Прибыль возникает в момент продажи, поэтому для капитала так важны рынки, а также модели эффективного поведения на рынке. Тут есть два пути: подбирать модель, соответствующую тому или иному рынку, или унифицировать рынки, чтобы сохранять уже наработанные эффективные рыночные стратегии. Первый путь — более затратный, он требует изучения местной специфики, постоянного мониторинга ситуации (а вдруг параметры изменились?), разработки новых, оригинальных ходов. Гораздо дешевле и проще организационно единожды унифицировать потребителей и потом уже известными способами обеспечивать продажи. При этом ведь можно создать такого потребителя, который будет мотивирован приобретать максимально много. Иными словами, новый человек должен быть профессиональным, или как принято это называть более «возвышенно» — квалифицированным потребителем.

На самом деле термин «квалифицированный потребитель» обманывает. Квалификация предполагает наличие у человека знаний и умения их применять, то есть квалифицированный специалист действует рационально. Но рациональное поведение мешает выйти на максимумы потребления. Чтобы новый человек соответствовал своему назначению — покупать и приносить капиталу прибыль, он должен легко откликаться на рекламные стимулы, которые по своей сути являются провокациями. На провокации легко поддаётся тот, кто руководствуется не рациональными соображениями, а эмоциями. Поэтому базовая черта нового человека — эмоциональность.

Эмоциональность в современном человеке воспитывается разными способами. Однако пока что напрямую рациональное поведение не дискредитируется. Впоследствии, возможно, любое рассуждение будет восприниматься как моветон, но сегодня ещё применяются более тонкие методы. Человеку предлагается быть самим собой. Это означает, что он должен перестать применять к себе внешнюю шкалу оценок. Подгонка себя под заданные извне критерии теперь расценивается как отказ от собственной личности. Личность человека объявлена главной ценностью. При этом под личностью понимается существующий здесь и теперь психологический комплекс во всех его проявлениях. Со стороны никто не может оценивать предпочтения человека, его психический строй и выбранные модели поведения. Единственная внешняя граница проявлений отдельной личности — это личности других людей. Если действие человека не строится на принуждении других, оно допускается. В этих пределах человек может изменить в себе всё — исключительно по собственному усмотрению. Или измениться стихийным образом, отдавшись настроению и чувству. Такой, укоренённый исключительно в самом себе человек неизбежно становится более эмоциональным.

Подобная установка влечёт за собой много последствий. Начать с того, что значительно сужаются бытийные горизонты. Отдалённое будущее (как личное, так и социальное) нового человека уже не интересует. Нет смысла работать на перспективу: большая цель требует концентрации усилий, а в результате этого многие актуальные возможности неизбежно оказываются упущенными. Ратуя за идею, человек вынужден ограничивать себя, лишать себя полноты настоящего. С точки зрения философии нового человека это — просто преступно. Как следствие, теряет популярность и становится анахронизмом сама идея какой-либо концептуальной верности. Неогуманизм не допускает нашей последовательной приверженности задачам, которые составляют суть любого цивилизационного проекта, классической политической программы, любой идеологии. Человек эпохи неогуманизма аполитичен, вернее, его вовлеченность в политику чисто ситуационна: его волнует мусор на улице, неработающий светофор, вырубка ближайшего леса. К масштабным проектам он относится скептически — готов критиковать и не готов в них участвовать. Население, проникнувшееся неогуманистическим духом, больше не представляет для власти проблему: работать с ним просто, — достаточно время от времени решать локальные задачи, а это можно делать весьма эффективно. Бунта по идеологическим соображениям более не предвидится. С другой стороны, власть уже не может рассчитывать на поддержку населения в любых вопросах, выходящих за рамки «здесь и сейчас». Энтузиазм — этот источник социальной энергии — в мире неогуманизма попросту невозможен.

В личностном измерении сужение горизонтов приводит к снижению профессионализма. Стремление стать мастером своего дела в рамках неогуманизма уже не является действенной мотивацией. Гораздо важнее внешние признаки успеха: востребованность (известность), доход, причастность к нужному кругу лиц и т.п. Всё это может быть достигнуто непосредственно, стоит только направить усилие на достижение именно этих целей. Мастерство, профессионализм воспринимаются лишь как ступень на пути к подлинной цели, как лишнее звено, которое при удачном стечении обстоятельств может быть выброшено. Опять-таки, новый человек призывается к самореализации в своём нынешнем статусе, нет смысла ждать, когда в тебе что-то изменится (накопится); ожидая этого, ты упускаешь возможность для самовыражения.

Полнота самовыражения достижима только при условии свободы. Поэтому свобода становится ключевой категорией неогуманизма. Несмотря на то, что свобода новому человеку нужна, вроде бы, для достижения конкретной цели — самореализации, это — свобода, скорее, в негативном, а не позитивном смысле. Ничем не ограниченная самореализация по своей сути бессодержательна. Цель созидательной деятельности — это всегда перестройка предмета приложения труда. А этот предмет, будь то окружающая среда или мы сами, обычно сопротивляется нашим усилиям, то есть накладывает на нас определённые ограничения. Новое создаётся на пересечении с этими ограничениями. Грубо говоря, если ты хочешь что-либо сделать, то для этого нужен материал, а любой материал имеет свои свойства, которые тебя ограничивают. Именно поэтому созидание — это труд: трудность обусловлена сопротивлением материала. Убери сопротивление, исчезнут и труд и созидание. Свобода самореализации — это недеятельная свобода: можно делать всё, что угодно; это означает, что всё равно — делать что-либо или не делать. Или, если расставить акценты немного иначе, свобода самореализации избавляет от неизбежности труда по организации собственных усилий каким-то конкретным образом (в том числе — от необходимости работы над собой).

Главной заботой того, кто стремится к подобной свободе, становится не достижение позитивных результатов, а избавление от влияния внешних факторов. Чем дальше зашло освобождение, тем произвольнее возможна самореализация. Если придерживаться этого последовательно, индивид начинает восприниматься безлично — как канал, через который реализуется некое множество возможностей, присущее человеку как таковому, или говоря языком современной культуры — бессознательное. Получается, что требование свободы в значительной степени сводится к требованию обеспечить условия, способствующие максимальному проявлению бессознательного в человеке.

Однако даже в мире неогуманизма какие-то ограничения самореализации всё же предполагаются. Они связаны с тем, что право на самореализацию одного индивида не должно приводить к ограничению этого права у другого. Навязывать какие-либо формы (мышления, восприятия, поведения, социальной организации и т.п.) кому бы то ни было нельзя. При этом даже простое утверждение о необходимости существования общих (а тем более — обязательных) форм считается навязыванием. В результате столь последовательно проводимой защиты индивида от различных видов принуждения возникает обратный эффект: человеку навязывается модель, в которой обязательные формы запрещены. Неогуманизм требует от каждого, чтобы он согласился с тем, что нет ничего общепринятого, а есть лишь результат его личного выбора (произвола). Фактически от человека требуется отречение от традиции.

Человек, находящийся внутри традиции, исходит из того, что есть нечто, его регулирующее. Есть нормы, которые не обсуждаются. Принимая традицию, ты принимаешь её целиком, и если твои представления или действия не совпадают с тем, что несёт традиция, ты стараешься изменить именно их, а не традицию. Подход неогуманизма противоположен: он обязывает человека выбрать из традиции только то, что ему понятно и совпадает с его текущими представлениями. Всё остальное должно быть отброшено, а если размежевания не произойдёт, это будет означать, что человек участвует в утверждении тех ценностей и положений, которые не воспринимает сам, что является нечестным и осуждается. Таким образом, любая традиция на уровне индивида превращается в выборку, персональную «нарезку», и возникает вопрос, а можно ли тогда считать данного человека участником той или иной традиции? По сути, неогуманизм направлен на размывание традиции как принципа организации человечества.

Когда мы говорим о традиции, прежде всего, имеются в виду религии. Неогуманизм воспринимает мировые религии как набор систем интеллектуального и поведенческого принуждения. С точки зрения неогуманизма индивиду надо помочь получить большую степень свободы внутри религиозной системы, а сами системы необходимо модернизировать. Модернизация религий означает расширение поля возможного, то есть снятие традиционных ограничений. Если подобную модернизацию действительно провести, то идентичность религии окажется утерянной, останутся только внешняя оболочка и наименование, обозначающие площадку для свободного самовыражения индивидов.

Схожим образом неогуманизм перерабатывает и атеистическую традицию. В классическом варианте атеизм строится на последовательном и повсеместном рационализме, выводящем картину мироздания исключительно из познанного с помощью разума. Для классического атеизма Бог и суеверие — явления одного порядка. И то и другое — мифологизация реальности в условиях дефицита достоверного знания. Рационализм, исповедуемый как универсальный метод, заставляет человека принуждать себя принимать на веру несуществование отрицаемого точно так же, как религиозная традиция побуждает принимать существование того, что не входит в наш непосредственный опыт. С точки зрения неогуманизма последовательный рационализм — одна из систем принуждения, связывающая свободу самовыражения индивида. Индивида необходимо освободить из-под диктата рационального принципа. Новый человек вовсе не обязан отрицать существование того, что не познаётся рационально. На практике это означает, что суеверия должны быть реабилитированы. Любой мистицизм допускается, единственное, что оказывается предосудительным — это принятие религиозной системы. Можно сколько угодно говорить о Боге и религиозном чувстве, понимая под этим всё, что угодно, но мостика от Бога к религиозной традиции перебросить нельзя.

Отношение неогуманизма к традиции отображается в его отношении к ценностям. Новый человек сам составляет собственный набор ценностей, включая туда только то, что ему кажется ценностью в настоящий момент. Ценность перестаёт задавать планку, на которую надо равняться. Вернее, степень этого «надо» определяется самим индивидом: он может учитывать ценность чего-либо, что традиционно считается ценностью, в своей деятельности, а может исключить её из своего списка ценностей. И, наоборот, в список может попасть нечто, что для классического человека немыслимо посчитать ценностью.

Для нового человека не существует общественной нравственности, может быть только общественная мораль. То есть, публичные действия могут быть ограничены, но — лишь, если они препятствуют самовыражению других людей. Например, ходить голым по улице неправильно — так как другие люди не хотят находиться в подобной обстановке, однако если никто возражать не будет, то ничего предосудительного в таком поведении нет. В соответствии с идеологией неогуманизма, общество ещё регулирует взаимодействие людей с различным пониманием нравственности, но на сами нравственные установки права уже не имеет. Никто не может указать другому, что ему считать нравственным, а что нет. Нравственность становится лишь личным, персональным выбором каждого индивида.

Нравственная свобода, в первую очередь, интерпретируется как свобода сексуальная. Любая сексуальная ориентация признаётся допустимой. Каждый решает сам, какого он пола (независимо от физиологии, полученной при рождении). Каждый решает сам, каким образом ему получать сексуальное удовольствие. Главное, чтобы при этом не было насилия над другим индивидом, а по взаимному согласию возможно всё…

Сексуальность становится базовым качеством человеческой индивидуальности. Именно в сексуальной сфере человек являет себя таким, каков он есть, то есть, в соответствии с идеологией неогуманизма, реализует полноту человеческого бытия. Сексуальность также менее всего поддаётся рациональному регулированию, — для неогуманизма это признак её первичности, большей онтологичности, фундаментальности. Сексуальная энергия (или, как говорится в неогуманистической литературе, либидо) для нового человека становится главной и чуть ли не единственной силой, обусловливающей все виды человеческой деятельности.

Центральное место сексуальности в портрете индивида, заставляет воспринимать её как абсолютную ценность. Никто не вправе ограничивать личную сексуальную свободу. Индивида обязательно следует известить о его сексуальных правах. Всё это легко сосуществует внутри неогуманистического мировоззрения вместе запретом общезначимых ценностей. Неогуманизм не замечает здесь противоречия. Для неогуманистического сознания естественным стратегическим преимуществом обладает «пустая», нейтральная позиция, которую можно наполнить любым содержанием, то есть позиция, из которой ещё можно перейти в любую другую. Механизм, защищающий преимущество «пустой» позиции, называется толерантностью.

Обычно под толерантностью понимают идеологию, согласно которой любое проявление самовыражения индивида, не направленное на принуждение других, имеет право на присутствие в публичном пространстве и должно восприниматься как нормальное положение вещей. Фактически толерантность защищает интересы индивидов, чья персональная система ценностей отличается от классической.

Для человека с традиционными, классическими ценностями принять концепцию толерантности означает поступиться местом своей традиции в картине мира: он должен признать ограниченность значимости ценностей, утверждаемых традицией, — они справедливы уже не для всех… В какой то степени, это и есть отречение от традиции.

Толерантность для индивида с персональной системой ценностей означает отказ от претензии на общезначимость данных ценностей. Толерантность избавляет его от необходимости пропагандировать и даже защищать свои ценности. В толерантном мире нет причин мотивировать, почему у тебя именно такие взгляды. Можно просто быть, каким хочешь, не задумываясь над своим бытием. Наиболее комфортно будет чувствовать себя тот, кто достигнет полного безразличия в отношении собственного мировоззрения. Именно такой человек будет в максимальной степени толерантен: право других иметь персональную систему ценностей для него будет подтверждено правом иметь самому какие угодно ценности. Человек, который последователен в собственных взглядах, неизбежно будет ожидать такой же последовательности от окружающих, то есть он будет менее толерантен.

Новый человек должен быть избавлен от классических ментальных структур, поскольку они естественным образом несут в себе жесткую иерархию ценностей. Поэтому все социальные связи, построенные на классическом мировоззрении, должны быть расторгнуты, и на месте традиционной социальных образований создаётся социальность нового типа. Во многом это пересекается с тем, о чем уже говорилось ранее: место политических партий занимают сиюминутные политические кампании, недалеко ушедшие от уличных флеш-мобов (что, впрочем, не означает их неэффективности, — мы уже видели примеры революций, организованных подобным образом), голосования в интернете и т.п. Исторически сложившиеся церкви переживают трудные времена. Количество конфессий и юрисдикций будет увеличиваться. Внутри любой церкви следует ожидать возрастание требований учитывать взгляды тех или иных групп, то есть налицо рост сектантского сознания. С точки зрения неогуманизма именно секты (и, желательно, мелкие) должны прийти на смену крупным традиционным конфессиям. Наконец, видоизменяется семья — этот фундаментальный и наиболее консервативный модус человеческой социальности. Классическая семья неизбежно связана с вполне конкретным восприятием мира. Новая семья должна быть избавлена от всего, что выходит за пределы наличного («здесь и сейчас») сосуществования нескольких индивидов. Соответственно, семья начинает восприниматься как временное соглашение, совместное предприятие, с правом выхода любого участника в любой момент времени.

Стоит подчеркнуть, что логика неогуманизма приводит к тому, что на смену сущностной зависимости людей друг от друга, вытекающей, как из человеческой природы, так и внеположенных человеку оснований (впрочем, и сама наша природа — не есть следствие нашего выбора, она нам дана), и выражающихся в виде отношений, часто не поддающихся формализации (любовь, дружба, честь, долг, ответственность, признательность, благодарность и т.д.), повсеместно приходит система отношений, основанная на формальном определении прав и обязанностей. Новый человек — это человек юридический.

Мир, регулирующийся правом, требует правового определения самых различных сторон человеческого бытия. Поэтому юридизму неизбежно сопутствует формализация. Формализация же имеет свою собственную логику, в соответствии с которой существует лишь то, что описано. Отсюда — две основных тенденции, осваивающих мир победившего юридизма. Первая: накапливание массива законодательства, перед лицом которого человек оказывается совершенно бессильным и ничтожным. Он больше не может знать все те законы, которые касаются его жизни. А ведь незнание закона не освобождает от ответственности. В каждое мгновение закон может быть применён, и неизвестно, что именно из нашей жизни окажется точкой приложения его надчеловеческой силы. Вторая тенденция: новый человек уже не смеет (и не умеет) жить, не подглядывая в закон (или какой-нибудь другой нормативный или официальный документ). Он стремится соответствовать тому, что предписано. То есть вся социальная жизнь, все его межличностные взаимодействия оказываются жестко регламентированы. Ему говорят, что он совершенно свободен, но эта свобода касается только его самого. В конечном счёте, в том и состоит свобода нового человека, что никто в целом мире не может вступить с ним в какие-либо отношения (хотя бы просто вызвать на контакт) вне рамок согласованного регламента. Каждый превращается в самовластного короля, каждый шаг которого предписан установленным протоколом.

Жить в таком мире тяжело. Любой король мечтает сбежать от протокола. Человек неизбежно ищет возможность выйти за пределы формального общения. Но что делать новому человеку, если в базисных социальных связях всё неформальное объявлено злостным нарушением индивидуальной свободы и активно вытесняется? Остаётся только одно: пытаться построить неформальные отношения на периферии социальности — в области случайных, необязательных и несущественных связей.

Отсюда — такой взлёт популярности социальных сетей в Интернете. Социальная сеть обеспечивает как раз желаемое сочетание неформального общения с необходимой для нового человека отстранённостью от самого акта общения. Общение в социальной сети в любой момент можно прервать; никто из участников общения не чувствует себя за что-то ответственным; такая форма общения позволяет не раскрываться и даже имитировать чуждые для себя квазиличности или состояния.

Интернет-общение — весьма показательный пример, как строит неформальное общение новый человек, но этот подход к общению присутствует не только в виртуальной среде. Точно так же организовано общение в клубах, на встречах по интересам и других подобных мероприятиях. Неформальная среда хорошо сочетается с тем, что называется хобби.

Хобби — это нерегулярная деятельность, в которой экономическая мотивация или вовсе отсутствует или не имеет решающего значения. Можно определить хобби и иначе: это деятельность, в которой человек не стремится достичь значимых результатов, а мотивируется исключительно получаемым от неё удовольствием. Поэтому, когда человек описывает свой досуг, он, прежде всего, говорит о своих хобби; таким образом, хобби — это планируемая и организованная система досуга.

В неогуманистическом мире смыслы человеческой жизни всё более концентрируются в сфере досуга, а поскольку смыслополагание неизбежно рационально, — то в той части этой сферы, где возможно рациональное устроение, то есть в области хобби. Здесь сосредоточено то живое, что ещё осталось от человека. И только здесь ещё возможно неформальные, подлинно человеческие отношения между людьми.

Человеческое вытесняется в детали, тогда как основное течение жизни оказывается, по сути, лишённым человеческой составляющей. Неогуманизм по своей природе античеловечен. Это — проект по преодолению, изживанию человечности.

Андрей  Карпов

Базисные культурно-социальные процессы современности

Часть 3. Неототалитаризм

Источник информации — http://ruskline.ru/analitika/2013/03/18/bazisnye_kulturnosocialnye_processy_sovremennosti/?utm_source=twitterfeed&utm_medium=twitter . Русская народная линия.  18.03.2013.

Великий инквизитор: «мы убедим их, что они тогда только и станут свободными, когда откажутся от свободы своей для нас и нам покорятся».

(Ф.М. Достоевский «Братья Карамазовы»)

Неототалитаризм — это система организации общества, обеспечивающая максимальный контроль за каждым человеком (в системе координат неототалитаризма — индивидом). В отличие от тоталитарных систем прежнего времени, которые строились на прямом и грубом силовом принуждении, тотальный контроль в системе неототалитаризма достигается с помощью более тонкого инструментария, прежде всего:

• новых, специально выстроенных для этого социальных институтов;
• законодательства, имеющего тоталитарный «привкус», но тем не менее принятого вполне «демократическим» образом;
• высокотехнологичных технических средств и новейших технологий манипуляции, прежде всего, знаковых (культурных, информационных).

Новый человек, который должен появиться в рамках неогуманистического проекта, настолько чужд человеческой природе, что при всём стимулировании современной культурой эгоизма и индивидуализма, никак не может возникнуть «естественным» образом. Казалось бы, достаточно лишь убрать культурные и социальные ограничители, препятствовавшие обособлению человека в самодостаточную монаду со своей собственной нравственностью, самореализацией как высшей цели существования и эмоциональной расторможенностью. Но, пожалуй, ничто так не пугает человека, как одиночество, и, подойдя к нему вплотную, человек отшатывается и начинает искать заменители утраченным традиционным системам. Этот поиск способен дать самые неожиданные результаты, вплоть до возврата к традиции, и для того, чтобы новый человек действительно состоялся, над ним требуется установить плотный надзор, который бы позволил предотвращать нежелательные с точки зрения неогуманизма действия индивидов и, наоборот, подталкивал бы их к нужным поступкам. Эту задачу и решает неототалитаризм.

1.                  Законодательное закрепление личной свободы индивида (права на культурное своеобразие).

В логике неототалитарного мироустройства отправной точкой является законодательное закрепление права индивида на свободное самопроявление (оно формулируется как целый пакет свобод — свобода слова, свобода творчества, свобода вероисповедания и т.п.). Главное тут — правовая гарантия данных свобод, которая трактуется как абсолютный запрет на какие-либо общественные и административные их ограничения. Допустимо всё, что не запрещено законом. Закон же запрещает лишь принуждение другого, но вовсе не его вовлечение. Таким образом, разрешается пропаганда любых воззрений, любой системы ценностей, любого поведения, если предполагается, что люди принимают всё это и следуют им добровольно. Подобную философию называют мультикультурализмом. Допускается сосуществование любых культур (или субкультур). Чем им их больше, тем разнообразнее общество, больше вариантов культурной самореализации индивидов.

Следующим шагом является утверждение, что каких бы то внешних критериев оценки представленных в обществе культур не существует. Нельзя сказать, что какая-то культура лучше, а какая-то хуже, какие-то ценности истинные, а какие-то ложные, какое-то поведение допустимо, а какое-то нет. Это «нельзя» — не просто некий идеологический императив, на определённом этапе развития неототалитаризма подобный запрет закрепляется законодательно. В результате любое высказывание, которое субъект высказывания распространяет на всё общество, оказывается преступлением закона. Так, например, утверждение, что гомосексуализм — это половое извращение, по логике неототалитаризма является преступным. Тот, кто говорит такое, позволяет себе давать оценку чужому сексуальному поведению, то есть нарушает чужую индивидуальную свободу. Ещё пример: преступным оказывается и утверждение, что материться нехорошо. Утверждая это, мы нарушаем чужую свободу слова.

В реальности подобные запреты внедряются не сразу, у них может быть довольно сложная история. Но общая тенденция выявляется довольно легко, она проступает в законодательно оформленных запретах на государственную идеологию, государственную религию, цензуру, критику чужого мировоззрения (подобная критика может быть интерпретирована как возбуждение вражды по признаку принадлежности к какой-либо группе, то есть экстремизм) или наоборот — в законодательном поощрении мультикультурализма («культурного разнообразия»), гендерного равенства и тому подобных вещей.

В итоге получается, что единственной идеологической позицией, разрешенной в рамках неототалитаризма, является позиция, признающая, что любой индивид имеет право на любые варианты самовыражения, не связанные с принуждением других людей. Фактически это означает, что под запретом оказывается идеология как таковая, потому как всякая идеология это есть мировоззрение, в рамках которого декларируются определенные общие модели поведения для всех членов социума. А такая декларация как раз и оказывается противозаконной.

В рамках неототалитаризма никто не вправе помочь человеку, если на то нет явно выраженного согласия с его стороны. И наоборот, любое намерение, которое выражено индивидом в отношении самого себя, не может быть как-то отредактировано обществом. Неототалитаризм законодательно закрепляет социальное одиночество человека.

2.                  Реформа образования

Взрослого человека сложно переделать. Ему можно что-либо запретить, но, даже если он и будет соблюдать этот запрет, это ещё не означает, что он внутренне принял мировоззрение нового человека. Человека нового образца проще формировать из податливого детского материала. Поэтому ключевым институтом неототалитаризма становится школа.

В соответствии с этой логикой было бы правильно начинать работать с ребёнком ещё раньше — в дошкольных учреждениях. Но школьное образование — обязательное, а дошкольная социализация — пока ещё добровольное дело. Хотя постепенно давление наращивается — в виде попыток внедрить нормы и стандарты образования дошкольников (придерживаться их приходится, чтобы, например, исключить негативную характеристику развития ребёнка, получаемую на собеседовании при поступлении в школу). Нельзя исключить и перспективу введения обязательного дошкольного образования.

Школа — это площадка, которую ребёнок не может миновать. Теоретически, есть вариант домашнего обучения. Но развитие его всячески тормозится, и не случайно. Неототалитаризм не устраивает то, что выпадает из-под контроля. Стоит задуматься, что означает сам факт введения государственных общеобразовательных стандартов. Внешне это выглядит как забота государства о качестве образования, но качество может быть гарантировано конкретными программами, то есть содержательной составляющей образования. Стандарт же является формальной составляющей. Его функция — гарантия не качества, а унификации образования, получаемого в процессе учебы. Стандарт обеспечивает некий уровень образования, присущий всем, кто прошёл через школу. Этот уровень может быть высоким (что соответствует тому, что мы обычно вкладываем в понятие «качества» образования), а может быть низким. То, что государство имеет образовательные стандарты, означает не то, что задан конкретный уровень, а то, что уровень образования взят под контроль. С помощью механизма стандартов можно влиять даже на домашнее обучение. Единственное, что требуется, это — внешняя верификация соответствия домашнего образования требованиям стандарта, что сейчас достигается через сдачу аттестационных работ в государственной школе.

Люди в неототалитарном обществе обязаны иметь вполне конкретное образование. То, что знают наши дети, больше не является следствием наших решений; не мы решаем, что они должны знать. В крайнем случае, родители могут включить в образование детей какие-то дополнительные элементы (обычно это — религиозное образование или то, что дают различные школы искусств, иногда — углублённое образование по каким-то предметам), но базовый уровень, костяк, более того — образование как система закладывается школой. Впрочем, и дополнительное образование в условиях неототалитаризма неизбежно регулируется (устанавливаются ограничения, ведётся учёт, вводится стандартизация).

Выполняя запрос неотототалитаризма, школа в первую очередь должна ориентировать ребёнка на самовыражение. До какого-то момента это выглядит приемлемо и обоснованно. Школьника учат формировать своё мнение и отстаивать его. Его приучают к творчеству. Вместо того чтобы видеть в школьнике безгласного субъекта, которого приобщают к корпусу знаний, ученика вовлекают в различные процессы; он не только (и не столько) заучивает готовое знание, сколько вырабатывает его. Деятельность, а не пассивность, компетенции, а не информация, — вот принципы школы нового образца.

Однако не следует забывать, что новая концепция школы возникла не просто как явление в сфере образования, она вытекает из задачи обретения человека нового типа. Поэтому, хотя субъектно-деятельностный подход и может быть использован для решения традиционных образовательных задач (лучшего усвоения материала, повышения уровня знаний школьников, воспитание нравственной личности и т.д.), подлинное его назначение совсем другое. Он должен освободить формирующегося индивида от диктата традиционных систем. Поэтому то, что часто оценивается как побочный и случайный эффект применение новых педагогических приёмов, как раз и есть искомый результат перестройки образования. Ребёнок центрируется на собственной значимости. Он переоценивает любые проявления своего самовыражения. Самовыражение для него становится значимой деятельностью, при этом — одной из самых главных (возможно, единственной, что обладает подлинной ценностью). К концу образовательного процесса ценность собственного мнения в глазах ребенка превышает ценность приобретаемого знания. Он приучается к тому, что существование различных взглядов на один и тот же предмет является нормой. А из этого следует и более фундаментальное: различные взгляды должны существовать на любой рассматриваемый предмет. То есть, нормальна именно позиция разномыслия, а единство взглядов в соответствии с данной установкой является патологией.

Подобная образовательная задача обычно формулируется как воспитание толерантности. Однако необходимо иметь в виду, что толерантность в рамках неогуманизма и неототалитаризма — отнюдь не терпимость к инакомыслию. Казалось бы, суть толерантности должна заключаться в отрицании преследования людей только за то, что они исповедуют иные убеждения. Но концепт толерантности содержит также и другое — недопустимо не только обращаться с носителями чуждых идей как с преступниками или врагами, но нельзя и сами эти чуждые идеи считать недопустимыми. То есть толерантность как принцип неогуманизма — трансперсональна; она выходит за рамки отношения людям и применяется к идеям и убеждениям. Толерантный человек, взращиваемый неототалитаризмом, не должен считать какую-либо систему ценностей приоритетной, истинной. Истинность как абсолютный критерий оказывается несовместим с интеллектуальной позицией нового человека. Поэтому стремление к истине выглядит подозрительным. Лояльным признаётся такой индивид, который готов допустить сосуществование любых убеждений. С одной оговоркой — эти убеждения не должны претендовать на всеобщность. Оговорка весьма существенна, поскольку мы можем быть в чём-то действительно убеждены только тогда, когда признаём это общим правилом, то есть считаем, что не мы это придумали. То есть, задача образования по формированию толерантного индивида сводится к отказу от убежденности как таковой. Воспитуемый должен осознавать и признавать относительность собственных ценностей. Это способствует его индивидуализации, а также делает его более управляемым: такого человека легче убедить в том, что он должен принять и сам те или иные ценности, хотя изначально он их не принимал, а только допускал, что их могут принимать другие.

3.                  Введение сексуальности в сферу публичного

В условиях, когда существует запрет на любые всеобщие ценности (всеобщностью в рамках неототалитаризма обладает только право на негативную свободу — свободный отказ от любых ценностей), в качестве ценностей воспринимаются опции (возможные проявления) личного поведения. В миропредставлении, которое создается неогуманизмом, центральное место занимает сексуальное поведение — как в наибольшей степени реализующее самовыражение личности. В результате сексуальное поведение перестаёт быть интимным, скрываемым от публичности: если опции поведения становятся ценностями, они неизбежно выносятся в центр внимания. Неототалитаризм не признаёт стыдливости. Он гарантирует индивиду право на публичное обсуждение сексуальности. Более того, обсуждение сексуальности теперь становится нормой, а попытка уклониться от этой темы воспринимается как идеологическое насилие.

В борьбе с этим «идеологическим насилием» ведущая роль, опять-таки, отводится школе. Логика неототалитаризма неизбежно приводит к введению в школе сексуального просвещения. Школа должна подготовить ребёнка к миру взрослых, а поскольку во взрослом мире необходимо уметь самовыражаться через сексуальное поведение и его обсуждение, то и к этому аспекту взрослой жизни ребёнка необходимо готовить. Отсюда задача — раскрепостить ребёнка, снять ограничения, наложенные на него семейным воспитанием и традиционной культурой, — то, что на языке традиционной культуры называется развращением малолетних. Далее, в ход пускается уже опробованный на другой тематике механизм воспитания толерантности. Для того чтобы ребёнок воспринимал иные убеждения как равнозначные его собственным, он должен знать, что это за убеждения. Это выражено в педагогической максиме «познай другого». Поэтому ребёнка знакомят со всеми формами выражения сексуальности (сексуальными извращениями). Предполагается, что это знание поможет ему быть толерантным. Взаимосвязь здесь предельно жёсткая: полноценная толерантность немыслима без толерантности в сфере сексуального, поскольку именно эта сфера имеет приоритетное значение для неогуманистического человека.

Этой же логикой объясняется и концепция «выбора собственной сексуальности». Предполагается, что ребёнку нельзя навязывать какую-либо модель гендерного поведения. Он должен самореализоваться, выбрав свой гендер (социальный пол) самостоятельно (грубо говоря, решить, является ли он гомосексуалистом или же нет). В результате ребёнку навязывается ситуация выбора социального пола, он должен не просто знать о моделях сексуального поведения, но и осознать собственную сексуальность. И это — также образовательная задача, от которой в логике неототалитаризма школа уклониться никак не может.

4.                  Ювенальные технологии

Но школа — ещё не вся жизнь ребёнка. Школьник значительное время проводит вне школы, а именно — в семье. Внутренняя культура семьи может стать тормозом формирования нового человека или даже обратить все направленные на это усилия в ничто. Современный взрослый ориентирован на личную реализацию, достижение успеха, карьерного роста, получение удовольствия. У него на семью и детей остаётся не так уж много времени. Но всё зависит от настроя и устремлений конкретного человека. Всегда сохраняется угроза, что человек, устав от погони за мишурным блеском не имеющих подлинного смысла игрушек для взрослых, обратится к подлинным смыслам, среди которых — семья и дети. Неототалитаризм не может довольствоваться общим трендом. Мы потому и говорим о его тоталитарном характере: ему нужна гарантия контроля за поведением каждого. Поэтому в системе неототалитаризма разрабатывается инструментарий, позволяющий контролировать семью и управлять внутрисемейными отношениями. Это то, что мы сегодня называем ювенальными технологиями.

Своим названием ювенальные технологии обязаны ювенальной юстиции — особому правосудию для несовершеннолетних. Обоснование необходимости ювенальной юстиции выглядит логично: несовершеннолетний, совершивший правонарушение, — ещё не закоренелый преступник. Если относиться к нему как к обычному преступнику, мы только закрепим его асоциальное поведение. Пока душа не закоснела во зле, на неё ещё можно повлиять — и не столько наказанием, сколько убеждением и любовью.

Но далее возникает вопрос: почему несовершеннолетний пришёл к преступлению? Популярный тезис гласит: «насилие порождает насилие». Действительно, существует подобная закономерность. Но неогуманизм, трактующий насилие как любое внешнее ограничение самовыражения личности, сделал этот тезис одним из своих базовых положений, используя его предельно широко. В частности, из него по логике неогуманизма следует, что если индивид ведет себя асоциально, это означает, что он сам был жертвой патологического поведения. Правонарушение несовершеннолетнего является следствием негативного воздействия среды, проявленная им жестокость — следствие того, что он сам подвергался жестокости. А поскольку средой происхождения личности является семья, то истоки подростковой и детской асоциальности следует искать в ситуации внутри семьи.

Ювенальный подход (или, как его ещё называют, ювенальная идеология) предлагает видеть в семье зону потенциальной опасности. Семья — изначально закрытая от внешнего наблюдения территория. Эта неизбежная закрытость расценивается как угроза. Снятие угрозы мыслится через установление над семьёй внешнего наблюдения. На ювенальном языке это определяется как система выявление семейного неблагополучия на ранних стадиях. Для этого, во-первых, необходимо получать о семье как можно больше информации. Любое учреждение, чья деятельность как-либо пересекается с семьёй, ориентируется на сбор информации. Причем установка на скрытое развитие негативных процессов в семье заставляет не только собирать реальные факты, но и обнаруживать в полученной информации некие знаки — признаки неблагополучия, которые интерпретируются заведомо в невыгодном для семьи ключе. В частности, используются различные тесты и опросы детей, на основании которых формируется мнение сторонних наблюдателей.

Во-вторых, в соответствии с ювенальным подходом считается крайне желательным обеспечить законное основание для проведения прямых проверок внутрисемейной ситуации любой семьи. Уполномоченное лицо должно иметь возможность произвести аудит семейной жизни, дать рекомендации или распоряжения по её «оптимизации», а в случае неготовности родителей соблюдать предписанное, вывести детей из семьи. Ювенальным идеалом является контрактная (патронатная), а не родная семья. В родной семье отношения между родителями и детьми не формализованы, а доступ контролирующих органов ограничен какими-либо чрезвычайными ситуациями. В контрактной семье, куда ребёнок помещается на основании подписанного соглашения, все отношения регламентированы, а присутствие контролирующих органов предполагается изначально. Чем больше детей будет выведено из родных семей в патронатные, тем прозрачнее станут семейные отношения в целом. Родным семьям, если уж от них нельзя избавиться полностью, также следует навязать контрактные формы, — например, соглашение между родителями и органами контроля (так называемый социальный патронат), в котором оговариваются параметры существования детей внутри семьи.

Наличие выстроенной системы ювенальных технологий в сочетании с контролем органов образования позволит неототалитарным структурам полностью управлять воспитанием подрастающего поколения. Следует осознавать, что забота о благополучии детей — это только повод, а не цель ювенальной системы. Цель — обеспечить беспрепятственное формирование нового человека, ориентированного на неогуманистические ценности (нравственную и культурную автономность, свободу самовыражения, сосредоточенность на собственной индивидуальности, сексуальное раскрепощение и т.п.). В рамках образования данные ценности насаждаются, а ювенальная система пресекает попытки их блокировать внутри семьи. В случае если семья не поддаётся и настаивает на отрицании неогуманистических установок, дети из неё изымаются и помещаются в более лояльную семью. Прецеденты реального семейного неблагополучия, позволяя обосновать тезис об опасности территории семьи, как закрытой от внимания общества, выполняют функцию стартового устройства, запускающего работу всего механизма. На них отрабатываются все ювенальные нововведения, но суть ювенальной системы — не в отработке по конкретным случаям, а в тотальной перестройке всей сферы семейных отношений.

5.                  Переформатирование института семьи

Эффективность воздействия во многом зависит от того, насколько оно опережает развитие ситуации. Правило превентивного воздействия заложено во многие технологии неототалитаризма. Подобно тому, как работу по формированию человека нового образца лучше начинать с новым поколением (поскольку от ребенка проще добиться желаемого, чем от взрослого человека), так же и с семьёй — проще получить «правильную» (то есть удобную для манипуляции с ней) семью, задав нужный контекст её формирования (определив правила внутрисемейной жизни на старте, ещё до появления в ней детей).

Для этого семья должна перестать рассматриваться как составляющая культурной традиции. Параметры семейной жизни не должны восприниматься участниками семейных отношений как нечто само собой разумеющееся, вытекать из культурной истории их народа; тем более что в современных условиях довольно типичны межкультурные браки. Такие браки с точки зрения глобализма даже предпочтительнее, поскольку они взламывают замкнутость национальных культур. Семья, подходящая для нового мира, должна строиться на основании формального описания взаимодействия её участников.

Общие принципы организации семьи прописываются законодательно, а индивидуальные особенности должны формироваться на основе документированного соглашения сторон (брачного контракта). В мире, где всё мобильно, где нет прочных связей, контрактная форма брачных отношений выглядит наиболее адекватной. В этой модели семья предстаёт аналогом совместного предприятия. Главная задача документа — описать имущественные отношения участников, чтобы права каждого не пострадали. То есть, контракт изначально задаёт видение семьи как территории конфликта интересов. Предполагается, что контракт может быть расторгнут, т.о. закладывается временный характер семьи. Семья — это нечто преходящее, вторичное по отношению к личности.

Подобная модель — полная противоположность семье в традиционном обществе. Традиционная семья — это базовый элемент социума. Именно семья первична, человек в отрыве от семьи (своего рода, народа) — это человек без корней, изгой, блудный сын, по какой-то причине оказавшийся за пределами общества.

В новом мире семья расценивается, прежде всего, как зона дополнительных ограничений личной свободы. И следует следить, чтобы эти ограничения принимались личностью добровольно, а не перерастали в насилие. Всегда кто-то сильнее, а кто-то слабее, и там где сталкиваются интересы, сильный склонен притеснять слабого. При понимании семьи как формы сочленения интересов индивидуумов в ней неизбежно обнаруживается потенциал насилия. Родители могут нарушать права детей, муж (как более сильный) права женщины. И только внешнее наблюдение способно сдержать семейное насилие, не допустить, чтобы возможность насилия реализовалась. Поэтому в неототалитарной системе возникает специальное законодательство, направленное на предупреждение и профилактику семейного насилия.

С точки зрения неототалитаризма наиболее предпочтительны те семьи, которые строятся с учётом новых реалий, участники которых сознательно отвергают традиционное устройство семьи. Такими антитрадиционными образованиями являются союзы гомосексуалистов. В гомосексуальном союзе изначально отсутствуют культурные стереотипы семейного поведения. Следовательно, по логике неогуманизма, вероятность насилия здесь меньше. Гомосексуальная пара не может завести детей естественным образом, поэтому дети в таких союзах — обязательно результат свободного волеизъявления, а не случайного развития событий. У гомосексуальной пары желание завести детей часто реализуется через усыновление, а значит, дети в таких семьях сразу же берутся под внешний контроль. Наконец, гомосексуалист в наибольшей степени соответствует желаемому образу нового человека, а, следовательно, высока вероятность, что и дети из гомосексуальных семей будут воспитываться в «правильной» системе координат.

Неототалитаризм неизбежно приходит к официальному признанию гомосексуальных браков и легитимации усыновления в гомосексуальные «семьи». Пропаганда гомосексуализма становится одним из ключевых моментов неототалитарной идеологии.

6.                  Тотальный учет индивидов

Любой тоталитарный механизм имеет своей целью обеспечить полный охват области своего применения. А для этого, прежде всего, необходимо организовать тотальный учет объектов, подлежащих контролю и управлению. Чем более полон учёт, тем более совершенным оказывается тоталитарное управление.

Однако то, что информация непрерывно собирается, вовсе не означает, что вся она непрерывно обрабатывается. Часто озвучивается следующее недоумение: «что вы беспокоитесь, что о вас собраны дополнительные сведения; ну кому они нужны?». Действительно, основной массив сведений, который может быть собран с помощью современных технических средств, и не предполагается использовать. Важно не это.

Суть тоталитаризма определяется тем, что тоталитарная система не только формулирует общие правила, но и обеспечивает отсутствие исключений из них. Любое исключение подлежит обработке вплоть до полного его устранения: если проблема в человеке, то человек должен быть переформатирован так, чтобы уложиться в требования системы, либо его необходимо устранить (в предыдущих тоталитарных системах могли устранить физически, теперь принято ограничиваться социальным устранением).

Следует проговорить отличие тоталитарного общества от системы с жёстким доминированием классической традиции (например, религиозного государства).

В традиционном обществе ограничения накладываются на социальную сферу: модели социального (публичного) поведения могут быть жёстко регламентированы, некоторые модели категорически запрещены. В обществе выстраиваются соответствующие институты воспитания. Члены социума поощряются к определённому поведению. Однако в сфере приватности человек остаётся предоставлен самому себе, сохраняя такое мировоззрение и такую организацию собственной жизни, которые он считает для себя приемлемыми. Система может относиться к этой модели бытия критически, препятствовать ее интериоризации, но в личную жизнь всё же не вмешивается.

В тоталитарной системе диалог между социумом и личностью отсутствует. Человек не рассматривается как самостоятельная сторона в диалоге, которую нужно побудить, убедить, приобщить к общественно значимым моделям поведения. Для тоталитаризма человек — это объект управления, который следует настроить правильным образом. Поэтому тоталитарная система стремится контролировать человека в любом состоянии, в том числе и в состоянии личного уединения. Тоталитаризм не допускает существования автономных систем.

Поэтому информация, собираемая в рамках тоталитарной системы, используется, прежде всего, для выявления отклонений от заданных параметров. Автономные системы должны быть выявлены. Они как раз и есть те исключения, которые необходимо обработать; существование таких исключений расценивается как прямая угроза системе — при наличии исключений она уже не является тоталитарной.

Далее, имеющаяся информация должна быть достаточной, чтобы обеспечить возможность принуждения человека, представляющего собой исключение, к следованию заданной модели. Именно с этой целью изначально и собирается максимально полная информация по человеку: заранее нельзя сказать, что может стать эффективным инструментом давления.

 Глобализация требует свободного перемещения ресурсов туда, где в них открылась нужда. Люди — один из таких ресурсов, поэтому новый человек не должен иметь жесткой привязки ни к территории, ни к локальному сообществу, ни даже к социальной страте. Никакие внешние признаки не могут считаться постоянными и достаточным образом описывать индивида. Это касается также и физиологических признаков: самовыражение нового человека может затронуть и его собственное тело. Тело перестало быть чем-то определяющим, его уже сегодня можно видоизменять по собственному желанию. В дальнейшем возможности изменения природного тела будут лишь возрастать. Новый тоталитаризм строится с учётом данного фактора.

Во-первых, уже недостаточно просто занести данные об индивиде в базу. Поскольку ситуация, в которой находится индивид, и его статус всё время меняются, обновление данных должно поступать постоянно. При этом чтобы иметь возможность отслеживать динамику (а это нужно для того, чтобы, в частности, предсказывать поведение индивида), необходимо сохранять всю историю изменений. Именно личная история индивида становится содержанием баз данных неототалитарной системы и основной целью сбора информации.

Во-вторых, проблемой (весьма существенной и чуть ли не самой главной) становится идентификация индивида. Новые данные должны попасть в личную историю именно данной персоналии. Мобильность индивида нельзя ограничить: он должен оставаться свободен как в своих пространственных перемещениях, так и в отношении изменения собственных характеристик. Наиболее техничный способ решения проблемы — присвоение индивиду уникального идентификатора (кода, личного номера). Быстрое распознавание закодированной информации легко может быть обеспечено современными электронными средствами. Отсюда — упорное стремление заменить все бумажные документы электронными формами, а также желание свести кодовые идентификации разных электронных документов в одну систему. Неототалитаризм предполагает, что конкретному индивиду должен соответствовать только один идентификатор, к которому должна быть привязана вся персональная информация во всех базах, а соответствие индивида его личной истории должно удостоверяться только одним документом, который сочетал бы в себе необходимые электронные ключи и уникальность своей материальной реализации. Таким документом может быть, например, электронная карта. Функционал, привязанный к конкретной карте, можно легко варьировать, то есть индивидуальная карта становится также и эффективным инструментом поощрения и наказания индивида за его лояльное (нелояльное) отношение к тоталитарной системе.

Следующий существенный момент: необходимо как-то защитить эту карту (уникальный ключ) от несанкционированного использования. Причём с точки зрения системы несанкционированным использованием считается как криминальное деяние (использование похищенной карты), так и вполне допустимая с точки зрения индивида временная передача документа другому лицу (мало ли какая бытовая надобность может возникнуть). Но для системы подобное добровольное сотрудничество индивидов — нарушение правильной организации, так как способно запутать их личные истории или вывести лицо, ограниченное в правах, из-под наложенных ограничений. Если индивиды будут самостоятельно определять, как пользоваться функционалом, предоставляемым электронной картой, вся система неототалитаризма начнёт пробуксовывать.

Поэтому идеальный вариант для неототалитаризма — обеспечить неотчуждаемость персонального электронного идентификатора. Это может быть реализовано по-разному: например, с помощью биометрической информации (право на пользование функционалом электронного документа должно подтверждаться считываемыми биометрическими данными) или через вживление электронного документа (чипа) в тело индивида. Последняя реализация открывает дополнительные возможности для манипуляции: вживлённый чип может обладать функциями воздействия на индивида, являющегося носителем чипа, управление которыми может осуществляться дистанционно.

7.                  Всепроникающая системность

В условиях неототалитаризма асоциальность воспринимается, прежде всего, как внесистемность. Индивид, нарушающий общественные нормы, склонен утаивать информацию и обходить предусмотренный системой порядок сбора данных. Либо состояние индивида таково, что он просто не может участвовать во взаимодействии с системой (например, по причине пьянства). С точки зрения неототалитаризма само по себе выпадение из системы гораздо важнее причины, по которой это произошло. Каким бы ни было поведение человека, если он контролируется системой, то это уже — рабочая ситуация. Но если человек не в системе, то любая работа с ним затруднительна. Поэтому в логике тоталитаризма любая внесистемность приравнивается к асоциальности. Неважно, какие мотивы обусловили внесистемное положение человека, — он может быть абсолютно достойной личностью, — но то, что он уклоняется от участия в системе (не предоставляет информацию, не пользуется электронными документами и т.п.) расценивается как покушение на установленный социальный порядок.

То, что человек должен быть подконтролен, для неототалитаризма — догма, не подлежащая сомнению. Это — точка, вокруг которой концентрируется напряжение: все усилия системы направлены на обоснование, защиту и реализации на практике этого положения. Степень напряжения настолько высока, что подконтрольность становится своего рода аналогом религиозной веры. Подконтрольность человека расценивается как главная добродетель члена социума, неподконтрольность — как основной грех. Быть членом общества отныне значит — быть подконтрольным. Понятие социальности извращается: социум перестаёт быть сообществом и превращается в механизм.

Добровольное согласие подчиниться контролю приобретает черты морального требования, то есть человек, соглашающийся быть контролируемым объектом, поступает нравственно. А тот, кто уклоняется от участия в системе, уподобляется нераскаявшемуся грешнику. По отношению к таким лицам допустимо (и даже необходимо) применять силу — для того, чтобы ввести их в границы «морали».

Таким образом, тоталитарный принцип требует, чтобы под контролем находился каждый. Поэтому существование вне системы должно быть невозможно или, хотя бы, предельно затруднено. Это может быть достигнуто с помощью ряда специальных мер. Например, отказа от обращения наличных денег. Наличные — это определённый уровень свободы, позволяющий человеку выстраивать свой собственный рынок, не подлежащий регулированию извне. Если существуют наличные, человек может совершить любые покупки, где угодно и у любого лица. Он может продать что-либо и таким образом получить средства к существованию, о которых система не будет извещена.

Самое же страшное для неототалитаризма: наличные могут быть переданы другому лицу совершенно немотивированно. Один человек может дать деньги другому — по-родственному, по-дружески, в порядке благотворительности, и тогда ограничения, введённые системой в отношении лица, уличенного в нелояльном поведении, окажутся менее болезненными, чем планировалось. Другое дело, если есть лишь электронные деньги. В этом случае любой перевод средств можно регламентировать (учесть, ограничить или вообще запретить).

Ещё одна просматривающаяся возможность — введение ограничений на внесистемную хозяйственную деятельность. Человеку ведь необязательно покупать средства к существованию, он может добыть их своими руками (вырастить в личном хозяйстве или взять из природной среды). В результате он становится экономически независимым от системы. У него на руках появляется продукт, который даже в отсутствии наличных денег может быть использован для обменных (бартерных) операций. С точки зрения неототалитаризма, подобная ситуация крайне нежелательна. С ней можно бороться, — например, ограничив доступ к природным ресурсам (введение лицензий на рыбную ловлю, запрет на посещение лесов под предлогом борьбы с пожарами и т.п.). Личное хозяйство можно регулировать с помощью санитарных служб: можно обязать, чтобы произведенная продукция проходила санитарный контроль.

Системность неототалитаризма обеспечивается тем, что любая государственная или общественная структура работает, с одной стороны, как звено сбора информации, а с другой — как точка проведения политики системы в отношении конкретного индивида. Их действия координируются и дополняют друг друга. И всё направлено на достижение единой цели: обеспечение превращение классического человека в индивида неогуманистического образца.